Рациональное, с точки зрения новейшей наиболее крупной промышленности и особенно трестов, слияние и сосредоточение производства в немногих крупнейших предприятиях.
Наибольшее обеспечение теперешней Российской Советской республике (без Украины и без занятых немцами областей) возможности самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья и промышленности.
Обращение особого внимания на электрификацию промышленности и транспорта и применение электричества к земледелию. Использование непервоклассных сортов топлива (торф, уголь худших сортов) для получения электрической энергии с наименьшими затратами на добычу и перевоз горючего.
Водные силы и ветряные двигатели вообще и в применении к земледелию» [27].
Этот документ, намечавший пути работы ученым, составил и подписал Владимир Ильич Ленин.
Семена ленинского призыва упали на благодатную почву. «Мне представляется особенно важным, — писал на страницах «Известий» президент Академии наук А. Карпинский, — исходить из конкретных заданий в области наиболее существенного и неотложного, с тем чтобы, объединив и испытав силы на этих определенных задачах, затем уже перейти к широкому обобщению… Долголетний рабочий опыт убеждает Академию в необходимости начинать с определенных реальных работ, расширяя их затем по мере выяснения дела…»
Итак, ученые готовы. Они будут работать, несмотря ни на что. И их труд без преувеличения можно назвать подвигом.
Чтобы оценить этот подвиг и отчетливее показать обстановку, в которой начала возрождаться русская наука, ограничимся пересказом событий, случившихся 12 апреля 1918 года, в тот самый день, когда «Известия» опубликовали письмо Карпинского.
Этим же днем Ленин подписал постановление Совнаркома: «…пойти навстречу этому предложению, принципиально признать необходимость финансирования соответственных работ Академии и указать ей, как особенно важную и неотложную задачу — разрешение проблем правильного распределения в стране промышленности и использования ее хозяйственных сил».
В ночь на 12 апреля, да и на протяжении всего дня орудийная и винтовочная пальба взволновала жителей Москвы. Стрельба в ту пору совсем не была в диковинку, но то, что происходило в эти сутки, свидетельствовало не о случайных действиях патрулей, а о настоящих сражениях, развернувшихся в разных концах города. Пушки гремели на Малой Дмитровке [28] и на Донской и Поварской [29] улицах. Дробно стучали пулеметные очереди, рвались ручные гранаты. Лишь на следующий день газеты разъяснили смысл этой неожиданной битвы. Набранное жирным шрифтом сообщение Совета Народных Комиссаров города Москвы и Московской области было озаглавлено весьма лаконично: «Ко всем».
«Население Москвы, — читаем мы в этом сообщении, — взволновано было за истекший день артиллерийской и ружейной стрельбой на улицах Москвы. Но еще более население взволновано было за последние месяцы целым рядом непрекращавшихся налетов на отдельные дома и квартиры, на все усиливающееся количество ограблений и убийств, совершаемых под флагом разных групп анархистов.
Перед Советом и всем населением вырастала несомненная угроза: захваченные (анархистами. — М. А.) в разных частях города 25 особняков, вооруженные пулеметами, бомбами, бомбометами и винтовками, были гнездами, на которые могла опереться любая контрреволюция… Угроза такого выступления была налицо, и за последнее время все чаще выдвигалась отдельными группами анархистов…»
Разумеется, такие операции, как разгром банд анархистов, случались не часто, но стрельба раздавалась в Москве все время. Об этом красноречиво говорит первомайский приказ городского военного комиссариата. Напоминая о том, что 1 Мая — праздник братства, мира, труда, военный комиссар призывал: «…нигде ни единого выстрела, ни одной капли крови!»
Николаю Егоровичу хорошо запомнился этот день — день первого пролетарского праздника республики в 1918 году. Утро холодное и хмурое, без обычных хвостов у лавок и магазинов. Город, серый от недоедания и разрухи, словно озарился красным цветом знамен, реявших над колоннами демонстрантов. Шли солдаты и матросы, рабочие заводов и пожарные, маршировали с красными флажками в руках ребятишки.
На улицах и площадях — вся Москва. Стайки прокламаций, сбрасываемых с аэропланов, несли городу слова привета и праздничных поздравлений. Москва бурлила и радовалась. Тучи расступились, теплое майское солнце слало красной столице потоки своих лучей.
А во второй половине дня Ходынское поле заполнилось множеством людей. Республика устраивала первый смотр своим армиям. Неподалеку от авиационного павильона стояли ряды аэропланов. Среди них особенно выделялся ярко-красный «Ньюпор». На нем должен был лететь ученик Жуковского Борис Россинский.
В центре поля группа штатских и военных. В середине группы — Ленин. Владимир Ильич оживленно беседовал с окружающими, часто обращаясь к управляющему делами Совета Народных Комиссаров Бонч-Бруевичу.
Солнце уже клонилось к закату, когда закончился смотр наземных войск и в воздух поднялись летчики. Летая невысоко над аэродромом, Павлов, Россинский и другие пилоты продемонстрировали фигурные полеты.
За праздником снова вернулись будни, наполненные хлопотами и тревогами. Стало теплее. По сравнению с ^мой жизнь в Москве выглядела спокойнее, хотя и еще голоднее. Жуковскому казалось, что все стало налаживаться — и вдруг неожиданное сообщение — постановлением Совнаркома от 29 мая 1918 года, опубликованным за подписью Ленина, Москва объявлялась на военном положении. ВЧК раскрыла крупный заговор против советской власти. А на следующий день Николай Егорович прочитал обращение Ленина, Чичерина и Сталина, набранное огромными буквами во всю ширь газетной полосы. Глубокая искренность этого обращения, исключительное доверие к народу, пронизывающее его с первой до последней строчки, волнуют и сегодня, сорок лет спустя:
«Рабочие и крестьяне! Честные трудящиеся граждане всей России!
Настали самые трудные недели. В городах и во многих губерниях истощенной страны не хватает хлеба. Трудящееся население охватывается тревогой за свою судьбу. Враги народа пользуются тем тяжелым положением, до которого они довели страну, для своих предательских целей…
Бывшие генералы, помещики, банкиры — поднимают головы. Они надеются на то, что пришедший в отчаяние народ позволит им захватить власть в стране. Они хотят себе вернуть земли, банки, фабрики, чины и восстановить самодержавие богатых. Все контрреволюционные силы работают с удесятеренной энергией над тем, чтобы еще более ухудшить продовольствие, расстроить транспорт, разрушить производство, внести смуту в ряды Красной Армии.
Корниловцы, кадеты, правые эсеры, белогвардейцы, саботажники объединились в тесный союз между собой и с иностранными агентами. Клевета, ложь, провокации, подкуп, заговоры являются их средствами борьбы.
В Саратове только на днях раздавлено восстание, в котором правые эсеры, бывшие офицеры и натравленные ими хулиганские банды пытались опрокинуть Советскую власть. На Урале неистовствуют дутовские шайки. На Дону поднял знамя бывший генерал Краснов, который в октябре был захвачен в плен петроградскими рабочими, когда он вместе с Керенским шел походом на Петроград, а затем был отпущен на волю. Краснов хочет отторгнуть Дон и Кубань от России, превратить эти благодатные области в чужеземную колонию и лишить голодающих русских рабочих и крестьян донского и кубанского хлеба. В Сибири контрреволюционные заговорщики, при посредстве русских офицеров, вовлекли в восстание сбитых с толку чехословаков. В Москве раскрыт военный заговор, в котором рука об руку выступают правые эсеры и офицеры-монархисты.
В эти трудные дни Совет Народных Комиссаров считает необходимым прибегнуть к чрезвычайным мерам для прокормления голодающих рабочих и крестьян и для сокрушения врагов народа, покушающихся на Советскую республику.
Дело идет прежде всего о хлебе насущном. Нужно вырвать его из цепких рук кулаков и спекулянтов. Не только земля и фабрики, но и хлеб должен быть общенародным достоянием… Центральный Исполнительный Комитет уже предписал Советам Москвы и Петрограда мобилизовать десятки тысяч рабочих, снарядить и вооружить их для похода за хлебом, против хищников, кулаков и мародеров. Это предписание должно быть осуществлено в недельный срок. Каждый призванный под ружье рабочий обязан беспрекословно выполнить свой долг!»
На такой призыв можно было ответить только делом. И Жуковский отвечает тем, что возрождает деятельность Расчетно-испытательного бюро. В технический комитет Военно-Воздушного Флота уходит обстоятельный документ — докладная записка и исторический очерк развития бюро. Николай Егорович подробно описывает всю проделанную работу. Чтобы привлечь внимание руководителей Красного Воздушного Флота, он упоминает не только о теоретических изысканиях, но и о том опыте, который накоплен работами «Летучей лаборатории». Памятуя о том, как трудно было получать средства в старой России, учитывая напряженность финансового положения молодой республики, Жуковский старается изложить свои мысли предельно ясно и доходчиво.
«Правда, — пишет он, — Расчетно-испытательное бюро представляет для Управления Воздушного Флота некоторый расход, но содержание Расчетного бюро в течение целого года стоит столько же, сколько стоят три разбитых боевых аэроплана. На самом же деле на одном Московском аэродроме за последние пять недель было разбито… восемь аппаратов, что окупает содержание Расчетного бюро в течение приблизительно трех лет…
Представляя этот исторический очерк работ Расчетного бюро, я надеюсь, что Управление Воздушного Флота поддержит это, по-моему, необходимое учреждение».
Профессор не зря работал над своим докладом. Ответ последовал без промедлений и совсем не казенный, не чиновничий. Работники комитета отметили, что исследования, проведенные коллективом Жуковского, очень интересны, не скрыв при этом, что значительная часть их, к сожалению, «оставалась неизвестной Управлению Воздушного Флота». Военно-Воздушный Флот не только поддержал ходатайство Жуковского, не только утвердил представленную смету, но и просил, чтобы обо всех работах бюро незамедлительно сообщалось комитету, представляя их «в копии, хотя бы в одном экз