– Почему ты так упрямишься? Раньше ты таким не был.
– Да, раньше я прислушивался к каждому твоему слову, – подтверждает Антон. Когда он мысленно возвращается к своим последним воспоминаниям об Отте, то понимает, что выглядит она по-прежнему. А когда смотрится в зеркало, видит, что сам успел измениться бесчисленное множество раз. – А потом ты меня оставила. Из-за тебя я отправился в изгнание – по-твоему, это никак на мне не отразилось? Я не могу быть с тобой, как раньше, Отта. И больше не буду никогда.
Шесть трупов – за первую половину пути. В провинциях опасно. Людям, привыкшим к столичному комфорту, никогда не выжить здесь в одиночку.
Отта смотрит на него в упор. Он ждет бурных возражений, но не видит никакой реакции, кроме чуть недовольной гримаски, от которой опускаются уголки ее розовых губ.
Стражники возвращаются и опускают умерших в могилы.
– Прекрасно, – говорит Отта. – Так или иначе, у меня были другие планы.
Прежде чем Антон успевает спросить, о чем вообще речь, Отта поворачивается на месте и удаляется легким шагом, вскоре скрываясь за деревьями. Он ее не останавливает.
Вдалеке видна бывшая столица провинции Ланькил.
Калла грызет ноготь большого пальца, подавляя вздох. Хочется курить. Надо было купить пачку сигарет перед отъездом из Сань-Эра, потому что лишь небесам известно, найдет ли она их здесь, и если да, то где. Явно не в тех местах, которые в провинциях считаются городами.
Ветер задувает ей в глаза так резко, что они слезятся. Сквозь облака пробивается лунный свет. Горизонт мерцает серебром.
В провинциях Талиня сохранился с десяток заброшенных городов – еще довоенных, население которых было эвакуировано с началом вторжения Сыца или вскоре после него. Этот город в Ланькиле не выглядит полностью разрушенным, но и проверку временем он не выдержал. До войны в каждой провинции имелся хотя бы один крупный город, а в самых богатых – несколько. Когда Сыца вторглась в Талинь, гражданское население городов бежало или в Сань-Эр, последнюю цитадель королевства, или в далекие деревушки с их простым образом жизни. Городская роскошь оказалась слишком накладной – средств не хватало ни на водопровод, ни на электричество. А после войны просто не нашлось столько народа, чтобы заново отстроить города.
Поздно ночью в Сань-Эре иногда крутят по телевизору документальные фильмы, отснятые несколько десятков лет назад путешественниками в заброшенных городах. В бессонные часы Калла посмотрела несколько таких документалок, не сводя с экрана прищуренных глаз и держа на коленях Мао-Мао. Эти города всегда казались такими странными и таинственными. Возможно, когда-то и Сань-Эр был похож на них. Горделиво вздымающиеся здания из природных материалов – коричневые, красные и желтые, впитывающие солнечные лучи под голубыми небесами. Деревья, высаженные у тротуаров. Величественные арки и мощеные дороги, обретающие смысл в перспективе, если смотреть на город с высоты птичьего полета. Все эти места были преданы забвению, их бремя принял на себя Сань-Эр. Ему пришлось отрастить новые конечности, гноящиеся между старыми, заменить балки из теплого дерева жесткими, из неподатливой стали. Свои благоприятные позиции он приспосабливал для народа, для людей, для нескончаемого притока населения, и сам при этом начал приходить в упадок.
Калла сильнее вгрызается в ноготь, неотрывно глядя на далекую панораму города. От взвинченности это ее не спасает. В ней столько взрывной энергии, что она сгрызла бы собственную руку, если бы могла, вот только вряд ли она отросла бы вновь так же, как ногти.
Кто они? Почему напали не где-нибудь, а в лесу?
Если бы Калла не учуяла характерную ауру их присутствия, вряд ли им удалось бы убить короля, даже если они в самом деле ставили перед собой такую цель, однако потери делегации оказались бы куда больше шестерых стражников. Расположение неизвестных у поворота дороги означало, что они подстерегали делегацию в засаде. Те, кто ехал в авангарде, не сразу заметили бы, если бы на делегацию напали сзади. Неизвестные скорее стремились вызвать хаос и панику, нежели отхватить главный приз. Всем известно, что королевские особы всегда едут первыми.
Нападающие могли выбрать место посвободнее. Зачем им понадобилось прятаться среди деревьев, под прикрытием камуфляжного покрывала?
– С этим я тебе помогу.
Калла не оборачивается, сразу узнав голос. Только скашивает глаза и видит, что в руках у Отты Авиа бинты и стоит она гораздо ближе, чем хотелось бы. Тьфу ты. Лучше бы она приняла недавнее предложение Джосли обработать и перевязать ее раны.
– Премного благодарна за предложение, – говорит Калла и одергивает рукав, пряча следы крови на руке. – Но лучше я найду целителя в следующей деревне.
– Пока мы доберемся до следующей деревни, ты истечешь кровью. Вэйсаньна говорят, что до нее еще день пути.
Калла могла бы отнекиваться и дальше, но у Отты Авиа явно есть причины подойти к ней. Лучше уж выслушать все сразу, чем ждать, когда затаившаяся змея решит атаковать. Калла молча поддергивает рукав, показывая рану.
– Как мне отблагодарить тебя? – с сухой усмешкой интересуется она.
– Придумаешь что-нибудь. – Отта лезет в тканевую сумочку, висящую у нее через плечо. Во время нападения этой сумочки при ней не было. Оттуда она достает флакон с антисептиком.
Несколько минут проходят в молчании. Отта заливает рану медикаментом. Калла стоически терпит жжение.
– Итак, – щебечет Отта, – полагаю, ты не знаешь, почему на нас напали?
– Я до сих пор не уверена, что ты тут ни при чем, Отта.
Калла не удосуживается смягчить обвинения, но вынуждена признаться, что высказать их – все равно что выпустить пар. Для того чтобы злиться и винить Отту, требуется больше сил, чем для попыток применить беспристрастную логику: Калла не вполне понимает, чего добилась бы Отта таким способом, ведь это она направила делегацию к приграничным землям, и она же утверждает, будто подслушала короля Каса и узнала достаточно, чтобы найти корону.
– Нет, не знаю, – прямо отвечает Калла, видя, что Отта не поддается на провокацию. – Все трупы собрали, но не обнаружили в них ничего примечательного. Наиболее вероятным представляется предположение, что это партизанский отряд, выступающий против короля. Ничто не подтверждает, что он как-то связан с «Голубиным хвостом».
– Само собой. – Отта отматывает бинт. – Скопления мятежников существовали всегда. И король, посетивший провинции, наверняка должен был привлечь их внимание.
– Они показались тебе мятежниками?
– Они определенно представляли угрозу для нашего монарха. Вот меня и поразило то, что ты намеренно подпустила одного из них слишком близко.
Калла ерзает на месте. Ее меч ударяется и трется о кожаные штаны и ткань куртки, которую она перехватила в талии поясом. В голове у нее гудит.
– На самом деле все было не так, – возражает она.
– Правда? – Отта в своей чистой одежде и с чистыми руками отзывается голосом сладким, как мед, прикладывая конец бинта к ране. – А казалось, что именно так и было. Извини, если я заблуждалась на твой счет.
Отта не могла стать свидетельницей сцены между Каллой и Антоном, предшествующей нападению неизвестного, иначе Калла заметила бы ее среди деревьев. Что именно она видела? Насколько много услышала?
– Так или иначе, ты прекрасно смогла вывести нападающего из строя.
– Хотя и не должна была.
– Да, – соглашается Калла. И сдерживается, чтобы не морщиться, пока Отта наматывает бинты, затягивая их на ее руке. – Потому что ему изначально ничто не угрожало. Ты не видела, как сражается твой монарх. В коме ты пробыла так долго, что понятия не имеешь, сколько всего изменилось. Он прекрасно справился бы сам.
– А если бы его ранили? – возражает Отта и поднимает взгляд. Ее глаза – черные лужицы точно того же оттенка, что и тени, сгущающиеся с каждым часом. – Понимаю, это освященная временем тактика советника. Он был бы прикован к постели, нуждался в отдыхе. И ты не подпускала бы к нему никого, чтобы он находился исключительно под твоим влиянием.
– У тебя паранойя.
Отта улыбается. Ее руки замирают, а легкий ветерок отдувает волосы от ее лица, и пряди, упав, служат ему идеальным обрамлением.
– А у тебя – нет?
Со стороны лагеря делегации доносится шум, обе оборачиваются и видят, как стражники оттесняют одного из членов Совета, попытавшегося открыть последнюю из карет. По приказу короля приближаться к ней запрещено. Даже если не принимать во внимание, что остальная делегация занята, Каллу и Отту вряд ли кто-нибудь подслушает, слишком уж они далеко. И все же Калла понижает голос, заявляя:
– Тебе следует прекратить попытки воевать против меня, Отта. Нам незачем быть врагами. Мы даже не соперники.
– Да, знаю. – Отта завязывает бинт бантиком. – Слово «соперницы» было бы до ужаса неточным. Ты ведь даже не приблизилась к тому, чтобы стать со мной на равных.
Она что, серьезно?
Калла отдергивает руку. Хватит. Она зря теряет время, споря с Оттой, будто они дети, ссорящиеся на площадке из-за лучшей игрушки. Калла решительно идет прочь, и Отта не удерживает ее, но притворяется, будто ей непонятна столь внезапная реакция собеседницы.
– Я ведь просто делаю одолжение, предупреждая тебя, – бросает ей вслед Отта. – Нельзя сохранить то, что тебе не принадлежит.
Калла скрипит зубами. У нее снова начинается головная боль. Не давая Отте окончательно разозлить ее, она обходит вокруг карет и направляется к груде вещей, чтобы помочь в разгрузке.
– Приветствую, ваше высочество, – говорит Джосли, которая уже ставит палатку. – Выглядишь бледной.
– Я в порядке, – отзывается Калла и указывает на оставшиеся шесты. – Давай помогу.
В груди у нее ворочается безжалостная досада, но под ней скрыта ясность: первый признак того, что, возможно, Калла неверно поняла увиденное. Вот в чем просчиталась Отта, вот она, поврежденная конечность, на которую она перенесла вес в разгар боя, сама не сознавая, что демонстрирует свое уязвимое место. Если бы дело было в Антоне, она не говорила бы о нем так снисходительно. Он не марионетка на ниточках, которые Отта и Калла могут дергать поочередно. Он достаточно сильный игрок, чт