Что светит тебе сквозь прекрасные черты? Платоновское «совершенное бытие», гегелевский «абсолютный дух»? Как ни называй ту сущность, что мгновенно выключает твои органы чувств, оставляя работать одно лишь зрение, – она есть, существует, при свете ее сияющих лучей ты в этом не сомневаешься.
Однако почему же именно в женском лице проступает этот свет? Потому, что ты – мужчина, и на тебя давит гендерный императив? Но ведь ты, увы или ура, не ощущаешь никакого давления: единство неземного света и женской красоты представляется тебе вполне органичным, ты чувствуешь, что так оно и должно быть. Так, и никак иначе.
Может быть, дело в том, что радость слияния с родным-полузабытым мужчины привыкли смешивать с привычной радостью обладания? Но неужели «сильный пол» столь груб, что не умеет разъять свою эмоцию, разглядеть лепестки в цветке, различить ноты в гармонии?
Или женщина вообще ближе к Божьему замыслу о человеке? Но почему тогда первым был создан Адам, а не Ева?
НОВЫЙ ГОД
Отчего мы внезапно умолкли
На исходе январского дня?
Наша дочка танцует у елки,
Голоском беспечальным звеня.
Бойко машет зеленою веткой
И не помнит недавних обид.
Пышный бант над головкою светлой
Голубым вертолетом парит.
Отчего ж мы застыли, подруга,
Молча глядя на бант голубой?
Для чего мы глядим друг на друга?
Мы же всё разорвали с тобой!
Разорвали года ожиданья,
Маеты, тесноты, нищеты,
Наши радости, наши страданья,
Наши планы и наши мечты.
Разорвали единое ложе,
И осталась последняя нить…
О, как тонко звенит она, Боже!
Ты уходишь реветь, я – курить.
Расставшись с матерью своего ребенка, мужчина обязан делать всё возможное для того, чтобы оставаться для ребенка настоящим отцом. Рана в детском сердце будет, конечно, кровоточить очень долго, а шрам не исчезнет никогда. Но однажды, пусть через несколько десятилетий, наступит время, когда повзрослевшее дитя поймет не только материнскую правоту, – и камень с мужской души, наконец, свалится. Если, конечно, мужчина всю жизнь будет помнить о своем отцовском долге.
Ребенок, оставшийся с матерью, несмотря ни на что, любит отца, помнит о его существовании, жаждет встреч с ним. Я знаю это не только по собственному печальному опыту. Из десятков свидетельств выберу одно: мой бывший тесть рассказал мне однажды, как он, будучи восемнадцатилетним парнем, поехал к своему отцу, которого не видел лет пятнадцать.
– Я знал, что он живет в такой-то деревне, километров за тридцать от нас. А меня в армию призывают. Вот я собрался однажды с духом, запряг лошадь и поехал… Батько все-таки, а я его толком-то и не помню. На улице морозище, я чуть не околел. Но, однако, назад не поворачиваю, погоняю мерина. Вот уж и вечер, стемнело. Еду, еду… река по дороге, чуть я в прорубь вместе с лошадью не угодил. Еду, еду… часа через три показалась вдали батькина деревня. Я знал, что он с какой-то женщиной там живет, а где конкретно – не знал. Стал в окна стучать, спрашивать. Ну, указали мне….
Тесть вдруг прервал сам себя, налил в стакан водки и залпом выпил. Вытер покрасневшие глаза и продолжил:
– Подымаюсь по ступенькам, а у самого ноги подгибаются от страха: как-то он меня встретит? Захожу в избу: керосиновая лампа горит, баба какая-то посуду моет. Смотрит на меня: чего, мол, надо? А я говорю: я к Михаилу Иванычу.
– Нету, уехал на неделю.
Ну, я повернулся, да и пошел обратно. А она вслед мне кричит:
– Чего передать-то ему? Кто приходил-то?
– Сын его, скажите, приходил. Сын родной!
И поехал я обратно по морозу…
Тесть замолчал. По лицу его текли крупные, с горошину, слезы. Мне было в ту пору немногим больше сорока, а ему – далеко за шестьдесят. И я тогда впервые понял, что незалеченная рана детского сердца не заживает никогда.
Андрей ЮРЬЕВ. «Я расстаюсь сама с собой – иду себе навстречу…»
О стихах Н. Кукушкиной и Е. Курдиковой
Читаю только что вышедшие поэтические сборники молодых оренбургских поэтесс Натальи Кукушкиной и Елизаветы Курдиковой и не могу избавиться от мысли, что обе эти книги («Босиком по траве» (Наталья Кукушкина) и «Диагональ смятений» (Елизавета Курдикова) своим художественным почерком являют собой как бы две стороны одной медали – аверс и реверс. Несмотря на созвучие, которое неизбежно даёт современность, это книги разные. Об этом и хочу поразмышлять…
Согласно мнению современного философа Александра Дугина, мы (а мы – это необъятная Россия) только начали выходить из ситуации парадокса, когда священные понятия прошлого противоречат устремлению к современности. Переходность эпохи как нельзя более ярко проявляется в литературном творчестве молодёжи. Вне зависимости от того, хочет этого современный автор или нет, современным он будет уже даже по факту своего жительства в определённом времени.
Несмотря на подчеркнуто сельское и даже архаическое название книги «Босиком по траве», Наталья Кукушкина приглашает своего лирического героя прогуляться преимущественно в Питер, в Город Городов.
Поехали в Питер гулять по лужам
Босыми – по острым звёздам.
Я стану нелепой и неуклюжей,
Доверчиво-несерьёзной.
Заметьте: звезды, ночные светляки, «острые» – ночь таит опасность для девушки, которая отказывается от жёсткого следования голосу разума и становится наивно-чувствующей, ранимой. Это состояние опасливого доверия к миру и к людям продолжается и развивается в стихотворениях «Глинтвейн», «Наказание». Город, порождающий модерн и порождаемый модерном, понемногу становится в мыслях поэтессы опасным, «ртутным», «обожженным». И неизбежно возникает один из основных лейтмотивов книги – побег в детство, в наивность. Социологи назовут это результатом не вполне легкой адаптации подростка из сельской глубинки к урбанистической действительности. Это время личностного выбора между глубинкой и мегаполисом совпадает с временем первых влюбленностей взрослеющей девушки. Динамика внутреннего развития, когда от модерна девушка поворачивается к архаике:
Мне б ещё одно его объятье
И контрольный поцелуй в висок,
Он – мои награда и проклятье,
Вовремя не сброшенный звонок… —
словно не желая мириться с «остротой» современной жизни, каждодневно бросающей каждому из нас вызов. Лирическая героиня книги пытается любовью одолеть чудовище города и монстров, обитающих в подсознании:
Он сражался с мятежным зверем,
Что живёт у него в душе,
Что успехом его измерен.
Впрочем, это не важно уже…
И тут неизбежным видится обращение молодой поэтессы к теме героизма на войне («Старушка Мать», «Колокола», «Ты помнишь, как в далеком детстве…») как к теме почти личной. И это – неизбежный выход из непростой городской жизни с ее жесткой конкурентной борьбой за выживание:
…Где люди огрубели, очерствели,
И плесенью покрылись их сердца.
Скажи, родной, мы этого хотели?
Но ты в ответ не скажешь ни словца.
В этой героической борьбе так важно любить и дружить, даже если это «отношения онлайн»:
Как хорошо, что мы online-друзья.
Ничто не предвещает расставанья,
Поскольку не любить тебя нельзя.
Любовь online – любовь на расстоянье.
Технологии, проклинаемые традиционалистами, делают мир прозрачнее для взаимопроникновения, если ими пользуются адекватные персонажи, не впадающие в крайности. И Наталья выдерживает модернистскую действительность, в финале восклицая:
Холодный ветер – злой зимы невольник,
Со смехом принимаю злость и боль.
Ведь даже сотни тысяч слов «довольно!»
С одной не властны справиться судьбой.
Эти строки говорят о личностной наполненности автора, для которой молодость не преграда.
***
Елизавета Курдикова, как мне представляется, в творческом своём поиске движется прямо противоположным и потом встречным к Наталье Кукушкиной путём. От архаики к модерну:
Не стоит жить в пережитом
И сетовать без толку,
Когда захлопнут первый том
И выставят на полку.
Чувственность, желание жить сердцем, а не умом, понимается поэтессой изначально как трагичный, но неизбежный путь:
Мой каждый бой – смертельный бой,
Приму любую сечу!
Я расстаюсь сама с собой –
Иду себе навстречу.
Не боясь показаться чересчур пафосным, скажу, что это путь, которым двигались воительницы и ведуньи, ставящие во главу угла жизненного строительства женское сердце. Если Наташа Кукушкина идёт от ума к сердцу, стремясь логически подчинить чувства разуму, то Лиза Курдикова, с точностью до наоборот, выносит в пространство разума сердечное, находящее героизм не в преодолении, но в настойчивости, порой даже упрямстве:
Что бури мне, что рифы мне
В сияющей беспечности?
Властительными рифмами
Я говорю о вечности!
Попытка овладеть явлениями мира, риск не найти свое место на земле ради поиска места в небе – это вовсе не юношеский максимализм, это творческий почерк Елизаветы:
Господи, о чём же я просила,
Белый свет по матушке кляня,
Что безумства роковая сила
Изнутри оплавила меня…
Как сказали бы психологи, архетипы души содержат в том числе и матрицу доминантности – бессознательного стремления превосходить представителей своего пола, а следом и возможные цели покорения пола противоположного. Молодая поэтесса стремится быть полновластной хозяйкой сердца «милого друга». Настолько стремится, что даже самые чувственные стихотворения не выглядят эпатажными, ибо продиктованы не умом, но сердцем: