– Здоровье ее высочества! – охотно откликнулся Валме, вертя головой в поисках не замедлившего появиться лакея. – Подайте нам пирожных. Лучше всего сливочных… Сладкое напоминает о детстве. Вы не находите?
– Нет, – Ричард невольно покосился на брюшко собеседника, – я никогда не любил сладкого. И потом, не следует портить послевкусие.
– Кто сказал, что взбитые сливки его испортят? – Валме выглядел возмущенным, и Дику стало весело: щеголь и впрямь был забавным, хотя и не таким, как барон Капуль.
– Кэналлийское заедают сластями лишь дамы и, – Дикон не удержался и подмигнул собеседнику, – дипломаты.
– А вы – шутник! – Граф Ченизу добродушно усмехнулся. – Но я вас понимаю. Вы набрались этой ереси у Алвы. Он и меня пытался совратить, но я не склонен менять взгляды, кто бы на меня не давил. Итак, мой друг, вы упорствуете в желании пить натощак, а ведь это вредно для желудка! К тому же можно опьянеть!
Теперь Валме напоминал Наля, или все толстяки такие?
– Военные, сударь, умеют пить. Не беспокойтесь обо мне, я знаю, когда остановиться.
– Это вызывает уважение! – тряхнул головой Валме. – Я просто обязан выпить за вас и ваши принципы. Они потрясают, но, может, вы возьмете пирожное?
Унизанная перстнями рука бережно взяла разукрашенную кремовыми розочками и цукатами корзиночку. Точно такие же служанка приносила в спальню Марианны. Пирожные были восхитительны, но слово следует держать, тем более скоро подадут ужин. Дик покачал головой:
– Военные, в отличие от дипломатов, должны помещаться в мундир и не утомлять сверх меры коней.
– Вы меня убили, – понизил голос виконт, – что ж, каждому – свое. Я не рожден для маршей, ретирад, атак и прочих глупостей, но я погнался за славой и был наказан… Вы не представляете, через что мне пришлось пройти!
– Отчего же, – запротестовал Ричард, – я прекрасно понимаю. Вам пришлось обходиться без куаферов и лакеев, затемно вставать, исполнять приказы, может быть, даже стрелять. Ничего не поделать, сударь, это война!
– Отвратительная вещь! – Валме уморительно наморщил нос. – Отвратительнейшая! Ее выдумали те, кто не умеет радоваться жизни и не знает, чем еще можно понравиться женщине!
– Есть женщины, которые ценят благородство и верность. – Дик поднял бокал: – Мой тост в их честь!
– Это прекрасно, – бывший любовник Марианны слегка подвинул блюдо с пирожными, – но, может, вы все же измените свое решение? Я понимаю, вы привыкли держать слово, но это такая мелочь…
– Так думали многие предатели, – резко бросил Дик и спохватился: – Вы не понимаете военных, военный никогда не поймет вас, но я пью за ваше здоровье!
– Благодарю! Я был не прав, полагая, что нам не найдется о чем поговорить.
Дикон слегка наклонил голову. Валме был куда приятней, чем казалось вначале, он и впрямь мог разогнать дурное настроение, потому-то Ворон его и взял. И разоткровенничался, как тогда, с гитарой, только говорил не о Штанцлере и старых песнях, а о чем-то по-настоящему страшном.
– Ну вот, – виконт досадливо махнул рукой и едва не опрокинул пирожные, – стоило мне обрадоваться, как вы тут же замолчали. Это нехорошо.
– Прошу меня простить, – вино приятно горчило, из музыкального салона доносились звуки флейты, предвещая появление барона с его любимицами. На укрывшихся в алькове собеседников не смотрел никто, кроме лакея, и Ричард решился:
– Сударь, я, как и вы, ушел от Ворона. Герцог – опасный человек, вам повезло, что он в Нохе.
– Да, это успокаивает, – кивнул Валме. – Пусть Алва сидит там, где ему нравится, но он дурак… Только дурак прячет то, что другой бы на его месте… Вам налить?
– Налейте! – Святой Алан, неужели он об исповеди Эрнани?! – Но я вас не понял… Что вы хотите сказать?
– Ни-че-го! – Собеседник значительно поднял палец. Он был пьян, но Ричарда это устраивало. – Дипломаты не говорят… Дипломаты намекают… Хотите, я вам намекну? Ее высочество желает стать ее величеством, а мне нравится быть послом, и я люблю Олларию, как бы ее ни обозвали… Зачем рубить сук, на котором сидишь? А теперь ваше здоровье, Ричард!.. Я ведь могу вас так называть? Не скрою, вы мне нравитесь, у вас замечательное лицо… Оно вызываете доверие!
Глава 6Ракана (б. Оллария)
Капуль-Гизайлю все же удалось добиться от красавчика-флейтиста своего: найери, или как их там, плакали навзрыд. Хотелось заткнуть уши, вскочить, выбежать вон, лишь бы не слышать обреченных, тонущих в птичьем щебете рыданий, но Робер сдерживался. Не из вежливо-сти – из нежелания объясняться. Правильно кто-то сказал: легче признаться в преступлении, чем в сумасшествии. Эпинэ сжал зубы и повернулся так, чтоб видеть только хозяина. Самозабвенно дирижирующий коротышка словно бы отгонял своей палочкой мысли о плачущей нечисти и мертвых родниках. Еще вернее было бы любоваться на Марианну, но красавица все еще прихорашивалась, а может, она тоже не любила найери…
– Монсеньор. – Кто-то осторожно тронул Робера за плечо, Иноходец обернулся и увидел Дамиана. Хозяйский камердинер поджимал губы, всем своим видом выражая озабоченность. Робер кивнул и с готовностью вырвался из плена гармоний.
– Монсеньор, я бы никогда не осмелился, – начал Дамиан, – но господин барон не терпит, когда его прерывают.
– Все в порядке, – перебил слугу Эпинэ. – Что случилось?
– Я опасаюсь, что герцогу Окделлу может стать… нехорошо. Я не уверен, что он позволит о себе позаботиться кому-либо, кроме вас.
– Он напился? – в упор спросил Робер. Дамиан многозначительно развел руками. Камердинер, как и его хозяин, не терпел грубостей. – Где он?
– В альковной гостиной. С ним граф Ченизу. Прошу меня простить, но граф Ченизу никогда не думал о сотрапезниках и всегда умел пить.
– А герцог Окделл – нет. Я понял, – усмехнулся Робер, вспомнив недавние наставления Капуль-Гизайля. Новоявленный урготский посол и впрямь был неглуп, забавно откровенен и откровенно труслив. Говорить с ним лишний раз не хотелось, но это было неизбежно: Ченизу сообщили об угре, а его пес резвился в личных комнатах хозяев…
– Монсеньор знает, куда идти? – Камердинер явно предпочитал остаться в стороне, и Эпинэ его не осуждал.
– Знаю. – Особняк Капуль-Гизайлей не шел ни в какое сравнение с дворцовыми лабиринтами, и Робер изучил его за пару визитов. Музыкальный зал выходил в украшенный древностями вестибюль, откуда можно было либо юркнуть в бывший будуар баронессы, либо, спустившись на полпролета, оказаться в буфетной, одна из дверей которой вела в альковную гостиную, а другая – в три небольших смежных зала, где обычно шла игра. Дикон собирался закончить вечер там, но, видимо, не добрался. Что ж, за карты он, по крайней мере, не сядет.
Сын Эгмонта отыскался в крайнем алькове. Юноша еще не спал, но уже не бодрствовал, его собутыльник равнодушно потягивал вино. Лицо новоявленного графа казалось спокойным и жестким.
– Герцог Эпинэ? – Валме лениво поднял глаза, и наваждение пропало: перед Робером вновь сидел достойный посольской палаты щеголь. – Полагаю, вы пришли спасать отрока? Поздно! Он вряд ли воспрянет.
– Вам не следовало его поощрять. – Робер устало опустился рядом с Диконом. – Ему нет и двадцати.
– Ну, извините, – развел руками Валме, – не рассчитал. Мне казалось, военный, пивший с Алвой и Савиньяками, должен продержаться дольше. Впрочем, я и впрямь не учел возраст и потрясения… Вам налить?
– Да! – Именно это он и хочет: запить проклятую музыку, проклятый день, проклятую жизнь. – Налейте!
– Охотно. «Слезы» допил ваш друг, но «Кровь» еще есть.
– Благодарю. – Эпинэ принял бокал, раздумывая, что бы сказать. Вежливость требовала одного тоста, верноподданность – другого, заговор – третьего.
– За мое здоровье пить не обязательно, – пришел на помощь посол, – господин Окделл уведомил меня, что я вам не нравлюсь, и это естественно, а следовательно, не безобразно. Предлагаю выпить за хозяйку дома и отправиться на ужин. За прекрасные глаза прекрасной Марианны! Да не увянут розы в вырезе ее платья во веки веков!
– Так и будет! – согласился Робер. «Кровь» была хороша, только одним бокалом беду не зальешь. Ее вообще не зальешь, но ночью он попытается. С помощью Марианны. Как же хорошо, что он ее встретил…
– Вы о чем-то задумались? – напомнил о себе Валме. – Если о грустном, то не стоит.
– Так, ни о чем. – Поговорить по душам тянуло, но не с этим же… урготом. – Сегодня какой-то дурацкий день!
– Новолуние, – повторил довод Капуль-Гизайля Валме, – на некоторых оно действует. Особенно если расстроено воображение.
Как вежливо. Нет бы просто сказать: «Эпинэ, вы сходите с ума, если уже не сошли», но безумцы – люди упорные. Если им видятся демоны с кошачьими головами, они в них верят, а если им страшно, их не проймут никакие доводы. Барон, Валме, Никола могут раз за разом пожимать плечами, страх не уйдет, по крайней мере по воле рассудка.
– А я пью… за колареву! – Внезапно очнувшийся Дикон слепо шарил по столу в поисках бокала. – Зза талигойскую… роззу!.. Если кто-нибудь… что с ней сравняется другая… Если скажет… Где мммое вино?
– Ты свое уже выпил. – Робер торопливо толкнул бутылку в сторону Валме. – Хватит на сегодня!
– Нет, – лицо Дика стало упрямым, – я требую… Выпить за мою ковалеру!.. Стоя!..
Катарина чиста, как первый снег, кого бы ни называли ее мужем! Он заставит всех признать это, не словами, так шпагой! Имя будущей Повелительницы Скал свято…
– За талигойскую розу! – Юноша дерзко взглянул на любовников Марианны, прошлого и настоящего. – За мою королеву! Стоя!
– Извольте. – Валме сказал что-то еще, но Дикон не расслышал. Робер нахмурился, но выпил. Вечно он недоволен и ворчит, а маршал должен владеть собой… И другими. Он должен предвещать победу, а не хромать на все четыре ноги… Бедный Иноходец, он совсем распустился.