В итоге диалектика Сократа оказалась не просто пустым, а зловредным учением, отрицающим возможность какого-либо определенного знания, переводя его в режим безответных вопросов. Сам Сократ утешался подсказкой своего демона: «Я знаю только то, что я ничего не знаю». Многие ученые мужи видят пользу от диалектики Сократа в том, что она разоблачает самомнения, мнимые знания, побуждая людей искать истину. Но так не бывает: сам Сократ заявил, что истину нельзя найти, не зная ее, ибо неизвестно искомое; но истину не нужно искать, если она уже известна.
Сократ здесь наводит тень на плетень. Человек правильно говорит, пишет, будучи не в состоянии в сей же миг вспомнить ц объяснить все правила грамматики, коими он пользуется. Акушерская диалектика Сократа сочтет его невеждой. Здравомыслящая же троица полагает, что если человек, подумает, поразмышляет, то он объяснит свою речь правилами грамматики. Точно так же, по зрелому размышлению троицы, человек определит и мужество, и добродетель и другие, неопределяемые с точки зрения диалектики понятия и ценности, ибо без них невозможна сама жизнь.
И диалектика здесь ничем не поможет, ибо, внушая нам непреодолимую противоположность и взаимозависимость знания и незнания, она делает знание зависимым не от предмета, а от незнания. Более того, диалектика навязывает нам абсурд, заявляя, что с ростом знания растет и объем незнаемого, хотя во всех известных нам случаях, ну, хотя бы из медицинской практики, ведомо, что рост знаний о болезни ведет к исцелению, а не к росту незнания о ней.
Кто диалектике роднее и ближе: жизнь или смерть? Диалектика Сократа, таким образом, представляет интересы не знания, не людей, не предметов, а демонов. Как бы ни трактовался демон Сократа, очевидно одно, что поводов для анонимности у него было предостаточно. Даже если принять его за некое неизвестное нам божество, то это все же божество некоей силы, враждебной жизни. Сократ не только вопрошал обо всем, критиковал все, диалектничал (философски сплетничал?) обо всем, но и весьма жестко, однозначно и догматично учил науке смерти, науке «ничтожества» ничто, если наука позволит использовать здесь термин «наука».
Именно Сократ твердо и безоговорочно заявил: «Те, кто подлинно предай философии, заняты, по сути вещей, только одним — умиранием и смертью». Сократ глубочайше обманулся, приняв точку зрения демона и смерти в качестве эталона оценки и ценности жизни. Люди и философия стремятся понять жизнь, ее смысл, и заняты только одним — как бы восстановить разорванную связь их с вечностью и бессмертием. Об этом гласят и прекрасные речи Диотимы в диалоге «Пир». «Рождение — это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена бессмертному существу… Любовь — это стремление и к бессмертию». Поэтому «каждое живое существо по природе своей заботится о своем потомстве. Бессмертия ради сопутствует всему на свете рачительная эта любовь». Большинство людей надеется «деторождением приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена».
Видимо, даже сам демон Сократа был очарован этими речами жрицы и не смог изменить направление беседы в сторону прославления смерти. Можно привести по данному вопросу для контраста суждения Эпикура и Гегеля. Эпикур говорил: «Смерть… нас совершенно не касается. Ибо пока мы существуем, смерти нет; а когда существует смерть, тогда нас нет. Смерть, следовательно, не имеет никакого касательства ни к живым, ни к мертвым». Гегель высоко оценил данную мысль своего философского антагониста: «Это — остроумная мысль, отгоняющая от нас страх. Голого лишения, каковой является смерть, не следует примешивать в чувство жизни, которое положительно, и незачем мучить самого себя этой мыслью». Точку в этом вопросе поставил Б. Спиноза: «Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни». Свободным человеком движут мысли жизни, а не смерти. И вообще, мыслить можно лишь о жизни, ибо смерть не может стать объектом мысли. Попытки мыслить смерть на деле ведут к иному: не человек мыслит о смерти, а смерть обезмысливает и обессмысливает человека. О смерти можно мыслить лишь посредством ее же оружия — посредством тотального отрицания. Так был ли Сократ действительно свободным мыслителем? Или же он добровольно предоставил демону полную свободу, дабы тот нормально смог его обезмыслить и обессмыслить?
Действительно, здоровые люди и философия постоянно заняты жизнью и вечностью, а умиранием и смертью постоянно заняты смерть и демоны ничто; они же постоянно занимаются теми людьми и философами, которые небрежно относятся к жизни, разуму, мудрости. Поэтому жизнь и философия отворачиваются от подобных людей, и они становятся слугами диалектики, с помощью которой служат ничто и демонам. А для демонов закон здесь таков: чем хуже жизнь, тем лучше смерть. Чем хуже относится человек к своей и чужой жизни, чем хуже он понимает философию, тем лучше он подходит для демонических проектов ничто, приготавливая с помощью диалектики места новым генерациям демонов. По заветам сократовского демона, совершенными людьми должны быть философствующие самоубийцы, избавляющие демонов от их кровавой службы. Парадоксально, но Сократ на века стал образцом такого антропологического совершенства, достигнутого с помощью абортативной диалектики демона: Ибо все это псевдофилософское очарование смертью скрепляется печатью диалектики, заклинающей, что как смерти нет без жизни, так и жизнь невозможна без смерти. Хотя смерть и невозможна без жизни, но жизнь возможна без своего черного бесплотного двойника в вечности. Есть у человека стремление к бессмертию, а к безжизнию нет; поэтому демоны вовсю стараются воспитать у человека и такую «привычку».
Поэтому мировоззрение Сократа глубоко двойственно, противоречиво, диалектично и трагично. Есть у него диалектическая философия, созданная в соавторстве с демоном и учащая искусству умирать. Ее девиз гласит: «Я знаю только то, что я ничего не знаю!». А демон, ведая о таком полном незнании, дает человеку философию умирания и смерти.
Но есть у Сократа и светлая философия, вдохновленная триумвиратом высших миротворных сил: «Мудрость — бытие — разум» и учащая человека противостоять акушерской диалектике ничто. Ее девизом стало изречение дельфийского оракула, гласящее: «Познай самого себя!». Внутренний смысл этого девиза означает: познать самого себя возможно лишь путем познания разума как самого важного и определяющего качества человека. А познав суть разума, мы, наконец, обретем и знание в самих себе и самих себя в знании. Редкий случай, когда Сократ, спрашивая, сам же и отвечает: «Ведь что такое знать? Приобрести знание и уже его не терять». Другими словами, обретение знания есть обретение истины, а обретение истины есть обретение человеком своей частицы вечности. Нетеряемое знание и есть та частица вечности, которую человек может обрести с помощью разума и познания, а не с помощью акушерской диалектики демона. Принцип «Познай самого себя!» требует осознать себя как живую и разумную частицу вечности.
Но демон заслонил своими темными диалектическими крыльями эту светлую сторону сократовской философии, которая в полной мере воссияла в мудрости Платона и Аристотеля.
Древнегреческое правосудие не случайно и не ошибочно осудило Сократа. Поэтому в процессе Сократа нужно различать конкретно-исторический, социально-политический и личностный контекст конфликта философа со своим полисом и символическую, метафизическую сущность данного конфликта.
Сам Сократ в своей речи на суде выделял своих давнишних анонимных обвинителей, не приемлющих философский образ его мысли, восстанавливающих против него народ и толпу, и теперешних обвинителей, выдвигающих против него мелкие и поверхностные наветы. Сократ чувствовал, что речь на суде идет не только о споре людей с людьми, но и людей с чем-то нечеловеческим, темным, использующим людей как орудия клеветы, лжи и слухов. Но Сократ так и не понял, почему это античеловеческое ничто всегда гак интересовалось его жизнью и мыслями.
Да, Сократа осудили афинские граждане. Но его осудил голосами тех же самых граждан и демон ничто после выполнения Сократом своей главной задачи — создания вопросно-безответной диалектики. Именно наукообразная методология диалектики вклинивала ничто и смерть в самые глубины мысли и жизни, превращая неопределенность и бесформенность их отрицательных побуждений в интересные и привлекательные образы жизни.
Но почему же демонические силы ничто решили погубить Сократа — своего лучшего, талантливейшего и вернейшего слугу? Вот именно: по причине этой самой талантливости. Сократ вполне мог — особенно после его возможного оправдания — осознать коварную роль своего демона как агента тьмы и смерти и заняться его разоблачением, столь же впечатлительным, как и его рекламной диалектикой. А этого никак нельзя было допустить!
Мировоззрение древних греков было оптимистическим, жизнеутверждающим; оно опиралось на доверие к бытию, жизни и разуму как их высшему проявлению. Бытие понималось и признавалось единым, абсолютным, всеобъемлющим основанием Космоса и человеческой жизни. Символически бытие изображалось в виде шара, состоящего из множества прекрасно сплетенных венцов. Высший декрет этого бытия провозгласил Парменид — первый выразитель исчезающего ныне европейского духа:
Быть или вовсе не быть —
вот здесь разрешенье вопроса.
Есть бытие, а небытия вовсе нету:
Здесь достоверности путь,
и к истине он приближает.
Более определенно бытие определяется через мысль и слово.
Одно и то же есть мысль и бытие.
Слово и мысль бытием должны быть.
В классической форме античное понимание соотношения бытия и ничто выразил Платон, утверждая, «что небытие само по себе ни произнести правильно невозможно, ни выразить его, ни мыслить и что оно непостижимо, необъяснимо, невыразимо и лишено смысла». В этой протонаучной картине мира ничто не имеет ни малейшего самостоятельного значения, выступая как паразитическое, ложное, зависимое состояние опять-таки бытия; ничто — это тень бытия, вещей, а смерть — это царство тьмы, где находятся уже тени теней. Ничто, небытие выносились здесь за скобки бытия.