у расплачивается за свою привычку воспринимать лишь быстрое движение.
Большая белая акула тоже относится к хладнокровным хищникам. Но поскольку ее основная добыча — тюлени и морские львы — являются теплокровными животными, то акуле, чтобы поспеть за ними, пришлось приспособиться. Специальные сосуды гонят теплую кровь из глубины организма непосредственно к самым глазам хищницы, обогревая их. И акула неплохо видит даже в воде. Ну а поскольку гидродинамика ее совершенна, то ей достаточно сравнительно небольших мускульных усилий, чтобы развить приличную скорость и ухватить свою добычу острыми, словно бритва, зубами.
Так что беспечные ныряльщики порой и не подозревают, что их смерть только что проскользнула мимо. Акулы довольно разборчивы в еде, и на ныряльщиков, особенно в прорезиненных костюмах, нападают лишь в крайнем случае.
В общем, получается, что конфликт охотника и жертвы — это зачастую также итог разного восприятия времени. У медлительной черепахи нет никаких шансов убежать; и она прячет свое тело в прочном панцире. Зато она проводит свою жизнь в покое, неспешно пожевывая травку. И, наверное, поэтому может прожить столь долго.
Универсальный показатель метаболической скорости реакций в организме — ритм сердцебиения. Сердце колибри, например, бьется с частотой 1200 ударов в минуту. А потому птичка может махать крыльями так быстро, что человеческий глаз их попросту не видит. Ленивец же четыре пятых своей жизни проводит во сне. Зато и живут они по-разному — колибри не больше го-да-двух; ленивец — несколько десятилетий.
Кроме того, ленивец может позволить себе переваривать съеденное целый месяц. Колибри же с трудом переживает без еды несколько часов ночной прохлады. Она бы вообще скончалась к утру от голода, если бы не спасительный холод. Он замедляет скорость метаболизма, и колибри доживает до утра.
Кстати, если бы у нас была такая скорость метаболизма, то человеку пришлось бы съедать ежедневно по 45 кг сахара. Но и это вряд ли спасло бы нас. Дело в том, что при таком сумасшедшем ритме приходится, чтобы не перегреться, отдавать много тепла в атмосферу. А при большой массе это не так-то просто. И кровь в нашем организме скорее всего попросту закипела бы…
Зато в охлаждении есть свой плюс. Как известно, некоторые животные спокойно впадают в спячку в холодное время года. И даже такое огромное животное, как медведь, ухитряется при этом доживать до весны только за счет подкожных запасов жира.
А некоторые виды лягушек, черепах и рыб вообще попросту замерзают во льду, а по весне оттаивают как ни в чем не бывало. И зима проходит для них незаметно, словно она длится всего несколько минут.
Сможет ли человек когда-нибудь устраивать себе такие перерывы в жизни? Трудно сказать. Пока что опыты по замораживанию млекопитающих идут не очень успешно. Так, скажем, удалось оживить после замораживания собаку. Но она прожила всего несколько часов. При замерзании вода, превращающаяся в лед, увеличивается в объеме и разрывает стенки клеток.
У тех животных, которые переносят замораживание безболезненно, есть свой своеобразный антифриз — сахароза. Она и не позволяет замерзнуть, превратиться в лед жизненно важным органам — например, сердцу. Ученые ищут способы замораживания подобным же образом и теплокровных животных. Но как уже говорилось, успехи пока весьма относительны.
Поскольку температура человеческого тела, как и прочих теплокровных, практически все время одинакова, то на скорость химических реакций в организме влияют в основном химические ускорители. Во время стресса адреналин, выбрасываемый в кровь, заставляет сердце биться ускоренно, а мысли бежать быстрее. А в итоге нам кажется, что в минуту опасности секунды тянутся гораздо медленнее.
Однако за все в этой жизни приходится расплачиваться. За любое напряжение мускулов, за стресс приходится платить укорачиванием обшей продолжительности жизни. Именно из-за этого, как правило, спортсмены, вопреки распространенному заблуждению, долго не живут, умирают в сравнительно молодом возрасте. Травмы и растранжиривание общих резервов организма приводят их к раннему закату. А вот долгожители ведут неспешный образ жизни.
Их организм предохраняют от преждевременного старения цитамины — физиологически активные вещества, регулирующие скорость метаболизма. Ныне делают попытки продлить активный период жизнедеятельности, а то и саму жизнь за счет введения в организм искусственных цитаминов, получаемых из органов и крови телят. Первые успехи обнадеживают. Однако никому еще не удалось достичь «запрограммированного» срока — 110 лет жизни, как то обещали создатели препарата.
Таким образом, за все в этой жизни приходится платить. Если хочешь ловить мгновения, то не жди долгой жизни. Если же живешь не торопясь, то можешь прожить долго. Вон микробы могут впадать в спячку и путешествовать в вечном холоде Вселенной многие миллионы лет. Но то, впрочем, не жизнь, а некое существование.
А теперь давайте поговорим еще об одном факторе, который влияет на субъективное восприятие времени тем или иным живым организмом.
В конце XVIII века случилось происшествие, которое даже вошло в историю астрономии. Директор Гринвичской обсерватории Дж. Масклайн уволил своего помощника за то, что его сведения о звездных перемещениях расходились с данными самого исследователя на целую секунду. А спустя четверть века помощника оправдал немецкий астроном И. Бессель, доказавший, что в природе нет двух астрономов, чьи бы временные отметки совпадали.
Все наблюдатели отмечают момент прохождения звезды через перекрестие линий, видимое в окуляре телескопа, строго индивидуально — одни чуть раньше, другие — позже. Разницу в этих показаниях назвали «личным временем». И зависит такая ошибка, как выяснилось совсем недавно, от многих факторов — возраста, темперамента, состояния здоровья и даже температуры, при которой проходили наблюдения.
«Пятидесятилетний Масклайн и его 30-летний помощник в принципе не могли указать одно и то же время, — считает Питер Менген, психолог из Вирджинского университета. — Разница в секунду даже неправдоподобна мала; расхождение могло быть и вдесятеро больше»… В пожилом возрасте, отмечает исследователь, время бежит быстрее, чем в молодые годы.
Недавно Менген поставил простой опыт: он разбил добровольцев на три возрастные группы и попросил каждого нажимать на кнопку, когда, по их мнению, пройдет три минуты. Статистика показала, что точнее всего определяют временные интервалы люди, которым около 20 лет. Лица среднего возраста отметили интервал, в среднем равный 3 минутам и 16 секундам, а пожилые оценили тот же интервал в 3 минуты и 40 секунд. Когда же исследователь повторил опыт, но при этом попросил испытуемых еще и заниматься работой (они сортировали письма), то погрешности в оценках резко возросли. Молодые люди стали ошибаться в среднем на 46 секунд, а пожилые — даже на 1 минуту и 48 секунд.
«Чем старше человек, тем он больше переоценивает время, — прокомментировал результаты своих исследований Менген. — Оттого и кажется ему, что время с годами все ускоряет свой бег…»
Однако не только возраст определяет точность чувства времени. Усталость, нервное состояние, увлечения тоже могут заметно исказить восприятие времени. Как оказалось, на внутренние часы человека влияет также и температура окружающей среды и его собственная. Так, если человек заболел, температура у него повысилась, то время для него начинает тянуться невыносимо медленно. Ему так и кажется, что окружающие вокруг него делают все слишком не торопясь, стрелки часов совсем не движутся…
Это субъективное восприятие тоже удалось уточнить экспериментально: оказалось, если у человека повышена температура на 2–3 градуса, то минутный интервал он отмечает с ошибкой в 35 секунд. Говоря точнее, ритм жизни для него ускоряется почти вдвое. И это понятно: при повышенной температуре ускоряется ход многих реакций в организме. Соответственно, можно добиться и обратной реакции. Если голову человека охладить на те же 2–3 градуса, заставить его, например, померзнуть на свежем воздухе, то минутный интервал растянется почти на 1,5 минуты.
Впрочем, иной раз на восприятие времени влияет не возраст и не температура, а так называемые особые обстоятельства. 72-летний челябинец Н. Н. Чежин вспомнил как-то о следующем случае из своей жизни.
— В молодости я работал в Архангельске, на Глинниках, на кирпичном заводе, — вспоминал он. — Кирпичи обжигали в гофманских печах, которые требовали страшно много дров. На дрова шли бревна, отбракованные на запанях. Выкатывали их из воды на берег и складывали в штабели высотой с пятиэтажный дом. Год или два такие штабели стояли и сохли, а потом их разбирали на дрова.
Разбирали же их так. У каждого бревна есть комелек и вершинка. Комель, понятно, толще вершины. Поэтому когда катишь бревно по покатам, комель забегает вперед и бревно стремится скатиться на сторону. Чтобы все бревна катились куда надо, на штабеле стоит 4–5 человек и время от времени палкой забрасывают отстающую вершинку вперед.
Но это еще не все. Поскольку штабели очень высокие, разбирают их ступеньками. С одной ступеньки бревна сбрасывают на последующую и так до самой земли. И вот однажды у меня на «ступеньке» лежало всего одно бревно (чтобы им задержать летящее сверху очередное). Случилось так, что сверху сбросили очень толстую лесину — в два человеческих обхвата. Я понял, что тонкое бревнышко такую громадину не удержит. Оно сметет и его, и меня вместе с ним. Прыгать в сторону я не мог, ибо стоял очень высоко на штабеле и наверняка бы расшибся о бревна, лежащие на земле. Ждать, пока бревно подкатится ко мне и подпрыгнуть, чтобы оно прокатилось подо мной? А если я не рассчитаю мгновения? Да и как перепрыгнуть столь толстенное бревно?..
А оно-то уже в воздухе. Летит на меня. Надо срочно что-то предпринимать для собственного спасения. И я придумал. Покатами служили такие же бревна, и довольно толстые. Я упал, прижался к покату, и в тот же миг упавшее бревно просвистело надо мной. Правда, я допустил ошибку. Когда падал, не учел, что в таких случаях ноги сами собой взметываются вверх. И прокатившимся бревном меня ударило-таки по пяткам. Было так больно, что домой меня отнесли на руках.