В сотый раз прижаться я хочу
Напоследок к твоему плечу.
Напоследок – к сердцу твоему…
Дура дурой, сраму не иму!
Сердце вне разума, сердце, господствующее над жизнью – вот ключевой архетип, просматривающийся за душевными и творческими терзаниями Елизаветы. Это не подражательность (несмотря на отмечаемое многими созвучие стихов Елизаветы Курдиковой стихам Марины Цветаевой). Это не случайная ошибка-анахронизм – это жизненный принцип молодой поэтессы.
Радует, что двум этим сколь талантливым, столь же и разным поэтессам-ровесницам не тесно в рамках одного творческого коллектива – Оренбургского областного литобъединения им. Аксакова (руководитель Диана Кан). С дебютом вас, молодые и самобытные дарования литературного Оренбурга!
Диана КАН. Вынесен первый литературный приговор
Идея «Литературного приговора» родилась у меня от желания впрячь в одну телегу «коня» по имени Литературный процесс и «трепетную лань» по имени Литература. Очевидно, что литпроцесс и литература отнюдь не синонимы: первый не самодостаточен, но призван питать интерес ко второй. Грустно, когда видишь, как литпроцесс превращается в броуновское движение, а попросту – в «движуху». И ни на йоту не приближает авторов к главному – тщательной работе над своими текстами. Если у нас есть литпроцесс, почему не быть литприговору? Мероприятие «Литературный приговор» – попытка объединения «огорода с хороводом», когда семинарский формат работы выходит с корпоративного писательского поля на открытое общение с публикой, чтобы наглядно пояснить: литературная работа – не рутина и тягомотина, она очень интересна, хотя и непроста. Это коллективный «мозговой штурм» и, если угодно, фитнес мозга, направленный на то, чтобы тексты не просто «разобрать», но и «собрать». Какой толк в анализе, если он не завершается синтезом?
Пилотный прогон «Литприговора» состоялся на базе Оренбургского областного литобъединения им. Аксакова в Оренбургском доме литераторов. Самое удивительное, что «обвиняемый» нашёлся сразу – поэтесса Ирина Любенкова представила на обсуждение свое стихотворение. Кстати, попутно мы выяснили, что для «Литприговора» следует брать стихи максимум из пяти строф, поэма, даже малая, для такого мероприятия – «неформат». «Адвокат» нашёлся тоже без проблем, даже два, в итоге была утверждена поэтесса Надежда Остроухова. А вот с «прокурором» пришлось помучиться:
Никто не шёл на должность прокурора,
Ведь прокурор обязан обвинять…
По счастью, «обвинителя» обрели в лице члена Союза писателей России, поэта Вадима Бакулина, человека воспитанного и тактичного (кто сказал, что прокурорствовать должен невоспитанный грубиян?) Далее были выбраны несколько присяжных заседателей из числа авторов коллектива, но их можно было выбирать и среди публики… Ну а «судьёй» (по сути, судья исполняет обязанности ведущего мероприятия) я сама себя предложила и утвердила, понимая при этом, что главные фигуранты «Литприговора» – вовсе не «прокурор» с «адвокатом» и «судьей», и даже не «обвиняемый». Главные в этом мероприятии те, кто осуществляет литературное редактирование текста. В нашем случае это были две группы экспертов. Правда, только в ходе мероприятия мы поняли, что эти группы должны работать независимо друг от друга и от основного действа. Потому что мозговой штурм, направленный на редактирование текста (на что отводится всего 15 минут), требует сосредоточения, и ясно, что в это время эксперты не сидят чинно-церемонно, а спорят друг с другом, предлагают и отвергают варианты… В нашем случае в срочном порядке пришлось «сослать» одну особенно шумную экспертную группу в другой кабинет. Экспертных групп желательно иметь не менее двух (по два-три человека в каждой) – для пущего соперничества. И конечно, экспертами надо выбирать авторов с опытом редактирования художественных текстов.
Ну и пока эксперты работают, «подсудимый» получает карт-бланш на авторскую читку. Как говорится, господин приговорённый, аудитория у ваших ног, насладитесь напоследок!
После окончания работы экспертов зачитываются варианты правки (в нашем случае – два варианта). Высказываются – по приоритетности предложенных вариантов – «прокурор», «адвокат», «судья». Хотя сейчас думаю, что «судье» лучше просто помолчать и послушать всех, дабы не влиять своим мнением на результаты голосования: так будет интереснее и интрига дольше сохранится. Вот если возникнет почти паритетная ситуация по голосам, тогда «судья» может высказать своё мнение и присовокупить два свои судейских голоса к результатам.
В нашем случае паритетности не случилось. Первая экспертная группа (Елена Кубаевская, Юрий Полуэктов, Андрей Юрьев) отнеслась к «обвиняемому» тексту с максимальным пиететом. Но зато на финише предложила такую звонкую концовку, что у присутствующих, даже из числа конкурирующей второй экспертной группы (Елизавета Курдикова, Наталья Осипова, Вера Ряховских), не возникло сомнений в том, что первый вариант лучше. Вторая экспертная группа отнеслась к делу максимально творчески, от души перекроила текст, сделав его более озорным. Но не зря говорится в народе: конец – делу венец! Хорошей неожиданной концовкой можно спасти самое обычное стихотворение. И напротив – банальным финалом можно загубить самый перспективный текст.
Голосование тайное, потому надо заранее позаботиться о маленьких листочках, раздав их «прокурору», «адвокату», «присяжным заседателям», «судье».
Кстати, «подсудимая» Ирина Любенкова, очень переживавшая до мероприятия, после вынесения приговора выглядела настолько счастливой, что раздарила присутствующим присланные ей из Сибири коллективные детские сборники, куда вошли и её стихи. А мне на радостях пообещала презентовать чёрную шёлковую судейскую мантию!.. Но самым главным итогом мероприятия стало то, что после «Литприговора» сразу у нескольких авторов возникло жаркое желание тоже сесть на литературную «скамью подсудимых»…
Маяки памяти
Ирина КАЛУС. Перечитывая Юрия Кузнецова: к 78-летию поэта
Время от времени нам совершенно необходимо перечитывать или открывать для себя впервые какие-то значимые художественные явления современности. В идею такого «возвращения» безоговорочно врастает, уходя корнями в глубину лабиринтов вечности и задевая листвой небесные пенаты, крупнейший поэт второй половины XX века Юрий Поликарпович Кузнецов. Его явление, беспрецедентное по своему масштабу, не допускает равнодушного созерцания или попыток умалить значение неподражаемой, мощной творческой индивидуальности. Возможно иное: непонимание, протест, недоумение, но всегда – с полным осознанием величия и поэтической силы Юрия Кузнецова.
Очарованность поэмами, стихотворениями, кузнецовской строкой, подчас – одним его словом, снова и снова приводит нас к томику его сочинений, чтобы хоть на мгновение узреть те пределы, к которым он стремился сам, и потому – открывал путь для нас.
Евгений ЧЕКАНОВ. Юрий Кузнецов и тамбовский волк
Опыт поэтического осмысления капиталистической реставрации в России
России нет. Тот спился, тот убит,
Тот молится и дьяволу, и Богу.
Юродивый на паперти вопит:
– Тамбовский волк выходит на дорогу!
Нет! Я не спился, дух мой не убит,
И молится он истинному Богу.
А между тем свеча в руке вопит:
– Тамбовский волк выходит на дорогу!
Молитесь все, особенно враги,
Молитесь все, но истинному Богу!
Померкло солнце, не видать ни зги…
Тамбовский волк выходит на дорогу.
Первобытный ужас, трепет жертвы, обреченной мохнатым зверем на уничтожение, охватывает нас при знакомстве с этим коротким стихотворением, особенно при первом знакомстве. Солнце человеческого дня меркнет, тьма забирается в душу – и древний инстинкт самосохранения заставляет нас сжаться в комок.
Но что это за волк? Почему это произведение Юрия Кузнецова до сих пор так сильно действует на нас, его современников? Не потому ведь, что ходячий фразеологизм был слит поэтом с известной строчкой из «Евгения Онегина», – и в итоге родилась хлесткая поэтическая формула? Нет, не потому, не только потому. Главное в другом: в том, что все мы, хотя бы на подсознательном уровне, последние четверть века живем в объятьях этой страшной ночи. Всё несказанное, темное, жуткое, – то, что мы старательно гоним солнечным днем из тайников своей психики, – материализовалось в этих строчках, поэтический образ встал на дыбы, ощетинил загривок и зарычал. И мы почуяли в темноте жаркое дыхание зверя.
Имя этому зверю – реставрация капитализма в России.
Двенадцать лет, прожитых Юрием Кузнецовым после падения советской власти, были отмечены для него множеством житейских потерь, невзгод и переживаний. Одно время, как известно, великий русский поэт вел практически полуголодное существование. Но не личные горести, а беды России, безжалостно выброшенной на мороз «дикого рынка», терзали его душу. Ошеломленный распадом великой державы, он все эти годы зорким поэтическим оком вглядывался в лица и души сограждан, вслушивался в их стон, в их ропот, ощущал, как свое собственное, то смятение, которое владело их душами, – и всё это отражалось в его новых стихах, в его публикациях и книгах.
Все мы помним наизусть эти горькие строки: «День грядущий бредет в заграничном плаще, Им свою наготу прикрывая…», «Из людей повыбит сущий дух…», «И старик со старухой сидят У корыта разбитой державы…», «Вон уже пылает хата с краю, Вон бегут все крысы бытия…», «Русь убилась – обо что, не знает…», «Народная тропа уходит на тот свет…». Поэт не удержался, конечно, и от легко персонифицируемых инвектив в адрес Ельцина, олицетворявшего в его глазах все тогдашние российские бедствия. Но, в отличие от многих бывших талантов, «съеденных политикой», Юрий Кузнецов остался художником слова и в эти трагические времена.