— Смотря из чего исходить, — спокойно, почти равнодушно пожал плечами старый граф. — Если понимать под нашей верой главным образом божественность Христа — тогда нет. А если смотреть на то, как они себя ведут, как живут, верят, молятся, сравнить их епископов с католическими, то тогда выходит, что они-то и есть самые настоящие христиане, а все прочие — увы.
— Ну, тогда им на Руси будет хорошо. Еретики едут в гости к схизматикам, — усмехнулся молодой Раймон.
— Не думаю, — вздохнул его отец. — Та церковь, что победила, везде одинакова. Она везде цепляется за власть и всюду в первую очередь боится конкурентов, среди которых самыми главными почитает отнюдь не чужие веры, вроде мусульманства. Посмотри вокруг и ответь мне, кого Рим истребляет наиболее беспощадно? Молчишь, а я тебе скажу. В первую очередь они устраивают гонения на еретиков, которые верят почти так же, разве лишь самую чуточку иначе. То же самое и у схизматиков. А почему? Потому, что они конкуренты, которые, дай им волю, могут и деньги отнять, и власти лишить. А церкви только деньги с властью и нужны.
— На словах-то они… — возразил было сын, но старый граф только пренебрежительно махнул рукой.
— На словах мы все намного лучше. Чтобы судить о чем-то, смотри на дела. Тогда и поймешь, что церковь — сплошное лицемерие, как у нас, так и у восточных христиан, иначе они не благословляли бы любую власть, каким бы мерзавцем ни был тот или иной правитель. Главное для всех них — это деньги и власть, — повторил он жестко.
— Но папы часто враждуют с императорами, — возразил молодой граф.
— Лишь в тех случаях, когда дело касается денег и власти, — последовал категоричный ответ.
— Однако я читал, что у восточных схизматиков такой нетерпимости нет. В той же Византии и ариане[20] в войске у императора служили и монофизиты[21], и прочие. Да и среди священников у них не водится таких мерзостей, как у наших.
— Знаю, — кивнул старый граф. — Но это только потому, что у них в каждом государстве свой глава церкви, и каждый из них подчиняется своему правителю. А что было бы, если бы он был у них один-единственный, как у нас, да еще имел свою территорию, свои земли, ну, пусть хотя бы в той же Руси, то есть не зависел бы ни от одного короля, ни от одного императора? Неужели ты думаешь, что там не было бы такой же дряни, как у нас, а то и побольше? Просто им сейчас такой воли не дают, какая у папы римского имеется, вот они и не распоясались до конца. Кстати, читал я один манускрипт, так там описывается, что византийский император Алексей I только в море утопил[22] десять тысяч своих еретиков. А сколько человек он спалил на кострах, и вовсе не сосчитать. Разумеется, все это по требованию церкви. Так что и там она зверствует. Но в тех краях инакомыслящие, может, и выживут, а в наших…
Он вежливо повернул своего коня ближе к обочине и учтиво уступил дорогу большому крестьянскому возу, нагруженному всякой домашней утварью, едущему навстречу. На целой горе всевозможного скарба гордо возвышался совсем юный широкоплечий малый в белой рубахе. Остальные домочадцы шли возле телеги. Завидев графа, мужчины торопливо поскидывали шапки, низко кланяясь, а женщины просто склонились в почтительном поклоне.
— Уезжаешь, Микаэль, — не спросил, а скорее констатировал седой граф.
— Бросаешь Тулузу, — не сдержался, чтобы не вставить упрек, молодой человек.
Отец недовольно оглянулся на сына, но ничего не сказал.
— Так я… — протянул смущенно пожилой отец семейства, но Раймон VI понимающе махнул рукой.
— Я не держу зла, — мягко произнес он. — Езжайте и… удачи вам.
— И вас благослови бог, — облегченно выдохнул глава семьи, натягивая шапчонку поглубже на самые уши и задумчиво глядя вслед своим бывшим властителям.
— И вам… удачи, — произнес он вдогон.
— Не надо держать тех, кто собрался ехать на Русь, — сумрачно повторил граф, обращаясь к сыну.
— А ты видел, какие у него дюжие сыновья? — возразил молодой. — Сегодня Тулуза потеряла еще двух своих защитников.
— Они не верят в нас, — возразил отец. — Если воин не верит в успех своего дела, не верит в победу, то это плохой воин. Они не очень-то помогли бы нам и погибли бы сами. Зачем таких держать? Если уж мы не можем защитить своих подданных, то не будем им мешать искать спасения самим, — и повторил твердо: — Не держи. Тем более, как я слыхал, корабли и так вот-вот отплывут.
— Месяц назад я был там, — вздохнул с легкой долей зависти сын. — Видел этих русичей. Воины в том караване — на диво. Я и сам не маленький, но там чуть ли не каждый выше меня на голову, а то и на две. Как раз один из них бочонки с вином в порту покупал. Я все думал, как он их понесет. Неудобно же — он один, а бочонков два. Так ты представляешь, он один на плечо взвалил, а второй себе под мышку взял и так до самого корабля шел не останавливаясь. Вот бы их нам, в Тулузу.
— Пробовал?
— Куда там, — вздохнул сокрушенно молодой граф. — Сказали, что князь им не велел никуда встревать без нужды, а ослушаться они не смеют.
— А если заплатить побольше? — заинтересовался отец.
— И слушать не захотели. Говорят, что им после этого на Русь дорогу закроют, а они без Рязани своей никуда. Я думаю, надо бы их князю Константину написать, предложить денег. Кто от золота откажется, верно?
— Навряд ли что у тебя выйдет, — покачал седой головой граф. — Это только глупцы все на золото меряют. А он, судя по тому, что в такие дальние края за людьми послал, а главное, не побоялся, что еретики, — человек умный.
— Попробовать все равно можно, — настойчиво сказал сын.
— Попробуй, — уступил отец. — А вдруг и впрямь что выйдет.
Он пришпорил коня, и оба поскакали к показавшимся вдали грозным серым башням Тулузы, щедро заливаемым яркими лучами весеннего солнца.
А корабли и впрямь уже готовились к отплытию.
Русичи, приплывшие еще поздней осенью прошлого, 1218 года и прожившие до самой весны на южных французских берегах, и так уже заждались. Потому-то, едва в Средиземном море угомонились зимние шторма, сменившись затишьем грядущей весны, они подняли паруса и взяли курс на Русь.
Судов было не столь уж и много — не больше двух десятков, зато шума и гама хватало. Каждая семья, решившаяся уехать, как правило, имела не меньше двух-трех детей. Собственно, и уезжали-то люди в первую очередь для того, чтобы спасти их. В то, что проклятые католики, которые даже разговаривать толком не умеют[23], отстанут, перестанут приходить, грабить, жечь и убивать, никто из уезжающих не верил. Те, кто продолжал на это надеяться, остались дома, в благодатном Лангедоке. Впереди переселенцев ждали неизвестные берега, неведомые дали, но главное, во что им очень хотелось верить, — спокойные правители, которые не будут препятствовать новым своим подданным молиться так, как им хочется.
Успела на один из кораблей и семья крестьянина Микаэля. Правда, в самый последний момент, чуть ли не за пару часов до отплытия, но это уже не важно.
Всего же переселенцев было не так уж и много — чуть больше двух сотен семей, так что купец Исаак, не желая упустить дополнительной выгоды, умудрился прихватить еще и товары, которые должны были ему принести немалый доход.
Душа купца радовалась. Помимо того, что он получил от князя Константина и тех золотых монет, что были взяты с переселенцев, он еще и сделал благочестивое дело. Ведь из этих двух сотен семей каждая десятая относилась к его соотечественникам. Они хоть и оказались не столь легкими на подъем, как рассчитывал Исаак, но главное — это первая ласточка, которая, как известно, весны не делает, но с собой ее несет.
А кроме того, купец не забывал и про многие другие выгоды, которые он выговорил у князя. Например, право на беспошлинную торговлю по всему Рязанскому княжеству. Одно это дорогого стоило.
Он вспомнил, как они ожесточенно торговались, и восхищенно поцокал языком. Воистину, рязанский князь — непростой человек и думает не только о всяких пустяках вроде войн с соседями и прочей ерунды. Больше того, если бы он отбросил все эти глупости, то, поплавав всего два-три лета с ним, Исааком, вполне бы смог стать приличным, уважаемым купцом.
Ведь то же право на беспошлинную торговлю он урезал с пяти лет всего до года. Это же надо так изловчиться, чтобы в пять раз сократить изначальные купеческие требования. Вай ме! А как лихо он окрутил его с теми же гривнами?! Просто восторг берет, невзирая на то что надули самого Исаака. Расплатился-то князь товарами, преимущественно мехами, да еще и оценил их в пять раз дороже, чем Исаак обычно покупал на Руси, уверенно заявив при этом, что купец все равно свое возьмет, но так и быть — разницу он ему дарит.
Еврей жалобно застонал, вспомнив, как битый час доказывал Константину, что за эти меха он возьмет самое большое вчетверо, да и то если не будет других конкурентов. То есть выйдет, что он, Исаак, потеряет аж двадцать процентов.
Но купец тут же вновь восхищенно покачал головой, припоминая княжеское коварство.
— Хорошо, — сказал тот. — Я не буду спорить. Я просто найму две лишние ладьи, загружу их этими мехами и пошлю с ними своего человека. Думаю, что он их продаст даже по более высокой цене, но тебе гривны отдаст по уговору, а разницей окупится стоимость ладей, и кое-что, скорее всего, останется. Кому от этого лучше будет? Мне. Просто я не хочу, чтобы было плохо тебе, потому и предлагаю такие выгодные условия. Но раз ты на них не согласен…
После чего бедному Исааку ничего не оставалось, как завопить, что он, конечно же, согласен, но не ради выгоды, а только ради хорошего человека, которому так не хочется причинять лишние хлопоты. Ведь князю придется искать ладьи, тратить гривны, чтобы их нанять, обременять своих людей дальними поездками неведомо куда, и все только из-за того, что он, Исаак, вовремя не пошел навстречу хорошему человеку. Да он готов все меха взять даже в убыток самому себе, лишь бы не терять дружбы с таким замечательным, славным князем.