А вот в случае спора… С одной стороны, доказать свою правоту в суде будет сложно, с другой стороны, спор будет между заклинательницей, да еще и дочерью министра, и старостой. Даже представить абсурдно. Все равны перед императором, но не между собой.
Хм, а если старосту поддержит дядя?
На первый взгляд расклад не меняется. Подумаешь, вместо зажиточного крестьянина на суд выйдет богатый простолюдин. Против меня родство с министром не поможет. Вот если у дяди есть компромат, например…
Но зачем вообще дяде вмешиваться в сделку, к которой он не имеет никакого отношения? Он не мог знать, что я куплю дом.
Хватит рассуждений.
На кону не жизнь, не состояние на десять жизней, а всего лишь пять таэлей. Даже если сейчас я ошибаюсь и просто потеряю деньги, я все равно получу нечто ценное — жизненный урок.
Я ставлю подпись и закрепляю иероглиф потоком ци.
Староста свою подпись закрепляет тоже ци, но через печатку-амулет. Не чиновничья печать, но принцип действия похожий.
Мы подписываем купчую в двух экземплярах, и староста одним очень ловким движением забирает слитки. Будто не крестьянин, а фокусник или вор-карманник, мошенник-наперсточник. Вереница слитков исчезает под его ладонью, будто и не было никаких денег.
— Госпожа заклинательница, мой сын вас проводит. — Староста отвешивает очередной поклон, еще более угодливый, чем раньше. Чуть ли не по полу стелется. И пятится к выходу.
— Да… — Я прячу свой экземпляр купчей в рукав.
Да что не так с домом⁈
Сейчас узнаю.
Сын старосты тоже мне кланяется и жестом приглашает к выходу:
— Желаете взглянуть сейчас, госпожа заклинательница?
— Да, — киваю я.
Кормилица подхватывает меня под руку, помогая встать. Ее касание привычно, но иномирная часть впадает в ступор — разве здоровой, полной сил магичке нужна подобного рода помощь от пожилой женщины, совсем недавно выкашлявшей кровь? Я не магичка, заклинательница…
Висок простреливает болью.
Не знаю, откуда приходит осознание — разноголосица в голове меня убивает.
До вечера дотерплю? Дом ведь важнее?
Сын старосты придерживает для меня циновку, и я выхожу из павильона. Еще шаг — и я на улице, где меня ждет командир Вей. Я успеваю заметить, с каким нетерпением он вскидывается при моем появлении.
Если из-за задержки отец в критический момент окажется без охраны…
Я чувствую, как начинаю паниковать. Одна тревожная мысль потянула за собой вторую, третью. А если дядя только и ждет, когда без охраны останусь я? А если кормилица вот-вот поймет, что я не я, и обвинит меня во всех возможных и невозможных преступлениях? А если я сейчас распадусь на осколки? Еще немного — и паника захлестнет меня с головой. Я заставляю себя дышать ровно и цепляюсь за неприятную, но очень простую мысль: а если командир и весь отряд по пути в столицу снова подвергнутся нападению и проиграют бой? Отец останется без охраны, но это не будет моей виной. Верно?
— Мы едем смотреть дом, — объявляю я.
Сколько времени потребуется, чтобы перетащить сундуки?
Ха, я кое-что упускаю…
Если крестьяне не посмеют беспокоить заклинательницу, я надеюсь, то о дяде так не скажешь. Что ему помешает приказать слугам надеть маски и меня ограбить⁈
Что мне делать?
Можно… я оставлю отряд при себе?
— Юная госпожа, — командир Вей тоже гнет спину, и мне становится не по себе от того, насколько низко он склонился, по спине пробегает холодок дурного предчувствия, — прошу вас, подумайте еще немного. Если отряд не выдвинется немедленно, то мы не успеем засветло прибыть в город, а для ночевки в лесу нас слишком мало, юная госпожа.
Ха…
Я пожалею о своем решении.
— Возвращайтесь, командир Вей. Я взгляну на дом и буду вовремя, чтобы проводить вас и пожелать удачного пути.
— Юная госпожа, как же так!
А в чем проблема?
Кажется… в том, что просто так находиться на улице открыто нельзя, я должна прятаться в экипаже, а экипажем должен кто-то управлять, точно не я и не кормилица.
Как мне правильно обратиться к сыну старосты⁈
Я оборачиваюсь к нему:
— Не откажешь мне в услуге, добрый человек?
— В этот раз, госпожа заклинательница.
Мм? А, он сказал, что услуга разовая, он не пойдет ко мне в слуги.
Я киваю и тут же спохватываюсь — а в каком из миров кивок означает согласие?
Уже неважно — я взмахом руки отсылаю командира Вея, что слишком высокомерно и грубо, и одновременно приглашаю сына старосты к лошадям. Оба кланяются, командир не возражает, но взгляд его не обещает ничего хорошего, слишком цепко и подозрительно он смотрит. Видимо, план не привлекать внимание, и особенно внимание отца, я с треском провалила.
Что же…
Командир, не распрямляясь, пятится. Я отворачиваюсь и забираюсь в экипаж, почти падаю на сиденье.
Голове больно.
На миг я словно проваливаюсь в другое измерение и вижу ту самую, последнюю секунду, как я лечу лицом в провода гудящей трансформаторной будки.
В медленно катящийся экипаж меня возвращает голос кормилицы Мей:
— Юная госпожа, что с вами?
— А? Немного устала и нездоровится. Я перенапряглась, — это лучшее объяснение.
— Юная госпожа, вы на себя не похожи.
Глава 13
Под скрип колеса я медленно поворачиваю голову. Кормилица Мей выглядит растерянной и опечаленной, а в ее голосе еще не звучит безоговорочная уверенность, лишь подозрения и непонимание.
— Не похожа, кормилица Мей? — переспрашиваю я. — О чем ты?
— Юная госпожа, вы всегда были легкой, как лепесток цветка, и сострадательной, доброй. Откуда это мрачное выражение лица и тяжелый взгляд?
— Кормилица Мей, в столице я могла полагаться на отца. Здесь все иначе.
— Не бывает так, чтобы в одночасье стать другим человеком, — твердо отвечает она.
Если я начну спорить, наверное, только хуже сделаю. Сказать, что раньше не было повода показать свою мрачную сторону? Это имело бы смысл с обычной служанкой, но кормилица Мей знает свою девочку с пеленок. Нельзя скрывать какие-то черты с самого младенчества.
Промолчать?
Или попытаться дать хоть какое-то объяснение?
Я пожимаю плечами. Только вот жест из иного мира не только непонятен кормилице, но и порождает еще больше сомнений — Юйлин с детства тренировала неподвижность и медлительность, яркая мимика и движения не из ее репертуара.
— Мне страшно, кормилица Мей. Мне кажется, я ощутила холод дворца Подземного мира.
О смерти она и без меня догадается, она ведь видела свою госпожу бездыханной.
Я почти призналась в одержимости.
— Юная госпожа, стоит ли гневить Подземного царя подобными разговорами? — Она прикрывает рот рукавом, смотрит на меня испуганно.
Что я не так сказала?
Не улавливаю…
Зато кормилица оставила свои подозрения. Надолго ли?
Экипаж останавливается, и в дверцу раздается дробный стук — сын старосты сообщает, что мы прибыли, и кормилица Мей делает то, что должна: она выходит первой и подает мне руку, помогая спуститься на грунтовку. И сразу же бросается в глаза, что пара травинок упрямо пробиваются сквозь дорожку, утоптанную до каменной твердости.
Меня встречает запустение.
Мое приобретение, как и все дома, опоясано внешней стеной. Когда-то ее возвели из глины, стена обветшала, и тот, кто ее ремонтировал, сделал заплатки из бамбукового частокола. К сегодняшнему дню заплатки тоже пришли в негодность.
Это дом или руины?
Сын старосты косится на меня с опаской. Наверное, думает, что заклинательница в гневе может испепелить на месте, если посчитает себя обманутой. У меня чувства смешанные. Дом негодный, но все равно лучше такой, чем никакой. Если не помру от мигрени и голосов в голове, надолго в деревне не задержусь. Я во всех мирах была до мозга костей городской девочкой.
— Хм…
— Госпожа заклинательница, — сын старосты явно ждал, когда я хоть как-то отреагирую, прежде чем начать говорить, — в доме давно не жили, и выглядит он заброшенным, но это хороший дом. Пока ваша служанка отдохнет в чайной, несколько крепких служанок за пару осколков серебра выметут двор, вычистят…
— Я взгляну.
Мой план окончательно созрел.
Благодаря волшебным пилюлям, не иначе, кормилица Мей совершенно не выглядит болезненной или умирающей, наоборот, она полна жизненной энергии. Я почти уверена, что новое путешествие ей не повредит.
Ворот нет, точнее, они догнивают лежа.
— Госпожа заклинательница, позвольте женщинам навести чистоту!
Проигнорировав причитания парня, я вхожу, оглядываюсь.
Здесь, как и у старосты, параллельно фасадной стене тянется еще одна, отделяющая передний дворик от внутреннего пространства, только вот у старосты на переднем дворике ничего, кроме мелкого мусора, а здесь какие-то обломки, сорняки.
— Они будут прибираться или строить? — едко спрашиваю я. — За пять таэлей серебра я покупала дом. Где же он? То, что я вижу, руины.
Стены сложены на совесть. По крайней мере, они стоят и не заваливаются, а вот крыша прогнила, прохудилась. В одном месте мне чудом на голову не капает гниль. Впору в энергетический кокон замотаться…
Представляю, как госпожа Ланши обрадуется, если я вернусь пыльной и грязной.
Один из павильонов — видимо, в нем и жил покойный супруг тетушки Ции — сохранился неплохо, крыша выглядит целой. Ремонт наверняка потребуется, но незначительный. А вот мебели нет, забрали все вещи подчистую. Учитывая, что покупала я только дом, «начинку» не оговаривала, придется раскошелиться. Или нет…
Я завершаю осмотр у дальней стены. Вместо черного выхода дыра, вместо колодца… тоже дыра. Не знаю, сохранилась ли вода… Если да, то пить ее нельзя. На кухне я нахожу плиту и два полена.
— Госпожа заклинательница…
— Здесь. Жить. Невозможно.
— Госпожа заклинательница…
— Невозможно, — жестко повторяю я и, обернувшись, смотрю на сына старосты в упор.
Выдержать немигающий взгляд он не может, умолкает, склоняется в очередном поклоне. Кажется, я напугала его больше, чем собиралась.