ВЕТЕР
Весь день в городе обсуждали, кого унесет ветер: стало известно, что завтра в городе ожидается большой ветер и он будет с собой уносить.
— Его обязательно унесет, — говорили про кого-нибудь.
— Его? Да, конечно... Зато этого — никогда.
— Никогда, — соглашались остальные.
— А мы забыли еще того, помните?.. — говорил кто-нибудь.
— A-а, этого?.. Этого, конечно... Зато того — никогда.
— Никогда, — соглашались остальные.
— А ее?.. Она ведь только и ждет, чтобы ее унесло...
— Ее — да, — соглашались все остальные. — Ее — да.
К вечеру в городе знали: кого унесет, а кого нет.
Те, которые знали, что их унесет, готовились к тому, что их унесет.
Те, которые знали, что их не унесет, готовились к тому, что их не унесет.
Легли спать, но многие не спали. И из тех, кого унесет. И из тех, кого не унесет.
Наступило утро. Все встали и начали поглядывать на небо. По-разному вели себя.
Самый толстый человек в городе, круглый как шар, сидел дома и спокойно ел сметану. Он знал, что его никогда никуда не унесет.
Одна девушка, про которую все говорили, что ее унесет, каждый вечер залезала на крышу дома и вставала на цыпочки, все ждала, что ее унесет. И сегодня была на крыше, сначала вставала на цыпочки, а потом устала и села — все равно ее унесет...
Один человек, ничем особенно не заметный, но про которого все знали, что вот его обязательно унесет, занимался своими делами: унесет так унесет, не унесет так не унесет, а он знай делает свое дело...
Все коровы ушли за город на пастбище. Они знали, что сегодня только людей будет уносить...
Один мальчик сделал себе пропеллер, чтобы, если унесет, так быстрее, быстрее уноситься...
И еще два старика сидели, вспоминали:
— А помнишь, как один раз меня унесло?
— А меня как — помнишь?..
Налетел ветер.
Первым его порывом был унесен человек, про которого все так и думали, что его унесет...
И второго, такого же, про которого все думали, что его унесет, унесло, и третьего...
А ту девушку подхватило и понесло... в окно, в дом, в котором она жила, и там оставило. Даже окно прихлопнулось... Кто бы мог подумать, такая была девушка, ай-яй-яй!..
Зато мальчика с пропеллером унесло...
Сначала не уносило, он старался, а его все равно не уносило, он бросил пропеллер на землю, закричал, заплакал, и тут его подхватило и понесло... Летит, визжит...
Зато все удивились, когда самый толстый человек в городе, круглый как шар, как сидел со своей сметаной на стуле, так и вылетел в окно на улицу. Семья как закричит: «Вернись, вернись!..»
А он оборачивается, извиняется: «Не знал я, не думал». А сам улыбается — вдруг знал?..
И еще те старики.
Только что сидели рядом, только что кивали головами: правильно-правильно его унесло, или пожимали плечами: ну, как такого унесло? Вдруг один из них взлетел, рубашка вздулась.
— Куда ты?.. — закричал второй. — Куда ты? Я думал, нас обоих унесет. Как тогда, помнишь? Обоих...
Последней унесло корову. Про нее долго в городе думали: почему ее? Никто не мог догадаться.
Потом один человек вспомнил, что прошлым летом, когда все коровы спокойно ходили по пастбищу и ели траву, именно эта корова отделилась от остальных и забралась на какую-то горку. Еле стащили...
Но, может, не за это ее унесло, может, совсем за другое. Кто знает!..
ГУСЕНИЦА
Одну гусеницу спросили, кем она раньше была.
— Поездом, — сказала гусеница. — Я была поездом. Однажды навстречу мне — тоже поезд. Испугалась я, сжалась и гусеницей стала. Я думала, он тоже испугается, тоже гусеницей станет, а он так поездом мимо меня и проехал.
ДВЕ РЫБКИ
Две рыбки плескались в ведерке: одна рыбка с воображением была, другая без.
Та, которая с воображением, смотрела на зеленое, измазанное краской дно ведерка и думала: «Это дно морское, это водоросли зеленые...» А другая смотрела и думала: «Вот попалась... скоро нож...»
И правда, скоро нож появился, острый, блестящий, завертелся, закружился над ними...
— Меч! Рыба-меч! — испугалась первая рыба да как шарахнется, как выпрыгнет из ведерка — прямо на подоконник, прямо вниз с пятого этажа, прямо в бассейн, который стоял внизу! А посреди бассейна лягушка сидела, каменная, и никак квакнуть не могла. Вот хочет — и никак. И вдруг кто-то — бух! Кто-то с пятого этажа — бух! Прямо рядом — бух!
И лягушка сказала: «Ква!» Она бы хотела сказать длинно, она бы хотела сказать: «Рыба, я вас уважаю, рыба. Я уважаю рыб, которые прыгают с пятого этажа, если им надо в воду...» Но она сказала: «Ква!» И рыба вильнула хвостиком, будто все поняла... А в это время другой рыбе хвост отрубили, голову отрубили, косточки перемыли, съели да еще сказали:
— Разве одной рыбой наешься?
ПО СНЕГУ К ПРОРУБИ
Была зима. Вышел из лесу медведь и пошел по снегу к проруби. Наклонился, посмотрел в воду: «Какой я большой!»
Вдруг выстрел раздался. «Все равно большой», — сказал и упал.
Пришла вторая зима. Вышел из лесу другой медведь и пошел по снегу к проруби. Наклонился, посмотрел в воду: «Какой я большой».
Вдруг выстрел раздался. «Маленький я, не большой», — сказал медведь и упал...
На третью зиму вышел из лесу маленький медвежонок и пошел, играя: «Где здесь рыбки?» Наклонился над прорубью. Выстрел! «Значит, нет рыбок... Обманула мама...».
Наступила четвертая зима. Вышел из леса самый обыкновенный медведь и наклонился над прорубью: «Пить». Выстрел. «Эх, не закрыл берлогу... Выдует тепло...».
Пятый упал головой в воду: «Рябина. Красная рябина над моей берлогой!»
Шестой долго сидел над водой: «Почему я такой черный?» Вдруг — выстрел, прямо в глаз. «Белый я, все белое!» И упал.
Седьмой не вышел из леса.
КРАСНЫЙ ШАРФ
Какой сегодня день, белый-белый — и не разглядишь... дома белые — не разглядишь, и люди белые — не разглядишь... и птица какая-то у окна... А окно белое, и птица белая — не разглядишь...
И вдруг красный шарф... прямо на небе... стоит и курит... желтым дымом курит, сам красный. И облако от него...
Покурил-покурил и исчез... и дым исчез... и облако... и опять день белый-белый, ни пятнышка... не разглядишь...
А у меня тоже шапочка есть, голубая-голубая... Найду, найду... Пошла... Сначала ничего, нечего не было... видно — только улица... белая... ни пятнышка... не разглядишь... и вдруг варежка, зеленая... прямо ко мне протянулась... зеленая-зеленая, близко... и заколыхалась-заколыхалась перед глазами... трава зеленая, зашумела, зашевелилась и вдруг — р-раз! в карман спряталась, и будто ничего не было... и опять улица белая-белая, ни пятнышка... не разглядишь!
А вот глаза, синие-синие... прямо на меня... а потом на забор... а потом — на снег... а потом еще куда-то... и ушли...
А я смотрю... забор так и остался грязный... а снег так и остался белый, не поголубел даже...
где ж ты, шарф красный-красный,
отчего исчез, скрылся...
Ведь и у меня есть шапочка,
голубая-голубая...
ТРАМВАЙ
Говорят, трамвай утонул, говорят, трамвай упал в воду.
А никто не скажет — почему?
Очень просто: выпустили трамвайчик зимой, поставили на рельсы, сказали: «Давай!» И покатили.
А он, новенький, думает: «Какой я?..»
Едет по улицам, видит в витринах — красный он, желтый... Ну, а еще какой?
А ему никто не говорит какой...
А ведь зима, у него на окнах — белые узоры, может, еще что-нибудь?
Остановился, мол, не пойду, не хочу — а ему: р-раз, р-раз! — и сделалось больно, опять толкнули вперед:
«Давай! Давай!» Так зима прошла...
А раз шел он по мосту, весна уже наступила, вдруг видит: зеркало! Большое-большое! И все в него смотрятся. Люди стоят по краям, смотрятся, облака сверху смотрятся, мост — тоже смотрится.
«Вот, — сказал трамвайчик, — вот куда надо смотреть, чтобы увидеть себя». И подвинулся к краю, и еще, еще...
Вот и утонул, упал с моста, а никто не скажет почему.
ВЕЩИ
Как-то купили мебельный гарнитур, и грузчики повезли вещи к хозяину, домой. И пока ехали, все время ругали этого хозяина. Вещи встревожились: как жить в одной комнате с человеком, которого так ругают!
— Я его свалю ночью на пол, — сказала кровать.
— Я прищемлю ему нос дверцей, — сказал шкаф.
— Я засуну его голову между полками, — сказала этажерка.
— Я свалю его на пол, — сказало кресло.
— Мы пересчитаем ему все ребра, — сказали стулья.
Приехали в дом, разгрузились, а здесь-то совсем не хозяин — хозяйка! А у нее — внучка, прехорошенькая! Повеселели вещи, и когда грузчики уехали, повели себя так: кровать стала укачивать внучку. Стулья — играть в домики. Шкаф стал пещерой с сокровищами. Этажерка украсилась лампой с абажуром. А в кресле у кроватки села бабушка и стала рассказывать внучке сказку, приговаривая, ах, какое удобное, уютное кресло! Так что и вещи знают, как себя вести с разными людьми!
И если на вас упал шкаф, задумайтесь: не сами ли вы виноваты?
РАССКАЗ СОВЕТСКОГО ПОЛЯРНИКА
Когда Австралия поплыла вдруг к Южной Америке, а Европа решила отделиться от Азии, но это ей не удалось, Уральский хребет оказался крепким, удержал, а Африка вдруг стала раскачиваться в ритме тамтама то в сторону Тихого океана, то Атлантического и возникли эти самые цунами по всей длине экватора, одна Антарктида прочно удерживала во льдах Южный полюс, а наши советские полярники голыми руками крепко держались за Северный полюс... Удержали! Пока Земля стоит на месте... Что будет дальше — не знаю, мы-то теперь на пенсии!..
ПУТЕШЕСТВЕННИК
Как-то путешественник приехал в одну страну, а здесь извержение вулкана началось. Что ж, прикурю от вулкана, сказал путешественник, отважно приблизился к самому огню, прикурил свою трубку и отправился дальше, об этом писали во всех газетах. Приехал он в другую страну, а здесь наводнение. Что ж, давненько я не плавал, сказал путешественник и за один день переплыл всю страну, она была очень маленькая. Об этом тоже писали во всех газетах. Приехал он в третью страну, а здесь стреляют, война. Что ж, давненько я не нюхал пороху, сказал путешественник, поднял стреляную гильзу с земли и понюхал. Но стрелять ни в кого не стал, он не знал, где тут враги, а где не враги, ведь он был иностранец, путешественник. Наконец добрался он до страны, где не было ни войн, ни наводнений, ни извержений вулканов, очень ему здесь понравилось. Увидел он какой-то дом и женщину в саду, они ему особенно понравились. Как бы я хотел остаться здесь навсегда, воскликнул он. Конечно, ведь это твой дом, сказала женщина, а я твоя жена, ты что, забыл нас?
ТОЧКА
Одна точка никак не могла найти себе места. Куда ни попадет — все не туда. Попала к одному человеку на лицо, сказали: «Неприятный какой человек, у него лицо все в точках!» Попала на чашку фарфоровую, сказали: «Бракованная чашка, не годится для подарка!»
Как-то красавица из Индии ее к себе взяла, в краску красную обмакнула, на лоб себе посадила.
«Красавица знатного рода», — сказали.
Но на ночь красавица смыла точку с лица, пришлось отправиться дальше. Долго так точка по свету блуждала, наконец попала в дом к человеку, который писал, остановиться не мог. Жена его просила остановиться, дети, издатели, читатели, а он все пишет и пишет. Тут точка опустилась к нему на страницу, человек сказал: «Все! Ставлю точку!» И поставил. Так точка наконец нашла свое место.
ШКАФ
Он подошел к шкафу, хотел открыть его, но остановился: «Нельзя. Вода там. Доверху. Ка-ак хлынет!»
Он пошел к другому шкафу, открыл его, вынул чашки, чайник, сахар, хлеб и уселся пить чай.
Вошел друг, тоже сел пить чай.
— Слушай, — говорит он другу, — достань мне из шкафа...
— Сейчас, — говорит друг, — сейчас... — Встал, подошел к шкафу, но остановился: — Нельзя. Вода там. Ка-ак хлынет!
Вошла девушка, она все смеялась — такая веселая пришла, и они смеялись.
— Слушай, достань из шкафа... — попросили ее.
— Сейчас, — говорит девушка, — сейчас... — Встала, подошла к шкафу, за ручку уже взялась, но остановилась. — Нельзя. Вода там! — и заплакала.
Наступил вечер. Все разошлись по домам.
Ночью во сне он видит, что находится в воде. Прекрасная такая вода. Лежит где-то на глубине, вытянув пальцы, руки, плечи, весь вытянувшись, а навстречу ему выплывают рыбы. Подплывают, вплывают в вытянутые плечи, руки, пальцы, выскальзывают из пяток и плывут дальше.
И он плывет туда, откуда они приплыли, все вытягиваясь, удлиняясь, если обернуться, то не увидеть конца-края своего тела... И только видно, как плывут сквозь него рыбы.
Утром проснулся, увидел шкаф. «Нельзя открывать, — думает. — А то выскользнут!»
Пошел на работу, рассказал про сон, про рыб.
— Представляете, если бы я открыл шкаф!..
Ему говорят:
— Да, хорошо, что ты не открыл!
Но через месяц приходят к нему как-то вечером друг и девушка, а он опять грустный.
— А нет там никаких рыбок! Одна вода. Доверху!
— А ты открой, — говорит девушка, — открой и увидишь!
— Нет, нельзя. А то как хлынет!
Мало-помалу стал он забывать про шкаф. Проходил мимо, будто ему ничего в нем не надо. У него и другой шкаф есть, хватает. Только иногда вспомнит ночью и на цыпочках подкрадывается, подкрадывается. Прислонит ухо к дверце: слышно — не слышно? А вода затихает. Сразу же! Как будто чувствует! Не слышно ее...
А потом он и это перестал делать. Спал ночью и видел всякие сны. Или не видел...
Наступил день, когда он должен был уехать из этого города. Насовсем. Пришли к нему вечером друг и девушка.
— Может, откроем? — говорит друг.
— Давайте! — говорит девушка.
— Нет. Нельзя. Вода там. Доверху. Ка-ак хлынет!
КАК ПРЕКРАСНО СВЕТИТ СЕГОДНЯ ЛУНА
Вечером медведь вышел из своей берлоги, постоял, послушал, что говорят кругом.
Все говорили про луну.
— Как прекрасно светит сегодня луна, — говорили вокруг.
— Ладно, я могу и закрыть, — сказал медведь и поднял вверх лапу. Луны не стало видно. Он постоял с поднятой лапой, послушал, что говорят теперь, и ему показалось, что никто не заметил, что луны нет, что она закрыта.
Все вели себя так, будто они видят луну, а он, медведь, не видит.
— Ладно, — сказал он и пошел по лесу. Проходил мимо заячьей норы, заглянул: зайчиха и шестеро зайчат уже лежат, моргают сонно, пошевеливают длинными ушками, она им что-то рассказывает... Нагнулся он.
— Видите, детки, — шепелявила зайчиха сонным голосом, — как прекрасно светит сегодня луна.
— Да, — ответил кто-то.
— А сейчас вы увидите, детки... — сказал медведь, подкрался, встал и закрыл собой все, что можно было закрыть, встав у входа в нору.
— Видите, детки, — так же сонно прошептала зайчиха, — а это медведь встал у нашей двери и заслонил нам луну, но, когда он отойдет, нам опять будет видно, как прекрасно светит сегодня луна.
Медведь отошел: «Ладно, мы еще увидим...» И пошел дальше. Дальше он увидел лужу. В мутной воде плескалась луна, а вокруг нее хороводом сидели лягушки и квакали.
— Как прекрасно светит сегодня луна, — начинал чей-то один голос.
— Прекрасно светит! Прекрасно! — повторяли остальные.
— Она всегда прекрасна, наша луна, но сегодня еще прекраснее.
— Прекраснее, ах, прекраснее...
— Ну да, — сказал медведь, — когда у вас есть лужа, а когда ее нет? — И, наклонившись, стал пить.
Выпил, поднялся, посмотрел вниз — лягушки молчали. Их было много, они все вылезли, когда он выпил их лужу...
— Где песни? — спросил медведь будто у воздуха. Повернулся и пошел прочь.
Но не успел он отойти и на десять шагов...
— Как прекрасно светит сегодня луна, — произнес ему в спину чей-то тихий голос.
— Прекрасно светит, прекрасно, — тихо ответил второй.
— Как прекрасно светит сегодня луна, — громко и с переливами произнес первый голос.
— Прекрасно светит, прекрасно! — громко и с переливами ответил второй.
Медведь плюнул. Он плюнул и выплюнул всю их лужу вместе с их луной. Отплевываясь, пошел дальше.
— Кого слушал? — плевался он. — Зайчиков слушал, лягушек... Где свои, где волки?
И остановился, соображая, где волк. Волк и его волчата. Семь крепких волчат с острыми клыками.
...Когда он подкрался к волчьей норе, там разговаривали. Говорила старая волчица.
— И когда вы увидите близко своего врага, — говорила волчица медленным хриплым голосом, — вы приседаете вот так, видите... И не в хвост, не в ноги, не в спину, нет! Не кусать, как какие-нибудь собаки, нет! — голос ее зазвенел. — В шею! В кровь! Насмерть!
Голос ее сорвался.
— Вот это разговор, — лизнул свою лапу медведь и лег поудобнее, — это разговор!
— Мам, — спросил густой, еще не окрепший голос, — мам, а что делать, если их больше? Если их вдвое больше?
— Я их разорву всех! — пискнул третий голос.
— Мам, смотри, какая сегодня луна, — сказал еще один голос.
Стало тихо. А потом медленный низкий голос волчицы сказал:
— Да, сынок, сегодня прекрасная луна!..
ВЗГЛЯД
Он был маленький, как карлик, сморщенный, как зимняя муха, высохший, как египетская мумия, но живой. По утрам соседка ставила перед ним тарелку с манной кашей, стакан сладкого чая.
Вечером кормила овсяным супом. Соседке за это платили родственники старика, живущие в другом городе.
Весь день старик сидел у окна, поджидая редких прохожих, окно его комнаты выходило в темный и узкий переулок.
— Девушка! — шептал, улыбаясь, старик и провожал взглядом румяную почтальоншу с тяжелой сумкой через плечо.
— Мальчик! — шептал он, глядя на мальчика, едущего зигзагами по переулку на велосипеде.
— Военный! — восхищенно следовал он взглядом за стройным офицером с гвоздиками в руках, входящим в подъезд дома напротив.
— Ну, что поделывали сегодня? — спрашивала вечером соседка, ставя перед ним тарелку с протертым супом.
— Провожал, — с усилием выговаривал старик.
— Кого?
— Людей.
— Как же вы их провожали?
— Взглядом, больше никак не могу...
Когда старик умер, в комнате поселился другой человек. Через неделю в переулке мальчик упал с велосипеда, сломал ногу, на почтальоншу напали хулиганы, думали, у нее в сумке деньги, военный подъехал к дому в такси, которое развернулось так лихо, что врезалось в стену дома напротив.
А через две недели по этому переулку уже никто не отваживался пройти — так безжалостен был взгляд человека, поселившегося в комнате старика.
ПРЫГАЮЩАЯ ЖЕНА
Не прыгай, говорил мой муж, не прыгай утром, только солнцу можно высоко прыгать в небе — оно не упадет, а ты упадешь и расшибешь себе спину...
Не прыгай, говорил мой муж, не прыгай, когда гости пришли к нам в дом, — поджав ноги, сиди и жди, когда гости уйдут, не прыгай...
Не прыгай, говорил мой муж, когда держишь на руках ребенка, а то уронишь его и расшибешься сама, не прыгай...
Когда идет дождь, зачем ты прыгаешь, говорил мой муж, дождь и так дойдет до тебя, до самой земли дойдет...
Не прыгай, говорил мой муж, только не прыгай...
Я прыгала, я осталась жива, где он?..
ВЕТКА
В небе стала появляться ветка. Она появлялась вдруг, наклонялась вниз, качалась около какого-нибудь человека, и тот бросал все, что было у него в руках, прыгал на ветку, щелкал, присвистывал и уносился вверх.
Так в театре все сидели, смотрели на балерину, она покачивала ногой, половина зала верила, что она птица, оркестр играл что-то тихое...
Вдруг сверху на сцену упала ветка. Она упала во всю длину сцены около балерины, оркестр притих, а балерина подпрыгнула, вспорхнула, прыгнула на ветку, и унеслась.
Потом в школе один мальчик стоял у доски и молчал. Учитель ждал, а мальчик молчал. Вдруг окно распахнулось, и большая зеленая ветка просунулась в окно. Мальчик прыгнул и достал до ветки, засвистел, защелкал. Класс ответил ему тридцатью птичьими голосами. Сам учитель прищелкнул пальцами. Ветка качнулась и унеслась. Учитель закрыл окно и хотел что-то сказать, но вдруг свистнул. Он захотел еще что-то сказать, но опять свистнул. Он хотел сказать: «Не обращайте внимания», но опять свистнул. На свист прибежал директор.
Он подбежал к учителю и помог ему обрести дар речи. Но потом засвистел сам.
Потом стало известно, что слепая девушка лежала на кровати и молчала.
Вдруг говорит:
— Вот она, вот эта ветка, я хочу на ней подняться! — и замолчала, заснула... насовсем.
Когда в городе стало совсем тепло, на ветке появились белые цветы. Одни говорили, это цветы яблони, другие — что черемухи, третьи — что цветы похожи на жасмин. Как-то ветка обсыпала лепестками целый двор детей. Лепестки оказались маленькими, душистыми, похожими на лепестки жимолости. Один поэт сказал, что он ночью видел на небе ветку, луна сидела на ней, как большая желтая пчела. Но ему сказали, чтобы он не выдумывал, просто он стихи сочиняет.
Все уже думали, что весна, что скоро лето наступит, и вдруг похолодало, пошел снег.
Бураны начались, совсем зима вернулась.
И ветки не стало видно. Каждый день ее ждут-ждут в городе, а ее нет. Одна девочка нашла в пенале веточку, говорит, не знаю, откуда взялась, я открыла пенал, а там ветка, но ей не поверили, не могла та ветка в пенал спрятаться.
И снег уже сошел, и лето наступило, жарко стало, а ветки все нет.
Вдруг письмо кто-то получил, с севера, от одного знакомого. Тот писал, что видел ветку. Что продвигались они по тундре, на оленях, вдруг северное сияние на небе началось. Остановились, стали смотреть. Олени тоже остановились, закинули головы, стали смотреть. Вдруг на небе появилась зеленая ветка и стала падать вниз, прямо на них. Упала, пронеслась, прошелестела мимо — мимо оленей, мимо людей, над всей тундрой и — унеслась, исчезла вдали... Потом у одного оленя в зубах зеленый листик нашли...
БЕЗ ЛЕСТНИЦЫ
В одном доме с утра рухнули все лестницы.
Жильцам пришлось выбираться через окна.
На первом этаже жил человек, у которого были длинные ноги. Он перекинул через окно одну ногу, вторую и только чуть-чуть не достал. Если бы он жил на седьмом этаже, он бы все равно только чуть-чуть не достал.
Он встал на обе ноги и пошел своей дорогой.
На втором этаже жил человек, который всегда боялся прыгнуть. Он никогда в жизни не прыгал, но лестницы теперь не было, и он прыгнул. Прыгнул и не разбился. Не разбился и засмеялся. Пошел своей дорогой.
На третьем этаже жила женщина с четырьмя детьми. Она связала четыре простыни в одну и четыре раза спустилась вниз, каждый раз держа в руке по ребенку.
А на четвертом этаже было два окна, в одном из них всегда показывалась девушка, а в другом — юноша. Они никогда не говорили друг с другом.
Но тут она встала на подоконник, и он встал на подоконник, она прыгнула, и он прыгнул. Она упала на землю, и он тоже упал. Она не разбилась и засмеялась, и он не разбился и засмеялся. Встали и пошли вместе.
А из окна пятого этажа никто не прыгнул, потому что тому, кто жил в том окне, никуда не надо было.
Только в полдень из окна высунулась рука и пошевелила пальцами на свету.
Сразу же откуда-то из света-воздуха вылетела голубая стрекоза и уселась на руку.
Рука скрылась в окне.
Вечером все вернулись.
Первый закинул свои длинные ноги на подоконник и очутился в своей комнате. Он бы мог закинуть их и на седьмой этаж.
Второй подошел к дому и, боясь, все же прыгнул. Прыгнул и допрыгнул. Допрыгнул и засмеялся. Улегся на подоконнике и заснул.
Женщина вернулась с четырьмя детьми и выстроила их всех в ряд, на каждого дунула тихонько. Они, как одуванчики, взлетели вверх и опустились в окно. Потом они подтянули вверх и свою маму.
Последними к дому вернулись юноша и девушка. Еще издали было слышно, как они смеются. Они подошли к дому и перестали смеяться. Повернулись лицом друг к другу и подождали. И вот их приподняло и понесло вверх. Держась за руки, они влетели в одно окно.
И только в окна пятого этажа никто не влетел. Там все время было очень тихо. Только в полночь из окна высунулась рука и пошевелила пальцами. Тотчас откуда-то из темноты вылетела бабочка, ночная, оранжевая, и опустилась на руку. Рука с бабочкой скрылась в окне. Окно закрылось.
ЗАЯЦ-ПУТЕШЕСТВЕННИК
Будучи зайцем, я однажды решил попутешествовать, и вот я купил билет в купе первого класса и отправился в путь. Едва поезд тронулся с места, в купе вошли два пассажира в котелках, с саквояжами в руках, заняли два нижних места. Это были два бульдога.
Я едва успел накрыться простыней, поезд мчался вперед со скоростью зайца, за которым гонится волк.
Скоро соседи по купе открыли свои саквояжи, вынули оттуда какие-то кости и принялись дружно грызть их, иногда лая от удовольствия.
Я лежал под простыней и дрожал мелкой дрожью.
Вот один из соседей взял со стола косточку и дружелюбно постучал по моей верхней полке, предлагая мне закусить вместе с ним.
Я натянул на свою заячью лапку перчатку и высунул ее из-под простыни, отрицательно помахал: нет-нет, я не голоден, благодарю вас!
Сосед покачал головой и вернулся к еде. Оба достали из саквояжей по курице и снова принялись грызть.
Теперь второй постучал ко мне, предлагая куриную ножку. И опять я перчаткой заверил его, что не голоден, приятного вам аппетита.
Однако мне тоже захотелось есть. И, корчась под простыней, я нашел свой багаж, вынул морковку и стал лакомиться ею. До чего же я люблю сладкую свежую морковку!
Вдруг поезд дернуло, морковка вылетела из моей лапки, упала вниз, на столик.
Соседи мои замерли, уставились на упавшую морковку, друг на друга и — я едва успел выскочить в открытое окно, предупредив их прыжок.
И вот я скатился под откос и смотрел вслед уходящему поезду. Нет, не удавалось мне мое путешествие!
Когда спустя некоторое время я оглядел себя, я увидел, что у меня все в порядке, руки-ноги целы, кошелек в кармане... Багажа, правда, нет, но ведь можно путешествовать и без багажа!
Как раз там, где я скатился под откос, рос пыльный и низкий кустарник, и, укрывшись за ним, я мог наблюдать за всеми проходящими мимо поездами.
Наверное, неподалеку отсюда был полустанок, потому что, проезжая мимо, поезда замедляли ход, и мне было отчетливо видно пассажиров, выглядывающих из окон вагонов.
Вот проехал поезд, битком набитый медведями, поезд с жирафами. А вот из всех окон поезда выглядывают симпатичные заячьи мордочки, такие грациозные, милые! Некоторые шевелят ушами, некоторые жмурятся от теплого солнышка... Воистину можно дождаться своих соплеменников, тех, кого не надо бояться! И я весело подпрыгнул, выскочил из кустов и успел вскочить на ступеньку последнего вагона.
Поезд летел дальше. Меня только поразили ярко вспыхнувшие зрачки одного дремавшего у окна пассажира, когда он увидел меня.
Я вошел в тамбур. Дверь проводника была открыта, и я увидел, как он, стоя у столика, вытирает ножи и вилки полотенцем. Стоял он, почти отвернувшись от двери, и вдруг — что я увидел? Проводник поднял лапку, поднес к лицу и, сдвинув в сторону заячью маску, вытер пот с лица. Лицо у него было волчье. Он поправил маску и снова надвинул ее на свое волчье лицо.
Я заглянул в следующее купе. Там дремали четыре пассажира. У одного из них съехала с лица маска, лицо под ней было волчье.
Я заглянул в следующее купе. Там тоже дремали как бы зайцы. Но кто мне мог поручиться, чго они действительно зайцы?
Я вернулся к проводнику. Он стоял в той же позе, перетирая ножи и вилки. Я тихонько протянул лапку, вытащил у него из-под носа два ножа, всунул их к себе в рот как клыки. Я взглянул на себя в зеркало в коридоре: о, я выглядел так устрашающе! Пусть кто-нибудь скажет теперь, что я заяц! Я двинулся по ковровой дорожке коридора, поводя блестящими «клыками», солнечные блики заиграли от них по всему вагону.
Вот из одного купе выглянул пассажир и внимательно посмотрел на меня. Он выглядел зайцем.
Потом из второго купе выглянула парочка и тоже с интересом уставилась на меня.
Любопытствующих пассажиров становилось все больше, глаза у них светились странным блеском, все усиливающимся. Задрожав, я вдруг выронил один свой «клык».
Появился проводник и поднял его, пристально взглянув на меня. У меня сам собой выпал второй «клык».
И тут я увидел жадно вспыхнувшие глаза всех смотревших на меня пассажиров.
И услышал страшный — совсем не заячий! — их вой.
Вот они бросились ко мне! Но — благодаренье богу! — верный своим заячьим привычкам, я мгновенно сжался в комок и выпрыгнул в окно, прежде чем они коснулись меня...
И вот я опять сидел под откосом и смотрел вслед уходящему поезду. Вокруг меня расстилалось прекрасное поле с правильными рядами капусты и моркови. Мирное заячье семейство прошло мимо, торжественно неся в лапках нынешний урожай, три кочана капусты и пучок моркови. Может, и мне последовать их примеру? Может, не надо путешествовать, чтобы не испытывать того, что испытал я? Довольствоваться видом из окна? Но ведь хочется, хочется путешествовать!