Лишь после того, как советский строй рухнул, и в столбе пыли и обломков обнажились вековечные устои нашего отечественного социума, я подумал, что эта проблема как-то ведь решалась нашими предками до Октябрьского переворота. При всех издержках – решалась, и в русских семьях было много детей. На чем же держалась тогдашняя многодетная (а значит, и счастливая) семья?
Ответ у меня один: женщина искала тогда в мужчине не внешнюю красоту и «крутость», а способность (и желание, конечно) кормить и защищать свое семейство. Если в мужчине это было, она закрывала глаза на многое – на физическую ущербность жениха, на его непростой характер, на большую разницу в возрасте…
Написав эти слова, я вдруг вспомнил, какие чувства всегда пробуждала во мне картина Василия Пукирева «Неравный брак» – знаменитое жанровое полотно середины XIX века, изображающее венчание юной девушки с пожилым мужчиной. И при жизни автора картины, и в мои времена публичные оценки этого сюжета, кажется, единодушны: ах, какой это ужас – подобные браки! Сетевые моралисты и доселе льют слезы над судьбами «погибшей во цвете лет» невесты и влюбленного в нее юноши (альтер эго самого художника), выступающего на венчании в роли шафера невесты и явно ненавидящего удачливого жениха.
Я же, вглядываясь в мрачный облик «несчастного», всегда думал: ах ты, собака собачинская!.. Тебе ненавистен этот немолодой человек с наградами, полученными за безупречную службу родине? Ты считаешь, что эта юная самочка должна принадлежать не ему, а непременно тебе? А почему? Потому, что ты обладаешь смазливой мордашкой, пока еще лишенной морщин, и кое-каким художническим талантишком? Предположим, она достанется тебе, но на какие шиши ты будешь содержать семью? Не запьешь ли ты горькую через год, когда твои картинки перестанут покупать? И не начнешь ли ты в пьяном угаре поколачивать вот эту юную красавицу? Ведь начнешь!.. Так что ж ты сейчас прожигаешь укоризненным взором эту пару, которая вскоре нарожает детей, будущих защитников Отечества? Почему ты в глубине души своей хочешь лишить жениха, вполне достойного человека, возможности порадоваться жизни? Господь Бог ты, что ли, чтобы отказывать ему в счастье?..
То же самое я сказал бы и многочисленным юным «претендентам на руку и сердце» моей страны. Ведь достойный муж нужен России точно так же, как и семье.
Родина моя, конечно, по женской своей сути, порой уступает случайным греховодникам. Но вслушайтесь в то, что она «шепчет» – и вы поймете, о чем она грезит…
***
Что тебе мой возраст, мой звонкий дар,
Что молитвы, мечты, дела!
Ты пройдешь по мне, как лесной пожар,
Выжигая судьбу дотла.
По макушкам – и понизу!.. Ничего
Не спасти между двух стихий.
Он гудит и беснуется – и его
Не удержат мои стихи.
Как беспечно рванется из чащи он,
Близким волосы опаля!..
Ведь твоя стихия – летящий огнь,
А моя стихия – земля.
После пожара остается пепелище. И ты бродишь по черной земле, вдыхая зловонный запах гари и удивляясь сам себе – как ты выжил в этом огне? как сумел уцелеть?
Видимо, зачем-то ты еще нужен здесь, если Господь сохранил тебя.
Но как ты смог запылать – ты, в котором минувшие пожары выжгли, кажется, всё, что доступно огню? Что в тебе могло гореть?
Не торопись с выводами. Посмотри в небо – там давно собираются тучи. И вот уже первые капли благодатного дождя бегут по твоему лицу, вешний ливень наотмашь хлещет по дымной лощине, а черная земля вновь простодушно и беззащитно выбрасывает навстречу небесам то, чем она вечно будет чревата, – зеленые побеги надежды и веры. Не торопись, останься тут еще на миг – и нежный, клейкий, ласковый лепет обовьет твое существо с ног до головы, превращая тебя в ствол и крону, в ветви и листья…
Вот ты и снова часть леса. Шуми, шелести, клонись, отбрасывай тень, роняй наземь сухой хворост пережитого. Тянись к небу… пока летящий огнь вновь не заденет тебя своим гудящим крылом.
***
Не век же искать потаенную суть,
в слепящих мечтах пребывать, –
пора непокорную шею согнуть,
свое пораженье признать,
признать, что не гений
и что не пророк,
что от совершенства далек,
что жил, как умел,
что иначе не мог…
Но кто-то кричит в тебе:
– Мог!..
Ну, кто, кто в тебе вечно кричит это супротивное «Мог!», наперекор твоему же собственному ясному знанию, – знанию о том, что ты реально не мог, не обладал необходимыми ресурсами, умениями, навыками, личностными качествами? Чей это голос?
Это кричит мечтатель-фантазер, начитавшийся в детстве книг о великих людях и с той поры ставящий перед собой заведомо невыполнимые задачи?
Или это убеждение твоего внутреннего философа-педагога, считающего, что человек как раз и обязан ставить перед собой именно такие вот недостижимые цели – дабы добиться в жизни хоть чего-то?
А может быть, это суровое мнение твоего потаенного критика, обладающего полным знанием о тебе, – о каждом случае, когда ты поленился, забыл, струсил, пустил дело на самотек?
Такие вопросы задавал я себе в середине 80-х годов прошлого века, когда рождались эти строки.
Сегодня я, улыбаясь, говорю себе тогдашнему: а вдруг это кричит тот, кто верит в тебя несмотря ни на что, – верит до сих пор? Представь на минуту, что это так, что именно этот глубинный человек продолжает жить в тебе – и даже возлагает на тебя немалые надежды.
Представил? Тогда, может быть, ты отважишься попробовать еще раз? Теперь уже – зная и умея, обладая и не боясь…
***
Проходят день за днем – и светлый город,
Недавно полный зелени и солнца,
Желтеет, жухнет, вянет и тускнеет…
Сечет бульвары дождь – и только люди
Становятся как будто веселей:
В своих пальто, плащах и прочных куртках
Они бегут сквозь дождь навстречу смерти
И говорят о ней, как о зиме.
Быть может, там, – за гранью перехода, –
И вправду ждут нас лыжи и салазки,
Игра в снежки и сказки старой бабки?
Быть может, смерть не так уж и страшна?
Не знаю, я не верю оптимистам.
Мне чудится угрюмый, лютый холод
И в ужасе застывшие деревья,
И улицы, закованные в лед.
Нет, я не верю в жизнь за гранью смерти!
Всё, что умрет – уже не возродится.
Когда весной сквозь мглу пробьется солнце,
Растает снег, зазеленеют ветки, –
Я не поверю им. Я точно знаю,
Что это будут новые деревья
И новый свет, и новая земля.
«А может быть, смерть – это просто другой город, и мы, переехав туда, прекрасно обустроимся?»
Такую запись сделал я однажды в своем дневнике. Мне было 45 лет. Но это было лишь одно из моих предположений относительно конца нашего земного существования.
Стихотворение, написанное в те же годы, иллюстрирует мои сомнения. А также мои сомнения относительно моих сомнений…
Виктор ЛИХОНОСОВ. «Литература стала моей судьбой и спасением…»
Приветственное слово участникам I Международной научно-практической конференции «Творчество В.И. Лихоносова и актуальные проблемы развития языка, литературы,
журналистики, истории», Краснодар, 16–17 сентября 2017 г.
Чем старше становишься, тем сильнее возникает жажда чтения. Хочется больше читать, повторять чтение любимых книг… Целые полки стоят – думаешь: всего начитался! Но нет. Чтобы вновь насладиться великой русской литературой, мне надо прожить еще лет 40!
Спасибо, Михаил Борисович, за напоминание о том, что я учился в Краснодарском пединституте. Если бы преподаватели, у которых я учился, слышали все это и видели, они бы крайне удивились, что этот студент – молодой, веселый, кучерявый, который не подавал никаких надежд, в литературных кружках не состоял, со спортфаковцами акробатикой занимался: прыгал на затоне, крутил рондат фляк сальто – стал писателем. Хотя еще при их жизни, в 1963 году, появился в «Новом мире» у Твардовского мой первый рассказ, и они тоже были просто поражены. Причем я, видимо, был настолько веселым парнем, что они удивились, что получился настолько грустный, лиричный рассказ.
Конечно, пединститут – это удивительное место. Знаете, это не ваш сегодняшний университет, который достиг таких высот, в том числе материальных. Кажется, что вы более оснащены образовательно, у вас в преподавателях яркие звезды: возьмите хотя бы Павлова, который знает всю литературу и который так хорошо критически пишет о ней. Он переворачивает столько книг, что я удивляюсь: когда же он отдыхает и успевает работать на факультете? Но все это другое, не так, как у нас было.
Краснодарский пединститут дал очень много писателей, причем каких!
Юрий Кузнецов – выдающийся русский поэт! В Институте мировой литературы имени Горького каждый год идет международная конференция в его честь: туда такие светила съезжаются и говорят о его творчестве! Представляете, какой поэт?! Юрий Селезнев… Какой серьезный, мощный был человек! Как он рос! Как он любил литературу! Как боролся за ее чистоту, за нравственность, за традиции! И как рано умер… Виталий Бакалдин, Вадим Неподоба – замечательные кубанские поэты – тоже выпускники нашего вуза. Почему именно этот институт выпустил столько писателей? Хотя Кубань не славилась литературой никогда. И по сей день литературный процесс здесь очень вялый, скромный. Откуда такие люди? Может быть, это почва, природа, ласковый юг, казачья история? Не знаю. Но дай Бог, чтобы в вашем вузе, Михаил Борисович, родились такие же талантливые, необходимые сегодняшнему миру, правдивые писатели и журналисты.
Для меня литературная жизнь стала неожиданной. Я приехал из Сибири – по климатическому несчастью, врачи отправили – и вот, живу здесь уже 60 лет. Приехал в Краснодар поступать в институт с одним чемоданом – глуховатый, скромный, одинокий. И мог не поступить! Двадцать пять баллов проходных было, а я набрал двадцать три. Причем по сочинению получил не «пять», а «четыре».