– Принц Август. – Кто-то спешит ему наперерез. Еще один стражник. – Ваше присутствие на банкете настоятельно необходимо.
– Нет, все в порядке, – отзывается Антон.
Замешательство становится ощутимым, повисает пауза – вероятно, стражник гадает, не ослышался ли он. Антон ждет возражений – само собой, их не может не быть. Ведь это Дворец Единства. Установленные порядки не могут быть нарушены просто потому, что у него нет никакого желания придерживаться их.
Но Август Шэньчжи – наследник престола, а не какой-нибудь дворянин, добивающийся расположения монарха. Стражник понимающе кивает, и у Антона появляется возможность следовать дальше, не ввязываясь в спор. Он сворачивает налево, затем в переднюю перед покоями Августа.
– Можете идти.
Стража на посту у входа в покои Августа полностью состоит из Вэйсаньна. Галипэя нет, значит, он уже на банкете, ждет прибытия своего подопечного.
– Все вы, – уточняет Антон и энергичным взмахом руки указывает на дверь.
Еще несколько секунд – и Вэйсаньна, кивнув, выходят в коридор. Только тогда Антон наконец бросает свою папку на письменный стол. Только тогда сопровождает этот бросок ударом кулака по бумагам, и острая боль пронзает ему руку.
«Позаботьтесь о том, чтобы Макуса были уничтожены».
Вот и все, что потребовалось. Один приказ – и жизнь, известная Антону, была разрушена. Неужели король Каса выдумал этот предлог потому, что отец Антона досадил ему каким-нибудь проявлением своеволия на собрании Совета? Революционные настроения. Просто смех, если знать их родословную. Однако червь сомнения уже пробирается ему в голову, ворошит смутные образы из детства. Антон мало что помнит о том, как ездил вместе с родителями по провинции, но эти поездки были довольно частыми. Есть вероятность, что память не подводит его, и все же…
Барабанный бой разносится по всему дворцу, возвещая либо начало банкета, либо его завершение. В коридорах слышатся крики – или восторга, или ужаса. Подняв голову, Антон цепляется взглядом за свое отражение в зеркале на стене. Август так царственно разодет, волосы старательно расчесаны, спина прямая, как струна. Ухмылка Антона не вяжется с его внешностью. У него возникает порыв схватить со стола вазу и швырнуть в зеркало, что он и делает. Зеркало разбивается. Острые осколки усеивают ковер.
– Ты знал, что он отнял у меня, – говорит Антон Августу. Губы Августа шевелятся, выговаривая каждое слово. Насмешливо, даже теперь. – Ты допустил, чтобы это сошло ему с рук.
Августу не хватает приличия хотя бы изобразить раскаяние. В разбитом зеркале отражается рассеченная щека, осколок лба, искаженный рот, но Антон представить себе не может ситуацию, в которой его бывший друг решил бы извиниться. Блистательный кронпринц, прилагающий старания лишь для того, чтобы завладеть вожделенным троном.
Прекрасно. Прекрасно. Если король Каса пожелал заклеймить Макуса как революционеров, значит, это наследство Антон и примет. Он закончит то, что якобы начали его родители.
И тогда Калле Толэйми тоже придется ответить за все, что она сделала.
Глава 2
После
На дальней окраине Талиня у самой его границы расположена провинция под названием Жиньцунь, которая когда-то называлась иначе. Если спросить местных жителей, как раньше они именовали свою родину, окажется, что отвечать им запрещено. Десятилетие пребывания в деревнях солдат внушило местным здоровую дозу страха, вкус которого они ощущают на своих зубах всякий раз, когда прижимают к ним языки, чтобы заговорить. Они повидали немало обезглавленных тел на кольях возле ямыня, выставленных в назидание тем, кто еще помнит давнее название провинции. Они предпочитают выжить, чем стать еще одним наглядным примером.
Калла Толэйми раньше знала настоящее название Жиньцуня. Но в какой-то момент утратила его вместе с собственным именем.
– Вам уже случалось бывать в провинциях, советник?
К разговорам в карете Калла старается не прислушиваться. Этим утром они прибыли в Жиньцунь, заехали к генералу Пойниню и продолжили путь к ямыню в Западной столице. Генералу так и не удалось завязать беседу с Каллой, поэтому он довольствовался в качестве слушателя последним из членов Совета от провинции Жиньцунь.
– Я здесь впервые, – отвечает советник. И стреляет взглядом серовато-голубых глаз в Каллу, безмолвно упрашивая о помощи. – Отец никогда не брал меня с собой, выезжая с визитами.
Венера Хайлижа – старшая дочь Болиня Хайлижа, недавно скончавшегося во сне. Его место в Совете перешло к Венере, и, хотя остальные его члены сомневались, что столь юному советнику разумно продолжать визиты в Жиньцунь, королю не терпелось сплавить новоиспеченного придворного с глаз долой сразу после коронации. У Каллы не было времени молить о прощении или вопрошать, как, во имя небес, он предстал перед ней вот таким. Едва завершилась коронация, от Каллы отделались, Вэйсаньна выпроводили ее вон по мановению королевской руки. А несколько часов спустя, пока она вышагивала по гостиной за пределами королевских покоев, слушая, как на все ее просьбы о встрече с королем отвечают отказом, ей сообщили, что она должна сопровождать делегацию Совета в Жиньцунь.
– Вы удивитесь, увидев здешнюю отсталость, – говорит генерал Пойнинь, хлопая себя ладонями по ляжкам. – Когда я впервые встретил тех, кто до сих пор поклоняется стародавним богам, то решил, что это шутка.
– Мне известно, что в провинциях молятся до сих пор, – вежливо отзывается Венера.
– И не просто молятся. Непременно обратите внимание на то, сколько в здешних деревнях фигурок птиц. Предлагаю на днях отдать приказ по всей провинции избавиться от них. Это неподобающе.
Калла хмурится, отвернувшись так, словно выглядывает в окно. По земляным обочинам мощеной дороги еще виден слежавшийся снег. Хранить фигурки птиц – в любом случае самое большее, что может сделать обычный деревенский житель, желая почтить стародавних богов, и приказ избавиться от них – это перебор.
– Я внесу эту задачу в расписание. – Венера кашляет. – Сначала можно приказать солдатам выяснить, сколько их всего.
По-видимому, этим ей удается задобрить генерала Пойниня. Он ерзает на сиденье, устраиваясь поудобнее, и складывает руки на груди поверх белого кителя.
Калла сразу чувствует, что он вновь смотрит на нее.
– Принцесса Калла, похоже, вы не согласны.
Она подавляет вздох. Эта поездка – чистейшая формальность, инспекция, затеянная напоказ. Дворец не узнаёт ничего нового, а уж провинции тем более ничего не выигрывают, когда члены Совета являются в сопровождении свиты, чтобы сделать записи о количестве зерна и уровнях воды. Жиньцунь и Юуля – единственные провинции Талиня, официальные визиты в которые все еще вносят в дворцовый календарь: слишком уж они удалены от столицы и присоединены настолько недавно, что надежных и четко обозначенных дорог здесь нет. Вместе с тем они так убоги, что никто из членов Совета не обзавелся здесь виллами, выезды на которые, чтобы переждать самые жаркие недели за пределами Сань-Эра, обычно считаются достаточной заменой инспекционным поездкам в другие провинции. Если кто-то из дворца намеревается посетить Жиньцунь, для этого в самом деле нужна целая делегация. Территория этой провинции простирается на много миль без каких-либо признаков жизни – эти обширные излишки земли были обнесены заграждениями после того, как престол захватил деревни вместе с озером среди них. Посланцам из дворца приходится обращаться за помощью к местным генералам, дислоцированным здесь достаточно долго, чтобы знать дорогу и давать указания. На западной оконечности провинции есть и побережье, и бушующий океан, но никто не знает, сколько времени займет путь от одной деревни до другой.
– Не говорите со мной.
В карете становится тихо. Два других советника неловко ерзают.
– Я… с вами… что, простите? – переспрашивает генерал Пойнинь.
Она раздумывает, не пойти ли на попятный, чтобы скрыть свое откровенное презрение. Можно сказать, что внесенное генералом предложение избыточно – ведь есть же дворцовый указ. Все языки, кроме талиньского, запрещены в провинциях законом, поэтому молиться по-настоящему деревенские жители не могут, ведь все молитвы к стародавним богам составлены на их родном языке. Не в меру рьяное отправление религиозных обрядов в провинциях уже удалось пресечь. Дворцу незачем лишний раз навлекать на себя гнев земледельцев.
– Не говорите со мной, – вместо всего этого повторяет Калла. – Голос у вас охренеть какой резкий.
Перед приходом к власти Август Шэньчжи подготовил особый указ, в котором назначал Каллу своим советником, прощал ей все былые преступления и возвеличивал ее саму вместе с ним. Никто не смог бы отменить этот указ, разве что сам Август решил бы отказаться от своего слова и лишить Каллу нового титула.
Но тогда у народа могли возникнуть вопросы.
Тогда Совет начал бы присматриваться, принюхиваться и в конце концов понял бы, что король Август – никакой не Август, а Антон Макуса, отказывающийся покинуть тело, в которое он самовольно вселился. Теперь же, пока Антон позволяет Калле сохранять имеющуюся у нее власть, ни одна душа в этом королевстве не скажет ни слова против, и Калла намерена извлечь из этого обстоятельства всю возможную пользу.
Остаток пути они проводят в молчании.
– Полагаю, мы уже почти готовы, – объявляет Калла, разминая шею, пока не слышит щелчок.
Солнце садится. Им следовало выехать гораздо раньше, двинуться в путь как можно скорее, вместо того чтобы третью ночь проводить на деревенских койках.
Ею овладевает нетерпение. Понадобилась целая неделя, чтобы добраться сюда в карете, и, скорее всего, столько же уйдет на возвращение в Сань-Эр. Время не станет ждать Каллу. Отослав ее на дальние рубежи королевства, Антон волен творить, что ему вздумается, и она ничегошеньки не узнает. Эта мысль вызывает у нее нестерпимый зуд, возбуждает в ней неутихающее беспокойство, распространяющееся по конечностям.