Жёстко и угрюмо — страница 22 из 32

В чипке не продавали никаких рыбных ништяков – ни устриц, ни мидий, ни осьминогов, ничего особенного, только тунец, скучный на вкус; зато говядина была хороша. Остров Пасхи был частью Чили, а вся Латинская Америка, и особенно Чили, Аргентина и Уругвай, исповедовала культ говяжьего мяса. Коров здесь разводили по принципу «свободного выпаса» – утром их просто выгоняли из стойл, и далее весь день, а то и два-три дня бурёнки бродили по пастбищам самостоятельно, возвращаясь домой только по собственному желанию. Аргентина, Уругвай и Чили занимали ведущие места в мировых рейтингах экспорта говядины. Латиноамериканские стейки поставлялись в лучшие рестораны от Нью-Йорка до Шанхая.

В конце концов культура пожирания коровьего мяса добралась и до острова Пасхи – и теперь в харчевне на берегу Пацифика меня тоже накормили мясом; я не возражал. Заплатил и удовлетворился.

Посидел, покурил, подумал.

Солнце наладилось на закат.

Здесь царствовала опрокинутая, перевёрнутая реальность, another world.

Наевшись до отвала, я опьянел – от еды тоже пьянеют – и долго в сумерках наблюдал, как съезжаются к центру города местные крутые ребята, в возрасте от пятнадцати до двадцати лет: кто на лошади, крытой, вместо седла, старым шерстяным одеялом, кто на дребезжащем мопеде. Я так и не понял, что было круче: приехать на коне или на байке; и в том, и в другом случае парни выглядели невероятными героями, смуглыми плечистыми наследниками великой славы великого царства Му. Их кожа сверкала медью, зубы – белизной.

Рассмотрев пятерых или семерых местных суперменов, сытый, уставший, обсыпанный язвами, сутки как прибывший бог знает из какого далёка, – я неожиданно засомневался в том, что мне удалось убежать от родных осин.

Скачущие мимо меня на длинноногих вороных меринах пацаны, живописные донельзя, с гордыми подбородками и внимательными безжалостными глазами, показались мне точными копиями других пацанов, рождённых в конце шестидесятых годов в деревне Узуново, меж Москвой и Рязанью; одним из тех пацанов был и я сам.

И весь одноэтажный маленький Ханга-Роа, столица острова Пасхи, неожиданно предстал как копия деревни Узуново: правда, там не было столь чистых улиц и столь изобильных магазинчиков, а главное – там не блистал за каждым поворотом великий Пацифик; там не возвышались всемирно известные фантастические каменные памятники; но люди – да, показались мне очень схожими. Деревенские понты везде одинаковы.

Местом сбора продвинутой островной молодёжи был самый конец улицы, выходящий к берегу и причалу. Здесь пацанва спешивалась, и далее следовал обязательный и длительный ритуал приветствия: каждый вновь прибывший обменивался рукопожатиями и объятиями со всеми прочими. Спустя четверть часа внимательных наблюдений я ещё более уверился в мысли, что Ханга-Роа есть версия, реплика моего родного русского села. На тамошних дискотеках, году в 78-м, мальчишки вели себя точно так же; главное было – поздороваться со всеми.

Лошади были гладкие и сильные, мопеды взрёвывали свирепо, хотя на некоторых я бы отрегулировал зажигание; пацанские мышцы бугрились; никто не пил, но почти все курили, ветер смешивал сигаретный дым с запахом варёного риса и сносил на юг.

В этот самый миг мои отставшие тела наконец воссоединились; как будто кисть руки влезла в перчатку.

Озноб пробежал по мне, ладони вспотели, пришло осознание: хера лысого, никуда я не убежал, наоборот – вернулся.

Люди на краю света были одержимы ровно теми же страстями, ровно так же хихикали девчонки, мальчишки так же ухмылялись, мопеды так же пованивали сгоревшим маслом, и покоцанные чёрные зевы музыкальных динамиков так же хрипели на басах. И руки – и у девок, и у пацанов – были грубыми, привыкшими к лопате, мотыге и вилам.

Несколько бледных туристов прошагали мимо меня, обвешанные объективами и бутылочками с водой, в сторону окраины деревни; там было одно из благоустроенных капищ, с пятью истуканами, сильно побитыми временем. Там приезжие каждый вечер собирались небольшой толпишкой, любовались закатом. Я любоваться не пошёл.

Мои тела, наконец совпав и слипшись в единое крепкое целое, ворочались внутри меня, укладывались в обычном порядке.

За весь этот короткий день я так ни разу и не вспомнил о доме, семье, Москве и работе.

От дома, работы и семьи меня отделяли 19 тысяч километров.

Всё шло как надо.

Я купил сигарет, воды и хлеба, вернулся в отель и углубился в чтение статьи Тура Хейердала об истории острова Пасхи.

Когда мои разнообразные тонкие, эфирные и прочие тела наконец умостились и притёрлись – я ощутил слабость, отложил компьютер и закрыл глаза.


Мужественный Тур Хейердал, викинг и национальный герой Норвегии, мне всегда нравился. Его первое путешествие, на плоту «Кон-Тики», через весь Тихий океан (за сто дней – восемь тысяч километров), выглядело как изумительный подвиг, сродни полёту Гагарина.

Книги Тура Хейердала обильно печатались в Советском Союзе – талантливые, безвредные, честные, легко написанные: идеальный подростковый научпоп.

Сама фамилия «Хейердал» звучала как воинский возглас, как призыв к атаке: хэй, хэй, хейердал! Хейер-дам, Хейер-дашь!

Мне – пацанчику из советской деревни, из 1978 года, внимательному созерцателю чёрно-белой телепрограммы «Клуб кинопутешествий» – всегда казалось, что отважный Тур совершил своё первое и самое славное деяние где-нибудь в шестидесятые годы, во времена рок-н-ролла и холодной войны.

Теперь же, углубившись в источники, я с изумлением обнаружил, что экспедиция «Кон-Тики» была организована в 1947-м.

Подвиг блестящего норвежца тут же слегка померк. Не полностью – но немножко утратил величественное сверкание.

В том году, послевоенном, одном из самых голодных, мои деды ели траву, берёзовую кору и гнилую картошку.

В том году пепел пожарищ едва остыл. Могилы солдат едва осели.

А несгибаемый норвежец в том году, оказывается, уже затеял дальнюю экспедицию.

Видать, не так сильно прокатилась война по земле норвежца Хейердала, думал я.

Неплохо, думал я, наверное, чувствовали себя норвежцы в 1947 году.

В том году, 1947-м, в советских лагерях ещё сидели два с половиной миллиона зэков, а вне лагерей, по вокзалам и трущобам, скитались ещё несколько миллионов безногих, безруких калек.

В том году в России было тяжело жить. А в Норвегии, видимо, полегче.

Энтузиаст Тур Хейердал, находясь в возрасте Христа, собрал команду единомышленников, нашёл инвесторов и собственноручно соорудил плот из бальсовых брёвен, длиною в пятнадцать шагов, и на этом плоту, под парусом, совершил самоубийственный вояж, сумев пересечь по течению весь Тихий океан с востока на запад. Таким образом Хейердал доказал, что заселение многочисленных островов Тихого океана могло происходить с востока, со стороны Америк.

По утверждению биографов, Хейердал даже не умел плавать, но это ему не помешало.

Он не был простым искателем приключений или авантюристом, раскручивающим доверчивых богатеев на спонсорское участие. С годами Хейердал разработал большую и сложную археологическую теорию, согласно которой в древнейшие времена на земле существовал народ гениальных мореходов, ныне сгинувший, именуемый «асы». Корни «асов», как ни странно, Хейердал искал в Азербайджане, а также в России, в Ростовской области, близ города Азов.

Все три знаменитых путешествия Хейердала были единой, на три этапа поделенной, попыткой доказать, что загадочные древние мореходы, на кораблях, сделанных из дерева и тростника без единого гвоздя, обогнули всю планету, двигаясь по звёздам с востока на запад: из Междуречья, с территории Ирака, – в Персидский залив и далее вокруг Африки (экспедиция «Тигрис»), далее от берега Марокко – к Канарским островам и Барбадосу (экспедиция «Ра»), и, наконец, от западного берега Перу – до островов Полинезии в Тихом океане (экспедиция «Кон-Тики»).

Однако теория Хейердала была жестоко раскритикована академическими археологами и ныне считается ошибочной, если не сказать бредовой. Доказано, что острова Тихого океана заселялись не народами, пришедшими с востока, а народами, пришедшими с запада.

В наше время достаточно было провести тесты ДНК, чтобы точно установить: прародина полинезийцев и микронезийцев – не Перу, а, наоборот, китайский остров Тайвань.

Академическая наука также сильно сомневалась насчёт древних мореходов из Азова Ростовской области.

Впрочем, крах теории Хейердала ничуть не отменил всеобщей симпатии к личности гениального норвега: правоту своих идей он всегда доказывал практикой, всё проверял на себе, ставил на кон собственную жизнь. Метод установления истины путём подпаливания собственной шкуры и набития шишек на собственной голове лично мне чрезвычайно дорог; увы, и он не гарантирует от ошибки.

Именно Хейердал «открыл» для широкой публики остров Пасхи: в 1955 году он организовал отдельную солидную экспедицию и прожил здесь полгода. Написал, помимо уже упомянутой популярной книжки «Аку-Аку», несколько серьёзных монографий, и установил, в частности, что три столетия назад остров населял не один народ, а два, внешне отличавшихся друг от друга. Одно племя жило тут издревле, второе приплыло на лодках и нагло оккупировало часть острова; далее разразилась кровопролитная война, закончившаяся жестоким истреблением пришельцев, тела их сожгли; Хейердал раскопал могильники и добыл множество обугленных костей.

Очень деликатно, в нескольких фразах Хейердал упомянул, что рапа-нуи употребляли своих врагов в пищу, а из их костей изготавливали рыболовные крючки. Таким образом они заимствовали жизненную силу, ману убитого неприятеля.

Фантастическое, или инопланетное, происхождение каменных изваяний Хейердал также опроверг: под его руководством и за его счёт местные мужики рапа-нуи вручную вырубили новодельного истукана, неотличимого от оригинальных, затем переволокли к берегу и поставили на попа. Использовались только мускульная сила и брёвна-рычаги.