Зимний излом. Том 1. Из глубин — страница 11 из 12

«L’Etoile»[42]

Высшая доблесть и непреодолимая трусость – это крайности, которые встречаются очень редко. Между ними на обширном пространстве располагаются всевозможные оттенки храбрости, такие же разные, как человеческие характеры.

Франсуа де Ларошфуко

Глава 1Энтенизель399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

Золотой тал взмыл вверх осенним листком и упал на серый песок. Берто Салина наклонился над лежащей монетой и возгласил:

– Дракон!

– В этот раз догонять тебе, – Рангони хлопнул Луиджи по плечу, – если, конечно, они рискнут сегодня.

– Не сегодня, так завтра, – утешил увязавшийся за Луиджи на берег Марио Ниччи, – а не завтра, так когда-нибудь.

– Твой друг Вальдес предложил бы пари, – капитан «Черного ворона» поплотней запахнул черный же плащ. – Не вижу, почему б нам не взять с него пример. Десять талов – на сегодня.

– Двадцать – на завтра, – Луиджи повернулся на каблуке, выдавливая в мокром песке ромашку. – Лучше я выкину двадцать монет, чем буду торчать на этих дюнах.

– Принято, – Марио разнял руки капитанов и поежился. – Кошачья погодка!

– Ты несправедлив, – укорил абордажника Джильди, – сегодня тише, чем вчера, и море спокойней. На месте «гусей» я б решился. Берто, что скажешь, затишье надолго?

– Рэй Вальдес говорит, дня на три, – откликнулся порученец Альмейды, приставленный к фельпцам в качестве знатока дриксенских кораблей и марикьярских сигналов. – Потом опять задует, ходить будет можно, стрелять – нет. До штормов далеко еще.

– Кавиоты[43] рыбачат, – Джузеппе проводил глазами сварливо вопящую птицу, – значит, крепчать не собирается. И чего думают? Погодка для высадки вполне подходящая.

– Это ты господину адмиралу цур зее скажи, – посоветовал Луиджи. – Любопытно, как его Уго обзовет? Вейзель – Везелли, а Кальдмеер?

– Кальдмеер – это что, – хмыкнул Рангони, – вот Бе-ме-кто-то-там и впрямь красиво.

– Бермессер, – поправил Берто. – Если б флотом командовал он, «гуси» б уже тут были. Вальдес теперь жалеет, что снял эту поганку с должности, но что сделано, то сделано.

– Бе-ме был талигойцем? – удивился Луиджи, вглядываясь в горизонт. Все было безнадежно серым: унылые волны, тяжелое, злое небо, дальний берег; только на востоке, где пряталась безумная гора, дрожало жемчужное пятно, готовое взорваться потоками света.

– Бермессер – «гусь», – хмыкнул Салина, – и очень породистый. Личный друг принца Фридриха. Его взамен Кальдмеера поставили, так он решил в «Императрикс» сыграть.

– Судя по всему – предположил Рангони, – Вальдес сыграл в «Каммористу».

– И еще как! – Берто был немного огорчен догадливостью гостя. – Пришлось дриксам делать вид, что адмирал Вернер немного сошел с ума, и отправлять его лечиться, хотя лучше б адмиралом Устричного моря остался он.

– Всегда хорошо, когда вражеский адмирал – дурак, – согласился Рангони, – а еще лучше – дура. Джильди не даст соврать, была у нас такая...

– Сам расскажешь. – Смеяться над «Морской пантерой» Луиджи не хотел, обрывать Джузеппе было глупо. Читать в душах приятель не обучен, откуда ему знать про Поликсену?

Джильди махнул шутникам рукой и поднялся на гребень дюны к дозорным. Якобы стихший шван только и ждал, когда кто-то высунется из укрытия. Фельпец едва поймал возомнившую себя чайкой шляпу и ухватил за локоть посиневшего наблюдателя:

– Что там?

– «Аглая», – хрипло откликнулся моряк, не отрываясь от окуляра. – Вернулась...

– Дай, – Луиджи протянул руку. – Ступай, глотни чего-нибудь, и назад!

– Слушаюсь, – счастливый дозорный опрометью бросился вниз, зашуршал осыпающийся песок. Скал возле Хексберг не было, только дюны, кривые сосны и какие-то серые кустики, словно окутанные дымом, а дальше от моря – болота.

Неприятное место, странно, что здесь вырос город, впрочем, окрестности Фельпа не краше. Они с Рангони привыкли к Веньянейре, а тот же Вальдес – к туманам Энтенизель и серой Хербсте, хотя весной в солнечный день здесь, наверное, не так уж и плохо...

Ветер свистнул прямо в ухо, напоминая о деле; Луиджи устыдился и поднял трубу. «Аглаю» и «Змея» он увидел сразу, корветы, как и следовало ожидать, болтались у входа в залив. Мористее сторожили еще три судна, но Луиджи разглядел только «Кэцхен», чей пост был в паре хорн от внутренней линии дозора. «Прощальный поцелуй» и «Удача» сторожили дальше к северу и западу, затерявшись в мглистой бесконечности. Они вернутся либо к ночи, либо заметив привередливого врага.

Неужели Кальдмеер опять развернется у своего берега и отправится восвояси? Позавчера они едва не взвыли, когда фрегаты дриксенцев, помаячив на горизонте, исчезли, словно их и не бывало. Альмейда, похоже, от пресловутого адмирала ничего другого не ждал, но остальные были вне себя, и больше всех причитали Варотти и Берто.

Бывший боцман жаждал крови и славы. Другие кричали тише, но думали так же. Луиджи исключением не был – если лиса лезет в курятник, а попадает на псарню, жалеть ее не приходится, даже если от нее останется только хвост. Это справедливо, только как забыть заострившееся личико, сбившиеся волосы, кровавую кашу вместо ног?! Поликсена была бордонским офицером, врагом, принесшим в Фельп войну и беду. Луиджи это помнил, но не принимал, не мог принять!

Чтоб хоть немного отвлечься, фельпец привычно глянул на «Акулу». Красавица покачивалась на ленивой воде, дожидаясь своего часа. Без парусов при такой погоде она станет чуть ли не невидимкой. Вряд ли дриксы среди множества проток и островков разглядят верхушку мачты...

– Леворукий! – выдохнул второй дозорный, и тут же шван услужливо бросил в лицо звук выстрела, почти слившегося со вторым и третьим. Луиджи торопливо перевел трубу – море было пустынным, только «Змей», не меняя курса, медленно шел на север.

Фельпец замер, слушая ветер. Если дальние дозоры не обознались, дриксы болтаются поблизости, но это их право. Хотят – селедок гоняют, хотят – паруса проветривают. Прогулка вдоль берега – это еще не война, а Альмейда может сбросить маску только раз.

Зашуршало, под сапогами противно скрипнул мокрый песок, послышалось учащенное дыхание.

– Явились? – запыхавшийся Рангони выхватил трубу. – Где?

– Не видно пока... – начал Луиджи. – Стой!

«Кэцхен», повторяя сигнал своего собрата из дальнего дозора, выпустила несколько дымных шариков.

– Шлюпку! – рявкнул Рангони, но глаза и тут опередили уши: помощник Джузеппе ринулся по склону вниз, обгоняя идущий с моря звук. Луиджи глянул на берег: матросы деловито сталкивали шлюпку на воду и разбирали весла.

– Вот так всегда, – подмигнул приятель, – драконам – летать, решкам – дрыхнуть...

– Ты долети сначала, – не слишком ловко отругнулся Луиджи и поправился: – Как «гусей» делить будем? Тебе мясо или перья?

– Сочтемся. – Рангони в мыслях уже отплывал. – Леворукий, где же эти дозорные лоханки?

– Где-то да есть, – по спине бежали горячие мурашки, лицо тоже горело, словно шван чудесным образом обернулся кэналлийцем.

Проклятая «Кэцхен» словно уснула, «Змей» с «Аглаей» тоже замерли. Над самой головой с кошачьим воплем пронеслась голубая северная чайка. Глупая тварь могла слетать и все увидеть, но в ее мозгах хватало места только для рыбы. Луиджи бы топнул ногой о слежавшийся песок и завопил, но капитанам беситься не пристало.

– Передумал, – чуть ли не взвыл Ниччи, – опять передумал, мерзавец!

– Успокойся, – прикрикнул Рангони, – еще ничего не ясно.

Вечность и не думала проходить, зато вернулась чайка, и не одна: летучие разбойницы гнали отяжелевшую от улова кавиоту. Незадачливая охотница не выдержала, выплюнула добычу и с визгливым тявканьем бросилась на ближайшую обидчицу. Полетели перья. Пара самых дошлых чаек рванулась к рассыпавшейся на песку рыбешке, и тут «Кэцхен» начала одеваться парусами. Снова грохнули пушки. Один раз... Два... Четыре... Восемь! И снова... Два раза по восемь. Больше сомнений нет, идут, но куда?!

– Все! – Рангони стиснул плечо Луиджи и помчался к приплясывающей, словно от нетерпения, шлюпке. – Догоняй мою птицу! Ну пусть только попробуют повернуть, убью!

2

Слегка накренясь подветренным бортом, «Ноордкроне»[44] шла в галфвинд, в снастях весело посвистывал шван, суля скорую битву, о том же кричали синие чайки и рокотало море.

– Погода играет нам на руку, – лейтенант флота Его Величества Йозев Канмахер, а для близких просто Зепп, мечтательно улыбнулся. – Сухопутчики разве что ноги замочат.

– Ты забыл про Вальдеса, – граф фок Фельсенбург, он же лучший друг Руппи, укоризненно покачал головой. – Бешеный не отступится, на то он и Бешеный.

– Признаться, мне его жаль, – совершенно честно сказал Канмахер. – Пятнадцать против шестидесяти, – тут Ледяной и тот ничего не сделает.

– Если б Олаф не сплавил Вернера в арьергард, – Руперт нехорошо усмехнулся, – жалеть бы пришлось его. Вальдес понимает, что его ждет. Думаешь, мы позавчера зря фрошерских[45] дозорных переполошили и ушли? Это было предупреждение, Зепп. Последнее предупреждение адмирала.

Вальдес мог отправиться хоть в Фариан[46], хоть на Марикьяру, но этот сумасшедший решил драться. Уверяю тебя, он непростая добыча даже для Доннера. Нам придется пить не только за победу, но и за упокой, а потом ублюдок Фридрих будет вопить, что его распрекрасный Вернер с двадцатью линеалами взял бы Хексберг без потерь.

– Пусть кричат, – разрешил Зепп, любуясь на украшавшую нос «Пламени небесного» щитоносную деву. – Все знают, кто чего стоит.

– Добавь, на флоте, – поджал губу фок Фельсенбург, – в Эйнрехте повторяют за тем, кто громче орет... Постой!

На носу громко ударил сигнальный колокол, что-то прокричал впередсмотрящий.

– От вице-адмирала Доннера. По курсу дозорные корабли, – передали по шканцам[47], – на всех парусах уходят к порту.

– По курсу дозорные корабли, господин боцман, – проорали совсем близко.

– От вице-адмирала Доннера...

– Бегу, – лучший друг хлопнул Йозева по плечу и бросился к трапу. Фок Фельсенбург был достаточно знатен, чтоб стать адъютантом адмирала, и достаточно толков, чтоб не терпящий высокородных обалдуев Олаф его не выгнал.

Зепп невольно усмехнулся. Подумать только, внук боцмана и родич кесаря – друзья не разлей вода. Руппи не только не кичился своей знатностью, но и, как мог, ее скрывал, не уставая повторять, что фельдмаршалов и адмиралов делает не кровь, а воля и опыт. Йозев с другом был более чем согласен, намереваясь встретить старость самое малое во главе одного из флотов Его Величества. В конце концов, великий Кальдмеер тоже не герцог, а сын оружейника из Эзелхарда.

– Сегодня! – крикнул вылетевший из каюты адмирала Руппи и, ловко придерживая шпагу, помчался на ют.

Зепп торопливо поправил воротник и мысленно обругал себя последними словами. После перевода на «Ноордкроне» он поклялся бросить «обираться» и почти бросил, но волнение взяло свое. Первый настоящий бой – это не шуточки. Руппи фенрихом участвовал в линейной баталии, но для Зеппа сегодняшняя битва станет первой, и опыт стычек с каданскими контрабандистами здесь не помощник.

Лейтенант боялся чего-то не понять, спутать, сделать не так, в глубине души мечтая услышать от Кальдмеера его знаменитое «хорошо, очень хорошо». Увы, в будущей баталии артиллеристу верхней палубы вряд ли представится случай отличиться. Бешеный достанется авангарду, а кордебаталия займется фортами. Это работа для тяжелых пушек нижних палуб. Лейтенант цур зее[48] Ойленбах дважды предлагал Йозеву перейти на вторую палубу командиром батареи, но лейтенант медлил. Он слишком любил открытый горизонт и долгие разговоры с Руппи под скрип рей, вот и остался не у дел.

– Сейчас выйдет, – улыбающийся Руперт присоединился к приятелю. – Похоже, фрошеров он и ждал.

Зепп понимающе кивнул головой. Кальдмеер не уставал повторять, что каждый должен делать лишь то, что за него никто не сделает, а стоят над душой у подчиненных только дураки и бездельники. Имен последних адмирал не называл – их и так все знали.

– Значит, это будет сегодня, – Зепп старался говорить небрежно, но голос предательски звенел, а рот еще более предательски улыбался.

– Сегодня, – подтвердил Фельсенбург. – У тебя есть новый платок?

– У меня целая дюжина, – не понял Йозев, – тебе нужно?

– Не мне, тебе, – расхохотался Руппи. – На «Ноордкроне» в бой надевают только ни разу не надеванные. Ничего, возьмешь у меня.

Горнисты в иссиня-черных мундирах с белой оторочкой и парадных белых шарфах весело протрубили «Общий сбор» и «Господ офицеров на шканцы». Первым, на ходу дожевывая и вытирая румяные губы, прибежал корабельный лекарь, за ним явилась неразлучная четверка палубных офицеров, следом вышагивал, словно цапля, Амадеус фок Хохвенде.

Матросы притащили походный корабельный алтарь и тяжелый серебряный сосуд со святой водой. Капеллан в парадном облачении с алым эмалевым львом на достойной боцмана груди озабоченно завертел головой, выискивая Полуденную сторону[49], – ему показали.

Отец Александер пришел на «Ноордкроне» одновременно с Йозевом, а до этого служил полковым священником в Северной Марагоне. Адепт ордена Славы повидал немало стычек и два больших сражения, но на море был новичком. Поэтому, а еще потому, что клирик напоминал деда, лейтенант испытывал к нему какую-то нежность.

Последним на шканцы вышел адмирал, в посеребренной кирасе поверх иссиня-черного мундира и в украшенном орлиными перьями шлеме. Лишь увидев Ледяного Олафа одетым по форме, чего тот, по словам Руппи, терпеть не мог, Йозев понял, что до сражения остается всего несколько часов. Сегодня Западный флот Его Величества сделает то, что не удалось лучшим полководцам кесарии. Хексберг, крепость, костью торчащая в горле кесарии со времен Фридриха Железного, будет взята, и они с Рупертом это увидят! Если б великий король, сказавший накануне штурма, что победа не должна быть слишком легкой, об этом узнал, обрадовался бы он или попенял позабывшим его наказы потомкам?

Горны протрубили «К молитве», ударил судовой колокол. Ледяной Олаф снял шлем, обнажив русую с сильной проседью голову, негромко сказал:

– Благословение, капеллан!

Зепп замер, глядя на флаг с белым лебедем, неимоверно синий на фоне серых низких туч. От сознания причастности к будущей победе стало немного не по себе.

– Да благословит святой Адриан наш труд и наш подвиг, – низким бархатным голосом произнес отец Александер, и, словно отвечая ему, ветер с новой силой наполнил паруса.

Большой корабельный колокол зазвонил чисто и звонко, донося до Создателя верность и веру детей Его. С шумом хлопнул и заполоскался адмиральский брейд-вымпел[50], еще одна добрая примета! На юте, на шканцах, на шкафуте, баке, пушечных палубах моряки опускались на колени, складывали руки на груди, прикрывали глаза. Кто-то шептал молитвы вслух, кто-то про себя, кто-то просто раскрывал свою душу Всевидящему и Всепонимающему, прося победы для Дриксен и милости для себя и своих друзей.

3

«Прощальный поцелуй» и «Удача» проступили из впившихся в море облаков одновременно. Корветы дальнего дозора спешили к заливу, время от времени тревожа плоские берега сигнальными выстрелами. В Фельпе начиналось похоже. Ворвавшаяся в порт «Голубка», спешный выход в море, сражение, в исходе которого никто не сомневался. Сейчас тоже не сомневаются, потому что шестьдесят кораблей раздавят двадцать, а девяносто – шестьдесят.

– Не вернись Альмейда, – процедил Марио, – в Хексберг было бы весело. Отойди, ты не стеклянный.

– Взаимно, – буркнул Луиджи, делая шаг в сторону. После ухода Рангони их осталось трое.

– Мои ребята застоялись, – Ниччи явно был склонен поболтать. – Шутка ли – с самого Фельпа травку кушаем.

– Перейди на линеал, – предложил Луиджи, – может, там повезет. Пойми, я понятия не имею, куда меня погонят.

«Прощальный поцелуй» пальнул из всех пушек и прибавил парусов, «Удача» сдала к берегу, пройдя совсем близко от затаившейся галеры. Шван трепал сигнальные флаги. Синее и белое, лебедь на волне – цвета кесарии Дриксен.

– А на линеале нам дело найдется? – Марио задумчиво почесал выскобленный к возможному бою подбородок. – Сил нет на артиллерийские задницы любоваться.

– Не любуйся, – Джильди пожал плечами, вглядываясь в нечто, прорезающееся на северо-западе. – Идут, или я совсем глаза потерял.

– Ты в порядке, – успокоил Марио. – Это они. С адмиралом поговоришь?

– Поговорю, – то ли облака, то ли тени медленно, но верно распадались на квадраты и треугольники, оборачиваясь вздутыми ветром парусами, которых становилось все больше. Впереди, то и дело загораживая надвигающуюся колонну, рыскали фрегаты-разведчики. Старые знакомые! Позавчера они уже были здесь. Покрасовались и ушли, а сегодня? Вид линеалов внушал надежду, вряд ли Кальдмеер станет гонять туда-сюда эдакие громадины.

– Ну, прыгнет он наконец, – разволновался Ниччи, – или опять состорожничает?

– Ледяной Олаф не верит в легкие победы, – обрадовал Берто Салина, – он все по четыре раза проверяет.

– Четыре?! – присвистнул абордажник. – Ну и ну! Это нам еще неделю по песку плясать?

– Не думаю, – протянул Луиджи, вглядываясь в зарастающую парусами даль. – Фрегаты идут в залив. Они явно идут в залив, а не топчутся у входа...

– Точно! – топнул ногой Марио. – Идут!

Разведчики забирались все глубже, и шли они уверенно, чтобы не сказать нагло. Лиса все-таки прельстилась курятиной!

– Авангард, – объявил Берто, тыкая трубой в северный берег, – заворачивает! Все! Попались!

Вальдес не подвел, с облюбованного им островка подползающий авангард был виден лучше, чем откуда бы то ни было. Головной линеал уверенно миновал незримую черту, разделявшую Талиг и Дриксен, и двинулся дальше, словно игла, тянущая за собой толстую сверкающую нить. Корабли шли красивой колонной, четко держа курс и интервалы. Они забирали дальше и дальше от илистого северного берега.

Шестнадцать силуэтов становились все четче, стало заметно, что третий корабль крупней и второго, и четвертого.

– Вице-адмирал? – предположил Луиджи, вглядываясь в покрытые парусами мачты.

– Слишком близко к голове, – замотал головой Берто, – дриксенские адмиралы зарываются в середку колонны, даже лучшие. Это или Риммерхайм, или Бюнц... Должен же Ледяной кого-то к Бермессеру приставить!

– Это если ваш Бе-ме в авангарде, – Ниччи с отвращением посмотрел на свои сапоги. – И как песок, тем более мокрый, пролезает?

– А где ж ему быть? – пожал плечами Салина. – Он спит и видит с Вальдесом сцепиться, а Кальдмеер спит и видит от него отделаться.

– Ты о песке? – не выдержал Луиджи. Берто расхохотался. Головной корабль плавно разворачивался, забирая к середине залива. Как мило с его стороны!

– Если Бе-ме не третий, то он восьмой, – постановил Марио, – побольше соседей, и место подходящее.

– Семидесятипушечник, – подтвердил теньент Салина, – как раз такой, как Бермессеров «Голлу...», «Горлу...» «Глаубшт...», словом, «Верная звезда».

– И много у них таких? – полюбопытствовал Ниччи, неделю назад узнавший, что фрегат – это не корвет.

– Я их на талиг, хорошо?

– Еще бы, – одобрил Луиджи, которому дриксенские слова напоминали смешанное с проклятьями мычание, – у меня от этих «бшт» и «рцв» уши вянут.

– «Король-лебедь», – принялся вспоминать Салина, – «Святая Урфрида», «Гнев Господень», «Зиглинда», «Кесарь Хлодвиг», «Слава варитов»...

Линеалы один за другим обходили северные мели, выбирались на середину залива и брали курс на Хексберг, а горизонт выпускал на волю все новые и новые корабли. Построенные в боевую кильватерную колонну гости приближались медленно, но неотвратимо. Они почти поравнялись с узкой отмелью, у которой утром маячил «Змей». Пара часов, и Вальдес вступит в бой. Можно тысячу раз знать, что придет помощь, драться все равно придется всерьез.

– Кордебаталия пошла, – поделился очередной радостью Берто, – скоро купцы поползут.

Пора было уходить, они увидели довольно, а кордебаталию как следует все равно не разглядеть. Слишком далеко, а серый цвет съедает другие краски. С грехом пополам можно прикинуть ранг корабля и количество пушек, а время уходит, течет не хуже, чем сухой песок промеж пальцев.

– Хватит, – решил Джильди. – Больше здесь ловить нечего.

– Сударь, – прошипел отчаянным голосом Берто, – мы же еще негоциантов не видели.

– Они сзади, – утешил теньента Луиджи. – Если Кальдмеер и в самом деле не дурак, купцы отстают не меньше чем на хорну. Все, собирайся, а то твой альмиранте, чего доброго, решит, что тревога ложная.

Глава 2Надор и Ракана (б. Оллария)399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

Луиза никогда не забиралась севернее Олларии и, как оказалось, ничего не потеряла, кроме холода и поздней осени. Госпожа Арамона куталась сразу в два меховых плаща и все равно мерзла, хотя Айрис настойчиво придвигала к дуэнье дорожную жаровню. Сама воспитанница от холода не страдала, вернее, страдала, но не от холода. Чем ближе был Надор, тем меньше оставалось в Айри радости, а Селина и вовсе сжалась в комок в углу кареты, глядя на проплывающие за окном черно-белые холмы. Молчал и Реджинальд.

Молчал и смотрел на кузину так, что требовалось быть Айрис Окделл, чтобы не понять – виконт Ларак влюблен, причем без надежды. Молодые усиленно страдали, и Луизе приходилось трещать за троих, заодно вытаскивая из Айри и Реджинальда сведения о Надоре.

Госпожа Арамона готовилась к встрече с вдовствующей герцогиней, как генерал к военной кампании. В первый раз сие сравнение пришло Луизе в голову, когда Реджинальд спросил Селину про Герарда. Дочка что-то ответила, а Луиза словно воочию увидела сына, читавшего трактат какого-то Пфейхтайера о рекогносцировке на местности, и расхохоталась в голос, поняв, чем занималась все эти дни. Теперь про себя капитанша называла Надор не иначе, как ставкой Мирабеллы, а сама намеревалась заняться отвлекающими маневрами. Луиза уже вызубрила имена и привычки привратников, кормилиц, камердинеров и конюхов, не говоря о капитане гарнизона, мажордоме, поваре и старшей камеристке, но этого было мало.

Дуэнья отодвинула занавеску кареты, за окном в сером холодном мареве виднелся противного вида лес, частые худосочные деревья сплетались в сплошную беспросветную стену. Госпожа Арамона немного посозерцала мелькающую тоску и окликнула нахохлившегося Ларака:

– Господин виконт, как называется эта местность?

– Росный лес, сударыня. – Реджинальд был вежлив и безотказен, на таких возили, возят и будут возить воду. Луиза Арамона не собиралась быть исключением.

– Я всегда думала, что Надор расположен в горах, – сообщила капитанша, никогда о Надоре не думавшая. В отличие от Алвасете.

– Горы дальше, – откликнулась Айри, – только они не очень высокие. Не такие, как Сагранна.

Можно подумать, ты бывала в Сагранне, хотя с какой стороны посмотреть. Можно не вылезать за порог и исходить вдоль и поперек полмира. Мысленно. Луиза так и делала, таскаясь в мечтах за своим герцогом по всему Талигу.

– Этот лес навевает тоску, – женщина томно вздохнула. – Удивительно грустное место.

– Только зимой, – колыхнул отнюдь не юношеским пузом Ларак. – Весной здесь чудесно. Особенно когда расцветают примулы.

– Мне кажется, здесь сыро, – перла вперед капитанша, – и много насекомых и змей.

– Да, здесь встречаются гадюки, – Реджинальд выглядел так, словно это он развел ползучую пакость, – и комары, но от них есть средство. Если натереться настойкой из листьев ветропляски, они почти не кусают.

– Если ею часто мазаться, – вмешалась Айрис, – ну... У Ричарда и Дейдри все хорошо, а мы с Эдит задыхаемся.

– Эдит больна? – всплеснула руками Луиза. – Бедное дитя! Когда вы будете жить в Эпинэ, обязательно возьмите сестру к себе. Там такой здоровый климат.

– В Эпинэ? – не поняла Айри. Ну еще бы, наша заговорщица если и собирается замуж, то никак не за жениха.

– Когда кончится война, – уточнила Луиза, – вы же с супругом не станете проводить все время в столице, особенно когда... ваш брак, ммм, принесет плоды.

– Да, конечно, – встрепенулась забывчивая невеста, – мы с Робером уедем в его владения, и я возьму туда Эдит. Робер меня любит, он позволит. Я и Дейдри возьму, и Дейзи. Это моя молочная сестра, она будет рассказывать сказки моим детям.

Вот и славно. Если с Айрис заговорят об Эпинэ, она больше не собьется, а вот виконт... Несчастный влюбленный, особенно такой, как Реджинальд, услышав подобные откровения, должен перемениться в лице, а он и в ус не дует. Неужели в заговоре с кузиной? Вряд ли, просто все понял. Толстяк не обязан быть дураком, да и Манрик в казначействе ослов не держал. Ну да кошки с ним, с влюбленным кузеном, он предан до мозга костей, а вот слуги... Если Айрис примется бегать по замку и целоваться с кормилицами, к вечеру от тайны и хвостика не уцелеет.

– Айрис, позвольте вам дать один совет, – нудным голосом произнесла Луиза, ковыряясь в корзинке с нитками. – Вы не просто возвращаетесь в отчий дом, вы возвращаетесь невестой Повелителя Молний и Первого маршала Талигойи. Я бы посоветовала вам воздержаться от фамильярностей со слугами. Берите пример с вашей достойной матушки и ведите себя как знатная дама.

– Госпожа Арамона права, – внезапно брякнул Наль, – тебе и в самом деле... То есть ты слишком откровенна...

Луиза выдернула из корзинки первый попавшийся клубок, оказавшийся бледно-сиреневым, и глянула на Ларака. Бедняга был красен, как мешок вареных раков. Несчастный, ему бы в какую-нибудь коровушку влюбиться, хотя чего в чужих постелях клопов искать, в своей бы копнулась. Виконт возмечтал о герцогине, делов-то? Мещанка, втрескавшаяся в кэналлийского соберано, лучше, что ли?

Айрис пожевала губами, по привычке оттянув воротник. Девочка была серьезна, как дайта в лесу, сейчас стойку сделает.

– Наль, – ресницы ей нужно красить, ресницы и брови, – я тебе очень благодарна... За все. Ты такой хороший друг, такой... Я обидела тебя тогда, с Бьянко... Но я... Мне было очень плохо.

– Я понимаю, – благородный влюбленный не догадался хотя бы сжать ручку предмета обожания, а ведь такой повод!

Святая Октавия, она только виконтов не учила за герцогинями ухлестывать, да и все равно толку не будет! А вот младшая Дрюс-Карлион Налю бы подошла, а он ей. Если никого не повесят, нужно будет извернуться и их свести.

– Наль, – ресницы Айрис дрожали, губки, впрочем, тоже. – Как хорошо, что ты со мной поехал.

И вправду хорошо, хотя кто его знает, что у этого Реджинальда в голове. К жениху он не ревнует, но это не значит, что он не ревнует вообще.

– Надор ведь уже близко? – Луиза вдернула сиреневую нитку в иголку и теперь думала, что с ней делать.

– Близко, – кивнула Айрис, – вот переедем Лебединку, и сразу будет поворот в холмы.

– Когда мы доедем до развилки, – Реджинальд снова покраснел, – я... Я послал солдата вперед, к отцу. Мы подождем его в гостинице, очень хорошей... Очень. «Надорский герб», даже Савиньяки там останавливались. Отец приедет вечером. Будет лучше, если о... о приезде Айрис тетушку предупредит он.

2

– Святой Алан! – На расшитую крылатыми уродами скатерть шлепнулось нечто большое, малиновое, мокрое. Матильда не сразу сообразила, что это перчатка. Богато изукрашенная, шестипалая, огромная, впору памятнику. На малиновой замше золотился герб – свинья на блюде в обрамлении сосновых ветвей. Вокруг краги шла какая-то надпись. Робер подцепил истекающее соусом страшилище вилкой и подтянул поближе.

«Владельцем сей перчатки, – прочел вслух Повелитель Молний, – является благородный и свободный Суза-Муза-Лаперуза граф Медуза из Путеллы».

– Откуда взялась эта дрянь, – внучек с отвращением глянул на выуженный из жаркого подарочек, – и при чем тут медуза?

– Такую перчатку, или весьма похожую, я и герцог Окделл видели в Лаик, – вступил в разговор герцог Придд. – Это был розыгрыш, зашедший, впрочем, весьма далеко.

– Что за розыгрыш? – Робер перевернул малиновую уродину, тыльная сторона была пуста.

– Некто подобным образом объявил войну капитану Лаик, человеку весьма злобному и недалекому, – сообщил Придд. – Любопытно, что та перчатка тоже была с левой руки. И была точно так же обнаружена во время обеда. Если не ошибаюсь, она плавала в бульоне...

– А теперь ее сунули в мясо, – перебил Альдо, – и я хочу знать, кто.

– Кто-то из слуг, – предположил Дэвид Рокслей, – на кухне или по дороге в столовую. Нужно узнать, вдруг кто-то служил в Лаик.

– Это маловероятно, – за что Матильда не терпела Придда, так это за то, что сам Леворукий не знал, что у него на уме. Издали Спрут напоминал Анэсти, что вызывало у вдовствующей принцессы рвоту, вблизи они рознились, как лед и желе, вдобавок к старости протухшее.

– За стол сели все одновременно, – в голосе Робера сквозило раздражение, – значит, перчатку положили раньше.

– Весьма вероятно, герцог, – Валентин Придд тонко улыбнулся, – но слуги Лаик не производили впечатления шутников, а проказы Сузы-Музы были откровенно школярскими. И я бы не сказал, что умными. Впрочем, капитан Арамона иного отношения не заслуживал. Не правда ли, герцог Окделл?

Ричард не ответил, только подбородок вздернул. Матильда и раньше слыхала о распетушившихся Повелителях, но во всей красе увидела обоих лишь сегодня. Недопески смотрели друг на друга волками, особенно Дикон. Эх, юность, юность... То тявкает, то скулит, то хвост ловит!

Остывающее жаркое грустно пахло майораном и базиликом. Оно хотело, чтоб его съели.

– Ну его к кошкам, этого капитана. – Робер прикрыл глаза руками, провел ими к вискам. Бедняга, он когда-нибудь спит? – Нужно узнать, где и как сунули в соусник эту дрянь. Мог оказаться во дворце кто-то из бывших унаров? Герцог Придд и герцог Окделл не в счет, они были с нами.

– Не готов ответить. – Рокслей с ненавистью глянул на шестипалого уродца. – Это какая-то бессмыслица...

– Господа капитаны гимнетов, – внучек хлопнул рукой по столу, тоненько и трусливо звякнули бокалы, – это ваше дело – следить за тем, чтоб в королевские блюда не попадало ничего лишнего. Сегодня подложили перчатку, завтра это будет яд!

– Ваше Величество, – виконт Мевен поднялся из-за стола. – Будут приняты все меры. Мы просим разрешения немедленно заняться поисками.

– Для того чтобы исполнять свои обязанности, разрешения не требуется, – объявил Альдо. И где только набрался, паршивец? – Отправляйтесь.

Мевен с Рокслеем выскочили за дверь ошпаренными кроликами. Ноздри короля талигойского раздувались, Робер перебирал бахрому скатерти, Дикон то краснел, то бледнел...

– Твою кавалерию, – не выдержала Матильда, – мы обедаем или нет? Кто бы ни подсунул эту дрянь, она не ядовитая, а без сметанного соуса еще никто не околел.

– Забыла про Мупу? – от внучка несло царственностью, как от кобеля псиной. – А вот я помню. Я права не имею забывать. И ты не имеешь, потому что наша жизнь – это жизнь Талигойи.

Взять бы что поухватистей, и по башке! Его жизнь – жизнь Талигойи... Да кому она нужна, твоя жизнь, кроме дуры бабки, дуры девки да Окделла с Эпинэ.

– Тебе голова, только чтоб корону нацепить, нужна? – рявкнула вдовица. – Стал бы отравитель перчатками расшвыриваться. Дикон, этот Суза-Муза кого-то насмерть затравил?

– Судары.... Ва... ше Высочество, – начал Дикон, – в Лаик было... Капитан Арамона...

– Ты так и осталась алаткой, – перебил мямлящего Ричарда внук, – и ничего не понимаешь. Талигойя стоит на крови Раканов. Этот Медуза своим шутовством пытается уравнять короля с олларским прихвостнем.

– Лучше быть алаткой, – отрезала вдовица, – чем дурой. А будешь с памятниками бодаться и могилы разрывать, еще и не так огребешь! Не хочешь, чтоб тебя с Парамоном равняли, не парамонь!

Альдо отшвырнул салфетку. Неудачно – угодил в бокал, тот опрокинулся, покатился по столу, свалился на мозаичный пол, разлетелся вдребезги. Его Величество вскочило и вылетело из комнаты, саданув тяжеленной дверью. Король, твою кавалерию! Матильда рывком пододвинула к себе блюдо с какими-то загибалами. Напрочь остывшими. Сама виновата, нужно было остаться у Левия, а не бежать, задравши хвост, исполнять семейный долг. И сыта была бы, и в дурь очередную не влезла.

– Ричард, герцог Придд, – торопливо произнес Робер, – у вас есть какие-то предположения насчет шутника?

– Имя Сузы-Музы оспаривали шестеро, – пояснил Повелитель Волн, – но все они, насколько мне известно, находятся за пределами столицы. За исключением Ричарда Окделла.

Зря она одернула Альдо при этой твари подколодной! Дику только полезно увидеть сюзерена без перьев, Робер – свой, а Спрут чем меньше видит, тем лучше.

– Я могу предположить, кто был Сузой-Музой, – Ричард зыркнул на однокорытника, как жена на любовницу, – и этот кто-то не торопился объявиться.

– Сузой-Музой может оказаться кто угодно, – герцог Придд двумя пальцами взял злосчастную перчатку и аккуратно положил на блюдо, – кроме Эстебана Колиньяра, разумеется. Герцог Окделл, что случилось с теми уликами, которые нашли в вашей комнате? Вам их вернули?

3

Все вышло предельно глупо, потому что граф Ларак заявился раньше, чем его ждали. Докладывать о гостях в гостинице было не принято, и мерзнущая Луиза предстала пред графом в накинутом на черное дорожное платье плаще Айрис. Несчастный застыл в дверях, созерцая дуэнью в герцогских одеждах. Такой худой и бледный отец и такой круглый, краснолицый сын. Бывает же!

Айрис при виде дядюшки пронзительно захохотала и тут же закашлялась, вцепившись во вскочившую Селину.

– Добрый день, Айрис. Добрый день, сударыня, – граф Ларак подмел пол престарелой шляпой, которой уже ничто не могло повредить. – Я счастлив приветствовать вас в Надоре. Вы не слишком утомлены дорогой?

Утомлена. Как гусыня, которую сунули в корзинку и везут на ярмарку. Дорогу как-нибудь переживет, а дальше на воде мечом писано. Капитанша, стараясь не думать об алой тряпке с гербом Эпинэ и растрепанных волосах, присела в реверансе.

– Благодарю вас, сударь, вы, без сомнения, уже знаете, что...

– Я выхожу замуж за Робера Эпинэ, дядя, – Айрис выставила вперед браслет, словно рапиру. – Мы любим друг друга. Робер – Первый маршал Талигойи, а к алтарю меня отведет Альдо Ракан. Он будет великим королем.

– Дорогая, – голос Эйвона задрожал, неужели он еще и плачет по любому поводу? Совсем как причетник из Кошоне, что шмыгал носом над раздавленными улитками и скисшим молоком, – я так рад за тебя. Брак по любви, что может быть прекрасней, но все так неожиданно. Твоя матушка поражена.

– Я выйду замуж за Робера, – нараспев произнесла Айри. Унимает кашель, и это в первый же день, а что дальше будет?!

– Разумеется, выйдешь, – простонал граф Ларак, – это достойная партия, очень достойная, но пойми. Твоя матушка...

– Злится, что я сбежала, – докончила невеста Повелителя Молний. – Она сама виновата. Я не бабкина шаль, куда бросишь, там и будет валяться. Я и Дейдри с Эдит увезу в Эпинэ, увезу и выдам замуж за графов Савиньяк! Они будут моими вассалами, и они еще не женаты.

– Это было бы прекрасно, – с чувством произнес граф Ларак и тотчас поправился: – Я имею в виду, если ты найдешь сестрам достойных женихов, но, девочка моя, я просил бы тебя не огорчать матушку. У нее слабое здоровье.

– Это у меня слабое здоровье, – отрезала юная нахалка, – и у Эдит, а матушка здорова, только ей не нравится быть здоровой. Ей вообще жить не нравится.

– Айрис, – ну и разговорчик, у бедняги Эйвона, не ровен час, сердце прихватит, – дорогая, я думаю, вам следует пойти переодеться. Селина вам поможет. Кстати, граф, разрешите представить вам мою дочь.

– И мою подругу, – Айрис схватила Селину за руку и подтащила к родичу. – Она вместе со мной и Луизой сидела в Багерлее. Манрики отправили туда Катарину Ариго, а мы остались с ней.

– Ее Величество, то есть госпожа Оллар, писала об этом, так же как и его Величество Альдо, – граф еще разок поклонился. – Ваше мужество, сударыня, равно вашей красоте. Вы – достойная дочь вашей прекрасной матушки.

Издевается? Нет, Лараки на такое не способны. Впрочем, рядом с Мирабеллой и стекляшка бриллиантом покажется, значит, нужно изваляться в пыли, и чем скорее, тем лучше. Луиза осторожно освободилась от чужого плаща, намереваясь бросить его на стул.

– Сударыня, позвольте помочь, – рука в облезлом рукаве перехватила мягкую ткань. – Я так надеялся увидеть вас снова, и вот вы в Надоре. Это огромная радость для нас.

А вот сударыня бы предпочла, чтоб нынешняя встреча была первой. Мирабелла вряд ли забыла визит в особняк Алвы и оказанный ей прием. Любопытно, что скажет вдовица Окделла, узнав, что теперь в доме Ворона заправляет ее сынок: проклянет или потребует пересчитать тарелки и выслать ей опись?

– Благодарю вас, сударь. Боюсь, наше знакомство произошло при весьма странных обстоятельствах.

– Ее Величество, – бедняга забыл, что Катарина сейчас не королева, – во время аудиенции объяснила, что вы выполняли ее распоряжение. Мирабелла... То есть герцогиня Окделл благодарна вам за то, что вы предупредили скандал.

Ай да Катари, выручила! Неважно, что у мягкой киски свои делишки, главное – Луиза Арамона въедет в Надор не как прислужница Алвы, а как доверенное лицо Катарины Ариго. Хорошая позиция, просто отличная.

Глава 3Устричное море399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

– Весла-ать! Весла сушить! Весла-ать! Весла сушить! Весла-ать...

Удары литавр, ритмичное уханье барабана, отрывистые команды. «Влюбленная акула», как могла, спорила со шваном, северным морем, временем. Где-то за пределами сшившего серую воду со свинцовыми облаками горизонта готовится к бою, а может, уже и дерется Вальдес. Где-то ворочаются в беззащитном заливе чужие, полные вековой враждой корабли. Где-то под всеми парусами спешат на подмогу марикьяре, а внутри заточившего галеру заколдованного круга только небо, вода и нетерпение.

– Вижу, – крик дозорного, долгожданный и все равно неожиданный в этом сером плену, – паруса справа по носу!!! Вижу!

Луиджи бросился на бак, на ходу поднося к глазам подзорную трубу. Это было как во сне, когда раз за разом перед тобой проходит одно и то же. Вроде бы просыпаешься, открываешь глаза, и перед ними все тот же кошмар или, наоборот, радость.

Снова серые жемчужины отрывались от горизонта, катились по колышущемуся серому шелку, росли, меняли очертания, разрывая больше не безнадежный горизонт.

Барабан забил чаще, Луиджи ничего не приказывал, так решил палубный теньент. Или Ленуцца. Или сама «Влюбленная акула». Галера рвалась навстречу эскадре, как гончая к охотничьей кавалькаде. К трем кавалькадам!

Марикьяре шли тремя большими колоннами, серебристая полумгла неохотно выпускала из объятий мачты, реи, темные носовые фигуры. Корветы, фрегаты, линеалы кренились под напором ветра, рассекали тяжелую темную воду, вырастая на глазах.

Первым расправлял крылья молодой воин с ястребиной головой, в спину «Крылатому» дышал чудовищный конь, а мористей вытягивалась бесконечной цепью кордебаталия, за которой угадывался арьергард.

– «Зимняя молния»! – завопил Берто, узнавая головной корабль. – Берлинга! И «Алвасете»...

– А не «Прекрасная Рамона»? – подбежавший Марио успел одеться для боя.

– «Алвасете», – теньент вспомнил, что нужно быть степенным. – «Рамона» в кордебаталии, а третий – «Ноймар».

Берто называл имена без колебаний, Он знал всех, угадывал по носовым фигурам и оснастке, только для Луиджи это были просто корабли. Красивые, серокрылые звери, вышедшие на охоту. Хищные, уверенные в своих силах, они шли по следу себе подобных.

– Альмейда! – узнал Ниччи. – Первый в кордебаталии.

– А где ж ему быть? – засмеялся Луиджи. Вообще-то место флагмана в середине колонны или хотя бы в конце первой десятки, но у марикьяре свои правила.

Корабли пошли медленней, на вантах засуетились крохотные фигурки. Не прошло и десяти минут, как эскадра сложила крылья. Огромные линеалы тяжело покачивались среди холодных волн, по стеньгам ползли сигнальные флаги – Альмейда созывал своих адмиралов.

Ветер развевал гюйсы, вымпелы, кормовые флаги[51]. Белые – авангард, черные – кордебаталия, желтые – арьергард.

– Шлюпку на воду!

– Есть шлюпку на воду!

Рыцарь черного дерева был уже совсем рядом. Над головой поднявшего забрало короля реяло его знамя, серебристые отсветы плясали по суровому лицу, казалось, Франциск сосредоточенно морщит брови.

Луиджи прыгнул в шлюпку, следом соскочили Берто и Варотти. Как же без него!

– Весла на воду!

За румпель Джильди взялся сам, он больше не мог только смотреть. Матросы гребли быстро, слаженно, с короткими передышками. После тяжеленных галерных бревен шлюпочные весла казались игрушками. «Франциск» стремительно приближался, превращался в закрывавшую горизонт стену. Пушечные порты нижних палуб были наглухо задраены, чтоб не добралась шалая волна. Перед боем их откроют, и в темные дыры зло и весело глянут изголодавшиеся орудия.

– Баста! – скомандовал Джильди. Весла дружно поднялись, завизжали блоки, кто-то весело ругнулся, кто-то в ответ хохотнул, вниз поплыл штормовой трап.

2

«Кунигунда» взяла на три румба влево. Рулевой, подчиняясь приказу, крутанул штурвал, повторяя маневр. Шван ударился о паруса, с новой силой натянув отсыревшую ткань, «Ноордкроне» пошла быстрее, сзади верной тенью скользнул «Пламень небесный». Если б не случайность, «Огонек» стал бы судьбой Зеппа, но капитан флагмана не смог пройти мимо лейтенанта, как две капли воды похожего на боцмана с «Зиглинды», на которой началась его служба. Шаутбенахт фок Шнееталь заговорил с лейтенантом и понял, что не ошибся. Боцман Канмахер приходился Зеппу дедом.

– Йозев Канмахер-младший принесет мне удачу, – объявил Адольф фок Шнееталь, и его ходатайство было удовлетворено. Это сухопутчики плюют на приметы и не слушают судьбу, а море глупости не терпит и еще меньше терпит лодырей и хвастунов. Путь наверх крут и долог, особенно для боцманского внука. Можно сколько угодно мечтать о том, как ты спасаешь адмирала или сбиваешь вражеский кейзер-флаг[52], но мечты мечтами, а служба – службой. Адмиралом просто так не станешь.

Недовольно бухнул большой колокол, мелкой, раскатистой дробью отозвались барабаны. «Вторая готовность!»

– Можно подумать, нас ждет форменное сражение, – хмыкнул Зепп, давая дорогу матросам-водолеям, окатывавшим и без того сырую палубу водой.

Кожаные переборки офицерских кают были скручены и подняты кверху еще утром, матросские койки убраны в сетки и заперты в кубрике, над шканцами и баком натянуты плетенные из линей сетки. Когда «Ноордкроне» вступит в бой, они удержат обломки мачт и рей, если таковые будут.

– Порядок есть порядок, – скорчил кислую рожу присоединившийся к приятелю Руппи. – Хотя ты прав, все неприятности достанутся Доннеру. Как и вся слава. Лучшее, на что можем надеяться мы, это обстрел фортов у торгового порта.

– Если к вечернему приливу управимся, – не преминул заметить Йозев, – сложностей с высадкой не будет.

– Есть еще второе место, – напомнил Руперт, – южнее военной гавани. А что до сложностей... Нас ждут, Зепп.

Тоже мне новость! Тайну может сохранить моряк, но не купец, а талигойские шпионы хлеб даром не едят. «Случайно прибитый шваном» к талигойскому берегу каданский негоциант своими ушами слышал, как в торговом порту болтали о реквизированных кораблях.

– Если фрошеры будут настолько любезны, что утопят Хохвенде в луже, – пообещал Зепп, – обязуюсь поставить свечку святому Эберхарду и купить пленным бочку вина.

– Не ты один, – подхватил шутку Руппи, – фрошеры утонут в вине. Идет, легок на помине!

Голенастый генерал в роскошном плаще промаршировал на ют. Обветренная физиономия фок Шнееталя скривилась, но Хохвенде это не смутило. Он продолжал что-то объяснять, размахивая перед капитанским носом затянутой в белую перчатку клешней.

– Ну почему я не фрошер, – простонал Руперт, – под коленки и за борт!

– А ему не пора к своим? – Зепп кивнул на север, там, где, выстроившись в две нестройные колонны, ползли невидимые с «Ноордкроне» купцы. – И почему бы нам не сбросить с хвоста это украшение? В бою от этих куриц сплошная маета, пускай подождут у бережка.

– Ледяной не оставит их без присмотра, – скривился фок Фельсенбург. – Он должен убедиться, что Вальдесу до них не добраться. Представляешь, что натворит волк в этаком курятнике?

3

Альмейда стоял, широко расставив ноги, неподвижностью и внушительностью напоминая носовую фигуру. Надеть шлем или хотя бы шляпу марикьяре не удосужился. Занятый своим пистолетом Бреве едва ли доставал верховному адмиралу до плеча. Второй адмирал был хмур и собран, а Филипп Аларкон улыбался, чуть ли не мечтательно глядя вдаль.

– Приветствую вас на борту «Франциска», капитан Джильди, – первым, как и положено, заговорил капитан флагмана. – Волны и ветер да будут к вам добры.

– Благодарю. – Марикьяре не так далека от Фельпа, но об обычаях и приветствиях островитян Луиджи знал не так уж много. – Они вошли в залив.

– Хорошая новость. – Альмейда по-прежнему напоминал статую, но статую, вздумавшую заговорить. – Что вы еще видели?

– В авангарде шестнадцать линеалов, – говоря по чести, отвечать следовало Берто, но теньент за какими-то кошками изображал субординацию, – не самых крупных. От шестидесяти пушек до сорока шести. Два семидесятипушечника. Третий и восьмой. Теньент Салина считает, что восьмой – это может быть Вернер.

– Это было бы слишком хорошо. – Бреве убрал пистолет и вытер руку об отнюдь не адмиральскую куртку. – Сколько их всего?

– Около шестидесяти вымпелов. – Может, Берто был прав и стоило задержаться и сосчитать поточнее? – Идут решительно, прямо к порту. Купцов мы дожидаться не стали.

– Если они вошли в залив, значит, купцы с ними, – заметил Салина, – иначе затея лишается смысла. Без солдат Хексберг не взять. Значит, они есть.

– Есть ли, нет ли, – пожал плечами Берлинга, – но Вальдес уже дерется.

– Вряд ли, – сощурился Аларкон, – наш друг подоспел раньше, чем Кальдмеер вышел к фортам. Все только начинается.

– Пожалуй, – наклонил голову Салина, – но это не повод для задержки. Альмиранте, прошу разрешения отбыть на «Марикьяру».

– Сейчас отбудешь. – Альмейда вытащил флягу, отхлебнул, сунул Салине. – За удачу! Эномбрэдастрапэ!

– Эномбрэдастрапэ! – улыбку командующего арьергардом доброй не назвала бы и собственная мать. – За удачу. Пусть плачут не наши жены!

– Мы вернемся, – пообещал Берлинга, – они – нет! Эномбрэдастрапэ!

– С нами море и с нами ветер. – Филипп Аларкон высоко поднял руку с флягой, прорвавшее облака солнце блеснуло на серебре, выхватив витиеватую надпись «Каммориста, 383». – За удачу! Твое слово, капитан!

– За победу, – сказал Луиджи и едва не подавился чем-то чудовищно крепким. – Эномбрэдастрапэ!

4

«Вижу противника», – передал Доннер. Уже! Они с Руппи ждали этого мгновенья целый день, и все равно все случилось неожиданно, словно под ногами разверзлась пропасть, одновременно ледяная и пылающая.

– Гром и молния! – от хваленого спокойствия Руппи остались одни осколки. – Вот так и начнешь жалеть, что ты не в авангарде!

Большой судовой колокол ударил четырежды. Барабаны забили «Поход во славу кесаря», горнисты, подтянув животы, замерли, ожидая приказа. Сейчас Олаф Кальдмеер махнет бело-синим платком и горны запоют «Победа Дриксен угодна Создателю».

– Господина лейтенанта фок Фельсенбург к господину адмиралу, – прокричали совсем рядом, – срочно.

– Прости, Зепп, – Руппи стиснул плечо приятеля, – зовет. Если что, удачи тебе.

– И тебе тоже, – начал Йозев, но Руперт уже умчался на ют. Зепп подошел к самому борту и уставился в море. Скоро раздастся «Офицерам и матросам занять свои места!», лейтенант Канмахер в очередной раз проверит свои пушки – и все! Другие будут драться, а ему придется смотреть, если только Шнееталь не захочет усилить расчеты нижних палуб за счет верхней.

Ударил колокол сигнальщиков. Очередная новость «От Доннера. Главные силы противника, двадцать один вымпел». Бешеный вышел навстречу со всем, что смог собрать. Доннеру наверняка понадобится помощь, иначе к вечернему приливу просто не успеть. Пусть линеалов у фрошера двенадцать, а остальное – мелочь: фрегаты и корветы, но пушки стоят и на них, нельзя забывать и о брандерах.

– Лейтенант Канмахер, – премьер-лейтенант Ойленбах в новом, с иголочки, мундире довольно улыбался, – у нас с вами сегодня будет неплохой день.

– Да, господин премьер-лейтенант, – оттарабанил Зепп. Ойленбах был отличным артиллеристом, добрым человеком и справедливым начальником, под началом которого служить было бы одно удовольствие.

– Признайтесь, Канмахер, – потребовал Ойленбах, – сегодня вы жалеете о том, что не служите на второй палубе.

– Это так, – признался Зепп, – я сейчас думал о том, что орудийные расчеты тяжелых пушек стоит усилить.

– Вы – хороший артиллерист, Йозев, – кивнул премьер-лейтенант, – я говорю это вам сегодня, перед боем. Молодые люди лучше сражаются, если они уверены в своих силах. Не так ли, молодой офицер?

– Да, господин премьер-лейтенант! – Зепп с трудом сдержал счастливую улыбку: Ойленбах не имел обыкновения хвалить зря.

– Нам скоро будет пора идти к нашим пушкам. – На шканцах мелькнул желтый лекарский кафтан, и артиллерист заторопился к своему приятелю. – Но я говорил с капитаном. Если мне потребуются люди, вы поступите в мое распоряжение. Вы рады?

– Я счастлив поступить в ваше распоряжение, – щелкнул каблуками Йозев, и это действительно было так. Он не подведет добряка Ойленбаха, Шнееталя, Кальдмеера, кесаря.

– Что ж, до встречи.

Артиллерист исчез, Руппи не возвращался, снова отзвонили сигнальщики, по стеньгам поползли флаги – оранжевые и красные. «Всем убавить парусов», – велел флагман, – «Каравану лечь в дрейф». «Арьергарду охранять караван».

«Ноордкроне» быстро и легко освобождалась от лишних парусов, замедляя бег. Кому-то из кордебаталии повезет принять участие в бою, не в тупой стрельбе по каменным стенам, а в настоящей морской баталии. Линия против линии, корабль против корабля, хотя, если повезет, Вальдеса можно взять и «в два огня».

– Проклятье, – по всем признакам Руппи был близок к убийству. – Ты представляешь, что мне приказано! Я должен проводить эту свинью собачью к купцам и оставаться с ним, пока не будет сигнала «К высадке».

– Ох ты, – огорчился Зепп, – что же это?

– Олаф боится, что этот гроссе потекс запутается в сигналах, – шепнул приятель, – и все изгадит. Вообще-то это правильно, но почему именно я?!

Глава 4Дорак и Ракана (б. Оллария)399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

Марсель Валме был искренне рад встрече с графом Тристрамом. Граф был далеко не столь счастлив, но проявил понимание и без возражений проследовал в гостиницу «Крылатый баран». Не стали буянить и две дюжины вояк в странного вида мундирах, с готовностью отдавшие оружие брату генерала Шеманталя. Это, без сомнения, характеризовало их с лучшей стороны. Или не их, а Орельена с его адуанами, поймавшими курьера, который мог помериться ушами с самим дуксом Андреатти.

Обладатель выдающихся органов слуха стремился к Фоме. В его сумке, помимо всякой ерунды, обнаружилось письмо, уведомлявшее урготского герцога о скором приезде полномочного посла Талигойи графа Джона-Люка Тристрама. Такую персону было грех пропустить, и ее не пропустили.

Марсель два дня подряд вставал с петухами, глотал отвратительный шадди и болтался в обществе Шеманталя под сенью мокрых дерев, поджидая бывшего секунданта Ги Ариго. Жертвы оказались не напрасны – господин посол был встречен со всеми возможными почестями, хотя это его отнюдь не порадовало. В Нохе, во всяком случае, Джон-Люк волновался заметно меньше.

– Вы часто вспоминаете ваших покойных друзей? – полюбопытствовал Валме, заворачивая коня в гостеприимно распахнутые адуанами ворота.

– С тех пор произошло слишком много событий, – промямлил гость. Он по-прежнему не рвался обнажать шпагу за ту сторону, на которой родился. Это было разумно. И противно. Тристрам вместо дядюшки Шантэри! Фу...

Виконт вытащил часы. Как он и думал, приближалось время обеда. Марсель с сомнением посмотрел на несостоявшегося посла. Даже если Тристрама придется повесить, это никоим образом не является поводом его не кормить.

– В «Баране» вполне сносная кухня, – Валме кивнул адуану, и тот услужливо взял посольского коня под уздцы. – Кэналлийского не обещаю, но вина Савиньяка тоже неплохи.

– Откуда вы взялись? – Тристрам явно не принадлежал к числу поклонников местных сортов винограда. – Я полагал, вы в Фельпе или Валмоне.

– К сожалению, не могу ответить вам любезностью на любезность, – признался Марсель, устраиваясь за чистеньким столом, – ибо на ваш счет до недавнего времени не полагал ничего. Тем не менее мы превесело проведем время. Вы мне расскажете, что происходит в Олларии, а я вам поведаю о бордонских красотках и бегающих башнях.

– У меня частное дело в Урготе, – Джон-Люк Тристрам угрюмо покосился на расположившегося у дверей адуана. Адуан чесал за ухом Котика. Котик улыбался. Милое животное, и так любит пряники.

– Прелестная группа, – заметил наследник Валмонов, – я подумываю о том, чтоб завести парочку варастийских волкодавов. Они очень понятливы и неприхотливы. Возвращаясь же к нашему разговору, вынужден заметить, что частных дел у полномочных послов не бывает. Ваше – не исключение. Кстати, не просветите меня на предмет странного создания на вашем плече?

– Это Зверь Раканов, – Джон-Люк на глазах становился все более и более хмурым, – герб Его Величества Альдо Ракана.

– Оно, в смысле величество, рискует стать посмешищем, – предупредил Марсель. – Свиноголовые существа редко вызывают уважение, а с крыльями и щупальцами тем более.

– Этому символу несколько тысячелетий, – вяло обиделся Тристрам.

– Ну и что? – не понял Марсель. – Птице-рыбо-дева тоже не молоденькая и все равно дура. С возрастом, мой друг, никто не хорошеет. Вы что-то хотите сказать?

– Я еду в Ургот по приказу признанного Церковью и многими державами короля. Вы меня задерживаете, принуждаете свернуть. По какому праву?

– Зачем оно вам, это право? – зевнул Валме. – У меня в десять раз больше людей, чем у вас, вот и все. Хозяин!..

– Виконт, – на лице Тристрама проступили красные пятна, которые ему удивительно не шли, – вас никогда не волновало ничего, кроме вашей персоны, моды и дамских прелестей, так...

– А теперь волнует. – Марсель повернулся к подбежавшему трактирщику. – Любезный, подайте сырный суп-пюре и тушеного зайца с черносливом. Вино то же, что вчера.

– Слушаюсь, сударь, – бараний заправила опрометью бросился на кухню. Он был неплохим поваром и славным человеком. Куда более приятным, чем сидящий рядом с Марселем.

– Господин капитан, – Орельен Шеманталь с маху опустился за стол, – мы открыли шкатулку с письмами. Вот они.

– Замечательно, – Марсель глянул на облепленные печатями бумаги. Верительные грамоты он опознал сразу же, кроме них было еще два послания. Фома читал письма к Ворону, а капитан Валме читает письма к Фоме. Как справедлив этот мир.

– Виконт, – начал Тристрам, – я должен вам заявить со всей определенностью...

– Я вас внимательно слушаю, – заверил Марсель, поддевая хлебным ножом печать с четырехглавым чудищем, но собеседник отчего-то замолчал. Марсель немного подождал и развернул письмо. Почерк был довольно красивым.

«Возлюбленный брат наш, Фома», – начало было многообещающим. Принц со Зверем набивался в родственники к герцогу с золотом. Валме поправил воротник и изготовился читать дальше.

– Сударь, – возопил несостоявшийся посол, – что вы себе позволяете?! Меня ждет Его Величество герцог Урготский.

– Не переживайте, – Марсель отправил в рот парочку оливок, хотя есть, говоря по правде, хотелось не слишком. – Его Величество Фома предоставил мне определенные полномочия, так что, вскрывая письма, я не совершаю ничего предосудительного.

– И все же я требую объяснений, – шпаги у Тристрама больше не было, иначе он вел бы себя тише. Виконт подмигнул Орельену:

– Займите нашего гостя, пока я ознакомлюсь с корреспонденцией. Граф, этот молодой человек знает множество занимательных историй про одного весьма примечательного вора. Они вам понравятся.

Джон-Люк набрал воздуха, готовясь к достойному ответу. Воистину дипломата из него не выйдет, дипломаты отвечают сразу. Марсель подхватил добычу и перебрался вместе с ней и оливками поближе к камину. Его не то чтоб знобило, но рядом с огнем он всегда чувствовал себя уютней.

«Наши державы самим Создателем предназначены для того, чтоб главенствовать в Золотых землях, – писал самозваный братец Фомы. – Было бы уместным скрепить наш союз браком. Мы наслышаны о прелести и уме урготских принцесс, и мы просим брата нашего Фому...»

Каков он, этот Ракан, которому все равно, на ком из сестер жениться? Он ни разу не видел ни Юлию с ее гаданиями и баронами, ни Елену, улыбавшуюся, когда любая другая превратилась бы в фонтан слез. Елена и дорвавшийся до власти подонок! Да за одно это Альдо надо утопить к зубаньей бабушке, как выражается незабвенный Дерра-Пьяве.

«В знак того, что наше предложение принято, мы просим вернуть Талигойе древнюю реликвию, находящуюся на хранении у Вашего величества, – требовал жених. – Исполнение нашей просьбы мы расценим как...»

Дальше шла обычная дипломатическая мура. Второе письмо и вовсе предназначалось принцессам. Эдакое кукареканье, пересыпанное сахаром и миндальной крошкой. Засевший в Олларии петух явно воображал себя пупом земли. Это было бы смешно, если б не Алва, положивший шпагу перед одним ничтожеством, спасая другое. Марсель с трудом подавил желание швырнуть раканью писанину в камин.

Образцы монаршего почерка и печатей могли пригодиться, как и верный вассал Повелителей Скал. Начесать шерсти можно даже с паршивой овцы, если знать, с какой стороны заходить. К столу Валме вернулся одновременно с притащившим первый поднос трактирщиком.

– Сударь... – Марсель зачерпнул из супницы, распробовал и кивнул трактирщику. – Очень недурно, рекомендую... Я прочитал ваши письма и вынужден вас огорчить. В Урготе вам делать нечего. Граф Шантэри прекрасно справляется с обязанностями посла, а дочери Фомы никогда не свяжут свою судьбу с человеком, на гербе которого изображены свиные головы. И это не говоря о том, что, называя себя братом урготского герцога и при этом добиваясь руки его дочерей, Альдо Ракан является или лжецом, или же извращенцем.

– Я не узнаю вас, Валме, – на физиономии Тристрама застыло выражение человека, уснувшего в постели любовницы, а проснувшегося на одной подушке с бабушкой жены.

– Не узнаете? – Марсель отправил в рот еще одну ложку сырного супа. – Это доказывает лишь вашу ненаблюдательность. Оставим эту тему. После ужина господин Шеманталь препроводит вас и ваших солдат в Тронко. Или до ближайшего дерева.

– Что? – Тристрам оттолкнул миску со злополучным супом. – Что вы сказали?

– Только то, что у вас, как и у любого на грешной земле, есть выбор. Либо вы говорите, что за реликвии ищет Ракан, мне. Либо сообщаете это закатным кошкам. Они, как известно, еще любопытней обычных.

– Меч Раканов, – выдавил из себя Тристрам. – Фердинанд отдал его Ворону.

Вот оно что! Клинок с лиловым камнем, осенние лилии, скрипки маэстро Гроссфихтенбаума, кричащие о неизбежности... За какими кошками Алве понадобились реквиемы? Деньги девать некуда было?!

Марсель Валме вытащил пистолет и аккуратно положил рядом с собой.

– Граф Тристрам, надеюсь, вы будете столь любезны, что после обеда расскажете мне о господине Ракане и его приятелях все, что знаете или хотя бы слышали. Хозяин, нам понадобится отдельная комната и шадди.

2

Разумеется, слуги ничего не знали, не видели и не слышали. Никого, хотя бы отдаленно похожего на обитателя Лаик, ни Ричард, ни Валентин не опознали. Все караулы стояли на месте, гимнеты клялись, что видели только слуг и придворных, хотя Суза-Муза не подряжался ходить в малиновых штанах и звенеть бубенцами.

– В конце концов, это становится глупым, – выразил общее мнение Дэвид Рокслей. – Не знаю, чего добивался этот мерзавец, но дураками он нас уже выставил.

– Формальный вызов... – виконт Мевен с отвращением глянул на люк, через который из кухонь в буфетную поднимали кушанья, – только кому? Его Величеству, кому-то из нас или же всем?

– Герцог Окделл как-то вызывал семерых, – Робер подмигнул нахохлившемуся Дикону, – а нас, если исключить Ее Высочество, шестеро. Граф не столь уж и смел.

– Я не видел дуэли одного и семи, – Мевен слегка поклонился Ричарду, – но бой четверых и одного четверых не украсил.

– Семерной дуэли не видел вообще никто, – вмешался разглядывавший натюрморты с дичью Придд, – потому что ее не было. Был бой семерых против двоих.

– Герцог Придд! – и кто только придумал, что Скалы спокойней Молний?

– Герцог Окделл? – на губах Придда играла любезная улыбка. – Вы хотели сказать, что если один равен четверым, то бой двоих и семи становится боем пяти и семи, что уже не требует особого мужества?

Робер как-то успел оказаться на пути Дикона и подхватить его под руку.

– Рокслей, Мевен, – вот только оскорблений действием нам тут для полного счастья не хватало, то-то Медуза возрадуется, – слуги ничего не видели, но что-то могли заметить гимнеты. Герцог Придд, я могу вас попросить описать караульным ваших однокорытников? Возможно, кто-то из них был здесь.

– Да, Монсеньор. – Рокслей все понял и понял правильно. – Герцог Придд, мы будем вам весьма признательны...

– Разумеется, я пойду с вами и выполню свой долг, – поклонился Придд. – Герцог Эпинэ, я всегда к вашим услугам. Герцог Окделл, я ошибался. Меня подвела память. Это был бой не двоих, а полутора.

Дикон дернулся, но Робер с силой сжал локоть оскорбленного эория.

– Герцог Окделл, я хотел бы, чтоб вы оказали такую же услугу Карвалю и мне!

Мевен с Рокслеем взяли Придда в клещи, Спрут не сопротивлялся, зачем? Если Дикон не выдержит и нарушит эдикт, виноват будет он и только он. Валентин окажется оскорбленной стороной, ведь он не произнес ничего предосудительного. Повелитель Волн просто рассуждал о поединках.

– Это он, – бросился в бой Дикон, едва только закрылась дверь, – Спрут! Граф Медуза... Он ведь в Лаик графом был.

– Дикон, это не может быть Придд. Мы все время были друг у друга на глазах. Начиная с совета Великих Домов. Блюда подняли из кухни и принесли в столовую. Подложить перчатку мог разве что тот, кто снял крышку, но для этого нужно иметь руки фокусника.

– Ты, – Дикон аж задохнулся, дурачок, какой же он дурачок, – ты поверил этой твари?!

– Успокойся, – прикрикнул Иноходец, – и подумай. Ты этого не делал, у других не было даже такой возможности. Среди нас Сузы-Музы нет, если, конечно, он действует один.

– Робер, – мальчишка продолжал бушевать, – кроме Придда некому. Из Лаик здесь только он и я.

– Это не обязательно унар или слуга. – Эпинэ разжал пальцы, но занял стратегическую позицию между Повелителем Скал и дверью.

– Тогда кто?! – Окделл выглядел совершенно ошарашенным. Он не должен встречаться с Приддом, искренности с подколодностью не по пути.

– Да кто угодно! – пожал плечами Иноходец. – Ты кому-то рассказывал эту историю?

– Рассказывал, – сдвинул брови Дикон, – в Надоре, в Сакаци и еще в гостинице, после войны...

– Кому, если не секрет?

– Савиньякам, – Дикон запнулся, но все же сказал: – И герцогу Алва.

– О них можно забыть, – беспечно махнул рукой Робер, – если только они не поведали о несчастьях Арамоны еще кому-то. Двадцать человек на разные голоса пересказывают один и тот же анекдот, чего удивляться, что кто-то решил сыграть в Сузу-Музу. Отличный способ отвести от себя подозрения, а заодно лишний раз стравить тебя с Приддом. Ты – Повелитель Скал, тебе возглавлять коронационную процессию, Дикон, поэтому ты должен быть на ногах и не в Багерлее.

– В Багерлее?! – понятно, юный олух и думать забыл о предупреждениях.

– Если ты нарушишь эдикт, Альдо будет обязан тебя наказать. – Если Дика не проймет этот довод, его не проймет ничто. – Подумай, в какое положение ты поставишь короля.

– Да, – Дикон виновато улыбнулся, – я понимаю. Спасибо, что ты меня остановил.

Пронесло! Но Придд идет на ссору. Осознанно, хладнокровно, расчетливо. Его нужно унять, но как? Откровенный разговор не поможет, Спрут вывернется...

– ...немыслимо, – Мевен начал свою тираду еще за дверью. – Это совершенно немыслимо!

Отправленная к гимнетам троица ввалилась в буфетную, прихватив с собой Жуайеза Нарди, недавно назначенного гимнет-теньентом.

– Вот, – Рокслей сунул в руки Робера какой-то том. – Ты только полюбуйся!

Эпинэ полюбовался. Это была «Караульная книга», в которой под записью Нарди о приеме дежурства размашистым, но изящным почерком было начертано:

«15 день О.М. 399 К.С. Два часа пополудни. Проверил состояние караулов и выучку именуемых гимнетами глухарей и остался весьма доволен и тем и другим. Суза-Муза». Далее следовала лихая роспись, заверенная личной печатью с уже знакомым Роберу гербом.

Злокозненный «граф Медуза», пробравшись во дворец, своей неуловимости не утратил. Равно как и наглости.

– Не понимаю, – взвыл Рокслей, – в гимнетской толчется уйма народу, его не могли не заметить.

– Арамона тоже не понимал, – утешил вассала дома Скал Повелитель Волн.

3

Джон-Люк Тристрам понуро поплелся к выходу. На пути несостоявшегося посла мирно лежал Котик. Посол остановился. Котик перевернулся на пузо, поднял голову и показал зубы. Тристрам прирос к полу, Марсель отхлебнул шадди.

– Прошу меня простить, я совсем забыл... Котик пускает через порог лишь достойных доверия. Эй, кто-нибудь!

– Тут! – Орельен Шеманталь, что-то на ходу дожевывая, вырос на пороге. – Забрать?

– Да, мы закончили. Граф вел себя вполне разумно, но, боюсь, он впадает в меланхолию. Попробуйте развлечь его байками про вашего вора. Кстати, настоятельно рекомендую вам их записывать. Дидерих безнадежно устарел...

– Я рассказал все, что вы хотели, – проблеял Тристрам, убедительно доказав, что ему самое место в «Баране».

– Возможно, мне захочется чего-нибудь еще. – Если в Олларии остались только тристрамы, придется пить средство от несварения. – Орельен, держите его под рукой. Если вздумает удирать, бейте по ногам.

– Понял. – Шеманталь вывел позеленевшего «гостя» и прикрыл дверь. Котик зевнул и перебрался к столу.

– Хорошо мы его напугали, – виконт Валме потрепал лохматую башку и был немедленно обслюнявлен. Марсель пихнул собаку под кресло, допил шадди и принялся за подсчеты.

Отловленный господин Тристрам ехал быстро, если б так пошло и дальше, он бы за неделю добрался до Урготеллы. Вряд ли Фома возрыдал бы на груди нового посла, но «брат Альдо» старого пройдоху не знает. Брат Альдо полагает, что брат Фома все бросит и падет в раскрытые объятия вместе с дочерьми. Так... Отведем на падение два дня, а на обратную дорогу – двенадцать-тринадцать.

– В четырнадцатый день Зимних Скал, – объявил Валме храпящему Котику, – его свиноголовое величество вымоет уши и сядет у окошка ждать ответа. И оно его получит.

Дрыхнущий Котик и ухом не повел. Любопытно, что будет, если представить его с Эвро. Дети левретки и варастийского волкодава, удайся они ростом в папеньку, а норовом в маменьку, будут чудищами почище пресловутого Зверя. Бросать Котика было жаль, но уважающий себя хлыщ такого пса не заведет. И с прямыми патлами разъезжать не будет.

Репутация – великая вещь! В Тронко он въехал на имени Ворона и папенькиных заслугах, в раканьей Олларии придется запрягать старые грешки, благо их хватало. Валме снял куртку, потом стащил рубаху и подошел к зеркалу. Паршивому – что еще ожидать от гостиницы, но виконту хватило и такого.

Увиденное наполнило душу сразу и радостью, и досадой. До отъезда в Фельп Марсель вел затяжную войну с фамильным животом, то отступая под его напором, то отгоняя ненавистное пузо на исходные позиции. Теперь брюхо было побеждено, но его отсутствие выдавало виконта с головой. Любой, знавший наследника Валмонов, поймет, что оный наследник болтался где угодно, но не в сытой Урготелле. Придется носить под рубахой стеганый жилет, который еще нужно найти. Мужчин это обманет, а дам? Менять привычки нельзя, значит, возникнут обстоятельства, в которых он будет вынужден предстать перед дамами без рубахи. Марианне еще можно что-то соврать, но графиня Рокслей? А не нанести вдове визит вежливости неприлично, тем более что Дженнифер должна многое знать.

Кстати, он же должен привезти из Ургота презенты! Марсель тихонько взвыл, заставив Котика вскочить, после чего засел за письма.

«Дражайший отец! К моему глубочайшему сожалению, я не могу встретить с Вами Зимний Излом, как намеревался. Ненастье вынудило меня поехать в обход, о чем я глубоко сожалею. Тем не менее я прочитал ваше последнее письмо и был весьма огорчен, что разминулся с навестившим Валмон другом...»

Обычно сыновние послания давались виконту с трудом, но на сей раз перо порхало по бумаге, как бабочка над азалией. Папенька чуял вранье и недомолвки нутром, сейчас это пришлось как нельзя кстати. Не то чтоб Марсель опасался, что Шеманталь не доберется до Валмона и потеряет по дороге господина Тристрама, но береженого и судьба бережет, а родителя такое письмо позабавит. Виконт подмигнул самозабвенно чесавшемуся Котику и начертал: «Я посылаю вам к праздникам совершенно изумительную собаку. Не сомневаюсь, она станет вашей любимицей после того, как вы выведете насекомых и отучите ее разрывать клумбы. Доставивший животное курьер поведает вам его историю, очень поучительную. Вкратце она такова. Я обрел Графа (увы, некоторые сукины дети получают неподобающие им клички, как то: Маршал, Посол, Герцог, Принц) на Урготском тракте. Пес показался мне забавным, и я его перехватил.

Последний владелец предназначил Графа в подарок герцогу Фоме и его дочерям, но я, проведя значительное время при дворе Его Величества и зная Их Высочества, счел, что подобный презент вызовет больше недоразумений, чем радости. Их Высочества предпочитают певчих птиц, а Ее Высочество Елена к тому же не переносит собачью шерсть. В довершение всего Его Величество Фома несколько мнителен, а в Олларии, как я слышал, обнаружена болезнь, передающаяся через собак.

Разумеется, я напишу Его Величеству Фоме и Ее Высочеству Елене о допущенной мной вольности, но не сомневаюсь, что мои действия будут поняты правильно. Пользуясь случаем, прошу вас выслать в Урготеллу рассаду ваших новых астр, о чем просит наш дорогой Шантэри. Увы, состояние здоровья препятствует его возвращению. Чтобы хоть как-то его утешить, я оставил ему своего куафера, портного, камердинера и почти все свои вещи, в том числе ларцы для писем и маникюрных наборов. Поскольку дела настоятельно призывают меня в Олларию, прошу прислать мне взамен оставшихся в Урготелле слуг кого-нибудь из достойных доверия валмонцев.

Я буду ждать их в гостинице «Крылатый баран», о расположении которой вам сообщит мой курьер. У меня не столь уж много времени, я намерен добраться до столицы не позднее пятнадцатого дня Зимних Скал.

Остаюсь любящий и преданный ваш сын Марсель виконт Валме.

Прошу вас поцеловать руку маменьке и обнять за меня моих братьев.

Писано в 15-й день Осенних Молний в присутствии талигойского посла при урготском дворе».

Почтительный сын с удовольствием перечитал написанное, потянулся, зевнул не хуже волкодава и вновь взялся за перо. Оставалось написать Фоме и принцессе Елене...

Глава 5Хексбергский залив399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

– Господин адмирал, от Доннера: «Вальдес обходит с наветра», – все еще не веря своему счастью, доложил Йозев.

– Хочет пройти нас справа и выиграть ветер, – проворчал под нос Кальдмеер. – Только дурак поверил бы, что Бешеный станет отсиживаться под прикрытием батарей и ждать, пока его разделают, как сидячую утку.

Фок Шнееталь не ответил ничего, Зепп – тем более. Юноша чувствовал себя свиньей, но свиньей самой счастливой в мире. Еще бы, ведь он заменил Руппи, вынужденного возиться с сухопутным генералом.

Нет, Йозев ничего для этого не делал, просто Шнееталь вызвал его на ют и рассказал адмиралу про деда и про то, что старший артиллерист весьма доволен лейтенантом Канмахером. Ледяной неожиданно тепло улыбнулся. «Что ж, – сказал он. – Вряд ли на верхней палубе сегодня будет большая нужда в офицерах-артиллеристах, а старина Ойленбах как-нибудь обойдется». Судьба Зеппа была решена. До возвращения Руппи.

– От Доннера, – вновь передали по шканцам. – Вальдес уклоняется к югу.

– Господин адмирал, – начал Зепп.

– Я слышал, – командующий слегка пожевал губами. – Он идет туда, где намечена вторая высадка. Умница! Что ж, мы можем не бояться слишком легкой победы. Йозев, передать Доннеру: «Авангарду перехватить и атаковать противника». Трем первым кораблям кордебаталии: «Присоединиться к авангарду». Передать арьергарду: «Каравану ждать приказа». Ну, а мы займемся фортами.

На шканцах было свободно и тихо: офицеры, канониры, палубные матросы ждали на своих местах, а у Зеппа, как назло, из головы вылетело имя второго корабля кордебаталии. Первым идет «Западный ветер», третьим – «Счастливый случай», а вторым?!

Четверо сигнальщиков при виде адъютантской повязки[53] вскочили и вытянулись в струнку.

– Приказ адмирала, – выпалил Зепп, – Доннеру. Флагман приказывает остановить Бешеного. Флагман передает авангарду три головных корабля кордебаталии. Купцам ждать.

– «Приказ адмирала командующему авангардом, – повторил второй лейтенант Блаухан. – Флагман приказывает перехватить и атаковать противника. Флагман передает в авангард «Западный ветер», «Солнечное сияние» и «Счастливый случай». Каравану ждать сигнала флагмана». Все!

Конечно же «Солнечное сияние», и как он мог забыть!

– Все верно, господин второй лейтенант. Благодарю.

Какой же молодец Блаухан! Хотя на «Ноордкроне» дураков просто не может быть. А теперь – назад, к адмиралу.

Зепп мчался назад, то и дело задирая голову – полюбоваться на ползущие вверх стеньговые флаги. Флаги, поднятые по переданному им приказу. Расшалившийся ветер весело трепал разноцветные полотнища, словно радовался, что три корабля сейчас прибавят парусов и начнут нагонять авангард.

– Спасибо, Канмахер, – буркнул адмирал, разглядывая в трубу устье Хербсте. Желтые речные воды мешались с серыми морскими; невысокие мутные волны наползали на блеклый песок. Берег казался близким и беззащитным, но отмели и подступавшие к самым дюнам болота стерегли его не хуже фортов.

Ровные скучные дали были такими одинаковыми, что казалось, «Ноордкроне» стоит на месте, а вместе с кораблем остановилось и время. О жизни, о движении, о будущем напоминали только плеск волн, поскрипывание снастей да нетерпеливый стук сердца. Зепп, стараясь не переминаться с ноги на ногу, стоял у борта, ожидая приказа, но Кальдмеер ничего не приказывал, а Вальдес все не объявлялся.

Лейтенант успел возненавидеть высохшие тростники и горбатые, не желающие кончаться дюны, когда налетевший справа ветер принес отдаленный гром. Пушки! Судя по звуку, Доннер и Вальдес «приветствовали» друг друга с дальней дистанции.

– Адольф, – голос адмирала был скучным, словно он готовился не к сражению, а к приборке, – что вы скажете о ветре? Он меняется, не правда ли?

– Меняется? – шаутбенахт поднял голову, словно принюхиваясь. – Мне так не кажется, впрочем, в Хексберг ветра вечно гуляют.

– Я знаю, куда мы пришли, – хмуро бросил Кальдмеер, продолжая вглядываться в унылые берега. Шнееталь отлучился, потом вернулся, пушечный рев становился все громче, показались форты. Кальдмеер опустил трубу.

– Господин капитан, – адмирал недоволен, но чем? – через полчаса открываем огонь. Приготовьтесь.

«Мы готовы, – едва не закричал Йозев, – мы очень хорошо готовы. И сейчас мы это покажем...»

2

На потемневшее серебро легли грязно-желтые полосы. Энтенизель. Те самые островки, меж которых утром пряталась «Акула». Пришли! То есть почти пришли. С палубы «Франциска» можно было разглядеть лишь море, дюны да Хитрый мыс, с которым поравнялся первый корабль авангарда.

Альмейда давно перестроил флот в боевую линию, но адмиралы по-прежнему вели свои эскадры сами, вопреки всем дриксенским и гайифским правилам. Как там звали бедолагу с жуткой фамилией, который написал книгу по стратегии? Пфейхтайер? Кажется, так...

Фельпец до боли вглядывался в горизонт, на мачтах «Рамиро Отважного» сигналов еще не подняли, дальше было не разглядеть, и Луиджи опустил трубу. Если ждать слишком сильно, время замрет, нужно отвлечься, отвернуться, подумать о другом, хотя бы о том, как стремительно «Франциск» из коня становится львом.

Восемь десятков недобрых бронзовых зверей потягивались и ворочались, предвкушая охоту, а покончившие со ствольными пробками артиллеристы высвобождали и расправляли тали. Банники и пыжевники уже лежали справа от пушек, и теперь здоровенные парни в кожаных безрукавках таскали ломы, гандшпуги, ворочали корзины с пороховыми картузами, ядрами, картечью, метались между пушками, развешивая плетенки с пыжами.

Берлинга, ловко обогнув мыс, лег на новый курс. Скоро дриксенцы увидят врага, по их расчетам находящегося за тысячи хорн.

– Это будет неприятно, – пробормотал фельпец, не отрывая взгляда от мачт авангарда.

– Что вы имеете в виду, капитан? – Филипп Аларкон ждал сигнальных флагов не меньше Луиджи, что не мешало марикьяре слушать и слышать.

– Дриксенцы будут поражены, – пояснил Джильди, – неприятно.

– Без сомнения, – подтвердил капитан-командор. – Кесарь сегодня выплюнет больше, чем проглотил, намного больше.

Аларкон говорил о гайифском золоте, купившем войну и измену. Сколько выложил Дивин? Сколько стоит дриксенский флот? Всяко дороже, а уверенность в себе цены и вовсе не имеет. После сегодняшнего провала «лебеди» взлетят не скоро.

– Хороший ветер, – на правах старого приятеля шепнул Альберто, – полчаса, и мы в заливе. Они увидят нас, мы – их, вот и посмотрим, кому – вино, кому – вода!

– Ты еще сомневаешься? – улыбнулся Луиджи. – Вот уж не думал!

– Мы правы, – глаза марикьяре нехорошо блеснули, – морские боги с нами. «Гуси» заплатят и за хозяев, и за союзников.

Пальцы настырно тянулись к подзорной трубе, но фельпец заставил себя смотреть, как палубные матросы ставят меж орудий бочки с водой. Фитили еще не горят, а ненависть уже тлеет, еще немного, пламя вырвется наружу и бросится на дриксенские корабли. Сегодняшний день надолго запомнят и в кесарии, и в Талиге. Жаль, в схватке парусных флотов галерам делать нечего, но вот купцы, про которых столько сказано... Почему б не заняться ими? Разумеется, не сейчас, а ближе к концу схватки, когда они с Рангони будут не нужны.

Мысль о том, что их помощь больше не понадобится, Луиджи постарался отогнать подальше. Встречая Альмейду, Джильди боялся не увидеть боя вообще. Их могли запросто сплавить в Штернштайнен, но адмирал решил, что во время боя сигнальные флаги не вполне надежны, и оставил «Акулу» себе, а «Ворона» – Берлинге. Будь здесь Дерра-Пьяве, торчать бы ему при Салине, но коротышка нынче плещется в теплых водах; удачи ему, где б он ни был. Удачи ему, и всем им, а в первую очередь – Вальдесу. Только б уцелел, а там пусть болтает, что хочет!

Капитан не утерпел, глянул на плывущие мимо борта болота: подгоняемая попутным ветром, эскадра шла быстрее искавших ее утром галер, вынужденных с этим ветром спорить, но одно дело – спешить на помощь, и совсем другое – сдерживать Кальдмеера с его оравой.

– От Берлинги! – выкрикнул Берто. В отличие от Луиджи, марикьяре не играл с судьбой в поддавки, а словно бы слился с подзорной трубой. – Альмиранте! Противник прямо по курсу.

Капитан Джильди перевел дух и с чувством выполненного долга припал к окуляру. На мачтах исчезавшего за мысом «Победителя дракона» лихо трепыхались два флага – синий и белый, а вверх ползли еще шесть: «Противник в дрейфе».

– Купцы, – Аларкон с силой сложил трубу. – Ждут, когда им дорогу расчистят.

Конечно, купцы. Дриксенский адмирал не ляжет в дрейф на полпути к цели, а вот оставить у входа в залив негоциантов, чтоб под ногами не путались, – запросто.

– Вальдес еще трепыхается, – капитан «Франциска» изо всех сил старался скрыть облегчение, – собака бешеная!

– Передать назад: «Прибавить парусов, – коротко бросил Альмейда, – следовать прежним курсом».

– Паруса ставить! – Аларкон вдруг мучительно напомнил Муцио: то же обманчивое спокойствие, в которое верят лишь чужие. – Все по местам!

Резкий свист дудок, хриплые, возбужденные голоса, шарканье, короткие, злые смешки.

– Марсовые – к вантам! По марсам и салингам!

Люди взлетают по натянутым струнам вантин, только голые ступни мелькают. Времени терять нельзя. Берлинга видит дриксов, значит, и они видят его. Или, если совсем уж разоспались, вот-вот увидят. Пока передадут на флагман, пока там поймут что к чему, пока развернутся... Бедные негоцианты!

– По реям!

Стремительные тени расползаются по марсам и брам-реям, слегка придерживаясь за «выстрелы»[54]. Серое небо, серые паруса, серые куртки матросов... Внизу – доски палубы и ледяные волны, сырой ветер играет с хрупкими фигурками, жизнь от смерти отделяет лишь тонкое, мокрое бревно, но марикьяре держатся так, словно за спиной у них крылья.

– Отдавай, пошел шкот! С марсов и салингов долой!

Паруса поставлены, все целы. Пришпоренный шваном «Франциск» бросается вперед, а за флагманом, чуть промедлив, рвется «Звезда Талига». Закатные твари, какой дурак сказал, что под парусами ходят бездельники?

– Отлично! – рука Альмейды в алой с молнией перчатке ложится на эфес, за спиной первого адмирала нет кинжала, он остался в стене каюты. До победы или до смерти! – К бою быть готовым!

– К бою быть готовым! – повторяет Аларкон. – Ждать приказа. Фитили приготовить!

У орудий офицеры торопливо повторили канонирам:

– Ждать приказа. Фитили приготовить!

Суета шквалом пронеслась по кораблю и схлынула, уступив место злому, готовому взорваться бурей покою. По опустевшим палубам прошли пожарные матросы, скатывая водой и без того сырое дерево, громко и зло завопила пронесшаяся над самым кораблем фрагатта. Офицер-артиллерист проводил птицу взглядом и сложил на счастье четыре пальца. Люди молчат, вслушиваясь во все еще далекую канонаду. Скрипят снасти, веселится, заигрывает с волнами шван, да поднимается на горизонте странная гора, давшая имя городу и заливу.

– «Меня видят»! – передал флагами Берлинга. – «Иду в бой».

– Теперь скоро, – Филипп Аларкон улыбнулся раскрасневшемуся Берто, – теперь уже скоро.

Тайна перестала быть тайной. Что чувствуют дриксы, завидев чужие паруса? Ненависть? Страх? Отчаяние? Или жажду боя?

– Капитан Аларкон! – бросает Альмейда. – Поднять штандарты! Пусть видят, кто идет, и зачем! Эномбрэдастрапэ!

– Эномбрэдастрапэ! – Аларкон махнул рукой флагманским музыкантам. – Эномбрэдасоберано!

Это не было ни талигойским гимном, ни молитвой. Из барабанного рокота и медного звона свивалось нечто дикое, неистовое, древнее и беспощадное, как гроза, шквал или смерч. Варварская музыка заставляла колотиться сердце, в висках стучала кровь, перед глазами в бешеном хороводе неслись крылатые огненные призраки, а по фалам ползли вверх два флага. Синий штандарт дома Алва и второе полотнище, алое, расколотое золотой марикьярской[55] молнией.

В залив входил отнюдь не флот Его Величества короля Талига.

3

Юхан Клюгкатер, известный от Ардоры до Ноордшванце как Добряк Юхан, раздраженно расхаживал по корме «Хитрого селезня». Впереди вовсю палили и не думали прекращать, как шкипер и предсказывал. Фрошеры были отнюдь не теми лопухами, над которыми смеялись сухопятые дурни, по чьей милости полетел коту под хвост осенний фрахт и подвис весенний. Клюгкатер был коренным дриксом, чем и гордился, но на сей раз затея Его Величества Готфрида вызывала, мягко говоря, раздражение.

Вдали опять грохнуло: кто-то вовсю бил из тяжелых пушек. Шкипер зевнул и с чувством, с толком, с расстановкой объяснил мачте, что он думает о придурках, которые отбирают у добрых людей корабли и прутся на Излом глядя в такое поганое место, как Хексберг. Случившегося рядом племянника, разинувшего рот от дядюшкиных загибов, Юхан ловко прихватил за ухо, протащил вдоль борта и отправил пополнить флягу. Откуда-то вылез премьер-интендант, поставленный следить за реквизированным «Селезнем», и, пошатываясь, направился к борту. Очухался, морда зеленая!

Этого долговязого вяленого ублюдка селедки и краба Добряк ненавидел всеми фибрами души. Не понимающий ни уха ни рыла в морском деле болван начал с того, что спутал бак с ютом, поналепил на трюмные люки дурацких печатей и, наконец, облевал нагло занятую шкиперскую каюту. Салака тухлая! Клюгкатер был добрым эсператистом и не желал ближним зла, он просто хотел, чтоб крабье отродье поскользнулось на собственной блевотине и разбило свою пустую башку.

– Шкипер, – белесые гляделки уставились на Юхана, – вы готовы к высадке?

– Я-то готов, – рыкнул Юхан, – а вот ваш адмирал – нет, и кошки знают, когда будет.

– Вы сомневаетесь в мужестве моряков Его Величества? – отсутствие качки явно настроило недоноска на верноподданнический лад. – Это весьма предосудительно, шкипер, весьма...

– Я НЕ сомневаюсь, что Бешеный кровушки вам еще попьет, – процедил Клюгкатер, которого чужие делишки занимали лишь в той степени, в какой вредили или помогали его собственным. – Хорошо, если к вечернему приливу успеем, а как – нет?

– Войска Его Величества через два часа будут на берегу, – объявил тупица, – а тот, кто в это не верит, – трус и предатель.

– Я не верю, – лейтенант Лёффер, с десятком солдат охранявший груз и урода-интенданта, был человеком приличным, не то, что начальничек. – Через два часа еще будет отлив, а в отлив только утки высаживаются. Доброго ветра, шкипер.

– И тебе ветра доброго, – откликнулся Добряк. – Пришли послушать, как стреляют?

– Ваша фляга, дядюшка, – дурак племянник радостно протягивал драгоценный напиток, попробуй теперь не угости.

– Весьма кстати, – одобрила интендантская морда, – но я пью только из своего стакана, который мою лично. Юнга...

– Питер! – Тебе нужен твой стакан? Вот сам за ним и иди! – Бери трубу и дуй на шканцы. Мы ждем сигнала к высадке, смотри не пропусти.

Питер, сверкнув лунообразной физиономией, умчался. Следом уполз и поганый интендант, на прощанье одарив шкипера злобным взглядом.

– Зря вы так, – Лёффер с готовностью отхлебнул можжевеловой настойки и вернул украшенное грудастыми рыбохвостками сокровище хозяину, – этот человек злопамятен и имеет связи.

– Я тоже злопамятен, – отрезал Добряк, – он облевал мою берлогу, и я не желаю его больше видеть. Если военные сделают свою работу быстро, я разгружусь и уйду в Ардору. Там можно спокойно жить и не ждать, что тебе изгадят фрахт.

– Пусть все пройдет гладко, – пожелал лейтенант, – а пока мы можем только ждать. Ваше здоровье!

– После вашего! – Если Хексберг возьмут, нужда в чужих лоханках отпадет, по крайней мере до весны, а там ищи рыбу в море. Но если дело затянется? Если заставят возить порох и жранье для осадной армии? М-да, это будут сплошные убытки, что б там любимый кесарь ни обещал.

– Дядюшка! – завопил Питер, тыча трубой в сторону моря. – Идите сюда! Тут такое!..

– Что там у тебя? Кит, что ли?

– Скорей! Ой-ей-ей!

Юхан пожал плечами и с достоинством двинулся на зов. Если весь шум из-за выеденного яйца, второму уху паршивца несдобровать. А это еще что такое?! На соседнем судне, «Могучем битюге» молодого Браунбарда, засуетились и забегали, где-то рядом грохнула пушка, а сбоку на горизонте обозначилось нечто, чего там быть вовсе не должно. Клюгкатер поднес ладонь ко лбу – так и есть, корабли!

В два прыжка шкипер подскочил к Питеру и выхватил трубу. Защити Создатель, линеалы! Паруса до самого горизонта, и прут прямо на его любимую посудину. Своим взяться неоткуда, свои собачатся с Бешеным, значит, чужие! Тот самый Альмейда, который, по словам этих олухов, развлекается на юге. Как же, всю жизнь мечтал!

Флагов было не разглядеть, но флаги нужны тем, у кого на плечах не голова, а задница. От шкиперского рева «Селезень» едва не взлетел. Марсовые встрепанными котами метнулись вверх по вантам, доставаться фрошерам не хотелось никому. Матросы торопливо отвязывали марселя и вязали рифы, мало чем уступая, если уступая, синезадым тупарям[56]!

Корабль лихорадочно одевался парусами, а Юхан столь же лихорадочно соображал, куда податься. Развернуться и рвануть в открытое море? Увы, зоркий глаз капитана разглядел мористее приближающейся колонны что-то очень похожее на паруса...

Так и есть, фрошеры! Ну и что, что мельче главных, с «Селезня» и фрегата хватит. Эх, вот бы прорваться всем скопом, да куда там! Соседи слева и справа бестолково разворачивались, явно собираясь нырнуть под хвост Кальдмееру, а единственную пристойную щель загородил задницей болван Браунбард.

Мало того, на мачте «Серебряной Розы» какая-то дубина подняла сигнал «Следовать за мной». Хотя почему это «какая-то»? Грубер это! Господина генерала блюющих в трюмах солдат Добряк видел лишь дважды, но этого хватило. Такому расстрелять – что малую нужду справить. Нет, господа селедки, приказы надо выполнять, особенно если над твоей душой стоят дурни с мушкетами. Шкипер смачно сплюнул за борт и рявкнул рулевому:

– Хватит дрыхнуть, лево руля!

4

Драка шла уже на траверсе «Ноордкроне». Бешеный оправдывал свое прозвище; окажись на месте Доннера Бермессер с его кружевным шарфом и деревянной головой, линия авангарда могла быть если не прорвана, то смята. Фрошер лез вперед, норовя подойти на пистолетный выстрел, а то и сцепиться на абордаж. Доннер умело лавировал, сохраняя дистанцию, несмотря на «гуляющий» ветер и близость берега.

– Что же, – фок Шнееталь смотрел на сцепившиеся эскадры с какой-то смесью досады и восхищения, – там высадка пока отменяется. Жаль, Вальдес ходит под «Фрошзигером»[57]. Я б не отказался сменять его на Вернера.

– Такая сделка даже гоганам не по силам. – Ледяной Олаф погладил шрам на щеке, Руппи говорил об этой привычке. – Но вы правы, к приливу Доннер может и не управиться, а «в два огня» его не поставить. Мели. Что ж, сосредоточимся на фортах, высадим Грубера и займемся Бешеным. Йозев!

– Мой адмирал!

– Что бы вы решили с талигойцами?

– Они хотят сближения, – выдохнул Зепп, – пусть они его получат.

– Вот она, молодая честность. – Создатель, и как человека с такой улыбкой назвали Ледяным? – Но что хорошо в двадцать, в сорок нелепо.

– Фридриху тридцать восемь, – напомнил Шнееталь, – хотя это мало что меняет. Мы не станем их подпускать, не так ли?

– Когда кончится высадка, я предложу Бешеному уйти. Это лучше, чем покалечить десяток линеалов и потерять несколько сотен отличных моряков, а дешевле он нам не обойдется. Скорее, дороже.

– Вальдес флаг не спустит.

– Я не столь глуп, чтоб просить льва сбрить гриву, – пожал плечами адмирал, – а Бешеный не столь глуп, чтоб защищать разбитые яйца. Пока есть за что драться, он станет драться, но потом уйдет, и я готов пожелать ему удачи. На юге.

– Вам будет сложно объяснить свое решение в Эйнрехте, – фок Шнееталь казался встревоженным. – Вернер представит все или как ошибку, или как предательство.

– Его Величество знает меня и знает Фридриха, – адмирал снова тронул шрам. – Он выберет ту правду, которая ему ближе. И хватит об этом, мы еще не победили. До устья не больше пары хорн, будем надеяться, ветер не сменится. Через пятнадцать минут меняем курс, через сорок – открываем огонь. Лейтенант!

Но Зепп уже сорвался с места, он и раньше знал, что Ледяной, как и Шнееталь, не жалуют каблучных щелкунов. Это с бермессерами нужно ждать, когда тебя отпустят, а Олаф любит, когда думают головой, а не уставом.

– Осторожней, Йозев, – улыбнулся Блаухан, – вы рискуете сбить лбом мачту, и как я, скажите на милость, стану поднимать свои флаги? Что там у вас?

– «Через пятнадцать минут – поворот, через сорок – огонь по фортам».

– Чудесно, – одобрил второй лейтенант, – это ведь ваше первое сражение?

– Да. Были еще каданцы, но это несерьезно.

– Зря вы так, – не согласился Блаухан, – убивать волков сложнее, чем рубить деревья. Тех хотя бы знаешь где найти.

– «Сигнал от адмирала Бермессера, – завопил сверху дозорный. – Противник с юго-запада. Четыре хорны».

Какой еще противник? Откуда?! Кто-то из капитанов Вальдеса оказался в море и прорывается к своим? Но почему «противник», а не «корабль»? Их там что, много?

– Вернер совсем обалдел, – развеял недоумение Блаухан, – спутал либо фрегат с флотом, либо, что верней всего, команду, а на «Звезде» не забалуешь. Лучше адмиральскую дурь передать, чем прослыть умней начальства, но я вас задерживаю...

– Мне правда надо бежать, – смутился Йозев. – Спасибо, господин второй лейтенант!

– Ну так бегите, – засмеялся сигнальщик, – но в Хексберг мы с вами выпьем. За победу и за адмирала.

Они выпьют обязательно. Настоящего, хорошего вина. Может быть, даже кэналлийского. Должно же в Талиге быть кэналлийское. У него есть немного денег, осталось из наградных, нужно пригласить Руппи и Блаухана. И господина Ойленбаха, если он не откажется...

– Что передает арьергард? – Лицо командующего ничего не выражало.

– «Противник на юго-западе. В четырех хорнах», – послушно повторил Зепп.

– Бред, – капитан «Ноордкроне» от возмущения топнул ногой в потрепанном иссиня-черном сапоге. – Хотя чего ждать от больного здоровья?

– Надеюсь, что бред, – все тем же ровным голосом откликнулся Олаф, – но беда имеет обыкновение приходить оттуда, где ты оставил дурака. В следующий раз я оставлю Вернера при себе, а после боя напьюсь.

– У Вальдеса двадцать один вымпел, – брови шаутбенахта сошлись в сплошную рыжую черту, – именно столько, сколько доносили «ардорцы». Больше ему взять неоткуда, «Микаэла», «Пфейфер» и «Голдфиш» облазили каждую дырку.

– Верно, – подтвердил Ледяной Олаф, и Йозеву отчего-то стало неуютно, – они не видели никого, кроме дозорных, не снизошедших до рыбаков и торговцев. Йозев, приказ по эскадре: «Ждать приказа. Быть готовым к повороту...» Ты хочешь что-то сказать?

– Ты шарахаешься от тени, – капитан и адмирал перешли на «ты». В присутствии подчиненного.

– Тени сами по себе не появляются. – отрезал Олаф. – Йозев, ноги в руки...

– Отто Бюнц передает, – выскочивший на бак сигнальщик напоминал выхваченного из воды ерша. – «До полусотни вымпелов, в боевой линии, курс восток-северо-восток».

– Этого не может быть, но оно есть, – как не походила эта улыбка адмирала на недавнюю. – Бюнц не Вернер. Это не тень, Адольф. Это Альмейда.

– Но как...

– Неважно как! – адмирал отошел к борту, отвернулся. Йозев видел прямую спину, коротко остриженные волосы, шпагу в видавших виды ножнах. Адмирал смотрел на свои корабли, а лейтенант на адмирала, за которого был готов немедленно умереть. Не за кесаря, не ради славы и орденов, как ему мечталось еще утром, а вот ради этого высокого худого человека с разными улыбками.

Кальдмеер странно дернул головой, словно ответил кому-то невидимому, и повернулся.

– Приказ по всей линии – поворот «Все вдруг». Команду над арьергардом принимает шаутбенахт Бюнц, он же ведет колонну. Курс на караван. Всех не занятых при маневре офицеров – ко мне!

– Мой адмирал, – растерялся «ерш». – Команду над арьергардом принимает...

– Шаутбенахт Бюнц, – с нажимом повторил Ледяной Олаф.

– Есть, господин адмирал, – сигнальщик опрометью бросился вниз, только спина мелькнула.

Флаги резво побежали по фалам, не прошло и пары минут, и, словно пытаясь их догнать, под несмолкающие боцманские свистки бросились вверх марсовые. «Ноордкроне» сначала неохотно, а потом все уверенней разворачивалась вправо, остальные отставали. Немного, но достаточно, чтобы притихшая было гордость подняла голову. Если идти в бой, то на флагмане, под брейд-вымпелом Ледяного Олафа.

Пусть не будет ни штурма, ни высадки, Хексберг подождет. Положение, в котором они оказались, не из лучших, но силы равны, а Кальдмеер – лучший из живущих адмиралов. Но как же паршиво, что ближе всех к фрошерам оказался Вернер.

Разворот был окончен. Щитоносная коронованная дева уже указывала мечом на нового противника, а «Кунигунда» еще пыталась вернуться в линию. Ну сколько можно возиться?

– Господин адмирал, – старший офицер попробовал доложить по всей форме, но Кальдмеер лишь рукой махнул.

– Без докладов, – взгляд адмирала был прикован к мачтам, – подождем известий.

Офицеры, давно одетые для боя, один за другим взбегали на ют, отдавали честь, становились в строй. Серьезные лица, иссиня-черные мундиры, серебряное шитье, белые перчатки... Цвета флота Дриксен, цвета зимнего моря в шторм. «Сквозь шторм и снег!» – начертал на морском штандарте Людвиг Гордый, и это не пустые слова. Они выиграют этот бой, обязательно выиграют.

Вернулся фок Шнееталь, прибежал судовой лекарь, заметался вдоль борта, увидел священника, подошел к нему. Отец Александер тронул орденский знак, его лицо было спокойным и уверенным.

– «Бюнц докладывает, – лицо Блаухана было серым, как матросская куртка, – у противника около семидесяти вымпелов без легких кораблей».

– Проклятье, – рука Кальдмеера метнулась к шраму, – он привел их всех!

Семьдесят! А Доннер связан по рукам и ногам. Знал ли Бешеный про Альмейду? Если знал, оторваться от него будет непросто...

– Господа, – а вот теперь голос адмирала и впрямь стал ледяным, голос и глаза, – очевидно, что наше предприятие провалилось. Теперь наш долг – спасти тех, за кого мы в ответе перед кесарем, Создателем и своей совестью. Блаухан, передайте Доннеру: «По возможности выйти из боя и следовать за нами». Всем: «Защищать караван». Купцам: «Держаться вместе и уходить в море». Возвращайтесь на свои места, и храни вас Создатель. Горнисты, «Дриксен верит своим морякам».

Пели горны, скрипели снасти, быстро стучали сапоги, бешено колотилось сердце, не от страха, от ожидания!

– Такие дела, Адольф, – неожиданно тихо сказал Кальдмеер, глядя на бьющегося на ветру лебедя, и подтянул узел на шейном платке, словно душу застегнул. – Выходи из линии и ставь все паруса. Я не могу во время боя болтаться в хвосте. До схождения больше получаса, мы успеем выйти хотя бы в середину.

Глава 6Хексбергский залив399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

– Что все это значит? – сварливо осведомился фок Хохвенде, уставив длинный палец в сторону разворачивающегося флота.

Что все это значило, Руппи не понимал, но признаваться в этом долговязому зануде, по милости которого приходится болтаться в хвосте, лейтенант не мог.

– Флот произвел маневр, именуемый «Поворот все вдруг», – деревянным адъютантским голосом оттарабанил Руперт, – после чего начал движение в крутой бейдевинд.

Прием сработал. Хохвенде был из тех, кому проще наложить в штаны, чем признаться, что они чего-то не понимают. Генерал Грубер вряд ли скажет «спасибо» за такой подарочек, но во время высадки командующий должен находиться с солдатами, даже если его дело – носить шляпу и зажимать нос платочком.

– Благодарю вас, граф, – Амадеус расправил блестящий кожаный плащ и ласково улыбнулся, давая понять, что говорит не с младшим офицером, а с добрым знакомым. – Я рад, что меня сопровождаете именно вы. На Западном флоте не столь много достойных. Что поделать, рыба портится с головы.

Будь на месте Руперта Зепп, он бы или онемел, или вспылил, но граф Хохвенде никогда не заговорил бы с плебеем. Другое дело – будущий герцог фок Фельсенбург, он не просто «свой», он нужен Его Высочеству Фридриху и его сторонникам. Руперт учтивейшим образом наклонил голову:

– Сударь, господина адмирала Кальдмеера весьма ценит моя бабушка. Она полагает, что, служа под его началом, я приобрету необходимый опыт, – что-то случилось, что-то, вынудившее Ледяного изменить планы, что?

– Когда я буду в Эйнрехте, – Хохвенде и думать забыл о маневре, его стихией была не война, а интриги, – я непременно засвидетельствую свое почтение герцогине Штарквинд и передам, что она может гордиться своим внуком.

– Мой генерал, – произнес Руппи с приличествующим случаю придыханием, – я глубоко вам признателен.

– Пустое, – великодушие захлестывало Амадеуса, как волна гичку, – благородные люди должны оказывать друг другу услуги. Не правда ли, мой молодой друг?

– О да, – согласился вышеупомянутый друг истинно эйнрехтским тоном, что извергло из столичного рта новую порцию смешанной с духами патоки. – Я счастлив быть полезен вашему превосходительству.

– Ваши услуги неоценимы, – пропел Хохвенде. – Скажите, вы не хотели бы перейти к моему другу Вернеру, о, простите, к адмиралу фок Бермессеру?

Руперт не поперхнулся только благодаря фамильному самообладанию, помноженному на столичную закалку. Родичи усиленно растили из него канцлера, никак не ниже. Флотский чин и несколько орденов, по мнению отца и бабки, должны были помочь блестящей карьере Руперта фок Фельсенбурга. Ни герцог, ни грозная дама и помыслить не могли, что милый Руппи твердо решил стать адмиралом Западного флота, если, разумеется, таковым не станет Зепп.

– Ваше предложение чрезвычайно лестно для меня, – заверил фок Фельсенбург, проклиная себя за то, что не прихватил зрительную трубу, – но у моря свои законы. Если я покину адмирала ради вице-адмирала, скажут, что я не справился со своими обязанностями.

– Убедительно, – еще бы, таких, как ты, только шкурные доводы и проймут, – но почему вы решили, что вам придется переходить к вице-адмиралу? Уверяю вас, этот поход многое изменит.

Жаль, Ледяной не бросил Вернера против Бешеного. Ах, как жаль! Паркетная скотина слишком быстро оправилась после конфуза и взялась за старое. С помощью Фридриха и гайифских денег, вестимо.

– У нас на флоте, – с нажимом произнес Руппи, – считается дурной приметой загадывать дальше окончания кампании. На траверсе «Весенняя птица». Прикажете узнать причину маневра?

Вернер спит и видит сквитаться с Бешеным, ему плевать, сколько кораблей фрошеры утянут на дно. Да нет, не плевать, для Вернера с Амадеусом чем хуже, тем лучше.

– Узнайте, – махнул белоснежной перчаткой Хохвенде. – Хотя, если б было что-то требующее моего присутствия, нас бы вернули.

Создатель, а вдруг Кальдмеер договорился с Вальдесом, и тот согласен уйти, но требует отвести эскадру из залива? Тогда происходящее если чего и требует, то отсутствия прихвостней Фридриха, а он тоже хорош, полез, куда не звали. Было ж сказано: отвезти генерала Хохвенде к его подчиненным, вот и надо было везти, а не языком молоть.

Конец терзаниям положила сигнальная пушка. На носу «Весенней птицы» взмыл малиновый сигнал – немедленно подойти к борту. Похоже, генерал и в самом деле кому-то понадобился.

– Мой генерал, – прокричали с корабля, – высадки не будет. В залив входят фрошеры, предстоит бой. Капитан просит подняться на борт...

Фрошеры? Откуда?! Вальдес сзади со всеми кораблями, Альмейда частью в Фельпе, частью на Марикьяре, или там не все? Сколько же судов вернулось? Пять, десять? Всяко не больше двадцати, но негоциантам хватит и этого.

– Осторожней, – предупредили с «Птицы», – спускаем штормтрап.

– Не нужно, – взвизгнул фок Хохвенде. – Я требую доставить меня к вице-адмиралу Бермессеру. Я должен обсудить с ним создавшееся положение.

И убраться если не в середину линии, то хотя бы в хвост свежеиспеченного авангарда. Ну и Леворукий с тобой.

– Слушаюсь, господин генерал, – верноподданнически рявкнул Руппи, – но я, в свою очередь, буду вынужден вернуться к адмиралу и доложить о вашем решении.

– Разумеется, – повеселевший заяц милостиво хлопнул лейтенанта по плечу. Руппи чуть не стошнило.

2

– Квальдэто цэра! – Альмейда так сверкнул глазами на Аларкона, словно это Филипп посоветовал дриксенцам развернуть корабли. – Они прячут купцов за свою линию!

– Бери круче к северу и прибавь парусов, – на скулах капитана «Франциска» заходили охотничьи желваки. – Ветер за нас, подрежем им курс, куда они из залива денутся?

– Не годится, – адмирал уже справился с собой, только ноздри раздувались, как у рвущегося с привязи коня. – Кальдмеер не овца: запрешь – пойдет на прорыв, потащит за собой «купцов» с солдатами и превратит бой в свалку с абордажем.

– Ну и что? – удивился Филипп. – Для чего мы подняли «Райос», если не для драки?

– Я не меняю альбатросов на «гусей», даже один к сорока, – руки в алых перчатках стиснули зрительную трубу, словно чью-то шею. – Мне не улыбается брать на абордаж лоханки, битком набитые солдатами, и я им не позволю брать на абордаж нас.

Они хотят драться в линии? Очень хорошо! Мы не станем марать руки о наемных убийц, лезущих в оставшийся без мужчин дом. Берто! Передай Берлинге: «Два румба вправо». Всем: «По сигналу – сомкнуть колонну»[58].

Берто умчался, Луиджи проводил глазами скользящие к облакам флаги и подавил вздох. Если б не сапоги, мундир и боязнь показаться пьяной каракатицей, фельпец влез бы к наблюдателям и видел хотя б сигналы Берлинги.

– Они развернулись, – выпалил запыхавшийся Берто, – линию выравнивают.

Об исполнении приказа теньент доложить не озаботился. Адмирал Кимароза впал бы от подобного разгильдяйства в неистовство, но старый мешок, как и многое другое, остался в прежней жизни, разлетевшейся серым, осенним пеплом, а что осталось? Дорога в никуда из ниоткуда да засевшая в сердце потеря?

Ледяной фонтан с поразительной точностью угодил меж волосами и воротом рубашки, заставив Луиджи вздрогнуть и затрясти головой. Холодная струйка непоэтично побежала вдоль позвоночника, вытесняя высокие думы мечтами о полотенце.

– Вот ведь зараза, – с чувством произнес фельпец. Ничуть не устыдившийся ветер в ответ ударил по вантам, как по струнам, лихо плеснул в корму, царапнул ни в чем не повинный залив и помчался к берегу, волоча растрепанные облака.

– От Берлинги, – проорали с марсов. – «Бой стихает».

– Кто-то выходит из боя, – пробормотал Аларкон, ослабляя алый шейный платок. – То ли Вальдес слабеет, то ли «гуси» потеряли к мерзавцу интерес.

– Зато Ротгер интереса не потеряет, – заговорщицки прошипел Берто, – у них любовь до гроба.

– Хорошо бы, – тоже шепотом откликнулся Луиджи, – его корабли лишними уж точно не будут.

Альмейда сощурился, разглядывая пластавшиеся в серебряной выси флаги. Глухо рокотало море, влажно блестела готовая к бою палуба, ждали своего часа люди и пушки. Альмейда повернулся к Филиппу.

– Всей эскадре, – голос адмирала был злым и веселым, – сократить интервалы вдвое!

3

«Ноордкроне» успела добраться лишь до середины колонны, дальше рисковать было глупо, это понимал даже Зепп. Фрошеры приближались слишком быстро, а ветер вовсе ошалел. Дувший с юго-юго-востока, он то и дело принимался скакать угорелой кошкой. Пока с этими бесчинствами удавалось справляться, но ведь бой еще не начался.

– Хватит, – с явной досадой велел адмирал, – становимся в строй. «Святому Эберхарду», «Отважному воину» освободить место флагману.

На линеалах подняли ответные сигналы, забил сигнальный колокол, матросы бросились к вантам.

– Ну вот, – почти с удовольствием произнес фок Шнееталь, – нам сейчас только кэцхен не хватало.

– Мы знали, куда шли, – в голосе Кальдмеера послышалась сталь. – К повороту готовиться!

Налетевший с берега еще не шквал, но уже не просто ветер, не затронув «Ноордкроне», рванул паруса «Эберхарда», «бродячая волна»[59] хлестанула в борт, разбилась фонтанами брызг, корабль обиженно дернулся, но серые фигурки на мачтах продолжали делать свою работу. Линеалы послушно расступились, освобождая место флагману. «Воин» – быстрее, на «Эберхарде» вышла какая-то заминка.

– К повороту! – велел Шнееталь, следя за движениями «Эберхарда». – Кабан неуклюжий! Шкоты передних парусов! Руль под ветер!

«Ноордкроне» с готовностью развернулась, красиво встав на пенный след «Воина». Шаутбенахт довольно улыбнулся:

– Пусть подходят, мы в порядке.

– Они тоже, – улыбнулся одними губами адмирал. – Хорошо идут, не придерешься!

Фрошеров было видно даже без трубы. Чужие паруса разрывали горизонт, огромные корабли слегка кренились под ровным ветром, это было красиво. Создатель, как же это было красиво!

Ледяной Олаф упер трубу в колено и насупился:

– Странно, что они продолжают идти встречным курсом, да еще на таком удалении. С тысячи бье хорошо не прицелишься. Если так пойдет и дальше, мы разойдемся, толком не потрепав друг друга. А что потом?

– Развернутся и пойдут в погоню? – предположил Шнееталь. – Захоти Альмейда перекрыть нам выход, он бы это уже сделал.

– Если они собрались вытеснить нас из залива, – тихо произнес Ледяной Олаф, – я скажу «спасибо» и уйду.

– Ты представляешь, какой визг поднимет Вернер? – сморщился фок Шнееталь. – Ты упустил победу, бежал с поля боя, в то время как он...

– О да, – хохотнул адмирал, – Фридрих дорого бы дал за то, чтоб я красиво сложил свою непородистую голову, но я не доставлю ему такой радости, слишком много за мной чужих голов. А вот с тех, кто клялся всеми святыми, что Альмейда на юге, шкуру содрать и впрямь стоит.

– Господин адмирал, прошу разрешения говорить, – старший палубный офицер Гюнтер Кляйнпауль блеснул мундирными пуговицами. – Линия выровнена. Отец Александер просит разрешения подняться на ют.

– Передайте мою благодарность команде и соседям и скажите отцу Александеру, что я его жду. А вы наденьте плащ и не снимайте, пока не станет жарко. Победа стоит жизни и здоровья, парадный устав – нет.

Кляйнпауль, стуча сапогами, сбежал вниз, справа по борту море прочертила пенная полоса, помчалась в сторону крепости. Это и есть кэцхен?

– Ты только посмотри на их интервалы, – вернулся к прерванному разговору адмирал. – Я бы так не рискнул.

– Да, идут тесно, – пожал плечами фок Шнееталь. – Толку-то при встречных курсах.

– И все же, Адольф, я хотел бы понять, что задумал этот южанин?

– Ты же решил, что он гонит нас от Хексберг. Для фрошеров война сейчас излишняя роскошь.

– Для нас тоже. Что ж, будем надеяться, они позволят нам обменяться поклонами и разойтись...

– Господин адмирал, – отец Александер сменил парадное облачение на простую сутану, алый лев тревожно мерцал на сером сукне. – Сын мой, Создатель в великой справедливости своей посылает нам достойный бой. Нет славы тем, кто вчетвером нападет на одного. Нас меньше, но корабли наши крепки, а сердца еще крепче. Будь же благословен во имя Создавшего все сущее! Живи и действуй к вящей славе Его. Орстон!

– Мэратон! – склонил голову адмирал. – Прошу вас пройти по всему кораблю. На пушечных палубах вы нужней, чем здесь.

– Конечно, – священник казался удивленным, – место мое с теми, кто служит Создателю и Дриксен.

– Это не фрошеры! – завопил впередсмотрящий, разом позабыв об уставе и субординации. – Не фрошеры!

– Что? – подался вперед адмирал, выхватывая трубу.

– Неопознанные флаги, – надрывался наблюдатель, – они несут два гюйса, синий с черным и алый, цельный[60]...

Под цельными флагами ходят лишь мориски и корабли Его Святейшества, но шады не держат корабельного флота, а у Его Святейшества серые штандарты и всего шестнадцать вымпелов...

Адмирал опустил трубу:

– Если я что-то понимаю, синий – это штандарт Кэналлоа, он же штандарт Алвы, хотя меня сейчас больше занимают алые флаги.

Алва?! Зепп едва не выкрикнул это имя вслух. Как это понимать?! О том, что проклятый Ворон наконец попал в клетку, говорилось в зачитанном перед отплытием Высочайшем Приказе.

Неужели Его Величество лгал? Нет, кесаря обманули, чтобы вынудить вступить в войну. Пленение Ворона – такая же ложь, как и ушедший на Марикьяру флот.

Адмирал протянул Шнееталю трубу:

– Взгляните, капитан, это весьма поучительное зрелище. Хотел бы я знать, кто платил лазутчикам, видевшим Альмейду на юге.

– Им платил Дивин, – буркнул капитан. – Ничего не понимаю! Что это за тряпки?

– Вряд ли в Устричном море их видели, – рука адмирала погладила искалеченную щеку. – Это марикьярские флаги, кажется, они означают кровную месть.

– Олаф, – пробормотал Шнееталь, – я ничего не понимаю. Разве у нас с ними есть какие-то личные счеты?

– Не знаю, Адольф, – Ледяной Олаф устало потер висок. – У меня вроде бы нет, но не стоит забивать себе голову гаданием. Просто примем к сведению, что в плен они нас брать не будут. Ничего не поделаешь!

Адмирал неторопливо повернулся спиной к вражескому флоту.

– Отец Александер, идите к людям. Сейчас ваши молитвы нужны, как никогда. Господин Кляйнпауль, доведите до сведения эскадры, что штандарт Алвы – это еще не сам Алва. К тому же на корабле он не более чем пассажир, а на землю мы вряд ли сойдем. Наше дело в море, и на море нам есть что сказать. Поднять сигналы: «К бою иметь полную готовность. С помощью Создателя мужественно исполним свой долг».

– Господин адмирал, – Кляйнпауль нерешительно глянул на адмирала, – может быть, собрать господ офицеров?

– Все уже сказано, – отрезал Ледяной Олаф. – Мы присягали не щадя жизни служить Создателю и кесарю и спасать прежде себя тех, кто нам доверился. Угрозы марикьяре ничего не меняют.

Медленно-медленно Гюнтер Кляйнпауль отдал честь, повернулся, достиг трапа, исчез, за ним, так же медленно и текуче, спустился священник, плеснуло серое одеяние, на мачту, плавно колыхаясь, словно волосы в воде, поднялись сигнальные флаги. Где-то далеко низко и протяжно завыла труба, ей ответила другая, заглушенная тяжелым, прерывистым рокотом.

– Боевая тревога!

Тягучие раскаты сжались в барабанную дробь и короткие трели горнов. Все было на самом деле: равнодушное море, приближающийся враг, суетящиеся на мачтах и палубах люди и лейтенант Канмахер, замерший на юте «Ноордкроне» в шаге от своего адмирала.

– Спокойно, Йозев, – внезапно прикрикнул адмирал, – спокойно!

– Я... я не боюсь, – может, выкрикнул, а может, прошептал Зепп, – с нами Создатель и... вы!

Глава 7Хексбергский залив399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

– Капитан Джильди, – негромко окликнул Альмейда, – приготовьтесь. Мне нужно, чтоб приказ дошел в точности, а полагаться на флаги в дыму не приходится... Да и «гусям» раньше времени нечего знать, что их ждет. Филипп, пусть Берлинга сдаст вправо еще на один румб!

– Понял, – крикнул откуда-то Аларкон. Капитан линеала перед боем обходит корабль от нижних палуб до носовых орудий, а потом не покидает шканцев до конца сражения. На галерах все проще и быстрей, а тут, пока начнется, поседеешь.

Первой подправила курс «Зимняя молния», подавая пример другим. Серебряные паруса развернулись к ветру, кровавым росчерком полоснул кормовой флаг, и тотчас начала разворачиваться «Алвасете». Корабли авангарда один за другим ловили пенную струну. «Ноймар», «Память Каделы», «Манлий», «Святая Октавия», «Агмарен», «Верный друг», «Рамиро»... Теперь дело за кордебаталией.

Резко и чисто забил колокол, шван подхватывал звон, нес к авангарду и дальше, туда, где плясали на волнах дриксенские паруса.

Поворачиваются реи, недовольно скрипят мачты. «Франциск», на ходу сбрасывая ставшие лишними паруса, встал в кильватер идущего впереди «Рамиро», боцманские дудки смолкают – готово! Оседлав гематитовые волны, флагман движется навстречу врагу, он готов к бою, но пушки молчат: стрелять пока не в кого.

Альмейда вновь изобразил из себя изваяние, Аларкон еще не вернулся. Рядом грызет удила Альберто. Альмейда был немногим старше, когда вместе с Алвой угнал «Каммористу». Теперь огонь ушел под землю, но тем страшней, если он проснется...

– Кэцхен! – рука Альберто указывает на юг. – Три!

Полосы-стрелы возникают из ниоткуда, мчатся к сближающимся эскадрам, будоража и без того недоброе море. Тем, кто окажется у них на пути, несдобровать. Топить большие корабли кэцхен не под силу, иначе б Хексберг не стал портом, но разорвать паруса, спутать снасти, окатить ледяной водой, сбить с курса шквал может.

Подъем, крен на правый борт, спуск, крен на левый, и вновь подъем...

Арьергард закончил поворот, теперь обе колонны идут навстречу друг другу параллельными курсами.

– Двадцатая хорны, – бормочет Берто.

– К бою, – бросает Альмейда. – Открыть порты!

Если кэцхен вернутся, нижние палубы захлестнет, но кэцхен бояться – в Хексберг не ходить...

– Порты второй палубы открыты! – доносится со шканцев.

– Выдвигай!

Пенная черта скользит меж колоннами, пляшут волны, ветер срывает с них пенные гребни. Не причинив никому вреда, кэцхен уходят в глубь залива. Пусть они обойдут Вальдеса стороной.

– Порты открыты, – докладывают с нижней палубы, – пушки выдвинуты...

2

Колонны продолжали сходиться, но теперь корабли шли медленно, почти ползли. Верхние паруса были убраны, реи закреплены цепными боргами. Артиллеристская прислуга закончила таскать картузы с порохом и ядра и вовсю мочила швабры – тушить искры и притирать рассыпанный порох. Хорошо, что палуба не просто мокрая, все: дерево, такелаж, парусина – отсырело насквозь.

– Зажечь фитили, – приказал Шнееталь. Капитан успел сменить шейный платок на парадный, снежно-белый.

– Фитили горят!

– Авангард доносит: «Противник вышел на параллельный курс. Сбрасывает паруса».

– Хорошо...

Хорошо, что авангард ведет Бюнц, и хорошо, что он получил повышение. Кесарь утвердит представление Ледяного, не может не утвердить! Зепп знал капитана «Весенней птицы», коренастого, светловолосого, похожего на торгового шкипера. Руппи говорил, Бюнц давным-давно стал бы шаутбенахтом, не будь он столь откровенен в своей ненависти к принцу Фридриху, особенно если выпьет.

– Пушки верхней палубы к бою готовы...

– Вторая палуба. Лейтенант цур зее Ойленбах готов открыть огонь.

– Докторская команда готова.

– Третья палуба. Лейтенант цур зее Гаульман готов открыть огонь...

– Палубная команда готова.

Готовы... готовы... готовы... Голова Зеппа шла кругом, он тонул в докладах, рапортах, приказах, со всех сторон сыпавшихся на ют. Руппи, тот бы догадался, что нужно адмиралу, а Зепп мог только исполнять приказы, но приказов не было. Ледяной Олаф просто стоял спиной к борту, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной. Всем распоряжался фок Шнееталь, а адмирал молча смотрел то ли на пляшущий на мачте брейд-вымпел, то ли на низкое, серое небо, в котором не было даже чаек.

– От Бюнца, – прокричали с марсов. – Авангард ведет Берлинга. Бюнц готов открыть огонь.

Адмирал кивнул, давая понять, что расслышал. Он стоял на качающейся палубе, все так же глядя вверх. Неужели все так плохо? Ледяной Олаф найдет выход, он его всегда находил! По спине пробежал противный холодок, лучше б они уже стреляли. Честное слово, лучше бы они стреляли! Йозев понял, что еще немного – и он сделает что-то трусливое и глупое. Он не может и дальше стоять с пустыми руками... Дед говорил, что в пустую голову лезет всякая дрянь, значит, голову надо занять.

Йозев уставился на ту же мачту, что и адмирал, пытаясь представить себе свой боевой пост у пушек левого борта: рассыпанный по бурому настилу песок, в ведрах дрожит вода, тлеют фитили, скрипят тали, досматривают последний сон орудия. Канониры и матросы ждут приказа выдвинуть пушки. В который раз проверяя, все ли в порядке, проходит премьер-лейтенант. Он в парадном мундире, на шее вышитый одной из дочерей шарф...

– От Доннера. Арьергард ведет бой, оторваться от противника не представляется возможным.

Олаф Кальдмеер еще раз кивнул, словно сам задал себе вопрос и сам ответил.

– Бюнцу, – голос адмирала едва не утонул в нарастающем свисте ветра. – Флагман приказывает действовать по обстоятельствам.

3

До головного дриксенского линеала оставалось полхорны, не больше. Утром этот двухпалубник шел последним, теперь арьергард стал авангардом. Луиджи покосился на Альмейду: альмиранте стоял плечом к плечу с Аларконом. «Франциск» был готов к бою, настолько готов, что единственным делом стало ожидание.

– Это должен быть Бюнц, – решил Берто. – Он у дриксов вроде Вальдеса, а корабль – «Весенняя птица», у него на носу ласточка.

– Мило, – одобрил Луиджи, – но не осенью.

Кто первым приветствовал гостей, «Молния» или «Алвасете», фельпец не разобрал, но у самого носа «Птички», если это была она, вскинулся короткий толстый фонтан. Белый дымный шар, медленно расплываясь, поплыл наперерез дриксенцам.

– Сейчас ответит, – молодой Салина аж приплясывал, – он всегда здоровается.

– Далековато, – усомнился Луиджи.

– Все равно ответит. Кстати, у этой птички зубы больше, чем у волка, а на голове венок.

– А почему бы и нет? – расхохотался, к собственному удивлению, Луиджи. – Если бывают влюбленные акулы, могут быть и кусачие птички.

– Могут, – сверкнул зубами Берто. – Ну, что я говорил?

Борт «Птички» от носа до кормы вспух белесыми клубочками, ветер отбросил их назад вместе со звуком, корабль скрылся в бледной пелене. Куда делись ядра, видели разве что с первых кораблей Берлинги, не замедлившего обменять залп на залп. Или это в бой вступил «Манлий»?

Линеалы втягивались в перестрелку, как змеи в нору, ветер гнал дымное марево на дриксов и дальше. Длинная бродячая волна приподняла «Птичку», ее марсели на мгновенье заполоскали, нос рыскнул в сторону, но быстро выправился, зато идущая следом трехпалубная громадина вывалилась из линии.

Берто перевесился через борт.

– Вот корова! – припечатал он. – Эх, были б мы поближе...

«Птичка», прикрывая незадачливого товарища, дала полный бортовой, «Память Каделы» и «Манлий» ответили. Теперь ядрами обменивалось до десятка головных кораблей, дымные облака становились все гуще, издалека казалось, что линеалы вот-вот сойдутся борт к борту.

– Смотри-ка, – присвистнул Аларкон, – у них Вернер, оказывается, в арьергарде болтался.

– Именно что болтался, – сбросивший лет пятнадцать альмиранте подбросил и поймал пистолет. – Колонну ведет Бюнц, а Вернер при сем присутствует. Кальдмеер есть Кальдмеер. Другой бы на его месте избавился от этого подарочка при помощи Ротгера...

– Олаф слишком серьезно относится к присяге, – сморщил нос Аларкон, – а Вернер спит и видит обзавестись брейд-вымпелом, но с такими адмиралами море станет лужей.

– Разум подсказывает отпустить господина Вернера к кесарю, – протянул Альмейда, – а господина Кальдмеера – к Создателю.

Брови первого адмирала Талига сошлись в черную черту, покалеченная рука привычно легла на эфес. Ветер теперь дул с юго-запада, завывал в такелаже, гнал дым в сторону дриксов.

Корабли Берлинги дохнули дымом, свист швана и морской гул растворились в орудийном реве. Бой шел совсем рядом, еще несколько минут, и «Франциск» получит первую цель, в свою очередь став мишенью для «Птички». Луиджи поискал глазами пресловутого Вернера. На шестом от головы светло-коричневом трехпалубнике трепыхался вице-адмиральский флаг.

– Капитан Джильди! – правый рукав и щека Альмейды были мокрыми. – Вам придется нас покинуть.

– Адмирал, – подался вперед фельпец, – мы готовы.

– Отправляйтесь к Салине, – красная четырехпалая рука смахнула с лица прозрачные капли, – передайте ему, что караван ждет. Пускай подрежет курс авангарда, поставит головных в два огня и собьет в кучу. После этого может возвращаться к торговцам. Если какой-нибудь «гусак» вздумает отправиться в хлев, не трогать.

– Я правильно понял? – на всякий случай переспросил Луиджи. – Если дриксы решат уйти...

– Не дриксы, – уточнил Аларкон, – а Вернер Бермессер. Он мечтает об адмиральской перевязи, а не о Рассветных Садах, остальные будут защищать караван до конца.

– Живой Бермессер полезнее мертвого, – ухмыльнулся Альмейда, – особенно если он таки наследует Кальдмееру. Пускай проваливает...

Глава 8Хексбергский залив399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

Свистнуло, и тотчас сверху обрушилась издыхающая змея, хлестанула по доскам, сползла за борт. Над головой что-то затрепыхалось. Зепп глянул вверх – прямо над ним извивался какой-то огрызок.

– Боцман, – велел фок Шнееталь в рупор, – заменить фал.

Белый платок в руках адмирала метнулся испуганным голубем, громко и требовательно закричал горн. Флагман содрогнулся и зарычал; шканцы, мачты, противник, вселенная исчезли в кисло пахнущем дыму.

– Отлично, – прокричал в свой рупор фок Шнееталь. – Молодцы!

Справа и сзади рявкнуло, смерть пронеслась над головой, никого не задев, только за кормой взметнулся к небу белый фонтан. В редеющем дыму заметалась орудийная прислуга, впереди в белых клубах рисовались круто поднятый бушприт и призрачные паруса. Ветер бросил в лицо чужой дым, под ногами загрохотало – артиллеристы двигали пушки.

Фрошер вновь дохнул дымом, раздался и стих уже знакомый вой, на сетку рухнуло с десяток обломков, бежавший по шканцам матрос остановился и затряс головой. Серая роба стремительно набухала алым. Боцман ухватил раненого за плечо, куда-то поволок.

Вновь мелькнул белый платок, «Ноордкроне» дала полный бортовой в ползущего мимо врага.

– Заряжай, – проорали на баке. Он бы тоже мог стоять у пушек, торопить канониров, ждать сигнала. Мог, но тогда бы рядом с Ледяным Олафом стоял Руппи... Создатель, где он?! Друга отправили в арьергард, оказалось, навстречу беде. Только бы Бюнц успел их завернуть!

Над головой хлопнул и заполоскался грот, сбесившийся ветер наподдал в правый борт, «Ноордкроне» накренилась, нос предательски развернулся, разрывая линию.

– Ветер крепчает и заходит, – выкрикнул Шнееталь. Кэцхен!

– Вижу.

Свист боцманской дудки слился с визгом вцепившейся в корабль кэцхен. Это был не первый шквал в жизни Зеппа, но впервые пришлось встречать его на юте. Что-то прокричал Шнееталь, голос капитана утонул в шуме и треске. Огромный линеал наподдал кормой, словно взбрыкнувшая лошадь, Йозева бросило вперед; чтобы удержаться на ногах, лейтенант, вытянув руки, побежал по мокрым, скользким доскам. «Ноордкроне» вильнула и накренилась, Йозева повело вбок и швырнуло прямо на грудь адмиралу.

Ледяной покачнулся, но устоял, умудрившись удержать навалившегося на него лейтенанта. На корму налетела «бродячая волна», разлетелась вдребезги, окатила ледяным дождем.

– Спокойно, – велел Кальдмеер, отстраняя от себя Зеппа, – это просто кэцхен.

2

После «Франциска» «Акула» казалась маленькой и хрупкой, волны, с палубы линеала выглядевшие не столь уж и высокими, превратились в обсидиановые холмы. Галера то взмывала вверх, то катилась по иссиня-черному склону вниз. Джильди глянул за борт: ледяная вода была там, где ей и положено, это он слишком долго глазел с чужого юта.

Нос «Акулы» взгромоздился на очередную волну, на мгновенье замер и ринулся вниз. Луиджи поправил шляпу и вновь поднял трубу. Впереди виднелись замыкающие корабли кордебаталии. Берто наверняка бы назвал их по именам, но Луиджи в Штернштайнен был всего лишь гостем.

Фельпец проводил глазами очередной линеал. На кормовой доске сплетали руки крылатые создания, босые ноги касались то ли гребней волн, то ли языков пламени. Корабль танцевал с морем и ветром, и вместе с ним неслись в причудливой пляске полулюди-полуптицы...

– По носу – «Марикьяра»! – прокричал Варотти, для вящей убедительности тыкая пальцем в брейд-вымпел.

– Поднять сигнал, – крикнул Луиджи, – «Приказ флагмана».

– Шлюпку? – подался вперед Варотти.

Луиджи глянул на водяные горбы и покачал головой:

– Сойдемся борт к борту.

«Марикьяра» уже готовилась принимать гостей, на салингах трепыхалось: «Ясно вижу», «Заходи с подветренной стороны».

Линеал с крылатыми существами уже прошел, уступив место замыкавшему кордебаталию «Алонсо». Теперь нужно прорезать строй за кормой «Марикьяры» и оказаться у нее с подветренной стороны. Для начала прикинем, сколько пройдет флагман арьергарда, пока «Акула» развернется... Ветер больше не бесится, и на том спасибо.

– Руль право. Теперь прямо руль! Так... А теперь вперед.

Загребные налегли на весла, галера бросилась между линеалами.

– Еще раз право руль! Прямо руль! Подходим!

С «Марикьяры» уже спустили люльку, это было куда лучше штормтрапа. Луиджи бросил Марио шпагу и шляпу, изловчился, прыгнул, и наверху налегли на тали.

Над бортом нависла ухмыляющаяся физиономия. Луиджи не выдержал, улыбнулся в ответ и ловко соскочил на палубу.

– Теньент Рамирес, – представился хозяин. – «Марикьяра» приветствует гостя.

– Капитан Джильди. С приказом альмиранте.

– Вас проводят.

«Альмиранте», «кэцхен», «Квальдэто цэра»... На каком языке он заговорит к концу войны? Если доживет, разумеется.

Палуба была алой. Алое и золотое – цвета марикьяре и морисков, хотя, кажется, шады заменили золото сталью.

– Рэй Салина ждет!

Гибкая фигура в синем и черном у борта. Длинные, схваченные на затылке волосы. Не может быть, откуда?!

– Я слушаю, капитан. – Хулио Салина смахивает с плаща пенные брызги. Он не похож на Ворона, совсем не похож! – Что с вами?

– Простите, я привык видеть вас в мундире.

– Я – родич соберано. – Если Альмейда – прячущая огонь гора, то Салина – готовая ударить молния. – Что я должен сделать?

– Подрезать им нос, поставить головных в два огня и сбить в кучу. После этого заняться караваном. Если Бер... Вернер захочет уйти, отпустить.

– Он захочет, – сощурился Хулио Салина. Теперь он напоминал Рокэ и вблизи. – И он уйдет. Оставайтесь с нами, капитан. Ручаюсь, вам понравится.

– Я не могу бросить «Акулу». – У марикьяре – свои долги, у него – свои. – Мои люди хотят драться, и мы будем драться.

– Линеалы вам не по зубам, – в глазах вице-адмирала была та же злая веселость, что и у Берто, – но среди торговых лоханок наверняка сыщется что-то съедобное. Постарайтесь не угодить под дурное ядро и не стойте на пути у кэцхен. Удачи! Эномбрэдастрапэ!

3

Кэцхен разжала когти в тот миг, когда «Ноордкроне» круто обрасопила реи. Шквал уносился в сторону устья, стягиваясь в седую, стремительную полосу. Сквозь скрип дерева, хлопанье парусины и рев ветра проступили человеческие голоса, сжавшийся горизонт отодвинулся, и Зепп вновь увидел бурый росчерк берега. Очередная бродячая волна разбилась о корму, помчалась вдогонку за породившей ее кэцхен, «Ноордкроне» накренилась и тотчас выпрямилась. Над головой с воем пронеслись ядра, врезались в и без того кипящее море. Фрошеры, о которых Зепп почти забыл во время шквала, опомнились первыми.

– Всем! – крикнул в рупор адмирал. – Передайте всем. Ровнять линию. Продолжать огонь!

Зепп обернулся. Им с «Воином» удалось удержаться, но «Эберхарда» здорово снесло к северу, а «Герхард Славный», наоборот, выскочил чуть ли не на фрошерские пушки.

– «Спуск по ветру. Поворот все вдруг», – вполголоса прочитал фок Шнееталь чужие сигналы, – «спуск по ветру и поворот все вдруг»...

– Именно, – кивнул Кальдмеер, – я б на его месте сделал то же. Огонь! Полный бортовой, пока они поворачивают!

Линию из полусотни кораблей быстро не перестроить, но Альмейда на ветре, ему проще, его дело – повернуть, остальное доделает шван... Дым позволял разглядеть лишь восьмерых фрошеров, все они поворачивали налево, но казалось – поворачивает лишь один, а остальные не более чем его отражения в мутном зеркальном коридоре.

– Вы знаете, что лучшая дистанция для линейного боя – пистолетный выстрел? – Кальдмеер смотрел на Йозева. – Знаете или нет?

– Так точно, – выпалил Зепп зазубренную премудрость, – пистолетный выстрел – идеальное расстояние для бортового залпа.

– Но не сейчас и не для нас, – адмирал протер окуляр полой плаща. – Когда станете капитаном, почаще вспоминайте, что правила срабатывают не всегда.

Чужие линеалы приближались, продолжая разворот. Еще несколько минут – и они станут носом, попадут под продольный огонь, другого такого случая не будет. Коронованный черный рыцарь надменно глянул Зеппу в лицо, за его спиной вздымались мачты, – пора! Почему «Ноордкроне» молчит? Неужели еще не зарядили?! Леворукий, сколько можно возиться!

– Полный бортовой!

Полетели обломки, над головой черного короля заполоскал разорванный парус, закачались и посыпались с мачты серые человечки.

– Все ядра попали! – завопили с марсов. – Все!

Но поворот продолжался, рука фрошерского короля тянулась к горлу залива, он уже не смотрел на Зеппа. Скоро они снова станут бортом, только ближе, гораздо ближе...

– Живее заряжайте... Живее, раздери вас закатные твари!

Орудийная прислуга втаскивала пушки, заряжала, открывала порты, подносила пальники. Сколько они возятся, шесть минут или шесть месяцев?! Наконец-то! «Ноордкроне» затрясло от собственных выстрелов.

– Бе... ер... дит... ...вер, – проорали с марсов сквозь подутихший ветер и орудийный гул, – ерал... венде! ...чал ...елку.

– Скоты, – рыкнул фок Шнееталь, разобравший явно больше Йозева, – какие скоты!

– Забудь, – отмахнулся адмирал, вглядываясь в окутанных дымом фрошеров, – без них проще.

– Здесь – да, – с какой-то тоской откликнулся капитан, – но прав тот, кто первым вернется в Эйнрехт.

– Я согласен положить шпагу, – улыбнулся Ледяной Олаф, – вместе с головой. Но пока все не так уж и плохо, может, сохраним и головы, и шпаги.

Снова ударили пушки, и Зепп с трудом удержался на ногах. Носились подносчики пороха с картузами, тут и там мелькала лысая голова судового врача. К счастью, работы у него пока было немного.

– ...думаешь? – в показавшемся почти тишиной свисте ветра проступил голос шаутбенахта. – Но почему бы тогда...

– Не поднять паруса? – усмехнулся Ледяной Олаф. – Да, мы можем выйти из боя и догнать Вернера. Если бросим караван на съедение. Ты представляешь, сколько их уцелеет? Нет, Адольф, на такое я не пойду. Не могу пойти. Привел их сюда я, и они начнут умирать только после меня.

– Как знаешь, – махнул рукой Шнееталь, – но мне будет жаль, если мы сдохнем, а Бермессер с Хохвенде – нет!

– На все воля Создателя, – адмирал резко обернулся. – А вы хороший слушатель, лейтенант.

– Простите. – Да что с ним сегодня такое! Толку никакого, свалился прямо на адмирала, да еще и подслушивает. Что подумает Ледяной, что скажут Ойленбах и Руппи? – Я... Я не хотел!

– Если б я тебе не верил, я б молчал.

Ветер отогнал дым, словно для того, чтоб было лучше видно готового к стрельбе развернувшегося фрошера. Зепп успел разглядеть на чужом полуюте мощную фигуру в алом, стоящие рядом едва ли достигали ей до плеча. На великане не было ни доспехов, ни хотя бы плаща.

Ледяной выхватил шпагу, салютуя противнику, и Зепп все понял, но на всякий случай взглянул на мачты. Ветер яростно трепал брейд-вымпел: Рамон Альмейда выбрал в противники Олафа Кальдмеера, и он был один, хотя на «Эберхарда» и «Отважного» навалилось сразу по двое.

– Это в самом деле кровная месть, Адольф, – адмирал натянуто улыбнулся. – Передать на все корабли: флагман желает видеть дружные залпы, а не разнобой.

Новая волна дыма скрыла вражеский флагман, и тут же закричал, разламываясь напополам, грота-рей, обломки закачались на остатках такелажа. Если они рухнут на палубу...

Ледяной Олаф поднял голову, разглядывая нависшую беду, фрошер продолжал стрелять побатарейно, но адмирал смотрел только на злополучные обломки, а Зепп – на адмирала, прикидывая, как половчей сбить его с ног, если не выдержат тросы.

Глухо ухали пушки, свистели ядра, свои и чужие, что-то лопалось, трещало, трепыхалось, падало, дым ел глаза, разлетающиеся щепки так и норовили впиться в лицо, шею, руки.

– Право руля! – Ледяной распоряжался словно на ученьях, только на сей раз предстояло утереть нос не соседним кораблям, а смерти. – Два румба!

Рулевые навалились изо всех сил, нос «Ноордкроне» пошел вбок, паруса заполоскали, снижая нагрузку на такелаж. Матросы уже взбирались на злополучную мачту. Может, им удастся закрепить обломки, а если нет?

– Не прекращать огонь, – отвернулся от покалеченной мачты адмирал, – полный бортовой!

Глава 9Хексберг399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

Реи «Марикьяры» повернулись, ловя ровный, сильный ветер. Корабли арьергарда один за другим четко и красиво ложились на новый курс, отсекая противника от моря и грозя отрезать от купцов. Головной дриксенцев опасность понял, громыхнули погонные орудия, свинцовая вода проросла серебряными кустами, но «Марикьяра» продолжала идти наперерез чужой линии

– Ну, сейчас он им задаст! – Варотти сжал кулаки и топнул ногой.

– Он-то задаст, – затянул свою песню Марио Ниччи, успевший нацепить «счастливый» нагрудник, – а вот когда возьмемся за дело мы?

– Возьмемся! – утешил абордажника верный Уго. – Вот сейчас и возьмемся! Правда, капитан?

Корабли основных сил продолжали неторопливо и неотвратимо двигаться навстречу друг другу; глухо рычали пушки, клубы дыма зависали у бортов, растекались, плыли к берегу, закрывая мечущихся негоциантов. Линеалы выступали из порохового тумана, чтобы вновь в нем утонуть. Казалось, так было всегда и так всегда будет; потом на мачтах ближайшего к берегу фрегата, повторяя флагманский приказ, взмыли сигнальные флаги.

Не прошло и пары минут, и кордебаталия начала медленно разворачиваться по ветру в сторону вражеской линии. Линеалы Альмейды один за другим замолкали, зато дриксенцы, ловя момент, били всеми калибрами. Марикьяре поворачивали невероятно быстро и до невозможности медленно.

– Скорее, – стучал кулаками Уго, – ну скорее же! Крабы похмельные!

Луиджи со злостью глянул на приплясывающего теньента, но сдержался. Время тянулось застывающей смолой, но линия уверенно обретала прежнюю четкость. Никто не сцепился снастями, не выпал из строя, а ведь линеалы шли куда тесней, чем обычно.

Альберто не хвастал, пожалуй, он даже преуменьшил выучку своих марикьяре, или это Луиджи по привычке делил моряцкие рассказы на четыре? Зря. Альмейда, сыграв с ветром в поддавки, не просто развернулся, он сократил расстояние между линиями чуть ли не вдвое. Зрелище почти идеального маневра под огнем противника завораживало. Разумеется, издали.

– Доброй удачи! – Ленуцца сложил на счастье четыре пальца. – Нам предстоит красивое зрелище.

– С ызаргами не хуже было! – обиделся Уго и честно добавил: – Но и линеалы тоже ничего!

– Можно и так сказать, – улыбнулся старший офицер, – особенно в умелых руках. Признаться, я думал, что молодой Салина преувеличивает достоинства своих земляков.

– Я тоже, – рассеянно подтвердил Джильди, наблюдая за сражением. Теперь «Алонсо» шел вровень с «Пташкой», а впереди ее поджидали замыкающие Салины. Альмейда все рассчитал верно.

– Ведьма! – заорал Варотти, тыкая пальцем в промежуток меж линеалами. – Возвращается...

Пенная дорога среди дымчатых волн, серебро на раух-топазе, дым незримого огня... Сталкиваются, закручиваются взбаламученные волны, свиваются в седое копье, пущенное невидимой рукой, кэцхен сжимается, словно перед прыжком, и сворачивает. К дриксам! Прорезает безупречный строй не хуже линеала. Головной корабль принимается рыскать, еще один теряет место в колонне. Трехпалубная громадина заваливается набок, идущий следом торопливо убавляет парусов, но кэцхен он не нужен. Ветряная лапа мимоходом бьет по снастям и боком, разъяренной кошкой, скачет дальше, к сбившимся в кучу купцам.

– Браво! – не выдерживает Луиджи. – Браво, кэцхен!

Дриксенцы лихорадочно выправляют строй, серые фигурки мечутся по вантам, кажется, у головного лопнул парус. Не повезло...

– У, ведьмы, – облизывает губы Варотти. Язык бывшего боцмана произнести слово «кэцхен» не в состоянии.

– Эти дамы не из тех, с кем тянет познакомиться поближе, – бормочет Ленуцца вслед убегающему шквалу. – Если что, я на гребной палубе, а потом на баке.

– Хорошо, – серебро вновь сменяет свинец, непонятная радость улетает вслед за кэцхен, скрывается в накрывшем залив дыму. Исчезли не только берега, но и ползущие к выходу из залива колонны. «Марикьяра» уже растворилась в белесой мгле, скрывшись за строем дриксенцев. Можно было разглядеть разве что «Пташку», сцепившуюся с последними кораблями Салины. Те не замедлили приветствовать противника продольным огнем, и тут же с другой стороны строя грянули залпы. Марикьяре таки поставили противника «в два огня»!

– Не хотел бы я сейчас оказаться на месте дриксенцев, – сообщил Джильди морю, ветру и Варотти с Ниччи, – ни за какие деньги.

– Еще бы, – хохотнул Уго, – зачем деньги на дне? Крабихам цацки покупать? Только, капитан, мы-то как? Люди воюют, а мы так и будем глаза продавать? Стемнеет же...

– Часа три у нас есть, – откликнулся Ниччи, выбивая пальцами дробь по нагруднику, – но поразмяться не мешает.

– С линеалами? – в упор спросил вернувшийся Ленуцца. Варотти с Ниччи дружно пожали плечами, старший офицер взялся за трубу. – Что тут у вас?

– Марикьяре бьют, – откликнулся Луиджи, – дриксы отбиваются, и, я бы сказал, неплохо.

Бюнц, если фельпец правильно запомнил чужое имя, головы и впрямь не терял, несмотря на тяжелое положение. Отстреливаясь обоими бортами, он умело лавировал, выискивая проход в плавучей, плюющейся чугуном стене. Прибавь дриксенцы парусов и возьми к северу, они бы вырвались, но «Пташка» думала не о своих перышках, а о сбившихся в кучу купцах.

Клубок из дыма и кораблей катался по свинцовому блюдцу, отплевываясь ядрами и обломками. Шедший за «Пташкой» линеал не рассчитал скорость и влетел в кипящее выстрелами месиво. Матросы кинулись убирать паруса, замыкающий Салины, кажется, это был «Соберано», саданул продольным. Одна из мачт пошатнулась и, как была, с парусами и реями, исчезла в дымном облаке, а сзади подпирали яростно перестреливающиеся колонны.

– Скоро они там? – простонал Варотти. – А то мы тут протухнем...

– Предлагаете пощекотать? – сощурился старший офицер. – Почему бы и нет?

– Голодными не уйдем, не бойтесь, – счел за благо вмешаться Луиджи. – Стойте!

Из-за смешавшегося строя показался светло-коричневый трехпалубный красавец и воровато двинул в сторону купцов, обходя сражающийся на два фронта авангард по широкой дуге. Один мерзавец в дриксенской эскадре все-таки сыскался.

– Это кто? – чуть ли не с нежностью выдохнул Уго, перевешиваясь через фальшборт. – Хорош, скотина!

– Прохвост один, – отчего-то Луиджи отчаянно захотелось, чтобы трус до Эйнрехта не добрался. Это несправедливо, когда негодяи выживают, а потом плюют на могилы тех, кто прикрыл им спину.

– Что за прохвост? – деловито осведомился Марио Ниччи, не испытывавший никакой склонности к философским обобщениям.

– Прохвост гусиный, – Луиджи нахмурился, пытаясь вспомнить имя дриксенского интригана, но в голове вертелось сакраментальное «Бе-ме». – Адмирал. Альмейда велел его отпустить, если удирать надумает.

– Есть такие, – согласился Ленуцца, – с ними никаких врагов не нужно, сами всё утопят. Один Кимароза чего стоит.

– Точно, – завел свою песню Уго, – а кто его нам на шею посадил? Дуксы! Вот и я говорю...

Варотти вещал, Ниччи скулил, а ветер нес пороховой дым на дриксенцев. Залпы становились все злей. Бюнц ловко ворочался в дыму, не забывая огрызаться и не теряя надежды прорвать заслон. Это ему почти удалось, но тут белевший даже сквозь дым фок на глазах пошел полосами и исчез. «Пташка» споткнулась, словно провалившаяся в кроличью нору лошадь, на потерявший ход корабль обрушились новые ядра.

Джильди следил за все усиливающейся перестрелкой и вполуха слушал бывшего боцмана, вспоминая то кинжал в стенке каюты, то гитарный бой, то синие и алые флаги. «Эномбрэдастрапэ...» Откуда пришло это слово? Что оно значило раньше, что значит для марикьяре сейчас?

– Рангони! – крикнул Ниччи в ухо зазевавшемуся Луиджи. – Справа!

«Черный ворон» выскочил из-за линии, как паукан из норы. Он явно намеревался прошмыгнуть перед носом сцепившихся кораблей. На корме развивалось кэналлийское знамя. Ворон на «Вороне»...

– Молодчага! – рев Варотти наверняка слышали если не купцы, то Салина. – Капитан, что ж выходит? Рангони дерется, а мы что, у дукса поросенка съели?!

– В самом деле, Луиджи, – Марио бил копытом не хуже Уго, – давай с ним. Две галеры – это уже эскадра!

С ним? А почему бы и нет! Сколько, в самом деле, можно смотреть, как другие умирают? Ты пришел на войну, капитан Джильди? Ты поклялся в верности человеку, который об этом не просил и который этого не хотел, так изволь платить по счетам. Луиджи Джильди отвернулся от драки гигантов, в которой ему не было места, и проорал:

– К бою! Вперед, а то еще придется Рангони догонять!

Приказ утонул в победном свисте боцманских дудок, рыке Варотти, довольном смехе гребцов. Ожидание кончилось, «Влюбленная акула» шла в бой.

2

Дымное облако окутало «Ноордкроне», оно больше не пахло. Фрошеры перезаряжали пушки, над головой клацал искалеченный рей.

– Все зависит от нашей твердости, – адмирал на мгновенье оторвался от трубы. – Адольф, пройди по палубам. Люди должны понять: нужно выдержать до темноты, дать уйти купцам, а дальше как повезет. Главное – выдержать сейчас!

Ядро угодило в казенную часть пушки, ядро пробило фальшборт, ядро задело бизань-мачту, ядро разметало картузы с порохом у левого борта, но верхней палубе доставалось меньше других. Альмейда раз за разом бил по корпусу, по пушечным портам второй и третьей палуб.

– Я обойду корабль, – капитан поправил шейный платок и, слегка придерживая шпагу, пошел по качающейся палубе, словно по столичному плацу. Сейчас он спустится к Ойленбаху, или сначала в самый низ? Надо пойти с ним и остаться там, где не хватает людей. Артиллерийские офицеры нужны, а адъютант адмиралу – нет. Может, Ледяной Олаф просто забыл, кого взял? Не видит Руппи, вот и делает все сам?

– Йозев, – попросил адмирал, – раздобудь мне воды, хоть какой-нибудь...

Зепп помчался со всех ног, прежде чем понял, что бежит не туда. Вряд ли буфетчик Густав сторожит свои кастрюли. Юноша развернулся и, перепрыгивая через обломки, кинулся к палубной бочке. Как ни странно, она уцелела вместе с прикованным к ней медным ковшиком. Йозев завертел головой в поисках какой-нибудь посудины. Сколько раз он собирался заказать себе именную флягу, такую, как у Руппи, но деньги уходили то на книги, то на свадебный подарок сестре.

Знакомое рычанье перешло в свист, два тащивших запасной парус матроса свалились у пробитого фальшборта, один был убит наповал, другой бился в конвульсиях: принесшее смерть ядро врезалось в пушечный лафет. Откуда-то выбежал отец Александер, бросился к раненому. Серое облачение было в крови, в крови было все: парус, палуба, засыпанные щепками обломки.

Палуба накренилась, черный чугунный шар покатился вниз, налетел на неподвижную ногу, изменил направление, поспешил к мачте. Что-то тускло блеснуло. Офицерская каска. Годится! Зепп схватил добычу, она была цела и даже не в крови, теперь зачерпнуть воды и не расплескать, хоть бы вокруг рушились мачты и мир вместе с ними. Вода дрожала, норовя выплеснуться, сбоку что-то треснуло. Сетка – не выдержала свалившихся на нее обломков и оборвалась... Йозев нес эту воду день, год, вечность, нес, а вокруг рычало, выло, обдавало то холодом, то жаром. Где бы ни был Руппи, ему легче, если только он жив.

– Спасибо, – поблагодарил адмирал, – я не догадался дать тебе флягу...

Подбежал старший офицер, рука на перевязи, шпага куда-то делась. Он что-то докладывает Ледяному, что-то нехорошее. Фок Шнееталя на баке нет, где он?!

– Убрать паруса! – каска с водой снова в руках Зеппа. Адмирал успел напиться или вода расплескалась? Порыв ветра едва не сбивает с ног... Кэцхен, снова! Ну сколько можно?!

Шквал срывает дым, словно старую занавеску, сквозь облачную дыру бьют солнечные лучи, белые и острые, как осколки древесины. На «Святом Эберхарде» грязной простыней треплется фок-стаксель. Лопнул фок-шкот? Этого еще не хватало!

Новый порыв, если это можно назвать порывом: ветер с каждым разом крепчает и не думает слабеть; невысокие, пока невысокие, волны бегут во все стороны, сталкиваются, рассыпаются серебряной пеной. Волны и ветер, волны и солнце, волны, и ветер, и смерть...

Черная водяная лошадь встает на дыбы, бьет пенными копытами в борт, вторая изгибает шею, прыгает на палубу, «Ноордкроне» кренится, сквозь вой ветра слышится шум водопада, рулевые повисают на штурвале, не давая увалиться под ветер. Надсадно скрипят пушечные тали, устоять на вздыбившейся палубе невозможно, руки сами цепляются за какие-то тросы, палуба уходит из-под ног.

– «Эбби» отваливается! – кричит с кормы офицер. Кэцхен швыряет в лицо пороховую гарь и уносится, волоча за собой смерть и солнце.

– Два румба влево, – хрипит в рупор фок Шнееталь; когда он вернулся? – Живее!

Новый залп, фрошеры времени зря не теряют. Неужели кэцхен их обошла? Летят щепки, сетка срывается, валится на палубу, прямо на пушки, из люков выскакивают подносчики картузов. Офицера не видно, Зепп бросается к пушке, из-за лафета, шатаясь, поднимается палубный лейтенант, его правая щека – один большой кровоподтек.

– Все в погядке, – лейтенант сплевывает за борт кровь и зубы, – мы пгодогжаем бой, а вот «Эбби», похоже, нет...

3

Предназначенное линеалу ядро со свистом пронеслось над кормой несостоявшейся жертвы, ударилось о темную волну, срикошетило и, наконец, пошло ко дну, не долетев до одинокого вельбота.

– Господин лейтенант, – загребной с заячьей губой поднял голову, – прикажете к борту гресть?

– Прежний курс, – не допускающим возражений голосом объявил Руперт, провожая взглядом еще две воющие смерти, – на «Ноордкроне».

Гребцы без лишних слов навалились на весла, забирая подальше от тонущей в пороховом дыму линии.

Это было упрямство. Фамильное упрямство Фельсенбургов, которое каждое предыдущее поколение пыталось выкорчевать в последующем, но в случае успеха покончило б самоубийством. Потому что покладистый Фельсенбург хуже дойного волка, если б таковые водились.

Руппи сидел почти вровень с взбаламученной водой, сжимая добытую у Вернера зрительную трубу. Господин вице-адмирал фок Бермессер и господин генерал фок Хохвенде доблестно покинули поле боя, и, что самое печальное, их никто не утопил. Фрошерам было не до улепетывающего линеала, хоть бы и адмиральского...

– Господин лейтенант, – сверкнул зеленым глазом Рыжий Зюсс, – зря вы с ними не сбегли. Они ж такого наплетут, и про фрошеров, и про Ледяно... Прошу простить, про господина адмирала.

– Наплетут, – кивнул Руппи, – а мы расплетем. Вернемся и расплетем.

Одинокий глаз моргнул и погас. Зюсс окривел, когда игравший в талигойских пиратов Бермессер нарвался на Вальдеса. Тогда Рыжий и возненавидел, нет, не Бешеного, а заведшего их в ловушку спесивого болвана. Как кривой боцман оказался на «Ноордкроне», Руперт не знал, наверное, его взял Шнееталь. Адольф подбирал команду по одним ему ведомым правилам, и команда эта была готова сдохнуть за своего капитана и адмирала. Руперт фок Фельсенбург не был исключением.

– Навались... Шире греби... Навались...

На черной, дышащей холодом воде плясали обломки, бочонки, ящики, перевернутая гичка, потом в темном провале показалось бледное, спокойное лицо, на шее болтался офицерский знак. Для артиллериста с «Марии-Фредерики» сражение кончилось.

– Лейтенант, – пропел фок Хохвенде, – я настоятельно предлагаю вам остаться. Под мою ответственность и ответственность нашего дорогого вице-адмирала. В конце концов, он может вам приказать.

– Никоим образом, – здесь следовало щелкнуть каблуками, и Руперт щелкнул. – Отменить приказ адмирала может лишь лицо вышестоящее, коим вы никоим образом не являетесь. Я вынужден откланяться.

– Что я могу для вас сделать? – влез в разговор Вернер фок Бермессер.

– Одолжите мне подзорную трубу и передайте моей бабушке, что я намерен и впредь следовать ее советам.

– С величайшим удовольствием, – какая смесь заискивания и уверенности, какая изумительно подлая смесь. – Могу я узнать, какой именно совет герцогини Штарквинд вы имеете в виду?

– Она настоятельно рекомендовала мне не пятнать фамильную честь, пожимая недостойные руки. Прошу меня простить, меня ждет адмирал.

Он прыгнул в вельбот, не глядя, как был, со шпагой и в шляпе. Злость не подвела, матросам не пришлось выуживать адъютанта адмирала из воды на глазах изовравшихся интриганов, и все же для Олафа было бы лучше, если б Руперт фок Фельсенбург добрался до бабушки раньше, чем Бермессер до кесаря.

– Навались... Левая пошла...

Который может быть час? Далеко за полдень, а верней – часа три-четыре. Они должны продержаться, а ночью стрельба потеряет смысл. Ночью ветер станет попутным, может стать, хотя сегодня ветры положительно сошли с ума...

– Шварцготвурм![61] – выругался Зюсс. – Опять! Заворачивай!

Именно что опять. Кэцхен! Третья или четвертая. Проклятые шквалы разрывали строй, дико завывая в снастях, вытаскивали корабли из линии, так и норовили столкнуть соседей, но если для линеала кэцхен была неприятностью, шлюпке она несла верную смерть.

Вельбот вспугнутой кошкой шарахнулся от сверкающей полосы. Матросы гребли как бешеные, а Руппи мог лишь не мешать. И еще смотреть. Он никогда не видел кэцхен так близко, и как же она была хороша! Тяжелая, мерно вздымающаяся вода словно замирала, обращаясь в обсидиановое зеркало, а потом бросалась ввысь, целуя убегающий ветер. Кэцхен словно ножом рассекала облачную кошму, серебристый весенний свет обнимался с белой пеной, бриллиантовой россыпью рассыпались брызги, казалось, над осенним морем летит солнечная вуаль, а в плеске волн чудится звон хрустальных колокольчиков, дальних, манящих, недостижимых...

– Пронесло, – выдохнул Рыжий, – не иначе святой Адриан уберег.

– Вернемся, – откликнулся Заячья Губа, – все наградные на храм отдам. Как есть, все!

– Смотри, не забудь...

– Крабья теща, ну и чесанули же мы!

– Тут чесанешь!

Руппи огляделся: не так уж они и чесанули. Когда налетела кэцхен, они были возле «Фридриха Железного», теперь их прикрывало «Морское сердце», изрядно потрепанное шквалом и фрошерами. Судно медленно выправлялось, в трубу было видно, как в море летят обломки снастей. Гулко ухнули пушки. Увы, чужие, при таком крене канониры «Сердца» были бессильны...

– Выправляется, – не очень уверенно произнес загребной.

– Разумеется, выправляется, – начал Руппи и замолчал, потому что увидел вывалившийся из линии корабль. Потерявший бизань-мачту и почти все паруса, он беспомощно дрейфовал по ветру, все больше удаляясь от строя и оставляя корму идущего впереди неприкрытой. И этим идущим впереди был флагман!

4

Фальшборт был пробит в нескольких местах, на грот-мачте снесло почти все, что там оставалось, сама мачта угрожающе качалась, волны то и дело захлестывали порты нижней палубы, но пушки все равно били. А что еще оставалось?

«Святой Эберхард» отвалился, в линии зияла дыра, в которую и бросились оба противника «Эбби». Дальний пошел наперерез «Гордости Эйнрехта», ближний, прибавив парусов, догонял «Ноордкроне». Йозев Канмахер не успел стать адмиралом, но намерения фрошера он разгадал. Линеал с котообразной тварью на носу собирался зайти с кормы и расстрелять беззащитную мишень в упор. Зепп, как завороженный, смотрел на оскалившуюся зубастую башку, позабыв обо всем на свете. Даже о «Франциске», а ударил именно он.

Треск ломающейся древесины, щелканье рвущихся снастей, водопад обломков...

– Фок-мачта!

– Фок-стеньга сломалась!

– Руль не слушается!

– Огонь!

Нижняя палуба замешкалась, верхняя рявкнула огнем вразнобой, но батареи второй палубы били ровно и спокойно, с той частотой, с какой позволяли орудия. Значит, Ойленбах жив и ведет бой.

– Ну, Адольф, что там с мачтой?

– Ванты держат... Все рухнуло за правый борт, мы почти на якоре, Олаф.

– Рубите!

– Рубим, – фок Шнееталь схватился за рупор. – Цельтесь выше! – шаутбенахт не говорил, а хрипел. – Бей по мачтам!

Кто-то не услышал или не понял, добрая половина орудий бухнула быстро, но бесполезно, у остальных прислуга замешкалась, вытаскивая клинья и меняя прицел. Чугунный град прошелся по парусам и мачтам «Франциска»; разломился на части, рухнул вниз грот-марса-рей, превратились в лохмотья паруса фок-мачты.

– Заряжай!

– Быстрее!

Канониры Ойленбаха делали невозможное, быстрей заряжать не смог бы никто, но строй фрошеров был плотнее, а артиллеристы не уступали дриксенским, по крайней мере флагманские.

С громким хлопком лопнул грот-стеньга-бакштаг, что-то отскочило от последней, чудом уцелевшей сетки, шлепнулось о палубу, и снова свист, треск, непонятное, стонущее рычание. Кто может так кричать – человек или корабль?

«Франциск» бил побатарейно, не позволяя ни передохнуть, ни толком исправить повреждения, а рядом прижимала уши «Закатная кошка». До нее осталось не больше сотни бье, а стреноженная тянущимися за ней обломками «Ноордкроне» не могла как следует маневрировать. Трехпалубная наглая гадина не замедлила воспользоваться своим преимуществом. Издевательски медленно развернувшись, она поползла вдоль кормы «Ноордкроне», разряжая одну за другой пушки левого борта.

Удар, палуба куда-то уходит, нога скользит, подвернувшаяся под руку веревка рвется, навстречу несется что-то черно-бело-красное. Черная копоть, белые доски, алая кровь... Это – палуба, а он упал. Нужно встать и что-то наконец делать...

Йозев приподнялся на руках, прямо над ним просвистел ураган чугуна, разбивая, дробя и калеча. «Франциск»... присоединился к твари, но Йозев Канмахер все равно встанет, он не червяк, он офицер Его Величества, он лейтенант с «Ноордкроне»...

На шканцах отец Александер и двое моряков вытаскивают из-под груды обломков бьющегося артиллериста. Бедняга судорожно дергается и замирает. Священник, осенив тело знаком, спешит на шкафут, там тоже люди: мертвые, умирающие, просто раненые.

Зепп отчаянно шмыгнул носом и поднялся, во рту стало солоно от крови. Ничего, бывает хуже. И будет.

Неприятель с кормы куда-то исчез, а Ледяной Олаф был жив! Он стоял на руле, широко расставив ноги, парадный шлем куда-то делся, лицо измазано гарью.

Ветер растрепал волосы, отогнал дымовой саван, и Зепп увидел «Закатную тварь». Она никуда не делась, это на «Эберхарде» кое-как поставили паруса и бросились на помощь флагману. Из последних сил. Фрошеру пришлось оставить их в покое, только надолго ли?

– Ты цел? – фок Шнееталь, тоже живой.

– Господин шаутбенахт...

– Мы набираем воду, – корабельный плотник щурит красные, заплывающие слезами глаза, – очень быстро. Два бье в трюме. Мы залатали дыру у канатного ящика, но где-то еще одна... Мне нужны люди у помп и в трюмах.

– Иду, – прохрипел фок Шнееталь, хватая Йозева за плечо, – оставляю... батарею левого борта на вас.

Капитан «Ноордкроне», отбросив рупор, кинулся вниз. Зепп оглянулся. Палуба казалась вымершей. Бо́льшая часть орудий уцелела, но людей у них почти не осталось. «Оставляю батарею на вас...» Это Йозев понял. Все стало на свои места. Он – артиллерист верхней палубы, и он будет стрелять, пока есть порох и цела хотя бы одна пушка.

– К орудиям! – заорал Зепп, хватаясь за теплый, тяжелый ствол. Кому он кричит? Мертвым, раненым, самому себе?

Он не понял, откуда они появились. Спрыгнули сверху, вылезли из люка, прибежали со шканцев, поднялись с окровавленной палубы, как и он несколькими минутами раньше.

– Баньте, – рявкнул Йозев в капитанский рупор, чувствуя, что его подхватило и понесло, – как положено! А то руки поотрывает!

Прибежали подносчики пороха с картузами. Кто их прислал? Шнееталь? Ойленбах?

Пушки заряжали быстро и при этом чудовищно медленно, а «Франциск» приближался молча и равнодушно, сокращая дистанцию до пистолетного выстрела.

– Готовьс! – у него не было ни платка, ни шпаги, пришлось содрать с шеи превратившийся в жгут шарф. – Фитили...

Альмейда выстрелил первым. Тяжелые пушки промолчали, ударили батареи второй и верхних палуб, картечный залп прямо-таки вымел шканцы и шкафут «Ноордкроне». Как Зепп выжил, он не понял. Двоих канониров разорвало в куски, подносчик упал с оторванной рукой. То есть сначала упала рука, она лежала на красных досках, словно желая их процарапать.

Зепп отвернулся, схватившись за горло. Обломки и тела, тела и обломки. Отец Александер, придавленный грот-реем, груда тел у обломка мачты, мертвый боцман, вцепившийся в свою дудку. Стоны, ругань, треск дерева... Где адмирал? Где фок Шнееталь? Ойленбах? Блаухан?

«Я оставляю батарею на вас...»

Качнувшись, Йозев Канмахер оперся спиной о лафет орудия. Заряженного, они успели зарядить. Точно успели, это он помнил. Лафет и ствол – в крови, но пушка готова, а враг – вот он!

Йозев выпрямился, проверил запальную трубку, она была в полном порядке. Он должен попасть, и он попадет! С такого расстояния попадет кто угодно. Зепп схватил пальник, поднес к трубке. Орудие грохнуло и дернулось назад, Йозев видел, как ядро врезается в борт «Франциска», как летят обломки. Попал! Слава святому Адриану, попал!!! Это было счастьем, победой, полетом, вспышкой ослепительного света! А потом «Франциск» ответил...

Глава 10Хексбергский залив399 года К.С. 15-й день Осенних Молний

1

Строя не было, была безобразная толпа. Бестолково хлопали паруса, вымпелы только что не обвивались вокруг древков, волны дикими козами скакали меж ополоумевших кораблей. Кто-то успел выскочить чуть ли не в открытое море, кто-то сцепился с соседом снастями, кто-то крутился, как уж на сковородке, пытаясь избежать столкновения сразу с несколькими собратьями.

– Вот бараны, – возмутился Варотти, – одно слово, купцы. А туда же...

– Может, они и не виноваты, – вступился Ниччи, указывая рукой на расходящиеся веером серебряные полосы, игриво скользившие к дальнему мысу.

– Точно, – согласился справедливый Уго, – они, ведьмы то есть. Наигрались с вояками, теперь сюда добрались...

– Да, – пальцы Ниччи продолжали выбивать дробь по нагруднику, – неудачный сегодня у «гусей» денек выдался.

– А то! – подтвердил бывший боцман. – А Салина молодец. Отменно лупит!

Салина именно лупил и именно отменно. Окутанные дымами линеалы, стреляя с обоих бортов, неспешно прорезали мечущееся стадо. Луиджи показалось, что он слышит крики с разбиваемых кораблей, но это просто расходилось воображение. Они с Рангони были слишком далеко, да и ветер сносил звуки к берегу, мешая их с дымом. До «Акулы» с «Вороном» доносился разве что пушечный гул. Орудия били так часто, что разобрать отдельные выстрелы было просто невозможно.

Оставшиеся сзади колонны тоже стреляли, продолжая ползти в открытое море, ловить там было нечего, и Луиджи вновь уставился на север. Прямо перед глазами тонуло трехмачтовое судно, палуба была уже вровень с водой. Серые фигурки пытались спустить шлюпки, синие толкались и мешали. Из общей свалки выбрался фрегат охранения, лег в дрейф рядом с тонущим, это заметил линеал с крылатым конем на носу, немного довернул и дал залп. На фрегате лопнувшими струнами заметались снасти, полетели вниз обломки рей, но матросы продолжали спускать шлюпки. Марикьяре приблизился и саданул еще раз. Зрелище было не из приятных...

– Но там-то! Там-то! – топнул ногой Уго, тыча трубой в горло залива. – Они же разбегаются, заразы!

Луиджи с готовностью перевел взгляд к югу. Десятка два кораблей поодиночке и небольшими группами тянулись прочь из проклятого залива, и среди них было несколько подходящих.

– Мористей, – велел Джильди, – ищем тех, у кого артиллерия поплоше.

Галера Рангони, словно услышав, развернулась и, вспенивая воду, рванулась за зеленым купцом.

– За ним! – крикнул Луиджи.

На «Вороне» взмыли сигнальные флажки. Джузеппе предлагал совместную охоту!

Зеленый впереди улепетывал под всеми оставшимися парусами, но галеры были быстрее.

– У, задница, – проревел в восторге Варотти, – прямо как у дожихи.

– По ней и врежем, – весело выкрикнул Луиджи, – заходи с кормы. Лотти тут?

– Тут! – заорал канонир, до невозможности похожий на увидевшую кровь гончую.

– Треножить! – велел Луиджи. – Потом подберем. Передай Рангони: «Заходим с кормы. Двойной носовой в шесть стволов».

– Рангони, – прочитал подошедший Ленуцца. – «Двойной носовой. Готов, ждет».

Они зашли с кормы вдвоем. Зеленый шлепал вспугнутой лягушкой по водяной тарелке. Отчего-то стало смешно, галера взлетела на волну, словно на гору, соленые брызги коснулись губ, что-то тихонько звякнуло. Словно колокольчик.

– Хорош, – крикнул Лотти.

На корме «Ворона» Рангони поднял руку со шпагой, Луиджи тряхнул волосами, отгоняя непонятный смех, обнажил клинок. Галеры шли голова в голову. Джузеппе кивнул, Луиджи ответил, шпаги полоснули воздух, рявкнули пушки. Кто разбил руль? Наверняка Лотти, но ничего не докажешь. Зеленый, потеряв управление, жалко затрепыхался, ну и Леворукий с ним. Ветер дразнил, пел, тащил за собой, к выходу из залива. Зачем останавливаться? Зачем тратить время на подбитого купца? Что с него взять? Вперед! За другими, их еще столько осталось! Гнать добычу – это так весело, это почти танец, почти песня, почти полет...

2

– Господин шаутбенахт, – как стыдно быть в целом, не прорванном, не прожженном мундире, пусть даже и мокром, – лейтенант Фельсенбург прибыл.

– Руппи, – прохрипел Шнееталь, – откуда ты? Где этот... Хохвенде?

– Или на дне, или на пути в Метхенберг! – Где адмирал? Надо спросить, но как же страшно. – Генерал фок Хохвенде, узнав о возвращении Альмейды...

– Ты сумасшедший, – какими белыми становятся глаза, когда лицо черное от копоти, – зачем ты вернулся?

Ответить не дал пушечный залп, капитан с силой швырнул Руппи на изуродованную палубу, свалился рядом. Визжащий черный ветер пронесся над головой, разнося палубные надстройки, разбивая шлюпки, кроша и без того превратившийся в решето фальшборт. Кислая пороховая вонь, запах гари и чего-то донельзя тошнотворного, и тут же свежий морской ветер. Ад, в который он полез по доброй воле. Шнееталь хочет знать, зачем...

– Я – адъютант адмирала, – заорал Руппи лежащей перед его носом вывернутой ноге в черном офицерском сапоге без каблука, – мое место с ним, а не с крысами...

Чугунный ветер стих, надолго ли? Над головой качались обрывки фала, зацепившегося за обломок мачты. Руппи глянул на Шнееталя, тот, морщась, поднимался, фок Фельсенбург вскочил, протянул шаутбенахту руку, за которую тот с благодарностью ухватился.

– Бери своих и идем. Быстро, пока они заряжают. Ойленбах, вы знаете, что делать... Всех, кого поднимете, – к орудиям левого борта... Матросов, канониров – всех! Только оставьте матросов у бизань-брасов.

– Слушаюсь, – артиллерист захромал по искореженным шканцам, подзывая рукой уцелевшего боцманмата. «Ноордкроне», всегда такую красивую и чистую, застилал вонючий дым, шканцы были завалены обломками, залиты кровью, у бортов лежали мертвецы, рядом, не глядя на них, канониры банили уцелевшие орудия, на все голоса скрипели и визжали пушечные тали, такелаж, блоки.

– Смотри под ноги, – прокашлял фок Шнееталь, и вовремя – внизу зияла дыра, сквозь которую виднелись доски второй палубы и брошенный банник.

Куда его ведут, Руппи не спрашивал, он знал, что сейчас увидит своего адмирала. Мертвого, иначе б Шнееталь сказал, что Ледяной жив. Вот так и понимаешь, что был с тобой рядом человек, про которого ты не знал главного: когда его не станет, из-под ног уйдет земля, но ты сожмешь зубы. И будешь жить так, словно он рядом, и неважно, что этой жизни осталось всего ничего. Чтобы зарядить пушку и выстрелить в упор, хватит.

Сзади вразнобой загавкали легкие пушки, внизу тяжело ухнула одна, тяжелая. «Ноордкроне» еще огрызалась, «Ноордкроне» еще была флагманом.

– Господин шаутбенахт, – очень спокойно сказал Руппи, – если это возможно, прошу определить меня в артиллерийскую команду под начало господина Ойленбаха или же моего друга Йозева Канмахера.

– Лейтенант Канмахер погиб, – прошипел фок Шнееталь. – Будь у меня такой сын, я б им гордился...

Зепп тоже?!

– В таком случае я готов принять его батарею. – Руперт фок Фельсенбург больше не был адъютантом адмирала, но лейтенантом флота Его Величества он оставался. Он мог бы управиться с любой мачтой, рассчитать курс, но сейчас важнее были пушки.

– Вы – адъютант адмирала, – шаутбенахт переступил через переломанные доски, – и вы отвечаете за его жизнь.

– Что? – выкрикнул Руперт. – Олаф жив?!

– Ранен и оглушен, – фок Шнееталь глухо закашлялся и затряс головой. – Проклятое горло, как некстати... Руппи, постарайся дотащить его до берега. Будь он в сознании, он бы не позволил, но не было бы счастья, да несчастье помогло. Я послал весть Цвайеру, но дошла ли она... Короче, как старший морской начальник, приказываю тебе спасти адмирала. Любой ценой! Ты меня понял?

– Д-да!

– У тебя есть вельбот и гребцы, бо́льшего я тебе дать не могу...

– А вы? – зачем-то спросил Руппи.

– Мы остаемся, – прокашлял фок Шнееталь, – нужно дотянуть до темноты. Когда торговцы уйдут, уйдут все, кто сможет...

Очередной залп прекратил рвущий душу разговор. Если б грот-мачта не была сломана, она сломалась бы сейчас, парой бье ниже. Брызнули осколки древесины, смешались с картечью – вдогонку тяжелым пушкам фрошеры саданули из легких.

– Как он? – окликнул фок Шнееталь невысокого толстячка, в котором Руперт узнал корабельного буфетчика. Значит, врач погиб, и отец Александер, скорее всего, тоже...

– Ой, – лекарь поневоле был бледен, как козий сыр, – шаутбенахт... Кровь не унимается.

– Ты понимаешь в ранах? – рука Шнееталя вцепилась в плечо Руперта.

– Нет, – какой он все-таки бездельник. Ну что ему стоило прослушать курс медицины или хотя бы книжки посмотреть, так ведь нет. – Не понимаю, но Зюсс... Он делает перевязки.

– Как мы все, – скрипнул зубами капитан. – Здесь надо картечину вынимать. Берите его... Будете спускать, привяжите к носилкам. Руппи, он упал головой вперед, сверху свалился рей, но череп вроде цел.

Двое матросов подхватили носилки. Лицо адмирала было спокойным, как у спящего или мертвого, здоровая рука свесилась вниз.

Им повезло, фрошеры не стреляли. То ли перенацеливали пушки, то ли отдыхали, а может, решили, что «Ноордкроне» мертва.

– Ничего, – глядя прямо перед собой, прохрипел фок Шнееталь, – мы о себе напомним... Маневрировать мы толком не можем, но стрелять – вполне.

Да, стрелять из оставшихся пушек, пока фрошеры не разнесут тут все до конца. Этого не избежать, разве что бросить все к Леворукому и уползти к берегу. К дриксенскому берегу, на котором нет ничего, кроме болот.

– Я хотел бы быть с вами, – тихо сказал Руппи, глядя на исчезавшие за бортом носилки, – я был бы с вами!

– Я знаю, – вздохнул шаутбенахт, – но ты нужен адмиралу, а адмирал нужен Дриксен.

– Господин шаутбенахт... Может, лучше подождать дотемна, а потом перебраться на «Воина»...

– Нам столько не продержаться, и потом, мы собираемся не умирать, а убивать, – пообещал капитан «Ноордкроне» и вдруг добавил: – Тебя не затруднит вернуть моей жене браслет?

Не умирать, а убивать... Пока не убьют их. Руппи молча протянул руку, звонко щелкнул золотой обруч. Рука надежней кармана или сумки, хотя и ее могут оторвать.

– Готово, – прокричал снизу Рыжий Зюсс, – приняли.

– Прощайте, лейтенант, – в последний миг фок Шнееталь перешел на «вы». – Скажите в Эйнрехте, что флагман продолжал бой до последней возможности. И еще, передайте... что мы не найдем покоя, пока Вернер фок Бермессер не познакомится с топором.

– Я передам, – кивнул Руппи, – я все... я всем передам. Клянусь!

После этого оставалось лишь одно. Спуститься в шлюпку. Не оглядываясь. Молча. И лейтенант Фельсенбург спустился по черному от копоти канату. Рыжий Зюсс развернул вельбот, и Руппи пристроился на корме, едва не наступив на подзорную трубу.

– Толкать?

– Сейчас...

Пальцы коснулись холодного борта, прощаясь с «Ноордкроне». Этот бой не его, как бы ему ни хотелось встать рядом с Шнееталем, Ленцем, Гаульманом, Хауффом, Ойленбахом. Он – адъютант адмирала, и он его вытащит. И еще он добьется, чтобы Бермессеру с Хохвенде отрубили головы. За дезертирство. И за подлость.

Руперт фок Фельсенбург судорожно сглотнул и бросил сидевшему у румпеля Зюссу:

– Отваливай!

3

Третий облюбованный ими купец был даже больше зеленого. Громоздкий, неуклюжий и, как оказалось, умный. Увидев за спиной двух преследователей, он честно лег в дрейф и поднял серый флаг.

– Вот поганец, – не одобрил смиренника Марио Ниччи, – хоть бы для очистки совести стрельнул.

– Ему совесть велит спасать корабль, – заметил старший офицер, так и не расстегнувший мундира.

– Еще бы, – подхватил Уго, – расковыряем еще.

– От Рангони, – крикнул наблюдатель. – «Высаживаю десантную партию, веду в порт!»

– Ну вот, – нахмурился Варотти, – потащил курочку в норку!

– Нам больше достанется, – Луиджи засмеялся и хлопнул бывшего боцмана по плечу. Злая веселость не проходила, наоборот! Джильди хотелось нестись все дальше и дальше за прорвавшим облака солнечным лучом, бросавшим под нос галеры серебряную тропу.

– Ну и куда теперь? – Марио Ниччи в десятый раз оглядел клинок. – Опять по рулям бить станете? Может, делом наконец займемся?!

– Может, и займемся, – протянул Джильди, выискивая подходящую добычу. Сзади творилось что-то непонятное, корабли перемешались в какой-то гуляш с дымной подливкой. Пара линеалов, не обращая внимания на разбегающуюся мелочь, загоняла здоровенного негоцианта, от которого их с самоубийственной отвагой пытались отвлечь фрегат и корвет. «Марикьяра» и «Мориск» ушли к входу в залив, наперерез подползающим колоннам, остальные корабли арьергарда продолжали гонять купцов, выбирая добычу покрупнее, среди белого порохового дыма в небо упирался угрюмый черный столб. Кого-то подожгли даже по такой сырости...

– Смотри, – Ниччи дернул Луиджи за рукав, – какой хорошенький!

– Серый?

– Он! – Марио сделал стойку не хуже охотничьего пса. – Ты глянь, на палубе чисто, никаких солдат. Мои ребята его мигом причешут.

– Уговорил, – подмигнул исстрадавшемуся абордажнику Джильди. – Ленуцца, лево руля, курс на серого с уткой!

Весла с готовностью врезались в воду, за спиной топали и ржали абордажники, предвкушая долгожданную свалку, а впереди бежала, дразнилась солнечная полоса.

Нарастающий гром напомнил о том, что линеалы продолжают грызню. Дымное облако, оторвавшись от рычащих линий, накрыло галеру. Солнце подмигнуло и скрылось, но волны продолжали петь. До серого корабля оставалось совсем немного. Дым сгустился, ветер ударил в скулу, заверещали дудки, загребные налегли на весла, не давая «Акуле» развернуться.

– К Леворукому дым! – рявкнул Луиджи, вглядываясь в белесое марево. – Чаще греби! Чаще!

Барабаны и литавры забили чаще, галера наподдала ходу и выскочила из слепой, кисло пахнущей полосы. Перед самым носом небольшого, но отнюдь не торгового корабля.

Корвет. Дриксенский. Побитый, но вполне себе живой. Пушек штук десять по борту, одна радость – из такой позиции не постреляешь.

– Уго! – рявкнул Джильди, но бывший боцман сообразил чуть ли не быстрее капитана. Отборная брань перешла в яростный свист.

«Гуси» тоже не вчера вылупились. Двухмачтовик ловко разворачивался, спеша повернуться к наглой галере бортом. С такого расстояния не промажешь и не уйдешь. Значит, вперед, пока «гусь» не закончил маневр.

Счет шел на минуты. Кто быстрее – рвущиеся на пределе гребцы или мечущиеся по вантам матросы. Если дриксенцы успеют выстрелить, от «Акулы», конечно, что-то останется, но праздник кончится. И надолго.

Галера топталась на месте, а корвет крутился юлой, из-за носовой фигуры выплыло одно жерло, второе, третье. Черные дыры плюнули огнем и дымом, над головой злобно свистнуло, за кормой выросли белые кусты...

Успели! Успели, раздери всех закатные кошки! Стреляйте теперь, хоть устреляйтесь, морю от ваших ядер не холодно и не жарко!

– Проскочили, – орет Ниччи, выбивая по урготскому нагруднику лихую дробь, – ну, теперь все! Теперь он наш!!!

– Рангони на купца польстился, – роет палубу Уго, – а мы вояку взяли! Вояку!

Вот уже и борт, темно-синий, в фальшборте дыра, дальше еще одна...

– Разворачивай, – кричит Луиджи, – весла сушить, крючья, кошки готовить!

4

Полоумная галера выскочила из дымного облака и набросилась на корвет охраны, наплевав на «Хитрого Селезня», но Добряк Юхан и не думал обижаться. Напротив, невнимание фрошеров к его лоханке было добрым предзнаменованием. Судьба намекала, что ловить в хексбергской кастрюле больше нечего, надо убираться подобру-поздорову, благо начинало смеркаться, а дым поможет спрятать концы.

Шкипер от души приложился к изукрашенной рыбодевами фляжке, приглядел подходящее дымное облако и рявкнул рулевым:

– Руль к ветру! Помалу!!!

Нос «Селезня» послушно повернулся. Молодец, кораблик, ой молодец! Да чтоб такого славнягу бросать под фрошерские пушки! Ни в жизнь!

– Руль на ветер!.. – Фрошеры, будь у них хоть по восемь зенок и четыре башки, поймут, что «Селезень» поворачивает, только когда заполощет фор-марсель. И пусть они хоть лопнут, у кораблика будет приличная фора. – Руль на борт! Живее, к крабьей теще захотели?!

«Хитрый селезень» послушно и весело приводился к ветру, он не хотел к крабьей теще, он хотел в гнездо.

– Контра-брас!... Руль на борт... Пошел боковые брасы!

Всем бы так вертеться! Лечь на другой галс, не потеряв ни минуты, не всякий вояка сможет! Добряк был готов облобызать свою лоханку и выплатить матросам по лишней монете, хотя хватит с них и двойной чарки. Но сегодня...

– Так держать, – гаркнул Юхан самым нежным образом, – нам – можжевеловку, дурням – воду...

Полдела было сделано, «Селезень» резво скользил к выходу из невезучего залива. Пушечные залпы, столбы дыма над горящими болванами, качающиеся на воде обломки уходили назад, оставалось решить, куда податься.

Бравый шкипер видел, как в начале боя улепетывал Бермессер, и за ним никто не гнался, но то в начале. Сейчас, господа селедки, фрошеры так просто не отцепятся. Рассветет – и в погоню, а пушек у них много, и пушки здоровые. Как начнут прочесывать море, так и проутюжат до самой Штейнхунд, и уж тут как повезет... Шкипер вытащил флягу, потряс под ухом, внутри призывно булькнуло, но Юхан всегда знал, когда нужно остановиться. Потому и выныривал из всех передряг, как деревянное яйцо. Добряк щелкнул грудастую рыбодеву по переходящему в хвост круглому пузу и изрек:

– А что мы забыли на севере, цыпочка ты моя?

Цыпочка гордо промолчала, Клюгкатер сунул флягу в карман, чихнул и почесал нос. Если мы ничего не забыли на севере, почему бы нам не пойти на юг? Там фрошеры искать не станут, в Ардоре врагам Талига ловить нечего, но разве Добряк Юхан кому-нибудь враг? Он – мирный купец, его знает все побережье, и ардорская таможенная служба в том числе.

– Юнга, – гаркнул шкипер, – живо, крабий пащенок!

– Здесь юнга, – на военный манер завопил Питер.

– Передай рулевым: курс юго-юго-запад. Только тихо!

Племянник растворился в сумерках, почти сразу заскрипели реи. «Селезень», как и положено приличной утке, отбывал в теплые края. Пережидать зиму. Добряк Юхан неторопливо прошелся по корме, весьма довольный своим судном и собой. Правильно он продавал тестю господина капитана над портом кэналлийское по цене торского... Браунбард говорил, что он выбрасывает деньги, а где теперь этот Браунбард, господа селедки? С крабовой тещей пиво пьет! Нет, прикармливать нужных людей – это не убытки, убытки – это тащиться за ненужными!

– Судя по всему, мы оторвались, – лейтенант Лёффер стоял сзади и улыбался. – Это не может не радовать.

– Оторвались, – Юхан еще раз чихнул, но на сей раз обошелся посредством платка. – Можете отправляться спать, дальше мое дело.

– Постойте, шкипер, – лейтенант глубоко вдохнул и зажмурился, – дайте отдышаться. Какая же гадость этот дым, тут хоть звезды видно. Кстати, если я в них что-то смыслю, мы идем на юг...

А он не дурак, этот Леффер, хотя это и раньше ясно было. Ну, была не была. Добряк Юхан извлек любимых «рыбодев» и протянул лейтенанту.

– Ветер свежий, грейтесь. – Взял, руки заняты, вот и славно, а сейчас выбирай – или денежки в карман, или нож в горло. – Я иду в Ардору. Я – человек мирный, мне моя лоханка дороже, чем кесарская задница. Да и до нее пока доберешься, четыре раза на дне окажешься.

– Давно хотел побывать в Ардоре, – ухмыльнулся Леффер, – а вот на дно меня как-то не тянет. И моих парней тоже, но Традуска – торговый порт, вас спросят, что вы везете.

– Товар на борту есть, – показал крепкие зубы Добряк Юхан. – Продовольствие, полотно, инструмент. Ну, инструмент мало кому нужен, а вот продовольствие...

– Осадной армии оно тоже не понадобится, – предположил Леффер, сворачивая голову фляжке, – за неимением осады. Как и полотно для палаток.

– Груз принадлежит короне, – вздохнул Клюгкатер, – и в случае невостребованности подлежит возвращению на склады.

– Но ведь груз может погибнуть от морской воды и огня противника, – предположил Леффер, – о чем у вас будет бумага.

– А кто подпишет? – деловито осведомился Юхан, все еще не вынимая руку из-за пазухи.

– Разумеется, господин интендант, – зевнул Леффер, – ну а в случае, если морская болезнь или... внезапное помешательство помешает ему поставить подпись, это смогу сделать и я. Как старший по званию.

– А он свихнулся? Какая жалость, – посочувствовал Добряк, выпуская рукоять стилета. Лейтенант Леффер и впрямь оказался очень умным человеком.

– Мне так показалось, – офицер приложился к горлышку и протянул рыбодев хозяину. – Сейчас он спит, возможно, к утру ему станет лучше, но я с трудом его удержал. Представьте, он вообразил себя святым Андием и уверен, что может ходить по воде, аки посуху.

– Вот ведь беда! – посочувствовал Юхан, принимая флягу. – Ладно, пусть дрыхнет. А утром или с нами в Ардору, или в Дриксен своим ходом... Неволить не станем.

5

Изувеченная посудина еле плелась и чуть ли не с удовольствием спустила флаг после первого же выстрела. Что с ней было делать, Луиджи не знал. Ниччи остался на захваченном корвете, Рангони не появлялся, расставаться с палубными матросами не хотелось.

Из холодной темноты высунулся увитый бронзовой гадиной бушприт. «Змей»! Приполз на выстрел, и как же кстати. Джильди с восторгом свалил заботы о трофее на талигойцев и объявил, что на сегодня хватит. Не спорил никто, даже Варотти.

Черный залив был покрыт белыми барашками, ветер мешал дым с облаками и гнал все это через выползшую луну. Судя по вспышкам у входа в залив, дриксы потеряли строй и теперь спасались кто как может, полагаясь не столько на пушки, сколько на темноту и паруса. Джильди протянул руку:

– Дайте кто-нибудь касеры.

Фляжка отыскалась сразу же, она была почти пуста, только на дне что-то робко плеснуло. Моряк последнее не допивает, Джильди сделал один глоток и вернул остатки владельцу. До Хексберг было не так уж и далеко, но из темноты мог выскочить удирающий линеал. Оказаться на пути раненого быка Луиджи не испытывал ни малейшего желания. Шестьдесят пушек против восьми – это неприятно... Капитан Джильди зевнул, поплотней закутался в измазанный плащ и объявил:

– Пойдем вдоль северного берега, там мельче. Закрепите пушки, канониры могут отдыхать. Гребцов менять каждые полчаса.

«Акула» послушно шевельнула веслами, устало, но довольно забил барабан.

– Весла-ать... Весла сушить... Весла-ать...

Вдалеке нет-нет да и сверкали зарницы, долетали отголоски залпов, а у Энтенизель стояла тишина. Те, кто смог, вырвались в море и растворились в темноте. Неудачники – на дне. Те, о ком судьба еще только размышляет, добираются до берега.

Тучи над заливом совсем разошлись, зато к северу небо закрывала черная пелена, сожравшая звезды. Ветер стих, но не уснул, а затаился, как зверь перед прыжком, навалившаяся ночь была тревожной и недоброй. Чем быстрее они доберутся до порта, тем лучше.

– На гребной, – крикнул Джильди, – быстрей!

Барабан забил чаще, «Акула» бойко заскользила по затаившемуся заливу. Вода была спокойной, но Луиджи казалось, что в глубине ворочается что-то огромное, древнее и недовольное.

– У Джованни коленка ноет, – объявил поднявшийся на бак Варотти, – шторм идет.

– Альмейда на ночь глядя в море не полезет, – выдал желаемое за действительное Джильди, – а «гусям» уж как повезет...

– Этим уже повезло, – кивнул Варотти на шарахнувшуюся от «Акулы» тень. – Из боя вышли, шлюпкой разжились, до берега рукой подать.

– Ну и пусть плывут, – разрешил Луиджи. – Если им больше нравится тонуть в болоте, я не возражаю. Постой-ка! Это не моряки!

– Точно, солдаты, – с видимым отвращением произнес бывший боцман, – десятка три.

– Вот-вот! И кесарь без них как-нибудь обойдется.

Варотти по старой привычке четырежды и один раз дунул в свисток. «Заряжать все орудия. Стрелять только третьему». «Акула» чихнула ядром, пламя высветило набитую людьми лодку, весла были послушно подняты: «гуси» в ледяную воду явно не хотели.

– Зажечь факелы, – велел Луиджи, – и не гасить. А то нас, чего доброго, свои же не узнают.

Вспыхнули факелы, и ночь стала еще темнее. Впереди галеры закачались на волнах дрожащие рыжие медузы.

– Где разместим пленных? – Гильермо Ленуцца с трудом скрывал раздражение. – На гребной мало места.

– Раненых, если есть, на гребную, – решил Джильди, – остальных – в трюм.

Галера медленно подошла к замершей шлюпке.

– Оружие за борт, – велел Ленуцца, – подниматься по одному...

Дриксенцы не возражали. Мокрые, замерзшие, они чуть ли не с радостью полезли в низкий трюм. Раненых среди них не оказалось. Щелкнули замки, снова забил барабан.

– Эти воевать уже не будут, – удовлетворенно произнес Варотти.

– Не будут, – подтвердил Луиджи, вспоминая вцепившихся в бочонки и доски бедолаг. Кто-то умирал от холода прямо в воде, кого-то вытаскивали свои или чужие. Когда они гнались за купцом с танцующими журавлями на корме, сбоку мелькнул обломок мачты, за который держались двое. Тогда было не до них, теперь вспомнилось...

Позже они выловили человек двадцать. Других. А что сталось с теми? Рядом разворачивался какой-то торговец, может, подобрали?

– Эй, – услышал собственный голос Луиджи, – глядеть по сторонам. Искать, спасать тонущих...

– Далеко больно, – зевнул Варотти, – досюда иначе чем на шлюпке не доберешься.

Плеск весел, уханье барабана, крупные белые звезды, скоро Излом, осень станет зимой, начнется новый год, первый год большой войны. Надо написать отцу про сражение, иначе обид не оберешься. Написать и нарисовать, кто где дрался.

– Справа по носу шлюпка, – закричали с носа, – большая...

– Куда совать-то будем? – проворчал Варотти, вглядываясь в усыпанную звездами тьму. – Закатные твари, и куда прут?!

Шлюпка, даже не шлюпка, а настоящий вельбот, полным ходом шла наперерез галере. Кто-то, став в полный рост, махал руками и кричал.

– Может, свои? – предположил Луиджи. – Мало ли...

– Точно, свои, – кивнул Уго, – только что они тут забыли?

– Поднимутся – узнаем.

«Влюбленная акула» закачалась на невысокой волне. Заканчивался прилив, на берегу завыла какая-то тварь. Волк? Собака? Выходец?

Плеск раздался уже у самого борта, глухо стукнуло дерево о дерево.

– А если «гуси»? – поменял свое мнение Варотти. – Нужны они нам?

– Мы им нужны, – вздохнул Луиджи. – Бросьте шторм-трап, не на абордаж же они нас брать собрались.

Первым через борт перебрался парень в мокром чужом мундире.

– Во имя Создателя, – выкрикнул он на талиг, шаря по чужим лицам отчаянным взглядом, – здесь есть врач?!

Глава 11Надор399 года К.С. 16-й день Осенних Молний

1

– Сударыня, – возвестил Эйвон Ларак, горяча́ давным-давно отрекшегося от плотских утех жеребца, – добро пожаловать в гнездо Окделлов!

– Благодарю вас, сударь, – соврала со всей возможной вежливостью Луиза, – я счастлива увидеть дом святого Алана.

– Я покажу вам его комнаты, – пообещал Эйвон Ларак, – они в Гербовой башне, самой высокой из всех.

– Ах, – закатила глаза капитанша, – я попала в легенду!

Правильнее сказать, вляпалась. Торчащий на горе замок казался высокомерным, унылым и облезлым. Чистый утренний снег лишь подчеркивал сие плачевное обстоятельство, словно Мирабеллу замотали в белые кружева и осы́пали бриллиантами.

Луиза вытянула шею и увидела исчезавший за сломанной ивой плащ с молнией и золотистый лошадиный хвост. Айри отказалась от опеки родичей, но такая наездница могла себе это позволить. Зато Селину пришлось посадить впереди себя офицерику из Эпинэ. Очень славному и даже родовитому, жаль, дочка не замечает горячих карих глаз. Очень недурных.

– Осторожно, – заволновался граф Ларак. – Надорские дороги могут показаться вам крутыми и узкими. Будет лучше, если я поведу вашу лошадь в поводу.

Справиться с одолженной в гостинице кобылкой Луиза была в состоянии, но почему бы не сделать человеку приятное?

– Вы так любезны, – протянула госпожа Арамона, к вящей радости своего печального кавалера, немедленно ухватившего ременный повод. Карету и эскорт пришлось оставить в трактире – дорога в легенду была недоступна столичным экипажам, а пристойной еды для полутораста солдат, по уверениям все того же Ларака, в Надоре не имелось. Теньент Левфож решил, что сопровождать будущую герцогиню Эпинэ отправятся десять человек во главе с ним самим, а остальные станут лагерем у «Надорского герба». Айрис со своей свитой рассталась спокойно, ее мысли были заняты другим, а вот дуэнье было любопытно, как господа южане будут добывать себе пропитание.

– Госпожа Арамона, я должен вам признаться, что беспокоюсь, – Ларак вздохнул, как простуженная лошадь. – Моя юная родственница стала еще более несдержанной. Будет печально, если встреча матери и дочери закончится ссорой.

Встреча сестры и брата закончилась дракой, но Луиза решила не пугать графа сверх необходимого.

– Девушки в ожидании свадьбы всегда волнуются, – капитанша многозначительно улыбнулась, – это естественно.

– Я рад за Айрис, – незамедлительно заверил Ларак. – Девочка нашла свою любовь, это так прекрасно. Я желаю ей счастья, но мы живем в очень тяжелое время. В очень тяжелое. Боюсь вас огорчить, но я не столь уверен в положении Его Величества, как Реджинальд.

Реджинальд уверен? Надо же! Во время пути Луиза присмотрелась к толстому виконту. На дурака кузен Айрис не походил, любовью к красотуну Альдо не пылал. Не хочет пугать родителя?

– Сударь, – улыбнулась капитанша, – давайте волноваться о том, что от нас зависит. Нам бы обоим хотелось, чтобы пребывание Айрис в Надоре не привело к сложностям, не правда ли?

– О да! – А у Ларака, оказывается, правильный нос. Любопытно, какой подбородок прячется под серенькой бороденкой. Если такой же, как у сына, граф, побрившись, из вороньего пугала превратится в побитого жизнью, но вполне приличного мужчину.

– Что нас ждет в Надоре? – поддержала беседу госпожа Арамона. – Вам удалось чего-нибудь добиться?

– Я мало преуспел в разговоре с кузиной Мирабеллой, – опечалился граф. – Она не простила ни дочь, ни сына, – когда дети не понимают родителей, это... Это...

– Это... прискорбно, – извлекла из памяти подходящее слово Луиза. – Но не напомнить ли герцогине о заповеданном нам милосердии?

– Я просил это сделать отца Маттео. – Несчастный дворянин и помыслить не мог, что был мысленно обрит, раздет и снова одет в приличный темно-серый камзол, возможно, даже с шитьем. – Он сделает все, что может, но моя кузина много страдала. Перенесенные несчастья наложили на нее неизгладимый отпечаток...

Дались им эти страдания. В Олларии – Катари, здесь – Эйвон... Еще вопрос, что из чего вылупилось: норов надорской дуры из свалившихся на нее несчастий или несчастья из норова. Госпожа Арамона покачала головой:

– Боюсь, герцогиня Окделл своими бедами обязана не только судьбе, но и самой себе. На долю моей госпожи выпало не меньше мук, но она привлекает сердца, а не отталкивает. – Потому что не дура. Бедную киску пожалеют, брыкливую ослицу – нет.

– Ее Величество – ангел, – с чувством произнес граф, – но... Я надеюсь, это останется между нами. Беда моей кузины старше ее вдовства. Она была несчастлива в браке.

– Создатель! – Луиза поправила выбившуюся из-под капюшона прядку. – А был ли счастлив в браке Эгмонт Окделл?

– Кузен мертв, – Ларак завернул своего одра к кое-как расчищенному мосту, – и не мне его судить.

Если в переводе с благородного на человеческий это не означает, что почти святой Эгмонт грел чужие постели, то Луиза Арамона – красотка похлеще Марианны, а торчащие перед носом руины – алвасетский дворец. С фонтанами.

2

Из распахнутых ворот, над которыми зависла ржавая решетка, выскочило несколько бестолковых тощих псов. Видимо, это были надорские гончие. А может, борзые или даже волкодавы, но ни в коем случае не левретки. Левретки должны быть маленькими.

– Вы боитесь собак? – рука Эйвона все еще сжимала повод Луизиной кобылки.

– Нет, – улыбнулась капитанша, – я боюсь холода и иногда людей.

– Я распоряжусь, чтоб в ваших комнатах топили утром и вечером.

– Благодарю вас, – совершенно искренне произнесла капитанша, с сомнением глядя на выползавший из обглоданных временем труб чахлый дымок. – Я бы не хотела скончаться от простуды.

– Не шутите так, – разволновался Эйвон, – вы еще так молоды...

Луиза промолчала, хоть ее так и тянуло добавить: «и прекрасны».

Под несмолкающее тявканье кавалькада втянулась в облупленные ворота. Навстречу выскочила немногочисленная челядь, возглавляемая облезлым воякой в шляпе с достойным хозяина пером. Капитан Рут, надо полагать.

Люди приветливо улыбались, но главное крыльцо пустовало, а на заснеженных перилах с видом полноправной хозяйки восседала мрачная серая ворона. Госпожа Арамона с большим трудом подавила в себе желание сообщить птице, что почтительный сын шлет из столицы ей поклон и привет.

– Дейзи! – Айрис осадила коня у белых пушистых ступенек и спрыгнула вниз, ловко избегнув помощи кузена и спугнув ворону. Проорав что-то сварливое, божья птичка перебралась на стену. Айрис обняла круглолицую молодку, явно беременную. А кто-то обещал не фамильярничать со слугами.

– Вы позволите? – Луиза могла бы слезть с лошади сама, но решила глянуть, как скажется на Лараке близость законной супруги. Не сказалась никак. Граф по-прежнему был старомодно галантен.

– Добро пожаловать в Надор, – изрек он, глядя на Луизу глазами сразу собачьими и ангельскими. – Этим стенам так не хватало истинной красоты.

Хорошо, что ее держали, иначе б она села прямо в присыпанный сажей снег. Истинная красота... Слышала бы маменька, вот смеху-то было бы!

– Это капитан Рут. – Айрис, блестя глазами, подтащила примеченного Луизой вояку к крыльцу. – Он отказывался учить меня драться на шпагах. А это – капитан Левфож. Он из Эпинэ и всему меня научит. Правда, Рауль?

– Если разрешит Монсеньор, – для Левфожа решение Айри брать уроки фехтования явно было в новинку.

– Разрешит, – отрезала «невеста». – Робер мне все разрешит. А где Дейдри с Эдит?

– Ее милость велела открыть Гербовый зал, – капитан Рут явно предпочел бы провалиться сквозь землю. – Она там вместе с дочерьми, графиней Ларак и отцом Маттео.

– Вот как, – сдвинула бровки Айрис. – Госпожа Арамона, Селина, капитан Левфож, прошу прощения за состояние, в котором находится Надор. Всему виной небрежение вдовствующей герцогини, но дрова и горячая вода найдутся и здесь. А нет, мы всегда можем вернуться в гостиницу.

– Кузина, – квакнул Наль, – госпожа Мирабелла не имела в виду ничего... То есть она открыла парадный зал, самый парадный...

– Реджинальд, – в каменном колодце голос Айрис казался громким и звонким, как зов боевой трубы, – позвольте мне опереться на вашу руку. Я хочу повидать сестер и отца Маттео. Капитан Левфож, прошу вас позаботиться о лошадях. Они могут заболеть, особенно если принадлежат мне.

– Прошу вас, кузина, – верный Реджинальд был готов сразиться за свою даму не только с какой-нибудь изначальной тварью, но и с родственницей.

Дейзи сдавленно ахнула, кто-то из слуг, судя по виду, конюх, сунулся что-то сказать, но Айрис, увлекая за собой кузена, уже рванула к крыльцу. Селина оглянулась на мать и побежала следом, капитан Левфож, выбирая между лошадьми и девицей, уверенно выбрал девицу. Может, у него со временем что-то и выйдет...

– Надеюсь, вы простите герцогине ее отсутствие. – Эйвон словно бы усох на глазах. – Ее неудовольствие никоим образом не направлено против вас.

– Я бы предпочла наоборот, – заверила Луиза, волоча несчастного в пещеру драконицы. – И что теперь будет?

– Боюсь даже представить, – шепнул Ларак, – но кузина Мирабелла всегда отчитывала детей и... и всех членов семьи в парадных комнатах.

Сколько сложностей! Аглая Кредон, чтоб поставить чад и домочадцев на место, использовала подручные средства и всегда добивалась успеха. Сила маменьки была в ее слабости, а слабость надорской дуры – в ее дурости.

– Граф, мы сделали все, теперь мы можем лишь положиться на милость Создателя. – Луиза оперлась на локоть Эйвона, разрываясь между долгом дуэньи и желанием насладиться в полной мере встречей надорских герцогинь. Это было ужасно, но любопытство стремительно брало верх.

3

В Гербовом зале было не то чтобы холодно, но зябко и затхло. Огонь в огромном, впору быка зажарить, камине не горел, пахло гарью, сыростью и старыми куреньями. Разумеется, погребальными.

Закутанная в серое Мирабелла укором совести восседала во главе стола, длинного, как кладбищенская стена. Рука вдовицы покоилась на здоровенном, переплетенном в кожу томе, над головой перекрещивались закопченные балки, по стенам пузырились выгоревшие шпалеры. Слева от маменьки тыкали иголками в пяльцы две девочки, одежда которых исторгла бы из груди Аглаи Кредон воркующий стон. Правый фланг занимали серый священник и круглая дама, для разнообразия влезшая в коричневое платье времен Алисы. Надо полагать, графиня Ларак.

– Эрэа Мирабелла, – голос Эйвона, нужно отдать ему справедливость, не дрогнул, – позвольте представить вам госпожу Арамона, ее дочь Селину и капитана Южной гвардии Левфожа, сопровождающих герцогиню Окделл.

– Надор благодарит вас, – соизволила произнести Мирабелла. Она была права, засев в Гербовом зале: копоть и моль изумительно подходили к серой вуали. – Прошу вас сесть. Сейчас будет подан обед.

– Сюда, Айри, – худенькая девочка отложила пяльцы и неуклюже вскочила.

– Сядь, Эдит, – велела вдовствующая герцогиня, – гости Надора не могут занять место хозяев.

Эдит беспомощно оглянулась и плюхнулась назад, на скамью, столкнув на пол дурацкое шитье. Мирабелла поправила вуаль. Святая Октавия, она, наверное, и спит в таком же зале, зацепится ногами за балки, повиснет вниз головой и спит.

– Я найду, где сесть, – Айрис повернулась спиной к матери и бросилась вон. Луиза отступила к изъеденной шпалере, откуда открывалось изумительное зрелище.

Мирабелла Окделлская грозно взирала на непокорную дочь. Непокорная дочь в алом плаще, вскинув голову, маршировала мимо замерших родственников. Сварливо скрипели рассохшиеся половицы, в проломившихся сквозь мутные витражи столбах света с достоинством порхала помнящая еще святого Алана моль.

– Кузина, – выпалил Реджинальд, – кузина, не уходите... Эрэа Мирабелла пошутила...

– Моя мать не умеет шутить, – Айрис остановилась у противоположного конца стола и потянула чудовищное деревянное кресло, без сомнения, жившее воспоминаниями о чреслах убиенных Алана Святого и Эгмонта. Реджинальд, решивший идти до конца, поспешил на помощь кузине. Гроб черного дерева негодующе заскрипел и сдался, Айрис плюхнулась на широченное сиденье и оперлась руками на стол. Мирабелла дернулась, словно ее укусил кто-то суставчатый и ядовитый.

– Это кресло главы Дома Скал, – разлепила губы вдова. – Ты заняла место Эгмонта Окделла!

Надо же, оказывается, у Мирабеллы имеются глаза, она даже пытается метать ими молнии.

Мать и дочь взирали друг на друга через стол разъяренными кошками.

– Это место Повелителя Скал, – прошипела Айрис, – а напротив место его супруги. Место вдовствующей герцогини по правую руку от хозяина, а сестер и братьев – по левую в порядке старшинства. Отец Маттео, вы объясняли нам именно так.

– Так было заведено, – пастырь возвел глаза к пятнистому потолку, то ли испрашивая совета у высших сил, то ли не желая смотреть в глаза своим духовным дочерям. – Но Ричард Окделл сейчас отсутствует...

– А его жена тем более, – перебила Айрис. – Я займу положенное мне место, но лишь после матушки. Или останусь здесь!

Голос дурочки прерывался: нечего ей делать в этом склепе, да еще в обществе маменьки!

– Ты мне не дочь, – Мирабелла вскочила, нетопыриными крыльями плеснула вдовья вуаль. – Ты не дочь великого Эгмонта! Ты – позор дома Окделлов...

Позор дома Окделлов расхохотался. Громко, глупо, жалко; расхохотался и закашлялся. Селина бросилась к подруге, но Айри лишь затрясла головой.

– Если я не дочь Эгмонта, – рука в алой перчатке рванула воротник, – скажите – чья! Кто мой отец, капитан Рут? Отец Маттео? Или какой-нибудь конюх, который травит по вашему приказу лошадей?

– Будь ты проклята, – выдохнула мать. – Ты и все, чего ты касаешься...

– Эрэа... Эрэа Мирабелла, – Реджинальд выкатился впереди отважной тыквой. – Вы не можете так говорить... Айрис была с королевой в Багерлее, она туда пошла сама. По доброй воле, а вас там не было.

– Замолчи, – Мирабелла даже не взвизгнула, она проскрежетала, как скребет нож по черепице. – Ничтожество! Отродье навозника!

Айрис стало совсем худо, она уже не отталкивала Селину и ничего не говорила, и Луиза бросилась в бой.

– Сударыня, – разевая рот, капитанша еще сама не знала, что скажет, но слова нашлись сами собой. – Я должна вам сообщить, что в Ракану прибывают графы Карлионы из Агариса. Они намерены оспорить право вашего семейства на родовое имя.

Подействовало! Не то чтобы мегера сообразила, о чем речь, но она шмякнулась о новость, как разогнавшаяся телега о забор. Ведро воды было бы еще лучше, но ведра тут нет...

– Я не сомневаюсь, – чопорно произнесла Луиза прямо в тускло-зеленые гляделки, – что Его Величество из любви к Роберу Эпинэ отвергнет эти притязания, потому что женой Повелителя Молний может быть лишь ровня. Конечно, Альдо Ракан знает агарисских Карлионов с детства, но победу ему принес все-таки Эпинэ.

Победу раканышу принесли подлость Манриков и их же глупость, но это мы оставим для другого раза.

– Эрэа Мирабелла, – Эйвон Ларак вклинился между Луизой и кузиной, – Его Величество высоко ценит заслуги дома Окделлов... Вы же читали письмо. Он взял опеку над Айрис на себя. Его Величество не поймет...

– Создатель велит нам прощать, – подал голос и священник, – эрэа Мирабелла...

– Матушка, – мяукнула Эдит, – матушка, Айрис плохо!

Луиза торопливо оглянулась. Селина тащила побелевшую подругу к дверям, впереди катился Наль. Леворукий бы побрал эту замшелую дуру! Луиза кинулась следом.

– ...памяти моего супруга, – донеслось у самого порога, – равно как и моей веры в Создателя всего сущего...

Луиза не выдержала, святая Октавия, да кто б такое выдержал!

– Его Величество Альдо скоро откроет монастыри, – бросила герцогине капитанша. – Скоро вы сможете навеки удалиться от мира, чтобы оплакивать своего супруга. Нет сомнений, Его Величество сделает для вдовы Эгмонта Окделла все возможное.

Может, Мирабелла что и ответила, но госпожа Арамона уже захлопнула чудовищную дверь.

Глава 12Хексберг399 года К.С. 16-й день Осенних Молний

1

Деревья за окном даже не шумели, а ревели, словно коровы на бойне. Не отставал и дождь, захлестывая дребезжащие окна ледяной водой. Гигантский ясень с двумя вершинами под ударами ветра мотался, словно юная березка. Можно было только молить всех святых за тех, кто сейчас в море, даже на целом судне. О полуразбитых, лишенных мачт кораблях Руппи пытался не думать, но не думать, когда нечего делать, очень трудно.

Лейтенант задернул портьеры, снял нагар со свечей и принялся сооружать карточный домик. Нельзя сказать, что Руперт фок Фельсенбург никогда не представлял себя в плену, представлял, и еще как. Главным образом когда читал «Хроники царствования Фридриха Железного». В мыслях юный граф вел себя то дерзко, то достойно, в жизни все произошло слишком глупо и стремительно. То есть это казалось глупым сейчас, а когда им с Зюссом померещилось, что адмирал умирает, Руппи бросился бы за помощью к самому Леворукому, не то что к вынырнувшей из темноты галере. Обошлось. Капитану, оказавшемуся фельпцем, удалось унять кровь, а рана на самом деле была не такой уж и опасной. Так сказал толстый громогласный врач, который не мог и представить, из чьего плеча вытащил кусок талигойского железа.

Лекарь наложил повязки и ушел. Капитан галеры что-то велел своим матросам, адмирала накрыли плащом и потащили по темной улице. Начинался дождь, Руппи, ничего не соображая, брел следом, зубы у него стучали, здоровенный фрошер сунул ему фляжку, он выпил, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. Сколько они шли, Руперт тоже не понял. Была какая-то дверь, потом лестница и быстрый, короткий разговор. Кого-то не оказалось дома, но носилки все равно внесли в большую темную дверь. Лейтенант хотел войти следом, его не пустили, а отвели в показавшуюся красной комнату и усадили возле камина.

Спине было жарко, но зубы продолжали выбивать дробь, и вообще его место было рядом с Олафом. Руперт, не называя имен, попытался это объяснить капитану, тот сказал, что за раненым присматривают, и ушел. Руппи остался один. Что делать, он не знал; по дому кто-то ходил, хлопали двери, скрипели ступени, разговаривали люди, трещал камин, по наружному подоконнику барабанил усиливающийся дождь. Все вместе сливалось в неразборчивый гул, похожий и не похожий на морской. Это шумели ели Фельсенбурга. Шумели и тянули черные лапы в сводчатое окно, а за ними багровело небо. Руппи сидел на подоконнике и торопил закат, а на коленях у него лежал, дожидаясь своего часа, атлас звездного неба.

– Вижу, у нас гости, – высокий черноглазый человек в матросской куртке поверх измызганной шелковой рубахи с усталым любопытством смотрел на Руперта. – Могу я узнать, с кем имею честь?

– Руперт фок Фельсенбург, – скрывать свое имя Руппи не счел нужным.

– Дайте мне стул, – возопил незнакомец, – дайте мне касеры, корпии, жженых перьев и четыре свечки. Луиджи, где ты разжился родичем Его Величества кесаря?

Давешний капитан, имя которого Руппи расслышал впервые, устало махнул рукой:

– Подобрали у Энтенизель. С ним был раненый, из-за которого они и сдались, и пятеро матросов.

– Маловато для такой персоны, – сообщил черноглазый. – И куда ты их девал?

– Раненый здесь, матросы на «Акуле» вместе с другими...

– Значит, в моем доме двое, – матросская куртка полетела в угол. – И на том спасибо. Кстати, разрешите представиться. Ротгер Вальдес.

Бешеный! Собственной персоной. Тот самый Вальдес, которого адмирал утром хотел отпустить...

Бешеный рухнул в кресло и принялся стягивать сапоги. Положение было глупее не придумаешь, и молчать было глупей, чем говорить.

– Господин адмирал, – отчеканил Руппи. – К чему я должен быть готов?

– К подушке, – Вальдес швырнул правый сапог вслед за курткой и принялся за левый, – по крайней мере, сегодня.

– Благодарю вас. – А теперь самое главное. – Могу я остаться с моим... с моим товарищем?

– Альмейда пленных брать не собирался, – адмирал справился со вторым сапогом и откинулся на спинку кресла, – значит, на сей счет нет никаких распоряжений. А когда нет никаких распоряжений, приходится действовать по своему усмотрению. Господин фок Фельсенбург, раз уж вы сдались из-за вашего раненого приятеля, можете возиться с ним, сколько душе угодно...

– Руппи? – голос адмирала был тихим, но осмысленным. – Руппи, это ты?

– Я! – Фельсенбург одним прыжком оказался у кровати. – Как вы?

– Определенно, жив, – серые глаза с удивлением шарили по полутемной комнате. – Где мы? Ничего не помню...

– Вас оглушило, – начал Руппи, – реем. И еще ранило в плечо, но рану уже зашили.

– Где мы? И чем все кончилось?

Другой бы велел говорить правду, но не Ледяной. Адмиралу бы и в голову не пришло, что его люди могут лгать. И ему не лгали, по крайней мере, те, у кого была совесть.

– Мы в Хексберг, – Руперт запнулся на отвратительном слове, – в плену.

– Я бы так и подумал, если б не алые флаги, – тихо сказал адмирал. – Значит, Альмейда себя переоценил. Что «Ноордкроне»?

– Когда мы уходили, Шнееталь собирал всех, кто был на ногах. Они не могли удержаться в линии, но решили стрелять до конца.

– Зря. – Олаф приподнял голову и поморщился. – Больше ты ничего не знаешь?

– Шаутбенахт поручил мне позаботиться о вас. Вам был нужен врач...

– И ты предпочел сдаться? – усмехнулся одними губами адмирал. – Должен сказать тебе спасибо. Умирать из ложной гордости я бы не хотел.

– Вы... Вы правда так думаете? – выпалил Руппи, прежде чем понял, что сморозил. – Простите.

– Я правда так думаю, – подтвердил адмирал. – Вода тут есть? Дай, пожалуйста.

Вода была, было и вино, но Руппи налил воды. Ухаживать за ранеными ему еще не доводилось, но Кальдмеер сумел приподняться на здоровой руке, оставалось только придерживать кружку.

– Ветер? – Адмирал вновь откинулся на подушки. – Или у меня в голове шумит?

– Шторм.

– Я этого боялся... Ты мне так и не сказал, где мы. На тюрьму не похоже.

– Капитан галеры, который нас подобрал... Он – фельпец, но живет у Бешеного...

– Значит, Вальдес, – Кальдмеер привычно тронул шрам. – Он знает, кто я?

– Нет, но себя я назвал.

– Что ж, значит, представлюсь сам.

2

– Мы подошли почти на пистолетный выстрел, – глаза Берто блеснули. – «Франциск» все же флагман, на абордаж лезть неприлично, а вот нас взять пытались. То есть не пытались, просто кэцхен их прямо к нам потащила. А у нас, как назло, пушки на нижних палубах не заряжены. Канониры носятся, но не успевают, а дриксы – вот они.

Альмиранте как стоял, так и стоит, только попробовал, как шпага ходит, и тут «гусям» с кормы заходит «Черный лев». И в упор! Никогда не думал, что борт сразу разлетится. В сотне бье от нас тонуть начали, а тут и пушки зарядили. Мы и добавили. По носу! Дриксенская гордость только булькнуть успела...

– Готово, – Дитрих торжественно водрузил на стол чашу, из которой рвались голубые призрачные огни.

– Берто, – вполголоса окликнул Луиджи на мгновенье замолкшего теньента, – что это?

– Ведьмовка, – объяснил марикьяре. – Ты посмотри, как пляшет!

– А ты пил? – Луиджи с сомненьем глянул на плещущее пламя.

– Конечно, – заверил Салина.

– Капитан Джильди, – вышедший от Альмейды Берлинга с явным одобрением взглянул на чашу, – мне очень жаль, но вас ждет альмиранте.

– Иду. – Может, он что-то и потерял, может, даже многое, но ни малейшего желания глотать огонь Луиджи не испытывал.

– Альмиранте ждет, – объявил дежурный теньент, распахивая дверь в уже знакомую комнату. Навстречу Луиджи скакал с поднятой шпагой Арно Савиньяк, горела деревня, топтали колосья длинногривые кони.

– Выспался? – Альмейда, накинув расстегнутый мундир на алую рубаху, что-то писал, сидя спиной к окну. – Садись. Говорят, ты полный трюм «гусей» приволок?

– Так вышло, – честно признался Луиджи. – Лодку с солдатами я не мог пропустить, а остальные просто тонули. Я понимаю, что нарушил приказ, но сражение почти закончилось.

– Капитан Джильди, – хмуро бросил Альмейда, – вы – фельпец на службе у герцога Алва и отвечаете только перед ним, если вообще отвечаете. Я не отдавал приказ вытаскивать из воды тех, кто заявился жечь Хексберг, но я и не запрещал. Вы решили тряхнуть милосердием, воля ваша.

Луиджи промолчал. У марикьяре свои законы и свои войны. Талигойские мундиры до поры до времени прятали различия, но выходка Алвы сорвала маски. Даже те, что срастаются с лицами.

– Ты хоть знаешь, кого приволок в Хексберг? – Альмейда отложил перо и вдел руки в рукава.

– Я забыл имя, – с облегчением признался Джильди. – Вальдес говорит, какой-то родич кесаря.

– Фок Фельсенбург, – напомнил адмирал. – Это хороший приз, но я не о нем, а о раненом, из-за которого он сдался.

– Я помню его плечо, а не лицо, кровь никак не хотела останавливаться, сам не знаю, как я ее унял.

– Наследник герцогов Фельсенбургов служил адъютантом адмирала, – пояснил адмирал, – и я не знаю никого другого, из-за кого мальчишка наплевал бы на фамильные фанаберии и бросился за помощью.

– Берто сделал бы для вас то же. – А Марсель и Герард, да и он сам – для Рокэ, ну а Рокэ уже сделал. Для короля, про которого никто не сказал доброго слова.

– Надеюсь, этого не потребуется. – Луиджи готов был поклясться, что марикьяре вспомнил о том же, о чем и он. И еще о «Каммористе». – Капитан Джильди, вам придется съездить в Ноймар. Говоря по чести, вас следовало отправить туда сразу же. Герцог Ноймаринен может понять то, что не понял ни я, ни вы, ни фок Варзов.

Значит, он правильно угадал. Луиджи Джильди коротко поклонился:

– Я могу выехать завтра же. – Интересно, вытащил адмирал свой кинжал или он все еще торчит в обшивке каюты, дожидаясь новой крови.

– До Излома из Хексберг не уедет ни один капитан, – марикьяре задвинул какой-то ящик, повернул ключ, – иначе ведьмы обидятся, а не ведьмы, так хексбергцы. Поедете после праздников. Надеюсь, к этому времени господин адмирал сможет сесть в карету. Будет справедливо, если к регенту его сопроводите вы.

– Хорошо, – согласился Луиджи, хотя его согласие было излишней роскошью.

– Тогда с делами покончено. – Альмейда тяжело поднялся из-за стола. – В такой шторм остается только спать и пить, благо есть за что.

В приемной ничего не изменилось, разве что рядом с первой чашей пылала вторая, а к толпящимся у стола офицерам прибавился Аларкон.

– Господа, – подмигнул альмиранте, – кто-нибудь нальет адмиралу с капитаном или вы уже все выпили?

3

Бешеный стоял на пороге и щурился, как кот. Он выглядел чище и старше, чем при первой встрече. Вчера Руппи забыл, что фрошеру хорошо за тридцать, сегодня об этом напомнили ввалившиеся глаза и складки у рта. Словно он ночь напролет работал. Или пил.

– Добрый день, господин вице-адмирал Талига. – Олаф Кальдмеер начал разговор, и Руппи понял, чем он закончится. – К сожалению, я не могу говорить с вами стоя.

– Сможете еще. – Ротгер Вальдес выдвинул стул и уселся, вытянув ноги в черных сапогах. – Должен вам заметить, что погода сегодня отвратная.

– Господин Вальдес, – говорить Олафу было трудно, но он не замолчит, пока не скажет все, что хочет, – я рад, что могу сам назвать свое имя. Я – Олаф Кальдмеер.

Бешеный присвистнул.

– А мне казалось, я вас так хорошо не узнал! Что ж, яйца разбиты, молоко пролито, и выбора больше нет. Мне это не нравится, я люблю свободу маневра.

– Я бы тоже предпочел другой исход, – натянуто улыбнулся Олаф, – уверяю вас.

– Нет уж, пусть все остается, как есть, – фрошер сверкнул зубами, может, его мать и была с севера, на сыне это не сказалось. – Вам, адмирал, пить нельзя, а мне по такому случаю нельзя не пить. Господин фок Фельсенбург, вы разделите мой порок?

– Выпей, Руппи, – велел адмирал, пытаясь приподняться на здоровом локте. – Могу я попросить вас рассказать о конце сражения?

– Всегда терпеть не мог рапорты, – Бешеный взялся за кувшин, – но рапорт вице-адмирала Вальдеса адмиралу Кальдмееру – совсем другое дело. Сейчас, с мыслями соберусь.

Это тоже было неправильно, как и все, что случилось в последние дни, когда удачи оборачивались ловушками. Попутный ветер, беззащитный город, любезный хозяин...

– Берите, сударь, – в руках Вальдеса были два полных стакана. – В этой комнате обычно ночует мой дядюшка Вейзель. Если тут витает его дух, вам должно сниться что-то скучное, но высоконравственное. За личную встречу, господин адмирал. И пусть после этого кто-нибудь скажет, что судьба не кошка!

– Благодарю, – Олаф Кальдмеер слегка улыбнулся. – Вальдес, вы до странности гостеприимны.

– О да, – махнул рукой фрошер, – у меня вечно кто-то гостит.

– Но вряд ли это вражеские адмиралы, – адмирал решил прояснить все сразу и до конца, Руппи был бы с ним согласен, будь Ледяной здоров. Но будь он здоров, его б здесь не было. – Я видел алые флаги, и я знаю, что они значат.

– Знаете? – восхитился Вальдес. – Какой же вы начитанный! Эх, говорил же мне дядюшка Везелли, что я несобранный, дурно образованный и разменивающийся на ерунду. Как же он прав!

– Вы хотите сказать, что красные флаги с молнией не означают кровную месть? – адмирал казался удивленным. – Но поведение адмирала Альмейды подтверждает мои слова, а не ваши.

– Мне известна только одна по-настоящему кровная вражда, – изрек Бешеный, – ваша с бергерами. Или, если угодно, бергеров с вами, но моей марикьярской половине она кажется такой утомительной.

– Я бы назвал это иначе, – будь Олаф здоров, он бы сейчас покачал головой, – Бергеры и гаунау живут только войной, от которой мы устали. До безумия. Если б талигойцы в свое время не заключили союз с Бергмарк, мы могли бы попытаться понять друг друга.

– Я слишком легкомыслен, чтобы тонуть в веках, – про Бешеного говорили, что он станет смеяться и в Закате, это походило на правду, – но, помнится, Манлий сошелся с агмами по расчету, а не по любви. Она пришла потом.

– Мы ушли от красных флагов, вице-адмирал, – адмиралу было что сказать о торском безумии, но Вальдес был наполовину бергером.

– Райос, – поднял палец Бешеный, – моя островная родня называет поразившие вас флаги именно так. Они означают, что с вами говорят по законам марикьяре, только и всего. Другое дело, что по этим законам вы и впрямь наши кровники.

– Но почему? – не понял Ледяной. – Мы воюем с Талигом не первый год, вы знаете это не хуже меня, и всегда эскадра Хексберг несла «Победителя Дракона». Что изменилось?

– Алва оказался в Багерлее, – пояснил Вальдес. – Мятежи в Олларии и в Эпинэ вылупились из «павлиньих» яиц, как и ваша эскапада. Этого достаточно.

– Не вижу связи, – пальцы адмирала коснулись шрама. – Впрочем, если это тайна, можете не говорить.

– Все просто, как фиалка, – развел руками Бешеный. – Покусившиеся на жизнь, свободу и честь соберано, как и их приспешники, становятся кровниками всех кэналлийцев и марикьяре. Пока соберано не спасен или не отомщен. Вдобавок наш альмиранте на редкость сентиментален и предан юношеской дружбе. Если б не ваш визит, он бы в алой маске уже мчался на выручку Ворону. Вы его лишили этого удовольствия, а вместе с ним и армию фок Варзов. Разумеется, Альмейда обиделся, но это не повод сегодня отправлять в Закат тех, кого туда не взяли вчера.

– Тогда, – глаза Олафа стали тревожными, – расскажите о сражении.

– Оно кончилось. – Вальдес сплел пальцы в замок и положил на них подбородок. – Стрельба прекратилась около полуночи. О тех, кто ушел в море, я не знаю ничего. Мы утопили с десяток торговцев, еще семь захвачено и с десяток стреножено. Если б не шторм, их бы догнали.

Ваш друг Луиджи Джильди захватил корвет, кроме того, взяли пару фрегатов и шесть линеалов, но два никуда не годятся. Доннер вырвался, несмотря на все мои усилия. Поверьте, я старался. «Святой Эберхард» сел на мель возле берега, «Кунигунда» и еще кто-то затонули, «Лебедь» взорвался на моих глазах. Похоже, крюйт-камера.

– А «Звезда веры?» – глаза адмирала нехорошо сверкнули. – Ушла?

– Салина ее выпустил, – подтвердил Бешеный. – По распоряжению Альмейды. Война есть война, господа. Мы не могли себе позволить утопить такого союзника, как Бермессер, но что решило море, я не знаю. Слышите?

– Шторм...

– Мягко сказано. В порт вернулись даже дозорные. То, что вы слышите, только отголоски. Настоящая погода к северу от залива, но наш друг Вернер мог и проскочить. Судьба нижет свежую рыбку вперемешку с тухлой. Уцелели вы, значит, уцелел какой-нибудь Бермессер, а то и два.

– Значит, к северу, – адмирал думал не о сбежавшем мерзавце, а о покалеченных кораблях. Они уходили в открытое море, надеясь на спасение, но попали из огня да в полымя. – Что ж, помоги им Создатель.

– Я бы на него не рассчитывал, – оскалился фрошер. – Вы выбрали неудачного покровителя для вашей затеи. У хексбергских ведьм перед Создателем имеется весьма существенное преимущество: они существуют на самом деле.

Ледяной не ответил. Это было трусостью, но посмотреть в лицо адмиралу Руперт не мог. Он глянул на стакан в своих руках и торопливо отпил. Не вино, что-то более крепкое. Стало жарко, ветер вновь прошелся по трубам, тоскливый, злобный вой сделал бы честь любому чудовищу.

– Рассказать вам про бой у города? – Бешеный снял с пальца перстень с зеленым камнем, подбросил и ловко поймал. – Признаться, увидев Доннера, я огорчился.

– Расскажите, – мысли адмирала бродили где-то далеко, и Вальдес это понял.

– Нет, – вице-адмирал расцепил руки и поднялся, – не стану. Доннер делал все, что мог, я тоже, потом подошел Альмейда. Вот и все, что следует знать потомкам.

В трубе злобно взвыло, буря бросилась на окно с новой силой, мигнули свечи, неистово задребезжали стекла.

– Вы знали, что придет помощь, или собирались умирать всерьез? – Олаф все же умудрился сесть, привалившись к подушкам, этого еще не хватало!

– Знал. – Бешеный отодвинул портьеру, тускло блеснуло окно, за ним бесновалось что-то неимоверное. – Ну и умирать немного собирался. Так, на всякий случай.

– Вы и тем более герцог Алва, – Ледяной в упор смотрел на отвернувшегося собеседника, – на нашем месте поступили бы так же.

– Все, конец ясеню. – Ротгер Вальдес выпустил зеленый бархат и обернулся. – Так о чем мы говорили?

– О том, – резко произнес Кальдмеер, – что на нашем месте вы поступили бы так же, как и мы.

– Без сомнения, – подтвердил фрошер, улыбки на его лице больше не было. – Если считать этим местом свалившиеся на врага неприятности. Только Талиг последнюю тысячу лет почему-то только и делает, что отбивается. Может, дело в том, что у нас много земли и не так уж много людей, но мы всегда защищаемся, а на нас нападают. Чаще всего из-за угла. Вы, ваши гайифские хозяева, купленные ими шкурники...

Нет, адмирал, у нас разные места. Очень разные. Вы лезете в чужой дом, я вас не пускаю, и от того, что вы не запрете раненого в канатном ящике, ничего не меняется. Как и от того, что, не вернись Альмейда, я бы сдох под вашими пушками, но вы бы не прошли.

– Мне есть что ответить, – голос Кальдмеера звучал устало, – только это не имеет смысла. Мы друг друга не поймем. Я – дриксенец, а вы сразу – талигоец, бергер и марикьяре. Я – эсператист, вы – даже не знаю, кто...

– Кто я? – Бешеный склонил голову на плечо, почесал бровь и внезапно подмигнул Руппи. – Сложный вопрос. Моя бергерская половина осуждает марикьярскую горячность, половину марикьярскую удручает бергерское занудство, а для кэналлийца у меня нет ни слуха, ни голоса. Поэтому я талигоец. Господа, вам что-нибудь нужно?

– Лично мне ничего, – адмирал все же покачал головой, ввалившаяся щека дернулась, – но я хотел бы знать, кто еще в плену.

– Врете, – произнес Вальдес, вглядываясь в лицо пленника. – Вам нужен врач, и причем немедленно. Фок Фельсенбург, не давайте ему трясти головой. Имена пленных я узнаю, но их не так уж и много. Сами понимаете – холодная вода, кровная месть...

Часть пятая