— Нам нужно, чтобы вы провели опрос дочери убитого, — выпалил Ком, и теперь уже Иван замолчал. В сердцах он бросил телефон на подоконник в пустой курилке и потер ладонями виски. Внезапно у Третьякова заболела голова. Черт, только этого не хватало. Из трубки доносилось приглушенное «алеканье» капитана. Иван посмотрел на телефон с ненавистью, прикинув, что будет, если он его сейчас просто разобьет. Но сдержался, поставил на громкую связь.
— Я полагал, ваши сотрудники уже связались с дочерью убитого. Опрос уже должен был быть проведен.
— Да, так и есть, — коротко ответил Ком.
Повисла еще одна неприятная пауза.
— И что? — спросил наконец Иван.
— Мы остались недовольны результатами, — ответил Ком, и в его голосе отчетливо зазвучало напряжение.
Иван тихо выругался.
— Что вы натворили?
— Ничего мы не натворили… — возразил Ком, но Иван тут же его оборвал:
— Тогда не о чем и говорить. Если не натворили. До свидания.
— Сергей… сержант Черток проводил опрос по телефону… — тут же сдал назад капитан.
— По телефону? С дочерью убитого — по телефону? — скривился Иван. — С его единственной дочерью? А съездить он почему не смог? Денег на проезд не выделили?
— Он со всем возможным тактом сообщил о случившемся и задал всего несколько вопросов, в результате которых дочь убитого… так сказать, приняла решение отказаться от общения с любыми представителями следствия.
— Что? Вы шутите?
— Нет, майор, я совершенно не шучу. К сожалению. Да, я согласен, не стоило поручать этого Чертоку, но у нас с людьми — проблема, Новый год же, мать его.
— Что он ей сказал? — повторил вопрос Иван.
— Как он говорит, он ей просто задал стандартные вопросы, а она трубку швырнула и больше не брала. Он, конечно, поехал в Москву, но когда он к ней приехал, она ему не открыла, а через дверь сказала, чтобы вызывали ее официально, повесткой.
— Нормально, — опешил Иван.
— И что она планирует обратиться за помощью к адвокату, — добавил Ком. — Как вы сами видите, такое поведение трудно назвать обычным. И именно поэтому было принято решение обратиться к вам. Подозрительно, понимаете? Человеку сообщают о смерти отца, а он говорит, что ему требуется адвокат. Чертока я, конечно, больше туда послать не могу. Да и чужим она и не откроет. Вот такие дела, майор.
— План ваш мне понятен, только я-то ей такой же чужой, как и ваш Черток. Я даже ее имени не знаю.
— Зовут ее Алиса Андреевна Морозова, ей двадцать лет… Сейчас, дайте в документы посмотрю… — Ком стукнул трубкой, но почти тут же заговорил снова: — Да, в январе будет двадцать один. Живет на Мичуринском проспекте, на том же адресе, где прописан погибший. Что еще… Мобильный номер есть, но, как я уже сказал, она не отвечает. По нашим базам данных она не проходит, нигде не числится.
— Вы шутите?
— Извините. Мы просто работали с информацией.
Иван заставил себя несколько раз вдохнуть и выдохнуть, злое бешенство не уходило. Он потянулся за сигаретами, но вспомнил, что они у него давным-давно закончились и что последние две он стрелял у коллег. Чертыхнулся. Капитан Ком терпеливо молчал в трубке. Иван закрыл глаза и прислонился лбом к стене, он ощущал себя как мультяшный герой, плоским и раздавленным, качающимся на ветру. Пустая мгла добралась и сюда, до их курилки.
— Я должен посмотреть приказ.
— Я перешлю вам документы. Кроме того, у вас есть полный доступ к нашим базам, — сухо ответил Ком.
Он знал, выбора у Ивана никакого нет. В их организации выбор осуществляется в соответствии с субординацией и иерархией. Московское начальство хочет иметь своего человека в следственной группе по делу их погибшего сотрудника, это понятно. Иван — идеальная кандидатура. И что он сам об этом думает, никого не волнует.
7
Дом, к которому в десятом часу вечера подошел Иван Третьяков, располагался на углу Мичуринского проспекта и улицы Столетова, в пяти минутах быстрым шагом от метро «Ломоносовский проспект» и в пятнадцати минутах на машине от их управления на Кржижановского. Идеальное местоположение, просто на зависть. Вокруг со всех сторон торчали высокие, красивые новые дома — район элитный, до Университета рукой подать, да и вообще. Нет, все-таки Морозов был непростой мужик. Впрочем, дом, в котором он жил с дочерью, оказался старым — длинная восьмиэтажка из широкого грязно-желтого кирпича, такие ставили для партийных функционеров и научной элиты в начале восьмидесятых. Звонить в домофон Иван не стал, постоял у подъезда, перепрыгивая с ноги на ногу, подождал прохожего, который впустил его в подъезд. В доме был лифт — не грузовой, маленький, но Иван поднялся пешком. Нужная ему квартира оказалась на шестом этаже справа от лифта. Света было мало — тусклая лампочка в запыленном стеклянном бра. Два коврика — один простой, резиновый, другой — под добротной, массивной и явно дорогой морозовской дверью — щетинистый, двухцветный, с вытоптанной надписью Welcome.
Иван вдруг подумал, что за все годы, что он знал Морозова, он минимум раз десять бывал у того на даче, они встречались в кабаках, даже пару раз играли в покер на квартире у каких-то знакомых Петровича, но ни разу — ни единого — Третьяков не был в его квартире. И, насколько Иван знал, никто тут не бывал. Святая святых.
Он нажал на кнопку звонка и услышал приглушенную птичью трель внутри квартиры. Хорошо бы она не открыла и не ответила на звонки по телефону, и Иван бы с чистой совестью уехал… куда? Не важно, куда-нибудь. Переночевал бы в машине. Но тут он услышал шорохи за дверью, затем характерный звук открывающегося замка.
Дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, сантиметров на пять, не больше, и с той стороны на Ивана упала полоса яркого света. Затем щель увеличилась, и свет заслонила женская фигура. На Ивана смотрели холодные темные глаза. Правильное овальное лицо, плотно сжатые губы, взгляд острый, пронизывающий. Слез не видно, только очень бледна и печальна. У нее было такое лицо, что печаль подходила ей больше, чем радость, в печали она была хороша, как спящая царевна из сказки. А что до бледности — кто в Москве не бледен к концу декабря? Может быть, капитан Ком не так уж и неправ? Что-то в ней, безусловно, выбивалось из нормы. Иван пытался прочитать реакцию, но глаза смотрели совершенно спокойно, ровно и ничего не выражали. Лицо покериста, подумал Иван. И совсем, совсем не похожа на отца. Иван попытался вспомнить, какого цвета были глаза у Морозова, и не смог, но дело было даже не в этом. Высокая и тонкая, с длинной шеей и идеальной осанкой, стоящая перед ним девушка была породистой, про таких говорят, короче, принцесса. Даже одета так, словно собиралась играть в гольф. Морозов же был другим, скорее, из тех, что пробиваются из грязи в князи. Только не в князи, а максимум в купцы, если уж на то пошло.
— Алиса Андреевна? — спросил Иван, и взгляд девушки похолодел еще больше, минус пятьдесят по Цельсию. Космический холод.
— С кем я говорю? — спросила девушка. Голос оказался неожиданно мелодичным и густым, как мед.
— Майор Третьяков. Я работал с вашим отцом, он был моим начальником. Сочувствую вашей утрате, — Иван сразу зашел с козыря, чтобы массивная металлическая дверь не захлопнулась перед его носом.
— Вы сочувствуете утрате, — протянула нараспев девушка, словно пробуя слова на вкус. — Благодарю — и прощайте. Я уже сказала вашему коллеге, что не стану ни с кем говорить.
— Подозреваю, что он сам это заслужил. — Иван улыбнулся грустной, понимающей улыбкой — и развел руками: жест открытости, жест — демонстрация доброй воли. — Я и сам столкнулся с этим товарищем, и столкновение это было неприятным. Я сожалею, что именно он позвонил вам, но есть нечто, что гораздо важнее наших с вами эмоций. Найти убийцу…
— Наших с вами, — неожиданно повторила девушка. — Между нами нет ничего общего, нас с вами ничего не объединяет, и не нужно навязывать мне эту ложь. До свидания, майор Третьяков.
Девушка толкнула дверь, но Иван успел вставить тяжелый высокий ботинок в просвет, и ногу довольно сильно придавило. Для таких случаев ботинки на рифленой подошве и на шнуровке были идеальны. Ивану приходилось — и не раз — проникать в квартиры, и вот уже много лет он выбирал для работы и жизни именно такую обувь.
— Мне нужно задать несколько вопросов, и я больше не потревожу вас. Неужели вам в самом деле нужны официальные вызовы?
— Так, значит? — нахмурилась девушка. — Вы вламываетесь ко мне в квартиру? Тогда официальный вызов случится прямо сейчас. Я позвоню в полицию!
— Давайте, — устало кивнул Иван, продолжая смотреть ей прямо в темные глаза. — Давайте, звоните, я только за. Могу опросить вас и в присутствии местной бригады, тем более что это наш район — мой и вашего отца, — и я, скорее всего, лично знаю тех, кто приедет. Думаете, отказ разговаривать пойдет вам на пользу?
— Ваш товарищ сегодня по телефону спросил, что я делала с трех до семи вечера и есть ли кто-то, кто может подтвердить мое алиби, — сказала девушка и распахнула дверь. — Вы тоже хотите задать мне несколько вопросов? Пожалуйста, проходите. Чувствуйте себя как дома! — С этими словами она тряхнула копной длинных ореховых волос, развернулась и быстро пошла в глубь квартиры.
Иван заметил, что девушка довольно сильно хромает. Споткнулась на льду? Вывихнула ногу? Стоя в прихожей, Иван огляделся. Квартира уютная, ухоженная, с хорошим ремонтом. Стены светлые, с картинами и фотографиями в подобранных друг к другу рамках. Вдоль всего коридора по внутренней стене тянулся высокий, под потолок, белый стеллаж, полный книг. Сотни, тысячи книг. Многие из них явно куплены еще в советские времена, это ясно по обложкам. Кто бы ни собирал эти книги, это был не Андрей Петрович Морозов. Он ничего не читал, кроме статей по криминалистике и судебной практике. Иван задумался на секундочку, испытав острый импульс — желание разуться: в квартире был светлый, идеально отполированный паркет. Иван посмотрел поочередно на свои подошвы. Ничего хорошего. Внутрь забился и таял снег. Иван чертыхнулся и принялся расшнуровывать ботинки.