аосские секты. Вообще же на формирование школ ушу и на их структуру, с одной стороны, повлияли форма и взаимоотношения традиционной китайской семьи, с другой — организация и система обучения в даосских и буддийских сектах. К тому же школам предшествуют многочисленные народные общества ушу, носящие массовый общедеревенский характер. Становление народного синкретизма в тот момент, когда ушу стало самым массовым народным занятием, поставило точку в формировании школ не только как организации обучения ушу, но и передачи духовной «истинной традиции».
Особенно бурный рост ушу шел в XVII–XIX веках, частично он был связан с глухим противостоянием народных «мудрецов» элитарно-имперской культуре вообще, когда единственным способом сохранения духовной «истинности» становилось создание исключительно узкого, герметического сообщества, где предельно концентрировалось внутреннее напряжение.
Не стоит полагать, что духовная самоорганизация была основным стержнем всякой школы ушу. Отнюдь нет. Например, после прихода в Китай маньчжуров ряд школ оказался тесно связан с тайными обществами, особенно это распространилось на юге Китая, где действовала знаменитая Триада — «Общество Неба и Земли». Зачастую школа ушу и тайное общество полностью взаимоналагались, растворяясь друг в друге, школа вырастала в огромное сообщество. Поэтому наряду с крайне закрытыми школами ушу, в которых нередко объединялись не более десятка человек и отбор в которые был очень строг, стали развиваться более массовые «общества» (шэ) или «дворы боевых искусств» (гуань). В них состояло до нескольких сотен человек, на деревенском и на уездном уровне их члены тренировались абсолютно открыто, не таясь ни местных чиновников, ни проверяющих, хотя при этом нередко такие «дворы» и разгоняли за «еретическую практику», фактически — за отправление неофициальных ритуалов, поклонение «не тем» богам и духам.
Такие «дворы» были обычно тесно связаны с узкими школами, называемыми «мэнь» — врата. Более того, и во внутренней иерархии, и в структуре взаимоотношений, и даже в изучаемых приемах и комплексах эти два типа школ могли полностью совпадать, благо, они обычно располагались в одной местности. И тем не менее разница была, причем разница весьма существенная.
Огромное духовное напряжение, возникающее в небольшом круге учеников школы-мэнь, позволяло передавать ушу как истинно сакральное знание. Да и вообще, по сути, передавалось не ушу, а некое «нечто», которое стоит за ним — «искусство Дао». В больших же «дворах», тайных обществах многие секреты ушу растворялись в массе занимающихся, но самое главное — утрачивалась возможность передачи «от сердца к сердцу». Это была своеобразная имитация формы, которой приписывался мистический смысл, но который фактически давно утерян.
Стили ушу как таковые разрабатывались внутри школ, именно там простой технический арсенал боя приобретал свою стилистику — историю, легенды, первопредка, внутренние ритуалы — одним словом, все опознавательные знаки стиля. Практиковались же эти стили в более широких обществах. Учение и внутренняя психологическая обстановка школы были очень сложны для большинства тех, кто желал практиковать ушу, а их по всему Китаю были миллионы. Многие аспекты были вообще недоступны для ментальных и духовных способностей некоторых учеников. Поэтому «дворы боевых искусств» собирали самый различный люд, который овладевал ушу в основном на внешнем техническом уровне, хотя в этом многие достигали поражающего мастерства. И все же наиболее духовно открытых вводили в узкий круг учеников школы.
Интересно, что существовало и «материальное» отличие школ от обществ или «дворов» — школы имели свои генеалогические хроники, сакральные тексты, их члены занимались медитацией, обладали полными методиками «внутренней тренировки». А вот в массовых объединениях это практически полностью отсутствовало или лишь имитировалось в «снятом» виде.
Настоящих школ в Китае существовало немного, были они малоприметны, равно как и мастера, руководящие ими. Сам характер школы исключал Приход в нее случайных людей, ученики редко покидали ее, недоучившись, большинство из членов школ своим основным занятием в жизни считали практику ушу, и другой «работы», по сути, у них не было, хотя многие последователи являлись крестьянами, торговцами, лодочниками, ремесленниками.
Интересно само название школы ушу. Классическая школа именовалась «семьей» (цзя) или «вратами» (мэнь). Через эти врата неофит (то есть новичок) входил в новый, по сути, запредельный мир — мир тайн великих мудрецов. Там он готовился в течение долгих лет к восприятию трансцендентных истин ушу, тренировал тело и дух, постигая самого себя. «Войти во врата» — так именовалось вступление в школу ушу. За вратами ученик должен оставить, может быть, все то, к чему привык, «выбросить себя старого и породить нового», говорит китайское изречение. Наставники ушу советовали «выбросить старую одежду, выбросить старые привычки, выбросить старое «Я». До сих пор в некоторых школах провинции Хэнань при ритуале вступления сжигается одежда ученика и табличка с именем поступающего. Пепел растворяют в воде, и такой напиток называется «чай небожителей». Затем ученик выпивает этот чай, как бы поглощая сам себя. Человек символически умирает, уничтожая себя, чтобы возродиться вновь, но уже в истинном виде — в качестве носителя традиции ушу.
Вступление в школу ушу представляет сложное испытание для психики и тела неофита. Новичок обычно сначала отвечал на ритуальные вопросы, произносил магические заклинания.
Во многих школах ушу ритуал вступления оказался сильно редуцирован, уменьшен внешне до простых формальностей, как бы переведен во внутреннюю форму переживания. В полном ритуале, сложных действиях, заклинаниях не было необходимости. Мастер прекрасно чувствовал, кого он берет к себе в школу, говорили, что мастер узнает об ученике раньше, чем тот приходит к нему.
Заметим, что школа по своему характеру отличается от стиля или направления ушу. Например, ряд школ мог практиковать один и тот же стиль. У истоков стиля обычно стоит легендарный первооснователь. Его личность восходит или к полностью мифологическим персонам, чей образ «очеловечился», например к бессмертным небожителям, или к полулегендарным героям, которые прямого отношения к ушу не имели, но освящали стиль своей благостью — Бодхидхарма, Чжан Саньфэн. Был также целый ряд вполне реальных людей, причем живших сравнительно недавно, 2–3 века назад, которые столь сильно «обросли» легендами, что сама реальность этих личностей утратилась абсолютно. Например, основатель стиля «огненной палки» Шаолиня монах Цзиньнало в мифах приобрел имя буддийского небесного божества Кинары, поэтому считалось, что сами духи принесли методы боя с палкой на землю. Так или иначе, основатель стиля был всегда мифологичен и символичен как воплощение духовной мощи, идущей от века и от мира. По сути, у стиля не было начала, ибо его корни уходили в бесконечную глубину эпохи первопредков.
Основателем же школы почти всегда был реальный человек. Сама структура школы вырастала из организации китайской семьи, клана (патронимии), а поэтому и назывались они семейными или клановыми названиями, например, Янши тайцзицюань — «Школа тайцзицюань клана Янов», или хунцзямэнь — «Школа семьи Хунов». Вступление в школу таким образом становилось приобщением к семейным связям.
Колоссальную роль в создании школ играли генеалогические хроники, или «семейные списки» — цзяпу, которые выстраивали генеалогическое древо рода и, по сути, имелись у каждой семьи. Школы ушу переняли у семьи и эту характерную черту, что еще больше перевело связи между членами школы на уровень кровно-семейных, «от Неба данных», и поэтому нерасторжимых. Хроники хранятся как святая святых, передаются из рук в руки от учителя к его прямому преемнику. Они прежде всего идентифицируют каждого конкретного ученика со всем телом школы, фактически с телом внутренней традиции. Благодаря такой хронике человек, произрастая из семейного древа, осознавал свою принадлежность к «корню мастеров». Он воистину «занимал место» в этом мире, и надо много понять в китайской культуре, чтобы осознать, сколь важно для традиционного китайца, для последователя ушу почувствовать себя живым воплощением духовной традиции, ее производным и ее проводником. Фамилия ученика не просто вписывалась в книгу (кстати, туда попадали далеко не все, а лишь преемники «истинной традиции», два-три человека из одного поколения). Внесение ученика, в генеалогическое древо фактически свидетельствовало о его приобщении к полной традиции школы.
Школа ушу никогда не понималась ее последователями как «список приемов», комбинаций и комплексов. В школе не было и «срока обучения», она вообще могла не иметь видимого (скажем, технического) воплощения. Прежде всего под школой подразумеваются все поколения учителей-учеников и непрерывность «истинной передачи». Вот почему столь высоко ставились древние тексты и рассказы о мастерах школы. Вот почему нельзя объявить об одномоментном создании собственной школы, хотя в короткий срок можно составить эффективный набор приемов, пригодных для рукопашного боя. Вот почему невысоко ценились люди, не имеющие за своими плечами мастера, несущего в себе школу «древних предков» — кто ничего не воспринял, тому нечего и передавать.
После этого не покажется странным утверждение, что школа ушу постулировала вневременную жизнь. Мы — лишь следы великих мудрецов, давно прошедших. Но одновременно мы — воплощение их духа, и ученик даже в десятом поколении и есть мастер. Мы растворены в потоке мастерства и транслируем его вперед. Так сохраняется дух и форма школы, вечно возрождаясь в новом поколении учеников. По сути, не существует даже и возрождения, есть лишь вечное возвращение одного и того же Мастера в каждом новом ученике.
Связь внутри такой школы была реальным воплощением семейных связей. Следует также учитывать, что ранние школы вообще полностью базировались на семье, отец или чаще дед учили младшего по возрасту. Долгое время семейные школы для пришлых вообще не открывались, например, школа клана Чэнь тайцзицюань не допускала к себе вовнутрь инородных более ста лет. Благодаря этим кровнородственным связям школа и получила свое второе название «семья» (цзя).