— Где я тебе возьму железную дорогу? — недовольно буркнул подполковник. — Нет поблизости ни дороги, ни станций. Вот возьмем совместно с югославскими и русскими войсками город Веспрем, тогда и поговорим…
— Большой город?
— Приличный. Как наш Казанлык. Там и вокзал, и товарная станция, и несколько заводов в промышленной зоне, и почта, и даже аэродром поблизости…
Уже днем на палатках, где коротали длинные зимние ночи молодой Христо и фельдфебель, появились поминальные листы — приколотые сообразно традиции листочки с именем, фамилией, возрастом и местом гибели бойцов. Фотографий, конечно, не было, зато имелось написанное от руки четверостишие в память умерших товарищей.
В церковь при ближайшем селении не пошли. Виделась она чуждой, со странным крестом на высокой и угловатой колокольне, какой-то не спасительной для православной души. Похороны назначили на завтра — по болгарским традициям хоронили быстро, без проволочек, в теплом климате по-другому нельзя.
К вечеру запалили многочисленные костры, расселись вокруг. Невесть откуда появились глиняные бутылки с красным вином и ракией. Бойцы поминали добрым словом погибших, пили и пели «Будь навек благословенны те, кто долг исполнил свой…»
В столярной мастерской, как и в доме, было тихо. Разве что иногда высоко в небе пролетали военные самолеты; маршрут у них всегда был один и тот же: на восток и обратно. Иштван давно привык к далекому гулу и воспринимал его как естественный природный фон — как завывания ветра, шелест листвы или птичий гвалт.
Работать в мастерской ему не понравилось. За многолетнюю практику он привык проводить хирургические операции в несколько иных условиях.
На первом этаже дома, сразу за небольшой прихожей были оборудованы три кабинета: смотровой, хирургический и рабочий. В первом он принимал пациентов, во второй приглашал тех, кому требовалась хирургическая помощь. В третьем проводил большую часть дня: читал медицинские журналы, делал записи, собственноручно составлял и смешивал некоторые снадобья и готовился к предстоящим операциям… Помещения обустраивались по строгим медицинским нормам и правилам. Комфортная температура, вентиляция, освещение, вода и канализация, простота уборки. Все необходимое всегда под рукой: инструменты, препараты и перевязочный материал.
Столярная мастерская имела другое предназначение, потому и сердиться было не на кого. Тем более что с первой раной долго возиться не пришлось.
Пуля, застрявшая у незнакомца в спине, потеряла большую часть энергии, пробив металлическую крышку автомобильного багажника и толстые спинки двух сидений — заднего и переднего. Запустив внутрь раны специальные тонкие щипцы, доктор нащупал пулю на глубине пяти сантиметров. Она застряла между ребер под правой лопаткой. Опасности для жизни незнакомца рана не представляла.
Вынув пулю, Иштван повторно обработал отверстие и зашил его.
Зато вторая рана ему не понравилась. Тщательно осматривая ее, он мрачнел с каждой минутой. Затем сходил в дом, принес пузырек дорогого и очень редкого лекарства, к помощи которого прибегал в крайних случаях.
Тщательно обработав вторую рану, доктор принялся вычищать ее, выскабливая ненужную больше плоть — ту, что не приживется и никогда не восстановится. Закончив, наложил мазь собственного приготовления, плотно забинтовал ногу и снова отправился в дом, чтобы приготовить жидкую кашу на мясном бульоне и сладкий чай. Следовало дождаться, когда к незнакомцу вернется сознание, и потом накормить его. Силенок и крови у того изрядно поубавилось.
— Видно, ночевать мне придется в мастерской, — вздохнул Иштван. — Вот так поохотился…
Глава четырнадцатая
Москва Июль 1945 года
После неожиданного признания генерала Пфеффера вся оперативно-разыскная группа Старцева переключилась на разработку версии Василькова. Отныне даже самые опытные сотрудники, включая вечно сомневающегося Бойко, понимали, что «Хорьх» с золотым тайником под днищем занимает отнюдь не последнее место в запутанной истории с чередой убийств.
Из трех спутников генерала, пытавшихся вместе с ним вырваться из окруженного Будапешта, в живых оставался один. Личный адъютант Пфеффера — штурмбаннфюрер СС Бруно Хоффман погиб непосредственно в автомобиле. Исполняющий обязанности начальника штаба корпуса оберфюрер СС Хельмут Дернер скончался чуть позже в госпитале от полученных пулевых ранений. Водитель генерала шарфюрер СС Франц Фишер был контужен взрывом гранаты и в бессознательном состоянии отправлен в тот же госпиталь.
Этот человек как раз и представлял наибольший интерес для дальнейшей разработки. Ведь именно он оборудовал под днищем «Хорьха» тайник, а в ночь на 12 февраля по приказу Карла Пфеффера заложил в него три увесистых золотых слитка. И, по заявлению того же генерала СС, о золоте знал только он.
Понимая, насколько может пригодиться описание внешности водителя, сыщики во время свидания с Пфеффером постарались вытянуть из него максимум. Но так уж вышло, что данных оказалось немного.
— Невысок, неказист, сер лицом. Волосы темные. Сутулая спина, довольно сильные, цепкие руки, — перечислил генерал.
— И это все? — удивленно спросил тогда Васильков.
Пфеффер пожал плечами:
— Он всего лишь шофер. Кучер. Вы разве склонны рассматривать водителей, с которыми ездите по делам?.
В чем-то он был прав. Тем более что последний водитель — шарфюрер СС Франц Фишер — обслуживал генерала всего несколько месяцев. Он принял роскошный «Хорьх» после внезапной кончины от язвы желудка предыдущего водителя, молоденького оберштуце СС.
Закусив удила, сыщики взялись выяснять, что случилось с Францем Фишером в госпитале и где он находится в данный момент.
Неразлучная пара Егоров — Горшеня отправилась в одну из структур НКВД — Управление по делам военнопленных и интернированных. Вторая пара Бойко — Баранец умчалась в Главное военно-санитарное управление (ГВСУ), чтоб покопаться в тамошних архивах и разузнать о госпитале, находившемся в 1945 году на восточной окраине Будапешта. Вдруг там окажутся фамилии поступавших раненых? Вдруг будут копии медицинских карточек с пометками, когда и куда направлен после выздоровления?.
Костя Ким тоже рвался в бой, но Старцев осадил его, оставив в кабинете «на телефоне».
— Обещаю прицепить тебя в следующем деле к нашей паре, — сказал майор на прощание расстроенному Киму.
И поехал с Васильковым в отдел «А» НКГБ.
После суетного рабочего дня все они встретились в рабочем кабинете ближе к вечеру, в начале седьмого. Костя знал, что коллеги, скорее всего, останутся без обеда и расстарался, сгоняв в коммерческий магазин и приготовив ужин.
— В документах только две даты. Сам лично прочитал и трижды перепроверил, — отчитывался с набитым ртом Егоров. В одной руке он держал вареную картофелину, в другой кусок ржаного хлеба. — Напротив «Оберштуце СС Ф. Фишер» стоит дата пленения — «12 февраля 1945 года». Потом напротив «выбыл» дата «13 февраля». И все. Я спрашиваю архивариуса, что значит «выбыл»? Отпущен, расстрелян, переведен в другое ведомство? Он пожимает плечами: не знаю, все что угодно, если нет конкретной отметки…
Пока Василий чистил сваренное вкрутую яйцо и посыпал его крупной солью, Горшеня дополнил:
— Обошли все структурные подразделения архива Управления по делам военнопленных. В двух ответы получили сразу, в одном приняли заявку и предложили приехать за ответом завтра.
— Как расцениваете шансы? — спросил Старцев.
— Небольшие, — вернулся к разговору Егоров. — Миллионы военнопленных, Иван. Одних только офицеров — несколько сотен тысяч. Вряд ли в Управлении способны выяснить местонахождение эсэсовского унтера.
Следующими докладывали Бойко и Баранец.
— У нас с хорошими вестями еще хуже, — признался Олесь, похрустывая свежим огурчиком. — 3‑го Украинского фронта, как известно, больше не существует. На его базе недавно создана Южная группа войск на территории Болгарии и Румынии. Мы с Игнатом рванули в архив госпитальной базы фронта. Там нашли ГБА — госпитальную базу армии. Потом в другом подъезде здания отыскались архивы эвакоприемников (ЭП) и армейских подвижных госпиталей. Короче, на поиски ушло шесть часов, зато у нас на руках оказалась эта карточка.
Бойко потряс тонкой книжечкой и передал ее Старцеву. Тот быстро пролистал несколько полупустых страничек.
— И все? — недовольно-растерянно спросил он.
— Чем богаты, Иван Харитонович. И ту надо будет вернуть в архив — под роспись дали.
— Ни фотографии, ни роста, ни веса — ничего.
— «Поступил 12 февраля со средней степенью контузии. На голове в районе правой височной области имеется заживающий шрам старого ранения. Других видимых повреждений не имеет», — процитировал Олесь запись из карточки. — А даты и причины убытия нет вообще.
— Да уж… с медиками всегда было непросто — по себе знаю, — проворчал Старцев. — Значит, остались только мы с Александром?
— Выходит, так, — кивнул Егоров.
— Тогда слушайте. Проторчали мы с Саней в учетно-архивном отделе «А» НКГБ. Пропуск добыли быстро, да потом застряли — там у них какие-то внутренние совещания или занятия проходили. В общем, принять нас было некому, — невесело доложил Старцев, занимаясь заваркой чая.
— Организация серьезная, ведет полный учет своих кадров, — продолжил Васильков. — Изложили суть, назвали фронт, армию, дивизию и сроки. Майор с нами беседовал. Выслушал, все записал и обещал в течение нескольких часов выяснить, кто из сотрудников СМЕРШ 12 февраля принимал плененных генералов с водителем и переправлял их в госпиталь.
— Тю‑ю, несколько часов, — протянул Бойко. — Неделя — это тоже несколько часов. А нам срочно надо.
Иван не ответил. Он до того был недоволен результатами прошедшего рабочего дня, что молча уселся на любимый подоконник, забыв о только что приготовленном чае.