Охотничьим рассказам Антипыча мальчики внимали с затаенным дыханием. Старик был их кумиром, и именно в эти годы родилась у Николая та неистребимая страсть к охоте, к блужданиям по лесу, которая не оставляла его потом на протяжении всей жизни.
Другим взрослым приятелем маленьких Жуковских стал дворовый человек Захар. Он хорошо помнил «француза», рассказывал интересные истории о войне с Наполеоном. Любил Захар и читать вслух жития святых, водрузив на нос сломанные очки в железной оправе, подвязанные для прочности веревочками.
И частенько, зайдя в избушку Захара, мальчики заставали там своих деревенских сверстников, нараспев выводивших «Аз… Буки… Веди… Глаголь… Добро… Еси… Живете…». Старый Захар, свесив голову с печки, открывал ребятишкам секреты грамоты.
Походы за ягодами и грибами, рыбная ловля, пускание воздушных змеев, купание в любую погоду с азартными состязаниями в скорости плавания и нырянии закаляли мальчиков, воспитывали в них пытливость и наблюдательность – качества, каких зачастую лишены юные жители городов.
Братья постигали законы леса, учились разбираться в следах, в голосах птиц и зверей, в секретах рыбной ловли. И надо заметить, что любовь к природе, так просто, обыденно ставшая частью характера Жуковского, помогла ему много лет спустя. Не раз, блуждая в лесу и по лугам, он находил в своих наблюдениях натуралиста ключи к решению многих сложнейших вопросов механики.
Знакомство с природой рождало десятки разнообразных вопросов. Мать далеко не всегда могла дать ответы, удовлетворяющие маленьких мужчин, а отец был дома редким гостем. Расставшись с почетной профессией инженера-путейца, он стал управляющим чужим имением. Служба у графа Зубова беспощадно забирала время, почти ничего не оставляя на долю жены и детей.
«Милый папаша, когда же Вы приедете? Мне без Вас скучно. Вы, как гость, с нами не живете, так грустно без Вас. Сколько раз на день мы выбегаем Вас встречать – выбегаем, и все напрасно, а Вас нет как нет. Приезжайте поскорее, папашенька, приезжайте».
Так писал отцу маленький Коля Жуковский, и это короткое письмецо красноречиво свидетельствует о большой любви, нежности, желании приобрести в отце старшего друга.
Но что поделаешь! Жизнь не всегда складывается так, как нам хочется. И хотя на большом дубе у дороги каждую ночь заботливо вывешивался яркий фонарь, чтобы Егор Иванович, направляясь домой, не сбился с пути, совсем не каждую ночь служил этот фонарь маяком к родному дому для управляющего поместьем графа Зубова…
Дети подрастали и нуждались в толковом наставнике. Няню Лрину Арину Михайловну и гувернантку-француженку должен был сменить настоящий учитель, уже пора готовить Николая и его старшего брата Ивана к поступлению в гимназию. В 1854 году учитель прибыл в Орехово. Он привез с собой много книг, приборы и аппараты для показа опытов по физике и химии. Предстояло заняться арифметикой и латынью – науками, отнюдь не вызывавшими у будущего ученого больших симпатий.
Живой, остроумный, общительный, с большим полетом фантазии, Альберт Христианович Репман быстро завоевал дружбу семейства Жуковских. В глазах мальчуганов жизнерадостный студент-медик за считанные дни стал непререкаемым авторитетом. Еще бы! Чего только не знал этот юноша! Он свободно владел немецким, французским, латынью, отлично разбирался в физике и химии, охотно помогал любому больному, который просил его о помощи.
Наука для Репмана была святыней, неразлучной спутницей жизни. Эту влюбленность, веру в силу человеческого знания юноша всячески старался передать своим ученикам. И, с удовольствием наблюдая за тем, какое впечатление производили на Николая и Ивана опыты по физике, Альберт Христианович повторял слова Леонардо да Винчи:
– Мудрость есть дочь опыта!
Пройдет много лет. Альберт Христианович станет известным врачом, он смело будет вводить в медицину электричество, которое знает великолепно, а его семилетний ученик вырастет в одного из величайших знатоков механики. Они встретятся на ниве науки. Репман доживет до зенита славы своего ученика, но обо всем этом впереди, на следующих страницах…
С приездом учителя многое изменилось и в лесных походах. Репман рассказывал бездну интересного, нового о жизни животных и растений, учил составлять гербарии, помогал совсем иначе смотреть на многие, уже примелькавшиеся глазу явления. В таких походах живые наблюдения над природой сплетались со знаниями, почерпнутыми из книг.
На занятиях учитель твердокаменно строг, но, когда уроки выучены, с ним можно запустить змея, погулять в лесу, покататься на санках, сыграть в любую из игр, которые доставляли в детстве множество удовольствий каждому из нас.
Так, незаметно для самого себя, Николай Жуковский подготовился к тому, чтобы взойти на первую ступеньку жизненной лестницы.
А.Х. Репман, первый учитель Жуковского
Врата учености
Юность нетерпелива. Она торопится в будущее, порой не думая о настоящем и забывая прошлое с какой-то уму непостижимой быстротой. Был ли маленький Жуковский исключением из этого правила? Понимал ли он, что осенним днем, наполненным суетой сборов, заканчивается самая розовая, самая безмятежная пора его жизни? Разумеется, нет. Он жил в эти минуты будущим, думой о Москве, такой незнакомой и величественной. Как пойдет жизнь вдали от родного дома? Об этом братья могли строить только догадки.
Первопрестольная столица одновременно манила и пугала. Манила своей стариной, многовековой славой, интересной жизнью. Но когда мальчики слушали рассказы своего учителя о гимназической жизни, им становилось как-то не по себе. В самом деле, учеников будут будить рано – в шесть часов надо соскочить с постели, быстро умыться, одеться, почистить обувь, мундир и натереть до золотого сияния медные пуговицы. Затем, словно вымуштрованные солдаты, пройдут они строем перед бдительным оком надзирателя. Этот фельдфебель от педагогики, не зная пощады, оставит неисправных без хлеба и чая.
После молитвы разойдутся по классам, повторят уроки, а в половине девятого набросятся на корзину хлеба, которую принесут прямо в класс. Хорошо, что его есть можно вдоволь. С девяти – уроки. В два часа – обед. Затем приготовление того, что задали учителя, а в восемь, получив по кружке молока с хлебом, снова в спальни. И так каждый день…
Удар кнута провел границу между прошлым и будущим. Коляска покатилась по дороге. Запрыгали узелки и корзинки с домашней снедью. Усадьба словно уплыла назад. И последнее, что увидел Николенька, была сгорбленная старческая фигура няни. Вытянув руку вслед своим воспитанникам, она мелкими, дробными движениями крестила воздух…
Покачиваясь, коляска часто вздрагивала на ухабах. Дорога была плоха, и не раз путешественникам встречались брички и телеги, подле которых пощипывали траву выпряженные кони, а возчики, чертыхаясь, чинили сломанные оси или рассыпавшиеся колеса. И хотя расстояние от Владимира до Москвы не превышало двух сотен верст, путешествие потребовало нескольких дней.
На станциях пили чай из похожих, как близнецы, самоваров. Вели донельзя однообразные разговоры со станционными смотрителями. Затем на облучок взбирался новый ямщик, и коляска катилась дальше, то взбираясь на пригорки, то скатываясь в низины, где под сенью огромных ветел лепились ветхие, словно наклонившиеся под своими соломенными крышами, домики придорожных деревень.
Анна Николаевна сожалела, что еще не достроена Нижегородская железная дорога и приходится так долго ехать на перекладных. Мальчики были иного мнения. Перед ними, впервые выехавшими из деревенской глуши, широко распахнулось окно в окружающий мир.
Невесело выглядел этот мир. Тоненькие полоски крестьянских наделов пестрели по обеим сторонам дороги. Навстречу путешественникам под конвоем жандармов шагали этапники – Жуковские ехали по дороге слез и страданий, знаменитой Владимирке. Из белокаменной Москвы она уводила в далекую Сибирь…
Каторжане вызывали у мальчиков сострадание. Землистые лица, на ногах коты – тяжелая арестантская обувь. Медленно брели эти люди под тягучий перезвон кандалов.
Но вот позади поля и луга. Из желтеющих под ударами осени рощ и перелесков выглядывают маковки церквей. Все плотнее сближаются приземистые домишки.
– К Москве подъезжаем! – ткнул вперед кнутовищем ямщик, подбадривая приуставших лошадей.
Давно мечтали братья Жуковские о сладостной встрече с древним городом. Они затихли, осматриваясь по сторонам. Мимо коляски проплыла Рогожская застава, Андронов монастырь, один из древнейших сторожей Москвы. За стенами хозяйственно сбитых домиков жили купцы-старообрядцы. Как говорили в ту пору, от воли Рогожи зависели цены на хлеб не только в России, но и в Англии.
По камням мостовой громыхали тяжело груженные телеги ломовых извозчиков. За высокими глухими заборами басовито лаяли злые цепные псы. Подле лабазов с пудовыми замками суетились расторопные приказчики, побрякивая связками ключей.
Проехали Солянку, миновали замшелую стену Китай-города и через Лубянку покатили вниз, к Охотному ряду. Детские глаза замечали все. Вот на Неглинном бульваре фонтан с водой. Подоткнув подол, женщина наполняет ведра. Босоногий сапожный подмастерье в кожаном фартуке терпеливо ожидает своей очереди. Меланхолически покуривая трубку, за ними наблюдает здоровенный детина с бляхой на груди – дворник, первая опора полиции.
Над двухэтажными домиками Охотного ряда, украшенными пестрыми аляповатыми вывесками, проглядывали зубцы Кремлевской стены. В лучах солнца переливались золотом купола старинных соборов.
Шумная, толкучая, с кривыми улицами, Москва выглядела какой-то уютной, подкупающе простой и приветливой. Она словно говорила путешественникам: вот я какая – хотите любите, хотите нет.
– Это университет! – показала Анна Николаевна.
Мальчики как по команде повернули головы направо. Да, конечно, они тотчас же узнали университет, о котором так много и интересно рассказывал Альберт Христианович Репман.