Мгновенно придя в ярость, я вырвал из ее рук Лу, и в тот же миг на мадам Лабелль прыгнул Ансель. Мои братья поступили так же. Они прижали ее руки к телу, а мадам Лабелль все извивалась, пытаясь снова добраться до Лу.
– Стойте! – Лу, побледнев, забилась в моих руках, пытаясь вырваться ей навстречу. – Она что-то говорила… стойте!
Но комната погрузилась в хаос. Мадам Лабелль визжала, а шассеры пытались выволочь ее из здания. Прежде чем поспешить к ним, Архиепископ махнул на Лу.
– Уведи ее отсюда.
Я повиновался, обхватил жену за пояс крепче и потянул ее назад. Подальше от этой сумасшедшей. Подальше от волнений и сумбура, что творился в этой комнате – и в моих мыслях.
– Стой! – Лу пиналась и извивалась в моих руках, но я сжимал все сильнее. – Я передумала! Дай мне с ней поговорить! Пусти!
Но она дала мне клятву.
И я знал, что никуда ее не отпущу.
Мороз до костей
Мое горло плачет.
Не слезами, нет. Чем-то другим, гуще, темнее. Чем-то, что окрашивает мою кожу красным, течет по груди, мочит волосы, платье, руки. Мои руки. Они щупают, ищут, сжимают, пытаются сдержать этот поток, остановить его, остановить, остановить, остановить…
Среди сосен вокруг эхом разносятся крики. Они сбивают меня с толку. Я не могу ни о чем думать. Но я должна собраться с мыслями, должна убежать. А она у меня за спиной, где-то совсем рядом, преследует меня. Я слышу ее голос, ее смех. Она зовет меня, и мое имя из ее уст звучит громче всего.
Луиза… Я приду за тобой, дорогая.
Приду за тобой, дорогая…
Приду за тобой, дорогая… дорогая… дорогая…
Слепой ужас. Здесь ей меня не найти. Возвращаться нельзя, а иначе… иначе… случится что-то ужасное. Золото еще мерцает. Мерцает на деревьях, на земле, на небе, окропляет мои мысли, как кровь окропляет деревья. Предостерегает меня. Уходи, уходи, уходи. Сюда возвращаться нельзя. Никогда.
Я бросаюсь в реку, вытираю кожу, смываю кровавый след, что тянется за мной. Лихорадочно. Безумно. Порез на моем горле закрывается, острая боль отступает тем дальше, чем дальше я убегаю от дома. От друзей. От семьи. От нее.
Никогда, никогда, никогда.
Я никогда их больше не увижу.
Жизнь за жизнь.
Иначе я умру.
Я резко проснулась и тут же посмотрела в окно. После вчерашних тревог я забыла закрыть его на ночь. Снег покрыл карниз ровным слоем, и временами порывы ветра задували снежинки к нам в комнату. Я смотрела, как они кружатся в воздухе, и пыталась не думать о леденящем страхе, поселившемся у меня внутри. Теплые одеяла не способны были спасти от мороза, который пробрал меня до костей. Зубы у меня стучали.
Я не успела расслышать все, что сказала мне тогда мадам Лабелль, но предостережение ее было более чем ясным.
Она идет за тобой.
Я села, потирая руки, чтобы согреть их. Кто же на самом деле такая мадам Лабелль? И откуда она узнала, кто я? Как же наивно было с моей стороны считать, что я в самом деле смогу затеряться. Я попросту обманывала себя, когда переодевалась в чужие одежды – и когда выходила за шассера.
Я всегда буду в опасности.
Моя мать найдет меня везде.
И хотя утром я снова упражнялась в колдовстве, этого мало. Нужно стараться лучше. Каждый день. Дважды в день. Когда она придет, я должна быть сильна – и способна сражаться. Оружием обзавестись тоже не помешает. Утром нужно поискать его. Нож, меч. Что угодно.
Не в силах больше оставаться наедине с мыслями, я спрыгнула с кровати и легла на пол рядом с мужем. Он дышал, медленно и ровно. Мирно. Кошмары не отравляли его сон.
Скользнув под одеяло, я прижалась к нему поближе. Прильнула щекой к его спине, смакуя его тепло, чувствуя, как оно передается и мне. Мои глаза закрылись, а дыхание замедлилось вровень с его дыханием.
Утром. Я буду все решать утром.
Его дыхание слегка дрогнуло, а я погрузилась в сон.
Хитрая ведьмочка
Маленькое зеркало в ванной на следующее утро было ко мне беспощадно. Я нахмурилась, глядя на свое отражение. Бледные щеки, опухшие глаза. Сухие губы. Я походила на смерть. И чувствовала себя так же.
Дверь спальни открылась, но я продолжала смотреть на себя, погрузившись в мысли. Кошмары мучили меня всегда, но прошлой ночью все было куда хуже. Я провела пальцем вдоль шрама у основания горла, вспоминая былое.
Все произошло на мой шестнадцатый день рождения. В шестнадцать лет ведьма становится женщиной. Другие девочки с нетерпением ждали этого, мечтая поскорее пройти обряд посвящения в Белые дамы.
Со мной же все было иначе. Я всегда знала, что день моего шестнадцатилетия станет последним днем моей жизни. Я с этим смирилась и даже радушно принимала это знание, когда сестры осыпали меня любовью и хвалой. С самого рождения мое предназначение было в том, чтобы умереть. Лишь моя смерть могла спасти мой народ.
Но когда я, лежа на алтаре, почувствовала лезвие клинка на своем горле, что-то изменилось.
Изменилась я.
– Лу? – послышался голос моего мужа за дверью. – Ты одета?
Я не ответила ему. Я вспомнила о том, как вчера дала слабину, и меня захлестнул стыд и унижение. Я вцепилась в умывальник, сверля себя гневным взглядом. Подумать только, я спала на полу, лишь бы быть поближе к нему. Тряпка.
– Лу? – Я снова не ответила, и муженек приотворил дверь. – Я захожу.
За его спиной с озабоченным выражением лица маячил Ансель. Я закатила глаза, все так же глядя на себя.
– Что такое? – Муж всмотрелся в мое лицо. – Что-то случилось?
Я выдавила улыбку.
– Все хорошо.
Они переглянулись, и мой муж кивнул на дверь. Я сделала вид, что не заметила, как Ансель вышел, и между нами воцарилось неловкое молчание.
– Я тут размышлял кое о чем… – начал он наконец.
– Опасное это занятие, скажу я тебе.
Он не обратил внимания на мои слова. Вид у него был как у человека, который готовится сорвать повязку с раны, – одинаково решительный и перепуганный.
– Сегодня вечером в Солей-и-Лун ставят спектакль. Может быть, сходим?
– Что за спектакль?
– La Vie Éphémère.
Ну разумеется. Мне было совсем не смешно, но я все же фыркнула, рассматривая круги у себя под глазами. После визита мадам Лабелль я допоздна не спала, дочитывая историю Эмилии и Александра, чтобы хоть как-то отвлечься. Они жили, любили и умерли вместе – и все ради чего?
Финал оставляет надежду.
Надежду.
Вот только они этой надежды уже не увидят, не почувствуют, не смогут ее коснуться. Эта надежда неуловима, как дым. Как мерцание пламени.
Эта история оказалась куда насущнее для нас, чем мог полагать мой супруг. Похоже, сама Вселенная – или Бог, или Богиня, кто бы ни отвечал на это, – насмехалась надо мной. И все же… Я оглядела каменные стены своей темницы. Пожалуй, будет неплохо сбежать из этого злосчастного места, хоть ненадолго.
– Ладно.
Я попыталась протолкнуться мимо него в спальню, но он преградил мне путь.
– Тебя что-то тревожит?
– Тебя это волновать не должно.
– И все же волнует. Ты сама не своя.
Я изобразила усмешку, но удержать ее на лице было не так-то просто. Поэтому я зевнула.
– Ты меня не знаешь, чтоб об этом судить, так и не притворяйся, будто знаешь.
– Я знаю, что если ты не сквернословишь и не распеваешь песни об одаренных природой дамочках, что-то явно не так. – Его губы дрогнули, и он робко коснулся моего плеча. Синие глаза моего мужа сверкали, как океан на солнце. Я раздраженно отбросила мысль об этом.
– Что произошло? Ты можешь мне рассказать.
«Нет, не могу». Я отстранилась от его прикосновения.
– Я же сказала, все в порядке.
Муж отнял руку, и по его взгляду мне показалось, будто у него внутри что-то разбилось.
– Что ж, хорошо. Тогда я оставлю тебя одну.
Глядя, как он уходит, я ощутила укол чувства, до странности похожего на сожаление.
Чуть позже я вышла в спальню, надеясь, что мой муж еще там, но он ушел. Мое настроение, и без того неважное, стало еще хуже, когда за столом я увидела Анселя. Он с тревогой смотрел на меня, будто ждал, что я вот-вот отращу себе рога и начну плеваться огнем. Честно говоря, в точности это в тот миг мне и хотелось сделать.
Я кинулась к Анселю, и он вскочил на ноги. Я испытала злорадное удовлетворение, увидев его испуг, а потом мне стало стыдно. Ансель был ни в чем не виноват, и все же… Я просто не могла вот так взять и повеселеть. Увиденный сон не желал покидать меня. Ансель, к сожалению, тоже.
– Т-тебе чем-нибудь помочь?
Не глядя на него, я прошла мимо и распахнула ящик стола. Дневника и писем все так же не было – осталась только потрепанная Библия. Ножа не нашлось. Чтоб тебя. Я знала, что вряд ли там его отыщу, но раздражение – а может быть, страх – мешало мыслить разумно. Я развернулась и пошла к кровати.
Ансель по пятам следовал за мной, ничего не понимая.
– Что ты делаешь?
– Ищу оружие. – Я царапала спинку кровати, безуспешно пытаясь отодвинуть ее от стены.
– Оружие? – Его голос недоверчиво дрогнул. – А з-зачем тебе оружие?
Я навалилась всем весом на проклятую спинку, но она была слишком тяжела.
– На случай, если мадам Лабелль или… гм, еще кто-нибудь решит вернуться. Помоги мне лучше.
Он не сдвинулся с места.
– Еще кто-нибудь?
Я сдержала раздраженный рык. Это было неважно. Наверняка мой муж в этой своей тайной нише ножа бы не оставил. Уж точно не после того, как показал ее мне.
Я легла на живот и залезла под кровать. Безупречные половицы, такие чистые – хоть ешь с них. Кто здесь, интересно, такой чистюля и драит их до идеального блеска – горничные или мой муж? Наверное, муж. Он как раз такой – дотошный и опрятный до ненормальности.
Ансель повторил свой вопрос, на этот раз подойдя поближе, но я не стала отвечать: ощупывала пол – мало ли где-нибудь отошла доска. Но нет. Я не сдалась и стала постукивать тут и там, проверяя, не обнаружится ли где заветной пустоты.