даже молекулярный и атомарный уровни исследования. Особенно отрадно то, что на основании проведенных исследований удалось удостовериться в корректности наблюдений, сделанных в обычном просвечивающем электронном микроскопе и правдоподобности выдвигаемых гипотез о надмолекулярной организации важнейших биополимеров клетки и структурно-химической организации биологических мембран.
Особо следует отметить, что подобную информацию испытуемые не могли знать ни из учебников, ни из популярной литературы. Специалист-морфолог вряд ли мог бы телепатически передать нужную информацию, так как некоторые детали, описанные и показанные на рисунках испытуемых, не были известны ни одному из них. Они идентифицированы позже; после инструментальных экспериментов. Кроме того, характеристики цвета, консистенции, изменчивости форм исключительно оригинальны.
Шулевский Н. Б
СОКРАТ КАК ВОПЛОЩЕНИЕ ВОПРОСА
Об авторе:
Шулевский Николай Борисович — доктор философских наук, профессор МГУ, автор работ «Философия как книга объективного знания», 2001 г., «Интеллектуализм и героизм как принципы метафизики», 2003 г., «Метафизика России и терроризм», 2004 г., многочисленных публикаций на тему о сущности духа, мысли, интеллекта.
(Окончание)
В философии (!) Сократа мы сталкиваемся с фундаментальной неопределенностью. Даже А. Ф. Лосев, сам А. Ф. Лосев, спрашивает: «Чему же все-таки учил Сократ? Гораздо легче ответить на вопрос, чему он не учил, а также на вопрос, как именно он учил».
Но ответ ученый, кажется, все же нашел: «Диалектика, и притом диалектика в ее положительном смысле, в ее постоянном искании объективной истины, — вот то новое, чем Сократ резко отличается и от старой натурфилософии, и от софистов». Ура! Тайна Сократа раскрыта. Сократ учил диалектике. А чему же тогда учила его диалектика? И вот ученый вынужден горько признать, что сократовская диалектика обманула через века даже и его: «Но поставленный нами выше вопрос о том, чему же, собственно говоря, учил Сократ, все же при помощи этой характеристики его метода не разрешается. <…> Сократ всегда старался добиться истины, это ясно; но что? именно для него было истиной, не вполне ясно и теперь».
Но если трудно ответить на вопрос, чему именно учил в своей диалектике Сократ, чем была для него истина, то может проще будет ответить на вопрос, а от чего именно он отучал людей? Увы, вопросно-ответная диалектика превращается здесь в вопросно-безответную.
Попробуем ее все же разговорить с помощью демона; ведь он существо тщеславное, болтливое и долго скрывать свои тайны не может.
У Сократа можно выделить три разнокачественных формы диалектики, о которых он сам сознательно размышляет.
1. Субъективная, методическая диалектика, ведающая искусством вопросно-ответного диалога, рассуждения, общения.
2. Формально-логическая диалектика, ведающая законами движения мысли в сфере родо-видовых соотношений понятий.
3. Именующая диалектика, ведающая законодательством в сфере имен вещей, существ, людей.
1. Главной является, конечно, субъективная диалектика, ставшая органом и места обитания демона Сократа. Философ разработал особую вопросно-ответную методику ведения рассуждений, назвав ее майевтикой — по аналогии с повивальным искусством своей матери. «А повивальное это искусство я и моя мать получили в удел от бога, она для женщин, я — для благородных». Он полагал, что подобно телесной беременности есть и душевная беременность мыслями, которые сами без помощи опытного врачевателя не могут появиться на свет. И вот это философское акушерство, которое с помощью искусно поставленных вопросов помогает якобы родиться мыслям, Сократ назвал диалектикой. Поэтому для него диалектиком является тот, кто «умеет ставить вопросы и давать ответы». Вот Сократ и пытался содействовать лицам, находящимся в «интересном» мысленном положении. С помощью своей методики Сократ мастерски втягивал людей в обсуждение проблем истины, справедливости, добродетели, красоты, блага и др. Но в результате обсуждений все оказывались в затруднениях: прежние знания разрушались, новые подлинные знания не достигались, новые сомнения обретались, а от скрытой издевательской иронии Сократа собеседники не спасались.
Но здесь возникает ряд малых вопросов. А те ли мысли он выпускал на свет или совсем не те? Каков критерий того, что родившаяся мысль здоровая и полноценная, а не больная? Но возникает один большой-большой вопрос. А не занимался наш диалектический акушер логическими абортами, убивая живые зародыши еще не родившихся мыслей? Ведь даже А. Ф. Лосеву и истории не известны ни одна мысль, ни один живой плод диалектического акушерства Сократа, но зато известно то, сколько он загубил мыслей, которые спокойно появились бы на свет без помощи этой акушерской диалектики!
Знакомясь с этой вопросно-ответной диалектикой в работе, нам впору или оцепенеть, или стать беснующимся корибантом, ибо колдовством, гипнозом нельзя дважды обмануть человека. Или же возмутиться и потребовать суда, как это сделали здравомыслящие греки. Обсуждая, например, проблему добродетели, Сократ в итоге приходит не просто к нулевому результату, а к отрицательным для разума последствиям. Добродетель — знание и она же не есть знание, ибо ей нельзя научиться; добродетель — истина, но и ложь может быть добродетелью, если используется во благо т. д. Вот как Сократ оправдывает свою философскую беспомощность, т. е. свою акушерскую диалектику. «Ведь не то, что я, путая других, сам ясно во всем разбираюсь, — я и сам путаюсь, и других запутываю. <…> И все-таки я хочу вместе с тобой поразмыслить и поискать, что она такое». Ну и акушер! Собирается принимать роды, он не знает ни того, есть ли плод или нет; не знает и как помочь роженице и вообще ничего в своем акушерстве не понимает, но предлагает поискать, где же ожидаемый плод может скрываться в организме? Господи! Упаси от такого акушера, который в поисках плода спокойно угробит его носителя! Хотя чего-то иного ожидать от такого мастера акушерской диалектики и не приходится.
Поразительно! Высшим плодом акушерской диалектики Сократа является всеобщая путаница, завлекающая в свои сети учителя и учеников. Но, может быть, какой-то позитив имеется хотя бы в том, что в жизни и познании нужно руководствоваться не знаниями, а принципом самого поиска знания. Но для этого нужно доказать, что ни наука, ни философия, ни религия, ни практика, ни мораль не способны научить нас мудрости и не могут избавить от глупости.
Как бы не так! Сократ не берется за такое доказательство, понимая, что чистое отрицание наличного знания и мудрости может привести только к невежеству и безумию. Отвергает он и поиск как принцип познания и жизни, заверяя, что как знающий, так и незнающий в равной мере не смогут и не станут искать. «Ни тот, кто знает, не станет искать; ведь он уже знает и ему нет нужды в поисках; ни тот, кто не знает; ведь он не знает, что именно надо искать».
Зачем же тогда затевать подобные рассуждения, заранее зная, что кроме всеобщей путаницы, искусственного запутывания ищущих и искомого, ничего иного и не может быть достигнуто? Кто же делает людей игрушкой неких чуждых сил, стоящих за пределами этих обсуждений?
Ведь очевидно, что если ищущие истину запутываются во лжи, то, значит, есть агент, субъект этой путаницы, заранее знающий, что этим искунам изначально полагается не истина, а ложь. Если в поисках истины все запутываются, значит, кто-то один обретает возможность выпутаться из лжи своего бытия, переложив ее на ищущих. Если все мы запутаемся в дебрях ничто, значит кто-то освобождается, выпутывается из сферы ничто и впутывается в дела бытия. А все демон-гепий Сократа; это его дело. С помощью диалектики проблема добра и зла принципиально неразрешима, ибо, если признать, что зло, ложь, невежество неотделимы от добра, истины, знания, тогда нужно признать, что и истинное знание добра невозможно без этих своих диалектических паразитов и нахлебников.
В диалектической двоице из этой ситуации выхода нет, и Сократ, не мудрствуя лукаво, возвращается на путь троицы жрецов и дедов. Жрецы учили, что элементарной основой для рассуждения о добродетели должна быть троица: «Бог — добро — истина»; эта троица и есть божественное начало в человеке, служащее основой его добродетелей, критерием различения добра и зла, критерием правильности его поведения. Но и греческие «деды» учили, что элементарной основой познания является троица. Пифагор часто говорил: «Узрите треугольник, и проблема на две трети решена… Все вещи состоят из трех». И в сфере познания есть «между мудростью и невежеством нечто среднее». Поэтому философы, находясь в «промежуточном положении между мудрецом и невеждой», как раз и занимаются проблемами, которые содержат в себе и вопросы, и частичные ответы на них. Философия троицы есть выход из тупиков диалектики, самозванно объявившей себя высшей мудростью. Только для адептов абортативной диалектики подобная философия хуже ничто.
Но участники акушерской диалектики Сократа не просто не нашли знаний о добре, не просто запутались и потеряли надежду найти его; они еще к тому же потеряли веру в свой разум и сознание, веру в то, что они собственными силами без помощи демона диалектики могут найти хоть какое-то знание.
Или вот еще один образец сократовской диалектики. Обсуждается вопрос о сути мужества, которое определяется и как воинская стойкость в бою, и как твердость характера в опасных обстоятельствах, и как безрассудный поступок во имя дружбы, и как благоразумие среди охваченной безумием среды, и как знание опасного и безопасного, и как бесстыдство в совершении порочных поступков. Сократ, даже не пытаясь обобщить, выявить общую константу во всем многообразии видов мужества, заявляет: «На самом деле мы все оказались в затруднении; как же можно остановить свой выб