Принимая приглашение порассуждать в Кают-компаниях уважаемого «Паруса», могу повторить общеизвестную пословицу: «Сколько людей, столько и мнений». Одним нравятся трагедийно-драматические, мрачноватые сюжеты, другие предпочитают весёлые и жизнерадостные, третьи – с глубокими философскими рассуждениями, четвёртые – романтические, с любовной лирикой, пятые – приключенческие, детективные и фантастические, а кто-то сочетает всё вместе в самых разных пропорциях… Ну, а кому-то ближе мемуарное повествование – небольшие, простые рассказы о жизни. Многое зависит от человека – его внутреннего мира, образа мышления, настроения… и возраста!.. Всему своё время… Я, например, с удовольствием перечитываю Паустовского («Мещерская сторона», «Повесть о жизни»), жизненные рассказы других писателей с аналогичными темами путешествий с описанием природы, интересных встреч, современных и былых событий…
Также следует обратить внимание на то, что при написании автор использует различные литературные приемы и, думается, в гармоничном художественном произведении, всё должно быть в меру… (впрочем, как и везде в природе и в мире).
Лет пять назад, в Первоапрельском выпуске газеты «Волоколамский край» был опубликован мой шутливый рассказ, затрагивающий вопросы, обсуждаемые сегодня Кают-компаниями «Паруса». Возможно, его версия, представленная ниже, вызовет интерес также у читателей «Паруса» и окажется уместной к публикации?
СОВРЕМЕННАЯ ГАРМОНИЯ
(гротескное брюзжание)
Я мысленно вхожу в ваш кабинет:
Здесь те, кто был, и те, кого уж нет,
Но чья для нас не умерла химера;
И бьётся сердце, взятое в их плен…
Максимилиан Волошин
Р.М. Хин
В комнату заглянуло блёклое солнышко, чьи визиты в последние годы стали уже весьма редкими для хмурой осенней Москвы. Молодой писатель сидел у окна за широким письменным столом и, поклёвывая носом, заканчивал правку рукописи своего рассказа.
Он провёл за работой бессонную ночь. Следуя рекомендациям уважаемого редактора, а также в соответствии с согласованной незатейливой сюжетной линией, писатель старался от души насытить небольшое произведение всевозможными фольклорно-вычурными синонимами. Напичкав их повсюду взамен естественных общепринятых слов, он полагал, что это неизбежно придаст материалу неотразимую художественность.
Кроме этого творческий мыслитель сократил сюжетную канву, ставшую как-то неуместно угнетать общую картину творения, и щедро добавил целый ворох фантастических описаний природы с погодой, а также неожиданные витиеватые отступления-экскурсы в другие временные отрезки и события; разбросал ещё «стайки» строк с необычайно смелым разбирательством деталей окружающих предметов, внешности героев, их одежды… и, пробежавшись по тексту ещё раз, зевнул и – удовлетворённый – поставил точку.
В редакции, после стука в дверь и раздавшегося в ответ возгласа: «Войдите!», писатель вступил в роскошный кабинет руководителя.
– А-а, Отчебушин, проходи, проходи, дорогой… ждал, ждал тебя. Чем порадуешь нас? Давай… давай посмотрим твои правки, – принимая рукопись, приветственно и радостно бормотал редактор; при этом нажал кнопку вызова секретарши и вкрадчиво произнёс. – Андромеда Митрофановна, принесите нам, пожалуйста, кофе.
– Та-ак, – через несколько минут протянул он, читая принесённый материал. – Здорово ты их… облака… я даже сперва не понял, про что это… А небо… вообще не догадаешься… Оригинально… Уловил, уловил ты, шельмец, изюмину… Ведь в современном художестве – как?.. Чем непонятнее и замысловатее, тем лучше! – Загадочно поведал литератор, взглянув на писателя с хитрым прищуром. Затем продолжил читать далее.
В этот момент в кабинет вошла секретарша, в присутствии которой Отчебушин неизбежно терялся, лицом до неприличия похожая на Орнеллу Мути (в молодости), а фигурой – на Анну Семенович (в том же возрасте). Одетая в изящное короткое платье с невероятным декольте спереди, она не менее изящно несла в руках маленький, похожий на серебряный, поднос, украшенный причудливой сканью. На подносе, под стать ему – в ажурных подстаканничках – две ярко-белые фарфоровые чашечки с ароматным дымящимся кофе.
Грациозно «процоков» каблучками по паркету, фея кофейного подноса остановилась у стола, где разместились коллеги – как раз напротив оторопевшего писателя. Медленно наклоняясь и ставя прибор на столешницу, она невольно приблизила вырез своего изумительного платья к его побледневшему лицу. Отчебушин, не выдержав столь ошеломляющего зрелища, открывшегося вдруг его глазам в такой недопустимой близости, испуганно зажмурился, одновременно подумав, что надо бы непременно использовать описание данного фрагмента применительно к героине его рассказа.
– Спасибо, лапушка, – ласково поблагодарил помощницу редактор.
Когда писатель вновь открыл глаза, переводя дух и нервно ослабляя узел парадного галстука, «лапушка» уже неторопливо гарцевала к двери, демонстрируя, «как мимолётное виденье», потрясённому художнику прелести своего неотразимого образа уже с анфасной стороны.
Увлечённый чтением рассказа редактор, спустя некоторое время, промолвил:
– Главный герой тоже хорош, красочно ты его «подработал»… Он у тебя по сюжету куда шёл-то?.. и что хотел совершить?.. Впрочем, это уже не столь важно… кому это интересно?.. Правильно, что убавил сюжетную линию, а то она слишком заслоняла художественные изыскания. И ещё, должен тебя предостеречь, как художник художника: с юмором будь поаккуратнее, впрочем, ты к нему и так имеешь правильный отрицательный подход. Все эти хиханьки (по моему мнению) напрочь убивают настоящую драматургию, привнося в произведение какую-то неуместную лёгкость, расслабленность и несерьёзность, ещё более отдаляя написания того или иного автора от истинных творческих идеалов, присущих настоящим гениям, таким, к примеру, как наш недосягаемый Фёдор Михайлович… При последних словах он невольно кинул взгляд на ряд книг с томами незабвенного классика, размещённых на одной из полок большущего, помпезно возвышающегося рядом со столом шкафа.
Дочитав рассказ до конца, редактор поощрительно улыбнулся автору и резюмировал:
– Молодец! Вот можешь же, когда захочешь. Только, мне кажется, необходимо ещё какой-то потусторонности, инопланетности – что ли – добавить… чертовщинки этакой… туману напустить…
– А не чересчур будет, не перебор ли? Я и так уже порядком «нафилософствовал», – выразил сомнение писатель. – И каким, спрашивается, образом я этот инопланетный чертовской туман в текст внедрю?
– Перебора, Отчебушин, в художестве не бывает! – Уверенно провозгласил редактор. – А внедришь как? Учись у литературных корифеев: хотя бы, как альтист – пластинку браслета герой сдвинет… или ещё каким-то аналогичным образом… И шуруй себе на здоровье всё, что ни пожелаешь… Что мне тебя учить, что ли? Придумаешь… А герои твои, кстати, – кто?.. что-то я не уследил второпях.
– Он – главный менеджер по продажам биткоинов, а в прошлом – коллектор по взиманию долгов микрофинансовых организаций; она – звезда шоу бизнеса… пр… простите, программы «Дом-2», раскрученная блогерша, — поперхнувшись, робко ответил писатель.
– Хм, – хмыкнул редактор. – Актуально… Вполне под стать современности и… как это сейчас… э-э… называется?.. Э-э… креативно – во! Одобряю… Ну, давай, действуй… главное, чтобы была художественная гармония! Понимаешь?!
– Понимаю, – ответил Отчебушин («А другие почему-то – не очень…», – с досадой подумал литератор, в свою очередь).
Когда за писателем закрылась дверь, редактор вытащил из книжного шкафа пару томов – с затёртым верхом корешков – упомянутого Достоевского и извлёк из пространства за ними красивую вычурную бутылку с какой-то маслянистой жидкостью, переливающейся всевозможными оттенками тёмно-янтарного цвета. Отвинтив крышечку, он плеснул чуточку этого таинственного напитка на дно пузатого бокала, стоявшего тут же, при ёмкости (под надёжным прикрытием любимого классика), немного подержал бокал в ладони, затем неторопливо сглотнул умиротворяющую влагу и причмокнул; после чего аккуратно вернул всё на свои места, удобно развалился в кресле и с удовлетворением подумал: «Ничего без меня не могут…».
Февраль 2020 г.
Николай РОДИОНОВ. Свет строки
Устал. Стихия одолела
Меня, слепившая меня
Из крохотных души и тела,
Чтоб на свою судьбу пенял
И полагал, что занят делом.
А коль не делом, чем же занят?
Кому стихи мои нужны?
Нужны как гимн или как знамя,
Важны как атрибуты лжи?
Пишу, в чём смысл стихов не зная.
Кого-то чувством разволнуют,
Кого-то в чувство приведут?
Нет, цель преследовал иную,
Дыханье не считал за труд,
Духовным полня плоть земную.
Кто наделил меня таким,
Как люди говорят, искусством,
Чтоб не впустую дни текли
И, даже если было грустно,
Сиял призывно свет строки?
Но – что поделаешь! – устал
Всецело исчерпавший душу.
Волшебный потускнел кристалл,
И свет померк, и звуки глуше
Вокруг голгофы и креста.
11.03.25
Судовой журнал
Николай СМИРНОВ. Судовой журнал «Паруса». Запись 28.
Пустодом
Вместо того, чтобы ехать на автобусе в Рыбинск, а оттуда в село Большое, я загулялся до вечера, напился допьяна. А завтра надо быть на работе. Осталось – с утра на первом перевале парома переехать Волгу и напрямую пехом дуть по проселочным дорогам. Может, хоть к концу рабочего дня и успею…
Утро заревое, еще прохладное, в шесть часиков я уже шел по мосту через Юхоть с рюкзаком за плечами, а впереди еще двадцать километров по жаре, с похмелья. Но как я бодрился! Повторял себе: когда-нибудь лет через десять я буду вспоминать эту тяжелую дорогу со смехом, всё пройдет, что теперь кажется тяжелым, а останется лишь – каким я был счастливым – ведь мне было семнадцать лет! Как будет сиять тогда из прошлого и эта даль солнечная, сентябрьская, отдающая уже осенней ясностью…