льного человека, силой воли залечивать на себе смертельные раны, ощущать тайные эмоции окружающих, даже не потому, что он очень образован. Его личные качества — как бы визитная карточка общества, которое наделило его высокой моралью. Максим не может жить с нечистой совестью; совесть велит ему вступить в сражение со злом, царящим на несчастной планете. Совесть коммунара — вот решительный вызов атомной гибели, предсказание светлого будущего…
В нем есть что — то от сказочного царевича, проходящего в поисках волшебного кольца по кругам черных подземелий. Эта сказочность не противоречит достоверной, реалистической тональности описаний и диалогов — современная сказка и должна быть реалистичной. Солнечный облик Максима как бы уравновешивает, делает выносимым для читателя черный ужас подземелий, страны без солнца и без надежды. Страна показывается через Максима, шаг за шагом, по мере того, как он узнает ее и постигает страшную правду о фашизме. Это испытанный прием фантастики, о нем мы уже упоминали — герой становится как бы детективом и постепенно распутывает клубок. Но, как всегда у Стругацких, он не просто и не столько распу- i тывает, сколько совершает свой выбор. Пожалуй, больше, чем в какой — либо другой их книге, герой «Обитаемого острова» занят поиском безупречного этически поведения — но об этом чуть позже.
«Обитаемый остров» — робинзонада (1–я часть так и называется: «Робинзон»). Герой Дефо, горожанин и искатель приключений XVIII века, один на один сражался с живой природой малого острова. XXII век — иные масштабы и иной противник. Максим вступает в бой с планетой, с ее социальной структурой, с антиприродой, созданной человечеством. Героя — бюргера сменил коммунар, новый человек — истинная цель пути, к которому призывает идея коммунизма. Первозданный мир сменила черная антиприрода, которую авторы показывают как конечную цель фашизма. Живая природа
уничтожена, заменившая ее неживая стихия техники подчинена единственной цели: она должна превратить людей в дрессированных животных. Но вместе со свободой воли в них уничтожена способность к творческому поиску, интеллектуальная деятельность как таковая — в дальнейшем этот мир не ждет ничто, кроме полной деградации или окончательного атомного уничтожения.
Это вторая тема предупреждения в «Обитаемом острове» — не напрасно там упоминается главный мастер нацистской пропаганды Геббельс. Стругацкие предупреждают: пропаганда ненависти и бездумного подчинения может привести мир к гибели.
Вернемся теперь к главному герою. Казалось бы, о каком выборе для него могла идти речь? Он видит фашистов и видит оболваненный народ — пристало ли ему колебаться в выборе?
Поиск пути не бывает легким, — говорят Стругацкие.
Решившись вмешаться в местные дела, Максим совершает ошибку за ошибкой. Буквально каждый его шаг, каждое постижение ошибки и переход на следующую ступень действия сопровождаются сложным и мучительным выбором пути. Действие «Обитаемого острова» построено как бесконечная цепь: выбор, действие, новая информация, опять выбор — и так далее. Цепь эта не кончается с концом действия романа, ибо мир обитаемого острова неимоверно сложен, однозначных решений в нем нет — как в подлинной жизни. Когда Максим достигает цели, кажущейся окончательной, и уничтожает мозговой центр фашистской структуры, специально присланный с Земли специалист Рудольф Сикорски говорит ему, что он поступил неверно.
И тогда Максим совершает свой последний — в этой книге — выбор. Он заявляет, что поступил бы так еще и еще раз, и отказывается вернуться на Землю, пока земляне не окажут Саракшу действенной помощи. «Совесть своей болью ставит задачи, разум выполняет», — этой идее Максим верен дэ конца.
За «Обитаемым островом» в сборнике идет «Жук в муравейнике» — повесть из того же цикла о «Прогрессорах» и о тех же героях, Максиме Кам- мерере и Рудольфе Сикорски. Иное время — 20 лет спустя; иной охват действия— вместо многих месяцев всего трое суток; взамен гибнущего Сарак- ша — процветающая коммуна Земли. Здесь нет даже противостояния двух сил. Но есть некая, не особенно ясная угроза всей земле в целом.
И снова, как кажется, нет проблемы выбора. Земной цивилизации угрожают всего одиннадцать человек, и все они известны. В действии повести может оказаться опасен лишь один из них — в чем же затруднение, спросим мы? Один против миллиардов — изолировать его, уничтожить в конце концов!
Но такой «простой» выход герои Стругацких не приемлют; все построено именно на вопросе: нравственно ли его уничтожить? Писатели не пытаются литературными приемами «надуть» проблему, что в фантастике очень просто. Например, в «Жуке» даже не упоминается абсолютный запрет на убийство ради самозащиты, запрет, который по всей вероятности будет законом в XXII веке и на котором построено все действие романа «Трудно быть богом», открывающего цикл книг о «Прогрессорах». В «Жуке» действуют люди с этикой нашего времени, но люди очень хорошие — для них человеческая жизнь есть вневременная и абсолютная ценность. Когда дело иде-i о жизни и смерти, необходима полнейшая ясность, но ее — то как раз герои и не могут добиться. Сюжет книги построен на поиске истины, причем истины возможно более полной, и здесь авторы применили свой рабочий метод последнего десятилетия: пусть герой знает ровно столько, сколько известно читателю, пусть все будет как в жизни, то есть всегда, на каждом шагу и до самого последнего шага неочевидно, неоднозначно, не открыто до конца. Жизнь понятна до конца лишь тому, кто не хочет или не умеет мыслить.
А по Стругацким мысль не только право — обязанность каждого.
Читатель «Жука в муравейнике», хочет он того, или нет, думает напряженно, распутывая псевдодетективные сплетения сюжета, и не догадываясь, что думать придется и тогда, когда он закончит чтение.
Кто прав, Максим или Экселенц? Кто такой Лев Абалкин — живая мина замедленного действия или несчастный загнанный человек? Ответа нет и не будет, ибо книга уже написана, и все доводы «за», и все соображения «против» уравновешены в ней абсолютно — как белые и черные квадраты на шахматной доске. Это псевдодетектив: неопределенность не устраняется по мере приближения к концу, а нарастает с каждой страницей, особенно в последних шести главах — до последнего столкновения черного с белым в завершающих строках: Экселенц стреляет — «против»; рука тянется к «детонатору» — «за». Подчеркну еще раз, это очень важно: неясность создается не потому, что часть информации укрывается от читателя (как иногда делается в детективах), напротив — фактов вроде бы слишком много, но каждый уравновешен противоположным. Вот пример. Факт «против»: друг Абалкина Щекн — Итрч отказывает ему в убежище, ссылаясь на то, что не может вмешиваться в дела землян. Экселенц толкует это однозначно: Щекн почувствовал, что Абалкин уже не человек, а враг землян. Но Максим противопоставляет факту «против» свои «за»: во — первых, Щекна нельзя считать другом Абалкина в человеческом смысле: у него иные понятия о межличностных отношениях; во — вторых, по отрывочным сведениям о народе Щекна, можно предположить, что взаимодействие в коллективе он ставит много выше, чем земляне. Поэтому Щекн мог излишне драматизировать личный бунт Абалкина и необоснованно посчитать бунтаря врагом общества. В-третьих, между людьми и Щекном — непреодолимый. лингвистический барьер, и возможна любая путаница.
Итак, неопределенность. Может быть, беспощадно застрелен невинный; может быть, предотвращена гибель мира; наконец, не исключено, что утеряна возможность перспективного контакта с иной цивилизацией. В стандартном детективе тоже иногда ставится знак вопроса: не пострадал линевинный, не восторжествовало ли зло? Ставится горестно, чтобы обозначить несовершенство и несправедливость закона и всей карающей структуры. Но в «Жуке» горечи нет. Коллизия «один человек или весь мир» — так, как она развернута Стругацкими — выдвигает на передний план две непреходящие ценности: человеческую жизнь и цивилизацию. Не «или», а «и»! Если Экселенц совершил страшную ошибку, убив Абалкина, то лишь под влиянием огромного чувства ответственности за всю землю. Но главное, что его оправдывает — безрезультатные муки выбора, которые он испытывал на протяжении сорока лет, ужасающие муки страха за человечество, борьба разума и совести. И если он все — таки ждал буквально до последней секунды, то лишь потому, что единичная человеческая жизнь была для него ценностью, соизмеримой с ценностью всего человечества.
Мир повести «Жук в муравейнике» прекрасен. Не только картинами благоустроенной, щедрой и доброй Земли, возникающими то и дело между кадрами детективного действия, но еще и людьми — их доброжелательностью, совестливостью и чувством ответственности.
Следующая повесть, которая ждет читателя, как бы поворачивает на 180 градусов тему «Жука в муравейнике»: гражданский долг заменен гражданской безответственностью. Поэтому глобально мыслящего героя сменяет «маленький человек», по — другому — «мещанин», еще по — другому — потребитель. Тема труднейшая и неблагодарная, ведь сколько было написано о мещанах — не счесть, и чего только не было написано! От злобных сатир до сочувственных, почти апологетических вещей экзистенциалистов. Поток западноевропейской литературы XX века двинулся в сторону «малых сих» — что само по себе прекрасно — но как бы автоматически, в неизбежных поисках конфликта, эта литература ставит человека в позицию, враждебную обществу. Мещанин оказался главным и притом положительным героем.
«Второе нашествие марсиан» — памфлетное и полемическое произведение. Осмеивается капиталистическое общество, плодящее трусов и мещан, идет полемика с дурной литературной традицией, возвеличивающей труса и обывателя. Стругацким пришлось искать безошибочный прием, с помощью которого можно было отчетливо и просто показать мещанина в его настоящем виде, без сюртука и галстука, так сказать.
И они пришли к теме подарка.
Какова основная черта мещанина? Он желает получать, получать как можно больше — бедняк в своих масштабах, миллионер — в своих. Получать, не заботясь ни секунды о том, как его акты получения воздействуют на общество. Предел его мечтаний — получать даром, не давая взамен ничего, получать подарки. Следовательно, чтобы гиперболически, памфлетно показать личную суть мещанина, надо изобразить его получающим что — то даром. А для показа его общественной сути — изобразить приобретающим с ущербом для общества.