Выходя из клуба, Коська встретился с Валеркой и по его отчаянному виду понял: дед всё-таки не дал ружья!
Приятели угрюмо шли вдоль улицы.
— Что же теперь делать, К-коська, а? — упавшим голосом спрашивал Валерка. Точно так же он спрашивал летом в лесу, сидя у канавы и разглядывая свою быстро напухавшую ногу.
— А я почём знаю, что теперь делать? — нехотя ответил Коська. Но мысль его, так же как и в тот памятный для обоих день, работала с удивительной быстротой.
Если попросить у отца двустволку? Посмеётся и не даст. Станешь упрямиться — пригрозит ремнём. Если взять без спроса, выпорет. Это как пить дать. А вдруг не узнает? Коська колебался, не зная, на что решиться. Внезапно, как часто с ним бывало, он вспомнил, что отец не раз говорил ему: «В любой беде, сынок, ты это запомни, товарищу надо помочь. У нас на фронте, бывало, солдаты так рассуждали: сам погибай, а товарища выручай. Зато у нас и товарищи были! Корку хлеба пополам делили и друг за друга в огонь и в воду шли!»
Дойдя до своего дома, Коська, насупясь, сказал:
— Ладно. Приходи, Валерка, завтра к амбару у околицы, знаешь? Да Катьке скажи, чтобы язык за зубами держала. Понял?
7. ОХОТА ВТРОЁМ
Воскресный день выдался ясным, тихим и морозным. Зернистый снег звонко визжал под валенками. Пробираясь к месту встречи у околицы, Коська ещё издали увидел Валерку и Катю. Девочка была в красных лыжных штанах и в шерстяной шапочке с жёлтым помпоном.
«Всю дичь распугает своими штанами!» — с неудовольствием подумал Коська.
Через плечо у него висело отцовское ружьё. Он долго выжидал удобного момента, чтобы стянуть его. Обращаться с ружьём его давным-давно научил отец, не раз бравший Коську на охоту.
Зарядив правый ствол патроном с крупной дробью, Коська протянул двустволку Валерке. Тот с жадностью схватил ружьё.
— П-пошли!.
Катя держала в руках моток шпагата — связывать волку ноги, чтобы он не мог убежать, и большой кухонный нож — сдирать с волка шкуру. Коська фыркнул, увидев шпагат и нож, но не осмелился что-либо сказать: очень уж строго и с неколебимой уверенностью смотрели Катины глаза.
— Вперёд, мальчики! — Катя отдала нож Коське и встала на лыжи.
Перелезая через облизанные позёмкой сугробы, они вышли к Каменке. Кое-где из-под снега выбивались растрёпанные кустики ивняка. Возле одного из них долбила что-то носатая ворона. У Коськи зачесались руки пальнуть в неё. Но патрон был один, взять больше Коська побоялся, и право выстрела принадлежало Валерке.
Один за другим они спустились к реке, пошли под её крутыми обрывами. Здесь грудились высоченные сугробы. На них особенно трудно было взбираться Валерке, обременённому ружьём.
Сверху берега топорщились бахромой порыжелой травы, корнями прибрежного орешника. Коська приотстал и ножом принялся откалывать закаменевшие на морозе куски глины. Прятал их в карман.
— Зачем? — шёпотом спросила Катя.
— Для Клёна — поросёночек у нас есть, — объяснил Коська. — В глине этой сернокислое железо, оно ему полезно.
— Да-а?
— Мне ветфельдшер сказывал.
Волчий след вывел их в небольшой смешанный лесок. На зеленовато-серых осинах кое-где трепыхались алые листочки. Цвенькали синицы, постукивал дятел.
Выйдя на опушку, Коська случайно оглянулся и обмер: сзади их лыжню — не спеша и не очень далеко от них — перебегал заяц-беляк. Он был похож на оживший комок снега. Коська, пожалуй, ни за что бы не разглядел зверька, если бы не выдали его чёрные кончики ушей и тёмные круглые глаза.
— Заяц! — отчаянно заорал Коська. — Заяц! Заяц! Стреляй, Валерка!
— Не смей! Мне его жалко! — закричала Катя, тоже увидевшая зайца.
— Стреляй, Валерий! — ещё истошнее завопил Коська. Но стрелять уже было не в кого. Беляк прижал уши и в два прыжка скрылся в осиннике.
— Какой ты гадкий, Коська! Зачем убивать невиноватого зверька?
Коська разозлился:
— На то зайцы и существуют, чтобы их стрелять!
— Неправда!
— Много ты понимаешь!
Их успокоил Валерка. Он всё равно бы не нажал на спусковой крючок — ему нужен был только волк!
Охотники тронулись дальше. Коська шёл сзади надутый, сердитый. Сердце его так и прыгало от пережитого волнения. И он обрадовался, когда Катя упала, зацепившись лыжей о пень.
— Охотница!.. Сидела бы лучше дома да зубрила арифметику!
— Это ты сам зубришь! — обиделась Катя, сверкнув на Коську глазами.
Они вышли к тёмному сосновому бору, и след внезапно оборвался на дороге, по которой ежедневно ездили колхозники за лесом. Посоветовавшись, ребята свернули на целину.
Со всех сторон их обступили красноватые стволы сосен. Старые ели дремали в пышных зимних шубах. Ни звука в лесу, ни шороха. И снег здесь не такой, как в поле, — рыхлый. Запнулся о пень — и готово: по уши утонул в сугробе.
Но и в лесу ребята не нашли волчьих следов. Только измучились, промочили варежки и проголодались до тошноты. Выбившись из сил, они повернули обратно и вздохнули с облегчением, когда снова выбрались к берегу Каменки, к своей лыжне.
Надвигался вечер. Красногрудые снегири, синицы и дятел — все куда-то попрятались. В осиннике горласто и недружелюбно каркала одна ворона. Коська взял у Валерки ружьё и выпалил в ворону. Заорав с перепугу, та улетела, сбив крыльями с веток облако снега.
Валерка посмотрел вслед напуганной вороне и улыбнулся. Улыбнулся впервые за целых четыре дня…
8. ВРАГИ НА ВСЮ ЖИЗНЬ
Коська незаметно повесил ружьё на прежнее место, и всё было бы очень хорошо, если бы Шурка Жучонок не пронюхал каким-то образом про неудачную охоту втроём. На другой день, в присутствии всего класса, он высмеял Коську с Валеркой и даже сказал что-то обидное в адрес Коськиного отца, которому, как на грех, разные неотложные дела мешали заняться охотой.
Другой бы на Шуркином месте и рот-то постеснялся раскрывать после появления заметки, позорящей Андрея Жукова, но с Шурки всё это как с гуся, вода! И, что уж всего обиднее, стукнуть хорошенько было нельзя: лучше не пробуй догнать вертлявого Жучонка! И всё-таки Коська его стукнул. Случилось это вот как.
Валерка был дежурным. В его обязанности входило не только проветривание класса во время перемен, но также и наблюдение за погодой. Для этой цели на школьном дворе силами учеников была оборудована метеостанция.
В большую переменку Коська с Валеркой вышли во двор. Валерка открыл будку, легонько постучал по стеклу барометра-анероида. Если стрелка шевельнётся вправо, жди ясной погоды, если влево, — значит, будет метель.
Записав показания приборов и сбегав к снегомерным рейкам, ребята отправились на чердак. Через слуховое окно вылезли на крышу. Вылезать на крышу было строжайше запрещено Елизаветой Михайловной и школьным завхозом Петром Сидоровичем. Елизавете Михайловне казалось, что если ребята сорвутся с крыши, они обязательно свернут себе шеи. Показания флюгарки поэтому надо было определять через слуховое окно. Конечно, все девочки, а заодно с ними и трусишка Петька Грачев, в точности выполняли инструкцию. Но Коська с Валеркой каждый раз вылезали на крышу.
Осторожно, чтобы ноги не скользили по крутой жестяной кровле, подошли к флюгарке. Валерка долго вертел лёгонькую стрелку. Она, словно намагниченная, упорно показывала на северо-запад, откуда дул ветер.
Коська зорко посматривал: не появится ли сердитый Пётр Сидорович? Завхоз даже на голубей кричал, когда они садились на новую крышу.
— Пойдём, Валерка!
— П-погодь, погодь! — скороговоркой отвечал тот, продолжая крутить стрелку.
— Чего «погодь»? Уши у меня как бумага сделались! Валерка почесал в рыжем затылке и вдруг широко улыбнулся.
— 3-знаешь, К-коська, можно ведь такую флюгарку смастерить, что и на к-крышу вылезать не придётся!.. — И он захлёбываясь — разговаривать иначе Валерка в таких случаях не умел — стал рассказывать: если на стерженёк насадить колёсико, на колёсико накинуть верёвочку-передачу, — п-понял, К-коська? — и эту передачу провести прямо в класс к циферблату со стрелкой, тогда можно будет, не выходя на улицу, узнавать, откуда дует ветер!
Коська слушал недоверчиво. Но Валерка так размахивал руками, так заикался и тряс головой — пришлось поверить.
Разговаривая о флюгарке, они подошли к окошку и увидели, что оно закрыто.
Кто это сделал? Неужто Пётр Сидорович?
Раздумывать было некогда. Ребята побежали по крыше в ту сторону, где намело сугроб побольше, и спрыгнули. Снег набился им в валенки и в рукава. Озябшие, красные, они вбежали в класс. Здесь их встретил Жучонок. Он некоторое время хихикал, прикрывая рот ладошкой. Потом сказал, давясь смехом:
— Эх вы! Горе-изобретатели! Это ведь я окно-то захлопнул!
Тут Коська подскочил к нему и с размаху треснул его по шее.
— Пакостник!
— Не дерись, Ребров! — взвизгнул Шурка и… сам ударил Коську.
Валерка, не любивший и боявшийся драки, бегал вокруг них и то принимался тянуть Коську за рубаху, то старался оттолкнуть Шурку.
— Кровь, кровь показалась! Б-будет вам! — закричал он.
Коська с Шуркой, пыхтя и сопя, стали проверять, у кого кровь.
У Шурки показалась из носа алая струйка.
— Ну, Ребров, — сказал Шурка, — я с тобой ещё посчитаюсь, я тебе по-ка-жу!.. — и заплакал.
— Враги, враги мы с тобой, Шурка! На всю жизнь! Так ты и знай! — дрожащим голосом отозвался Коська.
К концу урока у Жучонка здорово вспух нос, но он всё же не пожаловался на Коську.
9. ПОЕЗДКА С ОТЦОМ
Раскидай — серый, в крупных яблоках жеребец — легко нёс плетёные санки. Верный с высунутым языком едва поспевал сзади. От мерно мелькавших копыт летела тончайшая морозная пыль. Щёки и нос у Коськи стали пунцовыми, глаза засинелись, как весенние льдинки.
— Замёрзнешь! — смеялся отец.
— Не-е! — отворачиваясь от ветра, Коська еле шевелил онемевшими губами.
Отец взял его в объезд. Они побывали на дальних участках поля. Проверяли, хорошо ли сложен навоз в полевых буртах, не промерзает ли. Не задирает ли ветер снегового покрова. Под толстым снежным одеялом семена чувствуют себя прекрасно. А если земля гола, — плохо. Семена могут погибнуть от мороза. Чтобы этого не случилось, нужно вовремя и по-иному разместить снегозадерживающие щиты.