Неистовый взгляд Троцкого потух, из него как будто вытащили стальной стержень. Плечи бессильно завалились вниз, вперед выкатился изрядный животик. Под глазами проявились прежде незаметные синяки, белок глаз, оказывается, давно залит кровью. Наверняка читал всю ночь напролет… несчастный старик у обломков разбитого мира.
В комнате повисла тягучая тишина, только где-то за моей спиной недоуменно топтались волосатые амбалы. Бывший наркомвоенмор приходил в себя необычайно долго, мне показалось, миновала вечность, прежде чем он вновь смог сфокусировать свой синий взгляд на моем лице:
— Мои все убиты. Да и меня… альпенштоком! Он не посредственность, он настоящее усатое чудовище! Предатель! Каин! Сколько сотен тысяч раз я должен был его уничтожить! Он погубил мировую революцию! Наша жизнь оболгана термидорианской сволочью! Нет! Я не могу поверить в такую немыслимую ложь! Одна Наталочка вырвалась из рук изувера, только она…
— Над Кремлем развивается флаг временного правительства, — плеснул я керосинчику в костер чувств. — Есть цветные фотографии, куча. Да и с новой великой войной как-то не очень получилось…
Перестарался.
Не дослушав, Троцкий резко вскочил со стула, и крупными шагами бросился к двери:
— Ната! Наташа! Где ты?! — уже из коридора, куда он выбежал мимо замерших в ступоре недотеп-охранников, до меня донеслось: — Все, все правда!!!
«Мою прелесть», что характерно, уволок с собой. Поистине коммунистическая бесцеремонность, но скорее забавная, чем страшная — без пароля там только учебник и доступен. Только бы он не разбил от избытка чувств сам аппарат.
Вернулся не один — под руку с супругой, невысокой, стройной для своего немалого возраста дамой. Оба бледные, с растрепанными волосами, однако на лицах нет следов растерянности, лишь злая сосредоточенность. Мало мне одного вождя… но делать нечего, пришлось натягивать улыбку пошире, расшаркиваться в обряде знакомства.
От предложенного мужем стула Наталья Ивановна отказалась, встала за его спиной, опершись на спинку локтями. Два взгляда одновременно прорвались через преграду моих глаз и пронзили мозг до самого затылка — вернее любого детектора лжи.
Пусть, не страшно, я готов к любому вопросу.
— Вы поможете нам?
Запрещенный прием! Из всей кучи вариантов женщина вытянула именно ту невероятность, про которую я тупо ни разу не подумал! Даже ребенок прочитал бы растерянность на моем лице. Пытаясь найти ответ, я отметил некрасивый тяжелый нос и седые пряди в волосах госпожи Троцкой.[141] Рассмотрел стертую позолоту сбившегося набок пенсне главнокомандующего миллионных армий. Обнаружил пару выпавших сучков в досках письменного стола.
Хочу ли я их спасти на самом деле?
— Нет! — короткой отрицание вырвалось против моей воли. — Нужно отвести страшную беду от СССР. Понимаю, звучит невыносимо пафосно и глупо. Но это по крайней мере правда. Мне кажется, — я подался навстречу, да так резко, что за плечами нервно задышали амбалы, — это вы должны мне помочь.
— Я имела в виду нашу революцию!
— Пролетарская революция есть несомненное благо для разумных людей всего мира, — горячо поддержал жену Троцкий. — Немыслимо подвергать ее сомнению!
Он правда в это верит! — восхитился я. Но вслух лишь аккуратно подвел базис под надстройку, как положено ортодоксальному советскому студенту:
— Именно поэтому я здесь! — Затем, неожиданно для самого себя, признался: — Страшно устал тащить груз ответственности в одиночку.
Жалоба похоронила под собой лукавство. Наталья Ивановна легонько толкнула мужа в спину. Все же удивительная пара, очкастый кот и лиса! Где-то я это видел…
— Что, тяжела ноша миллионов судеб? — слабая улыбка преобразила лицо Троцкого. — Ты чертовски прав, спасти революцию в тысячу раз сложнее, чем ее совершить.
— Мы… Неужели мы на самом деле сможем обойтись без репрессий и войны? — я запустил в ход одну из своих домашних заготовок.
— On les aura![142]
— Нам слишком много пришлось узнать… — вмешалась Наталья Ивановна.
— Конечно, — заторопился я навстречу ее словам. — Но знаете, на самом деле мир будущего совсем не страшный. Есть фотографии, они такие яркие! Немыслимое качество, вы непременно должны их увидеть! А еще кинофильмы, их там штук тридцать!
— Но как?!
— Очень просто, я все покажу. Аккумулятора хватит часов на пять! Только вот… — я кивнул в сторону пародии на охранников.
— Пойдемте на наш пирс, там есть зонтик и кресла, — вождь, как будто опомнившись, наконец-то вернул мне смартфон.
— Распоряжусь насчет чая, — деловито подбила предварительный итог его супруга.
Просмотр фотографий будущего! Я заранее отобрал часть, тщательно, можно сказать параноидально. Никаких привязок к Екатеринбургу, в стороне от зеркальных витрин, даже очков, в которые могло ненароком попасть мое отражение. Ничего явно связанного со студенческим прошлым. В основном случайные городские снимки, туристические мелочи, забавные картинки из Сети, завязшие в папках мессенджеров. Всего кадров двести-триста, лишь бы хватило доказать — мир будущего не иллюзия, но неплохо документированная реальность.
Чета Троцких рассматривала картинки с жадной быстротой и вместе с тем скрупулезно. Каждая вывеска, деталь одежды, даже состояние асфальта, все подвергалось тотальному обсуждению. При этом Лев Давыдович азартно водил пальцами по экрану, Наталья Ивановна делала пометки в блокноте, я же держал язык за зубами — ведь любое случайное слово могло выдать понимание неочевидных деталей.
Против ожидания, особых сенсаций не случилось. Плотный поток транспорта на узнаваемых улицах Петербурга, едва одетые девчонки на пляжах, огромные авиалайнеры без винтов, вездесущие экраны телевизоров, стеклянные свечки небоскребов, огни билбордов… спорить нельзя: снято в будущем, учебнику соответствует. Однако бывший наркомвоенмор во всем искал революцию с политикой — само собой, без малейшего успеха. На смарте разворачивалась скучная жизнь: городская суета, путешествия, еда, развлечения; кажется в мире за почти сотню лет кроме декораций ничего не изменилось.
Спокойное равновесие взорвал рекламный ролик о сборке мерседесов на роботизированной конвейерной линии. Все пять минут превращения кусков железа в сложнейший автомобиль Троцкий молча смотрел на экранчик LG, затем, без объявления войны, провалился в глубочайший транс — откинулся на кресле и перестал реагировать на окружающее пространство иначе как короткими междометиями и покачиванием головы.
За исчезновение горячо любимого пролетариата переживает, или впечатления наконец-то достигли критической массы? Разбираться в причинах я не стал. По-тихому попрощался с Натальей Ивановной и умотал восвояси.
Следующий день мы открыли просмотром «Черного зеркала». Часов с трех пополудни, по одной серии в день, с остановками и повторами — в попытках найти логику или смысл. Удавалось сие далеко не всегда даже мне, при этом Троцкие, надо отдать должное их интеллекту и вкусу, прекрасно понимали, что смотрят художественный вымысел, а то и фантастический гротеск. Однако использованные в сюжетах возможности технологий они, очевидно, принимали за чистую монету.
Сериального компьютерного буйства хватило на неделю. За ними пошел подробный разбор скучного, но куда более актуального моменту учебника новейшей истории Европы и Америки Кредера. После него — ролики с youtube, один из них, с роботом-трактором на поле вызвал неподдельный сердечный приступ Льва революции. Крестьянство, получается, в будущем тоже все повывелось.
По вечерам, за скромным, если не сказать скудным ужином, в блюдах которого четко прослеживалась зависимость от утреннего улова, меня изрядно донимали расспросами. Вполне ожидаемо — как, где, с кем, когда. Не раз и не два пытались поймать на деталях, да получалось из рук вон плохо. Екатеринбург 20-х годов не мой конек, но все же десяток названий улиц я помнил. Общая география, уверен, тоже изменилась не фатально: река и плотины на месте. Центральные кварталы тем более — кучки старых домов дотянули до двадцать первого века. Что до окраин — однорядки деревянных избушек с огородиками несчитаны и одинаковы по всей стране. Против любого местного никудышная легенда… да только Троцкие не знали и такой малости.
С образованием сложнее, сразу после попадания меня выдавало абсолютное незнание старой орфографии.[143] Но в камере Шпалерки и бараках Соловков подобные мелочи никого не беспокоили. В Хельсинки же пришлось быстро подучиться — эмигрантам «лес без буквы ять не так шумит», только попробуй, используй в их среде советскую упрощенку. Поэтому спустя три года, уйму прочитанных книг и написанных писем, мои навыки прекрасно соответствовали переходному периоду. То есть оба варианта письма я использовал свободно, но с грубыми перемежающимися ошибками.
После попадания в застенки ЧК совсем просто: реальность соответствовала словам практически полностью. Любая информация от оставшихся в Ленинграде левых оппозиционеров или финских товарищей могла лишь подтвердить детали моей транскарельской авантюры.
Сложно сказать, делали ли Троцкие запросы в те края на самом деле,[144] или сказалась полное отсутствие присутствия иных соратников, однако к моменту знакомства с Angry birds доверие ко мне достигло уровня семейного круга. Именно там, зачастую в язвительной и острой полемике с женой, Лев Давидович обкатывал идеи своих будущих статей и книг. Мое участие не смогло поколебать традицию — но только по форме. Что касается сути, то определенно, дело коммунизма стоило бы начать с нуля.
Каноническая цель революции состояла в ликвидации силами пролетариата двух главных паразитов — буржуазного государства и капиталистов. Последних планировалось уничтожить буквально, по принципу «нет класса — нет проблемы». С бюрократическим же аппаратом так просто не получалось даже в теории. Бородатые отцы данный в ощущениях момент отметили и на время переходного периода разработали три обуздательные меры: выборность и сменяемость лидеров в любое время; плату не выше чем у рабочих; постепенный переход контроля в руки широких народных масс.