Получается, его жизнь поддерживал Старый шаман? Больше поддержки не будет…
Ухитрившись расслышать наш разговор, хан, глядя на Олиса, произносит вполне внятно:
— Сын, он надёжный пёс.
Олис сжимает кулаки и бессильно выдыхает:
— Ненавижу.
— Отныне судьба детей степи в твоих руках. Сын.
Хан растягивает губы в усмешке. Несколько секунд он смотрит на Олиса. Его глаза закатываются, воздух со свистом выходит из груди. Владыка степи скончался…
Я молчу, отдаю дань выдающемуся человеку. Мы все молчим. Даже ящеры не шипят. Первым заговаривает Олис:
— Ненавижу…, — но при этом склоняется и закрывает хану глаза.
Олис отступает на шаг.
— Шаман, тебе знакомо бальзамирование? В степи слишком жарко, — тихо спрашиваю я, но Олис слышит, вскидывается:
— Разве недостаточно просто похоронить?
Им опять владеют эмоции.
Я пожимаю плечами. Уверена, Олис понимает не хуже меня, что торжественные похороны, как бы цинично это ни звучало, нужны прежде всего для него самого, нужны, чтобы собрать вместе ханов мелких и крупных племён, утвердить над ними свою власть, показать себя как преемника, укрепиться в статусе нового Великого хана. Но все эти разумные мысли будут позже.
Олис отходит в сторону.
Я догоняю, молча останавливаюсь рядом, беру его за руку и крепко сжимаю пальцы.
— Даже не знаю, что хуже, — усмехается он, — узнать правду о своём происхождении или узнать, что ваше отношение ко мне поменялось, когда вы узнали правду, ваше высочество. Родным я был не нужен, а как оказался чужаком, так можно и принять будущего вассала.
— Это не так, Олис. Правду знали только папа и её величество. Меня же всегда влекли легенды о нашем былом могуществе, и я тайком спустилась в Малую сокровищницу, коснулась Книги судьбы. Именно так я узнала о готовящемся покушении на папу. И заплатила за чтение своей жизнью. Я умерла, умерла по-настоящему, Олис. Около минуты моё сердце не билось. Мне повезло, я вернулась из-за грани, и после этого моё восприятие действительности изменилось, и я, наконец, осознала то, что папа должен был объяснить мне маленькой. Я не спешила к тебе приближаться, я не была уверена, на чью сторону ты встанешь. О твоём происхождении я догадалась позднее, когда сопоставила некоторые странности с подсказками из Книги.
Он всматривается в моё лицо, словно хочет проникнуть в мысли. Лоб перечёркивает вертикальная морщинка, отчего знак, нанесённый ханом искривляется, но это уже не имеет значения. Олис едва заметно расслабляется, напряжение уходит из его позы.
— Действительно? — переспрашивает он.
Я киваю:
— Знаешь, мне показалось, что неправильно называть тебя братом, пока я знаю правду, а ты нет. Для меня твоё происхождение ничего не значит. Кроме политической выгоды, но это про здравый расчёт, а не про чувства. В семьях бывают приёмные дети, и между ними и родными не делают различий. Правда… Сказать, что ты для меня значишь то же, что Тери или Лёк, будет ложью, но… для меня ты не безразличен, брат. Мне жаль, что в семье тебя не приняли.
Внезапно Олис рассмеялся, на лице заиграла добрая, но немного покровительственная улыбка. Я даже опешила от резкой и не понятной мне смены настроения:
— Кресси, сестрёнка, ты в своём слепом эгоизме неподражаема.
— А? — хлопаю я глазами. Олис о чём? Конечно, в альтруисты я не перекрасилась, но я ведь к нему искренне…
Олис выжидательно смотрит, но понимания так и не дожидается, качает головой:
— Кресси, в дома меня не принимала только ты. О том, что у папы, у Тери, у Лёка может быть другое мнение, ты до сих пор мысли не допускаешь. У тебя, сестрёнка, сейчас на лице такое удивление, как будто ты узнала, что тараканы подняли против тебя мятеж и захватили дворец. Тебе хотелось, чтобы меня не принимали, и ты думала, что всё происходит по-твоему. Я поражаюсь тебе, Кресси.
— А-а…
— Скажи уже “бе”, Кресси. Папа к нам, сыновьям, был одинаково строг. Он мало проводил с нами времени, но всё равно раз в несколько дней находил хотя бы час, чтобы побыть с каждым из нас наедине, расспросить, что нас беспокоит, похвалить, подурачиться. Тери тоже относился к нам с Лёком одинаково, а уж с Лёком мы в детстве как только не безобразничали. Вместе, Кресси.
Как?!
— А-а…
— А при тебе Лёк всегда надувался от важности и молчал, мне потом говорил: “Будем, как положено умным мужчинам, снисходительны к принцессе”.
— О?!
— Новый звук, — притворно восхищается Олис.
— Не могу поверить.
Это же как надо было погрузиться в фантазии, чтобы таких вещей не замечать?! Я действительно чувствую себя полной дурой.
— Тогда у Лёка спроси. Например, как мы забрались в папин рабочий кабинет. Мы же видели, что папа много работает, хотели помочь и усердно перепортили печатью две кипы важных документов.
— Сурово наказал?
Мне в детстве в голову не приходило предложить помощь…
Олис фыркает:
— Растрогался и поблагодарил. И объяснил, конечно, что так помогать не нужно.
— У-у-у…
— Вот тебе и “у-у-у”, — передразнивает Олис и притягивает меня в объятия.
Будто не я тут старшая, а он.
Я украдкой вздыхаю. Слов нет. Открытие потрясло меня до глубины души. Я начинаю задумываться, что, возможно, и с императрицей всё не так плохо, как мне виделось. На официальных мероприятиях я не позволяла себе лишнего, а неофициально с императрицей я почти не пересекалась.
Олис отстраняется, по-доброму щёлкает меня по носу.
— Я-то себя умной считала, — признаюсь я и корчу обиженную рожицу.
— Правильно считала, — Олис снова серьёзен. — Идея со степью и вовсе гениальна.
— Ты мне льстишь, братик, — хмыкаю я. — Идея не совсем моя, я просто собрала воедино намёки, подсказки, крупицы информации. Считай, что судьба меня носом ткнула.
— Озвучишь планы?
Я киваю:
— Ты получаешь власть над степью и укрепляешься на карьерной вершине, которую я тебе обещала, Южный владетель Великий хан. Империя выделит продовольствие, чтобы тебя поддержать.
— Я принесу вассальную клятву.
Естественно. Доверие доверием, но личные отношения не должны мешать государственным интересам.
— Через степь, — продолжаю я, — можно проложить короткие удобные маршруты к нашим соседям, а не как раньше, в обход по широкой дуге. Это просто, быстро, денежно, уже через месяц можно получить плату за проход с первых смельчаков. Постепенно займёмся югом. Если найдёшь в степи полезные ископаемые, наладим добычу. А если говорить о самых ближайших планах, то дальше, с поддержкой ящеров, ты и без меня прекрасно справишься. Наслаждайся работой, Олис, а я посвящу себя эгоистичному безделью.
— Ещё язык покажи, как в детстве, — хмыкает Олис.
Мне не жалко. Я высовываю самый кончик:
— Бе-е.
— Пфф! — прищуривается Олис, я чувствую, как шутливый настрой меняется на серьёзный, и Олис спрашивает. — Мама?
Одно единственное слово, а чувств вложено — океан. Хоть в этом не ошиблась, в том, что Олис маму любит.
Что касается самого вопроса, то он не ко мне.
Я пожимаю плечами:
— Чего не знаю, того не знаю. С папой обсуждай, а для начала, кстати, у её величества спроси, хочет она быть императрицей и жить во дворце или матерью Великого хана и тесниться в шатре. В столице она занимается благотворительностью. А что будет делать в степи?
— Хм…
— Про горничную не спросишь? — в романе они стали парой. В реальности складывается иначе, но нельзя отрицать, что Олису девушка по какой-то причине не безразлична.
— Ей нельзя доверять, — в голосе Олиса прорезается искренняя боль.
Голова у парня работает, то есть не приворот и не иное подчинение, но что-то всё-таки есть.
Я жестом показываю Старшему шаману подойти.
Старик восстановился, о рваных ранах, полученных в зубах и когтях ящеров, напоминают только пропитанные кровью лохмотья, в которые превратилась одежда. Зрение на несколько мгновений перестраивается, и я вижу, что от шамана к подчинённым идёт на три ниточки меньше, чем раньше. Получается, чтобы встать, он забрал жизни троих своих учеников.
Опасный…
— Великий хан, — шаман демонстративно уважительно склоняет голову перед Олисом, мне же достаётся второй поклон, тоже уважительный, не придраться, просто шаман чётко обозначил, кому именно он служит. — Императорская принцесса.
— Почивший Великий хан отправлял к принцу Олису девушку? — я в двух словах описываю внешнось главной героини, кратко перечислсяю, что о ней знаю.
Шаман понимающе улыбается:
— Понравилась?
Олис меняется в лице.
— Что. Ты. С ней. Сделал, — спрашивает тихо и почти доброжелательно, но спокойная интонация не скрывает желания убивать.
Шаман отступает на шаг, мотает головой:
— Ничего. Я — ничего, — и принимается объяснять. — Харта, старая карга, умерла больше года назад. Это она искупала девушку сперва во тьме ночи, а затем в свете полной луны, до этого Харта благословила рождение этой девушки. Как именно, не знаю, но предполагаю, что тоже светом луны.
Я беру Олиса за руку, чтобы глупостей не натворил, а шаману приказываю:
— Конкретнее.
— Принцесса, не гневайтесь, купание в лунном свете сродни благословению. Вы упоминали о южных странах по ту сторону степи. Я там бывал, Харта бывала. Их обычаи совсем не такие, как в империи или у нас, в степях. Южане впервые видят лицо жены после свадьбы, когда при сиянии сотен свечей снимают с новобрачной покрывало. Накануне свадьбы девушку купают в лунном свете с именем её будущего мужа, чтобы она в его глазах стала привлекательной. Это как пресное тесто посыпать сахаром. Тот, кто ест, не меняется, но сдоба для него становится восхитительно сладкой.
Вот почему я не рассмотрела принуждения, его нет.
А шаман хитрый, как ловко он ввернул, что будет полезен при установлении контактов с югом. Тьфу! Может, он тоже сахаром в ночи посыпался, а?