Итак, документы свидетельствуют о большом доверии и широкой поддержке, которую оказывала Жуковскому научная общественность. А рядом с ними хранятся другие бумаги, рассказывающие, как добросовестно и честно выполнял профессор Жуковский свои общественные обязанности.
Вместе со своим учеником Б. М. Бубекиным Николай Егорович — непременный эксперт, через чьи руки проходит множество изобретений и проектов, тесно связанных с авиацией и воздухоплаванием. Техника полета еще очень молода, и порой гениальное нелегко отличить от маниловски невыполнимого, хотя и благородного по замыслу. И каких только проектов не приходилось рассматривать Жуковскому и Бубекину! А. В. Яблонев просил помощи в постройке аэромобиля, как назвал он свой аппарат, представлявший фантастическое сочетание аэроплана с геликоптером. Л. В. Вишневский конструировал воздушные весла для подъема и перемещения в воздухе силой человеческих мускулов аппарата бипланного типа, И. В. Малеев доказывал целесообразность полипланов вроде того, что некогда строил Максим.
Как ни наивно было большинство предложений, Жуковский терпеливо знакомился со всеми материалами, поступающими в общество. И делал это не зря. Вот проект, заслуживающий серьезного внимания. «Предмет изобретения, — читаем мы в протоколе, — металлический деформируемый мешок для воздухоплавания». Фамилия изобретателя знакома — Циолковский, учитель из Калуги. Николай Егорович вспоминает о его докладе, прочитанном около двух десятков лет назад по инициативе покойного Столетова.
Калужский учитель проявил незаурядное упорство, продолжая развивать и отстаивать свои идеи. Это хорошо. Воля к победе — характерная черта подлинного изобретателя.
Жуковский отнесся к идее Циолковского крайне благожелательно, и это не могло не сказаться на вынесенном постановлении: «…ввиду значительного интереса, который представляло бы осуществление идеи изобретателя о применении металлического деформируемого мешка, в случае возможности практического выполнения и достаточной надежности прибора, — предложить изобретателю: построить модель более крупных размеров, чем представленная им на фотографии, и представить эту модель в распоряжение общества для надлежащего ее испытания, ассигновав на изготовление этой модели пособие в размере 400 рублей». А спустя некоторое время среди бумаг дела № 163, в котором хранились документы Циолковского, появилась и другая запись: «Сообщить изобретателю мнение экспертизы, что на предстоящем в 1912 году II Всероссийском съезде воздухоплавания изобретение будет по достоинству оценено».
Вдумаемся в текст этой записи. Без труда можно прочитать между ее строчками искреннее внимание и благожелательство Жуковского. Он ясно представляет себе провинциальную глушь, где, одинокий и непонятый земляками, трудится уже немолодой учитель, отдавший годы своему изобретению. Николай Егорович хочет разбить оковы этого одиночества, помочь Циолковскому приобщиться к той бурной жизни, которой живет молодая авиационная общественность.
И в том, что приведенную запись нельзя толковать иначе, убеждает нас еще один документ из того же архивного дела, где прямо сказано: «Поручить бюро подсчитать стоимость проезда г. Циолковского до Москвы и стоимость погрузки, выгрузки и провоза аппарата г. Циолковского и ассигновать необходимую сумму на проезд и провоз, для того чтобы дать возможность г. Циолковскому самому лично демонстрировать свою модель в Москве».
Случай с Циолковским свидетельствует о том, каким вдумчивым, каким внимательным экспертом выступал в своих заключениях профессор Жуковский — ведь требовалось от него лишь высказать свое суждение, сказать «да» или «нет». Но слишком широк был характер Николая Егоровича, чтобы ограничить себя столь узкими рамками. Напротив, он раздвигал их изо всех сил, заботясь о доброй традиции Леденцовского общества — помогать всем, кто заслуживает этой помощи, чьи изобретения могут принести пользу народу.
27 ноября 1911 года совет общества заслушивает его доклад, в котором профессор обращает внимание своих коллег на то, что очень часто общество не в состоянии оказать содействие многим изобретателям летательных аппаратов, а покупка двигателя по плечу лишь весьма состоятельному человеку. Отметив это обстоятельство, Николай Егорович тут же вносит практическое предложение — войти в соглашение с заводчиком Меллером, чтобы принадлежащий ему завод летательных машин «Дуке» предоставлял, под надзором опытного механика, двигатель во временное пользование изобретателей, обращающихся в общество за поддержкой.
— Так же желательно было бы, — закончил свой доклад Николай Егорович, — войти в соглашение с вышеупомянутым заводом о временном пользовании целыми аэропланами с механиками и пилотами для испытания отдельных органов аэропланов, приспособлений для автоматической устойчивости и пр.
И уж, конечно, никак не входило в обязанности эксперта давать обществу материальную гарантию, своего рода вексель, о надлежащем расходовании средств, представляемых изобретателю. А ведь с Николаем Егоровичем случилось и такое. Вот документ, где прямо говорится: «В случае нарушения мною ка-ких-либо пунктов настоящего обязательства я должен по предложению Совета Общества представить объяснения о причинах неисполнения мною требований общества. В случае признания Советом этих объяснений неудовлетворительными я обязуюсь возвратить обществу полученную от него субсидию полностью или в размере по определению Совета Общества».
Гарантийное письмо Н. Е. Жуковского.
Это гарантийное письмо было подписано Жуковским в 1912 году, после решения общества о финансировании опытов Б. Н. Юрьева по постройке геликоптера.
Жуковский работает в обществе с исключительной энергией и искренним желанием принести пользу всем, кто туда обращается. Дел у него множество. И все же Николаю Егоровичу приходится уехать на несколько дней в Петербург. По решению учебного комитета Технического училища вместе с профессорами А. И. Астровым и Н. К. Лахтиным он должен принять участие в торжествах по поводу столетия Института инженеров путей сообщения, открывающихся 1 ноября 1910 года.
Московский поезд прибыл в Петербург утром. Холодный, пронизывающий туман словно окрасил Невский грязноватой серой краской. Сквозь эту влажную мглу едва проступали купол Исаакиевского собора и Адмиралтейство. И когда ветер с моря внезапным порывом дохнул в лица приезжим, Николай Егорович на миг зажмурился и остановился. В памяти возник тот тяжелый вечер, быть может, один из самых мрачных и неприятных в жизни, когда, словно подхлестываемый непогодой, он торопился к вокзалу, чтобы вернуться в родную Москву.
Впрочем, зачем вспоминать? Профессор спешит прогнать неприятные мысли. Ведь через несколько часов перед ним распахнется тяжелая дверь института. Его встретят, как почетного гостя, и никому в голову не придет, что именно там, в холодных стенах старого дома, погибла великая мечта его жизни — мечта стать инженером.
Быстро мчит своих седоков извозчик. Мелькают дома прямых как стрела петербургских улиц. И солнце, пробив толщу тумана, шлет приезжим свои ласковые лучи. Нет, прочь недобрые воспоминания! Сего дня сюда прибыл не скромный проситель и не студент-недоучка. Делегат московских ученых и инженеров приехал приветствовать инженеров Петербурга.
Тепло принимает аудитория посланца Москвы. Никто не помнит о студенте, провалившемся на экзамене по геодезии, но зато каждому из сидящих в зале хорошо известно имя заслуженного профессора Николая Егоровича Жуковского. В тишину актового зала падают четкие слова:
— Императорское московское техническое училище приветствует Институт путей сообщения с его вековой деятельностью.
А когда отзвучали речи, Жуковский идет по коридорам института. Петербуржцы охотно показывают московскому гостю все интересное, что у них есть. С особой гордостью демонстрируют они работы, связанные с завоеванием воздуха. И среди путейцев много энтузиастов нового дела. Кто-кто, а Николай Егорович смог оценить их успехи по достоинству.
Диплом почетного инженера
Старость всегда подкрадывается, исподтишка. Она надвигается незаметно, как тучки, заволакивающие солнце. Подернулись сединой виски и борода. На лбу протянулись морщины. Мелкими сеточками сбежалась кожа в уголках губ и глаз. Незаметно стала взрослой девушкой дочь, а, пожалуй, именно в этом, в возрасте своих детей, с особой полнотой ощущает человек счет собственных лет. Да, ничего не поделаешь, когда уже перешагнуло за шестьдесят.
Но странное дело! Жуковский не чувствовал себя стариком. Работа увлекала его так, что для черных мыслей просто не оставалось времени. Ежедневное общение со студентами, живыми, жизнерадостными, неутомимо ищущими, не позволяло ему состариться.
Четыре десятилетия назад смуглолицым юношей перешагнул Жуковский через порог квартиры отставного профессора Брашмана. Встретившись с передовыми людьми науки своего времени, молодой человек увидел необъятные горизонты. Он многому научился, многое понял и оценил. Впоследствии, с благодарностью вспоминая своих учителей, Жуковский, как и они, гостеприимно распахивал перед молодежью двери квартиры в Мыльниковом переулке.
Робкие, с юношеской угловатостью и неловкостью движений, входят в профессорский дом будущие инженеры. Старомосковская квартира манит их не только своим уютом. Здесь можно получить ответы на самые разнообразные вопросы. Рука старого профессора мягко, деликатно намечает многим из них генеральную линию жизни.
Профессор любил своих студентов. Они отвечали ему взаимностью. Молодости свойственны энтузиазм, свежесть чувств, безграничная приверженность новым идеям. Всеми этими качествами обладал и сам Жуковский. Они стали кирпичами фундамента, на котором строилось великое здание дружбы, чистой и благородной дружбы мудрой старости и пылкой молодости.
Ежедневно профессор вставал в одно и то же время — в восемь утра. Умывался холодной водой, взбадривающей, разгоняющей кровь. Растеревшись мохнатым полотенцем, внимательно читал висевшее над умывальником расписание занятий. Жуковский знал о своей рассеянности. Он боялся и стеснялся ее. Потому и расписание занятий было вывешено в таком необычном месте, чтобы ничего не забыть, ничего не перепутать.