Черт побери! Полгода назад, еще в Константинополе, мне попался экземпляр карллибкнеховской Die Rote Fahne, в котором немецкие коллеги большевиков до небес превозносили советские экономические успехи. Центровым доказательством шел отчет о неслыханном прогрессе — на целых пятьдесят семь процентов за два года первой пятилетки. Но только сейчас до меня дошло реальное значение названной цифры.
Если оттолкнуться от «доказанного» коммунистами уровня, то… чисто математически докладчик совершенно прав! Берем тривиальную формулу сложных процентов, и вот оно, увеличение объемов, как раз выйдет что-то вроде тридцать трех раз за пятнадцать лет. Остается кинуть чуть побольше в значимые отрасли, поменьше в соцкульбыт, и попробуй, оспорь выкладки.
«Однако есть нюансы» — пробормотал я про себя.
Не зря мало что не наизусть заучены сохранившиеся в смартфоне «История экономики» Конотопа, «Мировая экономика» Булатова, вузовская «История государства и права России» и прочие образчики учебников 21-го века. Картина происходящего в стране с натужным хрустом извилин провернулась в моей голове; существовавшие досель в параллельных мирах детали наконец-то заняли положенные места, высветив тем самым суть грандиозного лукавства.
Дикую процентовку роста большевики относят к «промышленному производству» в целом, но данные показывают исключительно по отдельным продуктам. За руку кремлевских ловкачей никто не ловит, так как для рынка такая логика в общем и целом верна; если чугун выплавлен — значит сковородка из него отлита, обработана и продана домохозяйке. Никому из зарубежных экономистов в голову не приходит, что ценный материал можно тупо извести на брак или отправить в отходы. Таким образом, графики на сталь, уголь, нефть — важные, но все же отдельные индикаторы низкого передела, будут лететь вверх по десять-пятнадцати процентов в год всю советскую историю.
Близко не обещанные «двести сорок Магниток», но вроде как есть чем похвастаться… в теории. На практике же двукратное превышение уровня США по выплавке чугуна почему-то не спасло СССР от деградации, а потом — развала 80-х.
Автомобили и трактора благодаря купленным за границей фабрикам дадут к 40-му году еще лучший результат. Кривая роста грациозно пробьет потолок на плакатах и только немногочисленные работники советского МИДа будут знать, что у соседей отраслевой процесс идет чуть не на порядок быстрее. Кроме того, к войне перелицованные американские модели 20-х устареют окончательно, вытягивать Красную армию из грязи придется полумиллиону Ленд-Лизовских Студебеккеров. А еще лет через двадцать коммунисты вновь потащат из-за морей и океанов технологии, станки и целые заводы для новой, накачанной брежневской нефтью модернизации.
Удивительно? Да ни грамма! Ведь экономика неизмеримо сложнее «угля и стали». Средний же прирост валового продукта в ходе советской индустриализации составит… четыре с половиной процента в год![81] Приличный, но далеко не выдающийся результат, если смотреть через призму истории прошлого и будущего. Примерно столько же получалось в США перед Первой мировой. Славное послевоенное тридцатилетие даст Франции стабильный пятипроцентный рост. Итальянское чудо начала 60-х покажет около шести процентов. Китай конца 80-х будет устойчиво держать результат между шестью и семью процентами. Южная Корея дотянется аж до восьми. Но безусловный рекордсмен — Япония, которой удастся в отдельные годы пробивать десятипроцентный барьер.
Все эти страны обойдутся без красивых отчетных графиков выплавки чугуна. Не понадобятся пятилетки за четыре года и великие комсомольские стройки. У них не случится тотальной карточной системы, городских землянок и великого террора. Тем не менее, из индустриально-технологической гонки они выйдут победителями.
Но кому нужно знание будущего? Я оглядел разогретый великими перспективами зал.
— Сегодня проще разбить атом, чем предрассудки!
И пошел проталкиваться к выходу. Вслед недобро зыркнула соседка, симпатичная стройняшка в перетянутой ремнями юнгштурмовке.[82] «Чужак!» — презрительно блеснула звездочка над примятым козырьком ее фуражки.
По дороге домой удалось поймать «попутку» — крестьянскую телегу, влекомую в нужном направлении чуть отъевшейся на свежей траве клячей. Всего двугривенный, и можно небрежно покусывать прошлогоднюю соломинку, да болтать ногами над медленно проплывающей под ними землей.
Все же удивительное время. Диктатура пролетариата, репрессии ЧеКа, Соловки по малейшему подозрению. И в тот же самый момент практикуются публичные дискуссии по весьма острым вопросам государственного строительства. Третьего дня зацепил в самой «Правде» афишку на тему «Социалистический город будущего»,[83] соблазнился посмотреть сразу и на организацию мероприятия, и в теме разобраться, что называется, из первых рук. Почему нет? Выходной, слава непрерывке,[84] выпал как по заказу, добраться на Волхонку, до Комакадемии ЦК, труд невеликий.
Результат же вышел… сложный. Желающих слушать собралась тысяча, никак не меньше. В зал все не влезли, проходы забили как в трамвае. Не по разнарядке, сами пришли. Говорить, вернее задавать вопросы, никто не стеснялся, крыли такой правдой про реальный быт рабочих — белградский редактор РОВСовского «Военного вестника» за стенограмму не пожалел бы левой почки.
Особенно интересно, что докладчики не прошли жесткого отбора, кто загодя записался — тому и место за кафедрой. Известных людей типа Щусева или Крупской сменяли едва ли не студенты. Поэтому на недостаток по-настоящему революционных предложений жаловаться не пришлось. Ультраурбанисты в своих фантазиях легко добрались до прообраза «Стальных пещер» Айзимова, то есть циклопических зданий километрового диаметра сразу на миллион жителей каждое. Их антагонисты, напротив, упирали на идею города-сада, являвшего собой конгломерат небольших частных домиков, разбросанных «в живописном беспорядке» вдоль железнодорожных магистралей.
Но тон, без сомнения, задавали соцреалисты, которые весьма аккуратно вывели из потребностей индустриального производства концепцию соцгорода, или супер-общежития. Фабрика-кухня, механическая прачечная, кинозал, библиотека, детсад — все общее, вернее сказать, доступно в виде сервисов. Таким образом экономия, по сравнению с обычными многоквартирными домами, выходила немалая. Стройматериалы, площадь, обслуживающий персонал, пищевые продукты, электроэнергия, буквально все, вплоть до детских игрушек, получалось дешевле, больше, качественнее. А еще — полностью в русле коммунистической идеологии.
Почему реальный СССР в известной мне истории не пошел таким очевидным путем? Что помешало? Перед загадкой безнадежно пасовали логика, послезнание и прорва прочитанных учебников.
«Подошла бы мне для жизни идея соцгорода?» — спросил я сам себя. И тут же ответил: «Да, безусловно!». Комнатка в приличной общаге в бесконечное количество раз удобнее приютившего нас с Александрой и Яковом сарая, который, кстати, по местным понятиям настоящий класс-люкс.
Надо сказать, первое знакомство с арендованным Блюмкиным флигелем оставило в моем сознании неизгладимое впечатление: в Европе так живут только нищие.
… Все про все — тесная комнатка квадратов на двенадцать. Потолок домиком, у стен впору пригибать голову, зато к середине, неожиданно высоко, селедочным хребтом торчала беленая известью балка. Едва дотянуться до керосинки, свисающей с «того самого» суицидального крюка. Засаленные шторки, напяленные на туго натянутые крест-накрест веревки, растаскивали невеликое пространство на четыре закутка. В каждом, как бы в подтверждение нерушимости однажды заведенного порядка, свой стиль и оттенок грязи на стенах. Слева от входа — бок печки, покрытый над топкой жирным слоем сажи. Высыпавшаяся из поддувала зола перемешана с гнилушками — остатками дров. У низкого окна напротив — покосившийся комодик, из-под которого, будто наблюдая, торчала калоша. Ее тупой, покрытый засохшей бурой слякотью нос просил угощения в виде доброго пинка…
Человек не лошадь, не к такому приспособится, тем более после соловецких «университетов». Было бы желание — можно и землянку обставить по всем канонам социалистического комфорта. Добавить узких панцирных кроватей с никелированными шарами на высоких спинках, новеньких, с капельками смолы табуретов, ополовиненный в революции комплект барских тарелок розового кузнецовского фарфора и ворох нужной в хозяйстве рухляди. Главное — не забыть на видном месте выставить в ряд от малого до великого семь морщинистых гипсовых слоников.
Быт частнособственнического хозяйства по меркам будущего невероятно суров. Каждое утро начиналось с яростного шипения пламени — Александра добывала завтрак. Мешкотный процесс. Сперва нужно долить в латунный бачок примуса керосина из жестяного бидона. Затем подергать рукоятку убогого насоса — системе нужно давление. В чашечку под чугунной головкой испарителя плеснуть немного топлива и поджечь его. Спустя несколько минут, после должного разогрева, открутить иголку форсунки-жиклера, пуская в горелку керосиновые пары.
Далее можно ставить на факел синего огня кастрюлю с водой под кашу. За ней чайник. А еще чуть погодя сковородку — пожарить несколько яиц, желательно с колбасой и хлебом, заготовить «мужикам-кормильцам» обеденный перекус. Хочешь, не хочешь, а час уходит. Поэтому встает наша «хозяюшка» аж в четыре утра — нам с Яковом нужно поспеть к восьми в Москву, на работу.
Днем ей отдыхать некогда. В СССР нет и еще лет сорок не будет стиральных машин, холодильников, микроволновок, полуфабрикатов, пылесосов, электрочайников и еще целой кучи привычных в 21-ом веке мелочей. Даже водопровода, и того нет. Поэтому Саше нужно принести с колодца воды, ведра три-четыре минимум. Постирать в деревянном корыте, выполоскать, развесить сушить, а потом погладить наши вещи. Приготовить сытный обедоужин — мясной или куриный суп, картошку, если есть время и керосин — разварить до съедобного состояния каменную американскую фасоль. Сходить в магазин за мелочами — нитки, иголки, соль, в хозяйстве все время что-то требуется. Прибраться, полы подмести, пыль протереть. Штопка-починка — вещи из натуральных волокон непрерывн