Антон кривится. Под «волнениями» Галипэй наверняка подразумевает, что люди снова идут толпами по улицам, требуя положить конец нынешнему правлению.
– Не торопитесь возвращаться? – подзуживает Антон. – Неужели угроза настолько велика, что ее не сдержать?
Галипэй остается невозмутимым. Все, что говорит Антон, находясь вне тела Августа, не вызывает у его телохранителя никакой реакции, потому что Галипэю Вэйсаньна есть дело только до мнения Августа Шэньчжи.
– Ни с места.
Вокруг слышен шум, чувствуется движение, стражники высыпают из карет и отрывисто раздают снаружи приказы. Антон сидит смирно – послушно и с отвращением, – когда в карету снова кто-то забирается. Дверца захлопывается.
– Если уж на то пошло, – голос Каллы вызывает шок: он звучит хрипло, поскольку она молчала с самого отъезда из Жиньцуня, – может, хотя бы снимете с нас повязки?
– Снимите сами, – отвечает Август. – У вас же одна рука свободна, так?
Следующего шанса Антон не ждет. Стянув с глаз тканевую повязку, он быстро моргает, чтобы глаза привыкли к свету. У этого тела длинные волосы, они закрывают ему все лицо. Пока он примеривается и отбрасывает их назад, Калла избавляется от повязки медленно, постепенно, словно ожидая, что на полпути услышит приказ остановиться.
Их взгляды встречаются. Калла комкает повязку и бросает ее на пол. Антон не представляет, кто еще поверил бы в отсутствие желтых глаз, что это Калла, не зная ее привычек. Ее обгрызенных ногтей на больших пальцах и обкусанной нижней губы. Ее манеры некоторое время смотреть собеседнику в глаза и лишь потом отвечать на вопрос, выигрывая больше времени на прочтение чужих эмоций, чем допустимо обществом.
– Я недовольна, Август, – говорит Калла. Она напрягает руку, натянув веревку, которой привязана к сиденью. – Если тебе так надо проявить жесткость в присутствии стражи – прекрасно. Но я с самого начала была на твоей стороне, и, по-моему, это служит основанием для большего доверия, чем везти меня связанной в карете.
– Все доверие рассеялось в ту же секунду, как ты поняла, что Антон Макуса вселился в мое тело, и не вышвырнула его вон, – отвечает Август. – Мои извинения, если ты считаешь, что это несправедливо.
– Не волнуйся, она пыталась, – вмешивается Антон. – Не ее вина, что мне захотелось править.
Август переводит враждебный взгляд на Антона.
– И чем бы все это закончилось, как ты думаешь? Полагаешь, никто бы не заметил? Невозможно.
– Вполне возможно, – возражает Калла. Незаметно для себя, они с Антоном становятся единой командой и парируют слова Августа по очереди. – Все, что от него требовалось, – убить Галипэя. Скажи спасибо, что он проявил милосердие и не пошел по такому пути.
– И сказать по правде, в этом милосердии я уже начинаю раскаиваться, – не удержавшись, подхватывает Антон. А потом прицеливается и наносит новый удар: – Особенно если ты имел какое-то отношение к смерти моих родителей. Месть была так близко. Прими это во внимание, какую бы участь нам ни выбрал.
Он чувствует, как замирает сидящая рядом Калла. Об этом она слышит впервые.
Однако Августа его выпад, похоже, ничуть не удивляет. Август переплетает пальцы сложенных перед собой рук. Держится он на удивление прямо. Его одежда слегка обтрепалась в дороге, но прежний китель он сменил на новый, чисто-белый, который в столице быстро стал бы серым от копоти.
– Нет, не имел, – коротко бросает Август. – Но вскоре после того, как все случилось, услышал об этом при передаче распоряжений Каса. Тебе было лучше не знать.
– Да ну? Ты испугался, что я подниму во дворце бунт?
Честно говоря, Антон всегда немного побаивался Августа, но ему известно, что эти его чувства взаимны. Антон видел, что Август не знает границ, карабкаясь по ступеням дворцовой иерархической лестницы. Август видел, что Антон ведет себя так же, погружаясь в пучину одиночества, – видел его отчаянные перескоки и бездумную смену тел. Он вечно спешит, спасается бегством от страха, что его ждет подобная участь, ведь ничто в этом мире не ранит его сильнее, чем ранила смерть родителей, и он обречен вечно страдать, вспоминая, каким был тот день.
– Не смеши, – отвечает Август, но отводит взгляд черных глаз.
Если бы Антон в юности обнаружил, что его родителей умертвили по приказу короля Каса, то не стал бы ждать, когда Калла сорвется и задумает его убийство. Антон убил бы короля первым, совершил цареубийство во Дворце Земли, и кем тогда стал бы Август? Еще одним забытым аристократом, которого равнодушно отпихнули бы с дороги, когда Совет затеял бы битву, чтобы возвести на трон другого.
– Ты бы все равно ничего не смог поделать, – продолжает Август. Он остается бесстрастным, как всегда себя ведет и каким был раньше. – Твои родители вступили в сговор с Сообществами Полумесяца, чтобы воссесть на престол. Они виновны в государственной измене, и тебе следовало бы радоваться, что они стали жертвами нападения в провинции, а не запятнали имя рода из-за справедливо предъявленного обвинения.
Антон бросается к нему, но веревка удерживает его, не дав дотянуться до Августа. Калла изо всех сил наступает ему на ногу, приказывая угомониться. Он едва замечает это, почти ничего не чувствует, кроме холодной ярости, соскальзывающей ему в горло.
Антон убьет Августа Авиа или примет смерть, пытаясь убить его, даже если это будет последнее, что он сделает в жизни.
– Довольно, – объявляет Август. Он сдвигается к двери кареты, подальше от Антона на случай, если тот снова попробует напасть. Впрочем, мог бы и не двигаться: веревка держит надежно. – Из уважения к вам обоим я пришел сообщить, что в Сань-Эр мы вас не повезем. Атмосфера в столице слишком переменчива. Вы сможете дать показания для видеозаписи, которую мы передадим в город для трансляции, и останетесь на сторожевой базе в ожидании суда.
Должно быть, это шутка. Дать показания для видеозаписи? Август открыто объявляет им, что никакого суда не будет. Они останутся узниками сторожевой базы, пока не сгниют там. Сань-Эру предоставят достаточно материалов, чтобы показать, что им нанесли поражение, а не превратили в мучеников, а потом Антон Макуса и Калла Толэйми просто исчезнут.
– Тебе следует выразиться конкретнее, – говорит Калла, в голосе которой слышатся тревожные нотки.
– Куда еще конкретнее? Я даю вам возможность высказаться. Можешь выложить всю правду, Калла. Объясни всем, что мы действовали сообща, чтобы свергнуть короля Каса. Для меня это не имеет значения.
Август больше не боится Совета. Совет действует исключительно как предохранитель на пути короля к достижению абсолютной власти, и Август, должно быть, верит, что от падения этот орган отделяет лишь один легкий толчок, раз дает Калле позволение утянуть его на дно вместе с собой.
Август открывает дверцу кареты.
– Одна просьба, – говорит Калла.
Август останавливается. Оборачивается.
– Если тебе нужна видеозапись для трансляции, нам понадобятся наши тела. – Она откидывается на спинку сиденья. В глаза Августу она не смотрит, но не глядит и ни на что другое. Взгляд ее бирюзовых глаз обращен в себя. Вдумчиво сосредоточен. – Особенно мне. Иначе Сань-Эр решит, что ты нанял актеров. Тебя спросят, неужели ты держишь своих подданных за дураков и ждешь, что они поверят, будто первый человек, способный совершать перескоки, не меняя цвет глаз, – это принцесса, дающая показания.
Минуту Август молчит. И внимательно вглядывается в нее.
– Опасаться здесь нечего, если ты думаешь об этом, – деловито добавляет Калла. – Разве что-нибудь осталось, Август? – Она толкает ногой щиколотку Антона. – Мы не можем бороться с тобой. У нас нет сил, кроме нас самих. Кто еще выстоит, кроме тебя? – Еще толчок. Вряд ли случайность, но привлекать его внимание Калле ни к чему. Видимо, это не что иное, как заверение. Напоминание, что она здесь. Напоминание, что и ей известно, что он здесь.
Август закатывает глаза:
– Нет нужды льстить мне, Калла.
– А я и не льщу. Я констатирую факты. Ты так долго и тщательно планировал захват Талиня, поэтому не осталось ни единой лазейки. Ты вернешься в Сань-Эр и подавишь беспорядки силой. Прикажешь военным принять меры в провинциях и уничтожить все революционные группы, враждебно настроенные по отношению к престолу. И что бы мы ни сделали и ни сказали здесь, это ничего не изменит.
Трудно определить, согласен ли с ней Август. Он издает неопределенный звук, выходит и знаком велит страже следить за каретой.
Антон ерзает на сиденье, наклоняется, чтобы было удобнее выглянуть в открытую дверь. Но едва у него мелькает мысль о побеге, Калла качает головой в безмолвном предостережении: оставайся на месте.
Пять минут спустя появляется Галипэй с их родными телами. Стража любезно позаботилась о том, чтобы заранее связать их и надеть на глаза повязки.
– Ну вот, – рявкает Галипэй. – Полезайте обратно.
Глава 36
Калла разглядывает металлическую цепь, один конец которой закреплен на ее щиколотке, а другой – на неподвижной петле в углу комнаты. Если божество судьбы существует, наверняка оно сейчас потешается над ней. Подумать только, она считала, что поступила умно, привязав Лэйду Милю к старой батарее отопления, однако и ее саму постигла та же участь.
Полночь тяжело зависает над сторожевой базой в Эйги. Старые часы пробили ее где-то в здании несколько минут назад. Приезжие расположились в тех же помещениях, которые занимали, когда делегация впервые оказалась здесь, только теперь численность этой делегации значительно сократилась. Члены Совета уже направились в трех каретах обратно в Сань-Эр. С Августом остались только Вэйсаньна, высматривающие любые признаки беспорядков на базе.
Калла грызет ноготь на большом пальце, делая еще один круг по комнате. По крайней мере, длины цепи хватает, чтобы подойти к окнам. Ей следовало бы нервничать, опасаясь того, что готовит ей Август, но если она и взвинчена, то по другой причине.