Начинающий писатель. Окончила ПГГПУ, преподаватель английского языка, переводчик. Призер конкурса фэнтези-рассказов издательства «Перископ-Волга», участник сборника «Opus Drakonum».
Любит индийскую кухню. Обожает книги «Трое в лодке, не считая собаки» и «Повесть о Ходже Насреддине». Живет в Гонконге. Мечтает написать роман о нечисти во времена Отечественной войны 1812 и детектив об операх-паранормах.
Последний путьРассказ написан в рамках курса Бэнд «Как писать о любви»
В снежной пене – предзакатная —
Ты встаешь за мной вдали,
Там, где в дали невозвратные
Повернули корабли.
Кеелут не так уж много лет, а лицо все изъедено морщинами, как дерево жуком-короедом.
Это все из-за ветра. И снега. Из-за снега с ветром и ветра со снегом, а еще от холодного солнца, долгой ночи и большой тяжелой ноши – тоски. Вот и сейчас Кеелут стоит на камнях у берега, вглядывается в серую морскую даль, а короед уже выел между бровями новые складки.
Ка-Ха-Си, мать-природа, сегодня сурова: вздула плащ ветром, облепила мех на воротнике снегом, покрыла посох инеем. Но Кеелут сильная. Кеелут терпит. Кеелут ждет.
Вдруг у самых ног – тихий плеск. Что там? Рыба? Нет, тельце крупное, с младенца, глаза льдистые, рот лягушачий, за ушами – жабры. Не рыба и не человек, а пинга, шустрый морской дух. Любопытства – с кита, а ума – три икринки.
Плюх, кувырк – и вот уже окатила сапоги брызгами. Кеелут цокает языком. Ну, чего пристала?
– Глупый человек, – хихикает морская дуреха, – зачем так близко подходишь к морю?
Кеелут ежится, переступает на скользком камне.
– Глупая пинга, зачем так близко подплываешь к людям?
– Вовсе не близко – палкой своей меня не достанешь.
– Не больно-то и хотелось. Не удочка это, а посох.
– Посох? Зачем он тебе?
Кеелут оборачивается на покрытый снегом берег, туда, где видны серые веревочки дыма – смиренная связь между домами и небом, людьми и духами.
– Хожу много. То в одну деревню позовут, то в другую. Провожатель душ в последний путь каждому когда-то нужен – без моей прощальной песни ни один погибший воин дорогу к небесным духам не найдет.
Пинга юркает в воду – только чешуя на хвосте блестит. А любопытный нос уже торчит с другой стороны:
– Провожатель душ, значит? В последний путь? Ну а меня зачем звала?
– Да с чего ж ты решила, что я звала? – удивляется Кеелут.
– А как еще? Каждый день, как солнце скрывается, так ты к морю идешь. Стоишь всю ночь, песню свою мурлычешь, высматриваешь. Разве не меня ждешь?
– Не тебя, – вздыхает Кеелут. – Жду корабль с белокрылой кайрой на парусе – и капитана его.
Пинга плюхается на спину. Покачивается на волнах блестящей пузатой звездой.
– Капитана, значит… Давно?
– Четвертый год. Уплыл в дальние земли, и ни весточки от него не пришло. Может, забыл меня, другую нашел. Не нужна я больше…
Льдистые глаза вспыхивают ярче, пинга бьет хвостом о воду.
– Кайра на парусе, говоришь? Ну-ка погоди, постой здесь, я проверю.
Взмах хвоста – и нет ее, только море вокруг Кеелут бурлит, идет крупной волной – а потом замирает. Даже ветер теперь не кричит, а шепчет. Кроме сбитого дыхания Кеелут, ничего и не слышно.
Ну где же, где же ты, плутовка?
Вдруг ледяные брызги летят в лицо, а под водой видна зубастая улыбка.
– Ну? – требует Кеелут, не в силах сдержаться. – Ну? Что там, в море? Увидела?
– Увидела! – булькает дуреха, пуская пузыри губами. – Увидела! Плывет сюда корабль с кайрой на парусе! Еще немного – и из-за скалы появится!
Кеелут подается вперед, чтобы лучше слышать, видеть. Сапоги скользят на мокрых камнях.
– А капитан? Капитан, что же? Там?
– Там!
– И? – В глазах темнеет, сердце трещит, как подтаявший лед. – Нужна я ему?
– Нужна, – шепчет пинга. – Сама же говорила – провожатель душ в последний путь каждому нужен.
И в воду – бульк. Только брызги на сапогах оставила.
Ульяна Киршина
Родилась в 1991 году в Вологодской области, выросла в Санкт-Петербурге. Окончила юридический факультет СПбГУ. Из-за службы мужа в разные годы жила на Крайнем Севере и на Дальнем Востоке. Писатель, корреспондент, педагог. Призер конкурса молодых журналистов «Вызов XXI века» (2015). Победитель конкурса «Новые авторы детских песен» (2019).
Автор сказок в сборниках издательства «Астрель-СПб» «Про котят, котов и кошек» и «А динозавры веселятся во дворе», а также в благотворительном сборнике «Счастье есть».
РомашкаРассказ написан в рамках курса Бэнд «Как писать о любви»
Твой голос слышен сквозь метели…
Просыпаюсь от треска вылетевшей форточки. Шпингалет не выдержал напора пурги. Следом кричит разбуженный сын. Он ничего не понимает ни в севере, ни в ветре, ни в военной службе своего отца. Только в молоке и тепле мамы. Он тянется к моей груди, но я игнорирую его и вскакиваю с кровати: новый порыв ветра забрасывает в комнату горсть снега. Наступаю в эту холодную кашицу, когда тянусь к форточке. Хочется плакать. Рев сына сливается с ревом ветра. Еще секунда борьбы с неподдающимся шпингалетом – и я завою вместе с ними. Резкий рывок из последних сил – и в комнате становится тише.
– Тсс, маленький. А-а-а, – подхватываю сына на руки вместе с крошечным пледом. Укутываю плотнее.
В комнате еще долго будет холодно, даже когда пурга утихнет. Продолжая одной рукой качать ребенка, второй тянусь к телефону, оставленному на комоде. Обновляю новости. Нервирующая меня надпись все еще в топе местных пабликов: «В связи со сложными погодными условиями принято решение о закрытии кольцевой автодороги, ожидайте дальнейших сообщений и следуйте поступающим инструкциям». Дурацкий канцелярит, который переводится как «И сегодня не ждите вашего папу дома».
Наш город похож на ромашку или на солнце. Такие вот летние ассоциации в крае вечной мерзлоты. Город – сердцевина цветка. Кольцевая дорога – ободок вокруг нее. Поселки и разбитые дороги к ним – лепестки. А вокруг только неприветливая тундра. Муж уже третий день на одном из этих лепестков, а я гадаю: «Приедет, не приедет, приедет, не приедет…» Еще раз обновляю страничку, будто за минуту что-то могло измениться.
– Сегодня мы с тобой опять одни.
Возвращаюсь в кровать и прижимаю сына покрепче к себе. Он смешно морщит нос и причмокивает губами, чувствуя желанное молоко. Отодвигаю лямку, подталкиваю его к груди и вздрагиваю, когда он присасывается к ней. У него пока только два зуба, но даже они, как оказалось, могут кусать до крови. Насытившись, он улыбается сквозь сон и выпускает сосок изо рта. Молоко продолжает бежать по моему телу, и я, аккуратно уложив сына между подушками, иду менять майку. Обтираюсь старой, прежде чем кинуть в корзину с грязным бельем. На кухне включаю чайник и на автомате достаю две кружки. Нерешительно верчу вторую, лишнюю, не зная, вернуть ее на место или нет. В итоге оставляю на столе. Пока чайник закипает, набираю номер. Один, второй раз… На третий муж поднимает трубку. Его «да» пробивается ко мне сквозь шум закипающего чайника и завывающего ветра. Ему, видимо, тоже меня не слышно, потому что он вновь кричит:
– Да! Блин! Не слышу. Что? – Порывы ветра забирают с собой звуки, и о многих словах я только догадываюсь.
– Вы на улице? – тоже кричу. Пугаюсь, что могу разбудить сына, и уже тише повторяю: – На улице?
– Да, откапываем «взлетку». Иначе даже вахта не проедет.
Я вздрагиваю от мысли, что он где-то в тундре в пургу с официально подтвержденной видимостью «ноль метров» машет лопатой. В прошлом году мы месяц лечили его отмороженные уши. Он до сих пор в холодное время морщится, когда дует ветер. Но еще больше дрожу от слов: «Вахта не проедет». Три недели назад из-за такой же закрытой дороги скорая не смогла добраться на один из «лепестков»… «Он там не один, у них есть врач, если что…» – успокаиваю я себя. Не помогает.
– Не буду отвлекать… – и, противореча самой себе, добавляю: – Ты ел?
– Да, норм все. Как вы?
Делаю вид, что поверила, хоть и знаю, что ел только холодную тушенку и печенье «Мария». Сама укладывала их ему в сумку. Хоть бы у кого-то оказался чайник или кипятильник, особенно сегодня, когда вернутся со «взлетки» – единственной асфальтовой дороги, ведущей в часть.
– Все хорошо! – Я вру так же, как и он.
У сына вчера и сегодня утром держалась температура. Ночью он обливался потом и слезами. Обтирала его мокрым полотенцем, не спала и думала: вызывать или нет скорую. Не проедет же. Или доберется к нам, а не успеет к другим… Утром зашла к соседке, взяла лекарства. Свои закончились, а бежать в аптеку с ребенком в такую погоду – самоубийство. Мужу об этом я, конечно, не расскажу.
– Как толь… еду… По…
Ветер владеет нынче всем, даже правом говорить. Его слышно гораздо лучше, чем мужа. Не успеваю ничего ответить, а звонок уже сброшен.
Иду к сыну. Вспоминаю, что хотела попить чай, но возвращаться уже лень. Ложусь рядом с сыном, губами трогаю его лоб. Теплый, но не обжигает, как вчера. Вздыхаю, закрываю глаза и с мыслями о двух пустых чашках на столе проваливаюсь в некрепкий сон. Раз за разом мне чудятся голоса и хлопающие двери в коридоре. Открываю глаза – нет, только ветер-обманщик.
Вновь «шаги». Укутываюсь плотнее в одеяло. Нет, я больше не поведусь. В комнате становится холоднее. Во сне я иду по заснеженному лесу, в футболке и коротких шортах. Натыкаюсь на ель. Предплечье обжигает свалившимся с нее снегом, иголки царапают щеку, будто колкая щетина…
– Спишь? – раздается сквозь метель голос. – Ну спи.
Проснуться или не нарушать свой снежный сон? Гадаю на ромашке, откуда-то взявшейся в руках… Отрываю. Открываю. Улыбаюсь.