12 мая, когда, окончив отрывку траншей и пообедав, люди, как обычно, отправились на занятия, мне доложили, что к штабу приближается машина командарма. Я вышел встретить генерала.
— Ну, как живется, как командуется на новом месте? — спросил Юшкевич, выслушав мой доклад. — На занятиях народ? Это хорошо, что боевую подготовку не забываешь. Работы работами, а скоро наступление начнется. Ну, показывай, как учеба идет.
Мы сели в машину. Немного проехав, свернули в просеку. Здесь я предложил:
— Давайте, товарищ генерал, оставим машину и дальше пойдем пешком. Тут недалеко — с километр.
— Ладно, — согласился Юшкевич. — Прогуляться не вредно.
День выдался солнечный, теплый. В траве отчаянно стрекотали кузнечики. В гуще ветвей о чем-то переговаривались птицы, далекая кукушка кому-то отсчитывала года. Иногда над нашими головами слышался шелест крыльев. Невдалеке за деревьями поблескивала вода, обманчиво-зовущая, но еще по-весеннему студеная.
— Рано купаться, а тянет, — произнес я.
— Купаться? — переспросил Юшкевич. — Это хорошо, что тянет и что можно. А мне и не хочется и нельзя. Здоровье…
Помолчав немного, он спокойно и доброжелательно заговорил о делах. Настороженная собранность, охватившая меня вначале, растаяла. Как не похож был этот Юшкевич — рассудительный, выдержанный, спокойный, на того, что встретил меня в день прибытия и какого я, признаться, ожидал увидеть вновь.
Мы вышли на опушку и заметили в низине окопавшиеся цепи.
— Посмотрим отсюда, — сказал командарм. — Обзор хороший.
Вскоре вверх взвились красные ракеты, ударили орудия. «Ур-р-р-а-аа!» донеслось до нас. Бойцы выскочили из окопов и устремились вперед.
Через некоторое время командиры батальонов вернули их на места и сделали ротным какие-то замечания. Затем все повторилось снова.
Понаблюдав за всем этим, Юшкевич вдруг распорядился:
— Шатилов! К семнадцатому мая организуй показное учение для командиров дивизий и полков. Тема — «Наступление на подготовленную оборону противника». Подумай над тактическим фоном, над мишенной обстановкой чтобы условностей поменьше было. Не забудь приказать, чтобы вон у того склона цели поставили, падающие. И артподготовочку как следует изобрази. Понял?
— Так точно!
— Ну вот и порядок. Неплохо у вас идут дела, неплохо. Просто хорошо. Я пойду, Шатилов, не сопровождай.
Командарм пожал мне руку и повернулся к лесу. Следом двинулись сопровождавшие его офицеры. Я подозвал лейтенанта и велел ему проводить генерала до машины — как-никак, а место это для командующего малознакомо. Потом пригласил командира 469-го полка Николая Николаевича Балынина и сказал ему:
— Товарищ полковник, семнадцатого мая мы должны провести показное тактическое учение с боевой стрельбой.
Для командиров полков и дивизий. Подготовьте к этому батальон своего полка.
— Слушаюсь! — расправил плечи Балынин. — Майор Колтунов у нас хороший комбат. Он оправдает доверие.
Начальник артиллерии полка капитан Николай Петрович Захаров получил приказание проводить артподготовку на занятиях такой же длительности, как и в реальных боевых условиях. Только снарядов выделялось в десять раз меньше. Начиналась она залпами орудий и «катюш». Потом стрельба стихала и, когда отведенное артиллеристам время близилось к концу, возобновлялась с прежней силой.
Вначале учения проходили не очень организованно. Допускалось немало ошибок. Бойцы еще побаивались близко подходить к разрывам своих снарядов. Метнув гранату, они медлили с броском вперед. Пришлось повторять весь «бой» и раз, и другой, и третий. Наконец, на четвертый день Василий Иванович Колтунов сказал, вытирая со лба пот: «Все. Лучше некуда».
Мы узнали, что на учениях будет присутствовать командующий фронтом генерал армии Андрей Иванович Еременко. Это, признаться, внесло некоторую нервозность. Командующий слыл человеком крутого нрава. Его побаивались, но, за исключением, быть может, немногих, уважали. Я решил, что главное — не поддаваться ненужному волнению, оставаться самим собой и не терять уверенности. Все будет хорошо, потому что подготовка была основательной.
Начало учений назначалось на 10 часов утра. Но почти все командиры дивизий и полков собрались к девяти. Подъехал новый командир корпуса полковник Семен Никифорович Переверткин. Я знал его. До этого он командовал 207-й стрелковой дивизией. Мы с ним были примерно одного возраста, однако выглядел Семен Никифорович несколько старше. Вслед за Переверткиным прибыл Юшкевич. Все торопились, зная, что командующий фронтом имеет привычку появляться раньше назначенного срока.
Наконец послышался шум «газика», и на дороге, ведущей к высотке, где находились все приглашенные, показалась машина командующего. Встретив Еременко, я представился ему и доложил о готовности начинать. Андрей Иванович, видно, был в хорошем настроении. Он сердечно поздоровался с каждым генералом я офицером. Потом обернулся ко мне:
— Так у вас все готово?
— Так точно. Разрешите?.. Есть!
Сняв телефонную трубку, я вызвал командира полка и передал:
— Сверьте время. У меня девять пятьдесят ровно. Начинайте, Балынин.
Через несколько минут в небо взвились красные ракеты. Грянули артиллерийские залпы. С нарастающим ревом понеслись реактивные снаряды. Командиры подняли к глазам бинокли.
Когда артподготовка закончилась, над брустверами мелькнули зеленые фигуры и ринулись вперед. Пробежав метров двадцать пять, они перешли на ускоренный шаг. В этот момент снова загремела артиллерия. Перед бойцами выросла стена огня. Наступил критический момент: дрогнут люди, начнут отставать от катящегося вперед вала — и учение можно считать наполовину сорванным.
Я с волнением наблюдал за происходящим на поле и про себя повторял: «Не отстаньте, родимые, не отстаньте!»
Солдаты двигались, не сбавляя темпа. На ходу они вскидывали автоматы и ручные пулеметы. Мне было видно — часть мишеней опрокинулась. Потом в ход пошли боевые гранаты. Посланные меткими и сильными бросками, они достигали траншеи и взрывались там. Не дожидаясь, пока рассеется дым, люди устремлялись вперед.
«Здорово, — думал я. — Никакой заминки! Вот бы так в настоящем бою!»
Батальон, не задерживаясь, все дальше продвигался в глубь обозначенной на местности обороны «противника».
Я опустил бинокль. По отдельным репликам и жестам окружающих было ясно, что учение произвело на них хорошее впечатление. Теперь оставалось ждать, что скажет командующий фронтом на разборе.
Подведение итогов учения состоялось тут же, на высотке. Настроение у Еременко не испортилось — он, как и вначале, улыбался, шутил. Из этого я сделал вывод, что «бой», продемонстрированный батальоном Колтунова, ему понравился.
Когда Андрей Иванович начал говорить, я все же был и удивлен и смущен — уж очень лестные слова произнес он в адрес нашей дивизии.
— Учитесь, мотайте себе на ус, товарищи, — сказал он, обращаясь ко всем. — Так вот и надо действовать в боевых условиях. И я вижу, что сто пятидесятая именно так и будет воевать. Учение хоть и показное, да без показухи. Чувствуется, что люди дисциплинированны, обучены, а боевое управление на высоте. Спасибо, Шатилов, — обернулся он ко мне. — Получишь сто наручных часов — для отличившихся бойцов и командиров.
Потом Еременко спросил Юшкевича:
— Сколько у вас в резерве солдат и сержантов?
— Тысяча восемьсот человек.
— Передайте их сто пятидесятой дивизии.
— Есть!
— А у нас в резерве сколько? — обратился он к сопровождавшему его полковнику из штаба фронта.
— Две с половиной — три тысячи.
— Тоже передать Шатилову.
Такой итог разбора был для меня приятнее любой, самой горячей похвалы.
Командующий фронтом уехал, но Юшкевич не торопился отпустить нас. Стоя на склоне и поглядывая на нас снизу вверх, он сердито заговорил:
— Учение учением. Что хорошо, то хорошо. Но успех одной дивизии не оправдывает серьезных упущений в службе войск, которые еще имеют место в нашей армии. — И командарм принялся рассказывать о недостатках, вскрытых в одном из полков, где были допущены грубые нарушения в полевой службе.
Закончив, он подошел ко мне:
— Ну, Шатилов, и от моего имени спасибо. Не подвел. Бывай здоров, — и крепко пожал мне руку.
Конец затишью
На следующее утро, когда я, сидя в своей землянке, пил крепкий чай, мой ординарец Горошков приоткрыл дверь и доложил:
— Товарищ командир, к вам полковник пришел.
— Наш?
— Нет.
— Ну, зови.
Через порог перешагнул невысокий, коренастый офицер. На его округлом лице тревожно поблескивали темные глаза.
— Товарищ командир дивизии, — произнес он подрагивающим голосом с заметным украинским акцентом. — Прибыл в ваше распоряжение на должность командира семьсот пятьдесят шестого стрелкового полка!
— А вы не ошиблись? Этим полком командует полковник Житков.
— Никак нет, не ошибся. Командующий приказал поменять меня с товарищем Житковым местами. Вот предписание…
— Ладно, — сказал я без особого восторга. Житков считался у нас лучшим, самым сильным командиром полка, а прибывший на его место офицер как раз вчера на разборе был подвергнут критике за упущения в полевой службе. Садитесь-ка чаю попить.
— Нет, товарищ командир дивизии, разрешите сначала доложить, за что я отстранен…
— Не надо. С меня хватит того, что я уже знаю. И давайте условимся: о том, что было, — забудем. Как будто ничего и не было. И я вам никогда ни о чем не напомню, если вы сами не дадите для этого повода.
Несколько мгновений офицер молчал, силясь подавить улыбку, а потом радостно отчеканил:
— Разрешите мне в полк бежать?..
Чувствовалось, что он тронут оказанным ему приемом и что в недостатке рвения его, видимо, не придется упрекать.
Позже я узнал, что на командной должности он недавно. С непривычки дела у него шли неважно. Его, как я понял, преследовала боязнь показаться недостаточно исполнительным и расторопным. А это порождало поспешность, которая, не опираясь на достаточный командирский опыт, служила причиной различных просчетов и промахов.