— Да.
— Когда мы кончим обедать, она уйдет. Я не знаю, куда она отправится и как это сделает. Возможно, она найдет кэб, а может и пешком уйти. Но мне нужно, чтобы вы пошли вслед за ней. Наблюдайте за всем тем, что может случиться. Если сегодня ничего не произойдет, то ночью можете отдохнуть, а утром возобновите слежку.
— И как долго я должен буду висеть у нее на хвосте?
— До тех пор, пока что-нибудь не случится. — сказал я.
— Вы думаете, что что-нибудь случится? — Я кивнул. — И какого рода может быть случай?
— Вопрос дельный, но вразумительно ответить на него не могу. Что здесь может быть? Кто-нибудь может попытаться следить за ней, может обойтись с ней дурно, ну и покушение не исключено…
— Так, — сказал Фриби, — Вы хотите держать ее под наблюдением и в нужную минуту обезопасить? Должен ли я в минуту опасности открыто прийти ей на помощь?
— Не совсем так Акцент здесь на другом. Во всех подобных случаях, если, конечно, они будут иметь место, внимание должно быть обращено не на ее защиту, а на выслеживание до конца того, кто ею чрезмерно заинтересуется.
— Задача моя проясняется. Я начинаю, кажется, понимать ее.
— Это хорошо. Мне жаль, что все это еще так неопределенно, но это единственное пока, что мы можем предпринять.
— Хорошо, — сказал он. — Не сомневаюсь, что все будет так, как надо. — Он допил виски, надел шляпу и ушел.
Мне он определенно нравился.
Я выпил коктейль и прочел свежие газеты. Новости были совсем неплохими. Похоже было, что война медленно, но верно идет к концу, что ее судьба в Европе решится не позднее, чем через год. На это можно было уже твердо рассчитывать и это было бы очень хорошо, так как я был просто больным от войны. Война сковывала развитие моих специфических способностей, глушила их, а может быть и наоборот? Может быть, она чересчур сильно их развивала? Так или иначе, твердой уверенности, в какую сторону она воздействовала на них, у меня не было, но зато я был полностью уверен в том, что война делала меня больным.
Покончив с чтением, я отправился на Киннэул-стрит.
Остановившись у дома № 23, я подумал, почему Сэмми взбрело в голову остановиться именно здесь? Прежде Сэмми всегда располагался в отелях. Ему нравились отели, а к меблированным комнатам он всегда чувствовал отвращение.
Я нажал кнопку звонка и подождал. Никакого ответа. Казалось, что в доме не было никого.
Я толкнул дверь, и она тотчас же распахнулась. «Тетушка», видимо, была весьма доверчивой особой.
Я вошел в холл, закрыл за собой дверь и крикнул:
— «Тетушка»!
Ни звука в ответ.
Я поднялся по лестнице и пошел в комнату Сэмми.
Комната была прибрана и подметена. Два чемоданчика, принадлежность которых Сэмми я тотчас опознал, стояли на подставке для дорожных вещей, а его одежда, тщательно вычищенная, висела у кровати.
Закурив сигарету, я принялся бегло осматривать одежду Сэмми.
Мое внимание привлекла плохо, очень плохо пришитая подкладка пальто. Это было странно, так как Сэмми всегда весьма щепетильно относился к своей одежде, всегда являя собой образец аккуратности.
Большого труда не требовалось, чтобы догадаться, в чем тут дело.
Я вышел в коридор, поднялся этажом выше и осмотрел другие комнаты. Все они были красиво обставлены. В большой комнате, расположенной над комнатой Сэмми, висел портрет «тетушки» в изящной рамке. Я подумал, что она действительно приятная женщина, которую мне обязательно придется навестить, и подумал еще о том, кто же делал всю необходимую работу в доме. Не сама же «тетушка»!
Я закрыл дверь спальни Сэмми и прошелся по комнатам: все они были пусты.
Закрыв за собой парадную дверь, я вышел на улицу.
«Тетушке», пожалуй, не следовало бы быть такой доверчивой, — подумал я. — А может быть, это и не ее дом».
В Гай Сиксти Клаб я прибыл без пяти девять и, остановившись на противоположной стороне улицы, принялся наблюдать за входящими в клуб.
Через несколько секунд хорошо одетая девушка, которую я поджидал, появилась со стороны площади Беркли и вошла в клуб.
Она была среднего роста, стройная и держалась с большим достоинством.
Я перешел улицу и вошел в клуб. Девушка уже сидела в углу бара и пила джин.
Я подошел к ней.
— Добрый вечер. Не ищете ли вы случая встретиться со мной?
Она улыбнулась. В своей нерешительности и со своим наивным взглядом, отработанным до степени искусства, и свойственным большинству женщин, работающих в нашей секретной службе, она была очаровательна.
— Думаю, что да. Вы мистер Келлс, не так ли?
— Это верно. Кто направил вас ко мне? — Она ответила.
Я заказал себе виски, а ей еще джину.
— В данный момент я не располагаю временем для длительной беседы, — начал я. — Ваша задача заключается в следующем: недалеко отсюда есть улица, называется Берити-стрит, в доме под номером 16 на втором этаже проживает женщина, именующая себя Джаниной, довольно привлекательная; я мало, почти ничего не знаю о ней, но хотел бы знать как можно больше, надо выяснить, когда она здесь появилась, что делает, откуда берет средства на жизнь и прочее. Вероятно, кое-что можно будет вытянуть из соседей.
Протянув ей полоску бумаги с моим адресом и номером телефона, я добавил:
— Запомните это и затем выбросите. Когда вы будете готовы передать мне какую-то информацию — позвоните. Кстати, как ваше имя?
— Элисон Фредерикс, — ответила она, и добавила, что все поняла и что, как только что-нибудь выяснит, то немедленно сообщит мне.
Она выглядела весьма исполнительной и деятельной девушкой. Впрочем, Старик никогда и не пользовался услугами тех, кто не обладал хотя бы этими качествами.
Покончив со своим джином, она поднялась.
— Итак, я иду работать, — сказала она и, поколебавшись с секунду, спросила: — Дело, которым мне предстоит заниматься, требует осторожности?
Я улыбнулся ей.
— Осторожность никому в жизни еще не помешала, а в нашей работе тем более. Надеюсь, вам не хочется сломать себе шею?
На ее лице появилась небольшая гримаска.
— Нет, мистер Келлс, конечно, не хочется. Между прочим, какой бы опасности я ни подвергалась, я рада тому, что мне позволили работать с вами. Я думаю, что это большая удача.
На это я ничего не ответил. Я также надеялся на то, что дело приведет к большой удаче, но, тем не менее, имел некоторые основания для сомнений.
Когда она ушла, я выпил еще виски с содой и потом отправился в Беркли.
Не успел я там пробыть и двух минут, как появилась миссис Бейл.
Она сразу же заметила меня и направилась в мою сторону.
Одета она была восхитительно и выглядела прекрасно. Жизнерадостная улыбка приятно подчеркивала ее очаровательную внешность.
Я заказал ей выпивку, предложил сигарету.
Когда официант ушел, она сказала:
— Мистер Келлс, я должна признаться, что в какой-то степени я заинтригована вами.
— Меня это радует сверх всякой меры, — ответил я галантно.
— Думаю, что вы и сами это знаете и поэтому догадываетесь о причине, побудившей меня согласиться пообедать с вами сегодня вечером.
— Чтобы сделать меня безмерно счастливым? — восторженно глядя на нее, осведомился я.
— Нет, чтобы удовлетворить свое любопытство.
— Все равно я чрезмерно рад слышать, что вы заинтригованы мной. Любой мужчина был бы счастлив, заинтересовать такую прекрасную женщину, как вы… и такую умную.
Я улыбнулся ей.
Она прищелкнула языком и сказала:
— Вы должны уяснить себе, что я действительно не так глупа, чтобы поверить в вашу выдумку с травмой ноги.
— Вот так сюрприз!
— С самого начала я сомневалась в этом, и вот десять минут назад я остановила свой кэб по ту сторону улицы и имела возможность наблюдать за вашим шествием со стороны Гей Сиксти. Ни малейших признаков боли! Вашей проворности мог бы позавидовать кузнечик.
Я пожал плечами.
— Что ж, в таком случае мои способности к восстановлению находятся на высоком уровне. Только и всего. Правда, здесь сыграл свою роль и двухчасовой массаж, который я делал по предписанию врача. Но если даже моя нога и находится в неожиданно отличном состоянии, то полагаю, что это не может вас особенно сильно огорчать?
Мы перешли в столовую, с аппетитом пообедали, отдавая должное превосходно приготовленным блюдам и оживленно беседуя о всяких пустяках.
Минут через десять мы уже называли друга друга по именам.
Должен признаться, что я с большим интересом слушал ее. Она обладала уникальной фразеологией и быстротой соображения. Резкость ее замечаний часто окрашивалась мягкими юмористическими тонами, что придавало особую прелесть ее болтовне.
Теперь, когда я присмотрелся к ней поближе, я смог убедиться, что она действительно обладала исключительной привлекательностью. Ее манера держаться отличалась особым обаянием, а звук ее мягкого, своеобразного голоса можно было слушать как музыку, не вникая в смысл слов. Когда мы пили кофе, я вновь подумал о той роли, которую она должна была сыграть в моем сценарии, и устыдился той легкости, с которой я принял решение втянуть ее в наше трудное дело, а значит подвергнуть риску и опасности, которые неизбежны.
Но я тут же внутренне улыбнулся. Мысль о том, что я начинаю считаться с чем-то и с кем-то помимо интересов дела, показалась мне забавной. В какой-то момент, правда, я спросил себя, а не могу ли я оказаться влюбленным до потери всякого соображения? Должен сознаться, что эта мысль не была неприятной, но я тут же ее отбросил, подумав о страшных проклятиях Старика, которые он не замедлит призвать на мою бедную, лишившуюся разума голову.
В 10.15 миссис Бейл собралась уходить.
Швейцар вызвал ей кэб.
Я стоял на мостовой, опираясь одной ногой на подножку кэба, и глядел на нее через открытое окошко дверцы.
Внезапно и почти неслышно она сказала:
— Вы чуточку, совсем немного негодяй. Не так ли, дорогой Майкл?
Я изобразил на своем лице полнейшее недоумение.