Отчаяние в глазах главаря я воспринимаю как подтверждение своих догадок, но происходит нечто неожиданное. Главарь изо всех сил дергается, его лицо искривляет улыбка, больше похожая на оскал, и он закатывает глаза. Ноги в коленях подламываются, главарь безвольно повисает.
Фыркнув, Шаоян разжимает пальцы и позволяет главарю упасть. Сеть почему-то исчезает, и не только с него. Второго из нападавших Шаоян тоже зачем-то освобождает, а затем присаживается над главарем на корточки, но не пытается привести в чувство, лишь заглядывает под веко.
— Какие у вас интересные враги, госпожа.
— Что ты имеешь в виду?
— Нужно быть кем-то особенным, чтобы в твоем арсенале оказалась печать верности. Так вы дочь министра, госпожа? Польщен. — Он складывает перед собой руки и кланяется, но я считываю издевку и не ошибаюсь. — Позвольте спросить, юная госпожа Тан: ваш отец знает, что вы балуетесь вызовом демонов?
А?
Я сболтнула лишнее? С одной стороны, да, а с другой… Шаоян бы все равно узнал, кто я. Принадлежность к роду Тан не то, что можно скрыть. Собственно, что ему дает это знание? Пожалуй, ничего. По крайней мере сейчас.
Думать стоит о другом — откуда демон вообще в курсе текущего политического расклада?
— Они оба мертвы?
— Те четверо, уверен, тоже. Впервые с таким сталкиваюсь.
— Эм? Шаоян, тогда с чего ты решил, что те четверо тоже мертвы?
— Впервые я сталкиваюсь на практике, — лениво поясняет он, — а в теории я знаком с самыми разными вариациями печати верности. Видите ли, госпожа, уничтожать весь отряд за предательство одного весьма расточительно. Обычно печать ставится каждому бойцу.
— Он не предавал.
— Он подумал, что вы каким-то образом его читаете, и печать сработала.
В глубине души я рада, что мне не придется брать на себя ответственность за решение чужой судьбы. И то, что дядя ничего не узнал, тоже радует. Только на душе погано.
Я устало опускаюсь на сундук и понимаю, что выдала демону свою слабость. Это… плохо.
Зато выспалась.
Из-за колодца высовывается призрак старика. Демону хватает одного взгляда, чтобы призрак юркнул обратно в укрытие и затих. Интересно, о какой справедливости он просил? Придется разбираться, но чуть позже. А сейчас что делать? В голове не укладывается, что у меня на дворе два… тела.
— Больше незваных гостей нет, Шаоян?
— Пока нет. А вот званые, полагаю, скоро будут.
Он имеет в виду дядю? Да, получив вместо живых пленников четыре проблемы, дядя, вероятно, придет сам. Даже не ради меня, я иллюзий не питаю, его должна беспокоить безопасность его собственного поместья.
И дядя появляется даже быстрее, чем я ожидаю.
Рассвет только-только занимается, еще темно, и я замечаю отсветы со стороны чайной. Вереница огней приближается, и я приказываю Шаояну вытащить тела на передний двор. У меня нет ни малейшего желания пускать дядю к сундукам.
Шаоян задерживается у входа и замирает рядом с проломом с видом образцового слуги. Я уже не удивляюсь тому, насколько он хорошо ориентируется в правилах больших поместий. Обычно гостя встречает слуга и в зависимости от статуса гостя либо оставляет его ожидать снаружи, пока из поместья не дадут указаний, как поступить, либо приглашает в передний павильон. Дядю должен встретить слуга… которого у меня нет. Шаоян предлагает на место привратника себя. Ага, дядя будет счастлив обнаружить демона.
— Я не хочу, чтобы о тебе знали, Шаоян, — напоминаю я.
— Конечно, госпожа. Как вам будет угодно.
Черная ночь уже посерела, но вокруг Шаояна сгущаются тени, и его фигура растворяется во мгле. Я уверена, что он стоит на прежнем месте, не сдвинувшись ни на шаг, но в то же время я, как ни стараюсь, не могу его заметить.
Между тем вереница приближается.
Может, нанять пару крестьянок? Ага, необученных. Дядя обязательно использует их неизбежные ошибки против меня, а страдать им. Нет, нанимать крестьянок нет никакого смысла. Окажись в здешней глуши торговец слугами… Тоже никакого смысла взваливать на себя ответственность за чужие жизни.
По мере приближения вереница распадается на фонари, покачивающиеся на длинных шестах. Слуги идут, а дядя… Я его не вижу, но предполагаю, что в паланкине именно он, больше некому.
— Прибыли, господин. — Слуги опускают паланкин и поднимают полог.
— Хорошо-хорошо. — Дядя выбирается наружу, оглядывается и тут же устремляется ко мне с нарочито встревоженным видом. — Юйлин! Что с тобой случилось, племянница?
Ах да, у нас снова зрители. Гораздо меньше, чем днем, но все же зрители. И дядя прекрасно отыгрывает роль старшего родственника.
— Дядя, со мной все прекрасно! О чем вы? Я только вчера купила себе поместье и еще не успела навести здесь порядок. Пожалуйста, не обижайтесь. Добро пожаловать, проходите скорее.
Я болтаю и не даю дяде и слова вставить — не хочу спектаклей на публику. Дядя принимает мои правила игры и, заложив руки за спину, входит.
Выражение его лица слегка меняется — гаснет градус доброжелательности. Но враждебности дядя не показывает, скорее, он изображает умудренного жизнью человека, готового быть снисходительным к капризам глупой родственницы, у которой играет юность.
— Юйлин… — При виде тел он останавливается.
— Я попыталась допросить главаря бандитов, дядя, но он замолчал навсегда.
— Печать верности? Это серьезно.
— Дядя, я так рада, что поступила правильно!
— О чем ты? — Он опускается на одно колено, заглядывая в лицо командиру, и не обращает на мои слова должного внимания, в результате попадает в мою ловушку.
— Отделиться было единственно верным решением. Как бы я справилась, если бы эти преступники напали на поместье и пострадали кузины⁈ — Я точно не вернусь.
— Ох…
Дядя поднимается на ноги.
Почему мне кажется, что дядя знает главаря⁈ Определенно, дядя увидел нечто, что ему очень не понравилось. Спрашивать я не пытаюсь — не верю, что он мне что-то скажет. Я наблюдаю, и чем больше я думаю, тем подозрительнее выглядит тот факт, что на всем протяжении пути из столицы на меня никто не нападал, а стоило приблизиться к поместью дяди, так атака за атакой, я едва успеваю переводить дыхание.
Я не готова обвинять дядю, но…
Либо дядя причастен, либо что-то знает, а глухая провинция оказалась тем самым тихим омутом, в котором водятся демоны, один уж точно.
— Что-то не так, дядя?
— Как они смеют нападать на семью Тан⁈ — патетично восклицает дядя.
Понять, искренен он в этот момент или нет, я, увы, не могу.
Дядя зовет с улицы слуг и приказывает забрать тела. На его зов откликаются двое крепких мужчин. У обоих заготовлена рогожа, в которую они заворачивают тела. Я задумываюсь — а что увидят зрители? Надо будет заглянуть в чайную послушать сплетни.
А пока я кланяюсь:
— Большое спасибо, дядя. Без вашей заботы мне было бы трудно.
— Мы семья, Юйлин. К чему благодарность?
— Тогда я просто приму. — Я повторно кланяюсь.
Нутром чую, что сейчас что-то будет. Наверное, дядя попытается вернуть меня в поместье, но он меня удивляет. Он проводит открытой ладонью, будто незримый круг рисует. Я догадываюсь, что он прислушивается к окружающему пространству.
— Юйлин, — голос дяди становится строгим, — что ты скрываешь? Я чувствую исходящую из внутреннего двора демоническую ци.
Глава 22
Однако…
У дяди чутье, опыт или все вместе? Интересно, на моем лице что-то отразилось?
— А ведь действительно… — соглашаюсь я и оглядываюсь в сторону двора. — Возможно, та дрянь, которую главарь распылил?.. Хотя нет, я тогда ничего не почувствовала. Не знаю, дядя. Слухи, что место проклято, оказывается, не такие уж и пустые. Дядя, что вы имели в виду, утверждая, что я что-то скрываю?
— Юйлин, я просто беспокоюсь за тебя. И ты не можешь остаться здесь. Как я объясню брату, что не защитил тебя?
Опять⁈
— Дядя, я ценю ваши намерения, но я приняла решение и не стану забирать данное слово назад. Вы не можете ради меня подвергать опасности свой дом. Папе я объясню сама.
— Юйлин…
Злость в его голосе гаснет. Может показаться, что дядя сдается, но мне очень не нравится его взгляд. Какой-то тяжелый, давящий, словно дядя прямо сейчас хоронит остатки родственных чувств. Надеюсь, я ошибаюсь.
Небо окончательно светлеет, только западный край остается темным. Восток окрашивается золотым багрянцем, а значит, деревня проснулась и зрителей скоро прибавится.
Я не могу выставить дядю, а он стоит и молча смотрит на меня. Неужели ждет, что я попрошу помощи и приглашу проверить двор?
Ха!
— Дядя? — окликаю я, умышленно звонко, даже пискляво.
Он вздрагивает, глаза обретают осмысленность, и я понимаю, что сбила его концентрацию, он явно вслушивался в потоки ци. Я притворяюсь, что ничего не поняла, а дядя гасит очередную вспышку злости и скупо прощается.
— Я оставлю тебе пару слуг, Юйлин, не дело жить в грязи, — это больше похоже на укол, чем на заботу.
— Благодарю, дядя.
Пусть уже уйдет. С оставленными соглядатаями я разберусь. И не только с ними. Пожалуй, я знаю, что мне делать.
Я провожаю дядю до пролома в стене и отвешиваю его спине очередной поклон.
Дядя игнорирует мою вежливость и, отдав пару распоряжений, забирается в паланкин. Полог незамедлительно опускается. Я невольно задаюсь вопросом: неужели сидеть в тесной коробке лучше, чем проехать верхом или пройти пешком? Хотя… пешком не по статусу. А вот паланкин — это по-императорски.
А если кто-нибудь из носильщиков споткнется и паланкин опрокинется?
Процессия уползает. Я остаюсь на месте, пока вереница не скрывается из поля зрения. Лишь тогда я перевожу взгляд на оставшихся рядом со мной парней. У одного на удивление открытое лицо, миловидное, с правильными чертами, и вид немного наивный. Второй грубее, проще. Кожа давно покоричневела на солнце, обветрилась. Казалось бы, обычный работяга, а вот смотрит цепко.