– Конечно, нет. – Я заставила себя посмотреть Жану-Люку в глаза, слыша, как кровь бурлит в ушах. – Я вовсе не это имела в виду.
– Вот и отлично. – Жан-Люк едва заметно и недружелюбно улыбнулся, а Ансель потащил меня к двери. – На этом и сойдемся.
Пока мы шли к лазарету, Ансель продолжал тревожно поглядывать на меня, но я не обращала на него внимания. Когда он наконец открыл рот, собираясь завалить меня вопросами, я сделала то, что мне удается лучше всего – ушла от темы.
– Кажется, сегодня утром здесь будет мадемуазель Перро.
Он заметно повеселел.
– Правда?
Я улыбнулась и толкнула Анселя плечом. На этот раз он не напрягся.
– Это очень вероятно.
– А она… позволит мне с вами навещать больных?
– А вот это уже менее вероятно.
Всю дорогу по лестнице он куксился. Я не удержалась и хихикнула.
Когда мы вошли в лазарет, нас поприветствовал знакомый успокаивающий аромат колдовства.
Давай играть, давай играть, давай играть.
Вот только я пришла вовсе не играть. Коко подчеркнула это, когда встретила нас в дверях.
– Здравствуй, Ансель, – сказала она бодро, беря меня под руку и ведя в палату мсье Бернара.
– Здравствуйте, мадемуазель Пе…
– До свидания, Ансель. – Она захлопнула дверь прямо у него перед носом. Я нахмурилась.
– Ты, между прочим, ему нравишься. Могла бы быть с ним и поласковей.
Коко плюхнулась на железный стул.
– Именно поэтому я его и не поощряю. Этот бедняжка – слишком хороший и славный паренек для такой, как я.
– Возможно, тебе стоит позволить ему самому это решать.
– Хм… – Она оглядела особенно неприятный шрам на запястье, а затем снова оправила рукав. – Может, и стоит.
Я закатила глаза и отправилась поприветствовать мсье Бернара.
Прошло уже два дня, но бедолага еще не скончался. Он не спал. Не ел. Отец Орвилль с целителями не представляли, почему он до сих пор жив. В чем бы ни таилась причина, я была этому рада. К его зловещему взгляду я уже успела по-доброму привыкнуть.
– Я слышала о мадам Лабелль, – сказала Коко. Верный своему слову, Жан-Люк провел беседу со священниками, а они, тоже верные своему слову, стали куда ревностней присматривать за новой целительницей после происшествия в библиотеке. Больше покидать лазарет она не смела. – Чего она хотела?
Я опустилась на пол возле кровати Берни и скрестила ноги.
Его белые округлые глаза следовали за мной все это время, а палец все так же постукивал по оковам.
Звяк.
Звяк.
Звяк.
– Предостеречь меня. Она сказала, моя мать идет за мной.
– Она так сказала? – Коко внимательно посмотрела на меня, и я быстро пересказала ей все, что вчера случилось. Когда я закончила, она уже бродила кругами по комнате.
– Это ничего не значит. Мы и так знаем, что она идет за тобой. Ясное дело, она ведь хочет тебя поймать. Она необязательно знает, что ты здесь…
– Ты права. Необязательно. Но я все равно хочу быть готова.
– Конечно. – Коко бодро покивала, качая кудрями. – Тогда за дело. Заколдуй дверь. Узором, который не использовала прежде.
Я встала и подошла к двери, потирая руки и пытаясь их согреть. Мы с Коко решили заколдовывать дверь на время тренировок, чтобы никто не подслушал наши разговоры о ворожбе.
Подойдя, я силой воли заставила знакомые золотые узоры появиться перед глазами. Они пришли на зов – туманные и вездесущие. Они касались моей кожи. Скрывались в моем разуме. Я стала перебирать их, выискивая нечто новое. Нечто иное. После нескольких минут бесплодных поисков я расстроенно всплеснула руками.
– Ничего нового нет.
Коко подошла ко мне. Как Алая дама, узоры она видеть не могла, но все же попыталась.
– Ты продумываешь все недостаточно тщательно. Исследуй каждую возможность.
Я закрыла глаза и заставила себя глубоко вздохнуть. Раньше воображать узоры и управлять ими было легко – так же легко, как дышать. Но не теперь. Слишком долго я скрывалась. Слишком долго подавляла в себе колдовство. Но ведь слишком много опасностей таилось в городе: ведьмы, шассеры и даже простые горожане умели распознать необычный запах ворожбы. И хотя отличить ведьму только по внешнему виду было невозможно, женщины без сопровождения всегда вызывали подозрения. Как скоро кто-нибудь сумел бы учуять мой запах после очередных чар? Как скоро кто-нибудь увидел бы, как я изламываю пальцы, и проследил бы за мной до дома?
Я уже использовала колдовство в доме Трамбле, и вот куда меня это привело.
Нет. Лучше было совсем не применять магию.
Я объясняла Коко, что магия – все равно что мышца. Если упражнять ее регулярно, узоры приходят быстро, отчетливо, обычно по своей воле. Если же забросить тренировки, эта часть моего тела – та часть, что связывала меня с предками, с их прахом в земле, – слабеет. А каждая секунда промедления, пока раскручивается узор, могла стоить мне жизни от рук ведьмы.
Мадам Лабелль выразилась ясно. Моя мать была в городе. Возможно, она знала, где я, а может, и нет. Так или иначе, слабость я не могла себе позволить.
Будто услышав мои мысли, золотая пыль дрогнула, приближаясь, и мне вспомнились ведьмы с парада. Их безумные улыбки. Тела, беспомощно парившие вокруг них. Я подавила дрожь, и меня захлестнуло волной бессилия.
Как ни старайся, как ни наращивай умения, такой же могущественной, как некоторые колдуньи, мне никогда не стать. Потому что ведьмы вроде тех, что были на параде – ведьмы, готовые пожертвовать всем ради своей цели, – были не просто сильны.
Они были опасны.
Одна ведьма не способна видеть узоры другой, но деяния вроде утопления или сожжения человека заживо требуют огромных жертв во имя равновесия – возможно, определенного чувства или целого года воспоминаний. Или цвета глаз. Или способности ощутить чужое прикосновение.
Подобные утраты могут… изменить человека. Превратить в нечто куда более мрачное и более странное, чем прежде. Я уже видела это однажды.
Но это было очень давно.
Однако, даже если я никогда не сумею стать сильнее своей матери, бездействовать я все равно не желала.
– Если я не позволяю целителям и священникам услышать нас, то, по сути, оглушаю их. Забираю их слух. – Я отмахнулась от золотой нити, уцепившейся за мою кожу, и расправила плечи. – Значит, мне нужно лишить чего-то и себя тоже. Одного из чувств… Слух – очевидный предмет для обмена, но это я уже делала. Можно было бы отдать нечто другое, например осязание, зрение или вкус.
Я оглядела узоры.
– Вкуса недостаточно – баланс все равно смещен в мою пользу. Зрение – это слишком, тогда от меня будет мало толку. Значит… это должно быть осязание. Или обоняние? – Я обратила все внимание к своему носу, но новых узоров не было.
Звяк.
Звяк.
Звяк.
Я сердито обернулась к Берни, теряя сосредоточенность. Узоры исчезли.
– Берни, я тебя люблю, но, может, прекратишь, наконец? Ты мне мешаешь.
Звяк.
Коко коснулась моей щеки пальцем, возвращая меня к двери.
– Продолжай. Попробуй посмотреть с другой стороны.
Я отбросила ее руку.
– Легко тебе говорить. – Сжав зубы, я смотрела на дверь так напряженно, что казалось, у меня сейчас лопнут глаза. Может, этого как раз и хватит для равновесия.
– А может быть… может быть, это не я что-то у них забираю. Может, это они что-то дают мне.
– Уединение, секретность? – помогла мне Коко.
– Да. А значит… значит…
– Ты могла бы попробовать выдать свой секрет.
– Не ерунди, так не…
Между моим языком и ее ухом змейкой протянулась тонкая золотая нить.
Чтоб меня.
Вот в чем беда с магией – для каждого она своя. На каждую возможность, что приходила мне в голову, другая ведьма могла бы придумать сотню других. Равно как два ума не могут мыслить одинаково, так же и две ведьмы не способны одинаково колдовать. Все мы видим мир по-разному.
Но Коко об этом говорить было незачем.
Она самодовольно усмехнулась и вскинула бровь, будто прочтя мои мысли.
– Судя по всему, в этой вашей магии четких неукоснительных правил нет. В ней легко помогает чутье. – Она задумчиво постучала себя по подбородку. – Если честно, она напоминает мне магию крови.
В коридоре снаружи послышались шаги, и мы застыли. Неведомый некто не прошел мимо, а остановился у дверей, и тогда Коко быстро отошла в угол, а я скользнула на стул у кровати Берни, открыла Библию и стала читать стих, выбрав его наугад.
Отец Орвилль, прихрамывая, вошел в комнату.
– О! – Увидев нас, он схватился за сердце и округлил глаза. – Боже правый! Вы меня испугали.
Улыбнувшись, я встала. В комнату поспешно вошел Ансель. На его губах остались крошки печенья. Он явно наведался на кухню целителей.
– Все хорошо?
– Да, разумеется. – Я снова посмотрела на отца Орвилля. – Прошу прощения, отче. Я не хотела вас пугать.
– Ничего страшного, дитя мое. Просто за утро я слегка переутомился. Ночь выдалась странной. Больные нынче необычно… взволнованы. – Он махнул рукой, достав металлический шприц, и подошел ко мне и к кровати Берни. Улыбка застыла на моем лице. – Как вижу, вас тоже беспокоит самочувствие мсье Бернара. Прошлой ночью один из моих целителей застал его за попыткой выпрыгнуть из окна!
– Что? – Я вцепилась взглядом в Берни, но в его обезображенном лице невозможно было ничего прочесть. Ни тени чувства. Только… пустота. Я покачала головой. Должно быть, он страдал от невыносимой боли.
Отец Орвилль погладил меня по плечу.
– Не тревожься, дитя. Более этого не повторится. – Он поднял слабую руку и показал мне шприц. – На этот раз мы в точности рассчитали дозу. Я уверен. Инъекция успокоит его до тех самых пор, пока он не свидится с Господом.
Он вытащил из-под одежд тонкий кинжал и лезвием провел по руке Берни. Коко подступила ближе, щурясь, когда показалась черная кровь.
– Ему стало хуже.
Отец Орвилль неуклюже возился со шприцем. Я сомневалась, что он вообще видит руку Берни, но в конце концов ему удалось вонзить иглу прямо в черный порез. Я сморщилась, когда он надавил на поршень, вводя яд в тело Берни, но тот даже не пошевелился. Так и смотрел на меня пустым взглядом.