Сейчас прочитал множество теоретических материалов, и знаю, что температура кипения спирта составляет 73 градуса по цельсию, и все что испаряется до этой температуры — то уксусный альдегид и ацетон, а всё, что после — там вообще пиздец.
А местные-то жители не знают! Гонют всё подряд, сливают в одну бутылку и продают по пятидесяти рублей за литр.
Что-то не понял я всемирного оргазма по поводу вступления в должность нового президента мира. Он чего? Изменит в числе пи третью цифру после запятой? Или ещё чего сделает: арабов помирит с евреями и станут они как братья и нарожают друг от друга детишек?
Дохуя я их видел, этих ихних президентов, блондинов и брунетов. Я вообще ещё при Кеннеди жил, которого застрелили в затылок. И Никсона видел по телевизору ещё до вотергейта.
Жизнь с тех пор изменилась, конечно, и куда-то подевался мальчик, которым я был когда-то. А в целом вся та же хуйня.
В городе петербурге как всегда слякоть, по которой даже и страшно подумать, что можно пройти в валенках, пусть даже и на резиновом ходу.
Пиво-балтика номер три подорожало на семь рублей. Оно и раньше-то было говёное, а теперь и вовсе недостойно потребления.
Выпаду я, пожалуй, из вашей пищевой цепочки, уважаемые производители всего. А вы сами себе всю эту хуйню и продавайте.
Да вот, верю-не верю.
Не знаю, может быть у меня лента друзей такая кривая, но ни разу не видел я там злобных криков от верующих в сторону неверующих, мол, хули, суки, не веруете! А наоборот — этого добра как грязи.
Я сам очень спокойно отношусь к неверующим: ну не дал им Господь способности верить в него самого, так и не дал. Господу видней, как сказал один музыкант, который верует сразу в четырнадцать богов, и дай Господь, чтобы всё у него обошлось благополучно с этим шунтированием.
Вот мальчик мой, которому два года, он сидит и, как принято нынче выражаться, втыкает в мультфильм на музыку не то Вагнера, не то Шуберта (я их не различаю). А там ничего в этом мультфильме не происходит: бабочки летают туда-сюда, туда-сюда. И родители его оба решительно не понимают чего там смотреть, как раз именно потому что не отличают Шуберта от Вагнера. Потому что не умеют слышать.
То есть мораль состоит в том, что человека нельзя ругать за то, что он чего-то там не слышит или не умеет. Вот я, например, пытался не так давно прикрутить у себя в деревне к полу плинтус. И так крутил, и эдак, а чем дальше тем кривее всё получается. Пришёл сосед и за пять минут прикрутил всё как надо шуруповёртом. Ни единого зазора. Каждый умеет что-то своё.
Вообще такое ощущение, что Великий и Могучий, Который Попирает Ботфортами Вселенную, впал в дикую панику и давит сразу на две кнопки мыши, яростно при этом вращая колёсиком, а другой рукой нажимает альт-контрол-делит и запускает три фотошопа одновременно.
Февраль
Мне нравится эта моя петербуржская, то есть, тоснинская фотография. Ничего не могу с этим поделать.
А сегодня утром мы с юзером kabyz повезём в деревню самогонный аппарат (спасибо Саше Етоеву), стиральную машину и ящик для зимней рыбалки (хотя я и не рыбак). Так что для жизни, честно сказать, уже пока больше ничего не нужно. Если что, я напишу.
Ну и вы тут как-нибудь тоже.
Ненавижу литературу, изданную за счёт авторов. Я её конечно никогда не читал, хотя некоторое время и рисовал к ней обложки.
Самое главное её отвратительное свойство состоит в том, что печатают её почему-то всегда на мелованой бумаге, которая совершенно непригодна для растопки.
И глянцевые журналы не люблю по той же причине.
Развил у себя в деревне замечательную способность закидывать ногу на ногу и пиздеть Мудрое.
Пока ничего, ещё не разоблачили.
Ездили сегодня в город Невель. Меня часто спрашивают сотрудники разных журналов (ну я же почти медийная персона): «А с какого хуя вы, Дмитрий, уехали в эти ебеня?» Ну или не так они спрашивают, не помню.
Отвечаю. А потому что! Потому что первые четыре километра мы ехали по белоснежному совершенно снегу, потом стало грязновато, потом вообще соль с говном, потом набились в машину цыганы, потом офис мегафона. Можно ли это не ненавидеть?
Наверное можно, но я не пробовал.
Заходил Пахом. Смотрел внимательно, потом присел на табуретку. Выпил рюмку, хотя он вообше-то не пьёт.
Рассказал про войну. Хотя чего там про неё рассказывать, все и так знают: немцы пришли — давай самогон, потом наши пришли — опять давай самогон. Так всю войну и провоевали.
Полюбил вдруг внезапно певицу Богушевскую.
Я в машинах много всякой музыки слушал, куда денешься, водитель — лицо неприкасаемое. Однажды прослушал даже песен пятьсот Юрия Визбора, но так и не понял, чем они друг от друга отличаются. Всё про альпинизм.
А Богушевская хорошая, женская. Как мудро отметил водитель, заебали уже эти поющие лесбиянки. И я с ннм согласен. То есть пусть они там ебутся кто с кем хочет, но шанс, самый ничтожный шанс на то, что её всё ж таки можно в качестве чуда выебать, он должен непременно быть.
Довезли на автомобиле случайного одноногого человека до города Новосокольники. Там, когда он вышел на железнодорожном переезде, навстречу ему прошёл другой одноногий случайный человек и они даже не поздоровались. Из чего следуют два вывода:
1. в городе Новосокольники количество ног на душу населения существенно меньше двух, и
2. всех одноногих не перевозишь.
Это жестоко, но такова жизнь.
Почитавши ввечеру ленту друзей обнаружил целых два стихотворения про гондоны от приличных на первый взгляд людей.
«День святого Валентина!» — догадался я.
Сам я, правда, гондоном в последний раз пользовался ещё в прошлом веке и решительно не понимаю смысла гондонной ебли. Ибо ебля — это, впрочем об этом как-нибудь в другой раз.
Но кому-то видимо нравится Безопасный Секс. Ну, вот их и с праздничком.
Колхозники, бля. Ну кто ж ездит зимой на колёсах?
А вот так зимой ездить правильно:
Не пугайтесь. Больше в этом журнале в ближайшее время картинок не будет.
Я не люблю журналы с картинками. То есть те, в которых картинки составляют их основное содержание.
У меня в деревне картинки всё равно отключены (не столько из жадности, хотя из-за неё тоже, но больше из-за того, что с ними очень медленно) и поэтому вместо них я вижу пустые прямоугольники, которые не столько раздражают, сколько вызывают недоумение. Редко-редко, когда автор убедит меня буквами в том, что эту картинку стоит посмотреть, я открываю её в отдельном окне. Как правило зря.
Вообще с тех пор как изготовление картинок из домашней алхимии (фенидон, гидрохинон, красный фонарь) превратилось в два щелчка, картинок в нашем мире стало не то, чтобы очень много. И даже не слишком много. Охуеть как много, опизденеть, как много, оперепиздозалупеть, как много — это всё какие-то жалкие наноградации того, что имеет место быть.
А ещё и эти квадраты с треугольничками внутри, ведущие в бездонные пучины ютуба, рутуба и хуетуба — это вообще видимо начальная подготовка к добро пожаловать в Пиздец.
И, что самое гнусное, — у меня ведь тоже они есть, эти картинки! И хочется иногда их кому-нибудь показать, чтобы этот кто-нибудь сказал: о, какая картинка! у, какая картинка или тьфу, какая картинка.
Так что, как человек злой, но гуманный, я себе давно уже завёл отдельный журнал, где и тешу свою эксгибиционическую похоть, а в других местах выгляжу тихо и скромно, как всеми уважаемый школьный учитель и образцовый семьянин чикатило.
Утром, гуманно впрочем, часов в одиннадцать в двери стукнул сосед: «Ну чего, дровы будем делать?»
Будем-будем, а куда нахуй денешься — с дровами полный пиздец.
Заехали в лес, свалили сухостоину. Ну как свалили: бензопилу дружбу сразу зажало, остальное топором. Потом таскать чурки к коню. На третьей примерно чурке я уже засомневался в благотворной роли товарища Сталина в подъёме народного хозяйства: а если вот так, да четырнадцать часов, да не жрамши и каждый день двадцать пять лет подряд? Ну его нахуй, лучше уж тогда капитализьм с ихним макдональцом.
А так вообще, если абстрактно, то красиво конечно. Проперделись.
Картинок обещал тут больше не вешать.[1]
Четыре дня назад по поводу собаки-степан было принято мною непростое и жестокое решение: не повесить его, конечно, в лесу, но отвезти в город Пустошка и там отпустить нахуй на все четыре стороны. Пусть пореет там на свободе и испытает пред смертью короткое собачье счастье, но уже без моего участия. Ибо собако это охуело: одним движением челюсти оно перекусывало любую цепь, ебало свою родную матушку и на хозяина своего, то есть меня, ссало с безопасного расстояния. Будучи поймано и привязано, жидко задристывало всю доступную площадь, хамило и раздирало вдребезги оказавшийся случайно в пределах доступности матрац.
Гуманизм мой огромен, но не безбрежен. Нахуй-нахуй. Я, может быть и сам не всегда исправно исполняю свои функции, но в штаны себе не сру — есть всё же некоторые пределы пиздоблядства.