Вяло умылся, сел к столу. У родителей приподнятое настроение. Они шутили, над мрачностью Сергея подтрунивали. В конце концов он не выдержал, улыбнулся. Знали они в нем какой-то секрет, ведь не хотелось, а улыбка сама выплыла. И странно, сразу отступили заботы и сомнения.
После завтрака отец затеял разбирать антресоли. Бечевка ему понадобилась, которую, он точно помнил, после ремонта туда запихнул.
Сергей ухватился за эту возможность отложить занятия.
Антресоли у них были вместительные, огромные, как двуспальная кровать. Когда Сергей ссорился с родителями, то всерьез подумывал, не перекочевать ли ему из комнаты на антресоли. Выкинуть всю рухлядь, постелить постель, приставить лестницу. И сидел бы так, по-турецки скрестив ноги, никакого касательства не имея к тому, что происходит внизу.
Начали споро, весело, пыль стояла столбом. И мама эту оседающую пыль вытирала влажной тряпкой. Но провозились до середины дня, а бечевку не нашли. Несколько раз звонил телефон, Сергей спрыгивал со стула, но подбежать к аппарату не успевал: трубку снимала мама. Обрадованно кричала:
— Симочка, это ты?
Заводила долгий разговор с подругой.
— Что ты суетишься? — говорил Сергею отец. — Что у нас, подойти некому?
Сверху Сергею было видно, как блестит его лысина.
Коробки, свертки, мешочки всю прихожую забили. Сергей почувствовал, что устал. А ведь и обратно нужно укладывать. Он разозлился. Зачем все это? Только время зря тратит. Занятия, отодвигай не отодвигай, все равно ждут. Им овладело нетерпение, какое приходит, когда сознаешь, что занят долгим и бесполезным делом, а серьезные, необходимые стоят, и почти физически ощущаешь, как они скапливаются, наползают друг на друга, прессуются…
Будь воля Сергея, он бы покидал обратно все эти свертки, лишь бы не загромождали проход. Но отец любил порядок. Пришлось тщательно все укладывать.
Только сели обедать, это уже часов около шести вечера было, — телефон. В два прыжка Сергей к нему подлетел. Милочка. Он ей обрадовался.
— Ты чего делаешь? — спросила она.
— Так, ничего.
— Может, приедешь?
Он для виду помялся:
— Не знаю. А вообще, пожалуй, приеду.
Но пока ехал, эта взбудораженная веселость прошла. Он заранее затосковал, представив, как скучно, муторно ему сейчас будет.
У Милочки была своя комната в коммунальной квартире. Соседи знали Сергея. Вот и теперь, пока он в прихожей раздевался, прошел Петр Семеныч в пижаме и с чайником и все Сергею кланялся. Сергей с ним поздоровался.
Милочка ему гороскоп вслух переводила. Пророчила Сергею следующий год счастливым. Сулила успехи в деловых предприятиях. А в августе предрекала возможные изменения в личной жизни.
— Это что значит? — спросил Сергей.
— Ну, может, женишься. — Милочка тоненько захихикала. И так ласково, добро при этом на него смотрела. — Только встречать этот Новый год нужно в чем-нибудь голубом. Рубашка или там галстук…
И когда она про Новый год завела, опять защемило: почему он здесь, зачем? Что он здесь делает?
— Посиди еще, — попросила Милочка. Он не ответил.
Пристала провожать.
До метро было недалеко, он старался пройти это расстояние побыстрее, хотя чувствовал, Милочка за ним не поспевает.
И все-таки не выдержал, сам первый позвонил.
— А я болею. Простудилась.
Как все просто, оказывается, объяснялось.
— Может, тебя навестить?
— Я плохо выгляжу…
— Да брось ты!
Что-то надо было ей купить. Больным всегда покупают конфеты, яблоки. Он зашел в кондитерскую. Шоколадных наборов нет. До магазина «Овощи — фрукты» ходу минут пятнадцать. И тут он сообразил: неподалеку рынок.
В цветочных рядах беспорядочно смешались климатические пояса, времена года — розы, хризантемы, гвоздики.
Цветы зимой. Совсем неплохо, подумал он.
Во втором ряду, за цветами, стояли мужчины — загорелые, небритые, в белых запачканных фартуках поверх грубых зимних пальто. Сергей шел, искоса изучая товар, ощущая на себе прицельные взгляды хозяев.
— Купи гвоздику, не пожалеешь, — окликнул его мужчина. Весело блеснули золотые коронки.
— А почем?
— Три. — Для наглядности мужчина показал три растопыренных пальца.
Сергей заставил себя пройти до конца ряда. И там увидел старушку. В руках она держала три тюльпана. Взгляд у нее был добрый, терпеливый.
— Восемь рублей, — ответила она.
Он повернулся, чтобы уйти, она окликнула его:
— Семь. Это последние.
Старушка завернула цветы в хрустящую бумагу. Сергей осторожно, боясь неловким прикосновением причинить боль спрятанному внутри чуду, нес его перед собой. Мужчины из-за прилавка провожали его взглядами не то насмешливыми, не то уважительными.
Кажется, Тамара была одна дома. Он протянул ей цветы. Она всплеснула руками.
— Ой, откуда такая прелесть? Я сразу выздоровела. Какой ты молодец! Дай я тебя поцелую.
Она чмокнула его в щеку. Он вспыхнул и отвернулся. Она смотрела, как он снимает пальто, шарф. Так она еще никогда на него не смотрела. В халатике, бледная, глаза запали. Что-то трогательное было в ее облике.
— Плохо себя чувствуешь?
— Нет, ничего. Просто не накрасилась. Ты извини за беспорядок.
Но никакого беспорядка он не увидел. Только клетчатый плед небрежно брошен на софу. Мебель новенькая, малогабаритная, блестит полировкой.
— Я сейчас, только цветы в воду поставлю.
Он остался один. Подошел к книжному шкафу. Хозяевам всегда нравится, когда рассматривают их библиотеку. И тут заметил, что оставляет на полу мокрые, грязные следы. Таял снег с ботинок. Сергей застыл, боясь напачкать еще больше. Оглянулся в поисках хоть какого-нибудь половичка. На цыпочках — так по лужам ходят — перескочил к столу. Сел, ноги, позор свой, спрятал под стол.
Они пили чай, когда Сергей вдруг услышал: в двери поворачивается ключ. Он испуганно метнул взгляд на Тамару.
— Вот и Олег, — сказала она.
И в переднюю вышла его встретить.
Сергей вытер вспотевшие ладони о брюки. И ждал.
Он совсем другим Олега представлял. Худощавым, спортивного вида. А оказалось — основательный полноватый блондин с розовыми щечками. И лицо вроде глуповатое.
— Мой подопечный и помощник. Ну, я рассказывала, помнишь? — представила Сергея Тамара.
И Сергей с Олегом друг другу руки пожали. У Олега рука была пухловатая, мягкая и с мороза прохладная.
Тамара ушла в кухню готовить ужин. Олег посидел немного с Сергеем, за ней вышел. Сергею слышен был их разговор — о том, что скоро у матери Олега день рождения и Тамаре нужно поехать ей помочь.
— Не хочется, не хочется, — капризным голосом отвечала Тамара, — ты ведь и сам знаешь. Эти расспросы, советы…
Олег вернулся, сел к столу.
— Вот если бы у нас в институте были такие приборы, как у Тамары в лаборатории… — вздохнул Сергей.
Олег поднял на него глаза. И такие они у него, оказывается, были усталые, проницательные, обожженные изнутри болью.
Если бы не Тамара, он бы не поехал к Левке. Но ведь это невозможно — все время гулять по улицам. И в холод и в слякоть. Это кому хочешь надоест. Он встречал ее после работы, провожал до дома. Они специально делали крюк, чтоб подольше идти, даже привычный маршрут выработался: до булочной, потом в переулочек и затем — парк. Там на голых ветвях, как отвратительные зимние плоды, хохлились вороны.
Перед тем, как проститься, она традиционно курила в подъезде. Чаще — в соседнем доме. Изредка — в каком-нибудь другом. Тоже большая радость — курить возле батареи, а каждый, кто проходит по лестнице, мерит тебя снисходительным взглядом.
Нужно было что-то изобрести, как-то это однообразие нарушить.
Но как?
Кино она не любит. Другой вариант — кафе. Сергей два раза был в кафе самостоятельно, без родителей. Один раз — с институтской группой, после зачета. Еще на первом курсе. Скинулись, денег было мало, прежде чем заказать, подсчитывали сумму на салфетке. В результате взяли мороженое и две бутылки сухого на всех. Второй раз он пригласил в кафе Милочку. У него была десятка, и он все волновался, что мало. Официант, парнишка с грязными усиками, держался заискивающе и фамильярно. Сергей заранее испереживался, прикидывая, сколько дать на чай. Правда, все обошлось, но тогда рядом была Милочка. С ней он чувствовал себя спокойней, она бы поняла, даже если бы денег не хватило. А тут, попробуй-ка, начни наскребать мелочь — да он бы сквозь землю от стыда провалился, случись такое.
Дождаться стипендии, тогда точно хватит. Но другого рода сложности: стипендию он привык матери отдавать. И было стыдно просить на кафе Все-таки его деньги — какая-никакая часть семейного бюджета. На них рассчитывают. И на него же тратят — то рубашку, то ботинки. А лгать, выдумывать, что, скажем, десятку потерял, еще хуже.
К институтским ребятам он позвать ее не мог — расскажут Милочке. И оставалось единственное — пойти к Левке. Школьный друг. Но после того, как Левка женился, что-то в их с Сергеем отношениях разладилось. То ли жена ревновала Левку к Сергею, то ли Сергей был ей сам по себе несимпатичен… Он чувствовал ее нерасположение.
На Левку Сергей обижался и в то же время обнаруживал в себе какое-то не свое, словно со стороны подсказанное понимание, что так, видимо, и должно быть, что у Левки началась совсем другая, не похожая на прежнюю жизнь.
Дверь им открыл Левка. Поджарый, в оранжевой водолазке и темно-синих элегантных брюках. Сергей испытал приятное чувство гордости другом и одновременно ощутил неуверенность: сам он, в своих мешковатых брюках и свитере с оленями, не слишком ли проигрывает рядом с модным Левкой?
Квартира была старинная, с длинным коридором. Паркетный пол сверкал и благородно поскрипывал.
В гостиной ярко горела хрустальная люстра. За накрытым прямоугольным столом сидели Лена и рыжеватый парень лет тридцати. Сергей улыбнулся Лене, с парнем уверенно поздоровался за руку. Тот представился:
— Толя.
— Мой двоюродный брат, — объяснила Лена.