— Да…
Что же такое случилось, что брат министра отсиживается не просто в глуши, а вне цивилизации?
— Юная госпожа, простите, но вы совершенно не можете поехать в город. Слишком поздно.
Пф-ф!
Условности раздражают.
Если я упрямо продолжу стоять на своем, командир Вей меня не поймет. Возможно, он подчинится, но… Что он расскажет отцу? Что юная госпожа Юйлин сошла с ума, рассорилась с родней и поселилась в городе одна? Отец примчится.
С одной стороны, я не хочу оставаться близко к дяде и его супруге. С другой стороны, аргументы «за» перевешивают. Во-первых, набитые сокровищами сундуки все еще у дяди. Во-вторых, мне бы себя из частей собрать в единое целое, рано мне в большой мир рваться.
— Неужели в ближайшей деревне нет… — я запинаюсь, подбирая правильное слово, — лекаря?
— Откуда же тут лекарю взяться, юная госпожа? Травник или деревенская знахарка…
— Поехали, — решаю я. — Едем к старосте.
Мой приказ странный, грубо выходящий за рамки принятого, но в то же время понятиям о добродетели он не противоречит. Будучи госпожой, я обязана заботиться о своих слугах. Правильнее, конечно, обратиться к дяде, но ведь именно супруга дяди нарушила правила гостеприимства. Да, она была вправе отказать кормилице Мей. Вот только ей следовало предложить для кормилицы изолированный двор и пригласить домашнего лекаря. Ни за что не поверю, что в богатом поместье нет врача.
В богатом ли?
У меня нет понимания, насколько хороши у дяди дела.
Я вижу, что командир Вей колеблется. Его надо подтолкнуть? Отлично!
Решение принято, приказ озвучен — я направляюсь к экипажу, и кормилица скорее по привычке, чем осознанно, подает мне руку, помогая забраться в салон. Я продвигаюсь вглубь, освобождая для нее место, но кормилица строго следует правилам и садится на сиденье против хода движения.
Экипаж трогается — командир Вей взял бразды правления в свои руки в самом буквальном смысле.
Может, сдвинуть штору? Смотреть на фантастически прекрасный, но уже виденный пейзаж или на глухую стену, окольцовывающую территорию поместья, любопытно, но не настолько, чтобы я в очередной раз пренебрегла правилами.
— Ох, юная госпожа… — вздыхает кормилица Мей, — душа у вас добрая, щедрая, а люди будут говорить худое.
— Кто, кормилица Мей? Неужели крестьяне? Командир Вей не болтлив, иначе бы отец не доверил ему сопровождать меня. Остальных слуг это тоже касается.
Я понимаю, что говорю не так, как говорила Юйлин. Не тот выбор слов, не то построение фраз, не тот стиль, не та манера рассуждения…
Кормилица Мей внимательно слушает, и ее пристальный взгляд меня очень нервирует.
— Так-то оно так, юная госпожа, только ваши дядя и тетя молчать не будут.
— Кто знает, кормилица Мей? Легко ли выдать замуж дочь, кузина которой запятнала свою репутацию? А еще, если слухи пойдут, отец захочет узнать, кто их распространяет. Здесь, кормилица Мей, я могу позволить себе то, чего не могла позволить себе в столице.
— Ох, юная госпожа…
Пока что она все еще меня признает?
Судя по ощущениям, экипаж поворачивает, и я все же выглядываю в окно — не полностью открываю плотную штору, создающую в салоне густой сумрак даже в разгар ясного дня, а украдкой и смотрю в образовавшуюся щелку.
Взгляду открывается пасторальная картина крестьянского мира. В щелку окна деревня смотрится лубочно уютной, вблизи едва ли мне понравится. Да и издали… хватает взгляда на женщину, несущую за спиной плетеную корзину высотой в половину ее роста. Корзина не выглядит тяжелой, но все же. Другая женщина занята в огороде, а мужчины, как я понимаю, в основном в поле.
По виду все же не деревня. Может, село? Очень странно увидеть чайную, пусть и напоминающую забегаловку.
— Свинья бежит! — раздается звонкий крик.
— Ах ты паскуда!
И правда, от одного из домиков на коротких ногах во весь опор несется чумазая хрюшка, а следом за ней вприпрыжку мальчишка с хворостиной.
Эм…
Ребенку не поймать взбесившееся животное.
Впрочем, и не догнать.
Свинья и мальчик быстро пропадают из поля зрения, а через пару минут экипаж останавливается перед участком, обнесенным глухой стеной. Ворот нет, есть только широкая калитка, и над ней закреплена табличка с иероглифом, оповещающим всех любопытствующих, что это дом Лу.
— Юная госпожа, куда же вы? — теряется кормилица Мей, когда я решительно поднимаюсь.
Странный вопрос. Я же сказала, зачем еду. Хотя… Поняла, кажется. Я незамужняя девушка и не должна иметь дел с мужчинами. И как выкрутиться? Послать командира Вея? Тогда мне придется посвятить его в детали, о которых ему знать точно лишнее.
— Я буду говорить с супругой старосты деревни, — лгу я не моргнув глазом. — Староста дома?
Худший сценарий — он каким-то образом уже знает о моем визите и, чтобы не испортить отношений с дядей, откажет.
Глава 9
Не дожидаясь кормилицы, я толкаю дверцу и мягко спускаюсь на грунтовую дорогу. В спину летит ее изумленно-обеспокоенный вздох, но я не обращаю внимания и устремляюсь к входу. Дощатая калитка закрыта и заперта.
Я стучусь.
— Ваши нежные руки, юная госпожа!
— Да… — И повторяю стук.
Ответа из дома нет.
Ждать? Дочь министра не может ждать крестьянина. Иномирная часть откликается с недовольством — с ее точки зрения, вторгаться в чужой дом недопустимо. А здесь… при значительной разнице в статусах вломиться в передний двор дозволительно.
Я повторяю почти то же, что уже делала, отпирая сундуки: обращаюсь к внутренней силе. У меня ни тени сомнения в успехе, я начинаю чуть больше чувствовать себя Юйлин, чем погибшей иномирянкой, и с помощью ци ощупываю замок. Никакой магии, чистая механика, так что повернуть язычок не составляет труда.
— Юная госпожа? — вот теперь напрягается командир Вей.
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Ждите. — И я первой вхожу и оказываюсь в узком прямоугольнике переднего открытого дворика.
Ничего общего с дворами, привычными Юйлин, которая, несмотря на довольно жесткие рамки традиций и правил, не была домоседкой. Она обожала дворцовые банкеты, часто навещала приятельниц из семей высокоранговых чиновников, любила бывать в самых знаменитых магазинах и ресторациях, куда наведывалась под прикрытием непрозрачной вуали.
Разве не считается, что растения у входа привлекают удачу? У старосты между фасадной стеной и стеной переднего павильона бурый песок. Ни кустика, ни травинки.
Если у дяди вход в передние павильоны закрывают тканевые пологи, то у старосты — старая, кое-где распустившаяся циновка. И касаться ее действительно не стоит. Не потому, что я брезгую, а потому, что в глазах окружающих уроню свое достоинство.
Кормилица за спиной тихонько причитает, моя смелость ее пугает чуть ли не до обморока.
Я сдвигаю циновку порывом силы — оказывается, магия такая удобная штука! Как я без нее жила?
М-м-м… Почему я? Юйлин начала учиться чувствовать ци, когда ей исполнилось пять лет. Я ведь и Юйлин тоже.
С расщеплением надо что-то делать, и срочно. Но не сейчас. Я прохожусь взглядом по аскетичной обстановке — боковые лавки без спинок, капелька комфорта есть только для хозяина, обеденный стол заменен письменным, а в остальном пустота, и на стенах ни намека на декор или хотя бы отделку.
Вспомнив визит третьего принца, я повторяю за ним: уверенно занимаю место во главе стола.
Что делать, если ко мне никто не выйдет? Не буду же я изображать статую до ночи?
Я прислушиваюсь к ощущениям. Благодаря ци слушать окружающий мир легко, особенно здесь, где нет помех от чужих вихревых потоков. Дотянуться до павильонов внутреннего двора не составляет труда, и я почти воочию начинаю видеть пожилую женщину. Она, по ощущениям, болеет и давно уже не встает. Мать старосты, наверное? От горечи угасания сводит зубы, и хочется прополоскать рот каким-нибудь освежающим отваром.
Через стенку энергичная женщина. Что она делает, я не улавливаю. В общих чертах — хлопочет по хозяйству. И при ней девушка. Думаю, супруга и дочь старосты?
Кроме них, в доме маленький мальчик и еще женщина в положении…
А где сам староста?
Мужское присутствие я тоже улавливаю. Сосредоточенность на поиске дает неожиданный и весьма приятный эффект. В памяти поднимаются воспоминания о здешних правилах и традициях, и я понимаю, что прошла по грани. Я не просто дочь высокопоставленного чиновника, я заклинательница, и мне позволено то, что недопустимо для обычных женщин. Например, я… вправе жить самостоятельно, хотя подобное и не одобряется. Точнее, у меня странный статус. Я с детства практиковалась, но при этом никогда не представлялась заклинательницей и вела образ жизни юной госпожи из богатого поместья.
Хм, а почему отец отправил меня к дяде? Разве продолжить обучение не было бы лучше? Или отец рассчитывал, что я остановлюсь у дяди ненадолго, а багаж — это лишь страховка на случай, если воплотится худший сценарий?
Рассуждения о вечном прекрасны.
Но делать-то что?
Хм…
Идея, которая приходит мне в голову, с одной стороны, безобидная, с другой, может доставить женщинам семьи несколько неприятных минут… Я решаюсь. И создаю крошечный огонек, больше похожий на блестку.
Легче, чем выписывать иероглиф, и одновременно сложнее. Иероглиф требовалось опустить на замок, а тут…
Блестка улетает к ребенку, и мое сознание словно уходит вместе с ней. Я не вижу в обычном понимании этого слова, но чувство пространства обостряется, и я отличаю деревянные стены от утоптанного земляного пола, застеленного циновками. Нижние начали подгнивать, но никто не удосужился их заменить. Стоит позабытый треснувший кувшин, а чуть дальше неожиданно аккуратно сложены вязанки хвороста, и от кухни тоже веет порядком.
Я же возвращаю внимание на малыша. Сколько ему? Четыре или уже пять? Скука, унылая возня с прутьями. Может, мальчик старше, чем я подумала? Он ведь не играет, он плетет корзину. А еще он толком не присмотрен. Молодая женщина рядом увлечена растиранием сухих трав в порошок.