14 мая 1643 г. Людовик XIII скончался. Подводя итоги правления Ришелье и Людовика XIII, в XX веке историк Кремер написал: «…Они оставили после себя сильную Францию. Цена была высока: экстремальное финансовое давление на население, чрезвычайно жесткое укрепление королевского авторитета».
Анна Австрийская вступила в борьбу за власть. «Королева обладала умом такого рода, какой был необходим для того, чтобы не казаться глупой людям, ее не знавшим. Желчности в ней было больше, нежели высокомерия, высокомерия больше, нежели величия, наружных приемов более, нежели искренних чувств… пристрастия более, нежели страсти, жестокости более, нежели гордости, злопамятства более, нежели памятливости к добру, притязаний на благочестие более, нежели благочестия, упрямства более, нежели твердости, а более всего поименованного — бездарности…
Королева была любима благодаря своим злоключениям куда больше, нежели за свои достоинства. Ее постоянно преследовали на глазах у всех, а страдания у особы ее сана заменяют великие добродетели. Всем хотелось верить, будто она наделена терпением, личину которого очень часто надевает безразличие. Словом, от нее ждали чудес, говаривали, что она их уже творит, ибо даже самые отъявленные ханжи позабыли ее былое кокетство…
Герцог Орлеанский хотел было заявить права не регентство, и состоявший у него на службе человек посеял тревогу в Сен-Жермене, явившись туда час спустя после смерти Короля с двумястами дворян, приведенных им из его владений». Однако с помощью Дома Короля людей герцога вытеснили, а его самого принудили удовлетвориться званием Правителя королевства — впрочем, вполне призрачным.
«Королева, найдя средство вынудить герцога д'Орлеана отказаться от власти, данной ему Королем в его декларации, предстала вместе с ним перед Парламентом. Эта Компания, главные члены которой были подкуплены Епископом Бове (капеллан Анны), пожаловала ей Регентство с абсолютным могуществом, вопреки последним намерениям Его Величества» (Д'Артаньян).
Регентский совет, назначенный Людовиком XIII, так и не стал реальностью. «Поскольку лица эти, будучи клевретами кардинала де Ришелье, пользовались общей ненавистью, они тотчас по смерти короля были осмеяны всеми лакеями во всех закоулках Сен-Жерменского дворца».
Начальный период регентства Анны Австрийской называют порой, «когда Королева никого не жаловала, а попросту никому ни в чем не отказывала… Все изгнанники были возвращены, все узники выпущены на свободу, все преступники оправданы, те, кто были отрешены от своих должностей, получили их обратно, всех осыпали милостями, отказа не было ни в чем.
Своему стороннику Бофору Анна обещала доверить воспитание своих сыновей — Людовика и Филиппа, но ему этого было мало. «Герцог де Бофор, всегда бывший сторонником Королевы и даже ее воздыхателем, забрал себе в голову, что будет править королевством, на что был способен менее, нежели его лакей. Епископ Бовезский, самый глупый из всех известных вам глупцов, сделался первым министром и в первый же день потребовал от голландцев, чтобы они, если желают сохранить союз с Францией, приняли католическую веру. Королева устыдилась своего шутовского правительства…
Месье (Гастон Орлеанский) мнил себя на особом положении; герцог Буйонский воображал, что ему со дня на день возвратят Седан… Парламент, избавленный от кардинала де Ришелье, воображал, будто с приходом министра, каждый день заверявшего палаты, что Королева намерена следовать их советам, настал золотой век».
Буйон так и не получил Седан, имевший статус принципата (княжества), однако, ссылаясь на прежнее владение им, добился княжеского достоинства.
Французы захватили Дюнкерк и два испанских укрепления в Тоскане. В Нидерландах испанская армия перешла к обороне. Взятие французами Рокруа 19 мая 1643 г. оказало особенное психологическое воздействие: был развенчан миф о непобедимости испанской пехоты. Героем битвы при Рокруа стал юный Луи де Бурбон.
Королева Анна в поисках надежного человека остановила выбор на Мазарини. Став первым министром, он сразу заставил удалиться от дел Шавиньи, которому был обязан карьерой, но по отношению к знати вел себя тише воды и ниже травы, так что многие были вполне удовлетворены его назначением. «На ступенях трона, откуда суровый и грозный Ришелье не столько правил смертными, сколько их сокрушал, появился преемник его, кроткий, благодушный, который ничего не желал, был в отчаянии, что его кардинальский сан не позволяет ему унизиться перед всеми так, как он того хотел бы, и появлялся на улице с двумя скромными лакеями на запятках своей кареты».
Гонди дает полностью отрицательную характеристику Мазарини: «Он пренебрегал верой. Он обещал все, ибо не имел намерения исполнять обещанное. Он не был ни кроток, ни жесток, ибо нс помнил ни благодеяний, ни оскорблений. Он часто предвидел зло, потому что часто испытывал страх, но не умел вовремя его исправить, потому что трусость брала в нем верх над осмотрительностью. Он был наделен умом, вкрадчивостью, веселостью, умением себя вести, но из-за всех этих достоинств выглядывала низкая его душонка, заметная настолько, что самые эти достоинства в минуты неудач выглядели смешными, а в пору наибольшего успеха продолжали казаться шарлатанством. Он остался мошенником и в должности министра, чего не случалось прежде ни с кем, и от этого мошенничества власть, хотя он начал править удачно и самовластно, оказалась ему не к лицу; к нему стали проникаться презрением, а это болезнь самая опасная для государства, ибо в этом случае зараза особенно легко и быстро перекидывается с головы на все тело».
Скромность, проявленная первоначально Мазарини, была истолкована многими как слабость, а удовлетворить всех было невозможно, несмотря на невиданную щедрость правительства. «Наконец, слабость Министра вскоре придала дерзости знатным особам, и в самое короткое время нашлось довольно значительное число их, потребовавших сделать себя принцами» (Д’Артаньян). «Герцог де Бофор, которого разум был много ниже посредственного, видя, что Королева подарила своей доверенностью кардинала Мазарини, впал в самый необузданный гнев. Он отверг щедрые знаки милости, предложенные ему Королевой, и в тщеславии своем выказывал свету все приметы оскорбленного любовника». Партия Бофора, сложившаяся осенью 1643 г. и известная как «Importants» («Высокомерные» или «Кичливые»), состояла «из четырех или пяти меланхоликов» — слово, которым в ту эпоху вежливо именовали людей не вполне нормальных. «Герцогу де Бофору не дано было великих замыслов, он не шел дальше намерений. Он наслушался разговоров «Кичливых» и отчасти усвоил их речь… У самого же герцога ум был скуден, тяжел и к тому же затуманен самодовольством… Он говорил и мыслил, как простонародье, кумиром которого он некоторое время был…».
Поссорившись с герцогом Орлеанским, Бофор стакнулся с герцогиней Шеврез, которой королева разрешила вернуться во Францию, но с которой вовсе не спешила сближаться. Бофор привлек к заговору своего родственника генерал-полковника швейцарской гвардии; к ним примкнул и экс-канцлер, мечтавший о посте первого министра. «Эта лига, названная Кабалой Вельмож, имела успех, весьма отличный от того, на какой надеялись заговорщики. Полагают, что их намерением было отделаться от Кардинала во что бы то ни стало, скорее убить его, чем потерпеть неудачу; но этот Министр, как-то прослышав об их заговоре, приказал арестовать герцога де Бофора, он был посажен в Венсенн» (Д'Артаньян). Арестовал заговорщика в Лувре Гито, капитан личной гвардии Королевы. «Все были поражены, когда герцога де Бофора заключили в тюрьму при дворе, где из темниц только что выпустили всех без изъятия…». Герцогиня де Шеврез вновь была выслана из Франции и отбыла в Испанию.
«Первый год Регентства прошел в этой манере; едва наступил 1644 год, как Его Преосвященство смог устроить так, чтобы остаться единственным Мэтром в делах Кабинета» (в частности, отправил герцога д'Орлеана командовать во Фландрию). (Д’Артаньян).
Д’АРТАНЬЯН И МИЛЕДИ
В своих мемуарах д’Артаньян уделяет значительное место женщине, которую он именует Миледи. Однако познакомился он с ней не на пути в Париж, как в романе Дюма, а спустя несколько лет, и вот при каких обстоятельствах.
Английский король Карл I Стюарт воевал в это время со своим парламентом. В июле 1643 г. его войска взяли Бристоль, в августе Карл осадил Глостер, но парламентским войскам удалось разблокировать город. Д’Артаньян находился тогда в Англии, сопровождая французское посольство графа д’Аркура при короле Карле. Вместе с другими французскими офицерами он упросил принца Руперта позволить участвовать в сражении. «Битва началась и была сперва достаточно упорной, но вскоре войска Парламента не устояли; мы одержали столь славную победу, что если бы Король пожелал приказать своим войскам маршировать на Лондон, то, по всей видимости, этот город сдался бы на любых условиях, какие ему угодно было бы ему навязать» (Д’Артаньян).
Однако Карлу помешали так поступить обстоятельства, неизвестные юному французу. В конце лета 1643 г. парламент поручил графу Манчестеру и Оливеру Кромвелю сформировать в восточных графствах новую армию из пуритан — ремесленников и йоменов; она стала наиболее боеспособной силой парламента, получив название «железнобоких». В июле 1644 г. близ Мар-стон-Мура кавалерийские полки Кромвеля наголову разбили отборную королевскую конницу, а затем, развернувшись, окружили находившуюся в центре пехоту. Впервые за всю войну парламентская армия имела такой успех в решающем сражении.
Бекингем
Д’Артаньян по возвращении во Францию был принят супругой Карла Стюарта Генриеттой Марией, которая спросила его, что он думает об Англии. «Я ответил ей без колебаний, хотя там было с ней двое или трое Англичан и даже четверо или пятеро Англичанок, чья красота заслуживала большей любезности, что я нашел Англию самой красивой страной в мире, но населенной столь дрянными людьми, что я всегда бы предпочел любое другое место жительства этому, когда бы даже пожелали дать мне это место среди медведей».