Возможно, я тешу себя иллюзиями.
Как бы то ни было, лучшее, что я могу сейчас сделать, это вспомнить, что я не ужинала и не завтракала. Умные мысли редко приходят на голодный желудок.
— Госпожа?
— Я прогуляюсь до чайной. Нет необходимости меня сопровождать.
— Госпожа, слуга до сих пор не подал вам чаю! Слуга понял свою вину! Прошу вас, позвольте мне исправиться! — Не дожидаясь ответа, он подхватывает меня под руку и мягко увлекает в сторону внутреннего дворика.
Я несколько теряюсь от его напора и уступаю.
Почему бы и не поговорить, раз Шаоян настаивает? Я направляю потоки ци по телу — какое-то время я не буду чувствовать ни усталости, ни голода.
Он провожает меня в устроенную над декоративным прудом беседку и помогает сесть, будто идеально вышколенный слуга. Я ему… не верю. Ему забавно? Насколько высокое положение он занимает, если его развлекают подобные игры? Хмыкнув, он шевелит пальцами, будто перебирает невидимые струны, и со своего места мне видно, как открываются двери павильона и из проема появляется поднос с чайником и пиалой.
Даже интересно… Шаоян предложит мне пожевать листья, заварит чай отравленной водой из колодца или удивит?
Поднос ровно скользит по воздуху, словно лодка по тихой водной глади.
— Хорошо, очень хорошо, — хмыкаю я.
— Придет день, госпожа, и будет ваша очередь подать мне чай.
— Разве что яд.
— О, не беспокойтесь, я устойчив к ядам, можете подать яд, из ваших рук я выпью с радостью.
Шаоян щелкает пальцами, и чайник поднимается над подносом, наклоняется.
Что демон имел в виду, обещая, что мы поменяемся ролями?
Дразнит или видит возможность?
Когда чайник встает обратно на поднос, Шаоян поворачивается и подхватывает пиалу, ставит на открытую ладонь и придерживает пальцами другой руки, жест знатного господина, не слуги, который бы удерживал пиалу обеими ладонями, сложенными чашей.
— Ты хорошо знаком с этикетом, принятым во дворце.
— Спасибо за похвалу, госпожа. — Он склоняется и протягивает мне пиалу.
Я не могу удержаться от мелкой провокации и замираю, глядя на Шаояна сверху вниз. По правилам он не должен шевелиться, пока я не возьму пиалу.
— Откуда ты взял воду? — уточняю я.
— Не принимайте близко к сердцу, госпожа. Я всего лишь растопил для вас тысячелетний снег с вершины Лотосовой горы, — говорит небрежно, таким тоном можно сообщить, что сбегал до реки, но не то, что потратил на меня настоящее сокровище.
И сокровище точно не из моих сундуков — у меня тысячелетнего снега, который не растает даже в самой жаркой пустыне, никогда не было.
Почему… Шаоян тратит его на меня? Добровольно, по собственной инициативе?
Когда я беру пиалу, пальцы у меня подрагивают, и Шаоян это, конечно, замечает, усмехается. Я смотрю на поднимающийся над пиалой пар, делаю глубокий вдох. Шаоян не солгал — горячий чай пахнет морозной свежестью.
Осторожно пригубив, я делаю первый глоток. Горло обволакивает жаром и холодом одновременно. На языке будто тает сладковатая льдинка, добавляются нотки благородной чайной горечи. Аромат раскрывается, становится терпким, с коричным оттенком. Так пахнет лотос…
Я делаю еще глоток.
Тысячелетний снег не тает благодаря накопившейся в нем ци, и сейчас вся эта энергия растекается по моему телу. Мне начинает казаться, что внутри меня бушует колючая метель. Пустая пиала выскальзывает из ослабевших пальцев, а следом и я соскальзываю с каменной тумбы в объятия очень довольного Шаояна.
Глава 28
В сознание я возвращаюсь рывком. Перед глазами пляшут звездочки, во рту сухо, будто я не два глотка чая сделала, а выдула целую бутыль крепкого вина. Самое неприятное, что мне одновременно и жарко, и холодно, а еще в ушах шумит, и в голове туман.
Сколько времени прошло?
И где я?
Не в открытой беседке у пруда — с деревянного потолка свешивается светлый шелк, я лежу на чем-то мягком. Надо полагать, я в спальне? Шаоян сидит на краю кровати и очень бережно держит меня за руку, наши пальцы переплетены. Почему?
То ли ставни закрыты, то ли проспала я довольно долго — в комнате сумрачно.
Я приподнимаюсь на локте, и Шаоян моментально реагирует.
— Доброе утро, госпожа, — расплывается он в улыбке. Отпускать мою руку он не торопится.
— Чай впечатляющий. — Я возвращаю ему улыбку.
— Я поздравляю вас, госпожа.
— Мм?
— Вы не чувствуете разницу?
Что именно я должна чувствовать? Потоки ци, обжигающие и ледяные одновременно? Переполненное энергией ядро? Слабость и вместе с тем готовность свернуть горы?
Шаоян помогает мне сесть, и я скрещиваю ноги, опускаю руки на колени ладонями к небу и, прикрыв глаза, соскальзываю в медитацию. Легкой концентрации хватает, чтобы увидеть, что потоки ци в моем теле очень мощные — я получила силу, копившуюся в снеге тысячу лет, — но очень хаотичные, а из-за близости Шаояна они становятся все более нестабильными, и, если ничего не предпринять, они станут для меня разрушительными.
Я начинаю с очевидного — слежу за течением ци и постепенно его замедляю. Энергии слишком много, но я справляюсь, хоть и не идеально. Навыков не хватает, и единственное, что мне приходит на ум, это собрать ци в свое ядро.
Потоки разом устремляются в район солнечного сплетения.
Давление силы становится невыносимым, и мне кажется, что ядро взрывается.
Невозможно…
— Поздравляю с прорывом, госпожа. Сделайте еще глоток, вам нужно.
— Чай?
— Целебный эликсир, — очень серьезно отвечает Шаоян.
От пиалы и правда пахнет горьковатыми лекарственными травами. Я согласно киваю, и Шаоян помогает мне сделать глоток. Эликсир действует почти мгновенно. Мне становится лучше, пульс перестает грохотать в ушах, пропадает сухость во рту.
— Спасибо.
— Вам лучше, госпожа? Первый прорыв заклинателям дается труднее всего. Я имею в виду сам прорыв, а не совершенствование, чтобы его совершить.
— Как скажешь…
Шаоян щелкает пальцами, и в спальню из окна врывается легкий ветерок. Дышать легче.
— У вас очевидный талант, госпожа. Почему вы не развивали ядро?
— Я… Потому что отец желал мне счастливой жизни. Мне довелось лишь однажды вживую увидеть небожителя. Господин показался мне отстраненным, лишенным обычных человеческих чувств. В сказках небожители тоже далеки от мирского.
— Чушь, госпожа. Такой же отстраненной и возвышенной вы кажетесь крестьянам.
— Ха… — Его слова имеют смысл. — Есть и другая причина. Я дочь старшей ветви, единственный ребенок своего отца. Отец хотел бы, чтобы я стала наследницей.
— Приняли в семью мужа и завели наложников? Понимаю…
Про наложников я не думала. Я и замуж не спешила.
В глубине души я мечтала, что найдется странствующий учитель, который заберет меня в большое путешествие, покажет мне мир, и однажды я вернусь в столицу уже живой легендой, прославленной заклинательницей.
Мы с отцом никогда не говорили об этом прямо, но я знаю, что он бы расстроился, если бы я предпочла стать странницей или ученицей секты, а не столичной госпожой.
— Шаоян.
Он ведь демон. Почему вдруг разговор стал таким личным?
— О, вы желаете, чтобы первым вашим наложником стал я? Вы мне льстите, госпожа. Говоря о вашем даре, если ваш отец министр, то небожительница мать?
— Ты!
— Я угадал? Какая вы интересная, госпожа. Признаться, вначале я был разочарован, но теперь я вновь заинтригован. Кстати, мысль. Как думаете, есть связь между фактом, что ваш дядя хранит корону моего домена, и предположением, что ваша мать из небожителей?
— Думай что хочешь, — выдыхаю я.
Я не видела корону своими глазами, зато я лично поставила печать — Шаоян не лжет. Что касается его предположения, то я не могу его ни подтвердить, ни опровергнуть. Скорее всего, Шаоян близок к истине.
Когда папа говорил, что великие семьи скрывают великие тайны, мне всегда казалось, что речь о других, точно не о нас. Какой наивной я была! Я не понимаю, что мне теперь делать.
— Госпожа, — окликает Шаоян, он вновь насмешливо скалится, — поскольку вы не смогли накормить своего слугу, позвольте я подам вам завтрак.
Так уже утро?
— Позволяю, — киваю я.
Моя равнодушная снисходительность явно задевает его, но Шаоян не спорит, лишь многообещающе прищуривается. Взмахом руки он легко распарывает пространство, и через прореху серыми клубами прорывается искаженная ци. Шаоян небрежно отмахивается, и ша-ци остается клубиться у разрыва.
К моему изумлению, по ту сторону оказывается самая обыкновенная кухня, не считая того факта, что работники на ней демоны.
Прореха расширяется, и в спальню выходит вереница демониц — одна старшая и три с подносами, заставленными блюдами. Вся четверка в темно-синих ханьфу, прически украшены золотыми шпильками. Если у Шаояна кожа черная как уголь, то демоницы светлее: серая, землисто-серые разных тонов и одна даже бронзовая.
И эти демоницы не связаны никакими печатями. Любой из них убить меня — когтями махнуть.
Повинуясь указанию Шаояна, они уходят в соседнюю комнату, а демон подает мне руку, помогая встать, но я медлю.
— Так ты можешь привести сюда армию? — тихо спрашиваю я. Впрочем, мой вопрос больше похож на утверждение.
— О, госпожа? Какую часть мира вы желаете захватить? Да-да, виноват, нельзя мелочиться. Только весь мир целиком.
— Нет необходимости, — отрезаю я и резко поднимаюсь.
Шаоян усмехается.
И продолжает сидеть, в глазах горит ирония, он явно ждет, что я буду делать, а я… Фыркнув, я иду завтракать. Подумаешь, демоницы. Убьют они меня или нет — это никак не связано с тем, буду ли я прятаться от них в кровати.
Мне интересно другое. Нижний мир — мир бесплодных земель, мир вечного голода и ожесточенной борьбы за крохи пищи. И вдруг разнообразие блюд, кухня? Какой же у Шаояна статус в Нижнем мире?
Почему именно он откликнулся на мой призыв?