Окна и балконы соседних квартир тоже находились не близко. Тут не спасла бы ни веревка, ни лестница. Да и где их взять?.
Пока он раздумывал, стоя на балконе, во входную дверь снова стали долбить.
«Не задел, — с горечью подумал Фишер. — Знать, опытные пожаловали. Не уйти мне отсюда…»
Скинув с плеча вещмешок, он поставил его на широкий каменный парапет. Еще раз, словно прощаясь, ощупал через брезент и газеты твердые золотые бруски. Сколько было сделано ради их поиска! Сколько потрачено сил! И все зря. Где же та проклятая справедливость, о которой красивым голосом распевал пастор евангелическо-лютеранской церкви?.
Позади в квартире дверь уже трещала под ударами. Вот-вот распахнется.
— Seien Sie verdammt, unersдttliche Kreaturen![25] — шептал Фишер, обвязывая лямку вещмешка вокруг левой руки.
Последние секунды он стоял на балконе ровно, ни от кого не прячась и глядя вдаль — туда, где синевшее над головой небо опускалось к горизонту.
Когда входная дверь после очередного удара слетела с петель и с грохотом рухнула на пол прихожей, он сунул ствол пистолета в рот и нажал на спусковой крючок.
По двору-колодцу разнеслось эхо выстрела.
Безжизненное тело Фишера свесилось через парапет, да так бы на нем и задержалось. Но тяжеленный вещмешок с тридцатью семью килограммами золота качнулся, завалился наружу и, потянув за руку хозяина, полетел вместе с ним вниз. Через пару секунд во дворе послышался гулкий удар. К лежащему на асфальте телу устремились двое мужчин.
— Что там, Василий? — Первым появился на балконе Старцев.
— Готов!
Рядом у парапета оказался Васильков:
— А слитки?
— Здесь! Все три! — крикнул Бойко. — И оружие.
— Ну и слава богу, — буркнул Иван, возвращаясь в комнату. — Мне комиссар иной раз выговаривает, что такие гады не доживают до суда. А по мне так даже лучше. Чего эту сволочь еще месяц кормить за счет трудового народа, если за его художества все одно поставят к стенке?.
— Может, и так, — не стал спорить Васильков.
И, перешагнув через мертвого Судакова, направился к выходу…
Эпилог
Ближнее Подмосковье, лесной массив восточнее Ярославского шоссе Август 1945 года
По густому смешанному лесу, раскинувшемуся на многие километры северо-восточнее Московской окружной железной дороги, медленно брели двое мужчин лет тридцати — тридцати пяти. Впрочем, точно их возраст определить сейчас не взялся бы никто. Оба были небритые, грязные, неопрятные.
Несмотря на жаркий день, на голове первого был коричневый кожаный шлемофон с завернутыми наверх «ушами». Темный поношенный пиджак, надетый на голое тело. Черные широкие брюки, легкие тряпичные туфли непонятного цвета. На плече болтался немецкий «MP‑40», а на поясном ремне висел брезентовый подсумок с запасными магазинами.
Второй — широкоплечий здоровяк — был одет в добротную офицерскую форму: расстегнутый зеленый китель без погон, галифе, давно не чищенные хромовые сапоги. Китель и галифе, видно, достались с чужого плеча, так как были здоровяку слегка маловаты. Он также имел оружие: слева кожаный ремень оттягивала большая кобура с армейским «вальтером», справа болтался эсэсовский кинжал в черных ножнах. За спиной покачивался брезентовый вещмешок с остатками провианта и нехитрыми пожитками.
Огромный лес служил пристанищем для двух бандитов. В здешних речках и прудах, разлившихся от Мытищ до Оболдино, они ловили рыбу, в оврагах готовили на костре пищу, спали, планировали свои вылазки. Сюда же возвращались после грабежей и налетов, отдыхали и зализывали раны.
— А помнишь, в мае сидели возле озер, рыбку жарили? — неприятным басом спросил тот, что был в шлемофоне.
— Мы с тобой каждую неделю к озерам шастаем. Чего же я буду помнить? — откликнулся здоровяк.
— Не‑е… мы тогда планы на осень строили. На юга собирались. Забыл, что ли?
— А, ты про это… Помню. Не срослось у нас разжиться агрегатом. Пробовали ж.
— Это да. Еле ноги от той падлы унесли. Не стрелять же посередке города.
— Кто ж знал, что он не спит и в окно бдит, сучара… Ты это, Игнат, возьми левее, а то в дорогу упремся. Слышишь, грузовик справа прогудел.
Игнат подвернул влево и, пройдя с десяток метров, остановился.
— Ты чего? — прошептал здоровяк.
— Гляди-ка, Паша, — указал Игнат на темневшее впереди пятно.
Шагах в двадцати в зарослях орешника и в самом деле виднелось что-то странное. С месяц назад или чуть раньше они проходили тут и не заметили ничего необычного. А теперь…
Осторожно приблизившись, Игнат отодвинул в сторону сломанную ветку с высохшей листвой.
— Машина, — выдохнул он. — Машина, Паша! Провалиться мне на этом месте!
Вдвоем они принялись раскидывать маскирующие автомобиль ветви. Скоро перед их взорами предстал немецкий красавец — черный «Хорьх 830».
Обоим настолько не верилось в свалившуюся удачу, что несколько секунд они стояли и воровато оглядывались по сторонам. Казалось, прямо сейчас из-за деревьев появятся хозяева машины и, направив на них ружья, попросят отойти подальше.
Но вокруг было тихо. Никто не вышел, даже не шевельнулся ни один кустик.
Первым опомнился здоровяк Павел.
— Давненько стоит, — уверенно заявил он. — Недели три, а то и месяц. Видал, как ветки усохли?
Игнат, прищурившись и скребя пятерней грязные волосы, вдруг припомнил:
— Слухай, Паша! А не та ли это колымага, что стояла в Михалковских тупиках, когда мы грузина чистили?
Кореш задумался, оглядывая сбоку «Хорьх».
— Может, и та. Темно тогда было. Не запомнил…
Разошлись по кустам. Один заглянул в кабину, второй полез в багажник.
— Живем, Паша! — донеслось из-под открытой крышки.
— Чего там?
— А иди, глянь…
Сбоку в багажнике стояла канистра с бензином. Рядом — два набитых под завязку вещмешка. В одном аккуратной стопкой лежали мужские теплые вещи, офицерская форма с погонами капитана и длинный темный плащ, в другом — рыбные и мясные консервы, три бутылки водки, сухари, две плитки шоколада, чай, сахар. В глубине просторного багажника нашлись две пары новых ботинок.
— Даже скафандр[26] имеется! — возрадовался Игнат.
— Пригодится. Похоже, кто-то ноги делать собирался, да не вышло, — резонно заметил здоровяк. — Ну-ка, погодь…
Сев за руль, он поискал ключ зажигания. Не найдя, полез под приборную панель.
— Дай-ка скобу[27], а то мой свинокол[28] здесь не помещается.
Игнат подал ему свой небольшой нож.
Через некоторое время Паша чертыхнулся, выскочил из кабины, поднял капот моторного отсека…
Когда он подключил к аккумулятору клеммы, электросистема и стартер ожили. Мощный восьмицилиндровый мотор заработал ровно и тихо.
— Деловитый у него был хозяин! Рябушник[29] или по жизни маклевый[30]! — Показав в широкой улыбке два золотых зуба, Паша включил заднюю передачу. — Чего рот раззявил? Занимай место — билеты куплены!
Игнат запрыгнул на правое сиденье, захлопнул длинную дверцу.
— Куда мы?
— За реку[31], а может, и дальше. Одно знаю, что мечта наша стала ближе. На этом агрегате и ювелирку зараз обнесем, и на юга с добытым рыжьем смотаемся. Держись крепче!.
«Хорьх» выбрался задним ходом из зарослей орешника, развернулся и, пробираясь между деревьев, неспешно покатил к шумевшей неподалеку дороге…