где рюмку Жадана
оплёл бухарик-паучок
(хоть высохло вино).
Помянем мысленно, Володь,
Натоху без вина
и удивимся – разговор
закончился давно.
У лицедеев что ни год,
то йорики во сне
суют в перчатку черепа —
мол, время подошло
тебе по-датски говорить.
Натоха: «Не-не-не!..
Витиевато говорить —
мое ли ремесло?..»
Так и профукал замок свой.
Так и ушли в песок
то тракториста сапоги,
то лапти дурака.
От этой сцены отпилить,
Володь, нельзя кусок.
Отложит пусть твою пилу,
Володь, твоя рука.
Забудет нас Вильям Шекспир,
но это – не беда.
Покуролесили мы с ним
в двенадцатую ночь!..
Достался Йорику песок,
Офелии – вода.
А разговор… Натохин сон,
Володь, не раскурочь!..
* * *
Внуку
Оставим, Сашенька, сачок
Набокову Володе.
Он будет Англией бродить,
Америкой потом.
Пусть наши бабочки кружат
в саду и огороде.
Пусть мирно будет поживать
под бабочками дом.
Там кошка спит и два кота
(такая вот картина).
Там Рома первые усы
у зеркала стрижёт.
А Костя лепит паровоз
себе из пластилина.
А Оля, бабушка твоя,
ему несёт компот.
Панамки наши за июнь
повыцвели, Сашуля.
Да и сандалии твои
чуть не извел футбол.
Но это – жизнь. А впереди —
сто сорок дней июля.
(Так Костя на календаре
«расчеты» произвёл.)
Успеет он и паровоз
доделать (с кочегаром).
Успеет новые усы
приобрести Роман.
И мы обзаведёмся, Саш,
по-сочински загаром.
И Оля, бабушка твоя,
довяжет сарафан.
Лишь только бы хватило сил
у бабочек кружиться
над этим домиком среди
антоновок и груш.
И пусть на фото, что висит,
не выцветают лица.
И пусть на плюшевом коте
не выцветает плюш.
Обрывок сна
Память, присядь на скамейку Тверского
(это – бульвар, если ты позабыла)
и посмотри, не проходит ли снова
девушка Лэйла (а может быть, Лила).
Прошлого века история эта
так надоела, что снится ночами.
Ночь, изведёшь ты любого поэта
письмами девушек с их сургучами!..
Лэйла не пишет. Но в саване белом
все-таки кто-то стоит на балконе.
«Это – любовь?..» – я спрошу между делом,
бром (две таблетки) держа на ладони.
«Это – причуда капроновой шторы,
лунная пыль где осела, наверно», —
сон возвращается из коридора
с томиком Пушкина или Жюль Верна.
«Спи, – говорит, – и не трогай старуху
(память, а может быть, Лэйлу и Лилу)».
… По тополиному – с Лэйлою – пуху
тихо приходим к любви на могилу.
На мотив Саши Соколова
Для того, чтобы книга имела начало,
надо ветку спилить и наделать бумаги,
чтобы ветка потом эту жизнь означала
и смотрела на лес и лесные овраги.
Где сидела на ней не единожды птица.
Где по ней пробегали порою бельчата.
Неплохая на ветке открылась страница.
Не единожды жизнь там бывала зачата.
Даже Пляскину Вите хвататься за ветку
приходилось, когда оттопыривал уши
юго-западный ветер, сдувая соседку
с огорода её, где посажены груши.
И Норвегов, имея на местности дачу,
мог завидовать ветке, а стало быть, птице,
стрекозе, бумерангу, новеллам Боккаччо,
из которых торчат итальянские лица
(и не только)… «Увижу ль последнюю точку
на последней странице?..» – висит над рекою
знак вопроса. Вода набирается в бочку.
Огурцы воскрешаются из перегноя.
«Так воскреснем и мы!..» – утешает кадило
в этой книге, где щепочка вместо закладки.
… Не сошли мы с ума – по всему выходило.
… Просто были в судьбе кое-где опечатки.
* * *
П. Корнилову
Павел, к исходу лета стала ясней картина:
сад провожает лейку (ну, и меня в придачу),
даже вокруг лопаты – новая паутина…
Значит, эклога эта скоро покинет дачу.
Бекишев Юра как-то лейку хвалил и грабли —
дескать, хозяин цепко держит руками почву.
Ноги мои устали. Руки мои ослабли.
Время присесть на лавку. Для тишины и прочего.
А в тишине – комарик. А в тишине – прохожий.
Спросит: туда ли эта, дескать, ведёт дорога?..
Что я ему отвечу?.. Я, человек хороший,
может, уже не местный (если подумать строго).
Мне ли указку делать, мил человек, из пальца?..
Сам я плутал годами в трёх, почитай, берёзах.
Павел, молчу как рыба. Ну, а прохожий – пялится.
Что – дураков не видел в рыбах таких тверёзых?..
Не наступлю на грабли ночью – уже отрада.
Чай на веранде горек. (Не от последней мысли?..)
«Заколотить бы дачу завтра, – подумал, – надо».
«Надо», – вода вздохнула в вёдрах на коромысле.
Григорий ГАЧКЕВИЧ. У жизни на руках
Весеннее
Разлететься семенами,
Прорасти бы мне травой,
Был хотя бы временами
В прошлой жизни я живой.
Взмыть бы криком в небеса,
В чистый ветер обернуться
И услышать голоса:
Времена ещё вернутся.
Выше боли
Выше боли – только небо,
Где слова и облака,
С кем я был и с кем я не был —
Умолчит моя строка.
Не вернуть, не объясниться,
Не проститься, не простить.
Это даже не приснится,
Непривязанная нить.
Выше неба взмыла птица,
Выше слов легла печаль,
Я ворочаюсь, не спится.
Мне не больно. Просто жаль.
Дым
Тонко скрученным платочком
Из трубы выходит дым,
Время движется по точкам,
Мысль идёт по запятым,
Чувства прыгают пунктиром,
Где-то в скобках, где-то без,
Дым уходит к чёрным дырам
Сквозь прозрачный свет небес.
Отражение
Мир в душе отражается,
Как в реке – небосвод.
Кто-то c чем-то сражается,
Кто-то просто плывёт.
Дни, лишённые отчества.
Память – в чёрных кострах.
Страх внутри одиночества -
Это больше, чем страх.
Жизнь на грани забвения
Выручает строка,
Где плывут без сомнения
Над рекой облака.
Ответ
Нет, я совсем себя не мучаю,
Когда от случая я к случаю
В свою тоску, тоску дремучую
Спускаюсь, как шахтер в забой.
Мне в темноте той легче дышится,
Там пенье птиц совсем не слышится,
И ветвь под ними не колышется,
И можно быть самим собой.
Не осталось
От терзавшего душу надлома
Не осталось уже и следа,
Боль моя, ты, как звук, невесома,
Ты с годами ушла в никуда.
Анонимно строчившим доносы
Я отвечу, что почерк не скрыть,
Но меня не тревожат вопросы:
Я сумел поседеть и остыть.
Я спокойную жизнь примеряю
И бокал поднимаю с вином,
Только что-то одно я теряю
И жалею о чём-то одном.
Память
Осыпается память словами,
Будто память – изменчивый лес,
Где чернеют деревья ветвями
На сереющем фоне небес.
Мне свинцовый оттенок всех ближе,
Я его добавляю в слова,
И становится небо всё ниже,
И кружи́тся быстрее листва.
Сон тяжёлый на грани рассвета,
Не дающий покоя вопрос,
Как забыть то далёкое лето,
Тихий шёпот и запах волос.
Коты
Коты молчаливые – на голых осенних ветках,
Коты невесёлые, будто бы заперты в клетках,
Жмутся плотнее друг к дружке, мёрзнут, но всё же сидят,
Взглядом ищу их глаза, коты на меня не глядят,
Котам не нужно смотреть, они всё чувствуют шкурой,
Коты понимают: я – просто прохожий понурый.
Песня
Человек поёт про счастье,
Про деревья во дворе,
Про любовь к соседке Насте,
Что случилась в сентябре.
Человек поёт про счастье,
Вы послушайте его,
Но, пожалуйста, не сглазьте
Человека моего.
Он не то чтоб полон страсти,
Это было бы смешно,
Человек поёт про счастье,
Просто выглянув в окно.
На берег вытащены лодки
На берег вытащены лодки,
Лучом пульсирует маяк,
Плесни в стакан хотя бы водки,
С тобой допили мы коньяк.
Ты прав: не знали мы расклада,
Не в наших силах было знать,
Но «осторожностью» не надо
Мужскую трусость называть.
Живи и дальше осторожно,
Но годы светлые не тронь,
Тогда за дружбу было можно
Легко и в воду, и в огонь.
Среди снегов
Среди снегов, среди теней,
Летящих птиц над полем белым,
Уйду я прочь в один из дней
Непонятым, обледенелым.
Потянут птицы тени ввысь,
Я на снегу оставлю строки,
И будут в спину мне нестись
Людей привычные упрёки.
Уйду на поиски тепла
Туда, где дышится весною,
Очисти, снег, всё добела
И тихо скрой следы за мною.
С тобой
За окном сыплют снежные хлопья,
Льётся свет тишины изнутри,
Только ты не смотри исподлобья,
Ты с надеждой в окно посмотри.
Повернись ко мне ровной спиною,
Погляди на кружащийся снег,
Если снова ты рядом со мною,
Не замыслю уже я побег.
И готов я с судьбою смиряться
И прожить еще жизней штук пять,
Чтобы в каждой из них повторяться,
Чтобы имя твоё повторять.
Ледоход
Нарезается ломтями
На реке весенний лёд.
Всё, что было между нами,
Вряд ли вновь произойдёт.
Устремились к морю льдины,
Им до моря не дойти.
Были мы с тобой едины,
Но теперь не по пути.