Она развела руками. Эмма тоже поднялась с места.
– Знаешь что, я приглашаю тебя на наш летний праздник. Тогда мы, по крайней мере, опять увидимся. И если у Мирьям будет желание, просто приводи ее с собой, хорошо? Я буду действительно очень рада.
– Я с удовольствием приду. – Пия обняла подругу. До скорой встречи.
Ей удалось уйти незаметно. Десять минут одиннадцатого! Черт возьми. Труп девушки. Это будет долгая ночь. И так как она была в полном одиночестве, именно ей предстояла безрадостная задача – сообщить о случившемся родителям. Растерянность и отчаяние близких – это было худшим в ее профессии. Пока она шла по пешеходной зоне к своему автомобилю, запищал ее мобильник и засветился дисплей. Дежурный прислал эсэмэс: «Мёнххофштрассе, Хаттерсхайм-Эддерсхайм. У гидроузла». Пия открыла машину, завела двигатель и опустила окна, чтобы впустить в салон немного свежего воздуха. Она ввела адрес в навигатор, пристегнулась и тронулась с места.
«Маршрут рассчитывается, – объявил компьютер дружелюбным женским голосом. Маршрут установлен в указанном направлении».
22,7 километра. Время прибытия – 22.43.
Ханна свернула на небольшую тупиковую улицу у края леса, в конце которой располагался ее дом. Внешние прожектора, включающиеся датчиками движения, осветили его ярким светом. Она нажала на тормоз. Ей хотелось надеяться, что ее не ждет неприятный сюрприз в лице Винценца или, не дай бог, Нормана. Но здесь она увидела стоящий перед гаражом ярко-красный «Мини» с мюнхенскими номерами и вздохнула. Майке, очевидно, приехала на день раньше, чем обещала. Ханна припарковала свой автомобиль рядом с машиной дочери и вышла.
– Привет, Майке! – крикнула она и через силу улыбнулась, хотя ей было не до веселья. Сначала неприятный конфликт с Норманом, потом разговор с Вольфгангом Матерном. До семи часов у них в конференц-зале проходило заседание всего коллектива по кризисной ситуации. Потом Ханна и Ян сидели в мрачном задымленном баре в переулке рядом с Гётештрассе, где встречались со свободным продюсером, которая в течение полутора часов, выкуривая сигарету за сигаретой, предъявляла им бессовестные требования. Абсолютно потерянное время.
– Привет, Ханна. – Майке поднялась с верхней ступени лестницы. Перед входной дверью стояли два чемодана и дорожная сумка.
– Почему ты не позвонила и не сообщила, что приедешь сегодня?
– Я пыталась дозвониться тебе раз двадцать, – ответила Майке с упреком в голосе. – Зачем ты отключила мобильник?
– Ох, сегодня одни неприятности. – Ханна вздохнула. – Я его выключила, наверное, случайно. Но ты могла позвонить мне на работу.
Она поцеловала дочь в щеку, та в ответ скорчила гримасу. Затем Ханна открыла дверь и помогла Майке внести вещи в дом.
Переезд из Берлина в Мюнхен, кажется, пошел Майке на пользу. С того времени, когда она видела дочь в последний раз, та поправилась. У нее отросли волосы, и стиль одежды чуть изменился в лучшую сторону. Может быть, вскоре она окончательно вырастет из присущей позднему пубертатному периоду моды одеваться как бомжиха.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала Ханна.
– В отличие от тебя, – ответила Майке и критически оглядела Ханну. – Ты стала очень милой старушкой.
– Спасибо за комплимент.
Ханна скинула туфли и прошла в кухню, чтобы достать из холодильника ледяное пиво.
Ее отношения с дочерью всегда были сложными, и после того, как они обменялись первыми словами, Ханна не была уже уверена, что эта ее идея, попросить дочь во время летних каникул поработать ассистенткой продюсера, была удачной. Ее никогда не интересовало, что другие люди говорят о ней за спиной, но враждебность Майке причиняла ей все бо́льшую боль. По телефону дочь сразу объявила, что она соглашается на эту работу не из родственных чувств, а исключительно по финансовым соображениям. Тем не менее Ханна была рада, что Майке все лето проведет у нее. Она все еще не привыкла к одиночеству.
В туалете раздался звук спускаемой воды, и через некоторое время в кухню вошла Майке.
– Ты голодна? – поинтересовалась Ханна.
– Нет, я уже перекусила.
Ханна в изнеможении опустилась на один из кухонных стульев, вытянула ноги и пошевелила причинявшими ей сильную боль пальцами. Hallux rigidus[8] в обоих больших пальцах – цена за то, что она в течение тридцати лет щеголяла в «лодочках». Туфли с каблуками выше четырех сантиметров вызывали все больше и больше мучений, но не могла же она, в конце концов, ходить в спортивной обуви.
– Если хочешь холодного пива, то в холодильнике еще осталась пара бутылок.
– Я лучше сделаю себе зеленый чай. Ты что, начала пить? – Майке наполнила чайник водой, достала из шкафа фарфоровую чашку и стала рыться в ящиках стола, пока не нашла чай. – Вероятно, Винценц смылся именно поэтому. Ты умеешь отпугнуть любого мужика.
Ханна не реагировала на провокации своей дочери. Она слишком устала, чтобы позволить себе словесную дуэль вроде той, которые они раньше вели ежедневно. Как правило, самая большая агрессия утихала в большинстве случаев через пару часов, и Ханна пыталась пропускать все мимо ушей.
Майке была дитя разведенных родителей. Ее отец, завзятый умник и брюзга, ушел, когда ей было шесть лет, и после этого каждый второй выходной основательно баловал ее и успешно настраивал против матери. Его «промывка мозгов» действовала все еще и спустя восемнадцать лет.
– Мне нравился Винценц, – сказала Майке и скрестила очень тонкие ручки на груди, которая едва ли заслуживала этого названия. – Он был веселый.
Она была абсолютно нормальным ребенком, но потом, став подростком, наела почти сто килограммов жира. Позже, в шестнадцать лет, она практически перестала есть, и пару лет назад из-за истощения ее положили в клинику для страдающих нарушением пищевого поведения. При своем росте 174 см она весила тридцать девять килограммов. Долгое время Ханна каждый день боялась звонка с сообщением, что ее дочь умерла.
– Мне он тоже нравился. – Ханна допила оставшееся пиво. – Но мы стали чужими друг другу.
– Неудивительно, что он сбежал. – Майке презрительно фыркнула. – Рядом с тобой невозможно дышать. Ты, как танк, переедешь каждого, невзирая на чувства.
Ханна вздохнула. Последние слова не вызвали в ней злобы, а лишь глубокую печаль. Эта молодая женщина, которая, голодая в знак протеста, чуть не умерла, никогда ее в действительности не любила. И виновата в этом была сама Ханна. Когда Майке была сначала ребенком, а затем подростком, для Ханны важнее была ее собственная карьера, чем дочь, поэтому она уступила первенство своему бывшему мужу без борьбы и даже с чувством облегчения. Майке никогда не догадывалась о коварных играх своего отца за влияние на дочь и в течение многих лет слепо обожествляла его. Майке не понимала, что так он мстил Ханне. А Ханна остерегалась касаться этой темы.
– Вот какой ты меня представляешь, – сказала она тихо.
– Такой представляет тебя каждый, – ответила резко Майке. – Тебе ведь всегда есть дело только до самой себя.
– Это не так, – возразила Ханна. – Я для тебя…
– Ой, да прекрати! – Майке закатила глаза. – Ты для меня вообще ничего не сделала! Для тебя всегда существовала только твоя работа и твои мужики.
Засвистел чайник. Майке выключила его, налила в чашку воду и положила в нее пакетик с чаем. Ее порывистые движения выдавали внутреннее напряжение. Ханне очень хотелось взять дочь за руку и сказать ей что-то приятное, поговорить с ней и посмеяться, расспросить о ее жизни, но она этого не сделала, потому что боялась отпора.
– Я постелила тебе наверху, в твоей бывшей комнате. Полотенца в ванной, – сказала она вместо этого и поставила пустую бутылку в ящик для тары. – Извини. У меня был тяжелый день.
– Никаких проблем. – Майке на нее ни разу не взглянула. – Когда я должна завтра начать?
– В десять нормально?
– Да, вполне. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. – Ханна в последнюю секунду удержалась от того, чтобы назвать ее, как в детстве, Мими, потому что Майке не любила, когда она это делала. – Я рада, что ты приехала.
Дочь не ответила. Но и не сказала ничего обидного. Это был уже прогресс.
– Что здесь происходит? – Пия протиснулась через взволнованную толпу людей и пролезла под заградительной лентой.
– В спортивном обществе, здесь рядом, сегодня летний праздник, – пояснил коллега в униформе.
– Понятно. – Пия осмотрелась вокруг.
Чуть поодаль, впереди, стояли специальные автомобили пожарной команды, две кареты «Скорой помощи» с безмолвно мигающим голубым светом. Рядом патрульная машина, два гражданских автомобиля и серебристый «Мерседес комби» Хеннинга. Позади была ярко освещенная часть леса. Пия обошла волейбольную площадку на песчаном пляже и мельком взглянула в открытую боковую дверь кареты «Скорой помощи», где оказывали помощь молодой темноволосой девушке.
– Она обнаружила труп, – пояснил один из санитаров службы. – У нее шок. Кроме того, в ее крови выявлено два промилле алкоголя. Доктор внизу, у реки, занимается другим выпивохой.
– Что здесь было? Пьянство до бесчувствия?
– Я не знаю. – Санитар пожал плечами. – По паспорту девушке двадцать три года. Вообще-то многовато для подобного веселья.
– Как мне туда пройти?
– По тропинке вниз, к реке. Думаю, они уже открыли ворота.
– Спасибо. – Пия направилась вниз. Тропинка была проложена вдоль футбольного поля. Включили прожектор заливающего света, и на другой стороне забора из проволочной сетки столпилось еще больше любопытных, чем впереди, у заграждения. Пия с трудом передвигалась на непривычно высоких каблуках, к тому же ее слепил яркий свет прожекторов и мигалок на автомобилях пожарной службы и «Скорой помощи». Перед открытыми железными воротами стояли пожарные и упаковывали свой газовый резак.
В темноте ей навстречу шли два санитара с носилками. Рядом с ними семенил врач «Скорой помощи», держа над головой флакон с инфузионным раствором.