Я пробую еще два раза. Первый — пытаюсь быть аккуратной, и ничего не получается. Второй раз я полностью отключаю голову, взмахиваю кончиками пальцами.
Иероглиф появляется будто сам собой.
Удержать концентрацию трудно, я чувствую, как линии подрагивают и грозят перекоситься, а ведь держать надо — ничего же не происходит. Неужели снова ошибка в начертании? Я по наитию опускаю висящий в воздухе невидимый иероглиф на замок.
Раздается щелчок, крышка приподнимается.
Победа!
В ларце шкатулки, в шкатулках мешочки и флакончики, в мешочках сухие травы, во флакончиках те самые волшебные пилюли. Они разные. Я достаю две — восстанавливающую жизненные силы и исцеляющую легочные болезни.
Так, а есть у меня в памяти что-нибудь, что поможет с диагностикой? Восстанавливающая пилюля у меня сомнений не вызывает, а вот лечащая… Откуда мне знать, что болезнь именно легочная? Кашель кровью может быть — это симптом. А в чем причина-то?
— Кормилица Мей, прими пилюлю.
— Юная госпожа, ваша забота уже целительна.
Хм?
Я протягиваю перламутровый шарик размером с горошину. На ощупь он твердый, гладкий и холодный, но подушечки пальцев начинают гореть огнем. Не больно, но странно. Я прокатываю пилюлю между пальцами, и на коже остаются едва уловимые перламутровые пылинки.
Кормилица складывает ладони перед грудью, кланяется.
— Что?..
— Юная госпожа, тысяча благодарностей, храните вас Небеса! Пожалуйста, не тратьте сокровище на старую слугу.
Я прищуриваюсь.
По воспоминаниям, она и раньше отказывалась, но не столь категорично и после долгих уговоров. Только вот Юйлин вольностей себе не позволяла и не давала драгоценные пилюли как я, без уважения, в пальцах. Она для этого перекладывала каждую из подарочных пилюль в свой миниатюрный флакончик.
Юйлин ни разу не видела, как кормилица принимает пилюлю.
— Кормилица Мей. Где пилюли? Ты ведь не принимала их.
— Юная госпожа…
Понятно.
Действительно, как лечение поможет, если пилюли отправляются не в рот, а в комод?
— Ты не принимала, — констатирую я.
— Простите, юная госпожа, — шепчет она.
Надеюсь, у нее от переживаний сердечный приступ не случится? Я успокаивающе касаюсь ее плеча, стараюсь, чтобы выражение лица оставалось мягким и сострадательным. А что еще делать? Ругаться, топать ногами, взывать к разуму? Ничто из этого к результату не приведет.
Садиться на корточки нельзя, кормилица не поймет. Я опускаюсь на лавку. Пилюли все еще у меня в руке.
— Кормилица Мей, я не буду ни о чем спрашивать. Сейчас прими пилюлю. Кормилица Мей, прими пилюлю, — повторяю я.
Отказываться дальше она не может — это будет грубо.
Я вспоминаю, что взять сокровища руками, а не через шелковую салфетку тоже грубо. Сойдет особая очень тонкая рисовая бумага. У кормилицы нет ни того ни другого. Она находит выход: берет пилюлю через рукав.
— Благодарю вас, юная госпожа!
Все-таки есть что-то глубоко неправильное в том, что женщина, которая меня растила, обращается ко мне на «вы», но здешняя часть мигом подсказывает, что даже мать, если она в статусе наложницы, будет обращаться к дочери как к госпоже.
Ужас.
Я спокойно наблюдаю. Пилюля не то сокровище, которое можно спрятать в карман, — пудра осыпается, от соприкосновения с кожей или тканью волшебные частички стираются, и вместе с ними уходят и лечебные свойства пилюли.
— Кормилица Мей?
— Юная госпожа, жизнь этой ничтожной не стоит столько.
— Кормилица Мей, будь разумна. После прикосновений моих пальцев пилюля не стоит ничего. Кроме слуг, никто не согласится ее принять.
— Это не так, юная госпожа.
У меня нет ни времени, ни желания возиться.
— Если ты не примешь ее прямо сейчас, я ее выброшу, потому что обратно к нетронутым пилюлям я ее не положу.
— Юная госпожа!
Кормилица сдается, проглатывает восстанавливающую пилюлю. Стоило ли так переживать из-за таблетки? Я отнеслась к пилюлям как к обычному лекарству, и мгновенный зримый эффект становится для меня неожиданностью. У женщины на тон светлеет лицо, кожа стремительно насыщается влагой, и морщины больше не смотрятся сеткой изломов. Лет пять как ластиком стерло.
Дыхание выравнивается, уходит сутулость.
Начинаю понимать, почему пилюли считаются сокровищем.
Вторая, легочная, зримого эффекта не дает.
Я поднимаюсь с лавки:
— Кормилица Мей, тетушка ясно сказала, что не позволит тебе остаться в поместье.
— Ничего, юная госпожа.
— Я тебя не оставлю, кормилица Мей.
— Юная госпожа, простите старую. Пилюли, которые вы мне дали, я подарила племяннице. С таким сокровищем в приданом муж ее будет очень ценить.
— Хорошо, — киваю я.
Сейчас меня интересует иное.
Пожалуй, после двух пилюль я действительно могу отправить кормилицу в обратный путь и не бояться, что поездка до столицы станет для нее губительной, но было бы глупо отослать ее просто так, не разыграв выпавшую мне козырную карту отъезда.
Я захлопываю крышку ларца, убеждаюсь, что для закрытия никакие иероглифы не нужны — зачарованный замочек сам прекрасно защелкивается. Водружаю ларчик на тот же сундук, с которого я его сняла, и… понимаю, что в очередной раз ошиблась.
Кормилица смотрит мне в спину, аж между лопаток зачесалось.
Ну да, юной госпоже не пристало ворочать тяжести, даже если речь про коробку с драгоценностями. Даже шкатулку поднимать не следует — для этого есть служанки.
Я отыскиваю в нагромождении багажа темно-коричневый ларец. Из него мне нужны свиток полной описи моего имущества, банкноты, кошелек… Открыть ларчик не составляет труда, я уже наловчилась. Чуть не забываю про именную печать-артефакт, в моем плане очень ценную штуку.
— Юная госпожа, что вы делаете? — растерянно спрашивает кормилица.
— Поскольку тетушка запретила тебе оставаться в поместье, кормилица Мей, тебе нужен дом.
И прямо сейчас я что-нибудь арендую.
Не вижу ни одной причины задерживаться в поместье.
Куда деть кошелек и прочие ценности? Карманов в ханьфу не предусмотрено. Зато есть очень широкие рукава, оказывающиеся к тому же подшитыми по низу, что дает отдаленное сходство с мешком. Если не опускать руки вдоль тела, а держать перед собой, то потерь можно не бояться.
Я возвращаюсь к воротам. Кормилица следует за мной, и ее взгляд все такой же сверлящий. Еще не понимает, что именно не так, но видит столько странностей, что игнорировать их уже не может.
Плохо…
За время, что я писала письмо, ссорилась с госпожой Ланши и препиралась с кормилицей по поводу пилюль, кое-что успело измениться. Для начала странный, похожий на крестьянина или городского бедняка посетитель исчез. Госпожа Ланши и кузины тоже исчезли. Вряд ли они ушли, вероятно, наблюдают издали. Искать их я не собираюсь, вместо этого подзываю первую попавшуюся служанку.
— Юная госпожа Юйлин, — приветствует она меня глубоким поклоном.
— Какая ты милая, — улыбаюсь я и вновь пренебрегаю правилами. Вместо того чтобы действовать через кормилицу, я сама вручаю девочке осколок серебряного таэля.
Если не ошибаюсь, презент весомый, не соответствует услуге, о которой я хочу попросить, но в моем случае лучше быть излишне щедрой, чем разозлить служанку скупостью.
— Юная госпожа Юйлин…
— Пожалуйста, поклонись от моего имени тетушке и передай, что я вышла, чтобы позаботиться о кормилице Мей. Передай не откладывая.
— Да, юная госпожа Юйлин. — Служанка отвечает ровно то, что должна ответить, голос не дрогнул, а вот по выражению лица ясно, что служанка глубоко потрясена.
Юные госпожи не выходят просто так, и тем более не выходят без разрешения. Здешняя Юйлин без тени сомнения признала дядю старшим, а значит, и его право распоряжаться, а я пользуюсь тем, что он хоть и глава поместья, но все-таки не родственник по прямой линии, не дед, не прадед. Он всего лишь брат отца и не может мне приказывать.
Экипажи уже освобождены от сундуков, но командир Вей не ушел на кухню, где кормят слуг. Видимо, ждет письмо.
Что же, побудет возничим.
Я наконец-то могу обойти экипажи и оглядеться…
На этот выход у меня грандиозные планы!
Которые разбиваются вдребезги.
Глава 8
То, что я вижу, оказывается полнейшей неожиданностью. И крайне неприятной. Я была уверена, что поместье пусть в провинциальном, но городе. Где еще жить богатой семье? Ну уж точно не в чистом поле!
Только вот моему взгляду открываются бескрайние природные красоты. Небо голубое-голубое, безоблачное, и солнце льется ярким светом, отчего воздух кажется сияющим. У самого горизонта темнеют пики горного хребта, и со склонов стекает густая зелень соснового леса. Ближе к нам речная долина — лучи отражаются от водной глади, рассыпаются золотыми бликами, играют, и кажется, что бежит не горная река, а жидкое серебро.
Красиво. Пейзаж дух захватывает. Сюда бы художника с мольбертом или фотографа.
Я отодвигаю фантазии в сторону, поворачиваюсь к красотам тылом, к поместью боком. Теперь меня интересует дорога — куда она ведет? Выезд на большой дорожный тракт вижу, и поворот в деревню тоже.
Именно в деревню — крошечные домики раскинуты по пологим холмам. Где хозяйства победнее, там заборы из бамбука, где побогаче — глухие стены.
— Юная госпожа? — догоняет меня командир Вей. Похоже, моя выходка его удивила до крайности, миндалевидные глаза расширены, отчего кажутся более округлыми.
— Командир Вей, дальнее путешествие повредило хрупкому здоровью кормилицы Мей! Ах, тетушка Ланши слишком мнительная. Опасаясь, что слуги поместья могут заболеть, тетушка запретила кормилице Мей войти в поместье. Я понимаю причины осторожности и восхищаюсь твердой заботой о слугах поместья, но мое сердце болит за кормилицу Мей. Далеко ли до города? Я не могу оставить кормилицу Мей без должной заботы.
— До ближайшего городка полтора часа езды, юная госпожа. Вы посылали кормилицу Мей за тыквенными кексами, когда мы проезжали город.