Косихин натянул болгарские джинсы, зашнуровал кеды, потопал, чтоб шерстяные носки расправились и ноги почувствовали себя удобно, и, не дожидаясь Маслова, вышел из раздевалки. Направился к бону, который деревянным перпендикуляром уходил от берега в залив.
Вдоль всего бона, по правую и левую стороны, стояли на приколе яхты. Их была третьей от конца. Возле нее в задумчивой позе, сложив руки на груди, застыл Кутузов. Тоже мне, полководец. Косихин перевел взгляд на яхту. Он каждый раз радовался встрече с ней. И она тоже нетерпеливо пританцовывала на маленьких волнах, словно издали завидела хозяина. Сейчас, сейчас, мысленно успокаивал ее Косихин.
Он подтянул носовой, перепрыгнул на палубу и стал выбирать кормовой. Специально делал все молча, краем глаза наблюдая, как поведет себя новичок. Парень спокойно травил носовой, потом подтянул яхту к бону. Стал вытаскивать из холщовых мешков сложенные паруса. Кутузов ему помогал.
Косихин недобро смотрел на их согнутые спины и сплевывал в воду. Отвернулся и потрепал яхту за ванты. Яхта была все та же, прежняя, послушная, и это Косихина немного успокоило.
Ветер задувал со стороны бона, так что особых сложностей с парусами не возникало. Пусть бы ветер дул с залива, наваливая яхту на бон, вот тогда Косихин бы посмотрел, как Маслов справится, сразу бы стало ясно, на что он способен.
Стаксель, маленький парус, приготовили быстро. Но главное — поставить грот. Маслов подбивал фал, парус полз вверх по мачте, как знамя в пионерском лагере на линейке.
Грот натянулся треугольником, радостно затрепетал на ветру. Маслов быстро закрепил фал и вопросительно взглянул на Косихина.
— Давай носовой, — сказал Косихин.
«Сейчас мы тебя погоняем», — не то со злостью, не то с азартом подумал он. Он уже захмелел от ветра, от свежего запаха парусов и открывшегося простора — с ним всегда так бывало, когда выходил на воду. Косихин глубоко вдохнул влажный воздух, почувствовал, как сладко закружилась голова, и вкрадчиво скомандовал:
— Бейдевинд!
Он требовал еще и еще поворотов, новичок едва поспевал за его командами. Но поспевал. Не так ловко, как хотелось бы Косихину, однако с работой матроса парень справлялся. И Косихин забыл, что экзаменует: восторг гонки был сильнее желания подловить на ошибке.
Яхта вреза́лась носом в упрямо накатывавшие спины волн, словно вела с ними бой, словно хотела разбить их бесконечную армию наголову — еще одна, еще одна, так их, так их, только брызги летят, — неслась по заливу, как по полю брани, с победно поднятым парусом. И он, Косихин, нацеливал ее на неприятеля, она была послушна ему. А рядом действовал помощник — понятливый и расторопный, и вместе они прокладывали путь к победе.
…И только когда пристали, ощутил вину перед Малышевым — как можно так, сразу, от друга отказаться? Но и о Маслове теперь не мог думать только плохо, должен был признать: парень свое дело знает. Косихин был справедлив.
Когда шли к раздевалке, Косихин спросил:
— Ты откуда?
— Институт связи.
— Я не о том. Где Кутузов тебя нашел?
— Он меня с детства знает, — сказал Маслов. — А тут позвонил, попросил приехать, попробоваться.
— А-а, — протянул Косихин. — Ты у кого раньше-то тренировался?
— Ни у кого. У меня своя яхта была.
Больше Косихин ни о чем не спрашивал. «Своя яхта». Понятно. Может, у него и каноэ свое где-нибудь на Миссисипи? Косихин чуть-чуть приотстал и сбоку повнимательнее взглянул на новичка. Лицо ленивое и совсем не волевое — не такое лицо должно быть у спортсмена. И лопоухий, уши на солнце красным просвечивают. И эта небрежная походочка.
Везунок, подумал Косихин. Он знал таких. С одним учился в школе. Карцев была его фамилия. Сынок профессора. Чистенький такой пижончик. Яхты у него, правда, не было, но все знали — три раза в неделю Карцев играет в теннис. Он в школу с ракеткой приходил, чтобы видели — сегодня на корт едет. Учителя ахали: «Гриша у нас спортсмен».
Маслов переоделся, попрощался. Косихин специально задержался в раздевалке, чтобы не идти до электрички вместе.
Кутузов поджидал его в коридоре. Собственно, не поджидал, а так, прогуливался.
— Ну, как тебе? — спросил он.
— Умеет, — коротко отозвался Косихин.
Кутузов, видно, хотел такого уютного, примирительного разговора, но Косихин узнал о следующей тренировке и отсалютовал.
В тот же вечер Косихин позвонил Малышеву. Разговор, конечно, получился неприятный. Малышев давно подзуживал: «Ты тоже уходи, все равно до соревнований они такой пары, как мы, не найдут. И еще в ножки поклонятся, чтоб вернулись». Но Косихин, хоть и чувствовал себя немножко предателем, не соглашался, возражал: «Зачем мне-то уходить?.. Такого, как ты, ни за что не найти. А мне лучше остаться, чтоб в нужный момент надавить на Кутузова». Это Лена его научила так хитро отвечать.
В глубине души Косихин надеялся, что так все и будет. Но теперь ситуация изменилась. И Косихин бывшему напарнику честно сказал:
— Кутузов нашел какого-то пижона, но профессионала.
— Ну что, старик, — сказал Малышев, — надо тебе решаться. Уходи и ставь условие: вернусь только с Малышевым.
Можно было прямо Малышеву объяснить: «Тебе, Витя, хорошо. Для тебя спорт — так, хобби. Ты им в свободное от своих чертежей время занимаешься. А я студент института физкультуры, Витя. Для меня спорт — и отдых и работа. И настоящее и будущее. Я тренером хочу быть. А пока я, Витя, только перворазрядник. И не мне тебе говорить, как я на эту регату рассчитываю». Но хорошо, что до разговора Косихин с Леной посоветовался. И то, что она подсказала, звучало куда лучше.
— Ты извини, Витя, — сказал он. — Можешь обижаться, но команду я в трудную минуту не брошу.
— Эх ты, — сказал Малышев.
— И ты бы не бросил, — не слушая его, продолжал Косихин.
Лена посоветовала и другое: раз Маслов — человек Кутузова, надо Косихину держаться с ним поприветливее. А то ведь Кутузов мужик крутой, может и Косихина шугануть.
Женой Косихин гордился. Заканчивала юридический, сразу после школы поступила. К ее мнению даже мать Косихина прислушивалась, а уж на что независимая женщина.
На следующий день, завидев новенького, Косихин расплылся в улыбке.-Так и шел ему навстречу, следя, чтоб не сползла. Маслов ему тоже улыбнулся.
Доброжелательность Косихина, впрочем, имела и другую причину: уж если выпало регату проходить с новичком, нужно успеть с ним сыграться. Косихин в заслугу себе ставил эту способность ради большой цели свое «я» усмирять.
Всего на соревнования ехали семь человек: команды двух «Летучих голландцев» и одного «Звездника». За день до отъезда Кутузов раздал железнодорожные билеты. В одном купе — Косихин, Маслов и двое молодых парнишек, их впервые взяли на регату. В соседнем — Кутузов с мастерами Ивановым и Буравкиным.
Встретиться договорились на вокзале, перед главным входом.
Косихин приехал первым. У него было неважное настроение. Лена не пошла провожать, готовила к какому-то семинару срочный доклад. Вторым подошел Кутузов, третьим Маслов. В одной руке он нес большую спортивную сумку, в другой — гитару.
— Ты чего это? — удивился тренер.
— Привык с ней ездить. В стройотряды, в походы.
Нашел увеселительную прогулку.
Появились остальные. Отнесли вещи в вагон и вышли на платформу. Шестеро ребят, подтянутых, красивых, и пожилой крепкий мужчина в прекрасно сшитом сером костюме. Все, кто проходил мимо, догадывались, что это спортсмены, и смотрели с любопытством и уважением. А молоденькая проводница, которая проверяла у них билеты, — с откровенным удовольствием. Так смотрят на участвующих в параде военных. Крепкая, с румяными щеками и озорными глазами, она и сама была похожа в своей железнодорожной форме на бравого солдата.
Объявили отправление.
— Быстрей, быстрей, мальчики, — торопила проводница, когда они по очереди шагали в тамбур.
В своем купе Косихин чувствовал себя асом. Подмигнул Валовичу, подвижному, худенькому, белобрысому, — совсем мальчишка. Тот тоже подмигнул в ответ, и Косихина такое панибратство задело. Не понимает, что ли, что Косихин старше и опытней и вести себя надо посдержанней? Партнер Валовича Цегельник как сел, так уставился в одну точку. Изваяние. Маслов флегматично позевывал.
Косихин провел рукой по серой облицовке стены.
— Вагончик что надо. Гедеэровский.
Он любил радоваться жизни.
Поезд тронулся. Они смотрели, как постепенно изменяется за окном пейзаж: вот уже деревянные домики пошли, и зелень, и пригородные станции — приближаясь к ним, электровоз длинно гудел. Изредка перебрасывались репликами. Обычные в таких случаях слова:
— Вон корову погнали…
— Пруд… Ух ты, купаются…
— Поле футбольное…
Стемнело. Окно, в котором возникали картины, словно ослепло. Задернули белую накрахмаленную занавеску, в купе сразу стало уютно.
— Ну что, — сказал Косихин, — будем располагаться?
Он открыл чемодан, достал шерстяной тренировочный костюм.
Ребята тоже полезли в чемоданы.
— Елки-палки, — Маслов обескураженно откинулся. — Я олимпийку-то забыл.
Косихин отреагировал не сразу. Мысль его забежала вперед. Он о предстоящих тренировках и соревнованиях подумал. Спортсмен — и без тренировочного?
Пришла проводница, проверила билеты. Спросила, будут ли они пить чай.
— Конечно, и побольше. Стаканов двадцать, — пошутил Косихин.
— А как вас зовут, девушка? — спросил Маслов.
— Слава, — улыбка у нее была очень милая.
— Я думаю, это предзнаменование, — сказал Маслов.
Как же, с тобой дождешься славы. Косихин отодвинул свою половину занавески, прижался лбом к прохладному стеклу. Изредка в темноте проплывали точки дальних огней.
Слава принесла восемь дымящихся стаканов в легких подстаканниках.
— Мы хотим, чтоб вы с нами посидели, — сказал Маслов.
— Нет, что вы, спасибо. Мне работать нужно.
— Я с вас слово беру, что вы к нам придете.