Б. Грин. Пожар в Зимнем дворце 17 декабря 1837 г. 1838 г.
Пожар Зимнего дворца 17–18 декабря 1837 г
Те, кто когда-либо пережил пожар своего дома, никогда этого не забудут. Не забудут и страшную силу стихии, не забудут и свое горе от потери дома. Все это пережили Николай I и Александра Федоровна, пережили их дети, пережили многочисленные насельники Зимнего дворца. Это была страшная ночь и страшная общая трагедия, поскольку это был не просто пожар – горел Дом Царя. Ночь с 17 на 18 декабря 1837 г. стала потрясением для очень многих. Уже потом пришло осознание того, что в огне пожара, продолжавшегося около 30 часов, погибли люди, что огонь унес дорогие вещи и начисто уничтожил исторические интерьеры, связанные со многими страницами национальной истории.
В залах, галереях и жилых комнатах Зимнего дворца не раз звучали голоса М.В. Ломоносова, А.Н. Радищева, Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, П.А. Румянцева, А.В. Суворова, М.И. Кутузова. Сюда приезжали запыленные курьеры с депешами о победах при Кагуле и Рымнике, о Бородинском сражении и об изгнании французов из России. Сюда же вечером 14 декабря 1825 г. приводили на допрос арестованных декабристов. Здесь в последний раз получал указания царя уезжавший в Персию посол А.С. Грибоедов, сюда на дворцовые приемы обязан был являться как камер-юнкер двора А.С. Пушкин.
Например, один из близких друзей А.С. Пушкина, А.И. Тургенев, так описывал в письме от 7 декабря 1836 г. свое посещение Зимнего дворца в день именин Николая I: «Я был во дворце с 10 часов до 3 1/2 и был поражен великолепием двора, дворца и костюмами военных и дамских, нашел много апартаментов новых и в прекрасном вкусе отделанных. Пение в церкви восхитительное. Я не знал, слушать или смотреть на Пушкину и ей подобных. Но много ли их? Жена умного поэта и убранством затмевала других»[297]. Можно сказать с уверенностью, что и Пушкин был в этот день во дворце. По нормам этикета жена камер-юнкера не могла без него появиться в дворцовой церкви. И так, конечно, бывало не один раз. И вся эта память вещей и стен в одночасье была унесена страшным пожаром.
После пожара немедленно образовали представительную комиссию, задачей которой стало установление причин трагедии. В результате опроса свидетелей и осмотра места происшествия удалось установить ряд фактов. Так, еще за два дня до катастрофы из душника отопительной системы в Фельдмаршальском зале, близ выхода в Министерский коридор, периодически «слышали дымный запах», его наличие приписывали неисправности дымохода. Этот запах стал отчетливо ощущаться днем 17 декабря, затем он исчез и вновь появился лишь в начале восьмого часа вечера. Струйки дыма, показавшиеся вскоре из душника в зале и соседней Флигель-адъютантской комнате, встревожили дежурный персонал.
Прибывший наряд пожарной роты обследовал душник, чердак над ним и дымовую трубу на крыше, обильно залив все водой из брандспойтов. В это же время несколько пожарных спустились в подвал, где, казалось, они и обнаружили причину возникновения дыма. Душник в Фельдмаршальском зале, как и печь во Флигель-адъютантской комнате, по предположению пожарных офицеров, сообщался со стояком, в котором сходились несколько дымоходов, в том числе главный – от очага аптекарской лаборатории.
Дворцовая аптека помещалась на первом этаже северо-восточного ризалита, под Министерским коридором, а аптекарская лаборатория находилась еще ниже в подвале под Флигель-адъютантской лестницей. Здесь-то в кладке трубы, над аптекарским очагом, где варились лекарства, кто-то проделал отверстие, сквозь которое по окончании топки естественным образом вытягивало из помещения все тепло. Поэтому постоянно ночевавшие в аптекарской лаборатории «мужики-дровоносцы» плотно затыкали отверстие рогожей. Эту-то тлеющую дымящуюся рогожу извлекли из отверстия пожарники и залили водой. Но прошло лишь несколько минут, и дым вновь повалил в Фельдмаршальский зал. Когда пожарные начали вскрывать паркет близ душника, то при первом же ударе ломом на них рухнула ближайшая к Министерскому коридору фальшивая зеркальная дверь, а за нею вспыхнуло и разлилось на всю высоту открывшегося проема яркое пламя. Тотчас оно переметнулось вверх на хоры, а также охватило Петровский зал[298].
Все попытки сбить пламя водой из пожарных труб не удались. К этому времени в Зимний дворец прибыл Николай I, на момент начала пожара находившийся в театре. Естественно, от царя ждали немедленных «окончательных решений». И он начал отдавать приказы. Во-первых, из дворца немедленно вывезли в Аничков дворец царских детей. Во-вторых, туда же вывезли коронные бриллианты и императорские регалии из Бриллиантовой комнаты. В-третьих, началась срочная эвакуация всего, что только можно было вынести из дворца. В-четвертых, эвакуировали всех живших или оказавшихся на дежурстве в Зимнем дворце. В-пятых, по тревоге подняли солдат гвардейских полков, сосредоточив их у дворца, растянув в густую цепь, отсекавшую собирающуюся толпу от горящего Зимнего дворца.
Но в череде «окончательных решений» были и ошибочные. Так, Николай I приказал разбить окна на хорах Фельдмаршальского зала для того, чтобы выпустить собравшийся там густой дым. В разбитые окна хлынул свежий воздух, и в результате пламя буквально рвануло. Огонь начал стремительно распространяться в сторону Невской анфилады, угрожая личным покоям императорской семьи. Вместе с тем все очевидцы отмечали, что Николай I находился в горящем дворце, направляя потоки людей, внушая им мужество своим поведением.
С пожаром сначала боролись только две роты дворцовой пожарной части. Они изначально не могли бы справиться с пожаром такого размаха, а когда выяснилось, что на чердаках Зимнего дворца нет ни одного брандмауэра, трагический исход пожара стал ясен и царю.
Тем не менее для того, чтобы предотвратить распространение огня к апартаментам императорской семьи, солдаты начали носить кирпичи со двора по Церковной лестнице и возводить глухие стены в Концертном зале и на чердаке над ним, пытаясь отсечь кирпичной стенкой северо-западный ризалит от горящей части дворца. Однако работа шла очень медленно, и вскоре стало понятно, что отсечь кирпичной стенкой царскую половину не удается.
Тогда приняли решение бросить все силы на эвакуацию всего, что можно было вынести из Зимнего дворца. Сначала этим занимались только дворцовые гренадеры, которые в силу должностных обязанностей отвечали за сохранность комнатного имущества. В результате этого решения потеряли много времени. Пока дворцовые гренадеры спасали имущество, дежурные батальоны гвардейских полков больше часа простояли на Дворцовой площади впустую. И только когда стали отчетливо видны катастрофические темпы разраставшегося пожара, всех имеющихся солдат бросили на эвакуацию дворцового имущества. Выносимые вещи сваливали на Дворцовой площади у подножия Александровской колонны и Разводной площадке у Адмиралтейского проезда[299].
В числе первых спасенных реликвий были все гвардейские знамена и портреты фельдмаршалов Кутузова, Барклая-де-Толли и других генералов из Фельдмаршальской залы и из Галереи 1812 г.
Из Дворцовой церкви удалось спасти всю ее богатую утварь, великолепную ризницу, образа с дорогими окладами, большую серебряную люстру. Но прежде всего вынесли святые мощи, хранившиеся в церкви.
К 6 часам утра 18 декабря 1837 г. пламя охватило весь дворец. Зарево видели за 50–60 верст от эпицентра пожара. К этому времени стало ясно, что дворец погиб, и поэтому все силы бросили для спасения Малого Эрмитажа, который тогда соединялся с Зимним дворцом единственным переходом. Этот переход из Зимнего дворца в Малый Эрмитаж разобрали, а обнажившиеся дверные проемы заложили кирпичом. Так же заложили кирпичом и все обращенные к Зимнему дворцу окна дворцовой конюшни и Манежа.
Вновь возведенные кирпичные стены непрестанно поливали из брандспойтов. Спасала Нева (в воде недостатка не было), добровольцы и гвардейские солдаты безостановочно качали ручные помпы, а наполняемые бочки с водой непрерывно подвозили к горящему дворцу. Малый Эрмитаж удалось отстоять буквально чудом, но Зимний дворец полностью выгорел. Пожарные еще два дня проливали дымящиеся развалины.
Воспоминаний о пожаре осталось множество. От величественных и поэтических впечатлений В.А. Жуковского, который также эвакуировался из Зимнего дворца, до воспоминаний тех, кто метался по его горящим залам. Воспоминания последних имеют особое значение. Из этой группы вдвойне ценны воспоминания, сохранившиеся в виде отчетов «для служебного пользования», написанные непосредственно после пожара. Из этих рапортов буквально исходят ужас и паника, стремление направить усилия сотен людей в некое осмысленное русло, какое-то мистическое неверие в то, что Зимний дворец может погибнуть. Погибнуть со всеми бесчисленными богатствами.
Мы позволим привести с небольшими сокращениями рапорт советника Гоф-интендантской конторы Синицына, написанный им 10 января 1838 г. На момент начала пожара его в Зимнем дворце не было. Получив известие о пожаре, Синицын примчался в Зимний дворец. Поскольку чиновник исполнял хозяйственные функции, то он сразу бросился на третий этаж дворца, где находились кладовые, за которые он отвечал. Там он увидел, что из «его» кладовых уже начали выносить художественную бронзу в Малый Эрмитаж, «к прочим же кладовым за неимением людей не приступили. Приказав им самим из товарной кладовой бархаты и новые материи выкидывать в окно на большой двор и вышед от них, встретил на лестнице нескольких мастеровых, вбежал с ними опять в кладовую, указав работу, велел Гронскому стараться спасать также кладовую с бельем и с коврами теми же средствами, ибо по лестнице невозможно было, от тесноты идущих солдат с кирпичом, что-либо выносить. По приходе в средний этаж нашел двери оканчивавшими закладкою. Между тем в Портре