Знание — сила. Фантастика (2006-2010) — страница 2 из 4

№ 1

Игорь ПронинРусская идея

Россию придумали четыре Еврея: Левитан, Левитан, Шишкин и Тредиаковский.

Дмитрий Горчев

1

На столе имелись табличка с именем «Аллен Мозес Бечик» и календарь за прошлый, 2053 год. Когда-то в детстве Рэй очень любил фильмы про близорукого тощего еврея из Нью-Йорка по фамилии Аллен, но Бечик на него совершенно не походил. Довольно рослый, весь какой-то налитой силой, здоровым жирком, да и рожа, как у сержанта морской пехоты. Только белая.

— Увольнение, увольнение… — Аллен Мозес Бечик, сотрудник «Все ОК! Инк.», просматривал на невидимом Рэю экране досье клиента. — Развод.

Жена вас, конечно, с общим имуществом здорово надула. Тут не написано… Вы с детьми контакт поддерживаете?

— Они не… Люсия восстановила их против меня.

— Ага! Это далось ей легко, я полагаю. Дети, кажется, не слишком в вас нуждаются — что им может дать такой отец? На пособие подарков не купишь, а в остальном… Им сейчас и матери-то необходимы только пока сиську сосут, а потом — все, дай денег и скройся за углом. Тем не менее устраиваться на работу вам смысла особого нет. Хорошо оплачиваемой должности мы вам не найдем, а, учитывая, сколько положено по суду перечислять семье… проще остаться на пособии. Но, знаете, мистер Томпсон, не такой уж вы и неудачник. Спросите: почему? Потому что ваша бывшая не выскочила за адвоката, ха-ха-ха!

— Потому что это не анекдот, а моя жизнь, — Рэй старался сохранить спокойствие. — Кроме того, ее адвокатом оказалась лесбиянка. Смешно?

— Ну… так. Обычное дело, в общем-то. Но… А Люсия? Она тоже? — заинтересовался Бечик.

— Не знаю. Все возможно.

— Так… — Бечик довольно весело хрюкнул в свой экран. — И еще одно увольнение, уже после развода. Причина: игнорирование корпоративных интересов. Не складывалось у вас с работодателями! Дальше не так уж интересно… — Бечик пощелкал мышкой, повздыхал. — Мистер Томпсон, как вы сами думаете: в какой момент ваша жизнь пошла под откос?

— Не знаю! — Рэй пожал плечами. — Много ошибок. Женитьба хотя бы… Ну и, наверное, мне не стоило начинать карьеру в финансовой области. Я, вообще-то, увлекался историей. Филологом мог бы стать или…

— Этого дерьма тут знаете, сколько перебывало? Сидели на вашем месте и выли, — перебил его Бечик. — Выли, что еще до колледжа выбрали не ту дорожку, грозились даже пристрелить родителей. Неверно их воспитали, видите ли. Не на те ценности сориентировали. Филологи, историки… Неудачники! К среднему возрасту они это понимают и ищут виноватых. Кстати, вы с родителями видитесь?

— Они уже давно в Айове, в пенсионном городке. Я им и раньше не был сильно нужен, а сейчас только расстраиваю. Ведь я тоже неудачник.

Аллен Бечик фыркнул и снова уткнулся в экран. Не слишком тактичный мужик, а с другой стороны — кто еще сюда пойдет работать? Иммигрант, скорее всего, вот и выговор чересчур правильный. Рэй открыл было рот, но забыл, что хотел сказать — Бечик замолотил по клавишам, чему-то усмехаясь. Пауза, Бечик всматривается в экран, чему-то ухмыляясь, и снова бьет, шевеля толстыми губами. Болтает с кем-то в текстовом режиме, мерзавец!

— Простите, но время нашей встречи ограничено, — заметил Рэй как можно спокойнее.

— Да, конечно, время счет любит! — Бечик, не глядя, ткнул пальцем в стоящий возле таблички таймер, едва не свалив его на пол. — Не волнуйтесь, я трачу ваше время только на вас.

Клиент глубоко вдохнул и как можно медленнее, на счет, выпустил воздух. «Все ОК! Инк.» — один из клопов, присосавшихся к социальному бюджету. Вместо того чтобы хоть на цент повысить пособия, правительство финансирует вот таких молодчиков. Якобы они помогают безработным найти новое место в жизни, социально и экономически адаптироваться к новым условиям. Чушь! Мало своих кровососов, так еще едут со всех сторон — и не на фабрику устроятся, не в армию или полицию, нет! Они уже сидят в кабинетах и рассказывают американцам, как им жить. Рассказывают, посмеиваясь, лезут жирными пальцами в чужую жизнь… Еврей, конечно! Такой откуда бы ни приехал, где бы ни оказался, везде найдет «земляков», а они уж позаботятся, устроят своего. Нехорошо так думать, конечно, неполиткорректно, но ведь правда — евреи всегда стоят только за своих. В синагоге все дела решают. А потом рассылают чужакам талоны, дающие право потерять полчаса времени, разглядывая толстую морду хозяина кабинета, и имеют за это «гешефт», или как там… это называется «консультация». Рэй назвал бы это иначе. Он назвал бы это…

— Я трачу ваше время на вас, — повторил Бечик, наконец отрываясь от экрана. — На вас и только на вас! Я хочу вам помочь и консультируюсь с коллегами на ходу. А цинизм простите, я ведь каждый день по восемь часов слушаю потерпевших жизнекрушение. Слушаю, чтобы понять. Поймите и вы: мы — не контора по трудоустройству, мы не предлагаем людям переквалифицироваться в больничных сиделок. Моя задача вернуть вас к жизни в широком смысле.

— Да что вы говорите! — Клиент вложил в слова столько сарказма, сколько сумел.

— Конечно, это не всегда возможно. Чаще всего, невозможно. Люди сами не хотят… Хотят лелеять свои несчастья, ненавидеть родителей и так далее. Хотят, чтобы их выслушали — и все. Ну, денег еще хотят, конечно. Только их у нас нет… Почти или, скажем, не для всех. В любом случае — деньги надо зарабатывать самому. И ведь иногда можно получить пусть неожиданное, но удивительное предложение! Если повезет, конечно. Только человек должен быть готов. Подходящий должен быть человек… Но давайте поговорим о вас! Почему рухнула ваша карьера? Потому, что вам была не интересна игра, в которую там играли, в этих корпорациях. Они подсиживали друг друга, с азартом интриговали, верно? Составляли партии, делили кресла. А вы этим заниматься не стали.

— Это противно… — вынужденно согласился Рэй. — Я был готов работать, просто работать. Но требовалось, видимо, иное…

— Да, конечно! Страна и весь мир катятся к чертям, потому что даже тем, кто работать хочет, этого просто не дают! Слова «честь», «порядочность», «взаимовыручка» — все забыто. Но факт есть факт: такие хорошие деньги не платят, не могут платить за «просто работу». Всегда есть что-то еще, некие осложняющие жизнь моменты, — усмехнулся Бечик. — Н-да, ваш случай не редкость, мягко говоря. Что поделаешь, подковерные игры лучше всего удаются стервозным, но неудовлетворенным женщинам и… ненатуралам. Явным или латентным. Надеюсь, вы никому не передадите моих не слишком приличных для гражданина великой свободной страны слов? А вы просто хотели работать, получать немалые деньги, карьерно расти по заслугам перед фирмой, купить наконец дом на побережье и удить там рыбу в кругу семьи по уикэндам. Такое веселенькое воскресное кино, верно?

Рэй промолчал, выразительно посмотрев на таймер.

— Каковы ваши жизненные ценности? — не смутился Бечик. — Рыбалка, дом у океана — а что еще?

— Виски. Но только не та дрянь, что теперь могу себе позволить на пособие, я не алкоголик. И не надо мне объяснять, что я должен свои ценности изменить и с наслаждением спиться суррогатами.

— И не собираюсь! Итак, дорогой виски. А может, и коньяк, и еще что-нибудь? А как вы, Рэй, относитесь к красивым женщинам? А машины любите бюджетные или хорошие? Красивые, мощные машины… Что молчите?

— Я обязан отвечать на дурацкие вопросы, мистер Бечик?

Бечик зафыркал, навалился на стол.

— Рэй, это моя работа. Мне ведь из вашего досье уже известно, что вы любите. Хорошие вещи… Проклятие честного человека: любить хорошие, дорогие вещи. Честный человек должен любить что-нибудь дешевенькое, простое. А лучше ему не иметь вкуса вовсе, ха-ха! А вы честный человек, Рэй. Честный тридцатипятилетний человек, вполне еще здоровый. Ну, почти… И чем закончили? А вы ведь уже закончили в свои тридцать пять! Нищее пособие, холостяцкий кондоминиум, полный тараканов и нелегалов, черный список у работодателей. Американская экономика в вас не нуждается. А вам хочется хороших вещей, океанской рыбалки… Между тем жизнь прошла, не успев и начаться.

— Красиво выражаетесь, я вам безумно благодарен. Да, я неудачник. Я сюда пришел, чтобы это услышать?

— Не совсем. Одну минуту…

Аллен Бечик снова прильнул к невидимому Рэю экрану, застучал по клавишам. Даже запел.

— Ла-ла, ла-ла, ла-ла… Lovite mig udachi… Pust' neudach'nik plachet! Pust' neudach'nik… plachet…

— А-а! Так я сюда приехал итальянские оперы слушать?

— Нет-нет. Нет, уважаемый Джеймс Бонд. — Бечик не отрывался от компьютера. — Вы ведь Бонд? По потребностям, я имею в виду. Напитки, женщины, машины. А вот убивать врагов, лежать в пыточном кресле, летать в космос — это не ваше. Хотя все остальное… Ну, давайте перейдем к делу.

Он откатился на кресле чуть в сторону, открыл нижний ящик офисной тумбочки и вытащил пачку денег. Настоящую толстую пачку настоящих наличных денег.

— Вот! — Бечик хлопнул пачкой о столешницу. — Вот, что вам нужно больше всего, Рэй, вот ваши ценности. Деньги. Вы — настоящий американец, каких больше уже почти и не делают. Вы хотите денег и знаете, на что их потратить. Увы, в стране стало многовато ублюдков, для которых деньги не так уж важны, они лишь средство для унижения других. Им приятнее унизить ближнего, чем заработать, а еще лучше — придушить этого ближнего. Совсем. Вот тогда день прожит не зря! Это и называется в наши дни «здоровая конкуренция». Поэтому как бы вы хорошо ни работали, какие бы золотые яйца ни несли, конец один. Пособие, почти сожранное инфляцией… Знаете, в мире есть куча мест, где вы с этим пособием могли бы сильно повысить свой жизненный стандарт. Две проблемы: во-первых, у вас нет денег на билет, во-вторых, вас там сразу же зарежут. Вы — американец. По определению, вредный и беззащитный. Скверный имидж для нации, не находите? А как сами относитесь к нашей великой стране?

— Дерьмо с великим прошлым. — Рэй не отрывал взгляда от купюр. — Это что, деньги от китайской разведки? Я должен убить президента?

— Нет, это деньги русской мафии, — очень серьезно ответил Бечик.

— Все деньги русской мафии?

— Не смешно. Здесь десять тысяч. За красивые глаза, Рэй. За включение счетчика. За то, чтобы вы выслушали предложение.

— Ха! — Томпсон закатил глаза, сморщился. Ну что за идиотизм? — Что за идиотизм, Аллен?! Мы не в двадцатом веке, никакой русской мафии не существует! Или вы старых сериалов насмотрелись, как этот огрызок империи величиной с Техас собирается мир захватить?

— Не существует — и прекрасно! — не дрогнул Бечик. — Настоящий атеист никогда не откажется заключить сделку с дьяволом, особенно несуществующим, особенно за хорошие деньги. Деньги будут хорошие.

— И что?! — Рэй вскочил, не желая больше терпеть издевательств. — Я должен продавать дурь в детском садике или печатать доллары в сортире?

— Вы должны написать книгу. Книгу о русской мафии. Очень примерный краткий текст вам дадут, но придется его творчески переработать, переписать под себя. Под такого парня, как вы: белого, англосакса, этнического протестанта, средних лет, с приличным образованием и потерянным семейным счастьем, разочарованного во всем. Эдакого лоха! Вы сможете, мы вас очень хорошо изучили. Вы действительно увлекались историей, пробовали писать… Стихи даже… Короче говоря, покопаетесь в интернете, соберете под себя информацию, и все получится. Только не отступайте от основных тезисов, которые получите. Кстати говоря, обязательно выучите русский — не то чтобы в совершенстве, но… В общем, чтобы уметь что-нибудь к случаю сказать. Вот вам и история, вот вам и филология — все то, чего вы хотели в детстве. Время есть, на карманные расходы будете получать регулярно. Основная плата — гонорары и все остальное, связанное непосредственно с книгой.

— Кому она нужна?

— Не волнуйтесь, будет нужна. Пиар — штука нехитрая, хотя и затратная, — усмехнулся Бечик. — Не ваша забота. Скажем так: будут тиражи, интервью, заказы на статьи, продажа прав на документальные — сначала! — фильмы. Вы откроете новую тему для видео-бизнеса! Придется попотеть, но хватит и на хорошие вещи, и дети изменят к вам свое отношение, увидев по телевидению. Хорошо справитесь — будет еще книга, сценарии. Раскрутка проекта — это уже наше дело, от вас требуется время и американский взгляд. Истинно американский взгляд. Взгляд патриота, потомка тех, кто построил эту страну. Его услышат не только белые протестанты, уж будьте уверены.

— Бред какой-то. Вы всем делаете такие предложения?

— Не идиотничайте. Конечно, всем остальным я предлагаю изменить взгляд на жизнь, меньше пить и развивать позитивное мышление. Сосу деньги из американского бюджета. Вам просто повезло, Рэй, поймите! За цвет кожи, происхождение, родословную — за то, что в наше время не стоит ни цента, вам предлагают реальные деньги и перспективную работу!

— Почему?..

— Потому что вы нам нужны. Но вы такой не один, имейте в виду…

Таймер пискнул и показал нули.

— Идите, Рэй, у меня еще три клиента сегодня. Три обычных клиента. Контакты мои есть на карточке, когда согласитесь — сообщите. Мой е-мэйл у вас имеется, хотя в подробности вдаваться ни к чему. Просто напишите: «Да».

Томпсон повернулся к двери.

— Вы забыли.

Пачка с трудом влезла в карман. Как это по-русски: замусоленные, истрепанные банкноты.

2

Вечером Рэй пил хороший виски, курил сигару и слушал басы пополам с визгом, пробивавшиеся сквозь стену от соседей. В интернете он нашел довольно много интересного о русских, но ничего такого, что могло бы сойти за информационную бомбу. С другой стороны, сейчас не время для бомб. Деньги решают, что будет модно. С какой-то точки зрения Бечик прав…

— Связи с организованной преступностью до добра не доводят! — сказал Рэй сам себе, чтобы услышать, как звучат эти слова. Вышло смешно. — Зато честная жизнь довела меня до полного ничтожества…

Он представил, как вытянутся рожи у бывших сослуживцев. Они теперь начальники отделов, а некоторые, особо подлые, даже управлений. И вот — лузер Рэй Томпсон на экране. Писатель! Исследователь! Человек, упавший на самое дно, но сумевший подняться. «Американская мечта жива! Он увлекся историей русской преступности и нашел себя! Он смело касается самых острых и опасных тем нашего времени!»

Так Рэй и уснул в кресле. Хорошо еще, сигара потухла раньше. А утром проснулся и обнаружил, что перед тем как уснуть, успел послать Аллену Бечику письмо с одним словом: «Да!»

3

Рэю Томпсону пришлось хорошенько потрудиться. Хорошенько — учитывая, что он от этого порядком отвык за время посиживания на пособии. А в общем-то, все просто, хоть и трудоемко: ползаешь по интернету, собираешь информацию и потихонечку наращиваешь кости на тот скелет из «тезисов», что выдал Бечик. Тезисы не то чтобы глупы, но… несколько необычны. Например, требовалось обратить особое внимание на засилье русских в шоу-бизнесе, в Голливуде, в масс-медиа.

«Какого черта? — писал Рэй своему куратору. — Аллен, это чушь! Там русских практически нет, откуда я возьму «засилье»?»

«Копай глубже, кидай дальше! — тут же отзывался Бечик. — Еще, кстати, обрати внимание на политику… Ну, это на закуску, в последней главе. А в остальном — домысли, Рэй! Тебе, как потомку пионеров, отцов-основателей и все такое, неужели не обидно, что в газетах, на телевидении, в Голливуде и прочая всем заправляют совсем не те, кого можно назвать настоящими американцами? Копай! И ты найдешь русский след. Смотри биографии, родословные».

«При чем тут русский след?! Я скорее еврейский след тут нарою по полной программе! А от России у них осталась лишь география предков: Одесса, Будапешт, Бобруйск какой-то…»

«Не будь идиотом! У тебя есть задача? Выполни ее, Рэй! Просто выполни. Евреи вечно связаны с русскими, уж мне ли не знать… Копай! Иной только называется евреем, а приглядишься — русский! Кстати, я скоро отправлю интереснейший файл, он тебе поможет».

«По истории или по родословным?»

«По русским обычаям. Там куча интересного! Ты знаешь, как становятся русскими? В чем сакральная сущность погромов? Что такое «три великие жидкости»? Рэй, обязательно вставь все в книгу, только размажь по тексту, чтобы хорошо смотрелось. И не путай: утром принимают сперва квас, затем водку и только потом рассол — только так русский может обрести «соборный разум», как они это называют. Читай внимательно! Там каждое слово очень важно».

Чертыхаясь, Рэй выключил экран монитора. Еще какая-то чушь, вдобавок ко всем «тезисам»?.. Попробуй, подведи базу под такие тезисы! Будто бы нация — потерпевшая полнейшее поражение в новейшей истории, так и не сумевшая построить нормальное государство, потерявшая все, чего добилась прежде — угрожает миру! Как?.. Да они сидят в своей Московии и боятся нос оттуда высунуть, потому что все соседи их ненавидят за прошлые дела. И вот — русская мафия… Чушь какая-то. Однако денег Бечик время от времени подкидывал, а что еще мог от него потребовать Рэй? «Кто платит музыкантам, тот танцует с их женами» — такова русская пословица.

С утра Рэй просыпался, как правило, в скверном настроении. Еще бы — что ни вечер, то виски. А как иначе, если деньги есть и ясно, что скоро их снова не будет! Ведь не будет никаких фильмов, не будет «новой темы для шоу-бизнеса». Какой бы сумасшедший не оплачивал неуклюжую работу Рэя, а нет таких сумасшедших, чтобы тратили действительно много денег. Учитывая же, что Бечик наверняка «снимает сливки» — скоро, очень скоро поток банкнот прекратится. Во всяком случае, не позже, чем заказчик увидит книгу.

Но Аллен Бечик просто-таки сочился энергией! Появлялись новые «свидетельства очевидцев» — всегда давно мертвых, фотографии, на которых была заметна работа умельцев «дорисовок», идиотские письма, схемы, протоколы, планы… Все — абсолютно ничем не подтвержденное. Липа! Но работа есть работа, и Рэй Томпсон трудился, вспоминая в тяжкие похмельные минуты своих предков, «пионеров и отцов-основателей». Им было тяжелее! А Рэй уж как-нибудь справится с русскими. А потом… Потом — будь что будет. Кроме того, однажды особо тяжелым утром он попробовал две из трех «священных русских жидкостей», то есть выпил сперва рассола — по правде сказать, это был маринад, Рэй перепутал, — а потом водки. Стало намного легче и, подумалось Рэю, стало бы совсем легко, имейся в наличии еще и квас.

«Глупость глупостью, а стоит попробовать!» — решил он и снова принялся за работу.

Книга страница за страницей росла. Когда черновой вариант из семи-ста страниц (триста уникальных фотографий!) был готов, Томпсон сообщил об этом Бечику. Тот прибыл в тот же вечер, в сопровождении слегка пьяного русоволосого парня с татуированной кистью. За спиной компаньона Бечик сделал Рэю «страшные глаза», и хозяин предпочел отнестись к гостю с подчеркнутым уважением. Гость, в свою очередь, принял это как должное: ни слова не говоря, прошел в комнату, сам нашел на журнальном столике рукопись и тут же закурил самокрутку с марихуаной, перелистывая страницы.

Бечик сделал Рэю знак: не мешай! Так и пришлось сидеть в течение часа, пока гость лениво просматривал текст. Многое он, впрочем, пропускал, да и вообще особо не вчитывался.

— В целом годится, — изрек наконец гость. — Хотя надо бы еще добавить.

— Так это же первая книга! — буквально взвился Бечик. — Первая! Не сомневаюсь, во второй книге мы поднимем новые пласты культуры и…

— Значит так… — Парень затушил второй косячок и поднялся. — Делать будем в трех томах. Соответственно, надо и материал распределить. Сладкое на третье, как говорится. Основное — на второе. А в первой книге пусть просто выдаст тему, ряд откровений, разоблачений… Надо бы еще добавить.

— Но — в целом?

— В целом хорошо. Тупо, по-американски, обзорно. В целом — хорошо. Только я решил, что нужно три тома. Первый жду через неделю, пришлешь. Не надо меня провожать.

И гость ушел. Несколько смущенный Рэй посмотрел на Бечика.

— Это и есть ваша «русская мафия»?

— Да, — просто ответил тот и приложился к бутылке виски. — Томпсон, это наш работодатель, понимаешь? Ты как стопроцентный американец должен понять: это святое! К тому же я куратор проекта… Но в целом, Рэй, тобой довольны. Ты ведь слышал?

— Я слышал, что он хочет все переделать.

— Работодатели всегда так себя ведут! — взмахнул руками Бечик. — Всегда! Не тушуйся, сделай, чего он хочет. Прежде всего — скорость, уже на втором месте — качество. Понимаешь?

Бечик достал из кармана новую порцию «инвестиций», как он их называл, и Рэй все понял. Понял и сделал — вероятно, сказалась работоспособность и смекалка «отцов-основателей». По его мнению, первый том загадочной трилогии вышел настолько убогим, что вторые два навсегда должны были остаться в проекте. Однако Бечик, которому он отослал книгу, на следующий день ответил весьма бодро:

— Мы на коне! Им нравится. Сейчас обсуждают с художником обложку. Хотели побольше красного и какой-нибудь череп. А я убедил, что на обложку надо Сталина! Он из русских самый страшный и самый знаменитый. Ведь так?

— Так, — вяло ответил Рэй и отключился.

Конечно, Сталин — не русский, а к русской мафии в Америке и вовсе не имел никакого отношения. Уж это-то Рэй знал! Но какая разница? Желание работодателя — закон. Он выпил еще и вдруг почувствовал странную обиду. Почему его книгу должна украшать такая глупая обложка? Он ведь старался, чтобы было не так глупо, чтобы поменьше вранья. Там, в этом «первом томе», действительно есть много интересной информации о русских!

А потом он получил гранки. На первой же странице неизвестный Рэю редактор убрал выражение «культура общемирового значения» и заменил на «дикарское, примитивное общество». Рэй взбесился, снова выпил и соединился с Бечиком.

— Что там за чушь?! Я дочитал до пятой страницы, кто меня правил?! Это возмутительно и оскорбительно не только для русских, но и для автора! Это мы не сможем никому продать! Я протестую!

— Да?.. — неожиданно спокойно спросил Бечик. — Ага… Ты сможешь написать обзорчик… Ну, вот по этим пяти страницам, только побыстрее? Я ведь им говорил: нужен англосакс, американец, именно его точка зрения, фальшивка не пройдет… Пожалуйста, Рэй: побыстрее!

И спустя еще четыре дня Томпсон получил новые гранки. Здесь текста никто, кроме корректора, не касался. Рэй даже расстроился: ему хотелось хоть какой-то редактуры. Лучше разделить с кем-нибудь ответственность… Книга, он уверен, совершенно не будет пользоваться спросом, а если ее кто и прочтет, то в лучшем случае высмеет.

Томпсон связался с Бечиком.

— Аллен, я все перечитал… Это чушь, Аллен. Скажи, эти твои русские — они серьезно вложились в издание?

— Да так, сколько нужно было, столько и дали, — немного растерялся Бечик. — На первый тираж, я имею в виду, а дальше книга себя окупит и прибыль даст.

— Бечик, это чушь! Слушай, может быть, не следовало так тщательно следовать этим идиотским «тезисам»?

— Что значит «не следовало следовать»?! Это твое задание! И ты его вполне сносно выполнил. В чем дело?

— В том, что задание — чушь! — Томпсон сорвал с компьютера гарнитуру и забегал с ней по комнате, разыскивая виски. — Чушь, Бечик! Может быть, еще не поздно исправить? Надо только вычеркнуть все то, что они напридумали… Ну, или хотя бы убрать пафос!

— Рэй, не кипятись. Такое ощущение, что у тебя нечто вроде нервного срыва… Надо успокоиться, слышишь? Вечером я приеду и завезу премиальные. Съезди куда-нибудь на недельку и не думай о русских. Главное же: поверь, мы знаем, что делаем. Ты написал именно ту книгу, которая нам нужна. Ее успех теперь зависит не от тебя, а от тех, кто вложит в этот успех деньги. Твоя задача — немного отдохнуть, успокоиться, приступить к верстке второго тома. А еще будь готов давать интервью.

— Какие еще интервью?.. — Рэй, так ничего и не найдя, рухнул в кресло. — Меня засмеют!

— Нет. Ты просто поверь мне: нет. Все пойдет по плану.

4

Томпсону ничего не оставалось, как последовать совету Бечика. Получив деньги, он арендовал машину и рванул на побережье. Там, рассматривая океанские волны, Рэй и правда немного успокоился. В конце концов, что такого произошло? «Русская мафия» — если уж этим людям вздумалось так себя называть — потеряет некоторое количество денег. Но ведь Томпсон в этом не виноват! Пусть разбираются с Бечиком.

И все же… Мафия есть мафия, иностранцы есть иностранцы. Когда настала пора возвращаться, Томпсон долго не решался завести мотор. Может быть, стоит поехать куда-нибудь подальше, попробовать затеряться? Но он не китаец и не мексиканец, белому американцу затеряться негде, никто не поможет. Или обратиться в ФБР? Эта мысль уже давно посещала его. Однако все казалось: рано, рано, еще можно попользоваться карманными деньгами от русской мафии… Теперь же, наверное, в самый раз.

Тут-то и позвонил Бечик, на одноразовый «запасной» телефон — он сам вручил его Рэю перед отъездом.

— Привет! Никаких имен, никаких подробностей. Ты уже в пути?

— Ну, как тебе сказать…

— Слушай, такое дело. Послезавтра наша птичка вылетит. Но очень важно хорошо начать уже завтра. Ты понимаешь? Телефон выкинь куда-нибудь, только сначала разбей. И поезжай. На семидесятой миле тебя встретят крутые парни. Ты, главное, не пугайся: это свои. Так что не газуй, не рвись. Они знают, что делать. Потом вызовешь полицию. Но лучше сразу же настаивать на встрече с агентами ФБР, все же… РМ, ты понимаешь?

— РМ?.. — у Рэя пересохло горло. — Слушай, давай подробнее!

— Некогда! Главное: не бойся! Кстати, ФБР уже будет в курсе, мы тут обеспокоены твоим исчезновением… Может быть, ты скрывался? Думаю, скрывался. От РМ. Но они тебя отыскали, потому что произошла утечка информации: птичка вылетает послезавтра… Ну все, разбей и выкини телефон.

И снова Рэй Томпсон поверил Бечику. И снова Бечик его не подвел. На семидесятой миле его блокировали три «форда», полные парней в черных кожаных куртках, с золотыми зубами и цепями. Предупрежденный Рэй так поторопился остановиться, что едва не спровоцировал аварию. Он выскочил из машины с поднятыми руками.

— Эй-эй! Все в порядке! Все в порядке! Что надо делать?

— Zatknis'! Атаман, мы его взяли!

И где он прятался? Будто из ниоткуда рядом возник человек в роскошной одежде, стилизованной под кав-казский наряд. Ярко сверкали на солнце газыри, на голове — настоящая папаха.

— Попался, hui! — крикнул атаман и расхохотался. Из-под бурки появился огромный пистолет. — Что, думал, не найдем?!

— Ничего я не думал! В чем дело? Бечик мне сказал, что вы должны…

Атаман повел дулом, и тут же один из русских громил обрушил на голову Рэя кулак. Начинающий исследователь русской мафии рухнул в дорожную пыль, над ним тут же появилось усатое лицо атамана.

— Думай, что болтаешь! — зло прошептал он. — Вообще убью! Zaporyu na chren! Никаких имен, парни не в курсе. — Атаман выпрямился и крикнул: — Bratva! Привязывайте его к бамперу, стаскивайте porty! Посмотрим, толста ли кишка у нашего писателя!

Совершенно обалдевшего Рэя веревкой привязали к машине, расстегнули брюки… Мимо проезжали машины, из некоторых улюлюкали. Он понимал, что полицию вызовут, но вот когда она приедет… И что, в конце концов, происходит — спектакль или расправа?

— Ребята, ребята… — бормотал он, все еще оглушенный ударом.

— Страшно? — Атаман схватил его за волосы, оттянул голову назад. На шее Рэй почувствовал сталь, прямо под кадыком. — Ssysh', kogda strashno, suka? Запомни, ублюдок: русские не прощают! Если еще будешь совать нос в наши дела — пеняй на себя!

Они с хрустом разодрали на Рэе трусы, несколько раз пнули и быстро погрузились в машины. Отвязать его никто не позаботился, и лишь полтора часа спустя, когда приехала полиция — ни одна из проезжающих машин не остановилась, — Рэй смог прочесть намалеванные баллончиком на ветровом стекле слова:

«Америка наша, а не твоя! Umri, suka! Не лезь, куда тебя не просят — не получишь русскую пулю! Hui!!!»

— Я хотел бы встретиться с людьми из ФБР, — сказал Томпсон мрачным полицейским.

— Я бы на вашем месте не придавал значения инциденту, — посоветовал лейтенант. — То есть, я хочу сказать, не думайте, что вами и вправду занялись русские. Никогда не слышал о такой банде… Скорее всего, им заплатил кто-то из ваших знакомых. Держат на вас зуб, а? Женщина?

— Мне нужно обратиться в ФБР.

— Как хотите… Только они ваше дело не возьмут. Хулиганство. А что это за слова такие?

— Русские слова.

— Да?.. Вы знаете русский? — Лейтенант посмотрел на Рэя с уважением. — Майк, у нас остался горячий кофе? Плесни в стакан. Да вы, оказывается, проф? У меня сестра занимается мертвыми языками. Ну, знаете: латынь-матынь, иврит-миврит… Может, и русский знает.

Лейтенант ошибался: в ФБР Томпсону учинили длиннющий допрос. Рэю временами очень хотелось рассказать и о Бечике, и о деньгах, но инцидент на дороге несколько поумерил его желание откровенничать. Ожидали ли русские и этого эффекта?.. Он не знал. Но твердо держался своей версии: русскими заинтересовался случайно, оказавшись без работы, информацию искал в интернете, верстал и редактировал сам, помогал один знакомый.

— К нам сегодня уже обращались на ваш счет, — сказал на прощание человек с бейджем «Джек». — Ваш друг и литературный агент Аллен Бечик. Ему поступали звонки с угрозами, и он разволновался… Знаете, я пролистал вашу книгу. При случае надеюсь получить автограф. Но вообще-то… Все это муть. Никакой русской мафии в Америке нет, по крайней мере, за то время, что я исполняю свои обязанности. Может быть, какая-то банда… И то вряд ли. Бросьте вы это. Напишите лучше о вьетнамцах — вот кто мне всю плешь проел!

Домой Томпсон вернулся за полночь, выпил полный стакан виски и, не раздеваясь, рухнул на постель. Тут же зазвонил телефон. Рэй активировал его голосом и услышал своего «литературного агента».

— Как ты, дружище? Я звоню тебе весь вечер!

— Задержался в ФБР.

— И… как оно все? — Бечик немного волновался.

— Отлично. Обещали разобраться, сказали, что русской мафии не существует.

— Ну, может быть, у них пока мало информации… — Бечик захихикал. — Ничего, пусть почитают твою книгу.

— Уже читали.

— Да?.. Ну, пусть тогда перечитают. Все ведь только начинается. Послезавтра… Уже завтра она появится на прилавках во всех штатах сразу. А сегодня, Рэй, тебе предстоит давать интервью. Много интервью… Выспись хорошенько. Нападение на тебя взбудоражило всех. Или, по крайней мере, всех журналюг, на которых у нас хватило денег.

5

Вышло именно так, как обещал Бечик. Книга, вполне скучная, если не считать откровенного вранья, произвела настоящий фурор. Одного аванса за стотысячную допечатку тиража хватило на переезд в хорошую нью-йоркскую квартиру, учитывая и обстановку, конечно. Потом пошли еще допечатки, премии, телеэфиры. Вышел второй том, готовился к изданию третий, и публика сметала их, как горячие пирожки. Автор был очень занят: помимо бесконечных интервью приходилось еще ездить по стране, раздавать автографы в магазинах. Ему жали руку, ему говорили: ты — настоящий американец! Давно пора все это прекратить. Пожимая белые, черные, желтые, медные руки, Томпсон улыбался, но до сих пор не понимал — как это произошло?

В свободное время Рэй тоже трудился как мог: заполнял пробелы в образовании, учил русские окончания, набрасывал план второй книги. Права на экранизацию, на компьютеризацию… Квартира через полгода сменилась домом, секретарей стало двое. А еще шофер, повар и телохранитель — между прочим, русского происхождения. Бывшая жена бомбардировала Рэя сообщениями, но он вскоре и читать их перестал. Зачем? Дети сами могут написать, что и делают регулярно, не забывая попросить денег у знаменитого папочки. Дети стали его любить, гордиться им… Встречался с ними Рэй редко — дело прежде всего, а дел очень много. «Проект», как называл заварившуюся кашу Бечик, набирал обороты. Русская мафия, по его словам, была очень довольна. Аллен тоже перебрался в Нью-Йорк и теперь официально трудился литературным агентом Томпсона, используя в качестве офиса одну из спален.

— Это бред! Чем они довольны? Бечик, на кого я работаю на самом деле? Я ведь не ребенок. Правительство готовит войну?

— Что в нынешней России захватывать? — фыркнул Бечик в стакан. — Территории, и той особо не осталось. Я говорю тебе правду, Рэй: мы оба работаем на русскую мафию.

— Но какой-то смысл ведь должен быть в происходящем?

— Он и есть. Мы живем во времена пиара, а без пиара тебя, считай, что и нет вовсе. О русских забыли в Америке! Не важно, заслуженно забыли или нет — важен только результат, сегодняшний и особенно завтрашний день! Благодаря нам теперь русская мафия на первых страницах всех новостных сайтов, по твоей милости ей приписывают все, от магазинной кражи до смерти президентской собачки. Все кричат, что она огромная и страшная — но ведь это прекрасно! — Бечик допил и налил еще по одной. — Русским теперь гораздо проще работать. А то ли еще будет! Целая банда писак трудится над романами, и тебе, кстати, тоже надо принять участие. Будут сериалы, будут компьютерные игры. Все это стоит денег, больших денег — поднять такую, казалось бы, дохлую тему… Но Проект, по моим выкладкам, уже через несколько месяцев начнет себя окупать! Цепная реакция — вложи достаточно денег в рекламу, и другие понесут деньги в те же акции. Понимаешь? Наши акции постоянно растут! И эмитируем их тоже мы. Вот недавно в павильонах «Парамаунта» большой пожар случился, люди погибли. Ты слышал? А ведь хотели парни снять фильм о русской мафии, даже прямо так и хотели его назвать: «Русская мафия». Но мы… — Бечик оглянулся и подмигнул Томпсону. — Мы не могли этого допустить. Там и сценарий несколько противоречивый, и вообще… Первый фильм должен быть другим, и он снимается. А портить себе маркетинг мы никому не позволим, верно?

— Мы?.. — Рэй вспомнил, как сидел на шоссе без штанов, привязанный к бамперу собственной машины. — Вы, Аллен, вы.

— Ты — наше самое дорогое сокровище! Ты — наш. Просто никто не должен об этом знать. Кстати, этот парень, охранник… Он из русских.

— И что?

— Его придется уволить. Возьми нормального черного американца, а лучше двух. Ведь то, что ты с нами — это очень большой секрет… Формально ты — враг русской мафии номер один.

Томпсон поморщился.

— Выступал директор ФБР. Сказал, что вся эта истерия не стоит выеденного яйца, обозвал меня горе-писакой.

— Да кто его слушает?.. Я уже сегодня разместил пару материалов в журналах, на предмет «Почему ФБР боится русских?». — Бечик развалился в кресле, с наслаждением раскурил сигару. — Все в порядке! Впереди, как всегда, Нью-Йорк. Обкуренный молодняк из гетто так и лезет в русскую мафию, берут только лучших.

— Что, серьезно? — поперхнулся Рэй.

— Вполне: очередь стоит. Мы принимаем в русских ресторанах — это тоже традиция русских. И они идут, еще как идут! Ты сам подумай: при таком давлении СМИ достаточно только выругаться по-русски, и тебе уже отдают кошелек. А понимать эти слова скоро будут все, когда они зазвучат с экранов. Мы породили психоз! Ладно бы кошелек, речь-то о других суммах. Мы много для них сделали, Рэй! Потому что имидж — все. А сделаем еще больше. Za zdorov'e!

— А из России идут протесты… — растерянно заметил Томпсон. — Почти ноты.

— Будут и ноты. Ну и что? Плевать на них. Что такое Россия? Восточноевропейская страна между Польшей и Татарией. Это что — Россия?.. Нет, Россия тут. Здесь она возрождается. В нашем мире национальное государство — реликт, глобализация сожрала его. Соответственно, погибла и нация, которая и рождена была для этого государства… Осталось лишь гражданство, но и оно — пережиток. А ведь нация — это культура, образ жизни, манера поведения, прежде всего язык. Если всего этого нет или оно медленно, но верно умирает, то к чему стараться его сохранить? Нерентабельно, невыгодно. Я не слишком разболтался?

— Продолжай… — вздохнул Рэй, разливая водку. Для Аллена на журнальном столике стояло блюдце с селедкой, хозяин же предпочитал запивать квасом. — Хоть и не пойму, куда ты клонишь.

— Да никуда не клоню! — Бечик крякнул и опрокинул в себя стопку. — Просто философствую немножко. Мы живем в информационную эпоху. Кто владеет информацией, тот владеет миром! Но владеть — значит управлять. До этого, положим, еще далеко, но… Но как показывает опыт самого последнего времени, можно создать нечто из ничего.

— Русская мафия.

— Да. Ну, не совсем из ничего… Кое-что было, какие-то финансы, чьи-то мозги… Вообще немножечко ресурса еще есть — вот только на прошлой неделе несколько тысяч из России прибыло. Будут помогать на местах.

— Организовывать банды? — Томпсон совестливо уставился в пол.

— В том числе. Но таких специалистов тут, в Америке, хватает. Научить их говорить по-русски, пить водку и креститься на православный манер — вот это основная задача.

— А зачем?

— Затем, что в этом Проект! — Аллен быстро налил еще. — Просто преступность — это… это только преступность, Рэй. А мы рождаем нацию! Не смейся. Преступность — это только база Проекта. Да, будут шантаж, похищения, махинации… Будет много жестокостей, конечно. Но иначе нации не рождаются! Между тем мы возродим на новом, информационном уровне Россию.

— В Америке! — хмыкнул полупьяный Рэй.

— Да нет же! Территория больше не имеет значения, мир един и границы — фикция! Что толку в границах, если информация и деньги пересекают их, не замечая? Не в Америке мы создаем Россию, мы ее просто создаем, вот и все. Создаем на руинах России прошлой, которая в виде национального государства догнивает себе где-то там, на востоке. Она нам, в сущности, не нужна… Ну, как символ или жупел, да. Но не более.

Томпсон качал головой минуты три, так что Бечик принялся хлопать в ладоши. Наконец американец вынес вердикт.

— Аллен, ты идиот! Но ты хороший мужик и платишь мне хорошие деньги! Pei!

Бечик с готовностью выпил и посмотрел на часы. — Дела, дела, Рэй! Пора заканчивать пьянку.

— Подожди! — Томпсон воздел палец к потолку, припоминая. — Вот что я хотел спросить: Аллен, ну зачем тебе-то это нужно? Ты же не русский?

— А большинству русских это нужно еще меньше, чем мне. Просто я нашел себе такую работу — Россию создавать. Вот и создаю… Гешефт, опять же. Ну и интерес, конечно. Это же увлекательно!

— А ты… Я ни разу не спрашивал: ты тоже из России?

— Почти. Из Белоруссии. Есть такой город, и ты о нем читал: Бобруйск… — Бечик мечтательно прищурился, но тут же расхохотался. — Я его совсем не помню, маленький был! Но когда-нибудь обязательно посещу. Деньги уже есть, вот только бы чуть посвободнее стать, и поеду. Поедешь со мной?

— А как же!

Они выпили еще. Бечик снова засобирался спать, и тут Рэй наконец вспомнил.

— Аллен, все это здорово, но ведь я пишу полную чушь. И специалисты это знают. Вот, смотри! — Он протянул Бечику открытый ноутбук. — Салия Фольи в «New York Times», она тут камня на камне от моей книжонки не оставила. Русские не пьют водку с утра, не отрезают жертвам головы, не требуют трахать свинью при вступлении в клан… Вообще их тотемное животное не свинья, а медведь! Это правда, даже я знаю. Кроме того, они нацисты, и на самом деле никогда не принимали к себе кого попало. А ты говоришь: черные в очередь стоят!

— Пушкин — черный, принятый в русский клан.

— Какой к чертям черный, если он белый?! — взъярился Рэй. — Любой может увидеть портрет в интернете! Бечик, ты хоть сам-то не верь в эту чушь!

— Спокойнее! Оглянись.

Аллен вытянулся на диване, уронив ноутбук на медвежью шкуру, покрывавшую паркет. В открытое окно текла свежесть из сада, за широкой рекой мигал огнями большой город.

Хороший дом, хорошая мебель, хорошая еда.

— Все в порядке, Рэй. Не истери, смотри, как мы здорово устроились! Значит, не зря трудились. Мы строим реальность, строим новую Россию. Отсюда она вернется на мертвый восток и отсюда завоюет не менее, честно говоря, мертвый запад. Это великое и интересное дело. А Фольи… Плюнь, заткнем ей глотку. Она действительно специалист, но работает по заказу якудзы. Японцы тоже хотят включиться в бизнес, подражать они умеют. Хрен им! Мы всех опередили и теперь уже не пустим. Поздно, сливки снимает русская мафия, якудзе остаются вторые роли и кабельные каналы. Да, кстати: тебя охраняют негласно, ты не удивляйся, если заметишь. И сам не суйся в темные углы… А русского парня уволь, мы его подберем. Себе возьми, как договорились: накачанных таких африканцев, это истинно по-американски. Не волнуйся, завтра новые контракты подписывать, так что денежек хватит. Ты ведь фактически обладатель всех прав на бренд «русская мафия», хоть патентуй. Первооткрыватель! Кстати, Марго, эта рыженькая референт, она тебе еще не надоела?

— Да нет, симпатичная.

— Ну и отлично. Не паникуй, все идет по плану. Za zdorov'e!

6

«Русская мафия наносит ответный удар!»

Рэй со стоном отшвырнул газету. Доигрался… Ныла грудь, наверное, пора принимать обезболивающее. Он нажал кнопку, чтобы поинтересоваться мнением сестры на этот счет, но вместо нее в палате появился Бечик. Наброшенный на могучие плечи коротенький белый халат едва доставал до колен.

— Ну как ты, Рэй?

— Отлично. Кто в меня стрелял?

— Какой-то отморозок. Его изрешетили, не волнуйся.

— Я не волнуюсь. Мне не нравится, что только обо мне все и говорят. Во всем мире, как я понимаю. Прекрасный пиар, Бечик, просто замечательный. Особенно для вас…

— Ну что ты такое говоришь? — Аллен подвинул стул и нагнулся над Томпсоном. — Ты нам нужен! Вот немного оклемаешься, и подгоним тебе еще информации. Там про альковные нравы дикого народа, про судьбы выкрестов, про кровь Гагарина — это очень интересно, и картинки есть.

— Чушь! Бечик, если он хотел меня убить, то почему не воспользовался калибром посерьезнее? Только из такой пукалки и можно прострелить грудь, не убив.

Аллен зашуршал пакетом, достал апельсины и кефир.

— Это еще что?

— Это… Ну, пусть журналисты увидят. Русские всегда приносят своим в больницу апельсины и кефир, ты же помнишь.

— Какие журналисты?!

— Сейчас придут. Тебе не надо делать никаких заявлений, они сами все спросят, это их профессия. Просто отвечай, особо не напрягаясь. Но пообщаться нужно. Вот… А про апельсины скажи, что, мол, моему секретарю неизвестный передал для меня. Сами трактуйте это как хотите, я никого не обвиняю, и так далее. Дай им еще один повод призадуматься.

— Бред…

Бечик встал, прошелся по боксу, выглянул в окно.

— Тебя завалили посланиями. Патриоты желают тебе скорейшего выздоровления, ты их последняя надежда в борьбе с жидорусской гадиной. Анонимы пишут в твоем форуме: «sdokhni, suka!» Их много, и… — Он опять подошел, нагнулся: — Мы это не организовывали, Рэй. Гордись.

— Плевать на гордость. Мне больно. И я не верю в отмороженных одиночек. С чего бы им так переживать за русских?! Года еще нет русской мафии в Америке, года!

— В информационном мире все происходит быстро. А что было год назад, никто и не помнит! Еще новость… Салия Фольи, макаронина, что корчила из себя знатока русских повадок, убита этой ночью. Через два часа после покушения на тебя.

— Кто?! — Рэй даже привстал.

— Кто-то, кому ты дорог. За тебя отомстили. Ведь девка утверждала, что ты клевещешь на русских, защищала их. Понятно, у кого она была на содержании… Вот какие-то патриоты до нее и добрались. Отомстили русским за тебя. Ей давно уж на заборе малевали: «Тут живет русская подстилка!» Ну вот, теперь она там не живет. Америка в трауре по тебе, а на Фольи ей наплевать. Не считая, конечно, скрежещущую зубами русскую мафию.

— Нет никаких патриотов, — вздохнул Томпсон. — Ты говорил, она работала на якудза? Вы ее прикончили. В рекламных целях. А меня прострелили. Что дальше?

— Не сравнивай! — зашептал Бечик. — Фольи — никто, мелочь, ее охраняли-то всего трое каких-то узкоглазых в машине у дома. Устроим ей пышные похороны, с венками «Ot druzey», родственники получат помощь от таинственных доброжелателей. А ты — знамя борьбы с русскими, ты — другое дело.

Томпсон свободной от бинтов рукой сгреб Бечика за воротник, подтянул к себе.

— Тем полезнее будет моя смерть, а? На самом пике славы. Соответствующим образом декорированная. Пока решили обойтись покушением, но в будущем… Какой прекрасный финал для «последнего настоящего американца»! Какой пиар доставшей его русской мафии! Сценарий уже пишется? Кем? — Аллен попытался вырваться, но Рэй держал крепко. — Деньги, цыпочки, виски — за все это я должен однажды заплатить, да? Бечик, ты ведь не до конца с ними, ты не русский. Ты мой друг. Ты-то можешь не ломать комедию? Я обречен?

Толстые губы прижались к уху.

— V samom dele tol'ko chto ponyal?

7

Рэй выгнал из дома всех. Секретарей, слуг, охрану, обеих содержанок и даже поваров. Рэй ходил по комнатам с рюмкой в руке и думал. Время от времени ему попадались зеркала, у них он останавливался, рассматривая осунувшееся лицо с горящими глазами. Англосакс, настоящий патриот, бесстрашный борец. Таких теперь только по телевизору и увидишь.

— Ты труп, труп… — шептал Рэй. — Но, может быть, это лучше, чем сгнить в государственном кондоминиуме? Может быть, я им спасибо должен сказать за эти четыре года? Spasibo, tovarishchi! Убейте меня красиво, по-русски, как мы вместе придумали. Отрежьте голову, испишите стены моей кровью, затолкайте вместо сердца свиную печенку. Это будет славно…

Разве есть выход? Мафии он больше нужен мертвый, чем живой. Есть продолжатели дела, секретари, каждый из них спит и видит самому стать Главным Патриотом, душой Америки. Мафия — машина, у нее есть только интересы, но нет души, нет жалости… Хотя «мафия» — не русское слово, Фольи была права. Только кто ее слушал? Кому это интересно? Главное, что всем понятно: мафия. Если всем понятно, то всем удобно. На том стоит наша великая культура.

Бесполезно даже пытаться бежать. Цели нет. Куда, зачем? Деньги на счетах, с собой не утащишь. Значит, даже если получится — гнить до конца жизни где-нибудь в Африке. Но Рэй не говорит по-африкански, или какой у них там язык! Он русский недурно выучил, но не в России же прятаться от русской мафии.

— Проклятье, проклятье… И никакой охраны, сама охрана меня и зарежет… Зачем она мне вообще? — Рэй, шатаясь, подошел к дверям, распахнул их. На широком крыльце вытянулись черные накачанные парни в костюмах. — Вы уволены! Все! Не нуждаюсь! Убирайтесь к своим русским хозяевам!

Телохранители переглянулись.

— Что с вами, сэр? Христом Богом клянусь: мы к русским отношения не имеем!

И с типично африканской наглостью один размашисто перекрестился. По-русски. Второй телохранитель засмеялся, хлопнул приятеля по плечу.

— Он шутит, сэр!

— Убирайтесь.

Они, конечно, не ушли. Но утром, похмеляясь «тремя великими жидкостями», Рэй вдруг понял, где его последний шанс.

8

Спускаться в подземку было жутко. Почти ночь, людей на станции мало. Белых вообще нет, все косятся… Рэй вошел в вагон и сел подальше от кучки подростков, хвастающихся друг перед другом ножами.

Передача с его участием прошла блестяще. Даже у операторов челюсти отвисли, когда Рэй Томпсон сообщил, что бросает русской мафии вызов.

— Мы живем в свободной стране, и я верю, что наши правоохранительные органы смогут дать достойный ответ любым угрозам! Я такой же гражданин Америки, как и все, я не собираюсь прятаться за заборами от русской пули. Я не позволю себя запугать! Я иду к тебе, моя страна. Ее свободы, ее законы, ее народ — вот моя защита, в другой я не нуждаюсь!

Его снимали в лифте и в холле, перемежая кадры изображением ошарашенной охраны, багровых лиц полицейских. Рэй ушел в темноту, и за ним долго еще бежали, фотографировали, расспрашивали. Он не отвечал, только улыбался и вдыхал полной грудью воздух свободы, стараясь не закашляться от смога. Наконец его, «сумасшедшего дня», оставили в покое.

И вот — подземка, ночь, билеты в кармане. Покидать Нью-Йорк нужно на поезде, только на поезде: самолеты взрываются слишком громко, а от пиара надо держаться подальше. Теперь Рэй, как все, открыт и беззащитен. Хочешь — убей. Только что в том чести?

На одной из станций вошел Бечик. Весь какой-то взъерошенный, лицо поблескивало от тонального крема. Он тяжело опустился рядом, сразу достал из кармана фляжку.

— Ты с ума сошел, Рэй? Из меня чуть душу не вынули.

— Что мне оставалось? Впрочем, если они все же хотят меня прикончить — пожалуйста. Нет ничего проще. Правда, реклама выйдет поганая… Убить беззащитного, какой позор. Совсем не по-русски!

— Сумасшедший! Именно что — сумасшедший, поэтому ты в опасности. Якудза, вьетнамцы, кое-кто в ФБР… У нас тоже есть враги! Прикончат тебя и свалят на нас! Представь, какой будет удар по имиджу!

— Неужели будете охранять? — даже удивился Рэй.

— Уже. Правда, окончательное решение пока не принято, но эти чумазые ребята здесь не просто так. Стажеры… — Бечик сделал еще глоток, протянул флягу Томпсону. — Что ты собираешься делать?

— Проехать через страну, выступать с лекциями в колледжах, университетах, еще где-нибудь. Потом… У меня есть это «потом»?

— Сейчас узнаем.

Бечик достал телефон, отошел к дверям. Пока он беседовал со своими таинственными боссами, Рэй успел опорожнить фляжку. Вернулся Аллен повеселевшим.

— Приходится менять план, но, думаю, все утрясется! Русская мафия найдет достойный ответ: возьмет тебя, как pravil'nogo muzhika, под свою защиту. Совершенно новый концепт, но, с другой стороны, многообещающий… Благородство превыше всего! Это ново. Тебя будут всюду сопровождать казаки — открыто, при всем параде. Езди по стране, читай лекции, а они будут вроде как иллюстрацией. Это сути не изменит, ведь люди понимают: изменить ничего нельзя, сила и деньги на стороне русских, все вокруг куплено… Но вот тебе условие: не лезь в глубинку. Там народ тупой, могут найтись психи с дедовскими ружьями, начнут стрелять дробью в русских оккупантов, понимаешь? Маршрут будешь согласовывать. Группа прикрытия уже выезжает на вокзал.

— Вот оно как? Лихо. Я соглашусь, как только вы официально заявите это прессе: «Рэй Томпсон под русской охраной».

— Думаю, все будет завтра.

— Аллен, у тебя больше ничего в кармане нет?

— Только таблетки от сердца. Будешь? Ладно, Рэй, мне сейчас пора выходить. Я присоединюсь к тебе в Чикаго, пока надо заняться теорией. Будь осторожен, и все у нас получится.

Бечик замолчал, что-то соображая, глаза его затуманились.

— Что получится? — пихнул его в бок Рэй. — Получится у меня, скажем, со временем купить бунгало на берегу и спокойно удить рыбу?

— Не о том думаешь. Rossiya vspryanet oto sna, вот что у нас получится. Мы такую kashu заварили, что все еще впереди. А ты говоришь — бунгало… Мелко мыслишь, не масштабно! Все еще впереди.

Поезд начал притормаживать. Томпсон почувствовал новый приступ знакомой тоски и задержал протянутую для прощания руку Аллена.

— Бечик, и все же: а тебе это зачем? Денег мало?

— Azart menya p'yanit, zachem — ne govorit. Люблю великие потрясения. И ты еще полюбишь. Ты ведь уже почти русский, Рэй!

Оставшись один, Рэй закинул ногу на ногу и преспокойно закурил, наплевав на все правила. Жизнь продолжается! Из Проекта Бечика он исхитрился уйти живым, оставшись символом. Теперь все в порядке, а значит… А значит, можно еще потрудиться на благо новорожденной, странной России. Если подумать — это действительно очень интересно! Да и прибыльно.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Московский прозаик, один из лидеров интеллектуальной НФ «новой волны» Игорь Евгеньевич Пронин родился в 1968 году в Москве. Служил в рядах Советской Армии, учился в ВЗФЭИ на экономиста, работал в банковской системе Москвы.

Прозаический дебют — повесть «Мао» (2002) — стремительно обратил на себя внимание как критиков, так и читателей. С этого момента И. Пронин профессионально занимается литературной и журналистской деятельностью. Его рассказы и повести публикуются в периодике, включены в антологии и сборники. Его перу принадлежат так же книги «Свидетели Крысолова» (2004), «Паутина зла» (2004), «Нашествие» (2005), «Звездные викинги» (2006).

Игорь Пронин — член Клуба Русских Харизматических Писателей.

Сергей КриворотовПотерпевший

На сорок втором уровне, переходя с одного движущегося тротуара на другой и напевая недавно выданный хроносинтезатором мотивчик старинных дервишей, Александр столкнулся с тремя молодыми людьми, не уступившими ему дороги. Когда он попытался мирно разойтись с ними, то внезапно получил удар по уху, был сбит с ног и упал на путевую ленту, унесшую его в обратном направлении. Придя в себя, он обнаружил, что сидит на движущемся тротуаре далеко от места происшествия. Такой способ передвижения категорически воспрещался правилами пользования транспортёром. Кроме болевшего уха ничто не свидетельствовало о реальности только что пережитого. В этом не было бы ничего особенного, произойди оно в веке, скажем, двадцатом или двадцать первом, тогда такой поступок расценили бы как заурядное хулиганство. Но дело в том, что трое встречных, как и Александр, жили в двадцать втором столетии от Рождества Христова, пользуясь тем же устаревшим летоисчислением, о чём свидетельствовал код его личной карточки — 79 532 747 628, и такие действия могли изумить кого угодно из современников.

Александр ещё не успел подняться во весь рост на движущемся тротуаре, а перед ним уже возникла затянутая в чёрное с серебряными позументами фигура.

— Дорожная служба, — представился андроид, сомнений в том, что явившийся страж порядка не человек, не возникало. Александр слишком хорошо знал, что изменённые со временем функции бывших полицейских могли исполнять теперь только неодушевлённые создания.

— Вы нарушили правила движения на транспортёре. К сожалению, контрольный автомат 503 сектора на данном уровне десять минут назад вышел из строя, и мы не смогли зафиксировать момент начала вашего нарушения. Извините, но я вынужден сделать отметку в вашей персональной карточке. Сообщите, пожалуйста, ваш код.

Александр с полминуты обалдело всматривался в бесстрастную маску человекоподобного биоробота, а затем его захлестнуло возмущение:

— Я подвергся нападению, понимаете? Меня ударили, сбили с ног, поэтому я и передвигался таким образом. Разве я виноват в неисправности вашего контрольного автомата?

Выражение лица стража порядка нисколько не изменилось, можно было бы сказать, что в нём не дрогнул ни один мускул, но Александр не имел информации об их наличии под кожей андроида. Впрочем, ему показалось, что глаза-фотоэлементы недобро блеснули, фиксируясь на переносице задержанного.

— То есть вы делаете заявление о применении к вам физического насилия? — констатировал, как послышалось Александру, с некоторым удивлением монотонный до того голос.

— Да, именно так.

— Тогда прошу вас следовать за мной, — чёрная фигура повернулась спиной к Александру и, не дожидаясь ответа, шагнула на неподвижный пятачок пешеходной развязки, а с неё на перпендикулярно к первой ползущую дорожку.

Александр заторопился следом, с блюстителями порядка шутки были плохи: они их не понимали, вернее, могли понять, но, естественно, не по-человечески.

Миновав три высокие арки, дорожка вынесла их из трубообразного туннеля в более просторный зал, архитектурную сумму прозрачных кубических и параллелепипедных пространственных конструкций, сквозь стены и потолок которого в сиянии искусственных светильников виднелись транспортёры следующих уровней. У овального входа в участок андроид сошёл с ленты и подождал отставшего Александра. Он не оглядывался назад, словно знал, что его подопечный никуда не денется, а вернее, держал его в поле восприятия своих чувствительных датчиков без использования глаз.

— Итак, вы утверждаете, что подверглись незаконным действиям со стороны других лиц? — спросил блюститель порядка, располагаясь за прямоугольным столом в участке и не предлагая Александру присесть. Позади сидящего на серой гладкой стене светились крупные буквы положения из кодекса общественного порядка:

СТРАЖИ БОЛЕЕ, ЧЕМ ОСТАЛЬНЫЕ ГРАЖДАНЕ, ОБЛЕЧЕНЫ ПРАВОМ ВСЯЧЕСКОГО СОДЕЙСТВИЯ СОХРАНЕНИЮ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА.

БЕЗОПАСНОСТЬ ОБЩЕСТВА ПРЕВЫШЕ БЕЗОПАСНОСТИ ОТДЕЛЬНЫХ ЕГО СОСТАВЛЯЮЩИХ, БЕЗОПАСНОСТЬ КОЛЛЕКТИВА ПРЕВЫШЕ БЕЗОПАСНОСТИ ОТДЕЛЬНЫХ ЕГО ЧЛЕНОВ.

— Да, трое молодых людей не уступили мне дорогу, а потом один, представьте, ударил вот сюда…

— Вы отдаёте отчёт, что ваше заявление будет официально зарегистрировано, и в случае сообщения ложных фактов вы будете отвечать по всей строгости закона?

— Видите ли… Конечно, я понимаю.

Андроид утопил едва заметные клавиши в крышке стола.

— Номер вашего кода.

Александр торопливо предъявил карточку. Затем по требованию блюстителя изложил подробно случившееся, стараясь не упустить ни малейшей детали.

— Послушайте, 79532 747 628. Допустим, ваше сообщение содержит действительную информацию, хотя из-за поломки контрольного монитора и отсутствия свидетелей мы не можем пока установить степень его достоверности. На что вы рассчитываете, обращаясь к нам с подобной сомнительной жалобой, и не движет ли вами стремление уйти от ответственности за нарушение правил дорожного движения? Чем докажете, что это не так?

Александр удивился и не сразу нашёлся, что ответить, ему ещё не приходилось так близко иметь дело с человекоподобными стражами порядка.

— Но, разве, нельзя удостовериться в нанесённом мне ушибе? — выдавил он, c озадаченным видом дотрагиваясь пальцами до мочки горящего уха. — Кажется, это называется экспертизой?

— В данном случае мы не можем определить, не нанесли ли вы повреждение сами себе, умышленно или непреднамеренно, при падении, скажем, на транспортёр. Если бы имелись более существенные следы. Впрочем, не будем отвлекаться.

— Но, разве, вы не попытаетесь найти и задержать тех троих? Разве, это не ваш прямой долг?

— Давайте рассуждать здраво, — терпеливо предложил блюститель порядка, одновременно просматривая на настольном экране полученные из компьютерного банка данные на запрос. — Представьте себе, что мы уже нашли этих молодцов. Вы повторяете свои показания при них, а они опровергают их, приводя свою версию, согласно которой, скорее всего, вы сами будете выглядеть виновным. Вы один — их трое, понимаете? Кому же я скорее поверю?

— Но…

— Если допустить, что ваше заявление правдиво от начала до конца, а это, надо сказать, представляется довольно маловероятным, возникают некоторые вопросы. Первое — как могли совершить ни с того, ни с сего не спровоцированное нападение трое молодых психически здоровых члена нашего общества? Каковы мотивы и цели такого нелепого в наше время, неправдоподобного поступка? Если даже встреча с этими тремя не продукт вашей фантазии, то не проще ли допустить, что вы сами явились причиной таких действий, дав им какой-то повод? Посчитать преступниками троих вместо одного — подобное противоестественное допущение логически повлечёт за собой лавину прочих нелепостей. К тому же не надо забывать, кто обладает большей потенциальной пользой для общества: вы, проживший, возможно, половину своей жизни, или те трое, по вашим же словам, находящиеся в начале её.

Если вы не откажетесь от своего официального заявления, мы, разумеется, вынуждены будем провести соответствующее расследование, затратив определённые силы и средства, которые впоследствии взыщутся с виновной стороны. И думаю, что таковой, скорее всего, окажетесь именно вы.

— Но, почему? Почему вы так переворачиваете всё с ног на голову? Если вы исходите из того, что моё заявление заведомая ложь, я согласен на любую экспертизу, даже на мнемоскопирование, раз это единственное, что может убедить вас. В конце концов, если те трое применили ко мне подобные действия, то где уверенность, что они не повторят их по отношению к любому другому? Вы же должны заботиться об охране общественного порядка!

— Мы этим и занимаемся! — назидательно изрёк андроид. — Если произойдёт подобное, что само по себе маловероятно, мы получим качественно иную ситуацию. Но мы стремимся оперировать объективной информацией, так что не надо гадать, что могло бы быть, а будем исходить из того, что имеем на данный момент. Кроме факта нарушения вами правил дорожного движения и вашего заявления о якобы имевшем место насилии по отношению к вам со стороны трёх неизвестных, у нас пока нет ничего. Я лично не вижу объективных предпосылок для начала следствия, лишь ваша настойчивость может вынудить нас к этому. Прежде, чем вы подтвердите своё официальное заявление, подумайте, чего вы хотите и реально можете добиться?

— Но, ведь, я уже сказал, — начал терять терпение Александр, — что, в конце концов, думаю о безопасности других, о сохранении порядка. Кто может ручаться, что подобное не произойдёт снова?

— Хорошо, — андроид отключил экран на крышке стола. — Проведём следствие, разыщем тех троих и передадим дело в компьютерный суд. Вы, конечно, не будете сомневаться в справедливости решения компьютерного суда?

Александр угрюмо покачал головой.

— Ещё бы, ведь компьютерный суд — высшее достижение нашей юстиции, пришёл на смену несовершенному суду, так называемых, присяжных, где решение выносилось людьми. Разве могло оно быть вполне беспристрастным? Люди подвержены различным влияниям, быстрой и зачастую непредсказуемой смене настроения, как могли они справедливо решать участь себе подобных? Они никогда не доверяли друг другу, каждый оспаривал мнение прочих, навязывая своё. Поэтому переход к компьютерному судейству вполне закономерен, но я несколько отвлёкся. — Страж порядка испытующе посмотрел на Александра. — Я могу предсказать вам решение суда, ведь компьютеры правосудия такие же части системы, как и мы, и служат общему делу. В любом случае наше судопроизводство, как и рядовые его исполнители, руководствуется едиными принципами, о которых вы, вероятно, забыли.

Александр непроизвольно посмотрел на светящуюся надпись над головой андроида.

— Да, да, именно это! В нашем конкретном случае, согласно вашим показаниям, действовал коллектив из четырёх человек. И думаю, вы согласитесь, что исходя из этих основополагающих принципов, безопасность троих представляется более важной, чем безопасность одного, то есть ваша собственная. Ведь вы не сможете отрицать, что трое по отношению к одному представляют собой коллектив, а никак не наоборот?

— Но, следуя вашей логике, с таким же успехом можно утверждать, что безопасность окружающего общества превыше безопасности и этих троих!

— Ан нет, милейший 79 532 747 628! То есть формально, в отвлечённом значении, вы, конечно, правы, но в данном конкретном случае на данном ограниченном отрезке времени действовало только четверо, пока у нас нет никаких указаний на наличие в этот момент других участников, мы не имеем оснований вмешивать абстрактное для данного случая понятие "общество», а вынуждены рассматривать именно изолированный коллектив из четырёх человек, связанных в него общностью действия и временем!

Поражённый Александр впервые почувствовал дрожь в коленях и, не спрашивая разрешения у стража порядка, опустился на пластиковое сидение без спинки.

Андроид нарочито громко вздохнул, всем видом выражая сожаление:

— Раз, вы упорствуете в своих утверждениях, мы проведём необходимое расследование, но в его интересах и, исходя из древнего юридического принципа презумпции невиновности, я вынужден задержать вас до его завершения. В любом случае, легче допустить, что невиновны трое из замешанных, нежели один, и, соответственно, виновен один, а не трое других сразу. Элементарный здравый смысл и теория вероятности подсказывают то же самое. В конце концов, это делается и для вашей же безопасности: если следовать вашей логике, и подобные действия будут повторяться, то они, вероятнее всего, повторятся именно по отношению к вам! Где гарантия, что пока мы не разыщем тех троих, ваша возможная новая встреча с ними не приведёт к более плачевному результату?

В последующие часы, с раздражением вспоминая весь разговор с надменным блюстителем порядка, Александр снова и снова находил нужные, но не сказанные вовремя слова, доказательства своей правоты. Увы, теперь они утратило всякое значение. Гладкие слабо светящиеся стены производили гнетущее впечатление. Два откидных пристеночных сидения из пластика представляли всё убранство камеры.

Александру давно хотелось пить, он начал ощущать голод, хотя принял утром положенную питательную таблетку. Время как бы застыло для него в замкнутом, утомляющем глаз пространстве, поэтому он не мог сказать, через сколько минут или часов отворилась дверь, и андроид отвёл его назад в знакомое помещение со светящейся надписью на стене. Он так же не мог с уверенностью сказать — тот же самый перед ним страж порядка или новый, как две капли воды похожий на прежнего. Во всяком случае, серебряные знаки различия на чёрной форме у обоих выглядели совершенно одинаково.

— Так вот, 79 532 747 628, — андроид откинулся в кресле и пристально посмотрел на Александра, выдерживая, очевидно, положенную по программе паузу. — Нам удалось получить свидетельство происшедшего от контрольного монитора сорок третьего уровня. Правда, из-за дальности расстояния и неполной прозрачности перекрытий изображение получено недостаточно чёткое. Но, тем не менее, факты, изложенные вами, в основном подтвердились.

Александр сглотнул слюну и решился попросить напиться. Страж порядка извлёк из контейнера в стене сифон с водой и стакан. Подождав, пока Александр вернёт предметы в нишу, андроид продолжал:

— Более того, мы идентифицировали тех троих молодых людей. Оказалось, эти добропорядочные члены общества имеют определённые постоянные занятия, до сих пор не совершали никаких противоправных действий, двое из них женаты. Правда, ударивший вас имеет лёгкие отклонения от психической нормы, но это уже, скорее, в компетенции медицинских органов. По-видимому, вы чем-то спровоцировали его, может быть, словом, движением, внешним видом, наконец. Разумеется, это не оправдывает столь вопиющий факт, — возвысил голос андроид, видя, что Александр порывается протестовать. — Но, в какой-то мере, поясняет их действия. Если разобраться, 79 532 747 628, столь экстравагантная внешность, хотя и является вашим личным делом, не может не вызывать неприятных эмоций у окружающих.

— Кому что нравится, имею право! — угрюмо буркнул задержанный, рассматривая пёстрые ленты на своих шортах и треугольные дыры в накидке. Рука его судорожно ощупала металлический череп-амулет, болтающийся на шнурке, и он непроизвольно переставил ближе к столу давно немытые босые ноги так, чтобы убрать их из поля зрения стража порядка.

— Согласен с вами, — опять нарочито вздохнул андроид, на этот раз выражая несомненное осуждение. — Но и ваша деятельность за столько лет, мягко говоря, не принесла обществу ощутимой пользы.

— Это как посмотреть! — возразил Александр. Начиная ощущать ненависть к стражу порядка и к андроидам вообще.

— Ваши археолингвистические изыски и культивирование шаманских обрядов, заимствованных у первобытных народов, могут заинтересовать единицы, понимаете, е-ди-ни-цы из многомиллиардного населения Земли. Да и то ещё не выяснено, вы вообще характеризуетесь как асоциальная неуживчивая личность со склонностью к частой перемене места жительства и рода занятий, что представляет потенциальную опасность для общественного порядка. Хотя и доказано, что психически вы вполне здоровы, до сих пор, несмотря на возраст, вы не пытались создать своей семьи — основы стабильности общества. Конечно, это не наказуемо, но в какой-то мере тоже характеризует вас. Словом, компьютерный суд примет всё это во внимание при вынесении приговора.

Андроид сделал выжидательную паузу. Александр молчал, перебирая извлечённые из-под накидки старинные паломнические чётки.

— Даже если вы и добьётесь на компьютерном суде каких-то санкций против тех троих, что, прямо скажу, очень и очень сомнительно, что вам это даст? К тому же, обвинение индивидуума против коллектива, пусть и состоящего из трёх человек, уже само по себе антисоциальный акт, несмотря на причины его вызвавшие. Я не говорю уже о том, что своим заявлением вы как бы преднамеренно повышаете процент преступности на сорок третьем уровне.

Андроид снова помолчал. Александр продолжал отрешённо перебирать деревянные бусы чёток.

— Давайте говорить начистоту. Я предлагаю вам компромисс. Вы отказываетесь от своего официального заявления, мы отпускаем вас, чтобы вы тут же покинули наш Мегаполис. Со своей стороны я обещаю, что в случае какого-либо малейшего повторного нарушения порядка со стороны тех троих, им приплюсуется в вину и содеянное против вас, о чём мы вас незамедлительно известим.

— А если я откажусь? — Александр оторвался от чёток и, пряча их под накидкой, с любопытством посмотрел на стража порядка.

— Тогда придётся всё начинать с начала. — Андроид выразительно посмотрел в сторону камеры, где успел побывать Александр. — В любом случае, даже, если нарушители будут наказаны, исход не может быть полностью благоприятен для вас.

«Но, ведь я потерпевший! Потерпевший!» — хотел крикнуть Александр, но сдержался и только хрипло произнёс:

— Хорошо. Согласен. Отказываюсь от заявления.

Полчаса спустя Александр уже пересекал в прозрачном лифте не то тридцать пятый, не то тридцать четвёртый уровень Мегаполиса. Он перевёл взгляд со всё чаще встречающихся людских фигурок, движущихся в разных направлениях, на свои худые жилистые руки, вцепившиеся в изогнутый поручень, и ему в голову пришла шальная мысль. Если бы даже он оказался в состоянии ударить первым безо всякой причины кого-либо из этих встречных, признали бы того потерпевшим, а его виновным? Или же в целях сохранения безопасности и недопущения роста процента преступности повернули бы дело так, что он вышел бы сухим из воды, как те трое? Александр вздохнул и снова посмотрел на проплывающие за пластиком кабины безликие фигуры. Окончательно ответить на подобный вопрос мог лишь высший компьютерный суд.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Криворотов Сергей Евгеньевич, родился в 1951 году. Врач-кардиолог. Живет и работает в Астрахани. Публиковался в сборнике «Фантастика-86», Москва, изд-во «Мол. гвардия», в журналах «Энергия», «Техника-молодёжи», «Четвёртое измерение», «Чудеса и приключения», «Слово», «Шалтай-Болтай», в московских еженедельниках «Поиск», «Семь с плюсом», в «Массаракш! Мир наизнанку» (Ростов-на-Дону), в украинских изданиях — «Порог» (Кировоград), киевских «Друг читача», «Просто фантастика», в местной периодике. Последние публикации в журналах «Меридиан»(Ганновер, Германия) № 1-2005, «Техника-молодёжи» № 9-2005, № 6-2006, «Мир фантасти-ки» (Москва) №№ 1,4,5,10-2006 на CD и DVD, (Волгоград) № 2(31)-2006, «Порог»(Кировоград, Украина) № 5-2006, «Крылатый Вестник» (Новосибирск) № 23-2006, «Магия ПК»№ 4(104)-2007, «Колесо» № 7-2007, в альманахе «Безымянная звезда» № 12-2007, в газете «Наша Канада» (Торонто, Канада,) №№ 7,14,21-2006, №№ 2,7-2007.

В 2006 году стал серебряным лауреатом Второго Международного литературного конкурса «Золотое перо Руси» в номинации «Сказка».

Александр СилецкийЛожка к обеду

…Желтая пустыня — это страшно — раскаленный песок — хочется кричать — нечто надвигается и сеет погибель — залпы, залпы, не жалей снарядов! — стервятники, пираты на космопланах, они всегда прилетают внезапно — нас пятеро, помощь с Земли придет через месяц — просить пощады? — нет, такие никогда не пощадят — десять Станций разграблены и уничтожены — глупо умирать.

Я открыл глаза и сел на кровати.

Сердце неровно, отчаянно колотилось, все тело ломило от усталости и напряжения, а в памяти, обволакивая сознание, еще вставали гул, рев, крики и сквозь них — команда: «Огонь — по цели!»

Бред какой-то…

Я встряхнул головой, освобождаясь от наваждения, глубоко вздохнул и спустил ноги на пол.

Что-то произошло

Я мог поклясться, что ничего не было: вот я сижу, босой, с заспанной физиономией, сижу на кровати в своей квартире, за окном — все тот же шумный перекресток, те же дома, то же ясное небо.

Мир ничуть не изменился — с того самого момента, когда я, придя, вконец измотанный, с работы, завалился час-другой вздремнуть.

Приснилось?

В общем-то, логично. Да уж только слишком. Все реально, чересчур.

И эти жуткие детали, непонятные, дурные, для которых в нашей жизни просто места нет и даже сколь-нибудь условных параллелей.

Вот и думай, что к чему.

Мне было страшно, будто я и в самом деле чудом выскочил оттуда — лишь на несколько минут, и должен неминуемо уйти опять.

Но куда? Куда?

Не в сон же, право, это глупо: сон ведь можно оборвать в любой момент и навсегда забыть.

Есть, правда, штука, о которой нынче модно говорить с апломбом: «новая реальность».

Ну, сказал я сам себе, доцент Петров, ты, кажется, сошел с ума. Позволь тебя поздравить.

Я встал, приблизился к окну и некоторое время глядел на жонглера-постового. У нас часто на перекрестке ломается светофор.

Палочка влево, палочка вправо, крендель-вензель, палочка вверх — каббалистика движений.

И лавина машин, как стадо осатанелых баранов, — попеременно: влево-вправо, остановка!

Я повернулся спиной к улице и снова помотал головой. Настроение было паршивое.

В соседней комнате, деловито пыхтя на ковре, возился маленький сын.

Космодром, ракеты, вездеходы — целый арсенал из галактической пасторали — третьего дня я купил все это в магазине и торжественно притащил домой.

— Играешь? — машинально спросил я, подходя к сыну.

Хоть с ним можно сейчас поговорить — рассеяться немного.

— Ум-г-му, — сосредоточенно, не поворачивая головы, сообщил мой отпрыск. Рука его взметнулась, ведя по воздуху ракету: — Вж-ж!.. Огонь!.. — Пальцы разжались, ракета, кувыркнувшись, грохнулась на пол, но тотчас новая взмыла над космодромом: — Огонь! Огонь! Где снаряды? Вж-ж!..

Что-то знакомое, неуловимо знакомое почудилось мне в этой игре.

— Во что играешь? — жестко осведомился я, готовый по любому пустяку вспылить, раскричаться — что поделаешь, дурное настроение, все знакомые считают меня неуравновешенным человеком.

— В пиратов, — алчно ответил сын, не обращая внимания на мой тон.

— Хе-хе… — нервно усмехнулся я.

— Пираты жили триста лет назад.

— А это будущее. Это космические пираты.

— Да?!

— Они из другой галактики, — доверительно пояснил сын. (И откуда всей нынешней мелюзге слова-то такие известны?! Не иначе, как разных дурацких фильмов по телевизору насмотрелись. Вместе с родителями, между прочим.) — Напали на Станцию. И уничтожат ее. Потому что помощь с Земли придет только через месяц, и бояться пиратам нечего. И на Станции это знают. Вж-ж!.. Огонь!

Еще несколько долгих секунд я растерянно глядел на все эти детские забавы, а потом вдруг словно какая-то задвижка, с трудом сдерживавшая напор воспоминаний, поднялась в моем мозгу, и тогда чувство ужаса, отчаяния и боли захлестнуло вновь сознание.

Как в тот, последний раз.

Но ведь не мог я знать, покуда спал, во что играет сын! Не мог!

Значит, правда?

Так все и будет? Когда-нибудь, но — непременно?

На самом деле?!

— Прекрати! — не своим голосом крикнул я. — Сию же минуту!

Сын недоуменно уставился на меня.

— Убирай, к чертям, свои ракеты! — бессильно прошептал я, чувствуя, что, с точки зрения сына, валяю совершеннейшего дурака. — Станция должна остаться целой. Понял? Должна! Разворачивай ракеты — пусть улетают.

— Но, пап!..

— Я что сказал?

Он послушно сгреб руками ракеты, и — «вж-ж!» — эскадра рванулась прочь.

Я облегченно вздохнул и вытер со лба невольно проступивший пот.

Нелепейшая ситуация.

Но я не мог поступить иначе!

Я опять вдруг ощутил себя усталым и разбитым, каким-то опустошенным, будто и впрямь один выиграл целое космическое сражение.

Вот чушь собачья!

А сын обиделся.

Мне снова захотелось спать.

Пожалуй, прилягу, подумал я. А нервишки, действительно, ни к черту не годятся. Что-то сдавать ты стал, старик. Не рановато ли?

…Желтая пустыня — воды нет, еды нет — нас только пятеро в тисках жестокого мира — пираты улетели два месяца назад — мы обречены — все ракеты выведены из строя, рация разбита — почему не идет помощь с Земли? — никто не знает — глупо умирать.

Как подброшенный на батуте, я взметнулся над кроватью, отчаянно, с силой шлепнул босыми ногами об пол и замер, дико озираясь.

Что произошло?

В соседней комнате — все нормально. Полнейший порядок: игрушки сложены в коробку, а сын лежит на полу и на газетном листе синим карандашом рисует пароход. Синий дым клубится, заполняя чуть ли не пол листа. Наверное, в машинном отделении что-то не в порядке.

— Ты снова играл?! — мои слова прозвучали как утверждение, как безапелляционное «да!».

— Нет, пап. Ты же не велел.

— Не лги!

— Нет, папочка, я сразу все убрал.

Все стало вдруг зыбким и тягучим, словно пространство и время, проминаясь, ушли из-под ног и я повис в пустоте — не за что уцепиться.

— Но они ведь погибли… — еле слышно пробормотал я. Совершенная нелепость, но я, кажется, поверил в это до конца. — Они там все равно погибли.

— Кто?

— Кто-кто! Люди со Станции! К ним помощь не пришла! Понятно?

Ох, как гадко. Точно сам сбежал оттуда, испугался — и сбежал. А они остались. Навсегда.

— А помощь и не пришла бы, пап, — уверенно, будто похвастал, сообщил мой отпрыск.

— С чего ты взял?!

— Потому что тогда это были вовсе не пираты. Это и была помощь с Земли. Просто они прилетели раньше, чем обещали. А на Станции ничего не знали, думали — пираты, вот и стали стрелять. Они бы потом договорились и посадили свои ракеты… Но ты велел, чтобы они улетели. И тогда я придумал так, будто на ракетах решили, что Станция уже захвачена и делать на ней теперь нечего. Иначе бы ракеты ни за что не улетели. Они дали на прощанье залп, ну, вроде салюта — и все. Здорово я придумал, да, пап?

У меня буквально потемнело в глазах: от ужаса, от полного бессилья.

Значит, вот оно что!.. Выходит, во всем виноват был я?

Но кто мог знать, что я соприкоснусь внезапно с Будущим, нелепо, иррационально, и, страшно даже и представить, погублю — единым махом — его часть, ни в чем, по сути, толком и не разобравшись?!.

Я — виноват!

Нет-нет, вот видит бог, я не хотел, я лишь хотел — как лучше!..

Бешенство охватило меня.

— Почему же ты сразу мне все не сказал? — заорал я, надвигаясь на сына. Он испуганно отпрянул и сжался в комочек. — Почему?

— Н-не знаю, — пролепетал он. — Ты не просил.

И тогда я схватился за ремень.

Я уверен, сын чувствовал, что я не прав, что я попросту ищу кого-то, на ком удалось бы выместить свои злость и отчаяние.

Но, право же, не мог, не смел я поверить до конца в собственную вину, и, сознавая всю несправедливость своих действий, только проникался еще большей ненавистью к этому маленькому беззащитному существу, из-за которого взял на душу неискупимый грех.

Сын глядел на меня, снизу вверх, непонимающе и отчужденно, слезы градом катились по его щекам, но он только молчал, упрямо молчал, когда я хлестал его, тщетно пытаясь прийти к очищению.

С тех пор странные сны меня уже не посещают.

И все теперь диву даются, какой я стал уравновешенный. Словно подменили.

Ну, не буду же я объяснять, что по-другому мне сейчас — нельзя!

Выдержка и постоянное спокойствие — это единственный мой козырь.

А по ночам я забираюсь в угол, где мой сын хранит свои игрушки, и играю.

Только бы никто не увидал!..

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Писатель-фантаст Александр Валентинович Силецкий родился в 1947 году в Москве. Окончил сценарный факультет ВГИКа, после чего работал в редакциях научно-популярных журналов «Земля и Вселенная» и «Наука и религия».

Первая фантастическая публикация (рассказ «Галактик Шуз из космоса» в журнале «Юный техник» за 1963 год) состоялась, когда автору исполнилось всего 16 лет. Однако после столь раннего дебюта наступило длительное молчание — «странные» рассказы фантаста не принимали в редакциях советских изданий. По общему мнению, А. Силецкий — один из самых талантливых выпускников Малеевских семинаров, автор остраненной прозы, в которой соединились черты лирической, юмористической и социальной фантастики. Только в перестроечные 1980-е произведения писателя стали появляться на страницах журналов и коллективных сборников. В1989 году увидела свет первая книга А. Силецкого — сборник рассказов «Тем временем где-то…». Его перу принадлежат так же книги «Завоеватель планет» (2002) и «Отпуск с убийцей» (2002).

С конца 1990-х годов Александр Силецкий живет и работает в Минске.

Петр РтищевШпионское нашествие

1

Заросшая тропа вилась вдоль ручья. Странного вида человек пружинисто ступал по ней, сбивая на ходу оранжевые головки одуванчиков. По всему видать человек этот был нездешним. Зелёный комбинезон на нём был вымазан сажей, левый ботинок местами обуглился, ну а рукавицы, что болтались на привязи сбоку и вовсе казались в июньское утро нелепостью.

Появление незнакомца не осталось не замеченным. Шум в лесополосе привлёк внимание Константина, малого не обременённого заботами наступившего дня. Телега была запряжена, и он вскорости оказался у ручья. Константин представлял собою худощавого субъекта небольшого росту, весьма подвижного, вся кипучая энергия которого обычно уходила на манер паровозного гудка — в никуда. Он вовсе не трудился все дни и ночи напролёт. Достичь умственной мощи и сделаться владыкой собственной жизни не было его целью. Дни его истекали в потёмках. Когда незнакомец приблизился к нему, он лениво окинул его взглядом тусклых глаз и равнодушно отвернулся. Его внимание занимал желтоватый дымок, что поднимался в отдалении над деревьями.

Но связать его неожиданное появление с человеком, вышедшим из зарослей, ему на ум не приходило.

— Любезный, — донеслось до его уха, как только с телегой поравнялся явившийся из чащи, — что за местность расположена окрест?

— Чё?

В серых глазах незнакомца мелькнуло удивление. Быстро сообразив, что пробиться сквозь толщу Костиного невежества сходу не удастся, он двинулся дальше. Константин на некоторое время в сомнении задумался, то ли ему срочно уведомить уполномоченного от «органов» младшего лейтенанта Ковальчука о появлении подозрительного типа, то ли сначала разузнать причину возникновения ядовитого дыма. Он колебался, да и любопытство тянуло в лесок. Костя издал губами цокающий звук, и кобылка понуро тронулась, а телега заскрипела всеми своими частями. Оказавшись в прохладе под сенью деревьев, он почувствовал смрад жжённой резины, тлеющей шерсти и ещё чего-то незнакомого, но чрезвычайно отвратного. Через несколько метров он увидал поломанный кустарник орешника, среди которого лежала раскуроченная серебристая конструкция непонятного назначения. Именно из её недр исходило зловоние. Зажав пальцами нос, Константин подошёл к обломкам, зачем-то несколько раз пнул их и заспешил прочь. Сомнений в том кто такой этот тип у него уже не оставалось.

Тропа вела в Дубовку. Это было довольно крупное приазовское село, в котором, по решению властей, было организовано производство матрасов, швейных иголок и ещё какой-то механической несуразности. Так решалось приращение пролетариата — главной опоры руководящих товарищей — на крестьянской почве. Теоретикам политического устройства было невдомёк, что кроме гегемона нужны были и те, кто кормил бы его. Да и гегемон из крестьян большей частью получался так себе.

В пяти верстах от Дубовки имелся железнодорожный тупик, громко именуемый станцией Новая Жизнь. Время от времени с того тупика доносился гудок маневрового паровоза. Но случалось это не часто. Обычно окрестности пребывали в захолустной тиши.

— Гражданин хороший! — деланно бодро крикнул Константин, нагнав незнакомца. — Одиннадцатым номером пользоваться не с руки. Садись, что ль.

— Одиннадцатым номером?

— Гм. В смысле пешком, на ходульках своих, — смешался Костя, ещё более утверждаясь в своих подозрениях.

— Ну что ж, охотно. Знаете ли, весьма продолжительное время пребывал в обездвиженном состоянии, и теперь при ходьбе возникло некоторое неудобство. Физиология организма требует несколько времени на адаптацию. Да и в воздухе изрядно кислороду.

— Угу, — отозвался Костя. — Я тебя к Ковальчуку свезу, он поправит, если чего не так.

Телега дотащилась к избе, над входом которой висел выцветший красный флажок. По крыльцу бродила курица, высматривая между досок пропитание. Однако Костя прервал поиски птицы, ловко пнув её, отчего она взмыла в воздух, кудахча. Костя с удовольствием проследил за полётом, сплюнул сквозь щербину, сказал:

— Прибыли.

Миновав сени, странный незнакомец оказался в светёлке. У окна стоял грубой работы дощатый стол с телефоном фирмы «Телефункен». На номеронабирателе проглядывался не до конца затёртый орёл со свастикой. За столом сидел военный и что-то старательно выводил пером в формуляре. Позади него на стене красовался засиженный мухами портрет. На портрете был изображён некто с внушительным носом и усами. Изображенный был облачён в добротный серый френч офицерского покроя. Под портретом на гвозде висел автомат ППШ.

— Вот, Петрович, подозрительного привёл. Не иначе как американский шпион.

Офицер поднял глаза и в них, доселе холодных, блеснула жизнь. Вялое лицо его с выражением самомнения сделалось подвижным. С утра, как обычно, он имел случай откушать рюмку, и вот по прошествии времени фальшивая сила покидала его. Члены отяжелели, клонило в сон. Однако теперь предстояла тонкая психологическая игра. В предвкушении её Ковальчук почувствовал прилив бодрости.

В начале тридцатых, когда кроме похвальбы собственными большими делами возникла нужда у «трудящихся масс» в пропитании, прокатилась волна раскулачивания. Тогда Ковальчук большую часть времени проводил под столом за малостью лет. Но не взирая на слаборазвитый ум память цепко удерживала с тех пор событие, поделившее для него всё живое на дичь и охотников. Ушли годы, но суета, обычно степенного деда, закапывающего в огороде швейную машинку «Зингер» и полные ужаса глаза несчастной матери, сжигающей в печи Библию, ему хорошо запомнились. Этот страх родных до сего времени кожей ощущался им. Впрочем, подвыпившие ЧОН-овцы в дрянных суконных шинелишках произвели тогда на него значительно большее впечатление. Вдруг стало ясно за кем сила, власть, будущее наконец, а кому предстоит прозябать в страхе и далеко несытой жизни. После действительной службы перед войной сомнений в выборе пути не было, и сделан он был вовремя. Ему не пришлось побывать на передовой. Годы страшной войны он провёл в заградительных отрядах…

— Разберёмся. Документики, гражданин, — голосом, не предвещающим скорой развязки дела, произнёс Ковальчук.

— Видите ли, сударь, случилась неприятность. Буду краток. Произошло редкое, но всё ещё имеющее быть событие. Потеря потенциала.

В форточку влетела оса. Говоривший осёкся. В кабинете нависла напряжённая тишина. Три пары глаз внимательно следили за жёлто-полосатой бестией. Лето в Дубовке выпало странным. Кроме несметного количества ос лачуги селян одолевали полчища муравьёв. Ковальчук даже отправлял в район записку о постигшей напасти, но наверху её не заметили.

— Самолёт у него, — прервал затянувшееся молчание Костя и выложи на стол кусок металла. Это была какая-то деталь в виде квадрата со стороной не более сантиметра и толщиной с миллиметр. Зеркально гладкая она поблёскивала иссиня-чёрной поверхностью, отражая солнечные лучи, пробивающиеся сквозь марлевую занавесь. — В лесу подобрал.

— Тяжёлая какая, — отозвался уполномоченный, взяв её в ладонь. — Цель прибытия в Советский Союз, связи, явки, адреса, пароли.

— Сударь, вы меня не так поняли.

— Отставить старорежимные словечки! Ты что же, гад, из белоэмигрантов будешь?

— Су…, ох, простите. Я плохо знаком с историей вашего края. Область моих занятий не простирается так далеко. Моя задача сводилась лишь к исследованию возможности использования шапки Северного полюса для организации пионерного посёлка. Однако системы пилотирования моего разведывательного снаряда повели себя не штатно сразу же после прохождения слоя Хевисайда, как вы его называете.

— Хевисайда — это резидент? Гм, так вы и на японскую разведку работаете? Бога-а-а-то… Итак, ваше имя! — из стопки казённой бумаги был извлечен особый бланк — анкета. Замелькали вопросы о социальном происхождении, сословной принадлежности и проч., что так всегда интересуют специальное ведомство.

Задержанный с тоской глянул в окно. Какая пропасть меж ним и этими двумя! Мыслимо ли понять им друг друга. Однако надо было что-то предпринимать. С этой публикой не договориться.

— К учителю он шёл, фашистская морда! — донёсся уверенный Костин голос. — Я давно приметил, что Попов — учитель физики — враг народа.

— Ты ври, да не завирайся, — осторожно отозвался Ковальчук.

— Как же — ври! Вот зачем он приволок к себе в сарай церковный купол, что мы в прошлом году сломали? Не иначе тайно культ справлять и маленьких недоумков совращать мракобесием. До чего шельмец додумался. Аккумулятор называет элементом Планте. Батарейка, слышь, обыкновенная для карманного фонаря у него элемент Даниеля. А ведь всем известно, что аккумулятор изобретён нашим учёным. Вот позабыл его фамилию.

— Мичуриным, — подсказал Ковальчук.

— Во-во! Им самым.

— А зачем он к учителю шёл?

— Известное дело! — Костина фантазия разыгралась. — Диверсию свершить на матрасной фабрике.

Шпионская версия начинала выстраиваться в правдоподобную историю. Это радовало. За такого штукаря руководство медалью не ограничится, здесь орденом попахивает. Да пора и на повышение, в район.

Рука офицера потянулась к телефону. Но в ту же минуту задержанный схватил детальку со стола, толкнул Костю и кинулся вон. Субтильный помощник «органов» налетел на стол. На пол посыпались незаполненный формуляр, чернильница и телефон. Только трубка осталась в руке Ковальчука. А между тем незнакомец уже был на крыльце. Мгновение спустя, перемахнув через плетень, он нёсся по пыльной улице. Но Ковальчук не дремал. Вслед полетели пули. К счастью ни одна из них не задела беглеца. Вскоре он вновь оказался у ручья, и теперь путь его лежал к месту, что было покинуто им час назад. Скрывшись в лесочке, он приступил к поискам потерпевшего аварию снаряда. Дымок иссяк, и найти обломки оказалось делом не простым. Наконец он наткнулся на них. Все они лежали кучно в небольшой воронке. Искорёженный металл уже успел остыть. Впрочем, пожара как такового и не было. В воздухе во время полёта вспыхнуло слева под ногой, где располагалось устройство, обеспечивающее эквипотенциальное электрическое поле внешней оболочки летательного аппарата. Тогда же и начались проблемы, но пожар был локализован. Атмосферное электричество привело к нестабильности полёта, и снаряд произвёл очень жёсткую посадку, разогревшись при стремительном приземлении. Но всё же посадку, не падение, и оставалась надежда отыскать невредимым сердце корабля, его двигатель.

Облепленный отполированными квадратными пластинами, он представлял собою куб с ребром в десять сантиметров. На одной из сторон не хватало пластинки, но она была зажата в потной ладони пришельца. Куб оказался тяжёлым, и нести его было неудобно. Но следовало спешить. Со стороны ручья уже слышались особого рода русские словечки уполномоченного.

2

Сквозь щели дощатых стен пробивались предрассветные сумерки. В отдалении надрывался петух. Зарождалось утро. Пришелец приподнялся со скамьи, и чуть было не охнул от ломоты в боках. Струганная доска не лучшее ложе. Только теперь беглец осмотрелся. Накануне, спасаясь от Ковальчука, он забежал в этот сарай, где за кучей хлама и небольшой церковной маковкой нашёл себе убежище. Уполномоченный не сунулся сюда. Возле обломков разрушенного снаряда он оставил Костю сторожить вещдоки, а сам кинулся поближе к телефону — доложить по начальству и получить инструкции.

Сарай больше походил на физическую лабораторию и слесарную мастерскую одновременно. Здесь были верстак и токарный станок. На полках стояли измерительные приборы и устройство для дуговой сварки. В деревянной коробке в соломе рядком лежали электронные лампы. Тут же располагались бутыли с электролитом и бобины медного провода. И ещё много чего было в этом сарае, что могло бы заинтересовать любителя на досуге заняться изобретательством. Одним словом было видно, что здешний хозяин не допускал к себе праздности.

За стеною послышалась тяжёлая поступь и кашель старого курильщика. Дверь отворилась, и на пороге предстал лохматый человек с папиросой в зубах. Спросонья ещё плохо соображающий, он ошалело уставился на непрошенного гостя. Рука машинально потянулась к лопате прислонённой к косяку. Некоторое время они изучали друг друга. Первым пришёл в себя пришелец.

— Прошу покорно, сударь, не удивляться столь раннему визиту. Дело в том, что я вынужден был силою злого рока посетить сии благословенные места. Но отчего-то начальство восприняло моё появление злонамеренным предприятием. А я вовсе не хотел, чтобы обо мне тут сложилось превратное мнение. Жители…

— Это за тобой вчера Ковальчук гонялся? — перебил хозяин.

— За мною. Надо полагать вы враг народа и учитель физики Попов? — в свою очередь спросил пришелец. — Судя по обстановке вам не чужд исследовательский дух. Да, тайны природы увлекают пытливый ум, водят его по лабиринтам мироздания и, в конечном счёте, низвергают до понимания тщеты столь сладостного порыва усвоения многознания. Но многознание, как говаривали в древности, не есть многоумие.

— Так-так, — учитель подошёл ближе к пришельцу, но заступ из руки не выпустил. — Откуда родом будете?

— О, в вашем осторожном вопросе чувствуется мысль. В моём положении быть шпионом весьма не полезно для осуществления миссии. Я издалека. Вряд ли нам стоит углубляться в эту материю. Во всяком случае, не сейчас. Учитель! Только вы можете помочь мне.

— Охотно. Но согласитесь, что прежде следовало бы ознакомиться с вашими намерениями. Быть может, в США такая осторожность покажется излишней, но в Дубовке, напичканной стратегическими предприятиями, она оправдана. Эта ваша манера говорить. Она настораживает.

— Да, вы правы. Все наши замыслы насмарку! Ведь на то он и разведчик, чтобы оставаться инкогнито, а тут. Видите ли, аборигены, сиречь человечество, тяжко заблуждаются полагая течение биоценоза бесконечным. Вопреки логике люди думают, что всё это, — пришелец повёл рукой, — вечно. Не следовало бы забывать о скоротечности пребывания в миру. Согласитесь, ведь какой-нибудь десяток миллионов лет назад природа и не помышляла о человечестве, так отчего же она должна озаботиться пребыванием его спустя ещё десяток миллионов. Впрочем, люди особые существа. Им даже не удастся использовать весь отмеренный ресурс. Суть людская такова, что все вы значительно скорее перережете друг другу глотки. Пяти лет не прошло после очередного тому подтверждения — войны. Что касается моего синтаксиса, то здесь недоработка оператора. В мой словарный запас не были введёны современные особенности языка, он ограничен его основами пятидесятилетней давности.

— Вы не человек?

— Скажем, гуманоид. Но семя наше одно. Из одного материала деланы и вы и мы.

— Чем же я могу помочь?

— О, это не сложно. Мне необходима небольшая камера, на поверхности которой можно было бы создать положительный потенциал не менее ста киловольт. И тогда я бы смог поднять её в воздух и, свободно паря, переместить себя к месту назначения. Не так быстро и с меньшим комфортом, но всё же. Для вас не станет неожиданностью утверждение о том, что окружающий мир соткан из электромагнитных полей. Спектр их широк, от гамма-излучений до радиоволн. Всё что видимо и невидимо нами есть проявление их. Создав же заряд, я смогу переместить его по замысловатой кривой в направлении меньших потенциалов. Таким образом, цель будет достигнута, и я окажусь, наконец, на полюсе.

Попов задумался. Как просто! Ведь работа, свершаемая зарядом-капсулой, — это всего лишь произведение разности потенциалов на заряд. Перед его мысленным взором уже стояла такая камера в виде небольшого церковного купола покрытого медными листами. Этакий ион исполинских размеров. Не составляло труда собрать устройство, напоминающее обычный генератор Ван-де-Граафа, где роль фарадеева цилиндра отводилась сфере, предусмотрительно им подобранной из разорённой церкви. Однако трудность состояла в обеспечении поступления заряда во время полёта. Словно угадав его мысли, гуманоид добавил:

— Потенциал мне нужен только в момент первоначального движения. Остальное завершит вот это, — он показал на чёрный куб, к которому уже успел приделать оторвавшуюся квадратную пластину.

— Тогда за дело! — с энтузиазмом воскликнул Попов.

К вечеру аппарат был собран. Увлечённый работой Попов не обратил внимания на появление в селе бронетранспортёра и машин, набитых автоматчиками. За стенами его лаборатории текла пустая суета. Пришелец внимательно наблюдал в щель между досок за развитием событий. Он с опаской поглядывал на бегающих солдат и с тоскою вверх. Там, за небосводом, в черной пустоте возле Сатурна болталась ферритовая махина станции. Вынырнув в Солнечной системе из магнитного рукава-перехода, она впитывала космическую энергию, дабы иметь возможность движения. Оператор ждал сигнала о готовности площадки на полюсе. И тогда…

— Ну, брат по разуму, дело сделано! — обтирая ветошью ладони, возвысил голос Попов. Уже несколько часов фарадеева клеть вбирала в себя поступающие заряды через бронзовую кисточку от электрической машины, равномерно распределяя их по сфере. Впрочем не совсем равномерно. Наверху, там, где раньше крепился крест, образовалась едва заметная выпуклость. Над ней сияла корона, и слышалось потрескивание расширяющегося воздуха. В помещении сделалось необычайно прозрачно. Пыль, увлекаемая отрицательными ионами, сконцентрировалась вблизи маковки. Воздух очистился, и дышать им было приятно.

— Тише, — прошипел гуманоид.

Только теперь Попов обнаружил, что необычный гость устроил себе наблюдательный пункт и услышал команды военных с улицы.

— Я хотел сказать, что можно начинать, — переходя на шёпот, отозвался учитель. Что-то мелькнуло в его голове, зародив подозрение. Утром, захваченный решением столь интересной проблемы, он не задавался этим вопросом. Но теперь следовало бы спросить. — Скажите, а какова цель вашего посещения?

— Я разве не говорил вам, сударь? Ах, да! Это было в другом месте, — пришелец влез внутрь сферы, расположил куб под ступнёй левой ноги и скомандовал: — Открыть ворота!

Попов повиновался. В десятке метров от сарая показались Костя, уполномоченный Ковальчук и несколько автоматчиков. Они тут же побежали к учительской лаборатории, из глубин которой неслось:

— Жизнь ваша тупа и бессмысленна. Вы обречены. Но агонию эту мы прервём! Всё чрезвычайно просто — нехватка, сударь, жизненного пространства, такая вот банальность, — гуманоид взмыл вверх. Сфера медленно поднималась над крышами домов. Она явно не была предназначена для полёта. Покачиваясь, словно бочка на волнах, она с трудом преодолевала высоту.

— Огонь! Смерть шпионам! — заорал Ковальчук. Село накрыла волна пулеметно-автоматного треска. Пули прошили сферу насквозь. Через мгновение вспышка белого пламени озарила небо.

3

В жестяном абажуре желтела запыленная лампа. Над столом уполномоченного в мутных сумерках угадывался зловещий лик Вождя. Портрет не был охвачен конусом света и не посвящённому было бы трудно определить, кто на нём изображён. Но Попов, пятый час переминающийся с ноги на ногу, хорошо знал явлённого в образе. Он с тоской понимал, что вляпался в безнадёжную историю. К тому же физическая немощь — результат конвейерного метода допроса — начинала сказываться. Ноги отяжелели, по ним время от времени пробегала нервная дрожь.

— Плоскостопие, — прервал молчание пучеглазый подполковник из-за стола.

— Так точно, Игорь Осипович, — отозвался Ковальчук, пристроившийся на подоконнике. — Он тут в тылу отсиживался, когда мы с вами кровь на фронтах проливали.

Подполковник ухмыльнулся. Левая рука невольно погладила ряды орденских планок на груди. Его линия фронта проходила на Колыме, в Дальстрое. Это уже много позже удалось перебраться в Ростов. Получив очередной чин и должность заместителя начальника оперативного отдела, он рьяно взялся на новом поприще за врагов народа. И теперь лично прибыл в Дубовку, чтобы поставить точку в шпионском деле.

Подполковник вынул из папки листок бумаги и зачитал:

— «Мною, Константином Баскаковым, по поручению главаря фашистского подполья был встречен шпион американской разведки и препровождён в село Дубовка. По заданию резидента Попова я должен был доставить его на явочную квартиру, то есть в учительский сарай. Однако совесть советского человека взяла своё, и я привёл его к уполномоченному младшему лейтенанту Ковальчуку. Попова же знаю давно. Ещё в 1935 году он завербовал меня и принудил быть связным у врагов рода человеческого Якира и Тухачевского, впоследствии разоблачённых советскими органами». Что скажите, мистер Попофф?

— Значит, к троцкистам решили определить. Насколько я помню «Дело военных» в архиве с 37-го. Косте же в те времена было не больше 12 лет.

Подполковник крякнул и выразительно глянул на Ковальчука. Уполномоченный съёжился. Недоработка! За такой просчёт ещё долго не видать ему местечка в районе. Между тем важный чин из города поднял с полу коробку. В ней чернели радиолампы — давнишнее увлечение техникой Попова.

— Острим? — продолжал наступление следователь. — А того не понимаем, что СССР и страны народной демократии в состоянии перманентной борьбы с диверсантами, вредителями и шпионами закалились. Вы же умный человек. К чему это запирательство. Коли есть запасные лампы, то должен быть и радиопередатчик, шифры, сеансы связи. Разоружайтесь. Вот такие, с позволения сказать, сосальщики, — подполковник обратился к Ковальчуку, что являлось элементом его игры по разоблачению шпиона, — и вызывают разного рода трематодозы. А мы этим сосальщикам на хвост-то наступим — это факт медицинский!

Из папки был извлечён ещё один мелко исписанный лист. Однако зачитать его не удалось. Дверь в светёлку скрипнула, и в образовавшуюся щель бочком протиснулся некто в зелёном комбинезоне.

— Здорово, отцы! — громыхнул он.

— Это ещё что за персонаж?! Пособник? Ковальчук!!

— Не шуми, начальник. Я за корешем своим. Был тут у вас один, в таких же шмотках, что и на мне.

Следователь опешил, а Ковальчук, тот и вовсе струхнул. Он сполз с подоконника и вдоль стеночки начал перебираться ближе к начальству. Незнакомец действительно был одет также, как и уничтоженный шпион. Он и внешне был очень похож на него. Только говорил иначе, по земному что ли.

— Мне здесь нравится, — продолжал пособник шпиона. — Уяснив, что «богатство — это блевотина судьбы», сборище оборванцев с остервенением городит светлое будущее. Забавно было бы глянуть на дрянь, что у вас получится. Жаль только жить в эту пору будет некому.

Попов, воспользовавшись замешательством, присел на пол. Ноги гудели. От напряжения на лбу налилась вена. В голове плавали обрывки мыслей. «Пришелец… механический «ион» летающий по воздуху. Коваль-чук и какой-то чин из Ростова. Шпион. ещё шпион. Так ведь они же подготовить плацдарм для нашего изничтожения сюда прибыли! Им там где-то жизненного пространства не хватает, а нас не жалко и под нож. Значит, кончилась Россия. Да что там Россия! Весь шарик наш земной кончился».

Жизни угрожали не только замечательные «органы», а нечто, что в расчёт никем не принималось. И Попову, когда времени на осмысление было чуть, становилось странным, что раньше он не задумывался над этим. Разве не удивительно его безразличие ко всё пронизывающим электромагнитным полям, к этой особой материи, проявление которой он демонстрировал на уроках. Обыденность не рождала любопытства ни в нём, ни в обучаемых. Всякий впоследствии был готов пользоваться электричеством, не понимая сути его. А пришельцы разобрались. Они поняли его нутро, определив как составляющую первоначала Вселенной. А в результате обрели могущество. И главное! Семя с пришельцами у нас одно, так утверждал шпион. А что есть мы? Из материала какого качества слеплены? То-то! Посему хорошего не жди, мыслил Попов.

Сердце учителя сжалось. Он с грустью глянул в чёрный квадрат окна, за которым слышался дождь. К ночи погода испортилась, и в глубине души нарастала досада: опять не удастся поутру надёргать с полведёрка карасиков из плодовитого ручья. Бог ты мой! Какая рыбалка теперь возможна?

«Сколько усилий понапрасну транжирится нами, — продолжал терзаться Попов. — Пустоты в сознании заполняются балластом. Бесполезные учения, то ли спьяну сочинённые, то ли смеху ради, вдалбливаются в умы, занимая активные ячейки мозга. Люди всё меньше задумываются о великой тайне — первоначале сущего. Главное, что занимает их — выжить в условиях искусственно созданных социальных нагромождений. И в этом стремлении они вхолостую растрачивают себя. Расплодились комиссары, философы особого рода, чекисты-юристы, экономисты, отвергающие человеческую природу, наконец, банщики!». Почему-то именно банщики вызвали негодование в учителе. Он не мог вникнуть в суть этих существ, готовых исполнять абсурдные обязанности только бы не работать.

Между тем Ковальчук пробрался к столу. Теперь ему было рукой подать до ППШ, что висел на гвозде. Но тут приоткрытая дверь растворилась шире, явив человека. Это был странный субъект в закопчённых одеждах и оплавленных до бесформенности ботинках. Под мышкой он держал небольшой иссиня-чёрный куб.

— Господа! Прошу простить меня за столь экстравагантный вид. Дело в том. Ба! Оператор! Какими судьбами, душа моя? — воскликнул он.

— Ну, в натуре, и дела тут у вас! — отозвался тип в зелёном комбинезоне. Шпионы обнялись. При этом, закопчённый сказал сообщнику, что изрядно истощился, скосив глаза на куб, и что хорошо бы поскорее убраться отсюда по добру по здорову. Можно прихватить с собою врага народа Попова, этот малый сгодится на что-нибудь. Впрочем, энергии маловато и лишний груз ни к чему. После обмена репликами в таком духе, прозвучало: «Отцы! Засиделись мы тут у вас», и пришельцы беспрепятственно удалились.

Попов лихорадочно соображал, как ему поступить. Оставаться в лапах Ковальчука и подполковника — верная гибель. Последовать за шпионами, броситься им в ноги, чтоб забрали с собой? Ну, это уж и вовсе не годиться. За окном полыхнуло. Молния то была или инопланетный корабль взмыл вверх, рассуждать было некогда. Раздался звон выбитого окна и «враг народа» скрылся в ночи.

4

Лёгкая дрожь борта убаюкивала. Несовершенная человеческая природа брала своё, требовался отдых. Пережитое за последние сутки ещё предстояло осмыслить, но не теперь. Душевные силы были на исходе.

Выскочив из окна, Попов помчался во тьму по раскисшей земле. Он не различал дороги. Неожиданно пред ним возник яйцевидный предмет. Он висел в воздухе на высоте не более двух метров заострённым концом вверх. Размеры яйца поразили беглеца: никак не меньше сарая-лаборатории. Странным образом дождинки огибали его, не попадая на серебристые стенки. Они словно натыкались на невидимое препятствие, сквозь которое путь был заказан.

Нижняя часть снаряда отворилась, и сноп яркого света образовал пятно на грязи. Затем из люка показался закопчённый шпион и протянул руку. Попов крепко уцепился за неё. Так он оказался внутри корабля пришельцев.

Пока станция оператора наматывала витки вокруг Земли, впитывая энергию, Попову много чего было поведано. От услышанного сделалось не по себе.

В давнопрошедшие времена, когда соплеменники шпионов ещё только обретали видимость проблесков разума, возникла демографическая проблема. Всё дело в атмосфере. Содержание кислорода в ней вдвое меньше земной. Приблизительно столько же, сколько на вершине Эльбруса. Оттого жизнь гуманоидов, как и у горцев — землян, длится дольше. Отсутствие ионизирующего излучения, нормальное атмосферное давление и постоянная гипоксия сформировали крепкие организмы аборигенов. Гомеостаз, а значит и окислительные процессы, замедлились. Температура их тел на полтора градуса ниже людской. Все эти факторы сказались на продолжительности жизни, которая втрое длиннее, чем даже у горцев. Рост населения поначалу нисколько не озаботил власти. Однако вскоре, когда ресурсы планеты заметно истощились, когда появились алчные нищие и надменные богатые, когда ненависть к сородичам возросла по сравнению ко всем прочим тварям, стало ясно, что спасение в расселении. Единожды возникшая сорная идея со временем проросла, явив план колонизации пригодной для жизни части космоса. Для экспансии были отобраны особи самых злобных наклонностей. Тем самым решалась ещё одна проблема — избавление от бедствия, загадившего обиталище. Бедствие это, всёвозрастающий порок соплеменников.

И вот вскоре, наспех собранные ферритовые челноки, нырнули в космические каналы магнитных рукавов. Земля хоть и не совсем подходила для жизни, но правителям не было дела до существ, склонных к пороку. Так, с тех пор здесь появилась псевдоразумная жизнь. И состояла она главным образом из негодяев.

По прошествии времени с демографией так и не наладилось. Но теперь цивилизация достигла могущества. В её силах сформировать нужный состав газов в атмосфере и сделать планету пригодной для жизни добропорядочных граждан. Потомков же всякого рода мошенников и прочих стерилизовать и тем самым очистить от скверны место будущего обиталища. Такой вот план.

Попов сидел у борта, обхватив голову руками, и силился приучить себя к мысли, что он вовсе не венец природы, а потомок то ли инопланетного мерзавца, то ли и вовсе грязного оборванца. Теперь как-то само собою объяснялось то безразличие людей, кое им присуще. Всё дело в генах. И хотя встречаются порой особи людского племени с пытливым складом ума — это всего лишь проявление капризов биологии.

В иллюминаторе виднелась краюха Земли. Окутанная пеленой облаков она показалась Попову отвратительной. Так, частица мироздания населенная, как теперь выясняется, живностью не лучшего сорта. Что ждёт его там? Ковальчук, следователь, Костя? Существа с вывернутым наизнанку сознанием. С гипертрофированным чувством патриотизма и безумным стремлением осчастливить всех кого ни попадя. Но тут учитель осёкся. Нечуждый сам толики патриотизма, ощущения принадлежности к некой сумасбродной идее, крепко вбитой в людские головы, он вдруг ощутил себя частью целого. Как он мог усомнится?! Разве дано понять ему смысл процесса, в котором он всего лишь ничтожная частичка? И только Он, тот что на портрете во френче, знает место каждому. Горькое раскаяние овладело им. Здесь, в неземной скорлупке он вдруг ощутил гармонию там, где раньше усматривал идиотизм. Даже банщик теперь казался ему чуть ли не важнейшим общественным элементом целого.

Да и есть ли причины доверять шпионам? Из каких таких негодяев слеплено человечество? Судя по намерениям пришельцев, напрашивается другой вывод. Кому ещё придёт в голову стерилизовать цивилизацию? Пусть даже и недоразвитую, но небезнадёжную. Нет! Не быть Попову человеком, коли не удастся ему помешать зловещим планам захватчиков. Зачатки спасения зрели в его изобретательной голове.

— Вы вот, что, граждане шпионы, положите-ка меня обратно, в Дубовку. Помирать, коли придётся, буду на родине, среди своих, — учитель немного подумал и добавил: — Нет, лучше ближе к станции меня высадите, у Новой Жизни. На рожон лезть неумно. Выживает, как известно, не сильнейший, но наиболее приспособленный.

5

Попов сидел на порожке, пожёвывая папироску. Считанные минуты оставались до прибытия пришельцев. Неделю назад условились вернуть его на Землю, а после будет видно, как поступить. К этому времени станция насытится, и зло умышляющие удалятся восвояси. А коли учитель передумает, то и его заберут с собою. Такая вот фантазия взбрела в головы шпионам — облагодетельствовать последнего из землян.

Но учитель не был простаком. За то время, что он находился внутри корабля, ему удалось многое узнать об устройстве космических транспортных артерий. Но на всякий сосуд всегда найдётся тромб. И тромб этот устроить надобно в нейтральной зоне, где нет воздействия полюсов на мчащийся корабль. И тромбом будет сама обездвиженная станция, лишённая потенциала. Она же будет и могилой для него и врагов.

Попов сообразил, что магнитную проницаемость ферромагнетика — оболочку корабля — легко снизить, подогрев её до температуры, близкой к 100 градусам по Цельсию. Тогда движение снаряда в канале замедлится, а в нейтральной зоне он и вовсе остановится, так как скорости не хватит преодолеть этот участок. Таким образом, станция превратится в пломбу, за которой надёжно будет скрыта Солнечная система.

За прошедшие дни, что он провёл в брошенной паровозной мастерской на станции Новая Жизнь, ему удалось собрать тепловое устройство. В дело пошёл параболоид из прожектора брошенного ржаветь американского декапода. Обладая высоким альбедо, он отражал направленный свет от керосиновой лампы в направлении линзы. Дело оставалось за малым — установить устройство так, чтобы сконцентрированный тепловой луч мог продолжительное время обогревать оболочку. Причём внутреннюю её сторону. Но как это незаметно устроить в голову ему не приходило.

Послышался паровозный выхлоп отработанного пара. Попов поднял глаза и в сотне метров увидал не дека-под, а яйцо инопланетян. Оно висело над землёй, не требуя видимой опоры. Время вышло. И тут в голову учителю вползла горькая мысль: как всё это знакомо, брат на брата, сын на отца. Ему предстоит ценою собственной смерти убить пришельцев, по сути таких же людей, как и он сам, и так предотвратить страшное — поголовное уничтожение человечества. А человечеству и дела до него, Попова, нет. Человечество в лице Ковальчука с подполковником только и ждёт, чтоб поскорее кровь ему пустить. Однако чувствовать себя спасителем ему не хотелось. Что-то было в этом напускное, ложное.

Дни, проведённые в отшельничестве, недоброй печатью отразились на облике учителя. На его остервеневшем лице мясника трудно было заподозрить работу мысли. Оно выражало звериную готовность к борьбе за существование. И в этой готовности, в глазах угадывался смысл. Попов глянул на высыхающую лужу и почувствовал насыщение атмосферы миазмами. Их незримое присутствие угадывалось по восходящим воздушным струям с поверхности коричневой воды. Он подтянул правую ногу, и тут же его поразил укол в распухшем большом пальце. Малейшее шевеление им причиняло боль. Все прочие суставы ревматически ныли. Казалось ещё немного и от его решимости не останется и следа.

Люк в яйце отворился, и Попов, тяжко вздохнув, бросил взгляд на прелую рванину, под которой был укрыт аппарат. «Однако, как сложно, — подумалось ему, — предстоит уничтожить себя и шпиков. Не проще ли в означенное время запалить канистру керосина». Пришедшая мысль развеселила его. Целую неделю он бился над тепловой пушкой, а проблема и выеденного яйца не стоит. Прихватив горючее, он окинул взглядом окрестности, прощаясь. Потом решительно шагнул к кораблю.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Петр Николаевич Ртищев родился в 1959 году в городе Красноярске в семье военного (поэтому пришлось пожить в разных районах бывшего СССР — от Крыма до Омска). Высшее образование получил в Московском Электротехническом институте связи; кандидат технических наук. Четыре года отслужил в рядах ВС СССР; работал мастером (затем начальником участка) по строительству линейных сооружений городской телефонной сети, начальником цеха связи тропосферной связи на полуострове Ямал, инженером в НИИ им. Курчатова и др. С 1991 года руководит рядом мелких предприятий, занятых на поприще проектирования и строительства коммунникаций.

Рассказы П. Ртищева публиковались в журнале «Знание-сила» и другой периодике.

Ян РазливинскийСобственность ада

1

— …Кирюха, у меня все получается! Стабилизация на все сто! Тебя ждет сюрприз!..

Кирилл невольно поморщился и отстранил трубку от уха.

— Зарайский, во-первых, не ори. А во-вторых, ничего не делай. Я уже около твоего дома. Сейчас мы всё не торопясь.

Но Зарайский уже бросил мобильник.

— Гений нетерпелив, — резюмировал Кирилл, отключаясь.

До дома Зарайского, действительно, оставалось совсем немного. Пятиэтажка стояла неподалеку от троллейбусной остановки, по другую сторону обширного пустыря со следами несостоявшейся стройки. Кирилл миновал его и вышел к дому Вовчика Зарайского, когда громыхнул взрыв. Окна на пятом этаже в торце здания разлетелись дымным веером осколков стекла и щепы.

На разные голоса завыли автомобильные сигнализации, сквозь какофонию слабо пробился безумный женский крик. Кирилл бросился к подъезду, краем глаза увидев, как откуда-то из-за голосящих машин выскочил крупный мужчина в распахнутой куртке. Кирилл споткнулся, кубарем полетел на асфальт, мужчина промчался мимо, забегая в подъезд и тут же вылетел обратно. Нет, не вылетел — его просто выкинуло, словно скомканную тряпку. Мужчина рухнул в шаге от еще лежавшего Кирилла, пятная асфальт кровью, а из дверей подъезда выдвинулась, со скрипом выламывая узкие косяки, страшная темная туша. Кирилл успел разглядеть конусовидную морду, веер кривых рогов, пасть с сотнями зубов. Тварь оттолкнулась когтистой лапой и в следующий миг оказалась во дворе. Она тяжело повернулась толстым корпусом, присела на жилистых, вывернутых, как у кузнечика лапах и вдруг резко прыгнула, приземлившись в десяти метрах, посреди автомобильного ряда.

Захлебнулась одна из сирен, а тварь уже прыгнула вновь, легко перемахнув бетонный забор.

Кирилл лежал, оцепенело глядя ей вслед. Он так и не понял, когда в безумный вой сигналов вплелась сирена подъезжающей пожарной машины…

…Кирилл вздрогнул и открыл глаза. Все исчезло. Ровно гудели турбины, за иллюминатором застыло белое всхолмленное поле облаков.

— Вам нехорошо? — участливо спросила стюардесса. — Может быть сока, минеральной?

— Нет-нет, — пробормотал Кирилл, пытаясь улыбнуться. — Просто дурной сон.

2

Слежку Кирилл почувствовал в самолете, когда разрешили выход. Оглянулся — и поверх голов столкнулся глазами с чужим взглядом — пристальным, изучающим. Взгляды тут же отскочили друг от друга, как два клинка. Но теперь Кирилл наверняка знал, что за ним следят. Странно, он считал, что давно утратил интерес для ФСБ. И тем не менее. Оказавшись на летном поле, Кирилл замешкался, изображая, будто что-то попало в ботинок. Незнакомец прошагал мимо, искоса и на этот раз равнодушно глянув на Кирилла. Средний возраст, средний рост, ни толстый и не тонкий, походка ровная, не хромает и не подпрыгивает. Среднестатистический гражданин без особых примет.

Незнакомец догнал основную группу прилетевших и затерялся в ней. Кириллу ничего не оставалось, как тоже подхватить дипломат и двинуться следом.

Через суматошную толчею «Шереметьево» Кирилл пробился, как корабль на свет маяка — рыжий факел Ленкиной шевелюры было видно издалека. С восторженным визгом Лена кинулась на шею, обняла, прижалась. Господи, как мечтал он об этом за тридевять земель — чтобы вновь ощутить тепло щеки родного человека, почувствовать приятное щекотание рыжих локонов.

— Слушай, — оторвалась от него Лена, отстранилась, придирчиво осмотрела, — Говорят, всю Европу на гамбургерах разносит, а ты там похудел. Совсем как щепка стал.

— Как мускулистая щепка, — гордо поправил Кирилл.

— О боже! У щепки появилось новое определение: мускулистая!

— И щепка хочет пельменей. Русских. И водочки. Как дань традиции.

— И?..

— Сальца, мороженого, ломтиками. И пару огурчиков. И хлеба бородинского, свежего, теплого.

— Все будет сделано, — пообещала Лена. — Русофил!

Когда они въехали в Москву, было еще довольно светло, но рекламные щиты и огни витрин вкупе с фонарями уже перебили свет солнца, спрятавшегося за высотками. Ленка болтала о пустяках, ругала погоду, пересказывала последнее письмо от мамы из Ново-Енисейска, и не выпускала руку Кирилла из своей.

— Ой, а Алку вчера выпустили из роддома. Я к ней ездила. Малыш — прелесть. Юхник над ними, как коршун над добычей: глаз не сводит, крылья нараспашку. Кто бы подумал, что наш героический препод может быть таким хлопотуном.

— Да, когда мы учились, этого за ним не замечалось. Тогда в наших глазах он успешно совмещал только две ипостаси: блестящего математика и героя-любовника.

Дружба Кирилла с Юхником возникла «принудительно»: пока Чернов учился в институте, Юхник не упускал случая пройтись по поводу способностей Кирилла (увы, нередко для этого имелся повод), чем заслужил стойкую неприязнь. Но через месяц после защиты случилось непредвиденное: Алка Шмеерсон, однокурсница, умница и «свой парень», вдруг вышла замуж за Юхника. Скрепя сердце, Кирилл рассудил, что эта внезапная непрятность все же не повод вычеркивать Алку из списка друзей — и правильно сделал: оказалось, что ненавистный препод — на самом деле совсем не злобный монстр, а честный и умный человек, с которым можно поговорить на любые темы и получить толковый совет. Жизнь полна неожиданностей.

— Отцовство, милый мой, многое меняет, — не унималась Лена. — Видел бы ты, как Юхник…

Кирилл расслабленно улыбался, кивал и с удовольствием пялился в окно, читая разноцветные вывески, а в голове успокаивающим перестуком метронома звучало: «Я дома, дома, дома.»

Машина завернула с проспекта на улицу и Лена тронула водителя за плечо:

— Остановите возле «Универсама», — и, вновь обернувшись к Кириллу, быстро поцеловала в губы, — Я кое-что куплю, а ты давай домой.

— Пойдем вместе.

— Нет-нет, ты давай быстренько в ванну, и чтобы к моему приходу был как огурчик! — велела она, выскальзывая из машины.

Через сотню метров такси завернуло в арку и остановилось возле обшарпанного подъезда. Расплатившись, Кирилл бросил сумку на скамью возле дверей и с чувством потянулся.

— И дым Отечества нам сладок и приятен, — вполголоса процитировал он классика. Дымком действительно попахивало — видимо, пацаны поджигали мусор. Но и свежей зеленью, еще не побитой пылью — тоже.

Подхватив сумку, Кирилл набрал код на двери подъезда и вошел под сень хрущевки. Внутри вид был не лучше — подъезд красили лет шесть назад и за это время пара поколений недорослей успела покрыть его наскальными изображениями типа «Нюхай клей!» или «RAP — это кал». Кирилл открыл железную дверь квартиры, которую они с Леной снимали, потом вторую, обычную.

— С возвращением, — раздался из глубины квартиры знакомый голос.

3

Квартира Збарского выгорела начисто, взрыв повредил еще несколько, так что шума эта история наделала много.

Вначале писали о террористах, потом «Желтая газета» дала целый разворот под свидетельства очевидцев, видевших некоего чудовищного монстра, но уже через неделю все дружно заговорили о бытовой утечке газа.

Кирилла дважды вызывали к следователю, уточняли детали. Следователь оказался нормальным профессионалом и монстрами не интересовался: версия сводилась к несчастному случаю безо всякой чертовщины.

Но на третий раз Кирилла в кабинете следователя встретил незнакомый моложавый мужчина в добротном сером костюме.

— Здравствуйте, Кирилл Анатольевич! Давайте еще раз вспомним тот вечер, а потом углубимся в воспоминания немного дальше, — энергично и даже с некоторой веселостью предложил незнакомец.

— Я ведь уже все рассказал следователю, — изобразил усталость Кирилл.

— Не сомневаюсь, — искренне улыбнулся незнакомец. — Ваши показания я читал. Но, судя по ответам, тогда что-то ускользнуло от вашего внимания. Что-то, что вы посчитали незначительным. Например, трехметровое существо, которое появилось, из квартиры гражданина Збарского.

— Неужели? Верите в сказки?

— Представьте, да, — охотно согласился незнакомец. — К тому же, вспыли некоторые детали. Скажем: до того, как сгореть, гражданин Збарский получил травму, несовместимую с жизнью. Проще говоря — лишился головы. Не хотите ли взглянуть на фото? Но для начала давайте познакомимся — майор Скворцов, ФСБ.

…В тот день Кириллу пришлось рассказать все. И об изобретении Збарского, и об их грандиозных планах, и о том, как Збарский, не дожидаясь Кирилла, решил испытать новый метод стабилизации объектов: Вовчик не придумал ничего лучшего, как выбрать в качестве матрицы первого попавшегося монстра из какой-то компьютерной «стрелялки». Рассказал все, кроме одного: что за две недели совместной работы успел детально познакомиться с конструкцией «ящика Збарского»: Кирилл понимал, что такие знания могут ему дорогого стоить… Пришлось упомянуть и о Рукояткине. Тут-то и выяснилось, что за пару дней до взрыва начинающий продюсер вдруг решил резко поменять и профессию, и место жительства, улетев в Штаты. Скорее всего, он не имел к трагедии никакого отношения. Но в том, что тоже успел узнать принцип действия «ящика Збарского», сомневаться не приходилось…

Интересы ведомства переключились на потенциального обладателя тайн, а Кирилл вернулся к нормальной студенческой жизни. Почти нормальной — если исключить редкие, но тяжелые кошмары.

4

В гостиной зажглась лампа. Под лампой в любимом кресле Кирилла сидел, привольно вытянув ноги, майор Скворцов, а за его спиной замер молодой гражданин в штатском.

— Нельзя было поздороваться по телефону? — попытался быть вежливым Кирилл.

— Я тоже рад тебя видеть. Не кипятись, мы ненадолго.

— Скоро сюда…

— Знаю. До ее прихода мы исчезнем. Ты знал, что твоя квартира находится под видеонаблюдением?

— Что?! — взвился Кирилл. — Ах вы.

— Не спальня, не туалет и не ванная, — Скворцов поднял палец. — Мы — порядочные люди. Лестничная площадка, коридор, вот эта комната, кухня. Еще датчики на окнах. Все это только ради твоей безопасности. И, как оказалось, не зря. Вчера сюда проникли два неизвестных и очень тщательно прошлись по обстановке. Действовали чрезвычайно осторожно и вообще производили впечатление профессионалов. Спустились ночью с крыши, отключили сигнализацию вон там, — Скворцов небрежно кивнул на окно за спиной, — а потом вошли…

В это время здесь находилась Ленка. Беззащитная. Кирилл рухнул на диван.

— Нет-нет, — вновь словно угадал его мысли Скворцов. — Твоя подруга их не интересовала. Елена Викторовна спала, а наши гости для верности впрыснули в комнату немного «сонного газа». Если бы ситуация стала выходить из-под контроля, мы вскоре оказались бы здесь. Догадываешься, что они искали?

— Возможно, — осторожно сказал Кирилл. — А вы?

— Представляешь, и мы тоже! — радостно сообщил Скворцов. Он вдруг оживился. — Тут ведь какая ерунда приключилась? Когда эти гостюшки к тебе пожаловали, мы подтянули к дому бригаду бойцов. Не вплотную, чтобы в случае стрельбы дом засветить, а так, на ближние подступы. Решили взять при выходе. Но гости исчезли, словно в воду канули.

— Плохо искали, — не преминул бросить Кирилл.

— Искали хорошо. Потом взялись за видео. На гостях были маски, но из подъезда они выходили уже открыто, так что одна камера их зацепила. Мы прогнали рожи по всем базам данных — и нашей, и МВД, и армейской. Результат был ни-ка-ким. Можно, конечно, предположить, что совсем недавно эти незнакомцы были добропорядочными гражданами, но, согласись, такими профессионалами с бухты-барахты не становятся. Это были гости издалека, может, из очень дальнего далека. Так сказать, привет тебе от Збарского.

5

— …Ну и что ты хотел? — ехидно спросил Кирилл. Пару часов назад Збарский вызвонил его и поинтересовался, не хочет ли он подзаработать пару-тройку тысяч у.е.

— Во-первых, здравствуй. Проходи.

— Збарский повернулся, побрел на кухню.

— Так в чем дело?

— Я сейчас, — сообщил он, гремя чайником. — Ты пока располагайся.

Кириллу ничего не оставалось, как пройти в комнату. Похоже, со времени последнего — и довольно давнего — визита ничего не изменилось: основные контуры бардака оставались прежними. Сразу было видно, что здесь живет человек, которому совершенно чужды понятия «комфорт» и «гигиена». На пыльном паласе возле тихонько гудящего компьютера стояла тарелка с засохшими шкурками от сосиски и корочкой хлеба. Стол был завален стопками книг и журналов вперемешку с окаменелыми апельсиновыми корками, яблочными огрызками, дисками и дискетами. Перед столом располагалось большое продавленное кресло.

Отодвинув тарелку с остатками трапезы, Кирилл подцепил один из журналов. Да, не «Плейбой»: цифры и буквы, буквы и цифры… Юхник был бы в восторге. В середине номера на глаза Кириллу попалась статья о самоорганизующихся системах. Он невольно попробовал вчитаться, потому что на полях красовались надписи, сделанные рукой Вовчика: «Неужели?», «Чушь собачья!», «Сам придумал?» и прочее в том же духе. Правда, пока что Кирилл не слишком-то понимал, о чем толкует автор и тем более с чем не согласен многоумный Збарский… Внезапно боковым зрением он уловил движение у окна, обернулся и…и в ужасе отпрянул. В нескольких шагах от Кирилла висело чудовище: шишковатый шар с тускло-желтым змеиным глазом и хищно распахнутой клыкастой пастью. Вместо волос из шара лезли тонкие щупальца. Узкий зрачок медленно двигался, кого-то выискивая. Кирилл вжался в угол и затаил дыхание. В мозгу с невообразимой скоростью пронесся вихрь мыслей, догадок, предположений, вылившихся, в конце концов, в одно-единственное краткое резюме: «каюк».

Наконец глаз прекратил двигаться и остановился на госте. Завопив, Кирилл метнул в чудовище журнал, но тот, не нанеся никакого вреда, свободно пролетел сквозь монстра. Он даже не вздрогнул, продолжая таращиться в угол. Только тут Кирилл уловил еще одно легкое гудение, накладывающееся на шум работающего компьютера. Гудение шло со стороны платяного шкафа. Сделав пару осторожных шагов в сторону, Кирилл зацепил со стола длинную деревянную линейку и осторожно ткнул ею монстра. Не встретив никакого сопротивления, линейка вошла прямо в глаз чудовища.

— Ах ты, сволочь! — прошипел Кирилл сквозь зубы. — Шуточки со мной шутить вздумал!..

Пройдя в угол комнаты, он приставил стул к шкафу. Источник шума обнаружился сразу: между пыльных коробок стояла небольшая, похожая на DVD-проигрыватель, установка. Судя по всему, это была примитивная лазерная пушка, которая проецировала голографическое изображение чудовища. Компьютер, очевидно, запускал какую-то программу и посылал сигнал на установку.

— Эй ты, придурок! — заорал Кирилл и тут увидел в дверях Вовчика. Тот с интересом наблюдал за происходящим. — Знаешь, козлина, что за такие шуточки бывает?!.

Вовчик пожал плечами. На его губах бродила легкая улыбка. Это Кирилла взбесило.

— Вот что бывает! — и он с размаху грохнул установку об пол. Небрежно свинченный корпус лопнул, что-то отлетело и укатилось под стол. — Скажи еще спасибо, что морду тебе не набил! — закончил Кирилл и, отпихнув Вовчика с пути, кинулся в прихожую. Только тут Вовчик ожил и бросился следом.

— Да ладно тебе, Кирюха! Я же не зря устроил демонстрацию. Знаешь, сколько эта штука жрет электричества?

— Пришли счет, — огрызнулся Кирилл. — У тебя что, крыша съехала?

— У тебя тоже съедет, когда все узнаешь. Пойдем, или как?

— Ладно, реабилитируйся…

Установка валялась на полу, шнур был оборван, и, тем не менее, монстр, дико вращая глазом, продолжал висеть на своем месте, как ни в чем не бывало.

— И как это понимать?

Вовчик флегматично взглянул на своего «подопечного» и махнул рукой.

— А-а… Через пару часов рассосется.

— То есть… Постой, как это через пару часов? Она у тебя что, без источника питания может существовать? Автономно?

Вовчик молча полез шарить под столом. Схватив за тапок, Кирилл выволок Зарайского опять на свет божий.

— Ты слышал, что я спросил?

— Да слышал-слышал. Надо детальку найти. Зачем, спрашивается, «пушку» раздолбал, обезьяна нервная? Вечно дергаешься, как… Мне же ее возвращать в институт надо. Я ее на два дня под предлогом починки взял. Вот и починил…

— Скажи еще спасибо, что сам цел остался. Короче — колись, родимый, иначе я тебя просто придушу.

— Ну ладно, ладно. — Вовчик поднялся, флегматично отряхивая с брючины прилипшую шкурку от сосиски. — Только это долгая история…

— Ничего. Послушаю. Идем на кухню. Чай-то ты поставил?

6

В течение следующего часа Вовчик открыл Кириллу то, над чем работал последние полтора года. Рассказывал сбивчиво, без конца перескакивая с пятого на десятое, чем выводил Кирилла из себя. Кирилл азартно тер кончик носа, ерзал на стуле, стучал кружкой и понукал нерадивого рассказчика.

Началось все с компьютерных игр и попытки создать максимально правдоподобную иную реальность. Вначале Вовчик колдовал с виртуальным шлемом, обкатывая и шлифуя уже готовые игрушки. Однако очень скоро понял, что это, сколько бы усилий он не прилагал, остается продолжением именно имитационного пути, имевшего свои пределы, перешагнуть которые было невозможно по чисто техническим причинам. Виртуальный мир так и оставался картинкой — мастерски нарисованной, раскрашенной, но — картинкой, к которой благодаря новейшим наворотам добавлялось что-то из ощущений: движение, легкая боль… А Вовчик хотел добиться именно полного правдоподобия. Помочь в этом могла голография. Не погружать человека в мир игры, а вынести игру в реальный мир — вот это был бы действительно новый ход!

Надо сказать, что получить качественное голографическое изображение было не слишком сложно. Сложным было другое: как заставить созданное изображение существовать автономно. Как заставить его действовать по соответствующей программе, если поле боя — не крохотные чипы, а, скажем, парк культуры имени Горького? Короче, как выдув мыльный пузырь, заставить его двигаться в определенном направлении, да еще обеспечить, чтобы он не лопался слишком рано?

Вовчик ломал голову, а ответ почти сорок лет спокойно дожидался на книжной полке…

— Понимаешь, я, наверное, с самого начала знал ответ, только он был слишком далеко похоронен в памяти. Уже что только не пробовал — все перебрал, и без толку. И тут поехал как-то домой, сижу у отца в кабинете, думаю… А потом автоматически беру с полки первую попавшуюся книгу, открываю — и вдруг вспоминаю: я же это давным-давно читал, я же знаю это, я же именно это и ищу!

Рассказ, натолкнувший Вовчика на правильный путь, назывался «Ослик и аксиома». Автор сетовал о том, что век машин становится все короче и короче: проходит три-четыре года и модель нужно менять на более современную. Как избежать трудоемкой переделки, как выиграть гонку за прогресс? Техника должна быть приспособлена к постоянной перестройке, — делает вывод герой рассказа. Каким образом? А таким: машины изготавливаются из материала, способного менять форму.

— Понимаешь, — запинаясь, объяснял Вовчик и шумно хлебал чай, — понимаешь, он там использовал ферромагнитный порошок. Магнитное поле заставляет частички порошка выстраиваться нужным образом. Оно слепляет их, понимаешь? Вот мы попили с тобой чай и кружки нам не нужны. Я нажимаю кнопку, поле меняет конфигурацию, частички перестраиваются, и перед тобой тарелка. Наливай супчику! Поел? Опять нажимаю кнопку — бац! — новая комбинация: плеер. И не нужно тратить деньги, покупать новые вещи. Достаточно кучки порошка, генератора поля и нужной программы, понимаешь? В принципе, можно было остановиться и на этом. Поработать с магнитными полями, например. Там, применительно к микроскопическим размерам, масса своих проблем, но это же все преодолимо, главное, принцип есть! Но мне нужно было что-то более простое. Не будешь же вместе с ноутбуком таскать за собой мешок с железными опилками! Нужно то, что всегда под рукой. А что у нас всегда под рукой?

Кирилл выжидающе поднял брови. Он даже не думал гадать, предоставив Вовчику возможность насладиться эффектной паузой. И Вовчик насладился. Восторженно оскалившись, он шаркнул по подоконнику ладонью и продемонстрировал ее Кириллу.

— Ну?! — вопросил Вовчик с подвыванием. — Что?!

— Пыль, — определил Кирилл, разглядывая ладонь.

7

Пыль. А ведь правильно. Пыли нет только в тех оазисах цивилизации, где изготавливают сверхточные приборы, или, скажем, стерильные медицинские препараты. Во всех других местах, какими бы чистыми они не казались, пыль есть всегда. Она вездесуща и всепрони-кающа. Пыль покрывает снег на самых высоких пиках. Лежит в коридорах наглухо запечатанных пирамид. Носится в атмосфере Земли и лежит толстым ковром на равнинах Луны. Спрессованная, она может обрести гибкость металла и твердость камня. А для того, чтобы создать «тело» кибернетическому фантому, требуется не так много пыли: ведь оно не обязано быть сплошным. Это должна быть тончайшая оболочка, легко меняющая форму при смене рисунка магнитного поля.

Надо же, тот уродец в комнате — неужели он из обычной пыли?

— Ты помнишь, что такое ферромагнетик? Основа для записи информации. Их отличительной особенностью является наличие микроскопических однородно намагниченных объемов вещества, они называются доменами. В отсутствие внешнего поля хаотично ориентированные магнитные моменты отдельных доменов взаимно компенсируют друг друга, поэтому результирующее поле ферромагнетика близко к нулю. — Вовчик шумно пригубил чай, потом, вспомнив, отер грязную ладонь о край скатерти. — Ну так вот. Я начинал экспериментировать именно с ними. Цели разные, но принцип один: запись нужной информации с помощью магнитного поля. Точнее, я слепил программу, которая в свою очередь писала программы для видоизменений порошка. Ну, ты понимаешь: как должно быть скомбинировано магнитное поле, и каким образом оно должно меняться, чтобы монстр мигнул, оскалился, ушами пошевелил, наконец. А потом уже перешел от металлического порошка к пыли, понимаешь?

Он уже достал этими своими «понимаешь», потому что дальше Кирилл как раз мало что понимал. Зарайский увлеченно и долго говорил о стоячих волнах, о возможности их программировать, но все эти подробности Кирилл, для которого компьютерный мир по большому счету ограничивался клавиатурой, не слишком понимал.

Вовочка увлекся, перешел с трусцы на рысь и даже порывался чертить на клочке бумаги какие-то схемы и диаграммы («Вот, смотри, петля гистерезиса, понимаешь?..»). Постепенно его эйфория передалась Кириллу. Открытие и вправду было столь сногсшибательным, что в его реальность с трудом верилось.

— …И я все думал, как все это смонтировать в игру, а тут на днях встретил Рукояткина. Помнишь Рукояткина?

— Того, который в позапрошлом году закончил физико-технологический? Мальчик с феноменальной памятью?

— Ну, в институте он ничем, кроме феноменальной памяти не отличился, но сейчас пошел в гору. Мы с ним целый вечер на кухне сидели. Он сейчас, оказывается, продюсер. Уже второй фильм снимает. Через него мы можем втюхать эту вещь на киностудии. Представляешь, сейчас все сцены со спецэффектами снимаются на специальном зеленом экране, а потом монтируются на компьютерах. Деньжищ на это уходит немеренно. А с помощью моей машинки можно будет создавать любые декорации и любых уродцев в натуре. Нужен тебе дворец Алладина — вуаля! Нужен сам джин — вот он! Рукояткин, когда мои чертежи смотрел, пищал от восторга.

— Откуда у Рукояткина деньги?

— Какая разница, — отмахнулся Збарский. — У него сестра за одним богатеньким. А сейчас их прижимают, ну и.

— Прижимают тех, у кого нелады с законом, — уточнил Кирилл, — значит?..

— Какая тебе разница! У меня расклад простой: мы получаем заказ, ты прописываешь матрицы образов, я воплощаю их. Ты же видел, как у меня коряво получается, — кивнул Збарский на изрядно поблекшего монстра. — И вообще, мы же не бомбы собираемся делать, какая разница, откуда деньги! Мне ведь немного осталось: добиться стабилизации, чтобы объект имел большую плотность и как можно дольше не растворялся. То есть, если мы выдаем декорации дворца, актеры не будут проходить сквозь стены, а если сделали джина — то с ним можно будет поздороваться за руку, понял?

— Понял, — механически повторил ошеломленный Кирилл и, подняв кружку, провозгласил: — За необозримые горизонты науки!

8

«…Снова Збарский. Привет с того света», — подумал Кирилл.

— И что вы предлагаете?

— Гостей мы поищем, никуда они от нас не денутся. Но и вас не бросим. Поэтому, — Скворцов небрежно тронул связку ключей на столе, — сочти это презентом к будущему дню рождения: трехкомнатные апартаменты на набережной на неопределенный срок.

— Аттракцион невиданной щедрости? С чего бы это?

— Был бы рад оказаться великодушным меценатом, но, увы: я, мой друг, меркантильный государственный служащий и квартирами не разбрасываюсь. Просто там хорошая система внутренней безопасности, консьерж, плюс официальное видеонаблюдение и прочие прелести элитного жилья.

— Кстати, о наблюдении. За мной следили — и в самолете, и в аэропорту. Ваши?

— Наши? — Скворцов хищно подался вперед, прищурился.

Кириллу стало как-то не по себе. До последнего он думал, что, возможно, это мог быть наблюдатель от «конторы».

— Опиши.

— Лицо… — Кирилл запнулся. Оказалось, что он почти не рассмотрел лица незнакомца. — Какое-то оно блеклое, как клякса на промокашке. Волосы светлые, кепочкой прикрыты. Лицо овальное, кожа гладкая, ни морщин, ни рубцов. Мне взгляд запомнился: случайно так не смотрят. И, кажется, он не слишком таился.

Пискнул сигнал. Скворцов склонил голову к плечу, прислушиваясь к голосу в наушнике.

— Понял, уходим. Елена Викторовна возвращается. Ладно, насчет попутчика давай решим так: завтра к тебе в офис приедет «потенциальный покупатель» с ноутбуком, и вы минут двадцать конфиденциально пообщаетесь. Составите фоторобот. Ну, а остальное, остальное — потом.

Скворцов упруго поднялся с кресла.

— Ты только не напрягайся, ладно? Никуда мы тебя втравливать не собираемся. Наоборот, для тебя сейчас главное не высовываться и жить тихо мирно. О кей?

— Двери за собой закройте, — напомнил Кирилл.

— Как раз хотел тебя просить не провожать, — не остался в долгу Скворцов. — Дорогу знаем.

9

— Часам к восьми вернусь, хорошо? — Кирилл отключился, сунул мобильник в карман и, дождавшись зеленого света, заторопился на другую сторону улицы, к малоприметной кафешке. На душе было неспокойно. Прошло всего три дня после того, как они с Леной переехали в новую квартиру, а Скворцов уже вызвал Кирилла «прогуляться по набережной». Выглядел он озабоченным.

— Понимаешь, какая ерунда приключилась. — Он поднял воротник светлого плаща — со стороны реки тянуло свежим ветерком. — Вчера ночью к тебе опять гости пожаловали. И на этот раз, судя по арсеналу, они решили не ограничиваться простым обыском: когда наши ребята попытались их взять, началось такое. Сегодня-завтра это обязательно всплывет в криминальной хронике как бандитская разборка. И опять оба ушли, очень чисто, без следов. На последнем этапе их вместе с нами милиция вела, двойным кольцом обложили, а они все равно ушли. Но ерунда не в этом, а в другом. Сегодня утром патруль задержал возле Казанского вокзала мужика без документов. Судя по описанию, крепкий такой мужик, явно тренированный — из спортсменов или спецназа. Патрульные тертыми калачами оказались, выделили его, ну и с проверочкой: ваша регистрация, гражданин? А у гражданина — пустые карманы. Ни записной книжки, ни ручки, ни расчески. Даже денег нет, нечего парням под погон положить, чтоб отвязались. Ну, они его под белы рученьки — и в «обезьянник». -Скворцов замолчал, покусывая губу.

— Что, думаете один из тех, ночных? Он где, у вас? Допросили?

— Наверное, из «тех». Только спросить мы не можем. Он в то утро первым клиентом оказался, один сидел. Дежурный на минуту отвернулся — и все: исчез гражданин из-под замка, как сквозь решетку просочился. Такой кипишь поднялся. В отделении уже задержание оформили, все чин по чину. А тут такое ЧП получается. Так что, похоже, не простые гости у тебя побывали. А если так, непонятно мне: как они появились в Москве? Мы вашего Эдика Рукояткина держим в сплошной осаде, в Россию он незамеченным приехать не может. Выходит, или он научился создавать «монстров» на расстоянии, или объявилась некая третья сила — а это ой как нехорошо.

— Чем же?

— А тем, что планы старого противника нам известны, да и сам он тоже. А что на уме у новых игроков, мы знать не знаем. И кто они — тоже не ведаем. Такой противник, пока не раскроется, всегда будет на шаг вперед… Но ты не заморачивайся. Я тебе это все не только ради информации вещаю, а еще и потому, что теперь тебе обратно дороги точно нет. Так что живи себе в новой квартирке. Разберемся — вернетесь в прежнюю.

Едва они расстались, Кирилл набрал номер квартиры Юхника:

— Алка? Привет. Юрий Борисович дома? Дай-ка ему трубочку.

10

Юхник задумчиво вертел в руках фужер с белым вином. Не сказать, чтобы информация, которую только что выложил Кирилл, его ошеломила. Человек неглупый, он и до этого понимал, что в давней — пять лет прошло! — истории гибели Зарайского слишком много странного. Просто рассказ Кирилла заполнил многочисленные лакуны.

— Вот ведь как, — задумчиво проговорил он и не удержался от излюбленной латыни: — Дикси эт анимам левави. Значит, говоришь, энергетические фантомы. И все материалы, относящиеся к их созданию, находятся сейчас в руках.

— Скажем так: в руках потенциального противника. Не думаю, что сбежавшего Рукояткина можно записать в друзья.

— И вот эта история с проникновением: думаешь, его могли совершить фантомы — или «монстры», как ты их называешь?

Кирилл кивнул:

— И поэтому я хотел бы вас просить.

— Чтобы я помог по части теории? Ну что ты поднимаешь брови? Ясно же, что сватаешь меня не на роль разведчика — какой из меня шпион? Как я понимаю, нужно точно определить, возможно ли модернизировать «ящик Зарайского» таким образом, чтобы он мог формировать «монстров» на расстоянии. И если да, то на каком именно. Так? Только вот моих знаний здесь будет недостаточно. Потребуются серьезные консультации в Дубне и тут, мой друг, нам надо определиться, как далеко я могу продвинуться в изложении деталей.

— Полной информации я вам дать не могу, — быстро сказал Кирилл. — Но и вы не должны выкладывать им все, что я вам предоставлю.

Юхник печально улыбнулся:

— Значит, по одной кости нам предстоит реконструировать динозавра и определить, шипит он или рычит. Но ты знай: дэ нихилё нихиль — из ничего ничего не получится.

— Извините.

— Да я понимаю. Сейчас «ящик Зарайского» уже не научный объект, а политический фактор. У кого он в руках — тот диктует условия. Тут уж не до эмпирей, друг мой, не до эмпирей… Ладно! — Юхник решительно поднял бокал и допил вино. — Пойду, помозгую, как все это организовать.

— Я договорюсь, чтобы вам оформили командировку.

Теперь брови поднял Юхник — но говорить ничего не стал, и, махнув на прощанье рукой, ушел.

Кирилл пил вино и думал о том, что когда-нибудь сможет рассказать Юхнику все без утайки. И «ящик Зарайского» перестанет быть секретной игрушкой, нужной только военным и политикам. Декорации для киностудий? Дудки! Дома из энергетических полей, построенные «без единого гвоздя». Космические корабли, созданные сразу же на орбите Земли. Машины, не использующие бензин, а черпающие энергию из пространства. Да мало ли для чего можно использовать «ящик Зарайского»! Только когда это перестанет быть тайной?

11

Бухгалтерия — дело, конечно, важное, но веселым его не назовешь. Кирилл отвел глаза от монитора. Свежеокрашенный потолок был и то интереснее пестрящего графами экрана. Но — ничего не поделаешь, статус обязывает.

Год назад Кирилл арендовал полуподвальчик, а три месяца назад вывел своих людей на свет Божий — снял офис на одной из Парковых улиц неподалеку от Щелковского автовокзала. С одной стороны — почти край географии, но зато рядом метро, район не шумный, да и светлый офис престижнее подвала, тем более сейчас, когда Кирилл привез выгодный контракт из Германии.

Мелодично прозвенел звонок. Кирилл снял трубку.

— Богатым будешь, — раздался веселый голос, — не дозвонишься. Узнал?

— Еще бы.

— У тебя есть время? Часика два — два с полтиной.

Кирилл вздохнул. Что-то подсказывало, что отказываться от дружелюбного предложения Скворцова не стоит.

— Куда ехать?

— Для начала выйди на улицу.

В офисе сидел только программист Костик — то есть, можно сказать, что офис был пуст: Костик с головой и всеми другими частями тела был погружен в виртуальный мир, пальцы долбили по клавиатуре, как по пишущей машинке. Секретарша Оля пила кофе и смотрела журнал. Кирилл заглянул на страницу: что-то по археологии. Серьезная девушка.

— Я уеду и до конца дня могу не вернуться. В крайнем случае, звони на мобильник.

— Да, босс, — кивнула, не отрываясь от чтения, Оля. В отсутствие Кирилла она оставалась полноправным хозяином, заставлявшим ходить по струнке безалаберных программистов.

Выйдя за порог фирмы, Кирилл едва не ткнулся носом в Скворцова. Посмеиваясь, тот стоял, облокотясь на капот черного «Джипа».

— Экипаж подан.

— Не можете вы без форса, товарищ майор, — осудил Кирилл.

Когда машина тронулась, он внимательно взглянул на майора:

— Что, опять «гости» объявлялись?

— Потерпи полчаса. С Юхником проблем не будет?

— Он — взрослый мальчик. К тому же я не сказал ему ничего лишнего. Куда мы едем?

— Смеяться не будешь? К нам, в подвалы Лубянки.

12

— Напомню правило: память запомнила, язык забыл. — Скворцов покосился на него. — Информация не на вынос.

Кирилл только фыркнул: как вы могли, товарищ майор?.. Он старался не показывать вида, но глаза так и шарили по сторонам. Еще бы, он оказался в святая святых ФСБ — на Лубянке! Не то чтобы он никогда не бывал на площади, но близко к Управлению Федеральной разведки не подходил — аура здесь такая, что ли? И тем более не бывал внутри.

Между тем ничего дьявольского не наблюдалось — не капала с потолка кровь, а по багровым лужам не бродили гориллообразные палачи в испачканных фартуках, выхватывая из жмущихся к стенам очередей новую жертву.

Они действительно, как и обещал Скворцов, спустились в подвалы — но и здесь ничего не напоминало о недоброй памяти прошлом Лубянки. Создавалось впечатление, что они находятся в недрах большого офиса, где кипит повседневная и, в общем-то, рутинная работа.

— Нам сюда, — толкнул Скворцов одну из дверей. За дверью оказалась небольшая комната с минимумом мебели: стол, несколько офисных кресел, пустой шкаф.

— Присаживайся, — предложил Скворцов. Он открыл стоящий на столе ноутбук, включил и, видимо, набрал код. Только после этого развернул экран к Кириллу.

— Это видеосъемки допроса чеченского боевика Алика Чигитова. Его взяли позапрошлой ночью при попытке перехода границы с Грузией, а до этого Чигитов три дня блуждал по горам. Для человека, хорошо знающего местность — а он, как оказалось, уроженец горного Хал-Килоя, — довольно странно, да? Однако, причина на то была: боевик оказался практически невменяем, словно его напичкали наркотиками: он все время как будто бредил, не отвечал на вопросы, ни ел, ни пил, не ориентировался в пространстве. Но что-то в бреде Чигитова все же заинтересовало нашего… э-э, представителя — и Чигитова спешно переслали в Москву. Ну вот, посмотри сам.

На экране возникла полутемная ничем не примечательная комната — может даже эта самая: деталей видно не было, потому что камера крупным планом брала главного героя — небритого смуглого мужчину, одетого в темную робу. На вид ему было лет сорок или даже больше. Он то клал перед собой трясущиеся корявые ладони, то сгибался и прятал руки меж колен. И все время раскачивался, раскачивался, раскачивался.

— Мы в горах сидели. Нас прижали, да, сильно прижали. Мы под Кенхи были, в долине, пришлось уйти в горы. Отряд небольшой, пятнадцать бойцов, легко прятались. Ночь в одном урочище, день — в другом. Надо было в Грузию идти, а Шамиль все ждал. — Боевик говорил с сильным акцентом, но бегло, только иногда путал слова или спотыкался, подыскивая нужные.

— Шамиль — это командир? — глухо спросил кто-то за кадром.

— Да, командир. Деньги ждал, оружие ждал, припасы. Надо было в Грузию идти, а он ждал. Меж собой стали говорить: зря мы тут. Я хотел в Хал-Колой, Рустам хотел в Новий идти. Шамиль знал, что говорят, только все равно не хотел уходить из Чечни. А за нами ОМОН шел. Потом Шамиль сказал: ладно, идем в Грузию. Мы прошли мимо Итум-Кале, дальше можно было долиной идти, но Шамиль повернул в горы. Два дня шли, потом увидели базу в ущелье. Небольшая база, солдат почти нет. Мы полдня следили — только четырех видели. Шамиль сказал: хорошо, парни, давайте возьмем базу. Припасы возьмем, русских постреляем. Рустам умный был, сказал: хорошо, командир, только давайте еще подождем. Он до утра хотел ждать, он умный был… Только остальные через час сказали: зачем ждать — четыре солдата, возьмем голыми руками. Еще светло было, когда на базу пошли.

— Какой это был день? — спросил голос за кадром.

— Не знаю. Календарь-шмалендарь — это у Шамиля было. Мы просто шли. День идем, ночь — спим. Зачем календарь?

— Значит, вы решили напасть на военную базу.

— Да решили. Рустам говорил.

— Как вы определили, что это военная база?

— Как? Ну. — широкие ладони боевика снова опустились на столешницу. — Там деревня была. Пустая. Только солдаты эти. Еще двух без формы видели, только они не местные, точно, не местные. Шамиль решил: какая-то база или точка. Какая разница, главное, хавчик был, и оружие, и одежда — нам ведь через горы идти, а ночью уже холодно.

— Когда было совершено нападение на базу?

— Шамиль сказал: сейчас шесть тридцать и велел обойти базу кругом. По пять человек с трех сторон. А с четвертой не подойти, там гора. И начинать чтобы в семь. Семь часов было, когда мы нападать стали. Только нас уже ждали. Точно, ждали. Нам разрешили совсем близко подойти. Рустам сказал: я сейчас вон того голыми руками возьму. Хотел солдата связать — тот совсем рядом был. И тут. — Боевик рывком убрал руки со стола, закачался сильнее. — И тут.

— Что произошло? Вы сказали, что вас ждали. Там была засада?

— Да, засада. Нет, не знаю. Там. Там другое. Я глазом моргнул — они повсюду: спереди, сзади, вокруг нас, между нами. Огромные, страшные. Демоны. Выше нас, много выше. Сколько?.. Два метра? Нет, еще выше. Огромные… Такие, как дым.

— Как дом?

— Нет, как дым. Как дым на ветру. Ветер дунул — дым вокруг нас. Они не стреляли. Рвали голыми руками.

На клочки… Рустама схватил один, дернул… руку оторвал, как сухую ветку. Ко мне повернулся. Я стрелял. Только ему ничего не делалось. Это был демон, ангел смерти. Он оставался невредим. А я стрелял, стрелял.

Боевик начал снова впадать в полуобморочное состояние, раскачиваясь и бесконечно повторяя одно и то же.

— Чигитов, как вы спаслись? Слышите: как вы спаслись?

— Да, я спасся. Демон повернулся ко мне. Шагнул. Тут Рустам выстрелил. Дал очередь. В упор. Демон снова к нему повернулся. Я побежал. За мной кричали, от боли кричали. Я узнавал все голоса. Шамиль кричал, Рустам кричал, Асхад кричал. Я не оборачивался. Бежал, бежал, потом шел, потом опять бежал.

— Ну, дальше не так интересно, — Скворцов остановил запись и тут же вывел на экран картинку:

— Это снимки со спутника. Примерное место гибели группы Шамиля мы знали, поэтому быстро вычислили ущелье, где происходил бой. — Скворцов обвел ручкой широкую трещину в горном массиве. — На самом деле ущелье небольшое — километров пять в длину, около километра в ширину, одна сторона отвесная, вторая более пологая. До грузинской границы чуть больше двадцати километров. А селение, о котором говорил Чигитов, находится, по-видимому, здесь, — ручка обвела ничем не примечательный участок снимка. — Точнее не скажешь, потому что, как видишь, на снимке ничего нет. Брали с максимальным увеличением, обрабатывали на компьютерах — бесполезно. Может, дома со стороны и видны, а вот сверху замаскированы основательно. Кстати, никакой базы или опорного пункта у военных в этих местах нет. Чигитова уже несколько раз основательно допрашивали. Как доходит до злополучной атаки, как тут же начинает долдонит одно и то же: демоны, разорвали всех голыми руками. При этом впадает в натуральную истерику. В общем, бред сивой кобылы. Но в свете событий, нам с тобой известных…

— Выходит, «ящик Зарайского» каким-то образом проявился на Кавказе?

Скворцов кивнул.

— Это объясняет и появление неуловимых гостей в Москве: их не надо было создавать на расстоянии, из-за границы. Установка находилась внутри страны. Но где и с кем? Вот вопрос вопросов. — Скворцов поднял палец. — И я предлагаю тебе поучаствовать в поисках ответа.

— То есть?

— Давай говорить откровенно: я на все сто процентов уверен, что ТОГДА ты рассказал мне намного меньше, чем знал. И «ящик Зарайского» тебе известен не только внешне. Не спорь. Мне не нужны доказательства, а тебе не нужно доказывать — суть не в этом. Завтра в Чечню вылетает группа во главе с вашим покорным слугой. И я был бы очень признателен, если бы в ее составе полетел и ты. Собственно, мне и выбирать не из кого — ты у нас единственный на всю страну специалист по «монстрам».

— Если ничего доказывать не нужно, то я бы согласился: как ВОЗМОЖНЫЙ специалист по «монстрам».

— Пусть так. А вторым ВОЗМОЖНЫМ специалистом у нас будет Юхник.

— Юхник в Дубне.

— Уже нет. Час назад он выехал обратно. Какие новости везет — еще не знаем, но в любом случае хороший аналитик нам потребуется.

— У него ребенок.

— И жена — я в курсе. Кирилл, я же не на смерть вас призываю, что ты в самом деле? Никто вас не заставляет скакать по горам с автоматами и уничтожать «монстров». Для скорости полетим на самолете, потом выброска на точке, а там нас будет ждать машина. Дальше — километров пятьдесят с ветерком, в компании лучших спецназовцев «Феникса».

— Отлично, — сказал Кирилл. — Только уточните: что вы понимаете под словом «выброска»?

13

Группа подобралась боевая: майор Скворцов — двадцать пять прыжков с парашютом, Юхник и Чернов — ноль прыжков.

— В среднем — почти по восемь прыжков на троих, совсем неплохо, — утешил приятелей Скворцов. Юхник делал вид, что дремлет, но при этих словах позволил себе улыбнуться. Кирилл внимательно смотрел в иллюминатор, хотя там, в мутной мгле, ничего не было видно — лишь изредка далеко внизу призрачным миражом выплывало пятно тусклого света, когда самолет пролетал вблизи городов. Бросок из Москвы они совершили на военном самолете, а где-то за Армавиром, на старом, давно законсервированном поле военного аэродрома их пересадили в кабину АН-74.

Кроме Скворцова и друзей в чреве самолета дремали еще пять бойцов, увешанных оружием, как елки — новогодними игрушками. Изредка косясь на парней, Кирилл не без зависти признавал, что весь «джентльменский набор» размещен на них гораздо более профессионально. Ну так и места для него было побольше: у любого бойца плечи — раза в два шире, чем у Кирилла. Хороших напарников подобрал Скворцов — с такими будет спокойнее, даже если придется попасть в натуральное пекло, к настоящим демонам.

Юхнику, как человеку наиболее ответственному, был доверен комплект приборов, без которых разведка — не разведка. В комплект входили дальномерно-угломерный комплекс (ДУК), инерциальная навигационно-топогеодезическая аппаратура типа «Румб» и модифицированная радиостанция «Арбалет». Время, когда следопыт мог надеяться только на свой глазомер, компас и память, канули в прошлое.

Самолет уже вошел в воздушное пространство Чечни, перевалил невысокий Терский хребет, одолел Сунженский и, оставив где-то под левым крылом Грозный, повернул в сторону Большого Кавказа. Внизу огромными драконами, выставившими в небо закругленные гребни вершин, разлеглись спящие горы. В глубоких долинах плескались озера мрака.

— Прошли над Сунжей, — прислушавшись к голосу в наушнике, сказал Скворцов и напомнил: — Давайте, ребятки, пора.

Друзья достали «таблетки от страха» — средство, снимающее стресс, без которого врачи категорически отказались выпускать новичков в полет. Кирилл храбрился, но проверять степень отваги ему не дали — никаких сбоев в операции быть не могло.

— Гадость, — громогласно объявил Кирилл, демонстративно жуя абсолютно безвкусную пилюлю. Средство должно было подействовать минут через десять.

— Сколько нам еще? — спросил Юхник.

— Минут пятнадцать. Сейчас должны начать снижение.

Это хорошо, подумал Кирилл. Не придется нырять в темноту. Небо за бортом быстро светлело. Самолет, качнув крыльями, вошел в белесый туман — предстояло снизиться до километровой высоты и уже на ней пройти в непосредственной близости от точки выброса.

— Ну вот, скоро мы…

Самолет вдруг тряхнуло — но не так, как при попадании в воздушную яму. Кирилл вначале не понял, в чем разница, но уже в следующую секунду осознал: после того, как по корпуса прошла крупная дрожь, замолкло гудение моторов.

Спецназовцы мгновенно проснулись, напряглись. А самолет, заваливаясь на бок, косо прошивал слой облаков — уже мертвый, практически неуправляемый кусок металла.

Из кабины управления высунулся второй пилот:

— Нас чем-то зацепили! Все оборудование вырубилось! Прыгайте!

Времени на выяснение причин не было.

— Какая высота?

— Пока — два километра, но.

Один из спецназовцев оттянул в сторону люк и, поймав благословляющий кивок Скворцова, первым рухнул за борт.

— Второй — Кирилл, потом — Азаров с ДУКом и «Арбалетом», следом — Юхник с остальным, Гришин, Требнев, Ощепков, я — замыкающий. Живо, живо!

Один за другим они вываливались в свистящую холодным ветром пустоту и, спустя несколько секунд, все восемь тел неслись навстречу невидимой в рассветных сумерках земле, а самолет почти сразу исчез из вида, заворачивая в сторону предгорий Большого Кавказа.

14

Жизнь висит на двадцати восьми стропах — говорят десантники. Кирилл в полной мере осознал правдивость этого выражения, мотаясь под распахнутым серым куполом. Горы приближались, ущелья между ними зияли, как распахнутые пасти чудовищ — но какое из них именно то, нужное, Кирилл, конечно, не знал. Ветер сносил десант на северо-запад, в сторону темного леса на краю небольшой глубокой долины.

Земля стремительно приближалась. Кирилл закрутил головой и увидел рядом, метрах в двадцати, парашют Требнева. На инструктаже Скворцов «пристегнул» к каждому штатскому по специалисту. Никто не думал, что придется проводить выброску в форс-мажорных обстоятельствах, но, учитывая, что для штатских прыжок был первым в жизни, Скворцов разумно решил подстраховать новичков. И если бы парашют действительно не раскрылся, Требнев должен был поймать Кирилла и обеспечить спуск на одном парашюте.

Требнев показал Кириллу большой палец — молодец, так держать! — и, чуть потянув стропы, отвел парашют немного дальше, целясь на проглядывающую меж деревьев поляну. Подбодренный, Кирилл снова посмотрел вниз. Кроны деревьев были уже рядом. Кирилл не рискнул маневрировать. Он сгруппировался, как показывал инструктор и, под треск сучьев, вломился в кроны. Рывок ремней на миг перехватил дыхание, а в следующую секунду Кирилл уже болтался в паре метров от земли.

Нашарив на поясе нож, Кирилл в несколько взмахов перебил натянутые стропы и упал на траву. Не успел он встать на ноги, как чьи-то руки помогли подняться. Это был Требнев. Рядом с ним валялся скомканный парашют.

— Нормально?

— Думал, будет легче, — признался Кирилл.

Требневу откровенность понравилась, он скупо улыбнулся.

— Иди на поляну, — он указал направление, — а я стяну твой купол.

На небольшой полянке уже стоял, широко расставив ноги Скворцов, рядом осторожно поводил стволом АК-Ма Ощепков. Из кустов нетвердой походкой показался Юхник. Он опирался на плечо Гришина и заметно хромал, а, едва оказался на поляне, с тяжелым вздохом осел в траву.

— Кви нимис пропэрэ, минус про-спэрэ — кто действует слишком быстро, тот действует неудачно, — пожаловался он. — Вот, ногу подвернул.

— Гришин, разберись с этим минусом, — велел Скворцов.

Юхник принялся расшнуровывать высокий ботинок.

Последними на поляну вышли увешанный оборудованием Азаров и сержант, который нес сумку Юхника.

— Что с Юрием Борисовичем? — спросил Кирилл у Гришина.

— Нормально, — ответил тот, разглядывая лодыжку Юхника. Любили они это словечко «нормально». — Небольшой вывих. Сейчас выправим. Оп!

— Ой, — тихо вскрикнул Юхник.

Местоположение определили без труда: восемнадцать километров до точки. Не так много, даже по горам, но… До обещанной машины и группы сопровождения теперь пролегал путь в семьдесят километров в сторону.

Скворцов присел рядом с Юхни-ком, поманил к себе Кирилла и сержанта.

— Ну что, орлы? Что делать будем? — вполголоса спросил он.

— У нас есть выбор? — поинтересовался Кирилл.

— У моих парней, — Скворцов кивнул в сторону бойцов, — нет. У них приказ. А у вас — да, выбор есть. Мы можем уйти, и вы, скажем, через шесть часов запеленгуетесь, а еще через несколько часов вас отсюда вытащат. Ситуация кардинально изменилась, слишком кардинально, и я не могу вас просить…

— Майор, а нас и раньше не нужно было просить, — не выдержал Кирилл.

— То есть? — поднял брови Скворцов.

— То есть, можно, конечно, двинуть речугу о долге и о Родине, но я скажу проще: за мной моя мама, и отец, и Ленка. Они наша Родина, а мы их сейчас защищаем.

Скворцов поднялся на ноги.

— Выступаем через пять минут. Проверьте снаряжение, — и, уже отойдя, добавил. — Спасибо.

15

Тропинок здесь не было и в помине. Двигались по методу бульдозера, а роль ковша выполняли Ощепков и сержант, у которого, как оказалось, была странноватая фамилия Зосима. Они продирались сквозь заросли, выбирая оптимальный путь, следом шли Кирилл и Юхник, остальные — позади. Уже больше трех часов их окружал буковый лес — типичный для этих мест. Нетолстые — в руку — темные стволы росли густо, словно в незапамятные времена кто-то специально высадил здесь зеленый лабиринт, для большей непроходимости добавив кусты и высокую траву. Уже подвядшая, трава сухими ленточками беспрестанно цеплялась за ботинки, шуршала.

За Юхником шагал Гришин. Юх-ник то и дело оглядывался, выспрашивая про особенности радиостанции, которую тот нес.

— Станция — для глубокой разведки, — размеренно, в такт шагам выдавал Гришин, — в горах «Барьер» вообще бесценен.

— Вот и я о том же: горы кругом, впадины, ущелья — сплошные экраны для сигнала.

— Да, с мобилами тут проблематично, — соглашался Гришин, — «Барьер» может работать напрямую через спутники: шифрованный сигнал уходит вначале в канцелярию господа бога, а уж оттуда — к тем, кому предназначался. Радиус действия таким образом — свыше трех тысяч километров.

— Хороший охват, — соглашался Юхник.

— Нормально, — подтверждал Гришин. Боец он был суперкрутой, но по возрасту Юхнику годился в сыновья, и внимание старшего ему льстило. Ученый, может даже профессор, а вот поди ты, интересуется. — Еще «Барьер» хорош тем, что компактен.

Зосима, двигавшийся впереди, вдруг поднял руку. Цепочка замерла. Скворцов, замыкавший движение, быстро прошел вперед.

Путь вывел их из леса. Глазам людей открылась широкая низина, сплошь загроможденная камнями и мертвым лесом, словно когда-то здесь обрушился небывалый по силе метеоритный ливень. Остатки деревьев валялись друг на друге, образуя многочисленные завалы. Сухие стволы и ветви торчали из них, словно руки мертвецов в фильме ужасов. Смертью веяло от этой долины.

— Лавина, — прищурился Скворцов. — Вон с той вершины сорвалась. Наверное, года два-три назад.

Широкая полоса, отмечавшая сход лавины, действительно, уже успела зарасти травой, а меж «оклемавшимися» деревьями обильно поднималась молодая поросль кустарника.

— Как пойдем, командир?

— Придется обходить, — сокрушенно вздохнул Скворцов. — В этой камнеломке мы будем как вши на лысине: дави — не хочу.

16

Когда солнце уже клонилось к закату, группа перевалила через невысокий горный отрог и вышла к ущелью, о котором рассказывал боевик.

О близости цели известил приглушенный шум реки, зажатой каменными щеками берегов. По плану группа должна была выйти — точнее, выехать, — совсем с другой, более пологой стороны. Теперь же им предстоял спуск с крутого склона.

Вытянувшись в цепочку по краю обрыва, группа залегла.

В ущелье — метрах в трехстах от них к крутому склону прижалась небольшая деревенька: дома, в основном одноэтажные, сложенные из песчаника и известняка, стояли плотной кучкой.

Кирилл попросил у Скворцова бинокль. Сквозь оптику запустение было еще заметнее. Когда-то дома покрывала побелка, а сейчас известь и глина осыпались кусками, лежали кучками у стен, а сами стены испещряли многочисленные трещины. Окна и двери зияли пустыми проемами. Жители оставили это селение очень давно. Кирилл не заметил поблизости ни одного столба линии электропередачи. Если это действительно база, где производят монстров, то откуда берется энергия?

— Верни, где взял, — протянул руку за биноклем Скворцов. — Азаров!

— По границе поселка, в ста-ста пятидесяти метрах от домов протянут «лазерный забор» в семь ниток. Судя по частоте нитей, «забор» рассчитан на прохождение тел определенного размера.

— Поясни ребятам, — сказал Скворцов, видя, что Кирилл уже открыл рот для вопроса.

— Расстояние между лазерными нитями порядка десяти сантиметров — если пробежит заяц, он замкнет лишь одну нитку, и камеры не включатся. А вот волк замкнет две или три нитки, что приведет к включению видеокамер — для идентификации объекта.

— Значит, еще и камеры… — удрученно сказал Кирилл.

— Ощепков как раз их вычисляет.

Ощепков, расчехлив ДУК, сосредоточенно искал камеры и определял их координаты. Подолгу всматривался, потом, отыскав очередную камеру, жал кнопку на бинокуляре, появлявшееся перекрестие наводил на цель, и нажимал другую кнопку, включающую лазер. Информация тут же откладывалась в памяти ДУКа: угол места, магнитный азимут, дальность. На камеру уходило не меньше десяти минут.

По примеру бойцов Кирилл пристроил ноги на камень так, чтобы они находились немного выше головы.

— Как думаете, — тихо спросил он, — мы из этой передряги выберемся?

— Добро всегда побеждает, — заверил его Юхник.

— Согласен. Только я хотел бы присутствовать при его победе лично.

17

Южная ночь приходит внезапно. Солнце скрылось за горами, и тотчас же густая тьма окутала местность. К этому времени Ощепков внес в память ДУКа информацию обо всех обнаруженных камерах и составил план «лазерного забора». Была готова и схема селения.

Бойцы вели наблюдение через приборы ночного видения.

— Есть! — шепотом доложил Зосима. — Третий двухэтажный!

Взгляды всех тотчас же сошлись на проулочке рядом с полуразвалившимся двухэтажным домом: из дверей появились два человека. Крепкие, приземистые, одетые в камуфляж, они мало походили на монстров, каких описывал боевик. Скорее всего, это были просто охранники, что и подтвердилось, когда один из них закурил и протянул пачку приятелю. Никакой маскировки.

— Обрати внимание на дверь. Ее расширяли в высоту, — прошептал сбоку Юхник. — Интересно, зачем?

— Миша, трубу! — приказал Скворцов.

Зосима уже и без приказа водрузил себе на плечо направленный микрофон и «прицелился» — с его помощью прослушивались разговоры на расстоянии в километр, тут же было намного меньше. Мешал неуемный шум реки, но электронные фильтры отсеивали лишние звуки.

— Что там?

— Обычный треп: отлить надо… какой-то Рустам заныкал бутылку виски, скоро менять часовых. Так, а это уже интереснее. Один сказал: надоело все до этой самой матери. А второй: еще день-другой и все кончится. Первый: да-а, ты в Грузию вернешься, а у меня еще контракт на три месяца. Второй: зато потом купишь квартиру на Рублевке, баб будешь каждый день менять.

— Что еще по делу?

— Пока ничего. Описывает прелести будущей жизни.

Фигуры, продолжая курить, отошли за угол дома.

— Что там, сержант? — не утерпел Скворцов.

— Нужду справляют, — послушно прокомментировал Зосима.

Охранники снова возникли в поле видимости.

— Один говорит: хорошо, что старший не приказал прочесать лес после того, как самолет упал. Это они про нас, сволочи. Говорит: слишком далеко от базы гикнулись, к тому же это был транспортник. А второй: Рамзан бы заставил. Первый: Хорошо, что он улетел за Эдиком.

Охранники скрылись в здании.

— Стоп, — сказал Зосима. — Слышу легкий скрежет и как вздох. Похоже, там пневматика.

— Люк?

— Опять вздох, шлепок. Да, скорее всего.

— Подземный бункер? Теперь понятно, почему кругом ни души.

— Майор, — вдруг насторожился Кирилл. — Он что, сказал: за Эдиком?

— Ну, Эдиков по стране — как Артуров и Константинов — не через край, но достаточно много. Меня другое озаботило: охранник сказал, что за Эдиком улетели. Получается, у них есть вертолет. Если есть вертолет, значит, его полеты на территории России могли засечь. А раз не засекли, то использовали его для полетов в Грузию.

— Но вертолет не иголка.

— Вертолет мог быть почти невидимым, — вступил в разговор Юхник.

— То есть?

— Энергетические поля, формирующие монстров, могут успешно преобразовываться в любые объекты. Почему не вертолет? А поля «в чистом виде» невидимы, цвет — это примета материальных предметов.

— Ну а…

— А если это возможно в принципе, то все остальное уже детали — если вы имеете в виду пилота и пассажиров, которые невидимыми стать не могут.

— Верно, — пробормотал Скворцов.

— Так что, сдается мне, что-то назревает, — резюмировал Юхник.

18

Требовалось дожидаться утра. Для внезапной атаки ночь, конечно, идеальное время, но соваться в подземелья, не зная, что там ожидает?..

За ночь на поверхность еще несколько раз поднимались охранники. Судя по голосам, уже другие. Выходило, что на базе обитало — не считая монстров — как минимум шесть человек. Для бойцов Скворцова — семечки. Но вот что делать с монстрами? Видимо, придется все же, разведав обстановку, вызывать подкрепление. Сколько потребуется времени спецназу, чтобы добраться сюда? Часа два-три, не меньше. И в эти часы его, Скворцовской группе, придется вести бой. Но другого выхода пока не виделось.

Ночь оказалась не холодной: заморозки приходят сюда позднее. Оставшиеся до рассвета часы провели, прижавшись друг к другу и укрывшись спецплащами.

Кириллу было неуютно, сон никак не шел, он таращился в небо и очень удивился, когда кто-то крепко встряхнул за плечо.

Это был Юхник, а вокруг ползли последние холодные ленты тумана. Значит, все-таки заснул. Бойцы уже заняли свои места по краю обрыва.

— Что случилось?

Впрочем, мог бы и не спрашивать: все и так было видно. На окраине поселка, на небольшой каменистой косе, образованной изгибом реки, толклись, переговариваясь меж собой, увешанные оружием люди в камуфляже.

— «Забор» отключили, — сообщил Юхник.

— Тс-с… — шикнул на него Скворцов. — Слушайте.

Где-то за скалами возникло тихое стрекотание и спустя полминуты переросло в рокот, многократно отраженный от стен ущелья. Двигался звук, но его источника видно не было. И только когда рокот сгруппировался над косой, Кирилл различил на фоне скал небольшое туманное пятно. Охранники засуетились, выстраиваясь в неровную шеренгу. Пятно приблизилось к земле и вдруг превратилось в трех людей, спрыгнувших на влажную каменную россыпь.

— Опаньки! — сказал Кирилл.

Высокого сухощавого восточного типа кривоносого мужика он видел в первый раз, второго, малоприметного толстячка средних лет с остатками армейской выправки тоже не знал, а вот третий тип был Кириллу даже слишком хорошо знаком. Бледное остроносое лицо альбиноса, гладко прилизанные рыжеватые волосы, бледноголубые глаза, настороженно обшаривающие местность. И, конечно, пестрая, в немыслимых цветах теплая куртка — Рукояткин как натура артистичная любил одеваться ярко.

19

Рукояткин держался по-хозяйски. Видимо, здесь он был если не первой, то одной из первых фигур. Приветственно махнув ладошкой встречающим, он, вместе с «военным» пошел-попрыгал вверх по склону к селению. Кривоносый отстал, что-то втолковывая окружившим его охранникам.

— Его спрашивают, почему не прилетели хозяева, — тут же начал докладывать Зосима, взяв на изготовку микрофон. — Тот отвечает, что, видимо, решили не рисковать. Прислали в качестве наблюдателя Рубика.

— То-то я смотрю, мне его лицо знакомо, — просветлел Скворцов и пояснил друзьям. — Рубик, Рубен Джинджарадзе, член совета директоров концерна «Орион», подполковник в отставке. Одно время мы его вели — подозревали в торговле оружием, но он слишком хорошо заметал следы. Номинально отвечает за работу службы безопасности концерна. А генеральный директор «Ориона» входит в десятку самых богатых людей России. Прокуратура считает его реальным претендентом для очередного процесса над олигархами.

— Его спрашивают: что с деньгами. Привез, всем привез, говорит кривоносый. Никого не обделим.

Рукояткин и «военный», а следом и все остальные, потянулись в сторону широкой каменной осыпи — когда-то здесь обвалилась часть скалы и перегородила ущелье на треть.

— Не молчи, Мишенька, диктуй, — поторопил Скворцов сержанта.

— Да они пока о ерунде базарят. Как долетели, как границу прошли. Вот: который молодой, пестренький.

— Называй его Рукояткин.

— Понял. Рукояткин говорит: демонстрацию проведем здесь, ущелье — идеальное место. Жалко, что не прилетели САМИ. Военный, — Зосима тоже безошибочно опознал в незнакомце военного, — отвечает, что у Марата Степановича сейчас затруднительное положение, и Москву он покинуть не может. К тому же следует подготовить политическую базу под будущие события, а это требует личного участия. Я думаю, говорит военный, что моего мнения для принятия решения будет достаточно. Рукояткин соглашается.

Кто-то из охранников уже притащил и расставил несколько раскладных стульев — в ряд параллельно обрыву, так, что по левую руку оказалась насыпь, а по правую — селение. Троица расселась на стулья, охранники толкались на почтительном расстоянии.

— Рукояткин спрашивает: можно ли начинать. Военный соглашается.

Угол зрению с гребня скалы был не слишком удачным, но Кирилл отчетливо увидел, как Рукояткин извлек из внутреннего кармана пиджака что-то, напоминающее пульт от телевизора, нажал кнопку.

И тут началось…

20

— Шум из третьего двухэтажного, — доложил Зосима. Все перевели бинокли туда, и Кирилл едва сдержался, чтобы не выругаться. Вот оно, вот!

Из дверного проема — вот для чего расширяли дверь! — один за другим выходили необычно высокие существа. Высотой в два с половиной метра, они были наделены всеми чертами человека — и в то же время у Кирилла язык не поворачивался назвать их людьми: так необычайно они выглядели. Существа были одеты в серо-голубые пластинчатые доспехи, так плотно лежавшие на теле, что казалось — это чешуя. Спины укрывали длинные плащи с капюшонами, сейчас откинутыми. На широких плечах лежали массивные шипастые пластины, мускулистые руки до самых запястий тоже покрывали спирали брони, а головы венчали крылатые шлемы с небольшими острыми гребнями. Но не вид существ, от которого так и веяло мощью, привлекал внимание, а лица. Одинаковые, словно вылепленные по одному образцу, они сразу же показались Кириллу странно знакомыми. А в следующий миг он понял, где их видел: на картинах художника Константина Васильева. Трагически погибший много лет назад, он оставил после себя много удивительных по красоте и силе работ на исторические и мифологические темы. Так вот, у вышедших на свет монстров были лики Васильевских богатырей — точеные, суровые, мужественные и прекрасные. Кирилл готов был увидеть обвешанных оружием чудовищ — но оказался не готов встретиться с такими благородными, что ли?.. Созданиями.

— Вот это да. — прошептал кто-то из спецназовцев.

Три великана-богатыря прошествовали — почти проплыли — к насыпи и остановились, выстроившись лицом к гостям. Не сумев сдержать эмоций, военный вначале привстал со стула, потом просто вскочил и побежал к строю. Как работорговец, совершающий покупку, он завертелся вокруг гигантов, тыча пальцем в броню, заглядывая в глаза, заставляя сжимать и разжимать пальцы.

— Говорит: это нечто особенное, — подал голос Зосима. — Хочет посмотреть их в деле.

Кирилл видел, как Эдик демонстративно хлопнул в ладоши. Все, как по команде, повернулись в сторону селения, и Кирилл, переведя бинокль туда, увидел то, что они, увлеченные зрелищем, пропустили: оттуда шли двое охранников, толкая перед собой трех связанных вместе чеченцев. Это были крепкие, совсем не истощенные люди, одетые, правда, в какие-то лохмотья, в которых с трудом узнавалась замызганная, рваная каму-фляжка.

— Вот сволочи, — сказал Зосима, первым понявший, что к чему.

— Так, — внезапно принял решение Скворцов. — Я, Юрий Борисович и Требнев идем внутрь. Это единственный шанс проникнуть туда: «забор» отключен, большинство бандитов — если не все — снаружи. Азаров, сними камеры.

— Будет сделано, — Азаров накрутил на дуло автомата глушитель, подтянул к себе ДУК, в котором хранились отмеченные накануне точки расположения камер. Не прошло и минуты, как четырежды тихонько хлопнули автоматные выстрелы. — Готово, командир: на нашей стороне чисто.

— Зосима — за старшего, — громко сказал Скворцов, но тут же, наклонясь к сержанту, что-то шепнул ему на ухо. Маленькая группа исчезла, уходя в сторону замеченного чуть раньше спуска в сторону селения.

Тем временем чеченцы — это были боевики из разгромленного отряда Шамиля — остановились неподалеку от реки.

— Рукояткин говорит: сейчас вас развяжут. — Зосима продолжал «перевод» для всех, но обращался почему-то к Кириллу. — У каждого будет по десять секунд форы. Стрелять в спину никто не будет. Если, говорит, сумеете убежать, то идите на все четыре стороны.

Один из пленников вдруг упал на колени, ткнулся лбом в камни. Не обращая внимания на впавшего в истерику боевика, двое охранников развязали пленных и поспешно отошли в сторону — похоже, что рядом с гигантами они чувствовали себя не слишком комфортно.

— Рукояткин говорит военному: посмотри, дескать, хорошенько. Мы этих уродов кормили как на убой, выгуливали, заставляли заниматься спортом. Сейчас они находятся в лучшей форме, чем тогда, когда попали к нам. А теперь он обращается к пленным: итак, сейчас я начну отсчет. Если хотите жить, приготовьтесь. На старт… внимание… марш!

Двое тут же сорвались с места. Один бросился в воду. Высоко задирая ноги, взметывая веер брызг, он вломился в быструю речную струю. Боевик добежал почти до середины речки, прежде чем течение сбило и понесло его. Девять, восемь.

Второй кинулся вдоль реки вглубь ущелья. Наверное, он неплохо знал местные края, потому что там, на западе, насколько Кирилл помнил карту, из ущелья наверх вела еще одна, очень крутая старая тропа. Подняться по ней было трудно, зато легко можно было устроить засаду, сбросив под ноги преследователям валуны. Семь, шесть, пять.

Третий так и остался на берегу, стоя на коленях и обречено раскачиваясь из стороны в сторону. Четыре, три, два.

Кирилл всмотрелся: где же Скворцов? Он должен был уже начать спуск. Но в пестроте камней и зелени кустов ничего нельзя было различить. Один.

Кирилл перевел бинокль на берег. Ноль!..

Безучастно замершие гиганты вдруг ожили. Словно вихрь они бросились вперед, каждый за своей жертвой. Первым на их пути оказался забившийся в истерике чеченец. Гигант подхватил боевика, поднял перед собой на вытянутых руках, развернулся лицом к наблюдающим и легко, как лист бумаги разорвал на части. В разные стороны полетели ошметки мяса, фонтаном ударила кровь — а гигант, как ни в чем ни бывало, вновь застыл на месте.

Второй устремился по берегу за пловцом. Того унесло уже далеко, но гигант без особого труда догнал уплывающего и, не замедляя скорости, кинулся в реку. Словно акула настигла беглеца: острым гребнем шлема он вспорол бок пловцу, подбросил вверх и ладонями, будто мечом, разрубил пополам.

Третий легко обогнал свою жертву и встал на пути. Боевик попытался оббежать гиганта, делал обманные выпады, но тот неизменно оказывался перед ним. Вдруг гигант резко выбросил вперед руку, его пальцы вспороли беглецу предплечье. Удар отбросил чеченца назад, а гигант шагнул к нему и ударил вновь — теперь уже в левое предплечье. Снова, будто от лезвия ножа, брызнула кровь. Так, методично нанося рану за раной, гигант теснил пленника обратно к «трибунам», где в напряженном ожидании застыли зрители. Когда преследователь и беглец поравнялись с «трибунами», гигант таким же точным, как и прежде, движением выбросил вперед руку, а когда она в следующую секунду взметнулась вверх, стальные пальцы сжимали окровавленный лоскут сердца. Боевик зашатался, словно тряпичная кукла, и рухнул на камни.

— Что он говорит? — спросил Кирилл, видевший, как улыбающийся Эдик повернулся к военному.

— Он. — Зосима встрепенулся, — Он говорит: а сейчас мы покажем, что мои гвардейцы могут делать с оружием.

Прозвучала команда, и в окровавленных руках гигантов мгновенно возникли автоматы — они были спрятаны под плащами. Веер пуль унесся к каменной насыпи, разбивая в щепки возникшие из-под завала мишени.

Следом приглушенно ахнули подствольные гранатометы.

Эхо еще гуляло по ущелью, а автоматы вновь исчезли.

— Рукояткин говорит: ну вот, вы убедились в боевых способностях гвардейцев, а теперь извольте понаблюдать за второй частью.

Эдик поколдовал с пультом, а потом жестом фокусника взмахнул рукой. Снова все повернулись в сторону селения.

Из ворот ветхого дома, как из врат ада, один за другим выходили новые солдаты. Они были ниже стоявших на берегу — «всего» метра два или чуть больше ростом, а тела охватывала темно-малиновые пластинчатые кольчуги. Головы воинов защищали круглые, плотно прилегающие каски с козырьком и широкими нащечниками. Свое оружие — гибрид электрического пулемета с гранатометом — они несли открыто.

Красных гвардейцев оказалось три десятка. Промаршировав по берегу, они выстроились в три колонны, по десять за каждым серо-голубым. «В чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря…» — не к месту вспомнил Кирилл.

— А теперь, говорит Рукояткин, собственно то, ради чего затевался весь этот сыр-бор. Воевать могли и предыдущие модели. Но они действовали строго в рамках программы. Для того, чтобы эффективно управлять большой армией таких солдат, нужно иметь или большое количество хорошо подготовленных единомышленников, или паузу держит, стервец, или создать командиров, способных самостоятельно принимать решения. На электронном уровне решить проблему самосовершенствования машины оказалось невозможным — на современном этапе, по крайней мере. Использование полей кардинально меняет ситуацию, и теперь перед нами — беззаветно преданные нам существа, которые, в свою очередь, могут не только подчиняться, но и отдавать приказы другим — в том числе и людям, если придется. Сейчас, говорит он, мы устроим здесь небольшие маневры, и вы, господа, увидите, что у моих гвардейцев есть великолепные командирские навыки! Фу! — перевел дыхание Зосима. — Болтать здоров, сволочь!

Там, в ущелье, три отделения быстрым шагом стали расходиться в разные стороны.

21

— Военный спрашивает: на кой черт Эдик придал лицам солдат библейское благородство — какая разница, какие у них физиономии? — продолжил свой перевод Зосима. — Предыдущая серия выглядела намного более устрашающе: рога, клыки, куча оружия. От одного вида можно было обделаться. А Рукояткин смеется: обделываться, говорит, нужно в сортире, а не на улице. Если новый строй хочет, чтобы его уважали, волю властелинов должны нести благородные воины, полубоги, а не черти. Стращать — дело нехитрое. Нужно, чтобы преклонялись. У нас же православная страна. Кто-нибудь пустит слух, что ваши солдаты — воинство Антихриста и все, амба, бей врага Господня! А тут, говорит, представьте: въезжаете вы в престольную на белом коне, а вокруг вас ангельское воинство с сияющими ликами. Даже если служишь Сатане, всегда выгодно говорить, что помогаешь Богу. Сучара, — добавил Зосима от себя. — Они что же, всерьез хотят переворот устроить?

— Серьезнее не бывает, — мрачно подтвердил Кирилл.

Три отряда разошлись на расстояние около полукилометра и начали занимать позиции. Эдик не вмешивался в процесс, с видимым удовольствием наблюдая за тем, как отдают команды его серо-голубые командиры. Красные стремительно окапывались, на берегу возникали линии обороны из окопов, каменных брустверов, самодельных дотов.

— Да, — сказал вдруг совсем другим голосом Зосима. — Понял.

Он повернулся к Кириллу:

— Старший передает: концерт продолжается. Из галерки нас просят в партер: профессор разблокировал люк в бункер, выдвигаемся за ними следом.

Не ожидая начала сражения, группа начала осторожный спуск к селению.

Когда-то по этой тропе гоняли скот к лугам, но сейчас, многие годы спустя, дорога, выбитая сотнями пар ног и тысячами копыт, выражаясь языком былин, основательно «закол-добила». По сути, теперь это была узкая терраска, полого спускающаяся в ущелье.

Кусты хорошо маскировали группу, в то же время приходилось быть внимательным, чтобы резким движением ветвей не выдать своего положения. Зосима двигался впереди, иногда знаком показывая, на что следует обратить внимание идущим следом, или придерживая осторожно отведенную ветвь.

Наконец группа оказалась на каменном ложе ущелья. Держась отвесной стены, Зосима повел группу к селению. Сердце Кирилла бешено колотилось, ему казалось, что вот-вот из-за дома появится случайный охранник, или вдруг заверещит-завоет сирена, и вся орда монстров, бросив военные игры, кинется истреблять незваных гостей. А как они это делают, Кирилл уже имел возможность лицезреть.

Стрельба вспыхнула на самом деле — сухо затрещали автоматные очереди, громыхнул взрыв гранаты: война на берегу началась.

Зосима, оглянувшись на свою группу, кивнул: пора! Резким броском они одолели пятьдесят метров до ближайшего дома, вжались в шершавые камни. Пробравшись до угла, Зосима выглянул — чисто! — и тут же кинулся под прикрытие соседнего дома. Так они оказались около двухэтажной полуразвалившейся башни и нырнули в дверной проем.

Обширная комната первого этажа когда-то служила подсобным помещением. Свет из небольшого окна и дверей озарял пустой прямоугольник пола с кучей мусора там, где когда-то была лестница на второй этаж. Теперь от нее остался верхний пролет, зависший обломанным краем над пустотой. Часть потолка обвалилась, и в дыру был виден голубой краешек неба.

В центре комнаты, выступая из земли на полметра, высилось бетонное кольцо, закрытое стальным, выкрашенным в грязно-зеленый цвет люком. Люк был приоткрыт.

Под ним оказался вертикальный колодец наподобие канализационного. Скобы-ступеньки уходили метров на пять вниз. Оттуда, со дна, на бойцов смотрел Юхник.

— Быстрее, ребята, быстрее!

Колодец продолжался коротким — в три метра — коридорчиком, который упирался в еще один металлический люк, уже открытый. За люком было помещение, напоминающее шлюзовую камеру. Здесь стояли, замерев Скворцов со товарищи.

— Дальше не проходили, — прошептал он. — Сомневаюсь, что удастся сделать это бесшумно: наверняка, гады, камер на каждом углу натыкали. Поэтому будем действовать без соблюдения правил приличия. Как, бойцы?

Бойцы хмуро улыбнулись. Было в этих молчаливых спецназовцах что-то от скандинавских берсерков: может, их постоянная готовность к бою и возможной гибели — и убежденность в том, что иначе быть не может?

— Вам, господа ученые, специальное предложение: держаться друг друга, а всем вместе — за спинами ребят. Задача номер один: обнаружить станцию производства монстров. Задача номер два: найти источник энергии. Задача номер три: уничтожить все к чертовой матери за исключением того, что нам нужно.

— А что нам нужно? — поинтересовался Кирилл.

— А вот это вы с Юрием Борисовичем и должны определить. Схемы, программное обеспечение, прочее. Ну что, готовы?

— Убьем их всех! — кровожадно оскалился Кирилл.

И люк открылся.

22

Спецназовцы бесшумно ворвались в длинный просторный коридор, под небольшим углом уходящий вниз и озаренный многочисленными лампами дневного света. На входе действительно стояли видеокамеры, объективы которых тут же приказали долго жить. Миновав коридор, Зосима и Требнев ввалились в небольшую комнату. Хлопнул выстрел. Когда Кирилл оказался в комнате, он увидел молодого кучерявого охранника с дыркой во лбу, распластавшегося в высоком кресле за столом. Требнев оседлал второго и спутывал вывернутые назад руки. Стена перед столом была сверху донизу выложена — как плитами — экранами мониторов. Почти все они были отключены, но три продолжали гореть: на них шло изображение с камер, обращенных в сторону реки. На экранах разворачивалось кровопролитное сражение. Вспухали облака взрывов, летели комья земли, осколки камней, фонтанами вставала вода. Среди всего этого ада призраками мелькали красные силуэты гвардейцев. Одна же из камер постоянно показывала «трибуны» — видимо на предмет того, чтобы быть в курсе, когда господа прекратят показательные бои и соизволят спуститься под землю.

Юхник развернул к себе ноутбук, стоявший на столе, и воззрился на экран.

— Повозиться придется, — как настоящий ученый вздохнул он. Скворцов заглянул на экран:

— Пароль? Сейчас будет, — как настоящий военный сказал он. Пленного охранника перевернули лицом вверх.

— Привет, — выказал вежливость Скворцов. — Сотрудничать будем, или… — он выразительно покосился на вольготно раскинувшегося в кресле мертвеца.

— Будем, — выдохнул охранник.

— Тогда отвечаем быстро и честно — на длинные беседы у нас времени нет. Пароль?

— «Держава».

Юхник постучал по клавишам и кивнул.

— Спасибо. Едем дальше. Сколько человек сейчас на базе?

— Не знаю. Кажется, восемь. И у реактора эти… гвардейцы.

— Где? — переспросил Скворцов, выразительно переглянувшись с Кириллом.

— У реактора. На четвертом горизонте.

— Это где? — снова спросил Скворцов, но Юхник перебил:

— Не надо, схема есть.

На экране ноутбука возникла объемная схема подземелий. Кирилл присвистнул: он ожидал увидеть несколько комнаток, соединенных коридорчиками, а вместо этого взору предстала шестиуровневая система с десятками комнат и залов, сплетенная воедино многокилометровой системой коридоров.

— Да-а, наворочено. — не без восхищения отметил Скворцов. — Кто все это наворотил?

— Роботы, — ответил с пола охранник. — Мы гвардейцев роботами зовем. Их босс откуда-то привез. Вначале их тут больше сотни было. Вместо рук — отбойные молотки, лопаты, инструменты разные. Они вертикальный колодец пробили. На дне реактор установили, запустили, а потом колодец сверху, замуровали, а сами пошли вести ходы во все стороны.

— А все остальное: материалы, вещи — из Грузии привозили, или из России?

— Мамой клянусь: ничего не привозили, все тут делали. Не знаю как, только все здесь, до последнего винтика.

— Машина желаний, как у Стругацких, — пробормотал Юхник. — Эдик привез сюда «ящик Зарайского». Это, наверно, не так сложно: «ящик» можно было замаскировать, скажем, под медицинское оборудование и провести в составе миротворческой миссии. Сложнее с ядерным топливом, но капсулы с обогащенным ураном тоже можно доставить.

— Что верно, то верно, — согласился Скворцов. — А когда реактор заработал, все остальные проблемы отпали: делай все, что заблагорассудится. Надо тысячу рабочих — на тебе тысячу рабочих. Надо бетон — хоть миллион кубометров из ничего, из воздуха.

— Только ради чего Эдику лезть в Россию?

— Деньги, власть — ради этого и не такие люди рисковали. А это что? — Скворцов указал на сиреневую точку в одном из коридоров.

— Это отметки положения персонала. У всех браслеты, типа часов. Босс приказал все время носить. Сиреневые точки — это люди, красные — роботы.

Сиреневых точек было семь, а сколько красных, Скворцов сосчитать не смог: на третьем уровне имелись четыре обширные комнаты, пространство которых было, словно сыпью, покрыто красными точками.

— У вас там что, склад?

— Нет, — быстро ответил охранник. — Это инкубаторы. Там роботы вылупляются — ну, я не знаю как, в общем, появляются на свет. И хранятся тоже там.

— Понятно… Требнев, Гришин и Юрий Борисович — возьмите на себя реактор. Мы с Кириллом поищем систему контроля над гвардией. Азаров — к мониторам и на постоянную связь с остальными. Разберешься?

Азаров прищурился на массивный блок видеорегистратора.

— Думаю, да.

— Ощепков, Зосима — прочесать уровни. К инкубаторам не лезьте ни в коем случае.

— Пленных?

— Не стоит.

— Ясно.

— Что «не стоит»? — спросил Кирилл, когда они вышли из комнаты.

— Пленных брать не стоит. Ну, что ты на меня уставился? У меня тоже свои принципы. Пришедший к нам с мечом да погибнет от меча. Ты же сам только что орал: «Убьем их всех!»

— Это из кино.

— А это — жизнь.

23

Судя по схеме, центр базы — гроздь из нескольких комнат, размещенных на разных уровнях, но соединенных меж собой отдельными изолированными проходами, — находился между третьим и пятым горизонтами. Скворцов и Кирилл бежали по бесконечным переходам, разделенным массивными люками. Тяжело вздыхала пневматика, нехотя отодвигая «стальные» пластины, и не верилось, что этот металл — не что иное, как сгруппированные особым образом поля, «сцементированные» энергетической подпиткой. Отключи энергию — и через день-другой сталь истончится, бетон начнет растворяться, пластик, покрывающий стены исчезнет, и все это великолепие обрушится.

Внезапно из-за угла вынырнул человек в темно-синем комбинезоне. Его взгляд равнодушно скользнул по фигурам в камуфляже — и только спустя секунду человек понял, что перед ним чужие. Он метнулся назад, но Скворцов был быстрее: легко подсек беглеца и торцом ладони крепко приложился к затылку. Ойкнув, человек затих.

— Вот незадача, — сокрушенно бормотал Скворцов, затаскивая тело в ближайшую комнату. Комната оказалась жилой: две кровати, две тумбочки, шкаф, кондиционер — не слишком роскошно, но для диких гор — более чем. Скворцов вынул из кармана маленький шприц и вогнал иглу прямо сквозь воротник в шею.

— Пару часов поваляется — а там посмотрим.

Все-таки, несмотря на кровожадные речи, Скворцов был гуманистом.

Тут в коридоре прозвучала автоматная очередь. Вылетев из комнаты, Скворцов столкнулись с Кириллом.

— Там — гвардеец!

Скворцов выглянул из-за угла, и пуля тотчас же прошла рядом с макушкой.

— Черт. Стоит прямо у входа. Сейчас мы его. — перекинув автомат Кириллу, он выхватил из специальных подсумков две гранаты. Раз, два. На счет «три» гранаты полетели в цель, на счет «четыре» — взорвались в воздухе, прямо перед грудью гвардейца. Когда троица выглянула в коридор снова, на месте гвардейца валялось несколько бесформенных кусков. Целыми остались лишь ноги до колен.

За люком, который охранял гвардеец, открылся обширный зал, оформленный в сиреневых тонах. По центру шел большой круглый стол из фиолетового пластика, уставленный десятками мониторов, на стенах светились электронные карты: Чечня крупным планом, Россия, европейские страны. По карте России проходила крутая синусоида.

— Вы будете смеяться, но у них есть свой спутник, — удивленно пробормотал Скворцов, разглядывая карту. — С размахом действуют, стервецы. Ну что, все богатства Сиреневого зала в вашем распоряжении. Дерзайте.

— Приступим, — Кирилл закинул за плечо автомат и замер. Из дальнего угла зала, из-за высокого компьютерного блока на него смотрело дуло пулемета.

— Товарищ майор, — осторожно поднимая руки, сказал Кирилл, — похоже, нам хана.

— Ты об этом? — поинтересовался Скворцов. Кирилл аккуратно, как фарфоровую, повернул голову. Скворцов уже стоял, задрав руки в гору. Из другого угла на него смотрело дуло второго пулемета. Взгляд вышедшего из тени серо-синего гиганта не предвещал ничего доброго.

— Нет, я про другое, — уточнил Кирилл.

— Влипли, — констатировал Скворцов.

— Майор, а если и у них по отношению к нам тоже приказ «не стоит»?

24

В это время группа Юхника прошла три горизонта и вышла на четвертый. Одинокий охранник сдуру попытался остановить их — и остался где-то позади, изрешеченный пулями.

Вновь взглянув на схему, наспех перерисованную с экрана ноутбука, Юхник понял, что они практически достигли зоны реактора. Теперь от цели их отделял лишь последний бронированный люк, шлюзовой тамбур — и…

— Люк заблокирован изнутри, — определил Юхник. — Вы сможете что-нибудь сделать?

— Сей момент, Юрий Борисович, — откликнулся Гришин. Он извлек из своего подсумка футляр, а из него, в свою очередь, брусочки сероватого вещества.

— Пластид, — дружелюбно пояснил он, вдавливая брусочки по периметру люка. — Спрячьтесь за угол, пожалуйста.

Грохот потряс коридор. Дверь сорвало, как пробку, и отбросило на насколько метров. Не дожидаясь, когда осядет цементная пыль, в образовавшийся пролом кинулся Требнев, следом — Гришин. Только мгновенная заминка и спасла ему жизнь — из облака пыли вылетел веер пуль. Бронежилет принял на себя часть, но сразу несколько пуль попали в шею и лицо. Требнев молча завалился на бок. Гришин с колена послал в цементную круговерть длинную очередь. Раздался вопль боли и ярости, кто-то упал. Перекатившись к противоположной стене, он выстрелил под другим углом. И тут же из развороченной шлюзовой камеры вынырнул закованный в мерцающую алую броню еще не полностью сформированный гвардеец. Автоматная очередь прошила его наискосок, пули разворотили грудь и правое предплечье, но под полупрозрачной броней уже крутились энергетические вихри, стягивая израненную плоть. Безучастно взглянув на Юхника, замершего над упавшим Требне-вым, гвардеец ребром левой руки нанес сокрушительный удар по спецназовцу. Гришин успел отстраниться, и все равно его отбросило на стену. Потеряв сознание, он бессильно распластался, оседая на пол. Гвардеец занес руку для второго, теперь уже явно смертельного удара.

— Не-ет! Не смей! — яростно закричал Юхник, вскакивая. Он понимал, что через секунду и его настигнет безжалостная смерть, но не собирался бежать, искать спасения. Обжигающая волна небывалой ярости, взметнувшаяся в душе, поднялась, затопила всю сущность, — и выплеснулась вовне. Его пальцы бесполезно давили на курок — поставленный на предохранитель автомат молчал, а Юхник не понимал, что нужно еще сделать, чтобы уничтожить этого врага, уничтожить раньше, чем он сможет что-либо сделать Гришину. — Не смей!

Гигант замер, потом медленно повернулся к Юхнику и… опустил руки. Внутри его продолжали клокотать вихри, наращивая броню, она уже почти не просвечивала, обретая вид настоящего металла, и черты лица — полубога, как говорил Эдик — уже практически сформировались. Чего же он ждал? Почему не нанес смертельный удар? Ведь Юхник видел, как легко расправляются гвардейцы с врагами.

— Чего ты ждешь? — прошептал Юхник глядя в пустые глаза воина.

То, что он услышал, потрясло его не меньше, чем предыдущие события.

— Ваших приказаний, — внятно пророкотал гвардеец.

25

Где-то далеко под землей громыхнул взрыв, вздрогнул пол: ребята действовали от души. Азаров перевел взгляд на мониторы западного сектора и выругался: военные игры закончились. Оставшиеся в живых гвардейцы — двое серо-голубых и с дюжину красных — сошлись к «трибуне». Судя по тому, как вдохновенно военный тряс руку Эдику, гвардия оказала самое благоприятное впечатление на «приемщиков товара». Оживленно о чем-то переговариваясь, Эдик и военный направились в сторону селения. Кривоносый построил охранников и двинулся следом. Замыкали шествие гвардейцы. Хотелось бы сказать, что после почти часового боя у них был потрепанный вид — да не скажешь: тех, у кого повреждения были значительными, братья по оружию просто-напросто располосовали на куски мечами, а оставшиеся выглядели бодрыми и свежими. И готовыми снова вступить в бой.

— Чтоб у вас батарейки сели… — сердито пробормотал Азаров.

Он поднял на ноги связанного охранника, усадил в кресло и накрепко скотчем прикрутил ноги к ножкам кресла.

— Тебя как зовут?

— Рифат.

— Хорошо. А теперь, прежде чем я развяжу тебе руки, Рифат, ты посиди и внимательно послушай.

Когда важные гости спустились в подземелье, охранник, оторвавшись от экранов, встал как положено и отдал честь вошедшим. Они, полные достоинства, прошествовали мимо.

Сидя в тесной подсобке и придерживая спиной тяжелое тело мертвеца, Азаров через дополнительный монитор наблюдал за тем, что происходит на пункте слежения. За те пятнадцать минут, что отвела на всё про всё скряга-судьба, он успел убрать труп, притащить в подсобку монитор и переключить на него телекамеру. Успел Азаров и еще кое-что.

— Если ты, друг Рифат, вякнешь лишнего, — объяснил он без обиняков, — то на этот случай у меня есть коробочка с красной кнопкой. Нажимаю кнопочку — и под твоей задницей происходит взрыв. Достаточный для того, чтобы размазать тебя по стенкам. Понял?

Охранник понял.

Азаров слышал, как по коридору мимо подсобки уверенно, по-хозяйски ступая, прошли гости. А пункт слежения уже заполняли пятнистые комбинезоны возбужденных охранников. Первые прошли не задерживаясь, потому что сзади напирали другие, а вот кривоносый мимо не прошел, протолкался к столу, что-то спросил, кивая на мониторы.

— Извини, друг Рифат, иногда приходится обманывать, — прошептал Азаров, нажимая кнопку.

Удар был такой, словно его посадили в картонную коробку и сбросили со второго этажа.

— Все равно придется стрелять, — зло процедил Азаров и вывалился из подсобки, посылая автоматные очереди налево и направо.

26

Юхник ничего не понимал. Сейчас перед ним в обличии огромного гвардейца стояла сама Смерть. Достаточно было одного шага и одного взмаха руки, чтобы уничтожить его, но гвардеец этого шага не делал. Что случилось? Неужели та волна ярости, что выплеснулась наружу, обрела некую силу и парализовала гвардейца?

Первое поколение солдат управлялось с помощью главной программы. Что и как делать солдату, определяла только она — и в то же время сама программа была мертвым набором инструкций. Рукояткину — или тем, кто на него работал, — удалось спроектировать роботов-командиров, задача которых — управлять обычными гвардейцами. Но если делать командиров простыми копиями главной программы, сама идея создания командного звена лишается смысла. Значит, новое поколение должно обладать определенным набором черт индивидуальности: самостоятельно принимать решения, моделировать действия противника, оптимально использовать силы своих подчиненных. По сути, командиры должны были стать полу-роботами-полулюдьми.

С одной стороны эти киборги обязаны правильно понимать желания людей и свободно общаться с ними, а с другой… С другой — у них в подчинении тупые солдаты-исполнители, с которыми тоже нужно как-то общаться, отдавать приказы. Вербально? Наверно, можно, только какой смысл? Связь должна быть проще и эффективнее, солдат обязан расслышать приказ на любом расстоянии и в любой обстановке. Значит, радиосвязь? Может быть. А может то, что люди зовут телепатией? И этот красный гигант принял усиленный яростью беззвучный приказ Юхника, и решил, что перед ним командир? Или мозговые волны человека совпали по частотам с теми, на которых отдают свои приказы киборги-командиры?

Юхник не был универсалом, биология в его сознании лежала на той же дальней полке, что и кройка одежды, кулинария и прочие маловажные навыки и дисциплины. Поэтому его суматошные мысли могли оказаться полным бредом, нонсенсом. Но, так или иначе, правда была в том, что он мог командовать гвардейцами.

Гришин медленно приходил в себя. Его глаза, еще затуманенные болью, приоткрылись. В поле зрения попала спина гиганта. Осторожно, чтобы не выдать себя, Гришин потянулся за автоматом.

— Не надо! — крикнул Юхник. — Не стреляй. Теперь он безопасен.

Он сам не верил тому, что говорил. Казалось, вот сейчас по каменному лику гиганта проползет кривая усмешка, и рука выхватит из-под плаща пулемет.

— Что значит — безопасен? — пробормотал Гришин.

— Я не знаю. — Юхник осторожно, не отрывая глаз от гиганта, обогнул его. — Мне кажется, я могу управлять им. А может, и другими солдатами. Ответь, — обратился он к гвардейцу, — в соседней комнате есть еще люди или такие как ты?

— Есть три гвардейца.

— Хорошо, сейчас мы проверим. — Юхник закрыл глаза, напрягся и… — Черт, не могу. Что-то сердце покалывает.

Он несколько раз глубоко вздохнул.

— Кажется, легче. Попробую еще.

Опять напрягся, пытаясь воссоздать в себе тот энергетический канал, что случайно открылся несколько минут назад — и послал мысленный приказ.

Прошло несколько секунд. В дверном проеме мелькнули длинные тени, на свет вышли три красных гвардейца.

Получилось!

— Займемся реактором, — предложил Юрий Борисович. Но заняться не успели: где-то на верхних горизонтах громыхнул взрыв.

27

— Несанкционированное проникновение, — внятно произнес один из гвардейцев, вставая из-за компьютера. — Вы арестованы.

Это был серо-голубой гигант, командир. Он отдал беззвучный приказ красному, и тот, не церемонясь, вытолкал людей в коридор.

— Сразу не пристрелили. Это ободряет, — прошептал Кирилл. Его слова совпали со звуком взрыва.

— Это наверху, у Азарова, — тихо определил Скворцов. — Хозяева вернулись.

— Не разговаривайте. Разговаривающий будет наказан, — пророкотал робот-командир.

В это время распахнулись двери в конце коридора, и друзья увидели Юхника и Гришина, которых вели два солдата. Скворцов едва не застонал от досады: значит, и Юрию Борисовичу не удалось ничего сделать. Проклятье!

Кирилл тоже видел пленных, но что-то странное было в поведении Юхника. За годы обучения в институте он хорошо узнал преподавателя и мог с уверенностью сказать, что, попав в плен, Юхник почему-то не чувствовал себя дискомфортно: он шел как на прогулке, неторопливо и без напряжения.

Когда расстояние между двумя группам сократилось до дюжины шагов, Юхник вдруг крикнул:

— Пригнитесь!

Друзья, как подкошенные, рухнули на пол.

— Не разговаривайте. Разговаривающий будет нака…

Шедшие за Гришиным и Юхником гиганты внезапно открыли ураганный огонь по своему командиру. Сотни пуль буквально в секунду разорвали его тело.

— Ну, как вам наши солдаты? — как ни в чем не бывало спросил Юхник.

— Наши?! — Скворцов отряхивал с себя куски «мяса». — Вам удалось перенастроить программу?

— Программу? Нет, здесь совсем другое. Похоже, я умею управлять ими мысленно.

— Тогда прорвемся, — повеселел майор. — А где Требнев?

— Погиб.

— Ясно. Азаров, возможно, тоже. Слышали взрыв?

Юхник и Гришин кивнули.

— Возвращаемся в центр, забираем все, что можно, и пытаемся выйти на поверхность. — Повернувшись, Скворцов увидел красную от натуги физиономию Кирилла. — Тебе что, плохо?

— Не получается, — шумно выдохнул Кирилл. — Не подчиняются!

— На лекции надо было ходить, — попенял Юхник, — а не в спортзал. Тогда бы и тебя слушались! Не зря же говорится: сцеэнциа эст потенциа, то бишь знание — сила! — Но, видя, как вытянулась лицо Кирилла, сжалился. — Не расстраивайся, это от интеллекта не зависит, тут что-то другое. Потом, когда выберемся, разберемся.

Бегом они вернулись в зал. Чернов взял на себя поиск программного обеспечения для производства солдат и командиров, а Юрий Борисович занялся кодами управления и таинственным спутником.

Скворцов попытался вызвать Зосиму и Ощепкова, но без результата: группа не отвечала.

— Тут работы на полгода! — с отчаянием крикнул Кирилл. — Скачиваем все, что есть, и сматываемся!

— Есть еще время! — зло процедил Скворцов. — Работаем, ребята, работаем!

— Взгляните, — проговорил со своего места Юрий Борисович.

Оказывается, он нашел и вывел на экран схему подземелий. Возле выхода, очень медленно продвигаясь вперед, клубился сиреневый рой.

— Жив Азаров! — с облегчением выдохнул Скворцов. — Нам бы еще сержанта найти.

— Я могу ошибаться, но, возможно, именно Зосима растревожил вот этот улей. — Юхник указал в правый угол схемы, на один из «инкубаторов». Из него, как шарики из лототрона, один за другим выкатывались красные точки. Они не двигались к выходу из подземелий, туда, где кипел бой, а, пройдя по небольшому коридору-отростку, спускались на нижний уровень. — Со спутником я разобрался, вся информация вот здесь. — Юхник протянул Скворцову флэшку. — Попробую остановить солдат.

Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Лицо побледнело, осунулось, будто кто-то изнутри потянул за кожу.

Красные точки вдруг разом остановились.

— Ну, что там? — спросил Юхник, не открывая глаз.

— Получилось. — почему-то шепотом ответил Скворцов.

28

Зосима и Ощепков прошли уже два уровня, по словам сержанта, «очень тихой богадельни». Сюрприз их поджидал на втором уровне. Пройдя длинным бетонным коридором, они оказались около приоткрытых дверей. Совсем рядом прозвучал взвинченный гортанный голос:

— …подстава какая-то! Вас, Эдуард Степанович, могут ждать серьезные неприятности! Я, рискуя жизнью, прилетаю сюда, потому что мне гарантируется идеальная защита, и вдруг — нате вам: в секретном центре идет настоящая война!

— Да какая война? — Зосима узнал голос Рукояткина. — Скоро всех переловим. Троих уже поймали.

— Не желаю ничего слушать! Я требую моего немедленного вывоза отсюда!

— Рубен Георгиевич, давайте вызовем гвардейцев и спокойно попьем кофе! Ну нельзя же серьезные дела ломать через колено, что вы, в самом деле. Речь идет о миллиардах, а вы: «уеду, уеду!». Что скажут наши заказчики, когда вы приедете к ним ни с чем?

— А что они скажут, когда узнают про весь этот бардак? — визгливо выкрикнул Рубен. — Обеспечьте мне вылет! Я требую: обеспечьте вылет!

Зосима и Ощепков переглянулись.

«На счет три!» — показал Зосима Ощепкову. Тот кивнул.

Раз.

— Да улетите вы, улетите! — раздалось лениво из-за двери. — Вместе улетим.

Два.

— Не-мед-лен-но!..

Три!..

— Руки в гору! — заорал, влетая в комнату Зосима. Автоматная очередь пошла в потолок, попавшийся на дороге стул улетел в сторону. Находившиеся в комнате от испуга присели. Рукояткин замер с распахнутым кейсом в руках, военный, открыв на полуслове рот.

А потом случилось то, чего Зосима не ожидал. Отреагировал не военный, а Рукояткин. Эдик выхватил из кейса массивный пистолет и, не целясь, всадил сразу несколько пуль в Ощепкова. Зосима прыгнул в сторону, стреляя в ответ. Полетели пластиковые брызги, какие-то бумажки облаком вспорхнули в воздух. Пули разнесли кейс в щепки, одна из пуль пробила Эдику левое плечо. Сзади заработал автомат Ощепкова. Смертоносная трасса выбила на стене цепочку кратеров, но перед этим прошла через военного. Захрипев, тот мешком свалился на кучу бумажек, оказавшихся долларами.

Забившийся под стол, Эдик выстрелил снова и на этот раз удачнее — Ощепков, которого спас бронежилет, еще не пришел в себя после прямого попадания, и не успел найти себе прикрытия. Пуля попала спецназовцу в голень. Ответный выстрел угодил Эдику в живот. Поперхнувшись кровью, Рукояткин стал заваливаться на бок. Стекленеющий взгляд пополз по столу, кейсу, замер на нем. В следующую секунду Рукояткин сунул руку внутрь чемоданчика. По его окровавленным губам поползла уродливая улыбка, но тут же угасла.

— Что он там искал, Миша? — процедил Ощепков, перетягивая ногу жгутом.

Зосима заглянул в кейс. Там находился вмонтированный в одну из стенок компактный пульт, на нем — несколько сенсоров, кнопка «ввод» и жидкокристаллический дисплей. А большего для того, чтобы запустить систему уничтожения, не требовалось.

29

— Ай! — словно обжегшись, вскрикнул Кирилл и отпрянул от монитора. — Майор, Юрий Борисович, у нас проблемы!

На экране, перекрывая все окна, висела красная табличка: «Немедленная эвакуация. Запущена система ликвидации. До взрыва — двадцать минут».

— Допрыгались, — прокомментировал Кирилл. — Что делать будем?

— Уходим.

— Причем, рэмис вэлисквэ! — добавил, вскакивая, Юхник.

30

Азарову везло: после двадцати минут яростного боя лишь небольшое ранение в бедро. Но вечно везти не могло — это Азаров понимал. Поэтому, бросив одну за другой гранаты, Азаров заковылял прочь. Нужно было успеть сменить магазин, а главное — пройти длинный прямой участок коридора и скрыться за бронированной дверью в следующем отсеке.

Что-то горело и, хотя вентиляция работала исправно, тянуло какой-то химической дрянью.

Азаров добрел до дверей, нажал на сенсор. Выгнутая стальная пластина вздохнула и поползла в сторону. И, не успел Азаров протиснуться сквозь щель, как чьи-то руки цепко схватили его, затащили внутрь.

— Гоша, черт, живой! — раздалось над ухом. Широкая ладонь с наколкой «Т.» на безымянном прихлопнула сенсор, дверь, не открывшись до конца, начала обратный ход.

— Зосима! — выдохнул Азаров.

— Точно так! — расцвел обладатель наколки. Был он перемазан в саже и крови, но живой и здоровый.

— А мне не рад? — подал голос Ощепков.

— Степа!

— Я. — Ощепков слабо улыбнулся. — Живой?

— Так, корябнуло. А тебя, смотрю, задело покруче?

— Что делать будем, парни? От старшего никаких вестей.

— Они в центр шли, направление я помню. Попробуем туда?

— Туда не стоит, Гоша. Через тринадцать минут вся эта богадельня взлетит на воздух.

Сзади раздался топот. Кто-то бежал, ничуть не маскируясь. И тотчас же в наушнике у Зосимы возник голос Скворцова:

— …слышит. Идем к выходу, срочно идем к выходу! Повторяю: всем, кто меня слышит.

— Азаров! — раздалось уже не в наушнике, — я тебе голову оторву: где связь? Почему связи не было?

Дверь за их спинами вздохнула, готовясь открыться.

— Твои? — успел спросить Скворцов. — Сколько?

— Да я их что, считал? Человек двадцать-тридцать. Троих я точно уложил.

Люк открывался медленно, и просунувшаяся в него серо-голубая рука надавила на торец, ускоряя движение.

31

Юхник отдал приказ, и один из красных кинулся к дверям, давя их в обратную сторону. Скворцов выстрелом раскурочил сенсорную панель. Дверь остановилась. Надолго ли?

— Через этих нам не прорваться. Азаров, вспомни, обходной путь есть?

— Через первый горизонт, если успеем.

Оставив еще одного красного для прикрытия, они кинулись к лестнице. Отчаянье придало им силы, хотя каждый прекрасно понимал, что шансы на спасение ничтожно мало. Времени не было и так, а если на пути встретится еще одна засада.

— Прорвемся! — уверял на ходу Гришин Азарова. — Теперь за нас красные. Прикинь, профессор их всех перевербовал!

— Прорвемся! — вторил Зосима.

— Нет! — закричал вдруг Юхник. — Нет. Все назад. За мной, быстрее!

И, не дожидаясь, пока остальные как-то отреагируют на зов, он повернулся, побежал в сторону Сиреневого зала.

32

Какая сила, какое сумасшествие заставило их тогда послушать? Но они послушались, бросились прочь от последней надежды, от выхода, вслед за хромающим Юхником. А вокруг них, молча, словно призраки, тоже подчинившись этому безумному приказу, бежали красные гвардейцы, все новые и новые, и двое из них на ходу легко подхватили ковыляющего Юхника и понесли — прочь, прочь.

Кирилл спешил, что было сил и, наконец, вбежал в просторный Сиреневый зал, который они совсем недавно покинули. Юхник уже стоял в центре и снова махал рукой: «быстрее, быстрее!»

— Все ко мне, станьте в круг, скорее! — приказал он, и группа подчинилась. Кирилл видел, каким бледным вдруг стало лицо Юхника, когда он закрыл глаза, как задрожали губы и толстой нитью напряглась на виске жила. Что он задумал?

А гвардейцы все прибывали и прибывали. Те, кто оказался в зале самыми первыми, окружили людей кольцом, настолько плотным, что их тела, казалось, вдавились друг в друга. Следующие вжимались в это кольцо, прямо через их головы лезли новые, образуя живой свод и буквально через несколько мгновений люди оказались замурованы в скорлупу из сцепившихся друг с другом гвардейцев. Кирилл ничего не видел, но зрения тут и не требовалось: он знал, что порожденные волей Юхника, из материализаторов один за другим вываливались еще полужидкие, аморфные тела, у которых была единственная задача: повинуясь приказу бежать, ползти, струиться в Сиреневый зал, чтобы вжаться в многометровую живую стену, стать в ней еще одним кирпичом, еще одним камнем. А другие занимали свои места этажом ниже, под залом, сливаясь в единый фундамент…

— Ну где же. — процедил сквозь зубы Скворцов, — где?

В этот миг сработала система уничтожения. Титанической силы удар потряс все ярусы. Волна всепожирающего огня пронеслась по коридорам, срывая двери и круша перегородки, разрывая в клочья арматуру. В доли секунды она выжгла подземелье и вонзился в живую броню. Первые несколько метров еще не оформившегося слоя пламя выжгло начисто, но ряды гвардейцев, стоявшие ближе к центру, приняли на себя гигантский вал энергии, впитали его и… Этого Кирилл тоже не видел, но каким-то внутренним чутьем вдруг понял, что вершится в эти секунды. Юхник заставил гвардейцев отдать эту энергию, выбросить ее в одном направлении. Жуткий грохот и вой родился где-то над головами людей, невидимые темные стены вокруг заколебались, дрогнули, строй распался, и в следующий миг ревущий огненный столп пробил верхние ярусы подземелий, выжег землю, расшвырял камни и умчался в стратосферу. Последний удар расшвырял людей в разные стороны, как костяшки домино.

Задыхаясь от пыли, Кирилл нащупал кислородную маску, надел. В голове билась одна мысль: «Где Юхник, что с ним?!»

Жгучая боль в ноге не позволяла встать, и тогда он пополз туда, где, как ему казалось, мог находиться Юхник. Рука наткнулась на чье-то тело. Пыль, подчиняясь законам аэродинамики, рассасывалась, уносясь то ли вверх, то ли в обнажившиеся боковые туннели. Понемногу светлело.

Оказалось, что рядом с Кириллом лежал, распластавшись на камне, Скворцов. Майор был без сознания, его лоб рассекала глубокая рана. Откуда-то со стороны вынырнул, пригнувшись, Гришин.

Сдвинув маску в сторону, Кирилл крикнул:

— Где Юхник? — и не услышал своего голоса. Только сейчас он осознал, что теперь, когда ничто не взрывается, должна наступить тишина, а вместо этого уши забивал какой-то вибрирующий шум, сквозь который звуки почти не пробивались. — Где Юхник?!

— Там! — Гришин махнул рукой.

Кирилл пополз через зал, как ящерица, у которой оторвали задние лапы — судорожно, быстро, отчаянно, не жалея сил. Взрыв отбросил Юхника на кучу камней, и он лежал, вжавшись спиной в валуны, запрокинув острый кадык. Кирилл посмотрел наверх и понял, откуда появились камни. Направленный взрыв разметал несколько этажей, обрушил часть конструкции вниз, и теперь вверху, метрах в пятнадцати синело небо-озеро с белыми бурунами облаков.

Оказавшись рядом, Кирилл схватил Юхника за запястье. Ему показалось, или пульса действительно не было? Отчаянье охватило Кирилл. Нет, только не сейчас. Он должен был выжить, у него было на это право — ведь он спас всех!

Забыв о боли в ноге, Кирилл стянул тело на пол. Юхник не показывал признаков жизни, остекленевшие глаза растерянно, казалось, смотрели ввысь. Господи, как там все это делается? Ведь помнил же он, помнил…

Кирилл разорвал комбинезон на груди Юхника, положил ладонь под сердце Юрия Борисовича, а потом ладонью другой руки резко надавил. Раз, два!

— Ну дыши же! Дыши! — приказывал, заклинал Кирилл, снова и снова всем телом наваливаясь на словно прилипшую к мертвому сердцу ладонь. — Давай же, работай!

В какой-то миг Кирилл увидел рядом Зосиму. Теперь они вдвоем пытались вернуть Юхника к жизни. Раз, два! Раз, два, три!

— Стой! — прохрипел вдруг Зосима.

Кирилл непонимающе уставился на него: почему «стой»? Они должны бороться, они должны до последнего. И вдруг увидел: черные колодцы зрачков Юхника дрогнули, сужаясь, и на лице, припорошенном пылью, проступил легкий румянец.

Кирилл закашлялся-засмеялся и откинулся на груду камней — ту самую, на которой несколько минут назад лежал Юхник.

33

Потом они два с лишним часа выбирались на поверхность, поднимаясь сквозь образовавшийся провал, потому что это оказался единственный путь наверх — все коридоры, куда они не пробовали соваться, были напрочь завалены обрушившейся землей и камнями.

Вначале выбрался Зосима — ему досталось меньше других. Обшарив окрестности, он раздобыл два куска троса и моток веревки. Скрутив все это, Зосима сбросил канат вниз, по нему забрался Гришин, потом Кирилл. Когда Кирилл выбрался на поверхность, Зосима уже подогнал к провалу УАЗик, к концу каната прикрутили выдранное из машины заднее сидение, соорудив нечто вроде люльки. Юхника, который был без сознания, поднимали вместе с Ощепковым. Тот должен был «рулить», отталкиваясь от стен и следить, чтобы Юхник не попал под удар. Наверху его положили на специальную накидку из лавсана с напылением — такая ткань помогает сохранить тепло в слабом теле и не пропускает земляного холода.

Потом настала очередь Скворцова — тот уже пришел в себя, но ни о каком самостоятельном подъеме речи быть не могло. Неутомимый Ощепков спустился вниз и помог командиру.

Солнце стояло в зените, когда бойцы собрались вместе. Прижавшись спина к спине, они без сил сидели на пожухлой колкой траве, закрыв глаза и ощущая на лицах теплое дыхание солнца. Не верилось, что все, что случилось с ними, было в реальности.

Кирилл услышал быстро усиливающийся рокот: взметнувшийся в небо факел огня зафиксировал спутник-разведчик, и на выручку группе летело звено боевых «МИ-24».

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Ян Разливинский родился в 1963 году на Алтае, после службы армии жил в Туле, а с 1997 года — на Урале, в Нижнем Тагиле. Высшего или специального образования не получил, но вот уже двадцать с лишним лет работаю в журналистике, ныне — редактор многотиражки, член Союза журналистов. Литературой занимается давно, отдавая предпочтение фантастике — «твердой» и юмористической. Опубликовано около сотни рассказов, вышло несколько книг. Публиковался в журналах «Техника-молодежи», «Уральский следопыт», «Пульсар», «Полдень, XXII век» и др., коллективных сборниках. Повесть «Старьевщик» опубликована во 2 и 3 номерах журнала «Знание-сила» за 2006 год.

Николай ТоманИстория одной сенсации

1. Видение из космоса

Лоб профессора Реймонда Писфула покрылся легкой испариной, что случалось с ним лишь в минуты крайнего волнения. Вот уже добрых четверть часа настраивал он свой телевизионный приемник на ту волну, на которой принял вчера необыкновенную передачу. Однако все было напрасно. Экран то светился тусклым зеленоватым светом, то покрывался рваными светлыми линиями, торопливо бежавшими по диагонали.

Может быть, сместилась антенна? Едва ли. Еще вчера он проверил ее крепления и уточнил положение по звездному атласу. Антенна телевизора была направлена на Альфу Центавра — ближайшую к нашей планете звезду. Проверял профессор положение антенны и сегодня вечером. Направление ее было тем же.

В чем же тогда дело? Телевизионная аппаратура тоже совершенно исправна.

Чтобы убедиться в этом еще раз, Писфул переключил направленную антенну на обычную и попробовал принять передачи столичных телевизионных станции. Мягко защелкали под пальцами профессора переключатели диапазонов. Конверторы автоматически перестроили генераторы строчной развертки на частоту строк телевизионного изображения соседних государств. Телевизор работал безупречно. На экране возникали кадры бешеной ковбойской скачки, колеса и фары рекламируемых автомобилей, сцены из телевизионных пьес и театральных постановок. Но, как только Писфул переключился на остронаправленную антенну и вчерашнюю частотную полосу, снова все исчезло. На экране наблюдалось лишь слабое мерцание люминофоров, сопровождаемое хаотическим потрескиванием электрических разрядов в динамиках телевизора.

Неужели сегодня не удастся принять то, что так таинственно возникло на экране телевизора вчера ночью? Он предположил даже, что изображение это принесли электромагнитные волны, идущие откуда-то из глубины Вселенной, может быть, даже с одной из планет звездной системы Альфы Центавра. В этом не было ничего невозможного. Человечество вступило в эпоху радиоастрономии и уже принимает своими радиотелескопами электромагнитные волны, идущие к нам из глубин Галактики.

Профессор Писфул хорошо знал, что в 1946 году был обнаружен первый мощный источник радиоизлучений в созвездии Кассиопеи. В настоящее время радиоастрономы уже располагают картой, на которую в пределах одной только нашей Галактики нанесено около двух тысяч «радиозвезд». А с помощью современных остронаправленных приемных антенн удалось обнаружить радиоизлучения и за пределами нашей Галактики — в туманности Андромеды, удаленной от Земли более чем на миллион световых лет.

Человечество и само уже посылает радиосигналы в космос. В 1946 году в сторону Луны был направлен первый радиоимпульс, который, отразившись от ее поверхности, вернулся на Землю. А в январе 1959-го впервые в истории человечества в течение шестидесяти двух часов осуществлялась надежная радиосвязь с советской космической ракетой на расстоянии полумиллиона километров от Земли. Для распространения электромагнитных волн в космосе нет, следовательно, никаких препятствий. Нет, значит, ничего невероятного в том, что с какой-то из планет ближайших к Земле звездных систем могла прийти к нам телевизионная передача. Наивно думать, что населена разумными существами, достигшими высокой технической культуры, только наша планета. Естественнее допустить, что мы не составляем исключения.

Профессор Писфул хорошо знал все это, и у него не было сомнений в возможности приема космической телепередачи. Его смущало только то обстоятельство, что так упорно не удавалось принять ее снова. Он включал свой телевизор и в дневное время, но бушевавшая весь день гроза мешала настроить приемник с достаточной точностью.

В чем же теперь помеха? Почему на экране мелькает лишь нервный пунктир светлых прерывистых линий?

Нечасто приходилось профессору Писфулу нервничать так, как в этот вечер. Ему все яснее становилось, что сегодня, видимо, уже не удастся принять никакой космической передачи…

На мгновение мелькнула мысль: «А может быть, все, что он видел вчера на экране своего телевизора, — просто какой-то неизвестный пока вид телевизионного миража или результат нервного переутомления?..» Но тогда пусть бы и генерал Хазард оказался каким-нибудь фантастическим видением…

Хазард, однако, присутствовал в кабинете Писфула совершенно реально и вот уже около часа с иронической улыбкой наблюдал за суетливыми движениями профессора.

Нужно же было столь поспешно рассказать ему о вчерашней космической телепередаче!

Можно было бы, конечно, привести многие причины, по которым не удается принять ее сегодня. Виной всему, видимо, капризы ионизированных слоев атмосферы, но разве объяснения эти удовлетворили бы генерала Хазарда, человека нетерпеливого, верящего только конкретным фактам? Он теперь не только иронически улыбался, но и позевывать начал довольно демонстративно.

Когда-то Писфул и Хазард учились вместе в средней школе и даже дружили некоторое время, но от прежней их близости не осталось теперь и следа, если не считать ничего не значащих улыбок да вялых рукопожатий при встречах.

Были они людьми не только разных профессий, но и не сходных характеров. Столь же различна была и их внешность. Генерал Хазард — весь воплощение воинственности: огромный рост, могучий голос, грудь, выпяченная столь величественно, что черты лица уже не имели никакого значения. Профессор же Писфул — полная противоположность своему бывшему однокашнику: прост, скромен, неприметен. Если он и выделялся чем-нибудь из общей массы коренных жителей Грэнд-сити, то главным образом своей необычайной худобой. Не отличалось ничем особенным и выражение его худощавого, слегка продолговатого лица интеллигентного человека, не избалованного успехом.

Генерал Хазард после войны стал важной персоной в военном министерстве, а Писфул оставался все тем же скромным ученым, специалистом по электронике и телевидению, каким был и в довоенные годы. Хазард, не раз предлагавший Писфулу хорошо оплачиваемую работу в военном ведомстве, махнул в конце концов на него рукой, как на человека, по его мнению, не только чудаковатого, но и недалекого.

Писфул же считал Хазарда типичным карьеристом и солдафоном, однако знакомства с ним не только не порывал, но в последнее время даже стал побаиваться, как бы Хазард не перестал его узнавать. Оттого-то он и нервничал теперь так, беспрестанно вращая ручку настройки телевизора и чувствуя, как постепенно начинают неметь от усталости кончики пальцев.

А генерал Хазард между тем уже не только позевывал, но начал и покашливать. Экая все-таки досада, что не удается поймать вчерашнюю передачу! Не избежать теперь насмешек генерала.

— Так-так, — усмехаясь, проговорил Хазард, шумно поднимаясь с дивана. — Твои гости из космоса, кажется, чертовски застенчивые парни и предпочитают являться тебе одному. Признайся-ка лучше, старина, не хватил ли ты лишнего вчера вечером?

— Ну, знаешь ли!.. — обиженно воскликнул Писфул и с раздражением выключил телевизор.

— Какой ты обидчивый, однако! — рассмеялся генерал. — Шуток не понимаешь. Ну что ж, давай тогда поговорим серьезно. Ты, значит, совершенно уверен, что принял вчера передачу из космоса, из иного мира, так сказать?

— Вне всяких сомнений, — холодно отозвался профессор Писфул, задетый за живое грубой шуткой Хазарда.

— А чем же ты докажешь это?

— Да хотя бы числом строк в кадре. Их было 1200! Это не только более чем вдвое превосходит четкость нашего отечественного телевидения, но и вообще является предельной четкостью, какую только способен воспринять человеческий глаз.

— А какова четкость в других странах? — спросил Хазард, все еще не проявляя серьезного интереса к словам Писфула.

— Тоже не далеко от нас ушли, — без особого энтузиазма продолжал профессор. — Наибольшее количество строк имеет пока только Франция — 819. Есть, правда, сведения, будто русские успешно осуществили лабораторные опыты по передаче изображения с разбивкой его на 1050 строк. Но ведь это всего лишь опыты. Да и потом, Советский Союз слишком далеко от нас, а ультракороткие волны, на которых осуществляются современные телевизионные передачи, могут достаточно устойчиво распространяться только по прямой линии до горизонта. Практически, следовательно, в радиусе 80 — 100 километров. Лишь при особо благоприятных условиях достигают они дальности в несколько сот километров.

Профессор зажег полный свет в кабинете и усталой походкой прошелся по ковровой дорожке, проложенной от письменного стола через всю комнату. Генерал снова уселся на диван и, закурив сигарету, с рассеянным видом стал рассматривать картины, развешанные по стенам. Все они были либо подлинниками, либо хорошо исполненными копиями работ старых мастеров реалистической школы.

«Чертовски старомоден наш профессор», — не без самодовольства подумал генерал Хазард, признававший в живописи только шедевры абстракционистов.

— Ты, я вижу, все еще не веришь мне? — остановившись перед Хазардом, спросил Писфул.

В прищуренных глазах Хазарда светилась явная насмешка.

— Откровенно говоря, старина, не особенно верю, — признался он. — Что-то очень уж все это похоже на фантастику. Мы чертовски увлекались ею в детстве, но благоразумно остерегаемся теперь, став взрослыми людьми. Да и, сказать по правде, доказательства твои не очень-то убедительны. Ты только не обижайся, пожалуйста…

— Хорошо, — все еще не сдавался Писфул, — я подтвержу свои выводы еще некоторыми фактами, хотя такого скептика, как ты, ничем, пожалуй, не проймешь.

— Да, — самодовольно усмехнулся Хазард, — я действительно привык верить только бесспорным фактам. Даже в атомную бомбу поверил только после того, как увидел собственными глазами ее великолепную «работу».

— Может быть, ни к чему тогда и дополнильные доказательства? — снова насупился Писфул.

— Напротив, старина, выкладывай все, и как можно обстоятельней.

— Ну что ж, изволь.

Писфул, усевшись рядом с Хазар-дом, прикурил предложенную им сигарету и продолжал теперь уже спокойным, бесстрастным голосом, каким беседовал обычно со своими студентами на лекциях:

— Ты знаешь, наверное, что при приеме обычных наземных телевизионных станций нельзя избавиться от искажений даже с помощью самых усовершенствованных антенн. Их можно лишь уменьшить в какой-то степени. Особенно заметно это в городах, где высокие здания и крыши домов отражают сигналы телевизионных станций в разные стороны. Ну-с, а я вот принял вчера телепередачу без малейших искажений. А это возможно только в том случае, если она ведется сверху.

— А почему бы ни допустить, что ее вели с самолета? — заметил Хазард.

— Но кто? Я запросил все наши экспериментальные телестудии — никто из них не проводил вчера подобных опытов. К тому же принял я эту передачу поздно ночью, когда вообще не работала ни одна телевизионная станция.

Хазарда все это, видимо, не очень убеждало; однако он спросил, теперь уже без иронии:

— Ну хорошо, допустим на мгновение, что ты действительно принял передачу с другой планеты — но почему же принял ее только ты?

— Да по той простой причине, что ни у кого другого нет столь чувствительного приемника и такой остронаправленной антенны, как у меня.

— Допустим и это. Но откуда могла прийти подобная передача? С Марса, с Венеры? Ученые если и не отрицают полностью возможности жизни на этих планетах, то сомневаются, что она могла достичь там столь совершенного развития, как у нас на Земле. Что ты возразишь на это, старина?

Писфул ожидал подобного вопроса и не задумываясь ответил:

— Сомневаются в существовании разумных существ на Марсе и Венере не все. Советский астроном профессор Шкловский, например, совсем недавно высказал довольно убедительное предположение об искусственном происхождении спутников Марса. А если это так, то не может быть сомнений, что создали их разумные существа, достигшие очень высокого технического совершенства.

— Но где же они? — усмехнулся Ха-зард. — Почему не дают знать о себе?

— А кто знает, — серьезно отозвался Писфул, — может быть, принятые мною телевизионные сигналы и являются одной из их попыток связаться с нами… Ну, а к тому же кроме Марса и Венеры есть еще и другие планетные системы. Никто из астрономов не отрицает возможности существования планет у таких ближайших к нам звезд, как Альфа Центавра, Звезда Бернарда, Вольф, Лаланд, Альфа Большого Пса…

— Ого, куда ты хватил, старина! — рассмеялся генерал. Мой тебе совет — не рассказывай никому о твоем «видении», а то тобой не только университетская газета, но и вся наша пресса займется, и уж тогда мне труднее будет выручить тебя из беды.

Долго в этот вечер не ложился спать профессор Писфул. Он досадовал на все: на себя, на свой телевизор, на капризы ионосферы, а более всего на генерала Хазарда, напомнившего ему один из неприятнейших дней его жизни, когда его скромной персоной действительно заинтересовалась университетская газета. Случилось это года полтора назад, когда на одной из лекций по электронике профессор Писфул случайно обронил фразу, что недалеко, видимо, то время, когда прямая радиосвязь окажется возможной не только с самыми отдаленными точками земного шара, но и с другими планетами.

Одно это заявление не наделало бы, конечно, большого шума в университете. За Писфулом давно уже укрепилась слава неисправимого фантазера, и над его верой в обитаемость иных миров могли бы только добродушно посмеяться. Однако профессор Писфул, утверждая обитаемость Вселенной, пытался не только полемизировать с английским астрофизиком Джеймсом Джинсом, но и критиковать его теорию об исключительности происхождения нашей Солнечной системы. Джинс же был весьма почитаем в университете, ректор которого считал себя самым ревностным его учеником и последователем.

Масла в огонь подлила университетская газета, упрекнувшая Писфула не только в материализме, но и в марксизме. Поводом к этому послужила высказанная им мысль о том, что слишком уж сложная структура материального мира убедительнейшим образом свидетельствует о не божественном его происхождении. Богу, по мнению Писфула, незачем было бы так мудрить.

Дело тогда могло бы кончиться для Писфула плачевно, не обратись он за помощью к генералу Хазарду…

Вспоминая теперь всю эту не очень приятную историю, профессор Писфул невольно задумался и над возможными последствиями своего теперешнего открытия. Найдутся, конечно, люди, которые припомнят ему вольнодумство. И сделать это может не только недруг Писфула — преподаватель богословия, но и декан философского факультета Бросерс.

— Да, не безопасно в наше время делать научные открытия! — тяжело вздохнул Писфул, стараясь вспомнить таинственный кадр, возникший прошлой ночью на экране его телевизора.

Сегодняшняя неудача и неприятный разговор с Хазардом очень расстроили профессора. Он и сам теперь начал во всем сомневаться и уже не без труда восстановил в памяти внешние контуры какого-то странного сигарообразного сооружения, могущего быть как аппаратом для полета, так и гоночной машиной или вездеходом. Ничего подобного Писфулу не доводилось видеть прежде.

Однако не только эта необычная конструкция привлекла внимание профессора. Поразило его и другое — причудливая природа, на фоне которой наводился этот аппарат, да какие-то фигуры, облаченные в скафандры… Жаль только, что изображение было не очень четким, к тому же оно померкло вскоре, и Писфул не смог разглядеть его во всех подробностях.

Досадно было также, что не удалось принять звук, которым, видимо, сопровождалась эта телепередача. Да и вообще это телевизионное изображение казалось теперь Писфулу каким-то фантастическим сновидением. Может быть, ему и в самом деле только померещилось все это или приснилось? Он ведь почти всю ночь просидел тогда у экрана телевизора и чертовски устал… Но что бы там, однако, ни было, а он никому уже больше не будет рассказывать об этом, пока окончательно не убедится, что действительно принял телевизионную передачу из космоса. Он и Хазарду, пожалуй, не сообщил бы об этом так поспешно, если бы сам генерал не зашел к нему с приглашением принять участие в испытании нового телевизионного аппарата, предназначавшегося для военных целей.

Лишь под самое утро заснул наконец Писфул тревожным сном. Снилась ему разная фантасмагория: то марсиане в том уродливом виде, в каком описал их Уэллс в «Войне миров», то разъяренные студенты во главе с деканом философского факультета, исступленно скандирующие его имя…

Разбудил Писфула телефонный звонок. Писфул недовольно поднялся с постели и нехотя снял трубку.

— Это ты, старина? — услышал он веселый голос генерала Хазарда. — Ну, как поживают твои марсиане? Они не являлись тебе больше?

— Оставь, пожалуйста, меня в покое с этими марсианами! — раздраженно ответил Писфул, чувствуя, как снова начало тоскливо ныть сердце.

— Вот и напрасно, — все тем же веселым тоном продолжал генерал. — О твоих марсианах есть уже экстренное сообщение в утренних газетах.

— Как?! — не то простонал, не то выкрикнул профессор, судорожно хватаясь за спинку стула…

2. Сенсационное сообщение генерала Хазарда

Торопливо набросив на плечи теплый халат, Писфул выбежал в коридор и выхватил торчавшие из щели почтового ящика утренние газеты.

На первой полосе одной из них было крупно напечатано:

«Профессор нашего столичного университета доктор технических наук Реймонд Дж. Писфул принял сконструированным им сверхчувствительным телевизором передачу из космоса!

Генерал Хазард свидетельствует достоверность сообщения профессора Писфула. То, что он увидел на экране телевизора Писфула, встревожило его. По словам генерала Хазарда, космическая телепередача носила агрессивный характер».

— Боже мой! — воскликнул изумленный профессор. — Что за бред! Какой агрессивный характер имеет он в виду? И потом, Хазард вообще ведь ничего не видел…

А в это время генерал Хазард уже нажимал кнопку звонка у дверей квартиры Писфула.

— Слушай, что же это такое?! — набросился на него профессор, нервно теребя газету. — Не понимаешь разве, в какое положение ты меня ставишь? Все это пахнет шарлатанством и грандиозным скандалом! Я уверен…

Не договорив, он торопливо бросился к радиоприемнику и настроился на волну центральной радиостанции Грэнд-сити. Из динамика раздался взволнованный голос диктора:

— Генерал Хазард уверен, что видел на экране сверхчувствительного телевизора профессора Писфула мощную космическую ракету, несущуюся в сторону Земли. По его словам, внешне она имеет много общего с нашими управляемыми снарядами и межконтинентальными ракетами, предназначающимися для обстрела стратегических объектов…

Профессор в сердцах выключил радиоприемник и совершенно обессиленный опустился в кресло. А генерал Хазард как ни в чем не бывало закурил сигарету и развалился на диване в самой непринужденной позе.

— Я сошел с ума или уже началось светопреставление? — прохрипел Писфул, прикладывая ладонь ко лбу.

— Нет, ты не сошел с ума, старина, — невозмутимо отвечал Хазард. — Светопреставление тоже пока еще не произошло.

— Но, позволь, что же тогда такое они печатают и передают по радио?

— Только то, что я сообщил их корреспондентам. Ни слова больше.

— Так выходит, что ты поверил мне? — удивился Писфул, и усталые глаза его слегка оживились.

— Ничуть не бывало, — усмехнулся генерал, беспечно попыхивая сизоватым дымком сигареты.

— К чему же тогда вся эта комедия?! — раздраженно воскликнул окончательно выведенный из себя профессор.

— А ты что же, и сам уже не веришь, что принял телевизионную передачу из космоса? — ехидно улыбаясь, спросил Хазард.

— Перестаю верить… Почти не верю! И уж конечно, никаких космических аппаратов типа межконтинентальной ракеты я не видел на экране моего телевизора, если только все еще нахожусь в здравом уме…

Генерал Хазард по-прежнему сохранял не только спокойствие, но и веселое настроение. Улыбаясь, посмотрел он на покрывшийся испариной лоб профессора и укоризненно покачал головой.

— Возьми себя в руки, старина, — наставительно проговорил он. — К чему вся эта истерика? Ничего страшного не произошло. Напротив даже, все идет как нельзя лучше. И если только у тебя осталась хоть крупица здравого смысла, ты должен понять, что никогда еще не было у тебя большей возможности прославиться.

— Черт с ней, со славой, — безнадежно махнул рукой Писфул. — Только бы выпутаться из этой кутерьмы…

— А я тебе говорю, ты прославишься, — убежденно повторил генерал Хазард, щелчком посылая окурок сигареты в массивную пепельницу, стоявшую на письменном столе. — Давай только действовать теперь сообща…

Профессора Писфула, как и всех прогрессивных ученых его страны, беспокоила, конечно, военная истерия, всячески разжигаемая атомными генералами типа Хазарда. Но в отличие от других ученых, более или менее активно выступавших против этого, Писфул предпочитал отмалчиваться, ибо был самым обыкновенным трусом, перепуганным на всю жизнь университетской газетой, обвинившей его в марксизме.

Читая тайком прогрессивные газеты, профессор в душе соглашался почти со всем, что в них писалось. Он и сам был не только против новой мировой войны, но и против балансирования на грани такой войны. Более того, он был за решительное смягчение отношений между Западом и Востоком, но никому не решился бы сказать об этом открыто, ибо не сомневался, что за столь крамольные мысли в два счета вылетел бы из университета.

А вот теперь ему предлагалось соучастие не только в разжигании военной истерии, но и в явном обмане общественного мнения, в прямом шарлатанстве. Что же делать в таком положении? Как отказаться от этой аферы, чтобы не разгневать всесильного генерала Хазарда? А ведь он, Хазард, зашел так далеко, что, возрази Пис-фул против того, что наговорил Хазард журналистам и представителям радиовещательных компаний, генералу нелегко будет выпутаться, а уж потом он, конечно, ни за что не простит этого Писфулу.

Хазард стоял теперь перед профессором с очень решительным видом, и уже не усмешка, а почти угроза светилась в его прищуренных глазах.

— Ну как, старина, долго ты еще будешь раздумывать? Учти, что газетам, особенно «Сирене», мое сообщение очень понравилось. На этой сенсации они заработают большие деньги и никогда не простят тебе, если ты сорвешь им этот бизнес. А ты сам знаешь, что могут сделать с человеком газеты, если захотят. И потом, могу сообщить тебе совершенно конфиденциально, что и военное министерство не безразлично ко всему этому… Надеюсь, ты понимаешь меня?

— Ничего я не понимаю, Оливер… — почти простонал Писфул. — Дай мне подумать, собраться с мыслями. Завтра утром мы вернемся к этому…

— Никаких проволочек, старик! — уже совсем грозно проговорил Хазард.

— Не понимаешь ты разве, в какое положение ставишь теперь меня? Газеты ждут от нас новых сообщений о «марсианах». И они будут! В противном случае для тебя это может очень плохо кончиться. Сам ведь вчера весь вечер бубнил мне об этих марсианах, клялся, что видел их, а теперь от всего отказываешься. В хорошенькую историю ты меня впутал.

— Но ведь ты же не верил… — попробовал было возразить Писфул, но Хазард раздраженно прервал его:

— Да, сначала не верил. А потом пришел домой, поразмыслил хорошенько и решил, что все действительно может быть так, как ты говорил.

Почему бы и в самом деле не пожаловать к нам марсианам? Астрономы утверждают, что их Марс в климатическом отношении куда хуже нашей Земли, так почему бы им не перебраться на нашу планету? Я даже думаю теперь, что «летающие тарелки», еще совсем недавно наделавшие столько шума на нашем континенте, есть не что иное, как управляемые на расстоянии телевизионные разведчики этих марсиан. Они, видимо, уже давно приглядывались к нашей планете и изучили ее с помощью таких «летающих тарелок». Да и потом, ты же сам рассказывал мне, что видел на экране своего телевизора их воинственные фигуры и аппараты?

— Нет, Оливер, я не видел там ничего воинственного, — вяло возразил генералу профессор Писфул. Он уже потерял всякую надежду хоть в чем-нибудь разубедить Хазарда. — Я теперь не уверен даже, что принял в ту злополучную ночь вообще какую-либо телепередачу… Но уж если допустить все же, что собираются к нам лететь разумные существа с Марса или с одной из планет Альфы Центавра, то нет сомнения, что они должны быть настроены к нам миролюбиво.

— Миролюбиво! — раздраженно передразнил Писфула Хазард. Очень ты разбираешься в том, что миролюбиво, а что агрессивно. Я человек военный и мыслю строго логически. Для меня несомненно, что, если у марсиан есть военное преимущество, они непременно им воспользуются для улучшения своего жизненного пространства. А преимущество у них явное, раз они в состоянии передавать свои запугивающие телепередачи к нам на Землю. По этим вопросам ты со мной не спорь, пожалуйста! Ну так как, согласен ты на мое предложение, старина?

Положение Писфулу казалось теперь таким безнадежным, что терять уже вроде было нечего, и он вяло кивнул Хазарду в знак согласия.

Выудив у профессора все необходимые ему сведения, генерал в тот же день развил бешеную деятельность. А несколько дней спустя вечерние газеты и последние известия по радио уже трубили не только по всей стране, но и по всему западному полушарию:

«Профессор Писфул предлагает всем владельцам телевизоров лично убедиться в достоверности его сообщения с помощью конверторов, которые преобразуют 1200 строк космической передачи в 525 отечественного стандарта. Конверторы эти со следующей недели можно будет приобрести в магазинах акционерного общества «Эфир» не только в Грэнд-сити, но и во всех других городах нашей страны».

Газеты и радио умалчивали при этом, что генерал Хазард скупил почти все акции «Эфира» до того, как стремительно поднялся их курс в связи с сенсационным сообщением о космических телепередачах.

3. Керри интервьюирует генерала Хазарда

Мистер Хэйт — издатель многотиражной газеты «Сирена», немолодой уже человек с длинной жилистой шеей и многоярусными мешками под глазами, — не дослушав доклад одного из своих редакторов, прервал его раздраженно:

— Не думал я, что вы пошлете к Хазарду эту девчонку.

— Она очень толковая журналистка, мистер Хэйт, — попытался оправдаться редактор.

— А нам не нужны толковые и даже талантливые журналисты, — повысил голос издатель «Сирены». — Вы еще, может быть, скажете, что у нее есть свое мнение? Этого только не хватало! Нам такие не годятся, мистер Пейдж. Запомните это раз и навсегда! Сколько раз говорил я вам: нанимайте в нашу газету только тех, кто пишет просто и быстро. Наша «Сирена» должна быть доступна каждому кретину, не привыкшему много философствовать.

— Но у нее хороший слог…

— К черту ваш хороший слог! Все это одно кривляние. Сотрудники нашей газеты должны писать настолько просто, чтобы понять их смог любой рядовой болван.

Стоило ли уверять Хэйта в том, что Керри Демпси пишет как раз очень просто и доходчиво? Издатель невзлюбил девушку за какую-то ее статью, показавшуюся ему непонятной.

— Учту это на будущее, мистер Хэйт, — покорно проговорил редактор, хорошо знавший, что хозяину «Сирены» все равно теперь ничего уже не докажешь.

— А то, что принесет эта девица от Хазарда, покажете мне лично, — смилостивился наконец Хэйт. — Не верится мне что-то, чтобы справилась она с таким серьезным материалом. Плохое у вас чутье, мистер Пейдж. Как же вы не чувствуете, что интервью с генералом Хазардом обещает быть сенсационным?

— Уж очень все неправдоподобно, мистер Хэйт… — робко заикнулся было Пейдж.

— Неправдоподобно? А много вы знаете правдоподобных сенсаций? В основе добротной сенсации, если хотите знать, всегда лежит отказ от логики. Если, например, собака укусила человека — разве это сенсация? А вот если человек укусил собаку — совсем другое дело! Это уже сенсация!

…А Керри Демпси сидела в это время перед генералом Хазардом и задавала ему такие вопросы, которых он никак не ожидал от корреспондентки газеты «Сирена». Он не сомневался: его непременно попросят рассказать поподробнее, что он имел в виду, сообщив радиослушателям и читателям столичных газет об агрессивном характере космических передач. Но вместо этого совершенно естественного, с точки зрения генерала, вопроса пришедшая к нему журналистка спросила вдруг:

— А вам не кажется, мистер Ха-зард, что демонстрируемые профессором Писфулом космические телепередачи попахивают мистификацией?

— Ну, знаете ли!.. — только и мог проговорить пораженный генерал, широко разведя руками.

— В погоне за славой эти старички ученые иногда ведь…

Но тут генерал решил одернуть дерзкую девчонку.

— Да вы за кого же меня принимаете, уважаемая? Что же, по-вашему, меня ничего, значит, не стоит одурачить?

— Я этого как раз не думаю, мистер Хазард. Напротив, не сомневаюсь, что вас не легко одурачить, — с деланной наивностью проговорила Керри. — Потому и спрашиваю вас: не показалось ли вам, что профессор Писфул…

— Если бы мне это показалось, — снова самым решительным образом прервал ее генерал, — я бы не стал сообщать об этом ни газетам, ни радиокомпаниям. И вообще, мне думается, уважаемая мисс…

— Демпси, — подсказала Керри.

— Уважаемая мисс Демпси, — повторил Хазард внушительным голосом, — вам следовало бы не сомнения свои мне высказывать, а поинтересоваться теми бедствиями, какие грозят в недалеком будущем нашей планете.

— Вы полагаете, значит…

— Я не полагаю, я утверждаю это.

И генерал Хазард стал развивать свою идею космической опасности, нависшей над человечеством. Керри добросовестно записывала его разглагольствования, хотя не верила ни одному его слову. А генерала почему-то смущали глаза этой молоденькой журналистки. Они казались ему то дерзкими, то насмешливыми, хотя в них светились лишь недоверие к его словам и прирожденная пытливость.

«Черт знает, что может написать обо мне такая девица, — с беспокойством думал генерал. — Нужно будет, пожалуй, позвонить самому издателю «Сирены». Уж он-то знает, как все это нужно подать…»

Когда беседа была закончена, Демпси неожиданно спросила:

— А не смогли бы вы помочь мне встретиться с самим профессором Писфулом, мистер Хазард?

— Думаю, что в настоящее время это совершенно исключено, — категорическим тоном заявил генерал. — Профессор занят сейчас усовершенствованием своей телевизионной аппаратуры, и ему не до бесед с журналистами. К тому же вам следовало бы, прежде чем вести со мной этот наивный разговор, самой посмотреть космические телепередачи. Их принимают уже некоторые телевизоры, оборудованные конверторами профессора Писфула. Не сомневаюсь, что они рассеют все ваши сомнения.

На этом интервью было закончено. А несколько часов спустя Керри Демпси сидела уже перед разгневанным мистером Хэйтом. Жилистая шея его казалась еще длиннее, чем обычно, и придавала ему выражение хищной птицы.

— Что это такое, я вас спрашиваю, мисс Демпси? — говорил он, теребя рукопись Керри и нещадно брызгая слюной сквозь редкие зубы. — Кому нужны ваши скептические замечания? Не понимаете вы разве, какой сенсационный материал гибнет по вашей милости? Не забывайте, что все вы — мои служащие, и мне нет дела до ваших личных мнений и тем более сомнений. Я владелец газеты, и я требую от вас писать о том, во что верю я лично. А если вы со всем этим не согласны — идите тогда к мистеру Каннингу в его жалкий «Прогресс». Он ведь, кажется, приглашал вас к себе. Там вам, может быть, будет дана возможность иметь некоторую свободу собственного мнения. Но, повторяю, только некоторую, в пределах политических задач газеты «Прогресс». Да учтите еще к тому же, что эту свободомыслящую газетенку в скором времени непременно прикроют.

Никогда еще не была Керри в более скверном настроении. Как ей понимать слова Хэйта? Считать себя уже уволенной или это только предупреждение? Редактор ее отдела, мистер Пейдж, к которому она обратилась с этим вопросом, ответил не очень уверенно:

— Пожалуй, пока только предупреждение, но, если вас действительно приглашал к себе мистер Каннинг, мой вам совет — идите к нему, не теряя времени. Хотя, бог видит, мне бы не хотелось расставаться с вами, ибо не сомневаюсь, что рано или поздно из вас вышел бы толк.

Редактор «Прогресса» действительно приглашал Керри к себе в газету. Но ведь там придется получать мизерный заработок, а у нее на иждивении больная мать. К тому же Керри нравился ритм жизни и широкий размах такой большой газеты, как «Сирена», оснащенной всеми новинками полиграфической техники. Целая армия работников редакции отбирала и редактировала в ней самую разнообразную информацию, поступающую как в письменной форме, так и по телеграфу, радио и телефону. Одни сотрудники газеты распределяли эту информацию по отделам редакции, другие монтировали различные сообщения в единое целое, третьи придавали им стилистическую форму и придумывали заголовки, а метранпажи торопливо планировали полосы. Все эти люди были непрерывно заняты только тем, что обрабатывали миллионы слов поступающей к ним информации, пока наконец количество их не доходило до средней нормы одного номера такой газеты, как «Сирена».

А как готовился фотоматериал? Десятки фоторепортеров (по двадцать, тридцать и даже по сорок человек!), словно боевые ударные части в разгар ожесточенного сражения, бросались по приказу мистера Хэйта в районы интересующих его событий. А там разрабатывались детальные планы съемок, определялись места осветителей, назначались маршруты кратчайшей доставки отснятой пленки к дежурным автомашинам.

Бурлило все и в фотолаборатории.

Сотнями снимков заваливала она фоторедакторов, которым предстояла нелегкая задача — отобрать двадцать три или двадцать пять фотографий из пятисот!

Увлеченная размахом современной газетной индустрии, ее деловитостью и оперативностью, Керри не сразу разобралась, что за девизом «свободы печати» скрывается всего лишь «свобода предпринимательства».

— Пресса, — сказал ей однажды один прогрессивный журналист, — это не богатство, принесенное его владельцами в жертву великому идеалу. Это — собственность, назначение которой — извлекать прибыль.

Керри не очень поверила тогда этим смелым словам, но с каждым днем все более убеждалась в их справедливости. Циничная откровенность Хэйта окончательно отрезвила ее.

Печальная вернулась она в этот день к своей больной матери и, чтобы не расстраивать ее, решила пока ничего не говорить о своих неприятностях.

4. Керри принимает решение

Ночью Керри почти не спала. В голову лезли мысли одна мрачнее другой. Казалось, что в «Сирене» ей теперь уже не работать и лучше уйти оттуда самой, чем ждать, когда выгонят. Решила даже, что утром непременно позвонит Каннингу и попросит его взять ее к себе в газету. Чарльз Каннинг — старый друг ее покойного отца, и он не откажется помочь ей, тем более, что и сам уже приглашал ее однажды перейти к нему на работу.

Не легко, однако, решилась она на это. Теперь ее, конечно, причислят к «красным» многие знакомые, хотя «Прогресс» был вовсе не коммунистической газетой, а лишь органом прогрессивно настроенной интеллигенции.

Керри и сама толком не знала, какие идеи пропагандирует «Прогресс», но уж только ни в какой мере не подрывает он устоев государства. Славу же «красной» газеты снискала ему борьба за мир и разоблачение пропаганды «холодной войны». А разве Керри, у которой погиб отец на фронте, хотела новой войны? Разве хотят ее даже те, кто, может быть, завтра назовет Керри «красной» журналисткой? Не верила Керри, чтобы вообще кто-нибудь из ее знакомых желал этой войны. А отмалчивались они и не поднимали против нее голоса лишь по той причине, что боялись привлечь к себе внимание Комиссии по расследованию антипатриотической деятельности.

Однако Керри размышляла так решительно о дальнейшей своей судьбе лишь в часы ночной бессонницы. Утром же, передумав все заново, она тяжело вздохнула, решив не торопиться и не уходить пока из «Сирены». Кто знает, может быть, и обойдется все… Нужно ведь было содержать как-то больную мать, а разве Каннинг мог платить ей столько же, сколько платит Хэйт?

…Первым, кого встретила Керри в редакции, оказался Пейдж.

— Ну как, мисс Демпси, видели вы уже?.. — спросил он с какой-то виноватой улыбкой.

— А что я должна увидеть? — удивленно спросила Керри, и сердце ее тревожно заныло.

— Газету, — буркнул Пейдж и торопливо скрылся за дверями редакторского кабинета.

Керри бросилась к своему столу. На нем лежал, видимо, специально для нее разостланный свежий номер «Сирены». Почувствовав невольную слабость в ногах, девушка почти упала в кресло.

С трудом разбирая строки, она стала читать статью, озаглавленную:

ИНТЕРВЬЮ НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА С ГЕНЕРАЛОМ ХАЗАРДОМ.

У Керри мелькнула было обнадеживающая мысль: «Неужели они все-таки дали беседу с Хазардом с моими комментариями?..» Но чтение первых же строк этого интервью тотчас же рассеяло ее заблуждение. Она и не думала задавать Хазарду тех вопросов, которые были напечатаны в газете.

Вот что прочла Керри в «Сирене»:

«Наш корреспондент мисс Демпси посетила вчера генерала Хазарда — крупнейшего специалиста по стратегическим управляемым снарядам. На вопрос мисс Демпси, что думает мистер Хазард о космических телепередачах, генерал ответил:

— Возникающее на телевизионных экранах изображение летящего снаряда — не что иное, конечно, как космический ракетный корабль.

Демпси: — Каковы курс и цель этого корабля?

Хазард: — Курс, видимо, Земля, цель — разведка.

Демпси: — Значит, вы полагаете, что за кораблем-разведчиком последуют и другие, основные, так сказать, силы?

Хазард: — Вне всяких сомнений.

Демпси: — Ну, а каковы могут быть намерения экипажей этих кораблей?

Хазард: — Полагаю, что не мирные, хотя первый разведывательный корабль едва ли вообще имеет экипаж. Это, скорее всего, управляемый ракетный снаряд, передающий на пульт управления все необходимые сведения с помощью радиосигналов и телевизионного изображения.

Демпси: — Вы полагаете, значит, что «визит» к нам космонавтов может носить агрессивный характер?

Хазард: — Во всяком случае, мы должны иметь в виду такую возможность. Опасение это тем более вероятно, что форма космического снаряда очень напоминает ракеты, предназначаемые для стрельбы по стратегическим объектам. На эту мысль наводят и некоторые радиосигналы космического снаряда, которые нам удалось расшифровать.

Демпси: — Что вы считаете необходимым предпринять в связи с возможной агрессией из космоса?

Хазард: — В создавшейся обстановке я считаю детской игрой в солдатики всю нашу нынешнюю систему обороны, а опасность со стороны Востока — ничтожной в сравнении с новой страшной угрозой, нависшей над всей нашей планетой. Дай бог, чтобы наши конгрессмены поняли это именно сейчас, накануне обсуждения в Конгрессе федерального бюджета на текущий год.

Демпси: — Как скоро космические снаряды могут достигнуть нашей Земли?

Хазард: — Учитывая колоссальность космических пространств, видимо, не раньше чем через год-полто-ра. За это время можно будет, конечно, основательно подготовиться к их встрече. Нужно только отказаться от черепашьих темпов вооружения периода «холодной войны» и начать готовиться к более грозному периоду «космических войн».

Демпси: — И еще один, последний, вопрос: чем вы объясните тот факт, что наши телевизоры принимают передачу с космического снаряда только один раз в сутки?

Хазард: — По той причине, конечно, что для контроля полета этого снаряда в космическом пространстве нет нужды в непрерывном приеме его сигналов.

Демпси: — Благодарю вас, генерал. Вы дали совершенно исчерпывающие ответы на все вопросы, которые так волнуют наших читателей».

Скомкав газету, Керри решительно шагнула в сторону кабинета Пейджа, но вдруг услышала хрипловатый голос Айзекса — старого спившегося журналиста, которого держали в газете лишь из-за удивительной его покладистости и умения придумывать оригинальные заголовки и подписи под иллюстрациями:

— Не стоит, мисс Керри… Или вы должны смириться и покорно делать все, что вам прикажут, как это делаю я, или…

Не договорив, он безнадежно махнул рукой.

— Нет, я не буду делать того, что, к сожалению, делаете вы, мистер Айзекс! — гневно проговорила Керри. — Я уже решила, что мне делать… Но прежде я хочу сказать им, что я о них думаю.

И Керри взялась уже за ручку двери кабинета Пейджа, но Айзекс снова остановил ее:

— И этого не стоит делать, милая мисс Керри. Откажите себе в удовольствии хлопнуть дверью. Они вам за это непременно напакостят. А зачем вам это? Найдите способ отплатить им каким-нибудь иным образом.

«Да, пожалуй, в самом деле не стоит с ними связываться», — благоразумно решила Керри. Теперь ей ничего уже больше не оставалось, как уйти к Каннингу.

5. «Мы еще поборемся, черт побери!..»

Чарльз Каннинг принял Керри очень сердечно.

— Можете мне ничего не рассказывать, — взмахнул он рукой, как только Керри попыталась объяснить ему что-то. — Я и так все понимаю. А если вы хотите насолить вашим бывшим хозяевам, охотно предоставлю такую возможность. Поскольку вы, судя по сегодняшнему номеру «Сирены», познакомились уже с генералом Хазардом…

— Но, мистер Каннинг!.. — взволнованно прервала редактора Керри. — Вы ведь не знаете…

— Я все знаю, дорогая Керри. Они напечатали, мягко выражаясь, не совсем то, что вы написали? Ну, вот видите! Мне их приемы хорошо известны. Ну-с, так вот, как вы смотрите на то, чтобы заняться серьезным разоблачением мистификации генерала Хазарда? Вы ведь не сомневаетесь, что это явный трюк?

— Не сомневаюсь, — твердо ответила Керри. — Но зачем им это? Какую цель они преследуют?

— Ну, это-то сообразить нетрудно. Дело ведь происходит накануне утверждения нового военного бюджета в Конгрессе. А намечается он в этом году в размере шестидесяти пяти процентов от общей суммы ассигнований.

Керри удивленно пожала плечами:

— А разве конгрессмены не проголосуют вообще за любой процент ассигнований на военные расходы?

— Представьте себе, не так-то теперь все это просто. Конгрессменам тоже приходится считаться с мнением своих избирателей. Мало того, даже крупнейшие наши предприниматели начинают заигрывать с рабочими. Находясь в такой газете, как «Сирена», вы ни о чем таком и не подозревали, и, видимо, плохо себе представляете, как меняется тактика даже самых реакционных наших политиков в условиях нарастающего кризиса и безработицы.

— Ну да, конечно, я невежественная, серая журналистка из реакционной газеты, — обиженно проговорила Керри. — Но зато мне хорошо известно утверждение правительства, будто единственный выход из кризиса и спасение от безработицы в гонке вооружений и балансировании на грани войны. Но разве для этого им недостаточно запугивания всех нас угрозой со стороны Востока?

— Теперь уже недостаточно. Уже невозможно уверить даже наш добродушный народ в том, что русские, обнародовав грандиозные цифры своего семилетнего плана, собираются вести с нами войну.

— А «марсиане», вы полагаете, помогут? Поверят разве конгрессмены этой выдумке?

— Конгрессмены-то едва ли поверят, а вот некоторые избиратели, воспитанные на газетных сенсациях и сбитые с толку пропагандой неизбежности новой войны, пожалуй, поверят. Наша с вами в связи с этим задача — открыть этим избирателям глаза на кое-какие закулисные махинации и космические трюки. Ну так как же, не возражаете вы против моего предложения?

— Не возражаю, — охотно согласилась Керри. — Но как за это взяться? Боюсь, что мистификацию эту нелегко будет разоблачить. Вы ведь знаете, наверное, что «космические» телепередачи принимают теперь не только профессор Писфул и генерал Хазард?

— Знаю я и это, дорогая Керри, — задумчиво проговорил Каннинг, озабоченно потирая гладко выбритую голову. — Разгадать трюк генерала Ха-зарда будет, конечно, нелегко. Досадно также, что втянул он в эту авантюру профессора Писфула. Профессор,

насколько мне известно, человек неплохой, прогрессивно мыслящий. Видимо, генерал Хазард опутал его чем-то, а может быть, и запугал, использовав затем в своих авантюристических целях. Писфул ведь крупнейший специалист по телевидению и электронике.

Чарльз Каннинг хотя и не был лично знаком с профессором, но слышал о нем много хорошего. Писфул, пожалуй, мог бы помочь им кое в чем… Походив в задумчивости по кабинету, Каннинг спросил вдруг, весело блеснув глазами:

— А что, Керри, если нам попробовать взять интервью у самого Писфула?

Керри безнадежно махнула рукой.

— Едва ли это удастся, мистер Каннинг. Генерал Хазард заявил уже мне, что ни о какой встрече с Писфулом не может быть и речи. Они, конечно, запрячут теперь старика куда-нибудь подальше, опасаясь, видимо, что он может проговориться.

— Да, — снова вздохнул Каннинг. — Все, значит, свидетельствует о том, что спектакль поставлен опытным режиссером. Что же нам остается — сложить оружие?

— Ни в коем случае! — воинственно тряхнула головой Керри. — Я бы лично считала делом чести разоблачение подобной авантюры на страницах такой газеты, как ваша.

— А вот это мне уже нравится! — весело воскликнул Каннинг, хлопнув ладонью по столу. — Мы еще поборемся, черт побери! И не только с генералом Хазардом, а, быть может, и с самим Государственным Секретарем!

Глаза его воинственно блеснули, и он заявил решительно:

— Поезжайте-ка к инженеру Темплу, Керри. Он понимает кое-что в телевидении. Передайте ему привет от меня и спросите его мнение о космических передачах. Мы с ним были когда-то друзьями. Теперь он, правда, состарился и уединился в своем загородном коттедже, а ведь когда-то был известным изобретателем. Многие наши первые телевизоры — его конструкции. Берите редакционную машину и поезжайте к нему завтра прямо с утра. Вот вам его адрес.

6. Генри Темпл не может разгадать загадку

Генри Темпл, высокий худой человек с седой копной беспорядочно торчащих во все стороны волос, встретил Керри без особого радушия. В ответ на ее приветствие он лишь буркнул что-то нечленораздельное. Даже переданный привет от Чарльза Каннинга не смягчил его.

— Чем могу служить? — сухо спросил он, не предложив девушке стула.

Керри, однако, сделала вид, что не замечает нелюбезности старого изобретателя, и сама уселась в плетеное кресло, давая этим понять Темплу, что не уйдет от него, не добившись своего. На ее вопрос, как он относится к космической передаче, изобретатель лишь усмехнулся.

— Аттракцион, — коротко заметил он, не собираясь, видимо, вдаваться в подробности.

— А как же все-таки они ухитрились его поставить? — спросила Керри с таким неподдельным любопытством, что Темпл смягчился невольно и снисходительно пояснил:

— Писфул — человек с головой. Он, наверное, придумал что-нибудь такое.

— Но что? Не с помощью же коаксиального кабеля добился он подобной дальности передачи. Ведь его «космическое» телевидение принимают уже чуть ли не на всем нашем континенте.

— Нет, кабель исключается, — решительно возразил Темпл. Это слишком дорого. Да и не могло бы остаться незамеченным.

— Тогда, может быть, радиорелейные линии? — снова спросила Керри, специально подготовившаяся к разговору с Темплом. Ей пришлось для этого почитать кое-какую техническую литературу.

— В этом случае им потребовалось бы установить целую цепочку добавочных радиостанций. И не только у нас, но и в соседних странах, — помолчав немного, пояснил Темпл. — Нужно ведь перекрыть ими весь наш материк. Тогда только станет возможным прием «космических» передач Писфула в любой точке западного полушария. А это тоже не дешево. Да и в секрете не удержишь. Нет, это не то.

Керри хотела задать Темплу очередной вопрос, но старый изобретатель и сам теперь увлекся разговором. Он, видимо, не раз уже размышлял об этих таинственных телепередачах, пытаясь разгадать их секрет. А тот неподдельный интерес, с которым слушала его Керри, не мог, конечно, не расшевелить его.

— Для увеличения дальности телепередачи можно, конечно, использовать и самолет, — продолжал Темпл, торопливо набрасывая какую-то схему на листке бумаги. — Какой, однако, потолок у современной авиации? Лучшие самолеты с поршневыми двигателями достигают лишь одиннадцати — двенадцати тысяч метров. Самолеты с реактивными двигателями могут совершать полеты на высоте до двадцати километров. Даже в специальном высотном скафандре достигнут пока потолок лишь в двадцать пять с половиной километров. Разве с такой высоты перекроешь телевизионной передачей расстояние в 15 000 километров? Вот полюбуйтесь-ка сами, каково это пространство.

Темпл набросал чертеж, изображающий очертания Западного полушария с пунктирными линиями распространения ультракоротких радиоволн. Сделал он это очень быстро и точно. Чувствовалось, что он не раз уже вычерчивал все это в процессе своих рассуждений и расчетов.

— Больше, значит, ничем нельзя увеличить дальность передачи? — разочарованно спросила Керри. — А вот говорят, будто с помощью искусственных спутников?..

— Э! — пренебрежительно махнул рукой старый изобретатель. — Знаю я и этот проект ретрансляции телепередач, с помощью трех спутников. Но такая телепередача принималась бы в любой точке земного шара, а не только на нашем континенте.

— А одним спутником никак не обойтись?

— Можно обойтись и одним. Только его нужно тогда запустить на высоту тридцати шести тысяч километров, чтобы он совершал один оборот за то же время, что и Земля, и находился бы все время над одной и той же точкой земной поверхности. Нужно также, чтобы орбита его была максимально приближена к круговой.

Темпл, привыкший пояснять свои мысли чертежами и эскизами, начал было торопливо набрасывать какую-то схему, но тотчас же сердито бросил карандаш на стол.

— В общем, это сложно, конечно…

Взъерошив тонкими, худыми пальцами свою могучую седую шевелюру, он добавил уже другим, более спокойным, почти мечтательным голосом:

— Впрочем, есть и еще способ телепередачи на большое расстояние. С помощью нашей естественной спутницы — Луны. Вы, наверное, знаете, что еще в 1946 году на Луну был послан мощный импульс радиолокационной станции? Отразившись от ее поверхности, спустя две с половиной секунды он вернулся на Землю. После этого эксперимента ученые и инженеры стали допускать возможность дальних телевизионных передач с помощью Луны.

— А вы разве считаете это невозможным? — спросила Керри, торопливо записывая что-то в свой блокнот.

— До недавнего времени считалось, что, пока не будет установлен на поверхности Луны специальный рефлектор, осуществить подобные передачи не удастся, — пояснил старый изобретатель. — Ученые опасались, что неровная поверхность нашей спутницы будет не только поглощать значительную часть посланных на нее волн, но и беспорядочно рассеивать их. Но в настоящее время рядом опытов доказано, что поверхность Луны вполне подходящая, чтобы без особых искажений отражать дециметровые радиоволны.

— Почему же тогда не допустить, что Писфулу удалось использовать для увеличения дальности своих телепередач именно Луну? — возбужденно воскликнула Керри.

Темпл снисходительно улыбнулся наивности журналистки:

— Это совершенно исключено, милая мисс. Дело, видите ли, в том, что Хазард с помощью Писфула ведет свои «космические» телепередачи в такое время суток, когда Луна освещает противоположную сторону земного шара.

— Совершенно неразрешимая, значит, загадка? — с невольным вздохом спросила Керри, уж очень хотелось ей разоблачить «космические» телепередачи на страницах газеты «Прогресс», с которой она намеревалась теперь самым серьезным образом связать свою жизнь.

— В том, что тут явный трюк, я по-прежнему не сомневаюсь, — несколько смущенно ответил Темпл, — разгадать его, однако, пока не могу.

— Но ведь бывают же все-таки случаи, когда удается принять очень дальние телепередачи? — все еще не хотела сдаваться Керри. — Я сама не раз читала об этом и даже видела фотографии телевизионных кадров, принятых на расстоянии многих сотен километров.

— Да, это бывает, — согласился Темпл. — Но это случайность. Результат благоприятного состояния верхних слоев атмосферы. Это не гарантирует постоянного устойчивого приема. А «космические» телепередачи Писфула, как мне достоверно известно, отличаются высоким техническим качеством. И это для меня остается загадкой. Вот пока все, мисс Демпси, что я могу вам сообщить.

Поблагодарив старого изобретателя и извинившись за причиненное беспокойство, Керри стала прощаться:

— До свидания, мистер Темпл. Надеюсь, вы не забудете о нас, если разгадаете эту загадку?

— А стоит ли ломать голову над такими фокусами? — с деланным равнодушием проговорил Темпл. — Впрочем, если придет в голову верная догадка — позвоню вам лично. А Каннингу передайте, что я на него в обиде. Что же он сам-то ко мне никак не заглянет? Нехорошо это с его стороны…

— Приеду — отчитаю его за это, — улыбаясь, пообещала Керри.

7. Новый вид психоза

Сегодняшние утренние газеты Грэнд-сити очень обеспокоили работников военного министерства. Помощник министра генерал Рэншэл вызвал по этому поводу одного из своих офицеров, ведавшего вопросами внутренней информации.

— Очень прошу вас, — обратился он к майору Райту, — разберитесь лично, о каких это рыбаках, заболевших лучевой болезнью, сообщают сегодня «Прогресс» и другие столичные газеты. Не только наше министерство, но и весь город говорит уже об этом. А представляете, что творится в провинции, если только «Бродкастинг компани» успела пустить эту новость в эфир?

— Можете в этом не сомневаться, — с иронической улыбкой заметил майор Райт. — «Бродкастинг компани» успевает всколыхнуть эфир не только в момент совершения каких-либо событий, но и задолго до этих событий.

Майор Райт знал своего шефа как человека умного, с чувством юмора, сегодня, однако, на худощавом продолговатом лице генерала Рэншэла не было и тени улыбки. Он считал положение настолько серьезным, что ему было не до шуток. Райт тотчас же понял это и заявил уже совершенно серьезно:

— Все будет сделано, сэр.

Он действительно сразу же выехал в предместье Грэнд-сити, где, по наведенным им справкам, находилась одна из больниц благотворительной организации Красного Креста. Больница эта располагалась почти на самом побережье Атлантического океана. Лечились в ней главным образом рыбаки, матросы, докеры и портовые рабочие. С первого же взгляда на мрачное, давно не ремонтировавшееся здание больницы майор Райт заключил, что дела ее обстоят не блестяще, и не рассчитывал в связи с этим найти здесь опытный медицинский персонал.

Главный врач больницы действительно оказался совсем еще молодым человеком с подвижным, нервным лицом и взволнованной речью. Всего лишь год назад окончил он медицинский колледж. Узнав по какому делу пожаловал к нему майор, он заметно побледнел и начал даже слегка заикаться.

— Прошу вас, майор, пройти со мной в палату. Вы должны собственными глазами посмотреть на этих несчастных, — торопливо проговорил он, распахивая дверь во внутреннее помещение больницы.

Майор, однако, обстоятельно устроился в кресле и, видимо, не собирался никуда уходить из кабинета главного врача.

— Не вижу необходимости смотреть на ваших больных, док, — спокойно проговорил он, закуривая сигарету. — Я ведь не врач, и этот осмотр все равно ничего мне не даст. Мне важен лишь сам факт их заболевания лучевой болезнью.

Смущенный непонятным ему спокойствием Райта, главный врач торопливо выдвинул один из ящиков своего письменного стола и извлек из него папку ядовито-синего цвета.

— Вот, — какой-то нервной скороговоркой проговорил он, протягивая папку майору, — познакомьтесь тогда хотя бы с историей их болезни.

— Как, — удивленно поднял брови майор Райт, — их болезнь уже имеет историю?

— Ну, если хотите, так это начало ее истории, — все тем же напряженным голосом отозвался молодой врач.

Райт полистал заключение медицинской экспертизы, но, так как многие записи были сделаны на латыни, мало что понял и спросил:

— Откуда к вам попали эти больные? По документам я вижу, что их у вас двое.

— Да, двое. Это рыбаки из поселка

Гоулд-Коуст. Вчера утром они вернулись с ночного лова и вскоре почувствовали головную боль, отсутствие аппетита и резь в глазах. Позднее появилась тошнота, рвота и расстройство желудка. Одного из заболевших привела к нам его жена, второй кое-как дотащился сам.

В графе «диагноз» Райт прочел: «радиационное поражение».

— Значит, это лучевая болезнь, доктор?

— Да, радиационное поражение, или лучевая болезнь. То есть патологические изменения, возникшие под влиянием воздействия на организм значительных доз радиоактивных излучений.

— Ну, а конкретнее? — с чувством досады перебил его Райт. — Из чего же вы заключили, что ваши пациенты больны лучевой болезнью?

— Убедили нас в этом характерные симптомы лучевого поражения, — уже несколько обиженно пояснил врач. Ему казалось, что майор сомневается в его компетенции. — Доставленные к нам больные находятся в настоящее время в фазе первичной радиации. Она выражается в общем ослаблении организма и, главным образом, в желудочно-кишечных расстройствах. Температура значительно выше нормы. Анализ крови показывает падение числа лейкоцитов. Эритроциты тоже ниже нормы.

— И сколько же продлится это состояние? — полюбопытствовал представитель военного министерства.

— Один-два дня, после чего наступит фаза мнимого благополучия продолжительностью до двух-трех недель. И лишь только после третьей, токсической, фазы наступит «разрешение» болезни.

— То есть выздоровление или смерть?

— Совершенно верно, мистер Райт.

— Ну, а чем же вы все-таки объясняете это необычное заболевание? — помолчав немного, снова спросил майор. — Ведь не только атомной войны не происходит поблизости, но и атомных бомб, как мне достоверно известно, никто не испытывает в этом районе.

— А космические телепередачи? — не задумываясь ответил врач, и голос его снова дрогнул.

— Так вы, значит, сторонник версии, выдвинутой сегодняшними газетами? — удивился майор, заметив на столе главного врача измятый номер какой-то газеты.

— А чем иным можно объяснить это? — пожал плечами врач, водворяя синюю папку в ящик письменного стола. — Во вчерашней телепередаче, например, совершенно отчетливо были видны залпы космического корабля из каких-то диковинных орудий. В газетах пишут сегодня, что этими залпами он расчищал себе путь среди встречной лавины метеоров. Стрелял же он, конечно, атомным или термоядерным оружием. Разве в результате этих залпов потоки радиоактивных частиц не могли достигнуть нашей Земли?

— Ну, едва ли, — возразил майор Райт. — Наша Земля и без того пронизывается потоками космических лучей большей проникающей способности, чем гамма-лучи и нейтроны, возникающие в результате атомных взрывов. Панцирь атмосферы, однако, прекрасно защищает нас от их губительного действия. Сейчас, к сожалению, распространено слишком много самых нелепых и невежественных слухов о чрезмерной радиоактивности излучений, но вы-то ведь образованный человек, доктор?

— Да, я достаточно образован, чтобы прямо смотреть опасности в глаза, — почти раздраженно произнес врач, и мускулы его лица стали нервно подергиваться. — Вы думаете, я не знаю, что нам пришлось отказаться от некоторых боевых радиоактивных веществ по той простой причине, что зараженная ими местность остается радиоактивной в течение многих лет? А кто же не знает, что один из наших военных кораблей, принимавших участие в испытании водородной бомбы в районе острова Святого Патрика, был отбуксирован в океан и там затоплен? Выходит, морское министерство считает, что даже спустя пять лет некоторые суда, принимавшие участие в испытании термоядерных бомб, слишком опасны в обращении?

Хотя майор Райт был еще молодым человеком, он, однако, обладал достаточной проницательностью и неплохо разбирался в людях. Главный врач больницы Красного Креста казался ему типичным неврастеником, запуганным ужасами атомной войны. Дальнейший спор с ним был совершенно бесполезен. По его возбужденному виду, по нервной торопливости речи нетрудно было сообразить, что он жертва если не радиационного поражения, то атомного психоза.

Майор не пытался более ни в чем его разуверить. Он лишь тяжело вздохнул и, вспомнив чье-то скептическое выражение, сказал на прощание:

— Рассеять слухи и разоблачить дутые сенсации — дело нелегкое. Людей всегда больше привлекают броские газетные заголовки, чем спокойные опровержения.

Дорогой, однако, он и сам долго не мог успокоиться и все время раздумывал над этим несчастным случаем с рыбаками из Гоулд-Коуста. Кто знает, может быть, и правы те ученые, которые утверждают, что радиоактивная пыль, возникшая в результате испытаний термоядерного оружия, все время носится в зоне стратосферных ветров вокруг нашей планеты? Ведь то, что дальние радиоактивные осадки выпадают на расстоянии до десяти тысяч километров, это же факт. Он засвидетельствован специальным отчетом правительственной комиссии по атомной энергии. Скорость же движения стратосферных ветров достигает трехсот двадцати километров в час. Что стоит им при такой скорости занести радиоактивную пыль в район Грэнд-сити?

От столь невеселых мыслей у майора Райта окончательно испортилось настроение. Пожалуй, он не решился бы теперь обвинить молодого врача больницы Красного Креста в чрезмерной нервозности. Когда подумаешь серьезно об этом происшествии с рыбаками, и сам невольно начинаешь нервничать…

8. Еще один случай лучевой болезни

В скверном настроении явился майор Райт к своему шефу.

— Ну, что вам удалось разведать? — озабоченно спросил его помощник военного министра.

— Похоже, что повторяется история с «летающими дисками», — мрачно ответил майор Райт. — Боюсь даже, что эти «космические» телевизионные передачи вызовут еще больший психоз, чем «летающие тарелки». А ведь в то время чуть ли не весь наш континент был охвачен массовой галлюцинацией. Даже весьма почтенные телеграфные агентства писали тогда, что «летающие диски» не что иное, как новейшей конструкции ракетные самолеты русских, направленные к нам для разведки и устрашения.

— Ну, это дело давнее, — недовольно поморщился генерал Рэншэл.

— Не такое уж давнее, сэр, — возразил майор Райт. — Во всяком случае, общего тут довольно много, и газеты ведут себя почти так же. Всяческих «теорий» и «пророчеств» и сейчас хоть отбавляй.

— Ну, а вы-то сами чем объясняете эти космические телевизионные передачи, дорогой Райт? — настороженно спросил генерал Рэншэл, пристально вглядываясь в неспокойные глаза майора. — С «летающими дисками», или «тарелками», действительно была галлюцинация и мистификация, даже, если хотите, элементарное шарлатанство. Но ведь тут другое. Вы же сами видели эти телепередачи. И ученые подтверждают, что они действительно ведутся не с наземных станций, а откуда-то из-за пределов атмосферы. Не могли же вы не задумываться над этим?

— Мне нелегко на это ответить, сэр, также, видимо, как и людям, которые умнее меня, — задумчиво проговорил Райт, хотя он почти не сомневался, что с «космическими» телепередачами дело явно нечисто. — Пока я ничего не могу утверждать, зато во многом склонен сомневаться, ибо поводов к этому немало.

— Например?

— Откуда летит этот космический снаряд? С Марса? Но ведь в существовании разумной жизни на нем сомневаются многие ученые. Венеру тоже давайте оставим в покое. Ближайшая же к нам звезда Альфа Центавра с ее еще только предполагаемой планетной системой находится от нас на расстоянии более чем четырех световых лет. Сколько же потребуется времени, чтобы долететь оттуда до нашей Земли, если даже свет с Альфы Центавра идет до нас четыре с лишним года? А ведь он движется со скоростью трехсот тысяч километров в секунду! За каким чертом им такое путешествие?

— Э, да вы, я вижу, невнимательно читаете газеты, — рассмеялся помощник министра, перебирая какие-то бумаги, лежавшие у него на столе. — Этот вопрос обсуждался уже на страницах газеты «Сирена», и кто-то из астрономов давал там по этому поводу свои объяснения. По его словам, космонавты могли покинуть свою планету в результате предвидения ее гибели или, может быть, даже из-за перенаселения.

— Нечто вроде космического варианта нашей земной геополитики, значит? — удивленно спросил Райт, вспоминая пресловутую теорию «жизненного пространства» немецких фашистов и притязания отечественных сторонников геополитики на мировое господство.

— Да, что-то в этом роде. И вот будто бы летят теперь космонавты по Вселенной в поисках подходящей для них территории.

Хотя генерал Рэншэл и говорил все это серьезным тоном, Райт уловил, однако, какие-то иронические нотки в его голосе и понял, что помощник министра не очень-то, видимо, верит этой фантастической версии.

— Я не люблю астрономов за то, что они не только занимаются изучением туманностей, но и говорят весьма туманно, после небольшой паузы заметил майор Райт. — Ну да ладно, допустим даже, что все это действительно так. Почему же, однако, обязательно предполагать, что космонавты непременно займут нашу Землю силой?

— А кто же из нас потеснится для них по доброй воле? — улыбнулся генерал Рэншэл. — Они же не станут, наверное, селиться ни в Арктике, ни в Антарктике, а захотят местечко потеплее. Что вы на это скажете, дорогой майор Райт?

— Космические гости пожалуют к нам, однако, не сегодня и не завтра, — аметил на это майор. — К тому времени обстановка будет яснее, а пока не мешало бы нам принять меры против начинающегося «космического» психоза.

— Что вы предлагаете сделать для этого?

— Да хотя бы уточнить, действительно ли рыбаки, попавшие в больницу Красного Креста, поражены лучевой болезнью. Кто знает, может быть, гражданские врачи поставили им неправильный диагноз? Главный врач этой больницы произвел на меня впечатление совсем еще «зеленого» эскулапа.

— Хорошо, я позвоню в федеральное управление здравоохранения, и пусть они сами разбираются в этом, — согласился генерал Рэншэл, вставая из-за стола. Разговор о космонавтах стал ему надоедать.

— А что будем делать мы? Я имею в виду наше министерство, — озабоченно спросил майор Райт.

— Готовиться к бою.

— С кем? — удивленно поднял брови майор Райт. Ему показалось, что генерал шутит.

— Пока с конгрессменами за увеличение ассигнований на военные нужды. А уж потом, может быть, и с «марсианами», — добавил генерал Рэншэл с иронической улыбкой.

— С конгрессменами?

— Да, с конгрессменами, — совершенно серьезно повторил Рэншэл. — Прошли уже те времена, когда они безропотно голосовали за любой военный бюджет. Да и бюджет-то теперь уже не тот. Это вам не сорок пять и даже не пятьдесят процентов, а уже шестьдесят пять!

— Да, но ведь обычно… — начал было Райт, но генерал Рэншэл недовольно прервал его:

— Никаких «но», Райт! Уясните себе раз и навсегда — времена уже не те. Известно ли вам, что внесенный в Конгресс законопроект о реорганизации верховного командования в соответствии с рекомендациями «доктрины» одного из крупнейших наших промышленных магнатов встретил там упорную оппозицию? Событие почти небывалое в нашем Конгрессе. И это тем более печально, что отражает оно широко распространенное опасение — как бы мы, военные, не усилили своего влияния в стране.

Рэншэл усталой походкой прошелся по кабинету, постоял у окна и, не поворачиваясь к Райту, добавил:

— Даже лидеры Конгресса ничего уже не могут поделать с настроением конгрессменов. Вопреки их позиции, ряд влиятельных сенаторов все чаще выступает теперь с весьма резкой критикой государственного департамента. Вот ведь какие дела, дорогой Райт, а вы удивляетесь, почему приходится воевать с конгрессменами.

— Но бюджет-то они все равно утвердят, — уверенно заявил майор Райт. И ему очень хотелось добавить при этом: «Однако теперь уже не без помощи «марсиан» генерала Хазарда, пожалуй…»

— Будем надеяться, — неопределенно проговорил генерал Рэншэл, отпуская майора Райта.

Оставшись один, генерал закончил просмотр документов, предназначавшихся на подпись министру, и лишь после этого вспомнил, что собирался позвонить в Федеральное управление здравоохранения. Необходимо было выяснить абсолютно точно, чем заболели рыбаки, находящиеся на излечении в больнице Красного Креста.

Однако прежде чем Рэншэл дозвонился к начальнику Федерального управления, адъютант принес ему новое сообщение о лучевой болезни. Заболел ею военный летчик, летавший на реактивном самолете на большой высоте. На этот раз диагноз радиационного поражения был поставлен опытным врачом военного госпиталя.

«Дорого же, черт побери, может обойтись нам космическая мистификация Хазарда!..» — раздраженно подумал генерал Рэншэл, собираясь на доклад к военному министру.

9. В поисках разгадки

Редактору газеты «Прогресс» «космические» телепередачи положительно не давали покоя. Для него давно уже было ясно, что дело тут не только или, вернее, не столько в техническом трюке, осуществленном с помощью профессора Писфула, сколько в политической афере. Очень важно было в связи с этим возможно скорее разгадать технику этого трюка, чтобы с большей убедительностью разоблачить затем политическую аферу. В поисках разгадки тайны «космических» телепередач Чарльз Каннинг побеседовал уже со многими специалистами по телевидению и радиотехнике, но то, что удалось узнать, загадки пока не разрешало.

У Каннинга было, однако, слишком мало времени, чтобы самому целиком отдаться решению «космической» загадки. Занималась этим пока только новая его сотрудница Керри Демпси. Она, конечно, очень серьезная девушка и талантливая журналистка, но справится ли одна с таким делом? Нужно, пожалуй, выделить еще кого-нибудь ей в помощь.

Трюк с «космическими» телепередачами взволновал и других прогрессивных представителей интеллигенции Грэнд-сити, принимавших участие в издании газеты «Прогресс», и они рекомендовали Каннингу отнестись к этой сенсации с должным вниманием.

— Видимо, генерал Хазард, — заметил Каннингу известный писатель Эдвин Мэйдт, — не без санкции свыше задумал все это с нехитрой целью — подлить масла в начинающий меркнуть огонь «холодной войны».

Как только Керри пришла в редакцию, Каннинг тотчас же пригласил ее к себе.

— Ну, что у вас новенького?

— Ничего, мистер Каннинг, — упавшим голосом отозвалась Керри. — Прямо руки опускаются, до того все замысловато…

— Ну-ну, — добродушно похлопал ее по плечу редактор, — не нужно только падать духом. Мы и не такое еще распутывали.

— А я вот прямо-таки не знаю, с какой стороны подступиться…

— Задача не из легких, конечно, — согласился Каннинг. — Даже очень крупные специалисты в области телевидения и электроники не понимают пока, в чем тут дело. Вот вчера только беседовал я с профессором Дональдом. Уж это, как вы, очевидно, сами знаете, не только крупный, но и действительно знаменитый ученый. А что он ответил мне? Только плечами пожал.

— А известны ли ему вообще хоть какие-нибудь случаи сверхдальнего распространения ультракоротких волн? — спросила Керри.

— Отдельные случаи известны, конечно, — ответил Каннинг, включая электрический вентилятор, стоявший у него на столе. — В 1935 году была, оказывается, хорошая радиосвязь между Америкой и Европой на волне семь с половиной метров. В 1937-м Москва принимала японские передачи на волне девять метров.

— Но ведь это всего лишь радиопередачи, — разочарованно проговорила Керри.

— Не только. В феврале 1938-го некоторые государства нашего континента принимали передачи лондонского телевизионного центра на волне около семи метров. Многие русские телепередачи смотрели в 1952 и 1953 годах в Германии, Бельгии и Голландии, а пражские принимались в 1954-м в ряде областей России.

— Чем же объясняет профессор Дональд эти отдельные случаи дальних передач?

— Солнечной активностью. Влиянием солнечных пятен и вспышек. По этому вопросу, думается мне, лучше всего проконсультироваться вам у кого-нибудь из астрономов. Они ведь теперь имеют дело не только с оптическими телескопами, но и радиотелескопами. Кстати, у меня есть знакомый астроном — Джон Мунн. Он хотя и молодой, но, по отзыву директора Центральной обсерватории, очень талантливый человек. К тому же, кажется, именно он работает с радиотелескопами.

— У вас, я вижу, очень широкий круг знакомых, — не без уважения заметила Керри.

— Плохой бы я был редактор, если бы не имел знакомых в самых различных кругах общества, — самодовольно усмехнулся Каннинг, поглаживая свою гладко выбритую голову. — Ну так как же, Керри, сдаетесь вы или мы еще поборемся?

— Что значит — сдаюсь! — удивилась Керри. — Я ни за что не сдамся!

— Ну вот и отлично! Поезжайте тогда в обсерваторию, а я подумаю, кого бы еще подключить к этому делу.

Спустя час Керри Демпси была уже за городом, в Центральной обсерватории Грэнд-сити. Не без труда разыскала она в ее просторных павильонах астронома Джона Мунна.

Если бы Керри встретила Мунна где-нибудь на улице, она, пожалуй, приняла бы его за киноактера. Он был красив той стандартной кинематографической красотой, которая так примелькалась с экранов кинотеатров и телевизоров. Однако когда Мунн улыбнулся, Керри переменила свое мнение о нем. Добрая, широкая улыбка совершенно стирала с лица Мунна весь его внешний кинематографический стандарт. Так улыбаться, как Джон Мунн, мог только очень душевный человек, а не безмозглый кинокрасавчик, за которого она приняла его с первого взгляда. Керри терпеть не могла красивых мужчин, считая их людьми недалекими, легкомысленными, неверными в дружбе и любви.

— О, я очень рад, что ваша газета заинтересовалась этими таинственными телепередачами, — оживленно заговорил Джон Мунн, как только Керри объяснила ему цель своего визита. — У нас тоже много говорят о них последнее время. Только ведь я вряд ли смогу объяснить вам, в чем тут дело… И потом, мистер Каннинг, видимо, напутал, полагая, что я работаю с радиотелескопами. Я всего лишь засекаю с помощью радиолокаторов метеоры, пролетающие через верхние слои атмосферы.

— К радиотехнике вы, значит, какое-то отношение все-таки имеете? — не то спрашивала, не то утверждала Керри, которой теперь очень хотелось именно у Джона Мунна получить все необходимые сведения.

— Самое, конечно, приблизительное, — смущенно улыбнулся Джон. Ему тоже очень хотелось хоть чем-нибудь помочь этой понравившейся ему девушке.

— А вот мы сейчас это проверим, — весело рассмеялась Керри, снимая жакет и вешая его на спинку стула, предложенного Мунном. — Сможете ли вы объяснить мне, почему на ультракоротких волнах нельзя осуществить дальние передачи?

— Ну, на такие-то элементарные вопросы я вам, конечно, отвечу, — засмеялся и Джон. — Радиоволны средних и коротких диапазонов позволяют осуществлять дальние передачи, потому что они, последовательно отразившись от ионосферы и от земной поверхности, распространяются на большие расстояния. Ультракороткие же волны не преломляются ионосферой, а уходят за пределы земной атмосферы в межпланетное пространство. Поэтому-то они позволяют осуществлять надежную связь лишь на расстояниях, не превышающих пределов прямой видимости. Понятно ли я объясняю, мисс Демпси?

— О, вполне, мистер Мунн! — воскликнула Керри. — Гораздо понятнее учителя физики, который обучал меня этим премудростям в средней школе. А в литературном колледже я уже считала себя выше всяких точных наук, потому и забыты так основательно все эти, кажется, довольно элементарные вещи.

Керри вздохнула с непритворным сожалением и, продолжая прерванный разговора, спросила:

— Но ведь бывают же случаи, когда и ультракороткие волны отражаются ионосферой?

— Да, бывают, — подтвердил молодой астроном. — Для этого нужно только, чтобы отражающий слой ионосферы имел значительную концентрацию, то есть достаточное количество свободных электронов в одном кубическом сантиметре объема. Возникает же такая концентрация только в годы максимума солнечной деятельности.

— А в каком состоянии Солнце сейчас?

— Сейчас на нем почти нормальное количество пятен, не наблюдается и вспышек. О таком Солнце у нас принято говорить как о почти «спокойном».

— Значит, состояние ионосферы не позволяет в настоящее время осуществить какую-либо телепередачу на весь наш континент? — спросила Керри, торопливо записывая что-то стенографическими знаками в свой блокнот.

— Да, это исключается, — убежденно заявил Джон Мунн. — Не думаю также, чтобы способствовала этому и рефракция — преломление ультракоротких волн вследствие неоднородности атмосферы.

— Ну а как же осуществляется все-таки прием космических телепередач профессора Писфула на всем нашем континенте?

— Загадка! — развел руками Джон Мунн.

— А может быть, и в самом деле летят к нам какие-нибудь «марсиане»? — хитро прищурилась Керри.

— Теоретически это, конечно, вполне допустимо, — серьезно ответил астроном. — Реактивный снаряд, специально нацеленный на нашу Землю, вполне мог бы прилететь к нам, покрыв любое расстояние.

— Похоже, однако, вас что-то смущает?

— Явно выраженный, я бы даже сказал, подчеркнуто агрессивный характер того снаряда, который показывают нам по телевидению.

— А вы разве не допускаете возможности космической агрессии? — полюбопытствовала Керри.

— Не допускаю. Когда разумные существа достигнут такого совершенства, чтобы перемещаться из одной планетарной системы в другую, им незачем будет демонстрировать свою агрессивность.

Керри с нескрываемым удивлением посмотрела на астронома.

— Выходит, что и наше земное общество, достигнув такого же технического совершенства, станет лучше организованным и справедливым?

— Вне всяких сомнений, — убежденно заявил Джон Мунн.

— Без борьбы, само собой?

— Высокое техническое совершенство я не мыслю без совершенного общественного устройства.

— Да-а, — задумчиво произнесла Керри, пристально посмотрев на молодого астронома, — это у вас что-то очень уж похоже на фабианский социализм. Вы полагаете, значит, что к бесклассовому обществу можно прийти путем мелких преобразований, без всякой классовой борьбы?..

У Мунна было такое растерянное выражение лица, что Керри стало жалко его, и она торопливо проговорила:

— Не будем, однако, спорить на политические темы, я и сама во всем этом не очень разбираюсь.

— Пожалуй, нам действительно не стоит спорить об этом, — охотно согласился Джон. — Тем более что никакого фабианского социализма я не проповедую…

Некоторое время Керри не могла сообразить, какой же еще вопрос можно задать Мунну. Стало даже казаться, что он уже ничем не сможет помочь ей.

— А тайна «космических» телепередач так, значит, и останется тайной? — проговорила наконец она с невольным вздохом.

— Пока да.

— А мне так не с чем возвращаться, значит, в редакцию?

Джон Мунн снова беспомощно развел руками. Чувствовал он себя при этом так, будто виновником всей этой неразберихи с «космическими» телепередачами был он лично.

— Вы уж извините меня, мисс Демпси… — смущенно проговорил он, когда Керри стала с ним прощаться. — Пока, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Но, может быть, вы оставите свой телефон? Я поговорю с другими нашими астрономами… Посоветуюсь. У кого-нибудь, может быть, и мелькнет догадка.

Керри дала ему свой телефон, почти не сомневаясь, что ничего достойного внимания Джон Мунн сообщить ей уже не сможет.

10. Первая догадка

Утром Керри с еще большим пессимизмом вспомнила свой вчерашний разговор с Джоном Мунном. Однако едва она пришла в редакцию, как фельетонист Гарри Бортон тотчас же передал ей телефонную трубку.

— Это вас, мисс Керри, спрашивает кто-то. Уже второй раз звонит.

— Мисс Демпси? — услышала Керри знакомый голос. — Это Мунн из Центральной обсерватории. Здравствуйте, мисс Демпси!

— Здравствуйте, мистер Мунн! Что-нибудь новенькое у вас? — с надеждой спросила Керри.

— Да, кое-что… — неопределенно ответил Мунн.

— Так рассказывайте же! — заторопила его Керри.

— Видите ли… — не очень уверенным голосом отозвался Мунн, — по телефону это не совсем удобно. Может быть, вы разрешите заехать к вам?

Такая просьба насторожила Керри. Не ищет ли Мунн просто повода для встречи с ней? Этот красивый парень привык, наверное, кружить головы… Но тотчас же она отогнала эти мысли — нет, не похож Джон Мунн на ловеласа!

— Хорошо, — сказала она в телефонную трубку, — приезжайте!

Мунн приехал только во второй половине дня, когда раздосадованная Керри хотела уже уйти куда-то по другим редакционным делам.

— Раньше никак не мог, — оправдывался Джон, горячо пожимая ей руку. — Но я не отниму у вас много времени. Все это можно в двух словах. По телефону было неудобно… Вы уж извините, пожалуйста.

— Побаиваетесь комиссии по расследованию? — рассмеялась Керри, у которой сразу же прошел весь гнев, как только она увидела смущенную улыбку Джона. — Они действительно мастера по части подслушиваний.

— Да я, собственно, не испугался… Просто не хотелось вас подводить… — еще более смутился Джон.

Керри лишь снисходительно улыбнулась на эти слова молодого астронома. Она хорошо знала, как запуганы ее соотечественники провокационной деятельностью Комиссии по расследованию антипатриотической деятельности, и не видела в поведении Мунна особенного проявления трусости.

— Дело, видите ли, в том, мисс Демпси, — продолжал Мунн, несколько оправившись от смущения, — что в советских научных журналах, которые выписывает библиотека нашей обсерватории, появились любопытные сообщения. С помощью специальных метеорологических ракет они обнаружили в верхних слоях ионосферы весьма значительное количество продуктов радиоактивного распада.

— А разве это имеет какое-нибудь отношение к загадке «космических» телепередач? — удивилась Керри.

— Имеет. Дело в том, что именно эти слои, как наиболее сильно ионизированные, играют очень существенную роль при распространении коротких волн.

— Но ведь нас интересуют главным образом ультракороткие, — вопросительно подняла брови Керри. — Как ведут себя там эти волны?

— Ультракороткие в обычных условиях даже в этих слоях, как я уже объяснял вам, не преломляются. Но именно здесь можно легче всего искусственно создать такую концентрацию свободных электронов и ионов, которая начнет преломлять и ультракороткие волны. Обнаруженные русскими радиоактивные частицы в верхних слоях ионосферы как раз могут свидетельствовать об искусственном увеличении концентрации там свободных электронов и ионов.

— А разве обнаруженные в ионосфере радиоактивные частицы не могли попасть туда в результате обычного испытания ядерного оружия? — спросила Керри.

— При испытаниях бомб мегатонного класса, то есть водородных, радиоактивная пыль заносится главным образом в стратосферу, на высоту до тридцати километров. А ионосфера расположена от ста до трехсот километров от поверхности земли. К тому же обнаруженная русскими концентрация радиоактивных частиц в ионосфере значительно выше той, которая зарегистрирована в стратосфере.

— А вы не смогли бы на некоторое время взять для нас эти советские журналы из вашей библиотеки? — возбужденно схватив Джона за руку, спросила Керри. Тут же, однако, она упрекнула себя за такую просьбу, так как понимала, что это может причинить неприятности Мунну.

Джону и самому очень хотелось оказать такую услуг Керри. Но при всей своей наивности он понимал, какие подозрения навлек бы на себя, передав советские журналы такой неблагонадежной, с точки зрения комиссии по расследованию антипатриотической деятельности, газете, как «Прогресс».

— А если я перепишу вам названия этих журналов и статей?.. — запинаясь, спросил он. — Вы ведь и сами смогли бы тогда раздобыть их в какой-нибудь библиотеке…

Керри сделала вид, что не заметила его смущения, и обрадованно воскликнула:

— Ну что ж, очень хорошо! Когда вы смогли бы это сделать?

— Да хоть сегодня вечером! — сразу же повеселел астроном. — Назначьте сами, где бы мы могли с вами встретиться, и я принесу вам этот список.

Керри понимала, конечно, что Джон проявляет такое усердие не потому только, что хочет помочь прогрессивной газете разоблачить какую-то грязную махинацию поджигателей войны. Ей было ясно, что и сама она играла тут немаловажную роль, поскольку, видимо, произвела на молодого астронома достаточно сильное впечатление. Обстоятельство это вносило, конечно, какой-то элемент легкомыслия в порученное ей серьезное дело, однако Керри не могла не признаться самой себе, что Джон понравился ей своей скромностью и даже какой-то старомодной учтивостью. Подобная деликатность была, впрочем, не совсем понятна ей. Молодые люди с такой наружностью, как у Джона, обычно вели себя весьма самоуверенно, развязно и даже нагловато.

Все еще раздумывая, как же ей быть, Керри медлила с ответом. Поняв, что девушка не решается, видимо, встретиться с ним вне служебной обстановки, Мунн решил выручить ее из затруднительного положения:

— А может быть, лучше я занесу вам этот список завтра утром в редакцию?

— Нет, это слишком долго, — заявила вдруг Керри, досадуя на свою нерешительность. — Давайте встретимся сегодня вечером.

Однако еще до того, как Керри встретилась с Джоном, ей неожиданно позвонил старый изобретатель Темпл.

— Здравствуйте, мисс Демпси! — услышала Керри его глуховатый голос. — Я беспокою вас по тому делу, с которым вы ко мне приезжали. Нет, к сожалению, ничего еще не разгадал. А звоню вот почему: вы не читали еще доклад совещания экспертов по изучению методов обнаружения ядерных испытаний? Да-да, это то самое международное совещание, которое состоялось в Женеве. Есть у вас этот доклад?

— Минуточку, мистер Темпл. — Керри торопливо замахала рукой кому-то из сотрудников редакции, проходившему мимо: — Послушайте, помогите мне, пожалуйста, раздобыть поскорее доклад экспертов по ядерным испытаниям. Да, правильно, тех, что заседали в Женеве.

А когда на столе перед Керри лежал бюллетень Организации Объединенных Наций с текстом доклада экспертов, она прокричала в трубку:

— Алло, мистер Темпл! Простите, что заставила вас ждать. Доклад, о котором вы говорите, передо мной.

— Очень хорошо. Отыщите тогда второй раздел: «Основные методы обнаружения и идентификации ядерных взрывов». Нашли? А теперь пункт «Е», в котором говорится о методе обнаружения ядерных взрывов, производимых на большой высоте. Обратите внимание на ту часть заключения, из которой следует, что излучение от ядерного взрыва создает в верхних слоях атмосферы область повышенной ионизации. Понимаете, что это значит? Да, правильно. Все это имеет прямое отношение к увеличению дальности передачи ультракоротких волн…

11. Мистер Хэйт решает опередить Каннинга

Издатель «Сирены» был человеком необычайно самоуверенным, считавшим себя не только одним из лучших знатоков газетного бизнеса, но и «обладателем лучшего в Грэнд-сити нюха на сенсационный материал», как сказал о нем кто-то из сотрудников его газеты. По части подачи сенсационных известий он действительно был непревзойденным мастером. За сенсациями он не только охотился лично, но и «натравливал» на них всю свою репортерскую свору. Недоброжелатели мистера Хэйта говорили даже, что не гнушался он и «изготовлением» этих сенсаций.

— Настоящая сенсационная новость, — поучал мистер Хэйт сотрудников своей газеты, — должна быть опубликована еще до того, как она произошла.

К своим коллегам-издателям и редакторам других газет Хэйт относился либо с презрением, либо с ненавистью. Единственным человеком, которого он хотя и не любил, но уважал, был редактор «Прогресса» Чарльз Каннинг.

— Это настоящий журналист, — говорил о нем Хэйт, — жаль только, что ничего не смыслит в коммерции. Не понимает, что газета — это такой же бизнес, как и производство подтяжек или жевательной резинки.

Мистер Хэйт вообще был убежден, что газета, издающаяся просто потому, что группа прогрессивных людей, имеющих общие интересы, желает послужить благородному делу, — оскорбление для свободного предпринимательства. Всех, кто не стремился «делать деньги», Хэйт считал не настоящими газетчиками, зря расходующими газетную бумагу, для которой настоящие издатели нашли бы гораздо лучшее применение. И он не сомневался, что Каннинг со своей прогрессивной газеткой рано или поздно, но непременно вылетит в трубу.

«Газетка» Каннинга, однако, довольно устойчиво держалась в нечистых и весьма неспокойных водах свободной прессы, выдерживая даже такие штормы, от которых если и не шли ко дну многие почтенные многотиражные газеты, то изрядно кренились на борт. Умел он также не только выстаивать в шторм и искусно лавировать среди многочисленных подводных рифов в штилевую погоду, но и прокладывать свой курс к намеченной цели с таким мастерством, что даже мистер Хэйт пристраивался частенько в его кильватер.

Вот и сейчас мистер Хэйт внимательно следил за всем, что писал Чарльз Каннинг о сенсационных космических передачах. Нюх Хэйта подсказывал ему, что сенсация эта начинает понемногу выдыхаться. Продлить ее можно было теперь лишь увлекательными поисками разгадки тайн «космического» телевидения, ибо публике стало, видимо, приедаться все это. Каннинг начал уже публиковать кое-что разоблачающее мистификацию генерала Хазарда, но делал это робко, намеками и недомолвками, опасаясь гнева военного министерства, которому, конечно же, было кое-что известно об этих «космических» передачах.

Такую газету, как «Прогресс», могли без особого шума и вовсе прикрыть под каким-нибудь благовидным предлогом, прояви она большее усердие в разоблачении «космической» сенсации. Другое дело — многотиражная «Сирена», имеющая солидные связи и поддержку многих видных конгрессменов. Неприятностей, конечно, и ей не избежать, но игра все же стоила свеч — читатели ведь всегда жадны до разоблачений. Сенсацию, следовательно, нужно было делать теперь уже не на самой тайне «космических» передач, а на разгадке этой тайны.

В чем же, однако, эта разгадка? Разве выпытаешь что-нибудь об этом у генерала Хазарда? Профессора же Писфула генерал запрятал куда-то так надежно, что даже самые опытные репортеры «Сирены» не смогли до него добраться. А вот Каннинг, кажется, пронюхал что-то: за его газетой в часы ее выхода выстраиваются теперь очереди. Были бы у Каннинга достаточные средства, он смог бы в такой обстановке без труда удвоить тираж. Нужно как-то опередить его в подаче разоблачительного материала.

Охваченный тревогой и жаждой деятельности, мистер Хэйт энергично нажал кнопку электрического звонка и вызвал своего личного секретаря.

— Ну, что сегодня нового у Каннинга? — спросил он вошедшего в кабинет высокого молодого человека в сверхмодных очках. — Раскрыл он наконец тайну Оливера Хазарда?

— Вы же знаете этого хитреца, мистер Хэйт, — усмехнулся секретарь, и его продолговатое лицо приобрело угодливое выражение. — Он ведь ничего не утверждает и преподносит публике только факты.

— Какие же?

— Сегодня, например, перепечатал краткое официальное сообщение советского научного журнала об обнаруженных русскими метеорологами радиоактивных частицах в верхних слоях земной атмосферы.

— И только? — удивился мистер Хэйт.

— Да, но завтра он может перепечатать уже целую статью из советской военной газеты. А в ней советский генерал технических войск дает подробное объяснение, каким образом в этих верхних слоях могли появиться радиоактивные частицы.

— А такая статья действительно напечатана в советской военной газете? — насторожился мистер Хэйт.

— Да. Мне только что перевели ее.

— И это проливает свет на тайну «космических» телепередач?

— Почти полностью объясняет их.

Мистер Хэйт задумчиво зашагал по кабинету, похрустывая подагрическими суставами. Хорошо вымуштрованный секретарь, не получив приглашения сесть, все еще стоял у стола в почтительной позе. Служба его у Хэйта была не легкой, зато хорошо оплачиваемой, можно было ради этого постоять перед своим боссом.

Прошло уже несколько минут, а издатель «Сирены» все еще шагал из угла в угол. Видимо, нелегко ему было принять решение…

«Когда же наконец этот старый деспот перестанет скрипеть?..» — с неприязнью думал о нем секретарь, переминаясь с ноги на ногу.

— Вот что! — решительно заявил наконец мистер Хэйт. — Эту статью из советской газеты перепечатаем мы! Не всю, конечно, а основные ее положения.

Секретарь сделал удивленные глаза, собираясь что-то возразить, но мистер Хэйт сердито махнул на него рукой:

— Да, именно так мы и поступим! А кто-нибудь из наших ученых пусть прокомментирует ее таким образом, чтобы начисто все опровергнуть. Тем самым мы продлим период существования тайны космических передач. Что вы на это скажете, молодой человек?

— Да, но… — смущенно забормотал секретарь, — статья русского генерала инженерно-технической службы чертовски убедительна. И потом неизвестно, как еще посмотрит на все это наше военное министерство…

— В нашей стране, слава богу, существует еще свобода печати, — высокомерно проговорил мистер Хэйт. — Во всяком случае, мои миллионы дают мне право на такую свободу. Никто не запретит мне печатать то, что интересует публику, ибо на этом я зарабатываю деньги. И мне плевать на то, можно это печатать или нельзя, по каким бы там ни было соображениям. — Потом, остыв немного, он добавил уже спокойным, деловым тоном: — А что касается комментаторов статьи советского генерала, то задача их будет состоять в том, чтобы напустить побольше тумана. Запутать все так, чтобы сбить с толку всех наших умников и обезоружить тем самым Каннинга. А одновременно с опровержением советского разоблачения мы будем продолжать печатать новые версии происхождения «космической» агрессии. Главное — побольше тумана, чтобы никто не смог ни в чем разобраться. Может быть, даже намекнуть на какие-нибудь сверхъестественные силы.

— В наш-то век термоядерной энергии, искусственных спутников и кибернетики?..

— Я взял вас на работу как человека образованного, — раздраженно прервал секретаря мистер Хэйт, в упор глядя в его сразу же оробевшие глаза, — не старайтесь, однако, быть образованнее, чем это мне необходимо!

12. Последняя сенсация

Генерал Рэншэл изо всех сил старался казаться спокойным, но это ему не очень удавалось. Поддерживало его лишь сознание того, что вряд ли еще когда-либо представится случай не только испытать свое мужество, но и прослыть храбрым человеком. Ведь, по сути дела, все министерство оставлено было (если не сказать брошено) на него, так как министр еще вчера утром уехал инспектировать воинские части, расположенные на юге страны. Уехали в различные учреждения министерства и другие его помощники. Даже генерал Хазард, заваривший всю эту кашу, исчез куда-то.

В городе между тем происходила настоящая паника. Почти все, у кого были машины, уезжали из Грэнд-сити. На поезда, идущие на юг, нельзя было достать билетов. Гражданская авиация ввела почти на всех своих авиалиниях рекордное количество дополнительных рейсов и, видимо, неплохо на этом зарабатывала.

А виной всему была идиотская погоня некоторых столичных газет и радиовещательных компаний за сенсациями. И потом еще этот прогноз метеоролога Хинкли, опубликованный во вчерашней вечерней газете…

Помощник военного министра невольно вздрогнул, представив себе, что предсказание Хинкли может сбыться. За себя лично он, впрочем, почти не беспокоился: ему было, где укрыться в случае, если стрелка счетчика Гейгера минует границу предельно допустимой радиоактивности. Страшно было другое — паника, которая станет еще ужаснее, если только сбудется прогноз метеоролога.

Нажав кнопку электрического звонка, генерал вызвал майора Райта. Майор явился тотчас же. Он был, как всегда, подтянут, отлично выбрит и совершенно спокоен.

«Вот кому нельзя не позавидовать, — подумал Рэншэл. — Кажется, это самый хладнокровный человек в нашем министерстве…»

— Ну, как дела, Райт? — неестественно бодро спросил он и, стараясь ничем не выдавать своего беспокойства, приветливо улыбнулся.

— Все нормально, сэр, — спокойно ответил Райт, но Рэншэлу показалось, что он немного бравировал.

— А бегство из города?

— Бегут ведь не все. И потом, это не впервые. Помните, перед войной тоже было нечто подобное. Тогда передавали по радио инсценировку фантастического романа Герберта Уэллса, но по техническим причинам в эфир не попало начало этого спектакля. Передача сразу же началась с воплей актеров, сообщавших о приближении к Грэнд-сити воинственной флотилии марсиан. Ну, тут и началось…

— Да, да, я помню этот печальный случай, — недовольно прервал майора Рэншэл. — Однако повод для паники теперь куда существенней. Кто же все-таки бежит из города?

— В основном народ состоятельный.

— Ну, а народ в буквальном смысле?

— Если вы имеете в виду рабочих, то они работают, как обычно.

— Ну, а что говорят в городе о «космических» телепередачах?

— Считают их спектаклем для устрашения слабонервных. Новым трюком для разжигания атомного психоза.

— А насчет военного бюджета?

— Говорят и об этом. Не сомневаются почти, что «космические» телепередачи имеют к нему прямое отношение.

— Ну, а вы что об этом думаете?

— Полагаю, что при утверждении военного бюджета «угроза из космоса» действительно может сыграть какую-то роль…

— Вы, значит, полагаете, — сурово спросил генерал Рэншэл, — что «космические» телепередачи — всего лишь мистификация, рассчитанная на достижение определенной политической цели?

— Я не имею права делать такие предположения, сэр, — смиренно проговорил Райт. — Передаю только слухи, которыми полон Грэнд-сити.

— Вы явно намекаете на что-то, майор Райт. Или вы тоже поддались коммунистической пропаганде? Это они, кажется, писали, что как только будет утверждено увеличение ассигнований на военные расходы, космические корабли, устрашась мощной суммы этих ассигнований, сами собой растворятся в космосе. Если не желаете иметь неприятности, рекомендую вам помалкивать об этом.

— Спасибо за совет, сэр, — смущенно поблагодарил майор Райт и хотел уже было попросить разрешения выйти из кабинета, но генерал, будучи человеком отходчивым, протянул ему коробку с сигарами и спросил уже более мягким тоном:

— Вы должны были сделать мне более полный перевод статьи русских о телевизионных «марсианах». Где же он?

— Пожалуйста, сэр. — Райт торопливо открыл свою папку и подал Рэншэлу лист бумаги с отпечатанным на машинке переводом статьи из советской военной газеты.

— Так-так, — проговорил Рэншэл, пробежав текст глазами. — Они, значит, полагают, что в ионосферу были запущены сверхвысотные ракеты и там, с помощью ядерного взрыва, распылен порошок, усиливающий электронную концентрацию ионосферы на большом пространстве? А лучевая болезнь, по их мнению, — результат оседания этого порошка на Землю? Вы консультировались по этому поводу со специалистами, Райт?

— Да, сэр. Они не оспаривают этого предположения. Порошок хоть и чрезвычайно мелкий, и каждая частица его обладает совершенно ничтожной радиоактивностью, но отдельные крупицы под влиянием электрических сил и атмосферных условий могут, видимо, соединяться друг с другом, увеличивая тем самым свою радиоактивность. По наведенным мною справкам, в ту ночь, когда заболели рыбаки, находящиеся на излечении в больнице Красного Креста, над океаном шел дождь. А это способствовало, конечно, слипанию частиц оседающего радиоактивного порошка и усилению его активности. По этой-то причине, наверное, и заболели рыбаки, попавшие под такой радиоактивный дождь.

— А почему же не заболели лучевой болезнью другие люди, находившиеся в океане? — недоверчиво спросил Рэншэл. — Не могло же случиться так, что в океане были в ту ночь только эти рыбаки?

— Конечно, сэр, в океане были, видимо, и другие люди. Но ведь другие находились, по всей вероятности, на пароходах или каких-либо иных крытых судах, а эти рыбаки вышли на лов на легких моторных лодках. У них, оказывается, даже простого кубрика не было. И потом, кто знает, сэр, может быть, вскоре обнаружатся и другие больные… При малых дозах облучения болезнь эта, как известно, не сразу дает о себе знать.

— Ну, хорошо, допустим, что все это действительно так, — снова нахмурился генерал. — Но как же, однако, решились опубликовать подобное разоблачение наши газеты?

— Не газеты, сэр, а всего лишь одна газета. И не какая-нибудь коммунистическая, а вполне лояльная. Издатель ее — Хэйт, видимо, просто не поверил советской гипотезе происхождения «космических» телепередач и, перепечатав ее основные положения, попытался даже иронизировать над нею. Профессор Дональд, с которым я беседовал сегодня утром, очень удачно воскликнул по адресу этого незадачливого издателя: «О санкта симплицитас!»⁽¹⁾.

— Ну, если это о Хэйте, то не такая уж это «простота», усмехнулся Рэншэл. — Я-то этого «простака» хорошо знаю.

— На сей раз он, видимо, действительно попал впросак, заметил на это майор Райт. — Советский генерал, автор статьи в советской военной газете, с помощью незадачливого мистера Хэйта достаточно убедительно доказал теперь нашим гражданам, что с усилением электронной концентрации ионосфера начинает отражать ультракороткие волны. Вот, видимо, почему все, что по заданию генерала Хазарда (именно его имя теперь называют всюду, сэр) было заснято в киностудии на пленку, а затем направленной антенной послано в ионосферу, вернулось оттуда уже как «космическое явление». С технической точки зрения, все это вполне осуществимо. Вот почему попытка Хэйта высмеять разоблачение русских не увенчалась успехом. Все поверили именно этому разоблачению, а не его опровержению.

Рэншэл угрюмо молчал, не находя, что возразить. Похоже было, что все именно так и произошло, как докладывал Райт. Досадно только, что в это скандальное дело было замешано имя Хазарда. Сам Рэншэл давно уже недолюбливал этого слишком уж предприимчивого генерала. Имя его, однако, числилось в ряду наиболее известных деятелей военного ведомства, и генералу Рэншэлу не хотелось бы видеть его скомпрометированным. Нужно будет, пожалуй, посоветовать министру поговорить с Хазардом и предостеречь его от подобных поступков…

А майор Райт выкладывал все новые и новые факты.

— И, знаете, что еще создало большую убедительность разоблачению русских, сэр? Опубликованный недавно доклад совещания экспертов по изучению методов обнаружения ядерных взрывов. В нем прямо так и сказано, что для определения ядерных взрывов, произведенных на больших высотах, могут быть использованы искусственные спутники. А ведь советские искусственные спутники, как вы сами знаете, сэр, чертовски у нас популярны. Им приписывается даже такое, чем они и не обладают вовсе… К тому же в докладе этих экспертов сказано, что именно в результате ядерного взрыва, произведенного в верхних слоях атмосферы, создается область повышенной ионизации, влияющая на распространение радиоволн. А если добавить к этому еще и специальный порошок…

— Ну, хорошо, майор, — прервал его генерал Рэншэл, — можете считать, что вы уже убедили меня. Вот только что мне не понятно: должны же были лица, осуществившие все это, предпринять какие-то меры предосторожности и постараться избежать радиоактивного заражения. Ведь именно это радиоактивное заражение не только способствует их разоблачению, но может грозить нам еще и большими неприятностями.

— Я полагаю, сэр, что их подвел метеорологический фактор, — спокойно ответил майор Райт.

— Какой же именно?

— Ветер, сэр. Неожиданно изменилось его направление. В общем, произошло, видимо, то же самое, что и во время испытания водородной бомбы в атолле Бикини. «Направление ветра, — писалось тогда в официальном сообщении, — к сожалению, не оправдало прогноза, и фронт радиоактивных осадков распространился к югу, так что на пути его оказались острова Ронгелап, Ронгерик и Утирик». А в результате этого неоправдавшегося метеорологического прогноза серьезно пострадало, как вам известно, население всех этих островов. На одном только острове Ронгелап заболело лучевой болезнью двести тридцать жителей. Кто знает, может быть, и мы не гарантированы от подобных неприятностей…

— А какими же мотивами руководствовался метеоролог Хинкли? — спросил Рэншэл. — За каким чертом понадобилось ему опубликовывать свой прогноз в такой обстановке?

— Он, оказывается, человек религиозный, вот и решил спасти если не все человечество, то хотя бы Грэнд-сити, — пояснил майор Райт. — По его данным, на наш город должен обрушиться сегодня чуть ли не тропический ливень. И если гипотеза русских верна, то в каждой капле этого ливня должна содержаться какая-то степень радиоактивности. Дождь, следовательно, будет радиоактивным.

…В два часа дня действительно пошел довольно сильный дождь. Он, правда, почти не задел Грэнд-сити и ушел дальше на северо-восток. Ученые, выехавшие в районы, омытые дождем, чувствительными счетчиками Гейгера обнаружили в этих местах некоторую радиоактивность почти всех предметов, попавших под дождь. Степень радиоактивности была, однако, очень неравномерна — от совершенно безвредных доз до нескольких рентген в час. А это уже могло вызвать заболевание лучевой болезнью. Опасные районы оказались, к счастью, малонаселенными. Их тотчас же оградили запретительными знаками специальные подразделения войсковой разведки.

Ходили также слухи, будто радиационная разведка обнаружила и более высокую степень радиоактивного заражения, но об этом было строжайше приказано молчать.

В газетах же на следующий день появилось сообщение, из которого следовало, что даже при самом тщательном обследовании местности, по которой прошел дождь, дозиметрическими приборами не было зарегистрировано ни одного рентгена радиации и что будто бы в связи с этим разоблачение русских сплошная пропаганда, как и утверждала еще накануне газета «Сирена».

Но никто, кажется, и на этот раз не поверил опровержению мистера Хэйта, ибо достоверность разоблачения русских так же, как и предсказания коммунистов, подтвердилась полным прекращением «космических» телепередач вскоре после утверждения Конгрессом бюджета на текущий год. На сей раз, правда, прошло это не так гладко, как прежде. Конгрессмены изрядно пошумели и, не стесняясь в выражениях, критиковали военное министерство. Мало того, размер ассигнований на военные нужды в результате этой критики, а еще более под давлением общественности, пришлось несколько урезать.

А по военному министерству тотчас же поползли слухи, что генералу Хазарду теперь несдобровать. Однако военный министр, возвратясь с заседания Конгресса, вызвал к себе своего помощника генерала Рэншэла и распорядился:

— Тут о генерале Хазарде ходят разные слухи, так я прошу самым решительным образом пресекать их и не назначать никакого расследования. Надеюсь, вы понимаете, генерал, что Хазард руководствовался в своих поступках лишь патриотическими побуждениями.

Заметив некоторое недоумение на лице Рэншэла, он добавил, слегка повышая голос:

— И потом не настолько же вы наивны, чтобы не догадываться, что не за собственный только страх и риск решился Хазард на этот патриотический поступок.

Помощник военного министра и сам давно уже сообразил все это, не понимал он только одного — достаточно ли серьезно представляют в военном министерстве всю сложность будущей атомной войны? Не только ведь атомные бомбы решат ее исход, но и самоотверженные, преданные родине солдаты. А разве граждане его страны, живущие в обстановке непрерывного психоза, смогут, став солдатами, успешно выдержать испытания атомной войны? Разве бросишь этих неврастеников в стремительную атаку через районы, подвергшиеся атомной бомбардировке? А без такой атаки любая атомная бомбардировка будет бесполезна. Следовательно, в будущей войне, как и во всех прошлых, главной силой по-прежнему останется храбрый, мужественный, верящий в правое дело солдат.

Все эти трезвые мысли генерала Рэншэла постепенно переключились, однако, на собственную персону, и он не без тревоги подумал, что может, пожалуй, иметь неприятности из-за своего недоброжелательного отношения к генералу Хазарду, ставшему теперь в глазах некоторых высокопоставленных лиц чуть ли не национальным героем.

«А что если поправить дело предложением наградить Хазарда?» — мелькнула вдруг счастливая мысль.

И, вздохнув еще тяжелее, Рэншэл принялся сочинять проект представления генерала Хазарда к правительственной награде.

А в это время Керри Демпси сидела в кабинете Чарльза Каннинга и сокрушенно говорила:

— Ах, какая досада, мистер Каннинг, опередила нас «Сирена»… Как же это так получилось, мистер Каннинг? Вот уж буквально — загреб Хэйт жар чужими руками!

— Вы так думаете? — хитро прищурился Чарльз Каннинг.

— А что теперь думать, — безнадежно махнула рукой Керри. — Факт налицо — Хэйт ведь напечатал разоблачение русских раньше нас.

— И вы думаете, это его заслуга?

— А чья же?

— Мне почему-то казалось, что наша.

— Наша?..

— Ну да. Разве Хэйт стал бы печатать разоблачающий материал из советской газеты, если бы мы его к этому не вынудили?

— Вынудили?..

— Вне всяких сомнений. Он ведь страшно любит быть во всем первым. А тут вдруг мы начинаем публиковать материалы, проливающие свет на тайну «космических» телепередач. Каково ему было видеть это? Мог ли он не опасаться, что мы не сегодня-завтра вообще рассекретим всю эту «космическую» аферу? Вот и поспешил.

— И вы ему это позволили? — все еще ничего не понимала Керри. — Могли ведь и мы эту статью опубликовать.

— Могли, — согласился Каннинг, — да поостереглись. Не очень-то безопасно перепечатывать статьи из советских военных газет. Нас бы сразу обвинили за это в подрывной деятельности. А о Хэйте никто этого и не подумает. Он для наших правителей свой брат-капиталист. Но не считайте, что мы тут что-нибудь проиграли! Напротив, для пользы дела выгоднее даже, что разоблачение мистификации генерала Хазарда было опубликовано тиражом такой газеты, как «Сирена».

— О, теперь я вижу, какой вы хитрый! — воскликнула Керри, готовая по-детски захлопать в ладоши от восхищения.

— Не будь я таким хитрым, — усмехнулся Каннинг, самодовольно поглаживая свою гладко выбритую голову, — нашу маленькую газетку давно бы съели такие шакалы, как бывший ваш босс мистер Хэйт.

— А как же все-таки вам удалось подсунуть ему советскую газету с этой разоблачительной статьей? — все еще не могла прийти в себя Керри. — Разве сами они не выписывают советских газет?

— Выписывать выписывают, да не так читают, как нужно. Вот я их и надоумил. Пришлось подсказать кое-что личному секретарю мистера Хэйта. А уж дальше все пошло своим естественным путем. Ну так что, мисс Керри, по-прежнему вы настаиваете, будто мистер Хэйт загреб жар нашими руками?

— Что вы, мистер Каннинг! — оживленно отозвалась Керри. — Совсем наоборот!

— Все вам теперь ясно?

— Все, кроме одного: кто же практически осуществил «космическую» авантюру? Не сам же генерал Хазард?

— Ну, это было ему ни к чему! — усмехнулся наивности Керри Каннинг. — В его распоряжении был ведь весь технический корпус нашей армии.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Фантаст ближнего прицела

Сегодня это имя довольно прочно забыто. Зато в 1950-1970-е годы военно-приключенческие и научно-фантастические книги Николая Томана (1911–1974) выходили огромными тиражами, его повести и рассказы публиковались в центральных журналах, включались в сборники и альманахи (прежде всего, в альманахе «Мир приключений», членом редколлегии которого он был). Да и в 80-е, в условиях жуткого дефицита на фантастику, сочинения Томана не залеживались в библиотеках.

Николай Владимирович Анисимов (такова настоящая фамилия писателя) родился в 1911 году в Орле в семье ремесленника. Рано осиротел и его взяла на воспитание семья латышского коммуниста Томана, фамилию которого Николай Владимирович впоследствии и взял. Окончив Орловское железнодорожное училище, работал техником и инженером в депо. Уже в 1929 году появились и первые литературные публикации. Затем была служба в рядах Красной Армии и работа литсотрудником газеты «Гудок», а параллельно с этим — заочное обучение в Литературном институте им. А. М. Горького. В 1939 году пришлось вернуться в армию — в качестве командира саперного взвода участвовал в освобождении Западной Белоруссии и в советско-финской войне. А потом началась Вторая мировая война и о литературе снова пришлось забыть. Николай Томан прошел всю войну, участвовал во многих крупных сражениях — Сталинград, битва на Курской дуге, освобождение Прибалтики… В послевоенное время Томан полностью посвятил себя литературному труду.

Первые фантастические рассказы писателя — «Ветер» и «Дождь» — появились в печати в 1938 году, но они прошли незамеченными. Зато опубликованные в 1939 году в журнале «Вокруг света» рассказ «Мимикрин доктора Ильичева», посвященный созданию препарата невидимости, и повесть «Чудесный гибрид» обратили внимание читателей на молодого фантаста. Объективно говоря, «Мимикрин» так и остался едва ли не самым удачным опытом Томана в НФ. После войны Николай Томан получил широкую известность не столько НФ-произведениями, сколько многочисленными повестями о военных и военно-шпионских приключениях, таких как «Что происходит в тишине» (1950), «Загадка чертежей инженера Гурова» (1958), «Именем закона» (1962), «В погоне за Призраком» (1967) и др. Эти книги в свое время были весьма популярны.

Что же касается фантастики, то тут Николай Томан до самой смерти оставался одним из самых рьяных апологетов концепции т. н. «ближнего прицела». Большинство его повестей и рассказов 1950-х представляли собой шпионские НФ-памфлеты, обличающие «злобных капиталистов», пытающихся разрушить мир. Таковы повести и рассказы «Просчет мистера Бер-гоффа» (1950), «Секрет «Королевского тигра»» (1952), «Накануне катастрофы» (1957), «Пленники «Большого Джо»» (1958), «Made in…» (1962). В этом же русле написана и небольшая повесть «История одной сенсации», впервые опубликованная в журнале «Знание-сила» в 1956 году. Литературно слабые, эти повести, благодаря шпионско-приключенческой начинке, читались не без интереса.

В 1960-е годы Н. Томан опубликовал несколько довольно вялых повестей в духе фантастики на грани возможного, в основе которой — научно-технические изобретения, которые могут свершиться уже сегодня-завтра: «Девушка с планеты Эффа» (1960), «Говорит Космос!» (1961), «В созвездии трапеции» (1963; книга — 1964), «Неизвестная земля» (1966).

Почти все НФ-творчество Николая Томана объединено в сборники «История одной сенсации» (1960), «Говорит Космос!» (1961), «Неизвестная земля» (1966), «В созвездии трапеции» (1970).

Евгений ХАРИТОНОВ

Андрей Щербак-ЖуковПрямой репортаж о конце света(теле-видение)

С благодарностью Алексею Сутормину, подсказавшему идею

Случилось это уже несколько лет назад. Как раз в канун Нового — 2001-го — года. И соответственно нового — XXI-го — века. Виноват, видимо, был мой телевизор. Потому что, кого бы я потом ни спрашивал, никто, кроме меня, ничего особенного не видел. Да, определенно, виноват мой телевизор…

Шла обычная предновогодняя телепрограмма. Показали народный фильм «С легким паром», начался какой-то концерт. Популярные исполнители сменяли друг друга. Рослый кудлатый певец пучил глаза.

И вдруг что-то щелкнуло, и на половине песни картинка сменилась.

И пошли по экрану пёстрые титры; там были такие же зелёные ёлки, снег и серпантин — только все было каким-то чужим, нездешним.

И прошел блок рекламы. Но ни один из товарных знаков не был знаком.

И были на экране звёзды и планеты, спутники и звездолёты, чертежи и модели.

И снова под бодрую музыку прошли пёстрые титры — теперь на фоне гравюры Дюрера «Всадники Апокалипсиса». А за кадром прогремел трубный глас.

И появилась на экране телевизионная студия, на заднике которой была крупная надпись «До конца света…», украшенная гирляндами и фонариками. И было это названием телепередачи.

В левом нижнем углу стояла небольшая искусственная ёлочка, а рядом микрофон и несколько телефонов. И подошел к столу ведущий программы — благодушный молодой человек во фраке и галстуке-бабочке. И зажглись живыми картинами за его спиной несколько мониторов…

По всему было видно, что это прямой эфир. Только вот откуда?

— Здравствуйте, дорогие зрители, я приветствую вас, дети мои, — сказал ведущий голосом бывалого проповедника. — Мы начинаем последнюю передачу цикла. Она адресована самым верным и преданным детям нашего единого Господа. Тем, кто не испытывает страха перед грядущим днём, потому что уверен в своём неизбежном спасении. Это не только самые истовые и последовательные верующие в силу Господню и неизбежность Его скорейшего торжества, но ещё и прозорливцы, у которых хватило силы разума, чтобы найти средство спастись в грядущей геенне огненной… За всю историю человечества так часто предрекался конец света, что пророков давно перестали слушать…

На одном из мониторов прошли чередой репродукции с иллюстраций Дюрера к Откровению Иоанна. А ведущий продолжил бодрым голосом:

— А между тем, уже полвека назад Руфь Монтгомери вослед древним пророчествам предсказала его наступление именно сейчас — в канун нового, две тысячи первого года, ровно через два тысячелетия после прихода в этот мир Иисуса Христа, сына Божьего…

На другом мониторе появился портрет женщины с безумными глазами. Он сменился страницей из книги с неразборчивым английским текстом и несколькими строками, подчёркнутыми красным фломастером. Если попробовать вглядеться, то можно было разобрать лишь только некоторые слова: «Апокалипсис», «Бог», «Дьявол», «Спасение»… Но вглядываться было некогда, потому что ведущий, не замолкая ни на минуту, вещал дальше:

— Но мало кто услышал глас этой великой женщины с библейским именем. Маловеры, забывшие о Боге, просто смеялись над нею. А ведь давно известно: в том и сила Дьявола, что он давно убедил людей, будто его нет. Однако и представители традиционных религиозных конфессий не сразу смогли распознать его страшные козни. Они оказались слишком консервативны — желали узреть хвост и копыта, учуять запах серы. Они надеялись, что одни молитвы да святые иконы спасут их в последней битве… Но не к пассивному трепету призывал Господь Бог людей, а к деятельной вере…

И только Церковь Спасения смогла совместить воедино науку и религию, веру в Бога с верой в силу собственного разума. Только наши патриархи смогли распознать страшный след Дьявола в ужасных экологических катастрофах, отвратительными язвами покрывших всю Землю, в атоме, выпущенном безумцами на свободу, словно мифический подземный змей, в СПИД-е, названном чумой XX века… И это ещё не всё! Будет хуже, говорили наши отцы, понявшие, что вот это и есть обетованный древними Апокалипсис. Это начало его, а пик его будет в канун нового века!

Однако Бог не мог бросить своих детей на произвол врага своего и, как в своё время он надоумил Ноя построить Ковчег, так и на этот раз он подсказал нам пути спасения…

Идея, как всё Божественное, была проста — создать Космический Ковчег! На специальном корабле собрать всех самых достойных людей всех стран мира и запустить на орбиту Земли, чтобы они там переждали страшные времена и вернулись на обновлённую планету после окончательной победы Сил Добра над Силами Зла… Удивительно, но, такой разумный и теперь уже кажущийся таким естественным, проект не нашёл моментального признания. Мы склонны видеть и в этом происки Тёмных Сил!

Вокруг этой божественной идеи и сплотилась группа энтузиастов, назвавшаяся Церковью Спасения. Убеждённые в своей правоте и осенённые Божественной волей, они немедленно начали сбор денежных средств на разработку и реализацию этого не просто Проекта Века — а воистину Проекта Всех Времён и Народов! Средства шли от частных лиц и от организаций, от людей разных национальностей и вероисповеданий… Поначалу их едва хватало на теоретическую разработку, создание чертежей и моделей Ковчега. Работа велась упорно и кропотливо, год за годом…

На экранах мониторов прошли чередой чертежи и фанерные модели космических кораблей. А ведущий продолжил:

— С приближением конца века, как и было предсказано, количество ужасных катастроф в мире резко увеличивалось, и всё более явным становился их неслучайный характер. Люди почувствовали приближение Главной Битвы и уверовали в возможность спасения в ней. И все обращали свои взоры к Церкви Спасения, вскоре она стала самым массовым движением в мире. Теперь недостатка в средствах не было, пожертвования регулярно шли со всех сторон. Ища спасения в Последней Битве, люди не скупились.

Вместе с тем стало ясно, что одним Ковчегом ограничиться не возможно, и было заложено двенадцать космических кораблей небывалых размеров. Постройка шла с небывалой скоростью. И всё равно было понятно, что сколько бы их ни было, они не способны спасти всех… Однако цель и не ставилась таким образом — спасать нужно не всех, а только достойнейших, только лучших из лучших!

В марте 1999 года Папа Римский специальной буллой объявил участие в постройке Ковчегов первостепенным делом всех истинных католиков, чем тут же обеспечил себе и своим приближённым места на корабле. В апреле того же года в поддержку проекта выступил Иерусалимский Раввинат, в сентябре его благословил Патриарх Всея Руси, а ещё через полгода он был признан и Верховным Имамом исламского мира. Лишь неразумные буддисты остались в стороне от Великого Проекта — ну, да Бог им, нехристям, судья…

Заручившись столь серьёзной поддержкой, Церковь Спасения стала той силой, что впервые смогла реализовать давнюю мечту экуменистов и слить воедино все мировые религии… Сплотить все народы против Врага Рода Человеческого!

И вот сейчас — в канун третьего тысячелетия — мы можем смело и радостно заявить, что Великий Проект полностью завершён! Все двенадцать Ковчегов построены и подготовлены к запуску в космос. Шесть из них стоят на Байконуре, шесть — на мысе Канаверал. Они готовы принять на борт всех, кто оказался достаточно прозорлив, чтобы заранее побеспокоиться о местах на их борту, всех, сумевших доказать своё право на эти места!

В нашем цикле передач мы уже рассказывали вам о тех, кто стоял у самых истоков Великого Проекта, кто работал над ним и кто финансировал его, особенно в первые, самые трудные годы. Они первые получили места на Ковчегах. Все места распространялись в открытую, без тайн и интриг. В наших передачах вы уже слышали имена всех видных мировых политиков и деятелей культуры, уже внесенных в заветный список. А так же мы упоминали и популистов, решивших остаться на Земле, мотивируя это извращёнными представлениями о справедливости. Эти упрямцы, подобные Фоме Неверующему, непременно будут наказаны за своё упрямство…

Сегодня мы подводим последние итоги. Мы делаем это радостно и торжественно… Прямо сейчас, в самый канун Нового Тысячелетия, происходит последняя и окончательная подготовка списков Достойных Спасения, и мы будем всё время держать вас в курсе самой горячей информации… Наши специальные корреспонденты сейчас рассыпаны по всему миру, они готовят для вас самые интересные репортажи непосредственно с мест событий…

Ведущий вставил в ухо маленький наушник, послушал секунду и снова обратился к телезрителям:

— Вот сейчас у нас на связи наш специальный корреспондент в Нью-Йорке. Он находится в зале главной биржи… Алло, мы слушаем вас…

На одном из мониторов появился бодрый молодой мужчина с микрофоном, и было видно, как за его спиной в панике снуют люди, и были слышны их беспокойные голоса.

— Как вы все уже знаете, — сказал он, — на главной нью-йоркской бирже идут необычные торги, самые главные торги в истории этой биржи… Да что я говорю — в истории всех бирж мира… Люди победившие в них, обретут Спасение. Нет смысла лишний раз повторять, что любая плата тут не покажется чрезмерно высокой…

— Ну и как, — спросил ведущий, — уже известны имена хотя бы нескольких счастливцев?

— Несколько победителей этого аукциона уже определились, — ответил корреспондент с экрана монитора. — Но дело в том, что торги ведутся анонимно и до завершения аукциона все псевдонимы хранятся в строжайшем секрете, поэтому имена мы узнаем в самом конце… Я тогда снова выйду на связь и сообщу вам…

— Понятно и вполне резонно, — сказал ведущий, — ни к чему возбуждать нездоровый интерес… Пожелаем все достойным победы и Спасения и расстанемся до следующего выхода на связь… А между тем у нас на связи Гонконг. Там тоже кипят страсти, но тут всё в открытую, всё как есть… Алло, мы слушаем вас…

И на другом мониторе появился другой корреспондент. И за его спиной был виден ринг и амфитеатр рядов, до предела заполненных возбуждённой публикой.

— Мы находимся в Гонконге, — сказал новый корреспондент, — Здесь проходит главное спортивное соревнование века! Это великий матч по боям без правил, посвящённый Концу Света. Пресса, бойкая на красивые определения, уже окрестила это событие Битвой Титанов. И действительно, словно витязи древности, здесь сходятся в последней схватке самые могучие люди Земли, лучшие бойцы со всех стран мира. Абсолютного победителя ждёт место на одном из Ковчегов, а стало быть, и Спасение!

— И как происходят эти бои? — спросил его ведущий.

— Бои ведутся по парам, — ответил корреспондент, — до выхода из строя одного из бойцов. После этого из победителей формируются новые пары…

— Что значит «выход из строя»? — невинным голосом уточнил ведущий.

— Ну… это происходит либо если боец сам добровольно сдаётся и признаёт победу противника, либо если он получает значительные увечья, после которых более не способен продолжать бой… либо если боец погибает.

— И что, много смертельных исходов? — снова спросил ведущий.

— Статистики тут не ведётся… — с улыбкой произнёс корреспондент. — Но многие бойцы, даже будучи серьёзно ранеными, предпочитают биться до последнего. Нельзя их лишить этого права. И условиям боёв это так же не противоречит.

— Скажите, а много желающих посмотреть на это зрелище со стороны?

— Да, конечно… Трибуны буквально ломятся от зрителей. Многие приехали специально с других концов света. Хотя станции спутникового телевидения транслируют бои напрямую по всему миру. Тут, вообще, всё поставлено на широкую ногу…

Последние слова корреспондента потонули в едином вопле толпы болельщиков, экран померк, а ведущий снова обратился к зрителям:

— А теперь мы услышим сообщение о другом состязании. Пусть менее зрелищном, но несомненно не менее напряжённом. Оксфорд, мы вас слушаем…

И на мониторе появился ещё один корреспондент.

— Да, я веду свой репортаж из Оксфорда, — сказал он, — из университета, славного на весь мир своими древними учёными традициями. Сейчас здесь проходит не сравнимая ни с чем и не имеющая аналогов викторина. Здесь состязаются интеллектуалы и эрудиты со всех стран, из всех областей науки и техники. Они стремятся своим интеллектом заслужить место на Ковчеге.

— Расскажите по подробней, как проходит это состязание, — заинтересованно спросил ведущий.

— Все игроки разделена на пары, — охотно пояснил корреспондент, — потом из тех, кто выиграл, составляются новые пары…

— Любопытно, — ведущий был как бы озадачен, — здесь те же правила, что и у гладиаторских боёв в Гонконге… Как я понимаю, вожделенное место на Ковчеге получает тот, кто победит в самом последнем раунде?

— Да, именно так, — кивнул корреспондент. — И накал страстей здесь тоже о-го-го!.. Я думаю, что это свидетельствует, что здешние состязания ничем не менее значимы!

— Да, пожалуй… — задумчиво произнёс ведущий перед тем, как обратить свой взор к другому монитору, на котором уже появился ещё один корреспондент. — А сейчас у нас на связи Рим. Алло!

— В Италии сейчас неспокойно, — начал свой репортаж новый корреспондент. — Вчера спецслужбам Церкви Спасения стало известно о том, что знаменитая сицилийская мафия строит планы, как бы взять под контроль посадку на Ковчеги. Сегодня утром была проведена быстрая и блестяще спланированная боевая акция, в результате которой знаменитая Коза Ностра была практически полностью уничтожена!

— Что вы говорите! — неподдельно удивился ведущий.

— Именно так, — подтвердил корреспондент. — Войска Церкви Спасения арестовали и расстреляли всех итальянских преступных авторитетов. Ни одному не удалось скрыться. Сейчас решается судьба бандитов рангом поменьше…

— Удивительная, показательная информация! — воссиял ведущий. — Церковь Спасения твёрдо стоит на страже права на Спасение, и никто не сможет встать на её пути! Как сейчас обстановка в Риме?

— Обстановка неспокойная. Как я уже сказал, продолжаются аресты тех, кто был причастен к преступным организациям… Идёт сопротивление… Практически, на улицах городов идёт настоящая война… Звучат взрывы, перестрелки…

И словно в подтверждение его слов где-то неподалёку ухнул взрыв, и прямо за спиной корреспондента рухнуло здание. Ведущий поспешил переключить мониторы.

— Спасибо за репортаж, успехов в благородном деле и до свидания на Ковчеге, — сказал он. — А сейчас у нас на проводе Москва. Интересно, как обстоит дело с мафией в России…

И на мониторе появилось чуть заснеженное крыльцо загородного домика, а на крыльце сидел ещё один корреспондент — в дорогом чёрном пальто.

— Нет, я не буду вам рассказывать о русской мафии — сказал он, выпустив изо рта клуб белого пара, — у меня намного более интересный материал. Я нахожусь в пригороде Москвы, в посёлке Переделкино, на даче знаменитого писателя, последнего лауреата Нобелевской премии в области литературы Алексея Сысоевича Спицына. Как известно Алексей Сысоевич как видный деятель культуры был приглашён на Ковчег…

— Да, у нас была целая передача, посвящённая писателям, и об Алексее Сысоевиче мы, конечно же, рассказывали… — сказал ведущий, обращаясь ни то к зрителям, ни то к корреспонденту.

— Так вот, — продолжил последний, — Алексей Сысоевич отказался от того, что заслужено им по праву, и решил остаться на Земле.

— Да? — удивился ведущий. — Это странно, расскажите поподробнее.

Камера отъехала, и был виден сам писатель — небритый дядька в чёрной вязаной шапочке и диковатом кожаном тулупчике, накинутом поверх свитера грубой вязки так, словно он вышел на крылечко покурить или просто подышать свежим воздухом.

— Алексей Сысоевич, расскажите, почему вы решили остаться на Земле, — спросил его корреспондент.

— Я решил остаться на Земле, — смачно затянувшись скромной «беломориной», не спеша, с чувством собственного достоинства сказал писатель, — чтобы написать роман. Это будет самый главный мой роман. Роман про Апокалипсис…

Писатель выпустил дым, а корреспондент пояснил зрителям:

— Да, Алексей Сысоевич остаётся на Земле, что бы увидеть Апокалипсис собственными глазами и написать об этом роман. Это будет самый великий роман всех времён и народов! Алексей Сысоевич приносит себя в жертву великой литературе!

— Но кто прочтёт этот роман? — обеспокоено спросил ведущий.

— Домашний компьютер Алексея Сысоевича будет соединён космической радиосвязью с компьютером на борту Ковчега, — бойко пояснил корреспондент. — Туда моментально будет поступать каждое слово, написанное Алексеем Сысоевичем, вплоть до самого последнего.

Похоже, ведущий был искренне потрясён этим известием.

— Алексей Сысоевич, вы великий человек! — восторженно сказал он. — Вы настоящий мученик Нового Апокалипсиса. Я думаю, что ваш подвиг никогда не забудут потомки! До свидания!

— До свидания, — сказал писатель и отщелкнул куда-то в сторону окурок. — Я буду стараться!

Он блеснул полной грусти и доброты улыбкой мученика и помахал на прощанье рукой. А едва не прослезившийся ведущий тем временем, разгоняя прочь невесёлые мысли, продолжил передачу дальше:

— Мы снова слушаем репортажи наших корреспондентов…

И вдруг у него на столе раздался телефонный звонок. Ведущий снял трубку.

— Да, конечно, я понял… — сказал он в трубку и тут же вновь обернулся к зрителям. — Мы вынуждены отказаться от показа скандального материала из Парижа, где греховодники одержимые дьяволом предаются оргиям прямо на Елисейских полях, а так же от серии коротких репортажей о массовых самоубийствах, произошедших практически во всех городах мира… Сейчас этим уже никого не удивить… А у нас удивительный материал! У нас на проводе мыс Канаверал! Алло…

На мониторе появилась нерезкая картинка.

— Вы слышите меня? — беспокойно спросил новый корреспондент, пока резкость не установится.

— Да-да, слышим! — ответил ведущий.

— Прямо сейчас, — продолжил корреспондент, — здесь произошло беспрецедентное событие! Довольно многочисленный отряд неизвестный злоумышленников совершил попытку захвата Ковчегов. Отряд был хорошо вооружён и действовал весьма слаженно, однако войска Церкви Спасения дали ему решительный отпор. Ковчеги остались неприкосновенными.

— Иначе и быть на могло, — отозвался ведущий и добавил уже для телезрителей. — Это событие лишний раз доказывает мощь Церкви Спасения и её решимость стоять на страже права на Спасение…

Однако его бодрую речь прервал новый телефонный звонок. Ведущий опять снял трубку.

— Да, что вы говорите… Вы в своём уме… — удивлённо проговорил он в трубку. — Вы уверены, что это нужно давать сразу в прямой эфир? Вы уверены, что всё будет нормально? Ну, ладно…

Ведущий поправил галстук и вновь обратился к телезрителям:

— Ещё один горячий репортаж. На этот раз с Байконура…

На экране монитора появилось взволнованное лицо ещё одного корреспондента.

— У нас тревожные сообщения, — сказал он. — Группа террористов, назвавшаяся «Звёздными Ассасинами» захватила шесть Ковчегов, находящихся на Байконуре…

— Этого не может быть! — картинно вскрикнул потрясённый ведущий.

— Не стоит особенно беспокоиться, — успокоил его корреспондент, — войска Церкви Спасения настроены решительно, они уже окружили Ковчеги и готовятся идти на штурм. Ковчеги будут освобождены от злодеев…

И ту где-то за кадром грохнул взрыв, дрогнула картинка на мониторе.

— Что? Что случилось? — уже без игры выкрикнул ведущий.

— Я… Я сейчас разберусь, — нервным голосом сказал корреспондент и, оглянувшись по сторонам, исчез из кадра.

— Да… — сказал он с ужасом в голосе, вернувшись в кадр. — Не дожидаясь атаки войск Церкви Спасения, «Звёздные Ассасины»… взорвали

Ковчеги вместе с собой…

— Что? — снова закричал ведущий. — Я вас правильно понял, шесть Ковчегов взорвано? Они погибли? Да?

— Да… Это так… — подтвердил корреспондент. — Тут паника, беспорядки…

Корреспондент поник взором, не зная, что говорить дальше. Была пауза. Потом камера снова дрогнула, и экран погас.

Связь с Байконуром прервалась. Опытный ведущий, с трудом сдерживая волнение, продолжил передачу.

— Да… — сказал он несмело. — Дела принимают необычный оборот… Но я уверен, что Церковь Спасения сумеет взять их под контроль. Да, половина Ковчегов погибла… Это новое испытание… но я уверен, что Церковь Спасения его преодолеет с честью.

И снова зазвонил телефон. Ведущий чуть дрогнувшей рукой снял трубку.

— Что? Я не понял!.. — испугано крикнул он в трубку. — Этого не может быть…

На мониторе снова появился корреспондент, который уже рассказывал о том, что произошло на мысе Канаверал.

— У меня срочное сообщение!.. — сказал он дрожащим голосом. — На мысе Канаверал несчастье. Шесть Ковчегов взорваны. Ответственность за взрыв взяла на себя ранее неизвестная террористическая организация «Новые Мормоны». После первой попытки захвата Ковчеги надёжно охранялись, но террористы даже не пытались их захватить… Они их просто расстреляли из гранатомётов… Это ужасно, но ведь ещё сохранились шесть Ковчегов на Байконуре… Ведь так?

В его голосе прозвучали нотки надежды на то, что ещё не всё потеряно, но ведущий убил их, подведя итог.

— Нет, они тоже взорваны…

Ведущий откинулся назад и закрыл рукой глаза. Видно по всему, продолжать передачу больше уже не было смысла.

— Это всё… Это кара небесная… — сказал ведущий шёпотом.

В студии началась паника, один за другим погасли мониторы. Часть света тоже погасла. Едва видимый в полумраке, ведущий сорвал с себя галстук-бабочку и опустил голову на руки. Камера дрогнула и покосилась, это оператор покинул своё место. Он подошёл к ведущему и предложил ему выпить из плоской фляжки.

— Это кара небесная… — повторил ведущий и сделал большой глоток.

Оператор похлопал его по плечу, взял у него фляжку и тоже приложился. Он забыл, что его камера всё ещё работает, ему было просто не до неё…

В этот момент где-то за стенами телестудии, однако, совсем рядом прогремел взрыв. Полумрак разрезал сноп искр. Вновь прогремел взрыв.

Яркая вспышка на миг осветила студию… Что там происходит, понять было невозможно — свет в студии стремительно гас.

А потом что-то вновь затрещало, щелкнуло, и в углу экрана опять появился значок Первого канала, которого не было все это время.

Вернулся наш мир, наше телевидение. Новый президент поздравил всех с Новым Годом, пробили большие часы и раздался звон бокалов с шампанским. А потом снова начался концерт, и все тот же певец так же стал пучить глаза, только теперь к нему присоединилась мордатая певица. Праздник продолжался.

Неужели никто этого не видел? По всей видимости, только я!

ОБ АВТОРЕ:

Андрей Викторович Щербак-Жуков — московский прозаик, поэт, журналист, литературный и кинокритик. Родился в 1969 году. Детство и юность провел в Краснодаре, живет в Москве. Закончил киносценарный факультет ВГИК и аспирантуру; работал фотографом, обозревателем «Книжного обозрения». В настоящее время — обозреватель книжного приложения «Независимой газеты» «НГ Ex Libris».

В печати выступает с 1986 года. Автор фантастических рассказов, опубликованных в коллективных сборниках и периодической печати; некоторые из них объединены в авторский сборник «Сказки о странной любви» (М.,1993); статей о фантастическом кино (в 2003 году в соавторстве с Евгением Харитоновым выпустил энциклопедическую работу «На экране — чудо»), литературных рецензий. Лауреат писательского приза «Старт» (1993) — за лучшую дебютную книгу фантастической прозы, премий «Мини-Интерпресскон», «Фанкон-97», «Бронзовый Роскон».

Александр АбалихинТочка отсчета

Вокруг была темнота.

«Наверное, так умирают…», — подумал тот, в котором был он, и попытался вспомнить хоть что-нибудь. И не смог…

«Один, один, один, — стучало сердце в пустом пространстве. — Что же было раньше?»

Он почувствовал свою руку: «Надо же! У меня есть тело. Я просто спал, а теперь надо встать и отдернуть шторы».

Уже понимая, что он человек и лежит на чём-то мягком, встал и шагнул, ощупывая руками пространство. Стен рядом не было. Может, это не его дом? Тут к нему стали возвращаться воспоминания о событиях его жизни: неизлечимая болезнь, с которой он боролся последние пять лет, измучила его, и он нашел единственный выход — обратился в криогенную клинику. Он продал все свои вещи и квартиру. Эта процедура стоила недешево. По договору его должны были оживить только тогда, когда появится возможность лечить эту болезнь.

«Где-то здесь должна быть дверь!» — блуждая по мягкому покрытию, думал он, перебирая в памяти страницы прошлого. Его зовут Свен и ему сорок восемь лет. Клиника, куда он обратился, находилась в Стокгольме.

«Что же произошло, пока я спал? Сколько прошло лет?»

Свен долго мерил шагами помещение, но стен так и не нашел. Не было и света.

«Итак, есть пол и воздух, а что еще? Может быть, я все-таки умер? -

Свен сел на пол и потрогал лицо. — Глаза на месте, но не ослеп ли я?»

Свен устал, размышлять расхотелось. Он прилег на пол и лежал, пока не уснул…

Такого страшного сна Свен никогда раньше не видел. Перед ним возникали картины ужасных разрушений после Всемирной войны: руины городов, толпы голодных людей в лохмотьях. Увидел он и себя в клинике, глубоко под землей, в чистой морозильной камере. Его покрытое инеем бледное лицо казалось мёртвым.

Потом он смотрел на Землю со стороны. В нее летел огромный астероид. От страшного удара поднялись огромные волны, обрушившиеся на континенты. Но и это было еще не все!

Солнце быстро расширялось, потом произошел взрыв. Вселенная на глазах начала сжиматься. Гигантские спирали галактик скручивались змейками и исчезали в пространстве. Все завершилось. Воцарилась Темнота и Тишина.

— Ты видел все, — голос шел отовсюду. — Нынешнее состояние Вселенной — Хаос.

— А я?! — испуганно спросил человек.

— Ты — мыслеформа прошлого, — ответил голос.

«А как же пот на моем лбу? А мое стучащее сердце? А мое тело и мой испуг?!» — подумал Свен и на секунду очнулся, а потом снова погрузился не то в сон, не то в болезненную явь.

Голос продолжал звучать в его голове:

— Ты — избранный. Мир должен начать развитие с нуля, с новой точки отсчета. Ты был любознателен и способен глубоко анализировать действительность. Твой мозг долго отдыхал, когда ты был заморожен и спал, а главное — ты ушел спокойно. Тебе и другим избранным надо понять Мир. Вы, люди, были несовершенны, агрессивны, злы и завистливы. Вы перессорились из-за формы обращения к Высшей Сущности. Вы создали культ богатства и презирали бедность. Вы нарушили Закон Мира.

— Зачем надо было уничтожать все? — спросил Свен. — Ведь было и добро?

— Ничего не исчезло. Все свернуто в исходное состояние. Таких, как ты, много. Вы составите основу Новой Жизни.

— Что такое — жизнь?

— Жизнь — это процесс понимания сущности мироздания, познание Вселенной самой себя.

— Сейчас ничего нет?

— Не может быть — «ничего». Даже сейчас всё есть. Например, ты.

— Но я не настоящий человек.

— Ты ощущаешь себя, а это главное.

— Я вечен?

— Вечны твои мысли. Но они принадлежат не только тебе, а всей Вселенной. Память твоя тоже вечна, но ты не перегружен воспоминаниями.

— Зачем я нужен?

— Для Жизни и для создания Новой Вселенной.

— Это не в моих силах.

— Силы не нужны. Нужны твои Мысли и твое умение представить новый мир. В нем не должно быть только тех, кто погубил его.

— То есть и меня тоже?

— Ты станешь иным. Но сначала будет Великая Мысль.

Свен вздрогнул и снова очнулся. Перед ним в темноте что-то засветилось. Переливающийся шар рассыпался на миллиарды искр. Потом искры слились в яркий поток, который стал извиваться, скручиваясь в спирали, туманные образования, шаровидные скопления. Он пригляделся. Одна искорка увеличивалась. Вокруг нее вращались маленькие шарики. Третий шарик что-то напомнил ему.

«Совсем как Земля. Только очертания континентов иные», — подумал Свен.

Он быстро приближался к этому шарику. Что-то вспыхнуло, и он провалился в бездну. Мимо летели триллионы лет…

Свен лежал на сырой почве. Он встал на четвереньки. Что-то было не так — слишком уверенно он стоял на земле. Свен осмотрелся. Вокруг росли удивительные растения. Высоко над его головой раскачивались громадные фиолетовые и золотистые цветы.

«Какие высокие трава и цветы!» — подумал Свен и задохнулся от нахлынувших на него ароматов. Он зажмурился, взглянув на солнце. Оно висело низко над горизонтом и имело сиреневый цвет. Хотя солнце только всходило, свет вокруг был очень ярким. Свен посмотрел на свои ноги. Они были уродливы, и их было шесть!

Изумившись, Свен подошел к громадной росинке, которая висела на кончике склонившегося к земле огромного листа одуванчика. Он заглянул в нее. В росинке показалась морда страшного животного. На Свена смотрел черный муравей. Он начинал что-то понимать. В голове промелькнула неизвестно откуда возникшая мысль:

«Муравьи перемещаются по территории, прилегающей к их муравейнику».

«Интересно, а это чья территория?» — успел подумать Свен.

Он не видел, как к нему сзади подкрадывается огромный рыжий муравей в набедренной повязке с громадной веткой, к которой был примотан тяжелый камень.

Янчо Чолоков

ОБ АВТОРЕ:

Александр Юрьевич Абалихин родился 10 ноября 1960 года в Москве. В 1981 году окончил Московский авиационный технологический институт им. К. Э. Циолковского по специальности — инженер-металлург. Работает в научно-производственном объединении. С 2005 года пишет в жанре фантастики. Публиковался в журналах «Знание — Сила», «Наука и религия», «Техника — молодёжи», «За семью печатями», «Юный техник», «Жеглов — Шарапов и К?», газете «Мир Зазеркалья» и в других периодических изданиях. Регулярно публикуется в детских журналах «Миша» и «Колокольчик». Пишет стихи. Стихотворения печатались в журнале «Жеглов — Шарапов и К?».

Алексей ФедотовДа живи ты

— Эй, жрец. Давай быстрее. Жрать хочется. — Мэрф подбросил на ладони камень и лениво швырнул его в тощую, уныло бормочущую заклинания фигуру. — Или прикажешь мне делать твою работу?

Святоша оглянулся, посмотрел на упавший у самых ступней обломок гранита, передернул плечами, буркнул нечто нечленораздельное и снова устремил взгляд к небу. Мэрф потянулся за вторым камнем, краем глаза посматривая на сбившихся в кучку самок и резвящихся рядом детенышей — как бы опять не разбежались. Ищи потом: в лучшем случае прибьются к чужаку, в худшем — схарчат их так, что костей не сыщешь. Благо, сейчас, в самое сухое время года, большинство прайдов сбредается сюда — поближе к Большой реке — и выжирает все съедобное окрест на много дней пути.

Второй камень попал точно между худых лопаток жреца — тот лишь глухо пискнул, но рук не опустил. Мэрф потянулся за третьим камнем, но кинуть не успел — с неба беззвучно упала молния, а скалу ощутимо тряхнуло. В следующий миг Мэрф уже стоял рядом со жрецом, жадно вглядываясь в большую, затянутую тяжелым и вонючим дымом яму. Если опять этот неразумный вытащил бесполезные железки, то все — не жилец.

В яме кто-то громко чихнул и хрипло, с надрывом закашлялся. Мэрф удовлетворенно хмыкнул, опустился на колени, пошарил в дыму рукой и, нащупав что-то мягкое, потянул наружу.

Пришелец был худым и высоким, с короткими, аккуратно стрижеными волосами.

Несколько минут он с ожесточением тер красное, в потеках слез, лицо и судорожно чихал, не замечая никого вокруг.

Мэрф его не торопил.

⠀⠀ ⠀⠀

^{Из стенограммы доклада инициативной группы GreenPeace на совете безопасности Единой Европы:}

_{…Вынуждены констатировать факт глобальной экологической катастрофы. Потеря 48 процентов суши, истончение озонового слоя и возросшая геологическая активность привели к ряду серьезнейших техногенных катастроф и исчезновению с лица Земли 185 городов с общим населением 94 миллиона человек. Кроме того, вымирание 39 процентов видов животных, необратимые мутации среди культурных злаков, ежегодные пандемии, вызванные штаммами вируса Эрпина и сократившие поголовье скота и птицы на 70 процентов, — все это в ближайшее время способно привести к перебоям поставок продовольствия в города и, как следствие, голоду. Все вышеперечисленное ставит под угрозу дальнейшее выживание человечества как вида.}

_{При сложившихся обстоятельствах считаем целесообразным представить совету наши последние разработки в области генетики, санкционированные совместным решением совета ЕВА и Европейско-Азиатского Конклава Религий.}

Он хотел бы заставить жреца попробовать еще раз, но времени на вторую попытку просто не оставалось — до восхода всего два часа, и горе тому, кто не успеет укрыться. Даже его кожа, имей он глупость очутиться на поверхности после появления Солнца, имеет пределы прочности и долго не продержится, а нарастить новую здесь попросту не дадут — после первой же схватки пойдешь на пропитание более умному и осторожному. На святошу надежды мало — не боец. А о мягкотелых человеческих самках и говорить не приходится.

Мэрф подхватил изрядно потертую сумку, рыкнул на жреца, пнул сидящего на земле и все еще чихающего пришельца и зашагал в сторону пещеры. Самки засеменили следом, подгоняя недовольно верещащих детенышей. За спиной Мэрфа святоша от души приложил сапогом по спине замешкавшегося и недоуменно озиравшегося человека и тычками погнал его вперед.

⠀⠀ ⠀⠀

^{Из стенограммы доклада инициативной группы GreenPeace на совете безопасности Единой Европы:}

_{…Таким образом, вы можете наблюдать первых представителей Homo Superior. Результаты тестов демонстрируют весьма высокую устойчивость к наиболее опасным видам электромагнитного излучения, в том числе и ультрафиолету, нечувствительность к температурным перепадам и превосходную от Homo Sapiens нейроактивность головного мозга. Генетически модифицированное тело обладает увеличенной на 30 процентов мышечной массой, гипертрофированными легкими и, как следствие, усиленным скелетом. Другие органы также имеют ряд изменений, необходимых для повышения выживаемости. О них подробнее можете узнать в представленных вам копиях доклада.}

_{Теперь хотелось бы остановиться на вопросе возможности генетической совместимости Homo Superior и Homo Sapiens…}

Пещеру, которую он облюбовал вчера, занять никто не пытался. Мэрф осторожно обезвредил все еще активные ловушки и аккуратно сложил их в сумку, предварительно отсоединив батареи. Чуть позже надо будет выложить батареи на солнце — подзарядиться. Дождался, пока все войдут, достал и включил полог — голубая, мягко мерцающая в темноте пелена силового поля закрыла узкий проход, надежно защитив как от раскаленного воздуха, так и от незваных гостей (если, конечно, найдется безумец, рискнувший выйти днем на поверхность).

Последним он достал и включил небольшой светильник. Мэрфу, прекрасно видящему в темноте, свет без надобности, но человеческим самкам он нужен. Да и с пришельцем, что сейчас слепо шарит руками по гранитной плеши стены, не мешает поговорить.

^{Из стенограммы доклада инициативной группы GreenPeace на совете безопасности Единой Европы:}

_{Необходимо особо отметить факт проявления у ряда наблюдаемых особей слабо выраженных паранормальных способностей. По — видимому, это можно отнести к все еще неисследованным аспектам усиления мозговой активности и в потенциале может быть развито в…}

— Значит, тебя зовут Иваном и ты профессор кафедры физики твердых тел? — Мэрф тихо хмыкнул, ковыряя пальцем небольшую кучку вещей, извлеченных из карманов пришельца. Зажигалка, пачка сигарет, механические и остановившиеся после «тоннеля» часы, исписанная формулами записная книжка, золотое кольцо в бархатной коробочке — абсолютно бесполезный набор анахронизмов, однако более или менее указывающий на век, из которого их вытащили вместе с владельцем.

— Да. Все верно. — Человек потер переносицу. — А вы кто? И где я, черт возьми?

Из темного угла, облюбованного жрецом, вылетел камень и звонко шлепнул Ивана по закрывшей лицо руке.

— ТЫ! Не смей поминать тут имя нечистого всуе! — Шипящий, с обезображенным злобой лицом, святоша уже ковылял к ним, держа в руке еще один камень, поувесистей.

— Вернись на место! — рявкнул Мэрф. Жрец тут же сжался, ожидая оплеухи, затем развернулся и потрусил обратно, бормоча очередную молитву. — Тут я решаю, что можно, а что нет. Или хочешь вызвать меня на поединок и сделать место жреца вакантным?

Жрец сжался в своем углу и тихо заскулил, опустив глаза.

Мэрф еще на пару секунд задержал на нем тяжелый взгляд и только потом обернулся к человеку:

— А ты.

Напуганный реакцией святоши, Иван быстро закивал:

— Да-да. Простите меня. Я понимаю, что, видимо, оскорбил религиозные чувства вашего друга, и прошу прощения. Но постарайтесь понять и меня. Еще час назад я был у себя на кафедре. Сидел за письменным столом и вдруг оказался… оказался здесь. Согласитесь, есть от чего сойти с ума…

Мэрф молча смел его вещи в ладонь и высыпал в сумку, к приличной кучке таких же. Из другой сумки достал портативный, с ладонь, компьютер. Включил его, ткнул на экране в нужный раздел и протянул человеку.

— Раз такой любопытный — бери и читай.

^{Из стенограммы доклада инициативной группы Green Peace на совете безопасности Единой Европы:}

_{…Однако при всем вышеизложенном не может не настораживать высокая степень агрессии подопытных, проявляемая во всех возрастных категориях, как по отношению друг к другу, так и к группе наблюдателей. Кроме того, наблюдается отторжение практически всех моральных критериев одобренного конклавом Догмата. Несомненно, для формирования у исследуемых особей религиозной корректности, ситуация может быть улучшена при внедрении Школы миссионерства…}

— Как ты теперь понимаешь, человечество твоего времени мертво.

Мэрф закрыл глаза — желудок свело ощутимым спазмом. Но очень хотелось поговорить. Не с самками же разговаривать?

— Несмотря на активную пропаганду, далеко не каждая семья захотела иметь генетически измененного ребенка, предпочитая размножаться естественным способом. А потому популяция Homo Superior так и осталась небольшой.

Он открыл глаза и смерил взглядом потрясенного человека. Что ж, не в первый раз.

— Поначалу мы и вы существовали рядом и даже неплохо сотрудничали. Вот только коллапс не заставил себя ждать. Ваши ученые здорово просчитались, предполагая, что десять миллиардов людей, бесконтрольно наплодившихся на Земле, смогут остановить катастрофу. Этому стаду было абсолютно плевать на все предостережения. В результате, когда Великий потоп унес под воду большую часть суши, эпидемии и голод оставили от десяти миллиардов лишь десяток миллионов. Ну а вымереть большинству выживших помогли уже мы. Оставили, как видишь, лишь самок — от них вполне можно получать наше потомство. Естественным путем.

Мэрф снова закрыл глаза — чувство голода становилось непреодолимым. Побледневший Иван молчал, стиснув в руках компьютер.

— Хреново то, что начатое нашими с тобой общими предками разрушение биосферы уже не остановить. От суши остались лишь клочки. Озоновый слой практически исчез — днем ты не проживешь на поверхности и пяти минут. Из животных остались лишь те, что смогли уйти под землю. Леса исчезли полностью — баланс кислорода в атмосфере поддерживает загаженный океан. Да и то еле-еле.

В дальнем углу пещеры громко закричал кто-то из детенышей. Мэрф бросил туда взгляд, и начавшаяся было драка тут же утихла. Укушенный за руку хныкать не стал, но тут же бросился к матери за утешением. Мэрф, убедившись, что спокойствие восстановлено, продолжил:

— В результате мы не можем, да и не хотим воссоздавать то общество, что было в твое время. Хотя у нас есть города, мы отдаем своих детей в школы и развиваем насколько возможно науку. Но наши города могут прокормить ограниченное число особей — в основном женщин и детей. Остальные должны кочевать, и закон тут один — выживает сильнейший. Это, кстати, здорово упрощает проблему лишних ртов.

Мэрф почувствовал, что руки начали мелко подрагивать. Если срочно не поесть, станет совсем худо.

— Отравляющей мир промышленности у нас тоже нет, но многое можно вытащить из прошлого. Те способности, о которых ты прочел, мы неплохо развили и используем. Ты как ученый можешь возразить, что это невозможно. Что вмешательство во временную цепь привело бы к нарушению хода истории, но скажи — часто ли ты терял и не мог найти какую-нибудь вещь? Чего-то, что вот «только что лежало здесь»?

Иван кивнул, и Мэрф удовлетворенно хмыкнул.

— А люди часто пропадали?

Увидев понимание в глазах собеседника, добавил, кивнув на жреца:

— Вот его и благодари за то, что оказался здесь. Он тебя и вытащил. Тянулся за консервами, а добыл тебя.

Иван судорожно потер виски.

— Но как? Это же невозможно, такая безумная бездна времени! Несколько столетий! Невозможно!

— Все в руках божьих. — Мэрф пожал плечами, одностороннее общение стало раздражать.

«Именем его» — гулко разнеслось по пещере: самки и детеныши повзрослее складно вторили словам жреца.

Человек внезапно замер, отнял руки от головы, настороженно посмотрел на Мэрфа и прошептал:

— Консервы? Добыл меня? Мэрф открыл глаза, кивнул и тряхнул кистью, выпуская наружу все четыре когтя.

Упавший на твердый гранитный пол пещеры компьютер негромко звякнул и отключился.

^{Из стенограммы доклада инициативной группы GreenPeace на совете безопасности Единой Европы:}

_{…В завершение доклада хочется высказать общее мнение инициативной группы, что возвышающее изменение генома наших будущих поколений до Homo Superior перед лицом имеющей место катастрофы является на текущий момент единственной альтернативой всеобщей гибели человечества. Да живи оно вечно!}

_{Конец стенограммы.}

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Алексей Анатольевич Федотов родился в 1973 году в Саратове. Закончил физический факультет Саратовского государственного университета по специальности «химическая физика».

Автор более пятидесяти статей в области психологии, программирования и информационной безопасности.

Первое литературное выступление — фантастический рассказ «Бог по вызову», опубликованный в сборнике «Аэлита — новая волна: 2005» (2005). В том же 2005 году получил премию за лучший короткий рассказ под названием «Финальные строчки» на фестивале фантастики Аэлита.

В настоящий момент, заканчивает работу над романом «Что в желании тебе моем».

№ 2

Алексей ЕвтушенкоКурьер

— И сроку тебе на все про все — две недели, — говорит шеф, пристально глядя мне в глаза. — И ни часом больше.

— Одну минуту, — спрашиваю, — к чему такая спешка? Если мне не изменяет память, кто-то обещал мне отпуск. Как раз через две недели. Так, может, я лучше на обратном пути…

— Извини, — с фальшивым сожалением вздыхает шеф, — не получится. Как раз через две недели созреет важный груз на Лируллу. Так что, сам понимаешь.

— Можно подумать, — с не менее фальшивой обидой бормочу я, — что, кроме меня, у нас и курьеров не осталось?

— Таких, как ты, нет, — подслащивает пилюлю шеф. — Считай за поощрение. Ну, и премия из моего личного резерва тебе обломится, так уж и быть.

— Ясно, — говорю и одновременно делаю вид, что польщен по самую макушку. — Разрешите идти?

— Еще не все, — останавливает меня шеф и умолкает.

«Так, — думаю, — вот сейчас-то главная пакость и обнаружится».

Как в воду смотрел.

— Возьмешь с собой стажера, — отводит глаза в сторону шеф.

— Шутите? — спрашиваю, уже понимая, что шутками здесь и не пахнет.

— Я, конечно, могу приказать, — шеф опять глядит мне в глаза. — Но прошу. В виде исключения. Понимаешь, это ее последний шанс. За четыре месяца от нее двое отказались. Жуткий характер. Но она была лучшей на курсе, а подготовка курьера обходится слишком дорого, чтобы вот так просто забраковывать человека, уже защитившего диплом.

— Так, — констатирую. — Давайте я попробую угадать. Оба раза этой штучке давали в старшие курьеров-женщин. Но штучка оказалось слишком самостоятельной, да еще наверняка стервозной. То есть в стервозности превзошла даже наших курьерш. В это трудно поверить, но.

— Она сирота, — перебивает меня шеф. — Круглая.

— Я сейчас заплачу, — сообщаю.

— Деваться некуда, — шеф достает из ящика стола пачку сигарет и закуривает. Третий или четвертый раз на моей памяти. И я понимаю, что деваться ему и на самом деле некуда.

— Я знал ее родителей, — продолжает шеф. — В молодости мы были друзьями.

— Понятно, — теперь моя очередь отводить взгляд. — Нет проблем, шеф. Я ее возьму. Где она сейчас?

— Здесь, в городе. Явится с вещами туда, куда ты скажешь, и в назначенное время.

— Тогда, как обычно. Ровно в семнадцать часов в «Скороходе». Как я ее узнаю?

— Она тебя сама узнает. Да и ты не ошибешься. Невысокая, ладная. Волосы черные, глаза синие.

— Понял, — вздыхаю. — Это все?

— Все, — отвечает шеф с явным облегчением в голосе. — Можешь идти. И удачи тебе.

— Спасибо, — встаю со стула. — До свиданья.

Беру со стола объемистый пакет с документами и выхожу из кабинета.

⠀⠀ ⠀⠀

На самом деле шеф у меня хороший. Насколько может быть хорошим шеф вообще. Он деспот и самодур, но зато никогда не сдаст тебя вышестоящему начальству на растерзание. Если, конечно, будет знать, что курьер по объективным причинам не смог выполнить то, что от него требовалось. Да и по необъективным, в отдельных случаях, тоже. Опять же премиальных не жалеет, да и немаленькая наша курьерская зарплата всегда хоть чуть-чуть, но опережает инфляцию. В общем, грех жаловаться. Особенно, если любишь свою работу. А я люблю.

Это когда-то давным-давно работа курьера считалась мало престижной и соответственно оплачивалась. Теперь же… Да что я вам рассказываю, вы и сами наверняка знаете, что попасть нынче молодому человеку или девушке в КСЗ — Курьерскую службу Земли — очень и очень непросто. Для этого мало иметь отменное здоровье, хорошие рефлексы и IQ не ниже 140. Нужно еще выдержать экзамены в Курьерскую школу, где конкурс в двести человек на одно место считается обычным делом.

А затем — шесть лет тяжелой учебы и тренировок, защита диплома — до сих пор она снится мне иногда в кошмарных снах! — и обязательная стажерская практика. Которая заключается в том, что тебя приставляют к опытному курьеру в качестве мальчика (девочки) на побегушках. Предполагается, что опытный курьер должен обучать молодого всем тонкостям профессии, которым в школе научить просто невозможно. На собственном, так сказать, примере.

Кто служил в армии или полиции — поймет, что это такое. Да и кто не служил, но попадал со стороны в давно сработавшийся коллектив, тоже должен понять — молодых везде гоняют, на то они и молодые.

После стажерской практики — еще один экзамен, уже неофициальный. Так называемое первое самостоятельное задание. Неофициальный он потому, что его результаты ни в каких документах не фиксируются. Но все прекрасно знают, что от этих результатов напрямую зависит твоя будущая карьера и условия службы. Обитаемых планет в галактике много, но не все они имеют одинаковый статус. Одно дело ходить с дипломатической почтой и редкими подарками, скажем, на ту же Лируллу — родную планету одной из древнейших разумных рас в галактике, и совсем другое — обслуживать планеты-рудники или дальние колонии, на которых все развлечения — это дешевый виски местного производства да проститутки-андроиды, потому что настоящих туда работать и калачом не заманишь.

Так вот. Очень и очень редко, но бывает, что будущий курьер не проходит стажировку. И учился хорошо, и все тесты в порядке, и диплом защитил блестяще… А как до дела настоящего дошло — все. Не может. Какой-то, не замеченный вовремя преподавателями, наставниками да врачами психологический барьер мешает. Вывих подсознания. Непреодолимый.

Вот и получается в итоге самая настоящая человеческая драма, а то и трагедия.

Повторяю, случается подобное крайне редко. Но случается. А теперь и мне, кажется, с этим пришлось столкнуться вплотную. Если две опытных курьерши отказались… Действительно, я у девчонки — последний шанс. И деваться, самое главное, некуда — шеф действительно не приказывал, а просил.

⠀⠀ ⠀⠀

В 16 часов 20 минут, переделав кучу дел, я уже вхожу в «Скороход», здороваюсь с барменом Стасом и сажусь за свой привычный столик в углу.

Подходит Любочка, опирается левой рукой о столик, правой — в соблазнительно изогнутое бедро и наклоняется ко мне так, что я невольно утыкаюсь глазами в расстегнутый на две пуговицы ворот ее блузки. Точнее, в то, что за блузкой прячется. А еще точнее, только делает вид, что прячется.

— Привет, Люба, — улыбаюсь как можно жизнерадостней. — Давно тебя не видел. Отлично выглядишь.

— Да и ты, смотрю, неплохо, — усмехается она в ответ. — А что давно не видел, так сам виноват. Кто месяц назад обещал позвонить?

— Разве уже месяц? — бормочу. — Надо же, как время летит.

— Да черт с тобой, — успокаивает меня Люба и выпрямляется. — Все вы одинаковые. Только не удивляйся, когда в один прекрасный момент для тебя меня не окажется дома.

— Брось, не надо, я этого не переживу, — говорю серьезно и с почти неподдельной искренностью.

Карие глаза Любочки чуть теплеют. Кажется, подействовало. Вот и хорошо.

— Тебе ужин, — спрашивает она, — или только выпивку?

— Никакой выпивки, — отвечаю. — Увы. В двадцать ноль-ноль стартую. А вот заправиться не откажусь. Поэтому принеси-ка ты мне порцию солянки, бифштекс, как я люблю, салатик из огурчиков-помидорчиков, сок гранатовый свеже выжатый — большой стакан. Ну и кофе, разумеется. На финал.

— Хорошо, — кивнула Люба. — Сейчас все будет. Улетаешь, значит?

— Служба, — пожимаю плечами.

— А когда вернешься?

— Надеюсь, через две недели.

— Ну, спокойного неба тебе.

— Спасибо.

Любочка отходит, а я наливаю себе минералки, откидываюсь на стуле и оглядываю зал.

В это время суток он еще не забит до отказа, но понемногу уже наполняется. Однако что-то никого из знакомых я пока не вижу. Впрочем, и к лучшему, наверное.

Когда пришел черед кофе, стрелки моих часов вплотную приблизились к пятичасовой отметке.

«Интересно, опоздает или нет?» — думаю я и на первом же глотке поднимаю глаза и вижу, что она уже внутри кафе. Стоит рядом со стойкой и о чем-то говорит со Стасом. Наверное, спрашивает обо мне. Так и есть. Стас поворачивает голову в мою сторону, она смотрит туда же, и наши глаза встречаются. Мои серые с ее синими.

Даже в полумраке кафе и на таком расстоянии их синева кажется пронзительной. Особенно в сочетании с антрацитовым блеском ее волос.

Я поднимаю руку, обозначая свое местонахождение, она улыбается, благодарно кивает Стасу и легкой походкой направляется к моему столику.

— Здравствуйте, — говорит она чуть глуховатым, но приятным голосом. — Я ищу Сергея Григорьева. И бармен сказал мне, что это вы.

— Бармен вам не соврал, — отвечаю по возможности благосклонно. — Сергей Григорьев — это я. А вы.

— Ирина Родина, — представляется она. — Ваш стажер.

— Как, извини?

— Родина. Ударение на первом слоге. Такая у меня фамилия. А зовут Ирина. Вас что-то не устраивает?

— Нет, что ты. Все замечательно. Родина, значит. Ирина. Мой стажер. Очень хорошо. Приблизительно так мне тебя и описывали. Присаживайся, Ирина, в ногах правды нет. Ужин, кофе, сок?

— Спасибо, я не голодна. Но от кофе не окажусь.

Я делаю знак Любе, привлекая ее внимание, подымаю чашку с кофе и показываю один палец. Люба согласно наклоняет голову. Ирина чуть медлит, но все же садится, предварительно скидывая с плеча на пол дорожную сумку.

— Это твои вещи? — спрашиваю.

— Да.

— Документы с собой?

— Разумеется.

— Покажи.

Она расстегивает замок на куртке (хм, недурная грудь, однако!), лезет во внутренний карман и протягивает мне удостоверение личности и предписание.

Небрежно просматриваю и возвращаю.

— Все в порядке. Кстати, это ничего, что я к тебе на «ты»?

— Ничего. Вы старше и опытней — это естественно.

— Только не обижайся.

— Да я вовсе не обиделась. С чего вы взяли?

— Мне так показалось. Вообще, старайся как можно реже на меня обижаться. Даже если тебе покажется, что я достоин твоей обиды.

— Почему?

— Потому что это совершенно непродуктивно. Будет все равно по-моему, а ты на этом потеряешь массу нервных клеток.

— Это совет? — она чуть приподнимает вверх черные, изящно очерченные брови.

— Причем добрый, — уточняю. — Приказать в данном случае я, как ты понимаешь, не могу.

Она явно хочет что-то сказать в ответ, но тут Люба приносит кофе.

— Спасибо, Любочка, — я чуть касаюсь руки официантки. — И принеси счет, пожалуйста. Мы скоро уходим.

— Хорошо, — Люба бросает на моего стажера красноречивый взгляд, картинно изгибает левую бровь и удаляется, покачивая бедрами.

Пью кофе и смотрю ей вслед. Все-таки потрясающая задница у этой женщины. В двадцатом веке была такая американская киноактриса — Мэрилин Монро (я видел один классный фильм с ее участием). Так вот у нее, возможно, задница была лучше. Совсем чуть-чуть.

— Я вижу, вы тут всех знаете, — невинно замечает Ирина.

— Не всех, — я ставлю пустую чашку на блюдце. — Но многих. Это естественно. «Скороход» — наше кафе. Курьеров и пилотов грузовиков. Или ты не знала?

— Знала. Но бывала здесь редко.

— Понятно, — мне хочется немного ее успокоить. — Ничего, еще надоест.

— Спасибо, — Ирина смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую, что в последующие две недели мне и на самом деле придется нелегко.

⠀⠀ ⠀⠀

Административный контроль, таможенный контроль, бактериологический контроль… Хорошо еще, что все действия, как с нашей, так и с контролирующих сторон доведены до автоматизма, и ровно в восемнадцать часов и сорок минут робот-автокар лихо подруливает к моему кораблику типа «Гермес-8М» (бортовой номер К-15, неофициальное имя «Стриж») и тормозит напротив входного люка.

— Мы прибыли, — сообщает нам стандартно-жизнерадостный голос робота. — Не забывайте свои вещи в салоне и багажнике. Счастливого пути!

— И тебе того же, — бормочу я, откатываю в сторону дверцу, ступаю на керамлитовые плиты космодрома и делаю глубокий вдох.

Я люблю эти минуты. На взлетном поле всегда, даже в саму тихую погоду, есть ветерок. Летом он доносит сюда запах леса и окрестных лугов, зимой — морозного или влажного снега, осенью — умирающих листьев, весной — лопнувших почек и только что оттаявшей земли. Но в любое время года здесь пахнет также и ракетным горючим, смазкой, озоном, металлопластом и космической далью.

Именно далью, а не простором. Потому что слово «простор» для космоса, даже ближнего, не подходит. Слишком оно маленькое. А вот «даль» — то, что надо. Не смотря на всю его потрепанность и стертость от длительного употребления. Да, космической далью, если где и пахнет, то именно здесь — на взлетном поле космодрома. И те, кто хоть раз в эту самую даль залетал, поймет, о чем я говорю.

За двадцать минут до старта, мы полностью к нему готовы. Перед этим я успеваю ознакомить Ирину со “Стрижом”: показываю ее каюту — каморку метр семьдесят на два десять, где только и помещается стандартная койка, рабочий стол с терминалом бортового компьютера, стул-кресло и встроенный шкаф для одежды и личных вещей, санитарно-гигиенический блок, камбуз, рубку управления, свою каюту, трюм и двигательный отсек. Впрочем, все это чистая формальность — уж кто-кто, а человек, окончивший Курьерскую школу, знает устройство корабля «Гермес-8М», используемого КСЗ, досконально.

Ведет себя Ирина совершенно адекватно. В нужных местах молчит, в нужных — кивает или задает вопросы. Эдакий скромный, но вполне уверенный в себе стажер. Что ж, ладно. Работа наша только начинается, посмотрим, что будет дальше.

За пятнадцать минут до старта мы уже сидим в рубке управления и еще раз проверяем все системы корабля. Точнее, проверяю, разумеется, я, а Ирина лишь полностью дублирует мои действия. Так и положено по инструкции — стажер должен обрести необходимый практический навык, чтобы впоследствии мог работать самостоятельно.

И вот — старт. Земля проваливается вниз, и на обзорном экране перед нами распахивается чистое небо…

На орбите я перевожу гравигенератор в режим искусственного тяготения (не люблю невесомость, даже кратковременную) и жду, когда наступит время отрыва.

— Восемь минут, — констатирует Ирина.

— Да, — киваю. — Все штатно. Ждем.

⠀⠀ ⠀⠀

КСЗ — Курьерская служба Земли — была создана семьдесят два года назад. То есть на планете, насколько мне известно, еще живы двое-трое из тех, кто первыми нашили на левый рукав коричневой кожаной куртки изображение древнегреческого бога Гермеса в крылатых сандалиях, сели в специально переоборудованные корабли и отправились развозить конфиденциальные документы и почту, а также небольшие ценные грузы по всей обитаемой Вселенной. На планеты-колонии землян, а также планеты-метрополии и опять же колонии тех разумных галактических рас, с которыми Земля установила дипломатические отношения, торговые и культурные связи.

Поначалу таких планет было не очень много, и два-три десятка курьеров, выполняя в основном заказы ИКСНП — Исполнительного Комитета Совета Национальных Правительств, вполне справлялась с возложенными на них обязанностями. Однако планеты-колонии, планеты-рудники и сырьевые базы, чем дальше, тем больше стали появляться не только у таких стран, как Россия, Китай, Индия или США, но даже и у отдельных сверхмощных корпораций. А где растущие корпорации — там, разумеется, и курьеры. Потому что не все можно передать с радиоволной или при помощи сверхдальней связи. Так было, так есть и так будет.

Очень скоро курьеров стало не хватать. И государства, и корпорации быстро сообразили, что заводить каждому свою собственную курьерскую службу в данном случае, когда нужно преодолевать немыслимые межзвездные пространства, слишком накладно и хлопотно. А лучше всего скооперироваться, укрепить и заодно расширить ту, которая уже имеется — Курьерскую службу Земли. С целью ее дальнейшего совместного использования. Это и было сделано к всеобщему удовлетворению, и с тех самых пор профессия курьера приобрела ту уважительную известность и тот высокий статус, которые имеет по сей день.

Восемь минут прошли.

Отрыв.

Нам и делать ничего не надо, кроме как следить за действиями компьютера. Он и действует. Как всегда, безошибочно. Впрочем, это лишь на моей памяти. Инструкции и уставы, как известно, пишутся нервами и кровью, а в соответствующей инструкции сказано ясно и однозначно: «Пилот обязан находится в рубке управления и контролировать отрыв корабля с орбиты вплоть до начала его автоматического разгона». И правильно. Компьютер — это всего лишь компьютер, и в ответственный момент оставлять его без догляда нельзя.

Тем не менее, у нас все в порядке. Земля уже за кормой, затем «Стриж» выходит из плоскости эклиптики, нацеливается тупым своим носом куда-то в район Плеяд и начинает разгон до той скорости, которая позволит ему уйти в гиперпространство. Или, как говорят космолетчики, в «кисель». Значит, у нас теперь ровно девять часов свободного времени. На все хватит.

⠀⠀ ⠀⠀

Меня будит сигнал «подъем!».

Открываю глаза и смотрю на часы. Все правильно — сорок пять минут до расчетного срока перехода в «кисель». Как раз встать, принять душ, одеться и выпить чашку чая. Ни кофе, ни еда перед входом в гиперпространство не рекомендуются — может стошнить. Причем совершенно не важно, лопоухий ты щенок или опытный космический волчара — время от времени блюют все. Можно десять раз подряд входить в «кисель» и чувствовать себя при этом совершенно нормально. А на одиннадцатый — на тебе: тошнота и рвота до выворачивания желудка наизнанку. И никто не знает, какими именно причинами обусловлена данная реакция организма. Те же медики, например, утверждают, что все это причуды нашего подсознания и ничего больше. Возможно, так оно и есть, спорить не стану. Но то, что скачок в гиперпространство — штука в целом для человека неприятная, это точно. Да и находиться долго в «киселе» тоже, скажу вам, — это не на пляжах Эдема валяться.

Кстати, о «валяться». Я кошусь влево и вижу, что Ирина тоже уже проснулась и смотрит на меня. Все-таки удивительной синевы у нее глаза. Да и все остальное тоже… удивительное. Как выяснилось.

— Встаем? — спрашивает она.

Вообще-то, спать со стажерами Устав не запрещает. Особенно, если стажер противоположного пола. Но случается это, насколько мне известно, не часто. И дело даже не в том, что мешают всякие там негласные правила (хотя и они тоже — курьер, переспавший со стажером, невольно отнесется к его работе менее объективно). Просто заниматься сексом в гиперпространстве весьма проблематично. Конечно, некоторые, особо одаренные, все-таки ухитряются скрасить, таким образом, свое пребывание в «киселе». Но это — особо одаренные. А мы говорим о нормальных людях. Нормальному же человеку в «киселе» даже мысль о сексе в голову не приходит. Не до секса, знаете ли, — тут лишь бы остатки позитивного отношения к жизни в душе не растерять. И главное, что как лекарство секс в гиперпространстве тоже не действует. Обычно как бывает? Хреново человеку, находит он себе партнера или партнершу и в койке хотя бы на время забывает о том, что ему хреново. Раз забылся, два забылся — глядишь, и вылечился. Снова глаза блестят и ноги пружинят. А в «киселе»? В точности наоборот. Покувыркаешься с партнершей (пусть даже и виртуальной) и кажется, что вообще последнюю энергию психическую на это дело угрохал — вешаться впору. А уж если это живой человек.

И все-таки уж очень быстро у нас это с Ириной получилось. А главное, что я так и не понял, кто был главным инициатором. Наверное, оба хороши. По максимуму использовали подходящее свободное время.

Выход из гиперпространства — всегда праздник. Кто не испытывал, тому не объяснишь, а кто знает, тому и рассказывать не надо. Отдаленно это похоже на внезапное выздоровление. Еще вечером тебя колбасило и плющило по всей программе, а утром проснулся — за окном солнышко светит, голова ясная и жрать охота.

— Ох! — в голосе Ирины восхищение смешивается с облегчением. — Наконец-то. Красота то какая, Господи!

Еще бы. Светило, вокруг которого обращается Гондвана, — первая, а также самая крупная и процветающая колония землян в Дальнем Космосе, расположено гораздо ближе к центру галактики, нежели наше Солнце, а чем ближе к центру, тем в небе от звезд теснее.

Вынырнули мы в расчетной точке, и теперь до Гондваны оставалось не более двух суток пути на максимальной ядерной тяге с соответствующим ускорением и работающими на полную мощность гравигенераторами. Но сначала, как и положено, следовало установить связь и сообщить, кому следует, что курьер Григорьев и стажер Родина прибыли в вышеупомянутую расчетную точку и выйдут на орбиту Гондваны в соответствии с утвержденным графиком.

— Ну, давай, — предлагаю, — стажер, действуй. А я посмотрю.

Ирина хмыкает, ее тонкие пальцы танцуют по клавиатуре на пульте, и не проходит и пятнадцати секунд, как мы уже на нужной волне.

— Гермес — Первограду, Гермес — Первограду, — милый голосок моего стажера приобретает официальные нотки. — Здесь курьер Сергей Григорьев и стажер Ирина Родина. Миссия Курьерской службы Земли. Ждем ваших указаний. Прием.

Она еще раз повторяет сказанное и переключается на прием. Теперь нужно ждать полчаса, пока нам ответят. Долго, конечно. Но с тех пор, как их открыли, радиоволны быстрее распространяться не стали, а сверхдальняя связь эффективна лишь на расстояниях, превышающих миллиард километров. До Гондваны же и ее столицы Первограда от нас около двухсот семидесяти миллионов.

— Может, кофе? — спрашивает Ирина. — С вкусным бутербродиком, а?

За кофе и бутербродами (хм, действительно, вкусно, у меня так не получается) тридцать минут проходят незаметно, и вот мы снова — все внимание. Однако никакой связи не происходит. Тридцать пять минут. Связи нет. Сорок… пятьдесят… эфир молчит.

— Что за черт.

В две головы и четыре руки проверяем системы. Все в порядке. Компьютер подтверждает, что сигнал ушел в нужном направлении. Потерялся по дороге? Так не бывает. Кладу пальцы на клавиатуру и уже лично повторяю всю процедуру заново.

— Гермес — Первограду, Гермес — Первограду. Здесь курьер Сергей Григорьев и стажер Ирина Родина. Миссия Курьерской службы Земли. Почему не отвечаете? Почему не отвечаете? Ждем ваших указаний. Прием.

Следующие полчаса я занят тем, что веду интенсивный радиопоиск на всех доступных волнах. Точнее, поиск ведет бортовой компьютер, а мы с Ириной слушаем. Но слышим лишь вой, шорох и свист помех и не находим ни малейшего признака того, что в этом районе галактики Млечный Путь на четвертой от местного светила планете уже почти девяносто лет процветает шестнадцатимиллионная колония землян, оснащенная всеми техническими достижениями и средствами нашей цивилизации. Включая радио.

После третьей и такой же бесполезной, как и две предыдущие, попытки связаться, я задаю компьютеру программу автоматического радиопоиска во всех доступных диапазонах, откидываюсь в кресле и разворачиваю его к Ирине.

— Ну что, — спрашиваю, — есть какие-нибудь идеи?

— Не нравится мне это, командир, — сообщает она.

Во как, думаю, сразу и командир.

Хотя по инструкции должна называть меня «старший». Но командир — это хорошо. Меньше проблем, если что. Хотя, кажется, этих проблем у нас уже выше крыши.

— Мне это тоже не нравится, — я забрасываю руки за голову, демонстрируя великолепную беспечность опытного космического бродяги. — Но я тебя не о твоих ощущениях спрашиваю. Я спрашиваю, есть ли у тебя по этому поводу какие-то идеи?

— Послушай… Сережа, — после некоторой паузы говорит она, — если это такая вводная для проверки моей профпригодности, то обязанности и порядок действий курьера в подобных случаях я помню, не волнуйся.

— Подобных случаях? — приподнимаю я брови. — Странно. Насколько я помню инструкцию, там ни о чем таком не сказано.

— Отчего же? — не соглашается Ирина. — Если нам не отвечают, то можно легко предположить, что на Гондване что-то произошло. Например, какая-нибудь глобальная катастрофа, в результате которой любые рукотворные источники электромагнитного излучения утратили возможность нормально функционировать.

— Гладко излагаешь, — киваю. — Продолжай.

— Если предположить, что это так, а ничего иного я пока предположить не могу, — то нам, курьерам, согласно инструкции, следует послать на Землю соответствующее сообщение, затем, не подвергая себя напрасному риску, узнать, что к чему, и немедленно возвращаться домой.

— Стоп, — поднимаю ладонь. — В инструкции сказано — передать сообщение и немедленно возвращаться. Без всякого там «напрасного риска» и «узнавания, что к чему». Что за отсебятина, стажер?

— И ничего не отсебятина, — пожимает Ирина плечами. — Ты же сам просил идеи, вот я и генерирую. Что мы собираемся передавать на Землю? Что нет связи, и мы, согласно инструкции, немедленно возвращаемся? Да над нами вся обитаемая вселенная будет хохотать. До упаду.

Тут я с ней был согласен. Инструкция инструкцией, но прослыть трусом мне совершенно не хотелось. Тут ведь еще и менталитет надо учитывать. Будь на моем месте, скажем, тот же американец, и прими он в такой ситуации решение вернуться на Землю, никто бы и слова не сказал. Пожали бы плечами и забыли. Но мы-то с Ириной русские! А русские — известные на всю галактику нарушители всех и всяческих инструкций. Русский скорее выговор в личное дело схлопочет и даже временное отстранение от профессии, чем пойдет на попятный, не узнав предварительно, что, собственно, произошло, и не нужна ли его помощь. Тем более, находясь рядом с Гондваной, из шестнадцатимиллионного населения которой, как минимум половина — этнические русские.

— Да, — соглашаюсь я, немного поразмыслив, — все правильно. Значит, идем к Гондване. Но сообщение на Землю я все-таки передам.

— Ты старший, — мило улыбается Ирина, — тебе виднее.

⠀⠀ ⠀⠀

Погода в этой части Восточного материка (на Гондване два материка, расположенных неподалеку друг от друга, очертания которых чем-то напоминают человеческие легкие в разрезе) отличная, и мы садимся без всяких проблем.

Космодром Первограда встречает нас безмятежной тишиной. Никого. Десятка три кораблей разных типов греются под солнцем на взлетном поле, строения космопорта высятся километрах в пяти, над нами — синее небо без единого облачка, под нами — стандартные керамлитовые плиты космодрома. И — все. Ни малейшего признака людей.

— Хоть бы электрокар какой поблизости. — оглядывается по сторонам Ирина.

— Ничего, — усмехаюсь я. — У нас такая профессия — расстояние преодолевать. Хоть бы и на своих двоих.

Искомый электрокар мы обнаруживаем метров через семьсот. Он прячется за тушей грузового планетолета, и от «Стрижа» его было не разглядеть. Машина на ходу, и вскоре мы лихо подкатываем к центральному зданию космопорта.

— Может быть, стоило махнуть сразу в город? — неуверенно спрашивает Ирина перед самой дверью служебного входа.

— Зачем? — спрашиваю я в ответ. — Здесь хотя бы записи в диспетчерской должны сохраниться — глядишь, и помогут хоть что-то понять. А в пустом огромном городе что делать? Из дома в дом бродить?

— Тоже правильно, — вздыхает она. — Но мне как-то не по себе.

— Мне тоже, — признаюсь, — если это тебя хоть как-то утешит.

— Еще бы не утешит, — говорит Ирина. — Вдвоем бояться куда веселей.

И первой хватается за ручку двери. Но тут уж я ее мягко отстраняю и осторожно тяну дверь на себя.

За восемь лет службы в КСЗ я попадал в разные ситуации — от комичных до по-настоящему опасных. Но настолько не в своей тарелке ощущал себя впервые. Одно дело, когда ты находишься в месте, где людей и не должно быть по определению — в глухом лесу, например, или в пустыне. И совсем иное, когда бродишь по громадному зданию космопорта, где жизнь должна бурлить и днем, и ночью. Но не бурлит. Мало того, нет даже малейшего намека на то, что она здесь хотя бы теплится. Ни-ко-го. И тишина. В дешевых романах про такую пишут: «мертвая». Зря пишут. Потому что мертвецов тоже нет. В общем, космопорт без людей — это весьма удручающее зрелище, можете мне поверить. Особенно, когда ты уже начинаешь понимать, что людей, скорее всего, нет и в городе. Да и на всей планете, если уж на то пошло.

Мы наскоро осматриваем все четыре этажа главного здания (на это у нас уходит два с половиной часа) и, наконец, завершаем свой обход в диспетчерской.

Диспетчерская, по давней традиции, идущей еще от строительства аэропортов прошлого, расположена в башне-надстройке на крыше, и отсюда открывается красивый вид на окрестности. Да только любоваться местными пейзажами особого желания у нас не возникает.

— Послушай, — доходит наконец до Ирины, — а как ты собираешься записи диспетчерские просматривать и слушать? Тока-то нет!

— Зато у нас на «Стриже» есть, — говорю. — Возьмем, сколько унести сможем, вернемся на корабль и в спокойной…

Договорить я не успеваю, потому что воздух в диспетчерской подергивается едва уловимой рябью, в которой вспыхивают и гаснут тысячи и тысячи микроскопических искр.

— Ай! — вскрикивает Ирина и хватается за меня. — Что это, Сережа?!

— Уходим, — командую, изо всех сил пытаясь выглядеть спокойным и уверенным.

Медленно мы отступаем к выходу, и тут рябь вместе с искрами исчезает, а в диспетчерской появляются люди.

Как в кино.

На предыдущем кадре пусто, а на следующем все уже сидят по своим рабочим местам. Хлопают глазами, недоуменно оглядываются. Кто-то с силой трет лицо ладонями, кто-то энергично трясет головой. У меня же в голове нет ни одной мысли — одни эмоции, но я быстро, на полном автомате, тяну Ирину за дверь. Пока в диспетчерской не очухались и не обратили на нас пристальное внимание.

Чуть не бегом мы спускаемся по лестнице и попадаем на галерею четвертого этажа, откуда здание космопорта просматривается сверху донизу. И куда мы только не обращаем взор, всюду видим людей. Пассажиров. Технический персонал. Пилотов. Служащих аэропорта.

Многие выглядят несколько обескуражено, но большинство, как ни в чем не бывало, торопятся по своим делам с самым целеустремленным видом. А когда через пять минут во всем здании наконец возобновляется подача электроэнергии, космопорт окончательно принимает свой нормальный каждодневный облик, и ничего уже не напоминает нам с Ириной о том, что еще и пятнадцати минут не прошло с того момента, как здесь не было ни единой живой души.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спрашивает Ирина.

Я смотрю в ее синие глаза и вижу, что стажер мой, конечно, изрядно испуган, но вполне владеет собой и в панику или тем более истерику ударяться не собирается.

— Нет, — отрицательно качаю головой. — Не имею ни малейшего понятия, что здесь произошло. Люди исчезли неизвестно куда, неизвестно когда и неизвестно на сколько. Это единственное, что я знаю. Впрочем, как и ты.

— Я еще знаю, что они неизвестно откуда снова появились, — говорит Ирина с преувеличенно серьезным видом.

Мне требуется пара секунд, чтобы среагировать и засмеяться. Ирина смеется вместе со мной.

— Так что будем делать, командир?

Хороший вопрос. Знать бы еще на него ответ…

Не с чего ходить — ходи с бубен, говорят преферансисты. Не знаешь, как поступить — действуй по служебной инструкции, гласит курьерский (и не только) опыт. А по инструкции что положено? Верно. Доложить о прибытии по команде, доставить пакет с документами по назначению, принять, буде потребуется, груз на Землю и точно в срок отправляться домой. Значит, так и поступим. Тем более что ничего более разумного я в данный момент придумать не могу.

Так я Ирине и говорю. Она явно удивляется, но молчит. Черт возьми, с чего это шеф и я вслед за ним решили, что у нее стервозный характер? Золото, а не стажер. Не говоря уже о чисто женских качествах.

Для того чтобы провести все, как положено, нам приходится быстренько вернуться на «Стриж» и сделать вид, что мы практически только что сели и ничего не знаем. Шито белыми нитками, разумеется, но с учетом общей неразберихи проходит. Главный диспетчер, правда, делает попытку вникнуть в ситуацию, но я советую ему сначала разобраться со службами энергообеспечения космопорта, а уж потом приставать с дурацкими вопросами к Курьерской службе Земли.

— Сверхсрочный пакет вашему правительству, — объясняю нарочито казенным и скучным голосом. — Статус «экстра». И меня совершенно не волнует, есть у вас электропитание или нет. У меня на корабле оно есть, и этого вполне достаточно. Как видите, я и сам прекрасно сел. Ничего, и не такое бывало. Опять же, я не из болтливых, докладывать о происшедшем на Землю и подставлять вас мне нет никакого резона.

Главный несколько секунд раздумывает, но потом машет рукой и дает «добро» на выход.

— Слушай, — спрашивает Ирина, когда лицо главного диспетчера пропадает с экрана, — все-таки я не понимаю, зачем этот спектакль?

— Какой спектакль?

— Да вот этот, который ты только что разыграл.

— А как ты хотела?

— Ну, может, стоило рассказать им в чем дело? Поставить в известность.

— Господин стажер, — перебиваю, — курьер должен думать. Понимаете? Думать. А не только дюзами и ногами шевелить.

— Я и думаю, — обижается Ирина.

— Что-то не заметно, — вздыхаю я.

— Хорошо, давай попробуем разобраться. Тем более, ты стажер, и это входит в мои обязанности.

— Какие?

— Помочь тебе разобраться. Скажи мне, что ты видела в космопорту?

— В каком смысле? — не понимает Ирина.

— В прямом. Давай, рассказывай по порядку. Начиная с того момента, когда в диспетчерской появились люди.

Ирина хмурится, отчего между бровей пролегает неглубокая вертикальная морщинка.

— Ну, люди были явно не в себе. Но мы быстро вышли и. Подожди! Большинство из них мужчины, верно?

— Точно, — киваю поощрительно.

— Если они куда-то внезапно исчезали на двое суток или даже больше, то почему были выбриты, когда снова появились? И еще — одежда. Слишком она свежая. Как будто люди только что на работу из дома пришли, а не пропадали невесть где и неизвестно сколько. А? — Ирина улыбается и победно смотрит на меня.

— Молодец, — я несколько раз медленно хлопаю в ладоши. — Умница. И наблюдательность имеется. Теперь переходим к выводам.

— Каким?

— Тем, которые следуют из твоих наблюдений, каким же еще. Давай излагай.

— Э-э… — мой стажер в явном замешательстве. — На самом деле они отсутствовали гораздо меньше двух суток?

— Почему тогда не выходили на связь?

— Ну, всякие могут быть причины.

— Не уходи в сторону. В данном случае не это важно.

— А что?

— Это я от тебя хочу услышать.

— Когда мы выскочили из диспетчерской, — она снова хмурит брови, — то через некоторое время увидели других людей. Разных. Многие из них явно успели прийти в себя — это было заметно. Да и подача энергии возобновилась довольно скоро. Это говорит о том, что люди приступили к работе и. О! Все ясно! Они не поняли, что с ними произошло, верно? Подумали, что на всех нашло какое-то затмение. Нечто вроде массового кратковременного сна. Или потери сознания. Мало ли? Может, в атмосфере произошло какое-то непонятное явление. Или в питьевую воду что-то попало. В общем, решили, что специалисты со временем во всем разберутся и все объяснят, но работу космопорта в штатном режиме следует возобновить в первую очередь. И они принялись возобновлять. Да, теперь понятно, отчего мы вернулись на корабль. Они бы нам просто не поверили, да? И слишком много времени и сил ушло бы на объяснения.

— И это тоже, — вздыхаю. — Ладно. Будем считать, что этот экзамен ты сдала на «хорошо».

— А почему не на «отлично»? — прищуривается Ирина.

— Чтобы не зазнавалась, — подмигиваю я.

⠀⠀ ⠀⠀

До Первограда мы добираемся на служебном флаере, который любезно предоставила администрация космопорта на все время нашего пребывания на Гондване. Видимо, самовольно присвоенный мной статус «экстра» возымел свое действие. Хорошо еще, что никто не удосужился проверить этот статус на самом деле, а то не миновать бы мне неприятностей. Впрочем, победителей не судят, а без толики нахальства хорошему курьеру не обойтись.

Я сажаю флаер на площадку для служебного транспорта возле Дома Правительства, и мы с Ириной выбираемся наружу.

На Гондване вообще и в Первограде в частности я был четыре раза. Это — пятый. Но сейчас мне хочется увидеть знакомую площадь перед Домом Правительства, как в первый раз — свежим взглядом, на который еще не наложились привычные образы из памяти. И такой взгляд у меня имеется. Это взгляд Ирины.

— Осмотрись внимательно вокруг, — предлагаю. — И скажи, если заметишь что-нибудь необычное.

— Хорошо, — соглашается она.

Я тоже смотрю.

Так. Монумент Пионерам — женщина с маленьким ребенком на руках и, стоящий на полшага сзади, словно охраняющий их мужчина, с охотничьим карабином на плече — там, где и был, в центре площади. Та же классическая бронза и тот же гранитный постамент с титановой пластиной, на которой выгравированы несколько десятков имен первых колонистов.

Тенистая красивая аллея, опоясывающая площадь с трех сторон. Проспект Колонистов — главная улица Первограда — за моей спиной, и еще две поменьше — справа и слева от Дома Правительства — к ней примыкают. Вроде все, как обычно. Будний летний день. И люди вокруг тоже, на первый взгляд, обычные. Идут, стоят и разговаривают, заходят в магазины и кафе, сидят на лавочках… Стоп.

— Я не вижу детей, — говорит Ирина. — Это нормально? Пять минут стоим, и никого моложе четырнадцати-пятнадцати лет в поле зрения. А ведь сейчас здесь лето, школьные каникулы.

— Очень хорошо, — я поощрительно дотрагиваюсь до ее локтя. — Это совершенно не нормально. Обрати внимание на эти лавочки-скамеечки на аллее. Обычно там сидят мамаши, бабушки или няни с колясками — это традиционное место их променада. А сейчас я ни одной не замечаю.

— Может быть, просто день такой?

— Да уж, день, прямо скажем, совсем не простой. Одно утро чего стоит. Ладно, пошли внутрь. Пришло время пообщаться с местной бюрократией.

Действуй я обычным путем, через общий отдел, мой пакет добирался бы до руководителя Департамента внешних связей не один день. И еще не известно, попал бы он к нему или застрял на уровне заместителя. Но мне необходимо было убедиться, что документы попали именно к начальнику. Лично. Иначе отправителю не стоило и затеваться с КС, можно было бы и обычной почтой обойтись.

Конечно же, немедленно выяснилось, что руководитель Департамента на совещании и вызвать его оттуда нет никакой возможности.

Об этом нас поставила в известность секретарша — худощавая блондинка лет тридцати пяти со следами былой миловидности на тщательно ухоженном лице.

При этом она даже не подняла головы от монитора.

Уж не знаю, чем она была так увлечена, составлением графиков, разбором почты или «Выйти замуж за миллионера» — любимой игрушкой всех секретарш обитаемой вселенной, но подобное отношение к собственной персоне и персоне моего стажера мне очень не понравилось. Поэтому я просто взялся за монитор ее компа и развернул его к себе экраном.

Ну, конечно. «Выйти замуж за миллионера». Этап «Случайная встреча».

— Очень жаль, — говорю, пока блондинка подыскивает слова и хлопает ресницами (а глаза-то у нее на самом деле ничего, хоть и голубые, но вполне осмысленные). — Но вы пошли по неверному пути. Улица для случайной встречи не лучший выбор, поверьте. Кажется, что так проще, но это только кажется. На вашем месте я бы узнал сначала, какой у него любимый магазин. Понимаете?

— Магазин, — чуть нахмурилась она, и тут же лицо ее разгладилось. — Ну да, конечно! Вы хорошо знаете эту игру?

— Сам не играю, — дружелюбно улыбаюсь я. — Но у меня такая профессия, что приходится довольно часто наблюдать, как играют другие.

Тут она наконец замечает мою куртку с Гермесом на рукаве, и в ее глазах загорается огонек интереса. «Выйти замуж за миллионера» — игрушка, конечно, занимательная, но. Впрочем, тут же в поле ее зрения попадает Ирина, и я, дабы не утратить преимущества, доверительно наклоняюсь вперед и представляюсь:

— Курьерская Служба Земли к вашим услугам. Сергей Григорьев, курьер. Ирина Родина, стажер. Любить не обязательно, но жаловать прошу.

— Русские, — констатирует секретарша с непонятной интонацией. — А я Джейн, секретарь.

— Очень приятно, — искренне сообщаю я. — Джейн, вы, я вижу, человек неглупый и понимаете, что по пустякам курьера с Земли не посылают. У меня пакет для вашего начальника, который я должен как можно скорее передать ему в руки. Лично. Иначе неприятностей не миновать. И ему, и мне. Ему за то, что игнорировал пакет, переданный с Курьерской службой, а мне за отсутствие инициативы и настойчивости, — тут я подмигиваю блондинке и с удовольствием вижу, как на ее щеках проступает слабый румянец. Но рядом со мной Ирина, и я вынужден притормозить.

— Так он точно на совещании, Джейн? — спрашиваю тоном старого знакомого.

— Минут двадцать, как началось, — отвечает она. — Совещание внеплановое, так что я даже предположить не могу, сколько оно продлится. Может, час. А может, и все два или три.

— Мало удовольствия торчать столько времени в приемной, — вздыхаю. — Тем более что вам надо… э-э… работать, а мы будем только мешать. С другой стороны, и начальника вашего упускать не хочется. Вдруг мы явимся через два часа, а его и след простыл. Улетел на соседний континент по срочной необходимости. Может такое быть?

— Вообще-то, нет, — ответила Джейн и, посмотрев мне прямо в глаза, с едва заметным англосаксонским ехидством добавила: — Но раз вы такой осторожный, то и рисковать не стоит.

— Послушайте, Джейн, — говорю, — не в службу, а в дружбу. Вы не могли бы звякнуть мне сразу, как закончится совещание? На мобильный. Честно говоря, мы с Ириной чертовски голодны. Сжальтесь над космическими скитальцами, преодолевшими бездну световых лет ради встречи с вашей чудесной планетой, замечательным городом и лично вами, а?

— Не мытьем, так катаньем, — усмехается Джейн. — Кажется, у русских есть такая поговорка?

— Есть, — подтверждаю. — Рад встретить красивую женщину столь хорошо осведомленную в русском фольклоре. Хотя здесь, на Гондване, это, скорее, естественно. Русских тут много.

— Да, — подтверждает она, — много. А у меня еще и муж был русский. Он погиб два года назад. Но у нас… у меня. — она снова хмурится, отчего между бровями обозначаются две вертикальные морщинки, трет двумя пальцами лоб и как-то очень беспомощно смотрит на меня. В ее голубых, словно небо севера, глазах я читаю нешуточную растерянность.

— Ох, — бормочу, — простите, ради бога. Я не хотел.

— Нет, — говорит она. — Вам не за что извиняться. Просто. Странно. Мне показалось, что я хотела сказать что-то важное. Важное для меня. И в самый последний момент забыла. Представляете?

— У меня так часто бывает, — вступает в разговор Ирина и, как мне кажется, очень к месту. — Я даже советовалась по этому поводу с психологом нашего училища. Сами понимаете, профессия курьера не терпит забывчивости, и я очень по этому поводу беспокоилась.

— Как интересно! — восклицает Джейн, и видно, что ей действительно интересно. — И что вам сказал психолог?

— Ложная забывчивость. То есть нам часто только кажется, что мы забыли нечто важное, а на самом деле — пустяк, о котором не стоит и говорить. Так бывает, например, когда очень серьезно относишься к своим обязанностям. И вообще, бывает. Нейроны в мозгу случайно перепутались, и сигнал пошел не туда. Нужно тряхнуть головой, и все встанет на свои места.

— Шутите, — улыбается Джейн.

— Насчет нейронов — да, — улыбается в ответ мой стажер. — А насчет всего остального — чистая правда.

— Хорошо, — решает наконец вопрос в нашу пользу Джейн. — Давайте ваш номер. Сережа.

Мы выходим из Дома Правительства, и я поворачиваю налево. Действительно хочется есть, а здесь неподалеку я знаю один бар с незатейливым названием «У Сэма», где кормят вкусно и недорого. Да и хозяин бара, которого на самом деле зовут Питер (Сэмом звали его покойного отца), мне тоже знаком. А кому лучше барменов известны все последние городские новости? Разве что репортерам, но с этой братией здесь, в Первограде, да и вообще на Гондване мне ни разу общаться не довелось.

— Куда мы сейчас? — спрашивает Ирина.

— Обедать, — отвечаю. — Не знаю, как ты, а я что-то проголодался. Все эти волнения пробудили во мне изрядный аппетит.

— Естественная реакция здорового организма, — кивает мой стажер. — Но не должны ли мы были все-таки дождаться господина начальника Департамента? Насколько я помню инструкцию…

— Очень рад, что ты ее помнишь, — говорю. — Несмотря на приступы ложной забывчивости. Кстати, молодец, что удачно вступила в разговор. Очень мне помогла.

— А ты заметил, — спрашивает Ирина, удачно делая вид, что похвала ее не слишком волнует, — как эта Джейн замялась? Она ведь на самом деле забыла, что хотела сказать. И забыла действительно что-то важное.

— Я даже, кажется, догадываюсь, что именно, — бормочу.

— И я, — подхватывает мой проницательный стажер. — Она, видимо, хотела упомянуть о своем ребенке. Во всяком случае, очень было на это похоже.

— Умница, — снова не скуплюсь на похвалу. — Хорошо соображаешь. Я о том же подумал. Но не следует забывать, что это всего лишь наши предположения. И все-таки. Если речь должна была зайти именно о ребенке, то вырисовывается крайне интересная и в то же время тревожная картина.

— Дети пропали! — трагический шепот Ирины, кажется, слышен на другой стороне улицы. — На всей планете. А взрослые об этом не помнят!

— Жуть, — согласился я. — Только не забывай, что сначала пропали все. И дети, и взрослые.

— Но взрослые вернулись, а дети — нет, — продолжила Ирина. — Я помню. Толку, правда, от этого никакого. Меня, вообще-то, учили на курьера, а не на сыщика. Тебе не кажется, что мы занимаемся не своим делом?

— А мы разве чем-то еще занимаемся, кроме выполнения своих прямых обязанностей? — удивляюсь я. — Начальник, который нам нужен, отсутствует, и мы ждем. Вот и все. Не вижу, отчего бы не скрасить время ожидания разгадыванием загадок и даже тайн. Что же касается профессии курьера, то в нашей жизни всякое случается, уж поверь. Иногда и сыщиком быть приходится. И не только.

«У Сэма» в этот час пусто. Лишь в углу сутулится за кружкой пива какой-то посетитель, чье лицо скрыто полями низко надвинутой на глаза мятой шляпы. Хозяин заведения Питер, обладатель роскошных усов и объемистого живота, при нашем появлении откладывает в сторону газету и приветливо улыбается.

— Серж! — восклицает он. — Какими судьбами? Давненько тебя не видно.

— Здравствуй, Пит, — мне приятно его внимание и то, что он помнит мое имя. — Судьба наша курьерская, сам понимаешь, от нас не зависит. Куда пошлют, туда и мчимся.

— Можно подумать, у кого-то она другая, — философски замечает Пит. — Кто это с тобой? Всех красивых девушек в городе я знаю.

Мы присаживаемся за стойку, и для начала я заказываю две кружки легкого местного пива. С одной стороны, мне нужно поговорить с Питером, а с другой — я на службе и употреблять более крепкие напитки не имею внутреннего права. Да и рановато еще для крепкого, в любом случае.

— Ну, тебе-то на судьбу грех жаловаться, — замечаю. — Сам себе хозяин. А девушку зовут Ирина. Курьерская служба Земли. Стажер. Вот, Ирина, познакомься с Питером. Он — лучший бармен в городе. А значит, ты можешь в его заведении не только всегда рассчитывать на вкусную еду и приятную выпивку, но и на искреннее участие. В случае нужды, разумеется.

— При этом участие исключительно за счет заведения, — добродушно улыбается в усы Пит.

— Спасибо, — вежливо говорит Ирина. — Очень рада знакомству.

Мы делаем по глотку пива. Как всегда у Пита, оно свежее и в меру холодное.

— Ну, какие новости в городе и окрестностях, Пит? — спрашиваю небрежно. — Как ты верно заметил, давненько я не был на Гондване.

— Хм, новости… — хмыкает бармен. — Кому и прыщ на заднице новость. Про Черное Яйцо слышали?

— Нет, — качаю головой. — Что за Черное Яйцо? У кого?

— Пошляк, — фыркает Пит. — Рядом с тобой прелестная дама. Постеснялся бы.

— Не беспокойтесь, Пит, — говорит Ирина. — Я привыкла. Но все равно спасибо.

— И потом, — вставляю, — Ирина, в первую очередь, стажер, без пяти минут курьер. А уж потом дама. К тому же твое упоминание прыща на заднице, согласись, тоже не отнести к образцу высокого стиля.

— Эх, молодежь, — вздыхает Питер, который всего-то на десяток лет старше меня. — Ничего-то вы не понимаете. Дама — это всегда дама. Именно в первую очередь. А уж потом все остальное. Что же касается прыща…

— Мы отвлеклись, Пит, — напоминаю.

И Питер рассказывает, что около двух недель назад при рытье котлована под фундамент нового жилого дома на восточной окраине Первограда строители наткнулись на очень странную штуку.

— Представь себе куриное яйцо, — для наглядности Питер лезет в холодильник и выкладывает перед нами то, о чем идет речь. — Вот точно такое же, как это. Только больше раз в сто. А может, и в сто пятьдесят. И абсолютно непроницаемо черного цвета! И твердое, как не знаю что. Алмазные сверла ломаются. Да ладно сверла, лазер промышленный, который базальт режет, что твое масло — и тот его не взял.

Бармен умолкает и смотрит, какое впечатление произвели его слова.

— Интересно, — говорю. — И что дальше?

— А ничего, — сообщает Пит и убирает куриное яйцо обратно в холодильник. — Так и не выяснили, что это такое. Ученые из университета несколько дней с ним возились. И кислоты разные пробовали, и ультразвук, и рентген, и бог знает, что еще. Все без толку. Загадка природы. Теперь, говорят, послали сообщение на Землю и ждут комиссию. А что комиссия сделает, если даже с помощью гравигенератора поднять из котлована его не могут? Не действует на него гравигенератор. Так оно там и лежит. Как в гнезде. Ты можешь себе представить предмет, который нельзя было бы оторвать от земли при помощи гравигенератора? Вот и я раньше не мог. А теперь такой предмет есть. И я его видел своими глазами. Еще пива?

Тут я замечаю, что моя кружка пуста и говорю:

— Давай. Вообще-то мы к тебе поесть зашли. Отбивные нам сделаешь?

— Нет проблем, — отвечает Пит, наливая мне вторую кружку. — Фирменный салат?

— Пожалуй. И рис на гарнир. Такой, как ты умеешь. Чтобы зернышко к зернышку.

— Тогда садитесь за столик, а я пойду распоряжусь, — говорит Пит и, не торопясь, направляется к двери, ведущей на кухню и в подсобные помещения.

— Слушай, Пит, — спрашиваю его в спину. — А почему сегодня в городе не было электричества, не знаешь?

— Говорят, на электростанции какие-то неполадки, — оборачивается через плечо бармен. — Временный сбой, уже все наладили.

Мне хочется задать еще несколько вопросов. Например, почему я не вижу в городе детей младше четырнадцати-пятнадцати лет? Или не заметил ли он, что некоторые продукты в его холодильнике за то недолгое время, что отсутствовала электроэнергия, успели испортиться? И не видел ли он чего-нибудь странного пару часов назад? Хочу, но не задаю. Потому что, насколько мне известно, у самого Питера детей нет, и вряд ли он обращает внимание на чужих. А холодильник. Почем мне знать, может, у Питера автономная система аварийного питания, которая автоматически включается и выключается, когда надо? Что же касается чего-либо странного, то меньше всего я собираюсь прослыть тут человеком с чудачествами. На колониях таких не любят, будь они хоть трижды курьеры. Люди в массе своей не очень наблюдательны. Если бы Пит что-то заметил и счел нужным мне об этом поведать… Но он не поведал. Рассказал историю о Черном Яйце, и все. Очень интересная, кстати, история. Особенно в свете последних событий.

Все эти мысли теснятся у меня в мозгу, пока мы берем свои кружки и садимся за столик у окна. Однако не успеваю я взяться за свое второе пиво, как рядом с нами чудесным образом появляется господин Мятая Шляпа. Буквально две секунды назад он дремал себе в углу, и вот уже стоит у нашего столика и держит свой, видавший многие виды, головной убор в левой руке у груди. Глаза у него заплыли, а щек и подбородка давно не касалась бритва. Я уже понимаю, что сейчас воспоследует, и демонстративно вздыхаю.

— Да, — печально соглашается Мятая Шляпа. — У меня действительно нет денег заплатить еще за кружку пива, которая мне крайне необходима. Но, — он воровато оглядывается на стойку бара — не появился ли Пит, наклоняется чуть вперед и понижает голос до хрипловатого шепота: — Есть информация о том, что здесь произошло два дня назад, — тут он снова выпрямляется. — Если это вас, конечно, интересует.

Я молча пододвигаю к нему свою нетронутую кружку. Господин Мятая Шляпа хватает ее свободной рукой, и мне кажется, что пиво из стеклянной посудины исчезает еще до того, как он подносит ее ко рту.

— Благодарю, — выдыхает Мятая Шляпа, и до меня доносится сложный запах давно не чищеных зубов, вчерашнего дешевого виски и только что употребленного пива. — Сейчас вернется Пит и, если увидит, что я пристаю к посетителям, выгонит меня. Давайте сделаем так. Приходите через три часа в городской лесопарк и не забудьте прихватить бутылку «Джона Уокера». А лучше две. Дорогой не берите, я к нему не привык. И ждите меня на скамейке у входа.

— Зачем откладывать? — спрашиваю. — Садитесь с нами и рассказывайте, что знаете. А выпивку я вам закажу.

— Нет, — не соглашается он. — Делайте, как я говорю. Так будет лучше для всех. Все, мне пора. Не забудьте, ровно через три часа в городском лесопарке у входа.

С этими словами он нахлобучивает шляпу на голову и быстро исчезает. Вместе с ним исчезает и запах, что не может не радовать.

— Ф-фу, — морщит нос Ирина. — Никогда не понимала, как можно опускаться до подобного состояния.

— Для того чтобы понять, надо почувствовать. А чтобы почувствовать, надо самому побывать в этом, как ты говоришь, состоянии.

— Не приведи господь. Уж лучше я и дальше понимать не буду. Ты думаешь, он что-то знает?

— Очень вероятно. Вопрос только в том, что именно он знает, а что придумает в качестве платы за две бутылки «Джона Уокера». Для него это большая ценность.

Тут нам приносят еду, и мы на время прекращаем разговоры.

Звонок на мобильный раздается как раз в том момент, когда я расплачиваюсь. Махнув рукой Питу, чтобы он не беспокоился о сдаче, включаюсь.

— Алло, Сережа?

— Он самый, — подтверждаю. — Это вы, Джейн?

— Да. Можете идти прямо сейчас.

— Спасибо большое, — благодарю.

Начальник Департамента внешних связей мне, скорее, понравился. В первую очередь тем, что принял нас без малейшей задержки. Да и потом, когда я по всей форме передал ему пакет, он вел себя вполне по-человечески: предложил сесть, кофе (мы отказались), при нас вскрыл пакет и бегло ознакомился с документами. Собственно, действовал он совершенно разумно — услуги Курьерской службы Земли стоят дорого, и часто, если ответ можно подготовить достаточно быстро, мы этот ответ и везем отправителю. За соответствующую небольшую доплату, разумеется.

Именно так все и складывается.

— Скажите, пожалуйста, господа курьеры, как у вас со временем? — поднимает на нас глаза начальник.

Я готов к этому вопросу и отвечаю не задумываясь:

— Максимум два дня. Считая этот. Послезавтра утром мы обязаны покинуть Гондвану — это самый крайний срок. А в идеале — завтра.

— Отлично, — довольно хлопает он ладонью по столу. — Значит, постараемся успеть до завтра. Скажем, до… десяти часов утра. Думаю, этого времени мне хватит, чтобы подготовить ответ. Полагаю, вы не откажетесь его доставить?

Я смеюсь, показывая, что оценил нехитрую шутку.

— Очень хорошо, — его оптимизм и уверенность прямо таки искрятся в воздухе. — Вы где остановились?

— Пока нигде, — отвечаю. — Но теперь отправимся в гостиницу. Конечно, можно было бы переночевать на корабле, но, когда есть возможность, мы предпочитаем нашим каютам нормальные гостиничные номера с соответствующими удобствами.

— Понимаю. Тогда могу порекомендовать «Пионер». Это совсем рядом. Если возникнут какие-либо проблемы, звоните прямо мне, — и он протягивает свою визитку.

По меркам земных столиц Перво-град — небольшой город. Даже маленький. Тысяч семьсот населения. Но в нем есть неброская красота и особый вольный дух, присущий большинству людских колоний на других планетах. Ирина впервые на Гондва-не, и я использую оставшееся до встречи с Мятой Шляпой время, чтобы показать ей город. Тем более что в нашем распоряжении есть флаер, и утомлять ноги не приходится. Стоит ли упоминать о том, что за время нашей экскурсии мы не встретили ни одного ребенка моложе упомянутых четырнадцати-пятнадцати лет?

Ровно за десять минут до назначенного часа мы прогулочным шагом минуем главный вход в городской лесопарк, выполненный в виде трех изящных арок, и присаживаемся на первую же свободную лавочку сразу у входа.

И тут же видим, как вслед за нами с улицы на парковую дорожку молодая женщина с очень прямой спиной неспешно вкатывает детскую коляску.

— Оп-ля, — бормочу я. — Господин стажер, вынужден констатировать, что ваш куратор, если и не полный идиот, то личность весьма самонадеянная и склонная к поспешным выводам, основанным на непроверенных данных.

— Погоди-ка, — успокаивающе дотрагивается до моего плеча Ирина и подымается со скамейки как раз в тот момент, когда мамаша с коляской размеренным шагом проходит мимо нас.

Ирина делает вид, что ищет что-то в карманах своих джинсов и, как только женщина ее минует, заглядывает из-за ее плеча в коляску. Я вижу, как брови моего стажера недоуменно ползут вверх, после чего она садится рядом и некоторое время ошеломленно молчит. Затем Ирина наклоняется ко мне.

— В коляске нет ребенка, — тихо произносит она. — Там кукла.

Теперь очередь моих бровей ползти на лоб. Что они и делают.

— Ты уверена? — спрашиваю так же тихо.

— Абсолютно, — кивает Ирина. — Что я живого ребенка от куклы не отличу? Если хочешь, посмотри сам. Обгони ее, как будто торопишься по делу, и загляни мельком. Тебе хватит одного взгляда.

Некоторое время я смотрю в удаляющуюся спину женщины и затем решительно поднимаюсь, чтобы последовать совету Ирины. Лучше, как говорится, один раз увидеть.

— Все правильно, — раздается сзади надтреснутый голос. — Она действительно прогуливает куклу. Каждый день в одно и то же время.

Я оборачиваюсь, и вижу господина Мятую Шляпу, который, видимо, подошел по боковой тропинке и каким-то образом услышал, о чем мы говорим. Хороший слух, однако, для человека в его состоянии.

— Зачем? — спрашиваю и с опозданием понимаю, что задал глупый вопрос.

— Не знаю, — пожимает плечами Мятая Шляпа. — Об этом, наверное, надо спросить ее доктора. У человека с головой не все в порядке, тут уж ничего не поделаешь. Но лично меня беспокоит не это.

— А что? — теперь уже спрашивает Ирина.

— Две вещи. Первая — это принесли ли вы обещанный «Джон Уокер». И вторая — когда именно начнут сходить с ума остальные жители этой планеты.

— Виски мы принесли, — говорю. — Так что остается только одна вещь. Вы, кажется, упоминали, что обладаете некоей информацией?

— Да, — кивает он. — Но, прошу вас, давайте отойдем в сторонку. Здесь совсем рядом есть подходящее место. Дело в том, что мне нестерпимо хочется выпить, но я стесняюсь людей.

— А мы тогда кто, по-вашему? — удивляется Ирина.

— Вы как бы уже партнеры, — поясняет Мятая Шляпа. — У нас с вами дело, ведь так? Так. Значит, вы должны принимать меня таким, какой я есть. Ну, теоретически хотя бы.

— Теоретически — так и быть, — соглашаюсь я. — Но предупреждаю. Сначала информация, потом — «Джон Уокер».

— Нет, — качает головой наш «партнер». — Сначала пара глотков «Джона Уокера», а уж затем информация. И это мое последнее слово.

Приходится опять согласиться, и Мятая Шляпа ведет нас за собой. Тропинка вскоре обрывается на укромной поляне, заваленной бревнами различной длины и толщины, а также давно засохшими и недавно срубленными ветками. Мятая Шляпа садится на одно из бревен и приглашающе указывает на соседнее:

— Садитесь. Это хорошее крепкое дерево. Здесь нам никто не помешает.

Он молча протягивает руку, я так же молча передаю ему бутылку. Глядя, как мистер (а может быть, герр, месье или сударь — кто его разберет) Мятая Шляпа открывает виски и, торопясь, делает свои пару (на самом деле три-четыре) глотков, успеваю подумать о том, что этот человек обладает какой-то странной харизмой. Казалось бы, опустившаяся личность, спившийся человек. А смотри-ка — я делаю практически все, что он скажет. То есть он командует, я подчиняюсь. Не наоборот. Даже интересно, отчего это так…

— Очень хорошо, — он утирает губы рукавом и смотрит на меня. — Сами-то глотнете? Давайте, нормальный виски.

— Спасибо, не хочется, — на самом деле я в последний момент удерживаю себя от того, чтобы принять его предложение.

— Брезгуете? Зря. Я ничем таким не болею.

— Я не брезглив. Просто не хочется, — повторяю, уже понимая, что харизма Мятой Шляпы продержалась ровно до того времени, как виски попал в его организм и сделал свое всегдашнее дело — глаза моего собеседника заблестели нездоровым блеском, лицо покраснело, на лбу выступил пот. — Так что там у нас с информацией?

— Когда вы прибыли на Гондвану, если не секрет? — задает он встречный вопрос.

— Сегодня утром.

— Садились практически наугад, а? — криво усмехается Мятая Шляпа.

— Да, радиосвязи не было, — осторожно подтверждаю я.

— Давайте не будем ходить вокруг да около, — предлагает он. — И без того тошно. Тошно и страшно. Какая может быть радиосвязь, если нет людей? Или вы сели уже, когда они появились?

— Нет, — я смотрю в его слезящиеся глаза и вижу, что там плещется страх пополам с виски. — Когда мы сели, то людей не было совсем. А потом они вдруг появились. Все и сразу. У вас есть, что рассказать по этому поводу?

— Есть, и много, — он смотрит на бутылку в руке, явно раздумывая, не глотнуть ли еще, затем все-таки бережно ставит ее на землю и предупреждает. — Честно говоря, мне плевать, поверите вы или нет.

— Пока мы не услышали ровным счетом ничего, — напоминаю.

— Хорошо, — он все-таки не сдерживается, опять быстро прикладывается к бутылке и начинает говорить.

Меня зовут… впрочем, неважно, как на самом деле. Зовите Петровичем. Меня все так зовут, хотя на самом деле я не Петрович. Так вот, повторю еще раз: мне наплевать, поверите вы или нет. Но рассказать кому-то надо, а то я с ума съеду окончательно. Конечно, жизнь и сами видите, какая у меня, и крыша эта самая съезжает чуть не каждое утро. Но все-таки я надеюсь, что шанс у меня еще есть. Опять же, если бы не виски, то, может, и вовсе бы никто и ничего не узнал. А так. В общем, набрался я вечером третьего дня до самых, что называется, бровей. Ничего не помню. Ну, или почти ничего. Как раз деньги были, поэтому начал как приличный человек — в баре у Пита. Да и где бы еще? Пит, Петрович, Петрович у Пита. Как это символично, да? Дальше — завеса. Как всегда. Очнулся наутро здесь, на этом самом месте. У меня есть дом, не думайте, не все пока пропил. Но это место для меня, как бы это сказать, запасная посадочная площадка, в общем. Если я понимаю, что до дома не дойду, то на автопилоте попадаю сюда. Летом. Для зимы есть другая. Ну так вот. Очнулся я, значит. Состояние не буду свое описывать, неинтересно это никому, даже мне. По карманам пошарил — нашел какую-то мелочь. Ну, думаю, на пиво хватит, а там уж, как фишка ляжет. Вокруг — никого. Оно и понятно, сюда редко кто из приличных людей забредает. Разве что парочки, которым срочно нужно это, как его страсть утолить, но тоже не всякую ночь. Да. Значит, пополз я к выходу. И тут заметил только, что тихо как-то вокруг. Шум городской сюда понятно мало доходит, но все-таки доходит. А теперь я совсем ничего не слышу. Ни голосов, ни машин. Только птички кое-где посвистывают. Что за черт, думаю, может, воскресенье? Да нет, будний день, точно знаю. И даже помню, что среда. Хорошо. Добрался до выхода, вышел на улицу. Никого! Ни единого человека. Я — на соседнюю, оттуда — на проспект. Пусто. И тихо, как в могиле. Ни флаера в небе, ни шагов за углом, все закрыто, хотя, ежели по солнцу судить, часов десять уже, не меньше. Сказать, что перетрусил я — ничего не сказать. Пожалуй, один только раз в жизни было мне так же страшно — это когда я медленно тонул в зыбучих песках Мертвой и точно знал, что помощи ждать неоткуда. Все так, не всегда я был таким, каким вы меня видите сейчас. Ладно. Однако страх страхом, а опохмелиться хотелось все-таки сильнее, чем немедленно бежать из города со всех ног. Так что я заставил себя дойти до ближайшей круглосуточной забегаловки и, как следует, поправил здоровье. А затем уже сел там же за кружкой пива и стал думать. Не знаю, почему я сразу решил, что из города, а возможно, и с планеты за одну ночь исчезли все люди. Все, кроме меня. Решил — и все. Догадался. Потом догадка подтвердилась, но тогда, за столиком в забегаловке, я и без всякого подтверждения уже знал, что так и есть. И сразу, то есть сразу после пары кружек пива и нескольких глотков виски, подумал, что здесь не обошлось без Черного Яйца. Ну, этой самой находки на окраине, про которую вам Пит рассказывал. А что еще я мог подумать? Был, правда, вариант, что все это мне только блазнится в алкогольном бреду, и на самом деле лежу я сейчас в психушке, ремнями притянутый к койке и подключенный к аппарату, очищающему кровь от всякой гадости. Но этот спасительный вариант пришлось отмести после того, как я заставил себя позавтракать в той же забегаловке, и меня снова потянуло в сон. По опыту знаю, что сопротивляться организму в таких случаях не надо. Перебрался я на диванчик в углу и, когда опять проснулся, обнаружил, что ничего не изменилось. Тишина и полное безлюдье. Разве что время уже послеобеденное и похмелье не такое страшное. Тут-то и понял окончательно, что не брежу. Не бывает при белой горячке такого пробуждения, — мне ли не знать… Глотнул я тогда еще для храбрости, прихватил бутылку с собой и отправился на восточную окраину, к этому котловану, где Яйцо лежит. Можно было флаер найти какой-нибудь или машину, чтобы быстрее, но я не спешил. И потом хотелось совсем уж убедиться, что нет в городе никого. Ну, что сказать, убедился. По дороге, правда, уже под конец, пришлось вторую бутылку искать — первая кончилась, вся ушла на успокоение нервов. И что интересно, я ведь уже не тот, что прежде, и бутылки мне вполне хватает, чтобы вырубиться. Особенно на старые дрожжи. А тут — пью и не пьянею. Организм, видать, мобилизовался и спиртное принимал, что твою воду. Ладно. Дошел до котлована, проник за ограждение, заглянул вниз. Так и есть. Лежит, сволочь, и не шевелится. Вроде как оно здесь совершенно ни при чем. Но меня хрен проведешь. Опять же к тому времени я расхрабрился, что твой герой-первопроходец, и не очень соображал, что делаю и тем более что хочу сделать. Сплошные чувства и никакого разума. Спустился, значит, я в котлован по лестнице, встал перед этой хреновиной, как муравей перед яйцом куропатки, и давай орать ему всякие оскорбления. Повторять не буду — ни к чему это, тем более что с нами дама. Орал, орал, чуть голос не сорвал, а потом вдруг в какой-то момент все изменилось вокруг. Сразу. Вот только что я стоял перед Яйцом, брызгал слюной и размахивал своей бутылкой, и уже никакого Черного Яйца нет, и котлована тоже нет, а стою я на проселочной дороге с бутылкой в руке, солнце только что село, ночь скоро, и впереди, справа от обочины, темнеет какое-то здание бревенчатое и двухэтажное, и в окнах первого этажа свет горит. Местность незнакомая совершенно. И справа, и слева от дороги метров через сто лес начинается, а сама дорога грунтовая, без всякого покрытия, но сухая и относительно ровная. Конечно, удивился я, но не сказать, что очень сильно. Так, думаю, вот и докричался… Подхожу, вижу крыльцо и дверь. Стучусь. А мне оттуда женский голос: «Входите, не заперто!» Потянул дверь на себя, вошел. Коридорчик, еще одна дверь, открытая уже. За ней — комната. В комнате — стол простой деревянный, какой-то диванчик, стулья. Честно сказать, не очень-то я комнату эту разглядел и запомнил. Во-первых, поддатый уже был изрядно, а во-вторых, не комната мое внимание привлекла, а тот, кто в комнате находился. Вернее, та. Женщина. Молодая, очень красивая и, как бы это сказать, добрая на вид. Взгляд такой домашний, что ли. Внимательный и в то же время ласковый. Располагающий. Я ее увидел и сразу представил, как сам выгляжу: пьяный, грязный и небритый мужик неопределенного возраста с бутылкой в руке и в мятой шляпе на голове. Даже неудобно как-то стало, хотя я давно на себя внимания не обращаю. Ну, или почти не обращаю. Однако раз, думаю, зашел, отступать поздно.

— Добрый вечер, — говорю. — Меня зовут Петрович.

— Добрый вечер, — отвечает. — А я, допустим, Мария. Или Маша, как вам будет угодно. Проходите, гостем будете.

— Незваный гость — хуже татарина, — отвечаю, но все же присаживаюсь к столу и ставлю на него бутылку. Демонстративно.

Надо сказать, что Маша хоть и понравилась мне очень, но я ни на секунду не забыл, зачем сюда явился. Самое главное, я был абсолютно уверен: все, что вижу вокруг — и дорога, и лес, и дом этот, и девушка — связано с Черным Яйцом. Не знаю, как, но точно связано. Непосредственно. А раз так, то вот мы сейчас и спросим, куда они, гады, людей девали. Пока я раздумываю, как бы мне вопрос правильно задать, Маша ставит рядом с бутылкой чистый стакан и садится напротив.

— Из стакана удобнее, — говорит, — а сама я не пью совсем, уж извините.

— А яблочка какого-нибудь не найдется? — спрашиваю. — На закуску? Не догадался с собой прихватить.

Усмехается она, протягивает ладонь, а там — яблоко. Большое, румяное. Чистый фокус. Но я взял, не подал виду и даже спасибо сказал. Плеснул себе граммов семьдесят, выпил, закусил. Яблоко на вкус настоящим показалось — сладкое и сочное. Черт с ним, думаю, настоящее оно или нет — ешь, что дают, тем более, сам попросил. Вот эти-то семьдесят граммов лишними оказались совсем. Потому что был я до них, хоть и выпивший, но все-таки… как бы это сказать… нормальный, что ли. Вменяемый. А тут поплыло все перед глазами, мысли спутались. Сижу, за стол держусь, чтобы на пол не упасть. А Маша что-то говорит мне, встает, подходит, заботливо ведет к диванчику, укладывает и даже, кажется, ботинки с меня снимает. Последняя мысль, которую запомнил, что носки у меня уж очень грязные, и зря она ботинки-то. И — все. Провалился. Вырубился.

Мятая Шляпа (про себя я продолжал называть его так) умолкает и прикладывается к бутылке. Я вижу, как нервно дергается кадык на его темной, нездорового цвета шее и отвожу глаза.

— Думаете, вру? — вопрошает Петрович хрипло, отрываясь от виски.

— Нет, — отвечаю, — не думаю. Но мне интересно, что было дальше.

— А ничего не было, — говорит Петрович. — Пришел я в себя дома, на своей постели, сегодня рано утром. Получается, что больше суток провел в полной отключке. Пока соображал, что к чему — люди снова появились, невесть откуда. Я даже бесплатно похмелиться, как следует, не успел, а денег почти не было. Потому к вам и подошел там, у Пита. Ну и рассказать кому-то хотелось, здесь, в городе, мне никто не поверит. А ту вижу — курьеры с Земли.

— Потому что все знают: за выпивку вы готовы сочинить любую историю? — усмехаюсь я.

— Да, — соглашается он. — Но эту историю я не сочинил. Можете верить. Так что виски заработал честно.

Мы с Ириной переглядываемся.

— Получается, что вы так ничего и не узнали, — жестко констатирую я.

— Где были люди, куда пропали дети, почему взрослые не замечают, что детей нет. Вся эта история с Черным Яйцом вполне может оказаться вашим пьяным бредом, уж извините. И получается, что зря я вам виски отдал — ноль информации. Так и быть — эта ваша. Гонорар. Но вторую не получите.

С этими словами я поднимаюсь с бревна, Ирина встает за мной, а Петрович, сощурившись, и говорит:

— Значит, вы заметили, что дети пропали?

— Заметили, заметили. Пошли, Ира.

— А информации, значит, ноль?

— Ноль, — киваю. — Круглый и полный.

— Хорошо, — криво усмехается он. — А если я сумею доставить вас к этому дому у дороги, что тогда?

Признаюсь, этим вопросом он меня несколько огорошивает. Я не большой специалист по общению с алкоголиками (не так уж часто они попадались мне в жизни), но уже начинаю догадываться, что потакать им нельзя. Соблазн, однако, велик, и я останавливаюсь.

— Вот к тому самому дому, о котором вы только что рассказывали? — уточняю. — И мы попадем туда прямо отсюда?

— Отсюда не получится, — говорит он. — А вот оттуда, из котлована, где Яйцо лежит, получится обязательно. Я в этом уверен.

— Ну, и во сколько бутылок виски вы оцените эту услугу? — слетает у меня с языка.

И тут я вижу, как Петрович меняется прямо на глазах.

Только что перед нами сидел опустившийся безвольный человек, готовый за глоток спиртного чуть ли не заложить душу, и вот уже спина его выпрямилась, а во взгляде блеснул стальной отсвет.

— Да подавитесь вы своим виски, — презрительно цедит он сквозь зубы и ногой в пыльном, давным-давно не знавшем щетки ботинке отшвыривает от себя недопитую бутылку.

— Я думал, вам действительно интересно, и вы можете хоть как-то помочь, — говорит он голосом, в котором появилось сожаление и твердость. — Но, раз так, придется рассчитывать только на себя. Что ж, значит, это Божье испытание, которое мне необходимо пройти. И, клянусь остатками совести, я его пройду. А вы можете идти своей дорогой вместе со своей второй бутылкой и гребаной иронией.

Некоторое время я смотрю ему прямо в глаза, но затем все же отвожу взгляд и сажусь обратно на бревно. Ирина насмешливо косится на меня и молча устраивается рядом.

— Ладно, — сдаюсь я. — Извините, если что не так. Но вы и сами должны понимать, что особого доверия ваш вид, образ жизни и слова вызывать не могут. Так о какой помощи вы говорите? И каким образом вы собираетесь доставить нас к этому странному дому у дороги, который неизвестно где находится?

— Ясно, о какой помощи, — он словно пропускает мимо ушей мои извинения. — Детей-то вернуть как-то надо или нет? До Земли далеко, а местные — не помощники, как вы понимаете, если они вообще не помнят, что у них были дети.

— А кстати, — перебиваю я, — мне только что в голову пришло. Откуда мы так уверены, что детей нет? То, что на улицах и в парках не видно мамаш с колясками и малолетней ребятни, еще не доказательство. Вернее, не стопроцентное доказательство. Может, мы, действительно, зря беспокоимся? Я запаниковал, и вы туда же.

— Детей нет на самом деле, — мрачно заявляет мне на это Петрович.

— Во всяком случае, здесь, в Перво-граде — точно. Я проверял. А насчет того, каким образом… Вот, смотрите.

Он лезет в нагрудный карман своей неопределенного цвета и возраста рубашки, достает сложенный вчетверо стандартный лист бумаги и протягивает его мне.

Я беру и разворачиваю. Это записка. Причем написанная от руки, что встречается не часто.

— Если захотите вернуться, — читаю вслух, — приложите ладони. Я открою проход. Маша.

— Ладони, думаю, к Яйцу надо приложить, — поясняет Петрович.

— Это понятно, — киваю. — К чему же еще.

— Какая гостеприимная Маша, — замечает мой стажер. — Надо же, вернуться предлагает. С чего бы это?

— Так ведь не договорили мы с ней, — роняет Петрович. — Хоть и по моей вине, а все-таки.

— Ничего не понимаю, — признается Ирина. — Я, конечно, всего лишь стажер, но, по-моему, здесь специалисты разбираться должны. Кто мы такие?

— Мы представители Курьерской службы Земли, — отвечаю. — Для самоуважения этого вполне достаточно. А большего нам и не надо. Ты представляешь, сколько пройдет времени, прежде чем Земля начнет в данной ситуации разбираться? Путь до Гондваны неблизкий, как ты и сама уже могла убедиться. Плюс бюрократия. Недели пройдут. В лучшем случае. И все это время дети будут находиться неизвестно где. И неизвестно что с ними будет происходить. А может, и уже происходит. Но ты права — всем ходить нельзя. Значит, пойдем мы с Петровичем, а ты останешься. И если что, вернешься на Землю и расскажешь, как все было. А я для пущей убедительности надиктую для начальства сообщение.

— Еще чего! — фыркает Ирина. — Я тебя одного не оставлю.

— Извини, — возражаю, — но в данном вопросе тебе придется подчиниться приказу старшего. Ты остаешься.

— А если я не подчинюсь? — прищуривается она.

— Завалишь практику, — отвечаю как можно равнодушнее. — С учетом того, что она у тебя не первая, следующего шанса стать курьером, скорее всего, не представится. Пойми, — добавляю уже мягче. — Ситуация такова, что кто-то обязательно должен остаться здесь. Вспомни инструкцию по высадке на незнакомую планету — корабль без людей не оставляют ни при каких обстоятельствах.

— Мы на очень даже знакомой планете, — надувает губы Ирина.

— Верно, но дела, как видишь, здесь творятся совершенно незнакомые и очень странные. И где именно находится это место, о котором рассказывает Петрович, — неизвестно. Вроде бы получается, что Яйцо способно каким-то образом мгновенно переносить или перемещать человека. Но куда? В другую галактику? В иное измерение? В другое время? Вообще куда-нибудь туда, о чем мы и помыслить не можем? Любая гипотеза, на выбор. Но мне, честно говоря, это не так уж интересно и мало заботит. Я даже готов согласиться с тем, чтобы никогда не узнать, что собой представляет это Яйцо и откуда оно взялось. Единственное, что меня по-настоящему заботит, это судьба тысяч и тысяч детей. Вот это действительно серьезно. А к серьезному делу и подход нужен серьезный настолько, насколько это возможно. Так что будь добра — перестань лезть в бутылку и помоги нам, ладно?

— Он прав, — говорит Петрович, кашлянув. — Чует мое сердце, что не все там просто и красиво. Может и опасно быть. Недаром я напился — страх заглушал. Теперь, конечно, трезвый пойду. Ну, почти.

И кто, спрашивается, его за язык тянул насчет опасности…

Тем не менее деваться моему стажеру некуда, и она соглашается. После чего мы с Петровичем расстаемся, договорившись встретиться здесь же, у входа в лесопарк, в одиннадцать часов вечера, чтобы вместе отправиться к Черному Яйцу.

Мои сомнения в том, что Петрович выполнит обещание и придет вовремя и относительно трезвый, рассеиваются, когда ровно в 23:00 я миную вход в лесопарк и вижу на лавочке под фонарем уже знакомую фигуру в шляпе.

Флаер ждет неподалеку, и мы направляемся к нему, по дороге обсуждая детали предстоящей операции.

— К Яйцу-то мы проникнем, — размышляет вслух Петрович. — Там есть охрана, но только для вида, со стороны города. А сзади в заборе дыра имеется, и внутри уже котлован не охраняется никак. Да и зачем? Это первую неделю народ толпился, а теперь попривык.

Петрович не соврал, и к котловану мы пробираемся без всяких проблем.

Яйцо угадывается внизу, как черная плотная масса, не дающая ни малейшего отсвета. Впрочем, отсвечивать нечему. Ночь безлунная, облачная, и фонарь я пока не включаю. Спускаемся в темноте по лестнице на дно котлована тоже удачно — никто не оступается и не гремит с шумом и воплями вниз по ступеням. Я волнуюсь за Петровича с его нарушенным чувством равновесия, но он справляется. Так. Теперь можно и фонарик зажечь. Узкий, не толще карандаша луч, отрегулированный на малую яркость, упирается в непроницаемочерный бок Яйца. Да, внушительное образование, прямо скажем. Или это все-таки предмет? Космос велик, и встречал я в нем природные образования, которые выглядели, как предметы, и, наоборот, предметы, один в один напоминающие природные образования. В конце концов, все улики, которые у нас имеются против Яйца, так или иначе прямыми не назовешь. Ладно, сейчас и проверим.

— Ну что, Петрович, — спрашиваю, — готов?

— Готов, — тихо отвечает Петрович.

Нескольких часов ему хватило, чтобы помыться, побриться и даже переодеться и почистить ботинки, что меня несказанно радует, поскольку стоит Петрович вплотную ко мне. Правда, шляпа на нем та же, но это даже хорошо — человек должен быть узнаваем.

— Давай, — командую.

— Подождите, — раздается сзади.

— Я с вами!

Ирина. Вот черт, теперь я понимаю, отчего она никак не может пройти стажерскую практику.

— Что будем делать? — шепотом осведомляется Петрович.

— Пока ничего, — вздыхаю в ответ.

— Ты, главное, не волнуйся, — Ирина останавливается в трех шагах от нас. — Я запрограммировала корабль на автоматическое возвращение на Землю, в случае, если мы сами не вернемся в течение трех суток.

— А если трех суток нам не хватит? — спрашиваю.

— Чему быть, того не миновать, — пожимает она плечами. — Прости, но я не могу отпустить тебя… вас одних.

— Характер не позволяет? — я искренне надеюсь, что мой голос переполнен ядом.

— Неважно что. Главное — не позволяет.

— Не быть тебе курьером.

— Значит, не быть. Но сейчас я иду с вами.

— Черт с тобой, — говорю, потому что сказать мне в данной ситуации все равно нечего. — Но предупреждаю. Начнешь показывать характер и дальше, буду ставить на место. Вплоть до применения физической силы.

— Согласна, — быстро отвечает Ирина. В темноте не видно, но мне почему-то кажется, что отвечает она с улыбкой.

После того как Петрович кладет ладони на Яйцо, все происходит так, как он и рассказывал. Секунд, наверное, через пять. Как будто кто-то незаметно убирает одну реальность и вместо нее подсовывает другую. Так быстро, что заметить момент подмены невозможно. Вот только что мы стояли на дне котлована в Первограде, на планете Гондвана, а в следующее мгновение под ногами оказывается проселочная дорога, над головой — ночное, затянутое облаками небо, а в сотне шагов впереди светится окно придорожного строения.

— Получилось, — выдыхает Петрович. — Что я говорил?

— Это то самое место? — спрашиваю, оглядываясь по сторонам.

— Оно, — подтверждает Петрович.

— В точности. Только время другое. Сейчас тут ночь, а тогда был вечер. Пошли?

— Одну минуту.

Я стою и пытаюсь глазами, ушами и носом уловить хоть малейший признак того, что окружающее нас пространство смоделировано искусственно или каким-либо образом нам внушено. Не ловится. Свет и тень, крик ночной птицы и ветер в листве, запах травы и земли — все настоящее. Или кажется таковым с высшей степенью достоверности. Присаживаюсь на корточки, дотрагиваюсь пальцами до чуть влажной от вечерней росы дороги. Нет, не чувствую различий.

— Это Земля? — осведомляется Ирина.

Хороший вопрос. Лично у меня нет на него ответа. Во всяком случае, пока. Молчит и Петрович. Да и откуда ему знать?

Я выпрямляюсь и вижу, как в здании у дороги открывается и закрывается дверь — желтоватый электрический свет на секунду вырывается в ночь и тут же пропадает.

— Зажгите фонарь, — просит Петрович. — Я думаю, это Маша.

Я зажигаю и тут же гашу фонарь. И так три раза.

— Эй! — доносится женский голос.

— Это вы? Идите сюда! Это я, Маша!

— Мы идем! — кричит в ответ Петрович, но, надо отдать ему должное, с места не двигается и выжидающе смотрит на меня.

— Пошли, — командую я.

Маша ожидает нас на крыльце и, когда мы подходим, здоровается, предлагает войти в дом. Мы не отказываемся. Хозяйка, одетая в штаны, очень напоминающие джинсы, и рубашку, ведет нас в гостиную и усаживает в кресла, полукругом расположенные перед камином, где пылает живой огонь. Гостиная довольно ярко освещена свисающими с потолка электрическими светильниками. Во всяком случае, мне кажется, что светильники электрические.

— Ну что ж, — говорит Маша, усаживаясь с нами в одно из кресел. — Ви-жу, что Петрович привел гостей. Давайте знакомиться. Я — Маша. Хозяйка этого дома, искусственно созданное разумное существо. На самом деле меня зовут иначе, но земное имя Маша, как мне кажется, подходит лучше всего.

— Ага, — говорю. — Значит, вы не с Земли.

— В этом не может быть ни малейшего сомнения, — улыбается она. — Насколько я знаю, на Земле пока не научились создавать разумных существ.

— Где дети? — беру я быка за рога. — Учтите, если хоть с одним из них что-нибудь случиться…

— И что будет? — красиво приподымает бровь она. — Но могу вас успокоить — с детьми все в порядке, это я знаю совершенно точно. Все они живы и чувствуют себя хорошо.

— Зачем вы их забрали? И кто вы такие вообще?

— Я их не забирала. Наоборот, я и мои… единомышленники, скажем так, были против данной акции. Но, к сожалению, мы оказались в серьезном меньшинстве. Что же касается второго вопроса, то это длинный разговор.

— А мы никуда не торопимся, — говорит Ирина.

— Да, — подтверждает Петрович.

— Торопиться нам совершенно некуда.

— Что ж, — вздыхает Маша, — по-пытаюсь.

Тут она замолкает и, хмурясь, поворачивает голову к окну. Что такое. Окно распахнуто, ветер шевелит занавески, и вместе с ним до меня доносится смутно знакомый звук. Я не сразу понимаю, что это такое.

— Лошади? — удивляется Ирина.

Копыта! Ну, конечно же — это стук копыт. Он приближается, и теперь слышно, что лошадей несколько. Как там это называется, дай бог памяти. Эскадрон? Табун?

Мелькает за окном огонь факелов, доносится конское ржание. Хлопает наружная дверь. Решительные шаги. Распахивается дверь в гостиную, и входят четверо мужчин. Плащи, сапоги со шпорами, шляпы. Только шпаг не хватает. Я уже совершенно ничего не понимаю и вопросительно смотрю на нашу хозяйку, которая медленно встает с кресла навстречу, как мне кажется, не больно-то ожидаемым гостям.

Мужчины занимаю классическую позицию: один у окна, второй у дверей, третий на подхвате. Четвертый же садится в свободное кресло к нам лицом и небрежно закидывает ногу за ногу. Шляпа при этом остается у него на голове, что лишний раз подтверждает, во-первых, его начальственный статус в этой компании, а во-вторых, не дружественность данного визита, — все-таки здесь дамы. Хотя, с другой стороны, откуда мне знать, в чем у них проявляется дружественность и галантность, а в чем нет? Петрович вон тоже шляпу не снял, но Петрович — это особая статья.

— Чем обязана? — Мария вновь садится и, как мне кажется, демонстративно закидывает ногу за ногу.

— А то ты не знаешь? — ухмыляется главарь. Глаза у него, как и положено главарю, льдисто-голубые, губы и нос тонкие, лицо худощавое, на вид — мой ровесник или чуть старше. — Мы же договорились вроде бы. Кто эти люди?

— Мы-то люди, — вступаю я. — А вот вы кто такие?

— Это неважно, — отмахивается голубоглазый и продолжает, обращаясь к Маше. — Я жду ответа. Не заставляй меня применять силу.

— Силу? — переспрашиваю я с максимальной иронией, на какую только способен.

— Вы бы помолчали, — советует главарь. — Я не с вами разговариваю.

— Зато я разговариваю с вами! — немедленно отвечаю цитатой из самого известного романа Дюма. Видимо, облачение незнакомцев, манера их поведения вместе с сопутствующими обстоятельствами так действуют. Странно, раньше я как-то не замечал в себе особой склонности к мушкетерской романтике.

— Хорошо, — он обращает на меня взор своих голубых глаз. — Давайте поговорим. Но только коротко, потому что времени мало. У меня, во всяком случае. Как я понимаю, вы явились сюда, чтобы узнать о судьбе детей? Так вот, с детьми все хорошо. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Нет, — качаю головой. — Вы совершенно меня не удовлетворили, потому что любопытство здесь ни при чем. Мы прибыли не для того, чтобы узнать судьбу наших детей, а для того, чтобы вернуть их домой.

— Этого не будет, — заявляет главарь, как мне кажется, весьма нагло. — Они нам необходимы здесь, и они здесь останутся.

— Вам не кажется, что это жестоко и негуманно по отношению к нам, людям? — намеренно увожу разговор чуть в сторону.

— Может быть, — соглашается он.

— Но у нас нет другого выхода. Иначе цивилизацию наших хозяев не возродить. А мы и были созданы именно с этой целью. Вы знаете, что мы искусственные разумные существа?

— Знаю, — говорю. — Но, по-моему, ключевое слово здесь «разумные».

— Ключевое слово — «искусственные». А нам требуются настоящие. То есть ваши дети. Могу заверить, что ничего плохого с ними не случится. Просто они дадут новую жизнь цивилизации, которая старше не только вашей Земли, но и всей галактики Млечный Путь.

— А у них вы спросили? Или у нас?

— Зачем? — удивляется он. — И так понятно, что вы не согласились бы. Ничего страшного. Вас, людей, много, нарожаете еще.

— Ах ты, сука! — вскакивает со своего кресла мой стажер. — Да я тебе сейчас глаза выцарапаю!

Во время всего разговора я стараюсь думать очень быстро. И частично мне это удается. Во всяком случае, я успеваю понять, что здесь что-то не так. Если бы этот главарь мог, он бы уже вышвырнул нас. Или вообще не допустил нашего появления с самого начала. Но мы здесь. И совершенно не важно в данном случае, где именно это «здесь» находится. Главное — здесь, и где-то здесь наши дети. А это значит…

Додумать мысль до конца времени не хватает, но это уже не важно, потому что наступает пора не думать, а действовать.

— Вы мне надоели, — сообщает главарь и, повернув голову к своим «гвардейцам» (так я их про себя окрестил), добавляет: — Уберите их отсюда. Совсем.

Если дошло до драки, то бить нужно так, чтобы противник не встал. Этому меня учила жизнь, и я не разу не усомнился в справедливости ее уроков. В следующее мгновение мое кресло летит в того, кто занял позицию посреди комнаты. Летит удачно — оба падают на пол. За это время я успеваю очутиться рядом с главарем и с ходу наношу ему удар в челюсть. Он как раз быстро встает мне навстречу, и скорость его тела складывается со скоростью моего кулака. Плюс наши массы (я, между прочим, вешу 82 кило — только мышцы и кости, никакого жира). Все вместе дает замечательный результат: противник на спине и не двигается. Правда, я в кровь разбиваю костяшки пальцев, но обращать внимание на такие пустяки времени нет, потому что на меня кидаются оставшиеся двое — от окна и от двери. Да и третий, которого я сшиб креслом, уже на ногах. Недолго он на них остается. Краем глаза вижу, как Петрович хватает лежащую у камина кочергу, подскакивает и бьет «гвардейца» по голове. С залитым кровью лицом тот падает, но Петрович и сам немедленно получает сильный удар в лицо от того противника, который двигался на меня со стороны дверей. Затем я теряю контроль над общим ходом событий, так как «оконный» и «дверной» оказываются умелыми ребятками, и мне некоторое время приходится весьма туго. Я пропускаю несколько тяжелых ударов, которые сбивают мне дыхание, отступаю к стене, мне удается один раз попасть в одного из них ногой. Затем я вижу, как Ирина с пронзительным криком прыгает на спину второго и вцепляется ногтями ему в щеки, но тот резким круговым движением сбрасывает ее с себя и снова кидается вперед…

В конечном счете, я обнаруживаю себя придавленным к полу телом одного из «гвардейцев». Тело совершенно неподвижно и весит, как мне кажется, не меньше центнера. Спихиваю его в сторону, не без труда поднимаюсь на ноги и оглядываю поле битвы.

Все четверо живописно лежат и не шевелятся.

Кресла, в котором, ошеломленноиспуганно хлопая глазами, сидит искусственное разумное существо Маша, перевернуто. Тут и там на полу видны пятна крови.

Мои все целы, хоть и растрепаны. Под правым глазом Петровича уже наливается роскошный фонарь, а у Ирины, кажется, разбита верхняя губа. Но вид бравый — хоть сейчас опять в бой. Петрович, как родную, держит наготове кочергу, Ирина — ножку от кресла. Интересно, она сама ее отломала?

— Очень хорошо, — говорю. — Благодарю за помощь. Теперь этих уродов надо связать, пока не очухались.

— Не надо, — подает голос Маша.

— Они теперь очень не скоро очухаются.

— Откуда вы знаете?

— Я знаю себя. А они такие же.

— Скажите, — задаю вопрос. — А в этом мире есть, кроме нас и наших детей, хоть одно не искусственное разумное существо? Желательно из тех, кто обладает ответственностью и принимает решения?

— Нет.

— Ясно. Тогда почему я должен вам верить?

— Потому что я приняла решение, — она делает ударение на «я».

— Какое же?

— Я пойду с вами и постараюсь помочь вернуть детей. Сама я ничего не могла сделать. Этика.

— Очень хорошо. Куда и когда идти?

— Сейчас. У нас не очень много времени. С каждым часом вернуть детей будет все труднее. Здесь не очень далеко, а идти не надо — кони у крыльца. Только возьмем шляпы и плащи. Для маскировки. Не уверена, что в случае чего это поможет, но все-таки.

— У этих? — киваю на «гвардейцев».

— Да.

— У меня своя шляпа есть, — гордо сообщает Петрович. — И я умею ездить верхом.

— Сережа, — обращается ко мне Ирина, — тебе не кажется, что все это сильно отдает каким-то безумием? Кони, шляпы, плащи. Что вообще здесь происходит? И потом, не знаю, как Петрович, а я не умею ездить на лошади!

— Это не трудно, — говорит Маша. — Я покажу.

— Чепуха какая-то! — фыркает мой стажер. — Сон и бред.

— В этом есть доля истины, — соглашается Маша. — Все, что вы видите вокруг себя, чувствуете и ощущаете, в какой-то мере смоделировано вашим подсознанием. Но это вовсе не значит, что вы находитесь вне определенной реальности.

— Что это значит? — хмурится Ирина.

— Это значит, — поясняю, — что надо не рассуждать, а действовать. На коней и — вперед. Это приказ. Кстати, я тоже не умею ездить на лошади.

Как ни странно, мы с Ириной приспосабливаемся довольно быстро, да и кони наши на редкость послушны. Едем шагом, сквозь прореху в тучах время от времени выглядывает очень похожая на земную луна, которая освещает проселочную дорогу и подступающий к ней с обеих сторон лес.

«Все-таки чертовски дешевая романтика, — думаю я, покачиваясь в седле. — Вот уж не ожидал, что мое подсознание набито такой чепухой. Если еще в конце пути окажется средневековый город, окруженный крепостной стеной. Нет, как только все это закончится, надо будет всерьез собой заняться. Книги, что ли, хорошие и умные почитать. И вообще».

Что именно «вообще», додумать я не успеваю, поскольку Маша, которая едет впереди, оборачивается и говорит, что надо прибавить ходу — ночь не бесконечна, и хорошо бы попасть на место до рассвета.

— Галопом? — спрашивает Ирина, и в голосе ее слышится откровенный ужас.

— Следуйте ритму, — советует Маша. — И не бойтесь, эти кони вас не сбросят.

— И опирайтесь на стремена, — подсказывает Петрович. — Они для этого и предназначены.

Следующие двадцать минут превращаются для меня в сущую пытку. Тот, кто думает, что впервые в жизни лететь на коне галопом сквозь ночь — большое удовольствие, жестоко ошибается. Тут бы просто в седле удержаться… Какого черта, в конце концов! Почему именно лошади, а не, скажем, велосипед?! Прекрасно управляемое, простое и довольно быстрое транспортное средство.

Город вырастает за ближайшим поворотом.

Мы снова переходим на шаг, я с облегчением перевожу дух и усмехаюсь про себя: так и есть — крепостные стены, факелы на башнях, горбатый мост через ров. Хорошо еще не подъемный. Кажется. Неужто и стража на воротах?

Слава Разуму, обошлось без стражи. А с учетом того, что наряду с факелами я вижу и явно электрический свет в окнах, и улица, по которой мы въезжаем в город, вымощена брусчаткой, а не грубым булыжником, у нашего коллективного подсознания еще есть шанс оправдаться в наших же глазах. Прохожих на улицах мало, и пока, судя по всему, никто из них не обращает внимания на четверых, закутанных в плащи, всадников. Но это пока.

— Маша, — негромко окликаю я, — вы хоть скажите, к чему нам готовиться — к драке или разговору?

— Это уж как получится, — тихо отвечает она, натягивая поводья, чтобы наши кони поравнялись. — Но я очень надеюсь, что обойдется без того и другого. Потому что разговор легко опять может перейти в драку. И закончится, она, скорее всего, тем, что вас вышвырнут отсюда навсегда. А может быть, даже. — она прерывается, подыскивая формулировку помягче, но не находит и говорит прямо: — Может быть, даже убьют. И тогда уже детей точно не вернуть. Если нам, то есть вам удастся остановить часы на Ратуше.

«Ну, разумеется, — думаю. — Часы. Кто бы сомневался. Нет, с подсознанием надо точно что-то делать — набито штампами по самое сознание».

— Господи, — доносится до меня шепот Ирины, которая словно только что прочла мои мысли. — Какая еще Ратуша? Какие часы? Почему так банально?

— Ратуша городская, естественно, — поясняет Маша. — Что же касается банальности. Хм, не знаю. По-моему, уж лучше часы, чем какой-нибудь термоядерный реактор или гравигенератор.

Она поворачивает коня в узкий, освещенный редкими фонарями, переулок, который совершенно неожиданно упирается в довольно обширный пустырь. Здесь мы оставляем коней пастись на травке и дальше идем пешком. Надо сказать, что лично мне первые несколько десятков шагов даются с немалым трудом. Кошусь на Ирину и вижу, что мой стажер также не слишком уверенно передвигает ноги.

— Чтобы я еще раз села на лошадь или коня. — бормочет она. — Как вы себя чувствуете, Петрович?

— Честно сказать, давненько мне не было так хорошо, — признается Петрович, и я искренне за него радуюсь. Хоть кому-то хорошо.

Маша ведет нас безлюдными переулками. Здесь нет фонарей, и лишь слабый свет из редких не спящих окон позволяет не спотыкаться в темноте. Если таков средневековый город, то я предпочту современные. Впрочем, откуда мне знать, каковы были на самом деле средневековые города? Если то, что мы видим вокруг, всего лишь бредни нашего подсознания, реализованные при помощи каких-то неведомых технологий… Запутанная история, и я даже не уверен до конца, что мне хочется ее распутывать. Единственное, что я знаю совершенно точно — детей надо вернуть. Любой ценой.

— А что это за цивилизация хозяев, которую нужно возродить при помощи наших детей? — обращается к Маше Ирина, словно прочитывая мои мысли.

— Это очень древняя и давно исчезнувшая цивилизация, — не слишком охотно отвечает Маша. — Если совсем откровенно, то мы даже не знаем, погибла она или перешла на какой-то иной уровень развития. Но в этой Вселенной ее нет точно. А мы, искусственные разумные существа, и были созданы ею когда-то с той целью, чтобы в случае чего способствовать возрождению. Но здесь очень много непонятного и для нас самих. Например, время.

— Время? — переспрашивает Петрович.

— Да. Мы совершенно не представляем себе, сколько прошло времени с момента нашего создания до этой минуты. Мы как будто спали, а потом вдруг проснулись и получили возможность действовать.

— Черное Яйцо, — понимающе кивает Петрович. — Зря мы его не закопали обратно.

— Все дело в том, — продолжает Маша, — что мы не роботы. У нас есть предназначение, но нет жесткой программы, которую мы обязаны выполнить любой ценой. Поэтому я вам и помогаю. Но для кого-то из нас предназначение сильнее любой программы.

— Но не для тебя? — уточняю я, неожиданно для самого себя переходя с ней на «ты».

— Не для меня, — подтверждает Маша. — Все, мы пришли.

Перед нами открывается городская площадь с громоздким трехэтажным зданием посередине, из которого тянется к небу квадратная, высокая башня. На самом верху башни, освещенный подвесным фонарем, виден циферблат часов с римскими цифрами. Кованые черные стрелки (а какие же еще, черт возьми?) показывают без двух минут три часа ночи. Или утра. Как кому больше нравится.

— Эти часы? — киваю на башню.

— Да, — говорит Маша. — Если их остановить, любым способом, запущенные процессы с детьми и многие другие, сопутствующие им, тоже остановятся. И все вернется на круги своя. Станет, как было.

— Ты в этом уверена?

— Почти. Но другого пути я все равно не знаю.

— А мы? — спрашивает Петрович.

— Скорее всего, вернетесь в свой мир.

— Скорее всего. — хмыкает Ирина. — Это мне нравится.

— Поймите, — терпеливо говорит Маша. — Я ведь даже не знаю точно, что будет с нами, искусственными существами. А нам тоже хочется жить. Мне, например, хочется.

— Хорошо, — говорю я. — Но где гарантии, что это безобразие с детьми снова не повторится? И что нам делать с этим вашим чертовым Яйцом? Уничтожить?

— Гарантия состоит в том, что у нас элементарно не хватит энергии на еще один такой глобальный эксперимент.

— Энергию можно накопить.

— Да, но на это нужно очень много времени. Даже нам. Возможно, сотни лет в вашем исчислении. И вообще, не так это просто, как, на первый взгляд, кажется. А уничтожить Яйцо вы все равно не сможете, так что пусть это вас не беспокоит.

Я хочу задать следующий вопрос, но тут часы начинают бить. Три гулких удара следуют один за другим, и тягучий звук долго гаснет в окружающей ночи.

— Скоро рассвет, — замечает Маша.

— Ну, не так уж и скоро, — говорю я. — Ладно. Как до этих часов до-браться-то?

— Думаю, по лестнице, — отвечает она. — Там, внутри, наверняка должна быть лестница. Но я с вами пойти не могу.

— Почему?

— Не могу. Просто не могу — и все. Примите это как неоспоримый факт.

— А как мы войдем внутрь?

— Двери должны быть открыты. А дальше — по обстоятельствам. Поймите, я ни разу там не была и совершенно не представляю, с чем вам придется столкнуться.

Лестница кажется бесконечной. Фонарик не нужен — каждый пролет освещается укрепленным в стене факелом, но мне уже надоело удивляться шуточкам нашего (моего) подсознания.

Я поднимаюсь первым, за мной — Ирина, замыкает шествие Петрович. Он громко часто дышит, и нам с Ириной приходится замедлять шаг. Однако отдыхать некогда, да и цель близка: вот он, последний лестничный пролет, за которым — дверь.

Только бы она оказалась не заперта… Но с какой стати? Вошли-то мы сюда свободно. И не встретили на всем пути ни единой «живой» искусственной души. Искусственная душа. Смешно звучит. Интересно, у созданных искусственно разумных существ есть душа?

Времени додумать эту мысль у меня не остается — лестница заканчивается.

Так. Все-таки заперта.

Отхожу к краю площадки, разбегаюсь и бью плечом. Слышен треск, дверь поддается, но не открывается. Бью ногой. Есть, открылась. Темень и пыль. И звук. Равномерное постукивание и пощелкивание работающего механизма.

Фонарь у меня на поясе, но я почему-то снимаю со стены факел и шагаю за порог.

— Да уж, — говорит за моим плечом Ирина. — И как это остановить? Тут часовщик нужен.

— Или заряд взрывчатки, — бормочу я.

Вот уж не думал, что гигантский механизм башенных часов может внушить такое уважение. Совершенно не понятно, как он работает.

— Ничего сложного, — подает голос Петрович. Он все еще тяжело дышит и держит в руках еще один факел, который, вероятно, снял со стены пролетом ниже. — Нужно сунуть что-нибудь прочное между вон теми двумя шестернями — и все. Часы остановятся.

— Лом? — спрашиваю.

— Сойдет и факел, думаю. У него железная рукоять, если вы заметили.

И в самом деле.

— Тогда, — говорю, — не будем терять времени.

— Подождите, — останавливает меня Петрович. — Это должен сделать я. А вам нужно спуститься вниз. Как можно скорее.

— Ничего не понимаю, — признается Ирина. — Почему?

— Потому что велика вероятность того, что после остановки часов мы окажемся в нашем мире ровно на той же высоте над землей, на какой находимся сейчас, — спокойно объясняет он. — Я понял это минут десять назад.

Я прикидываю высоту башни, и мне становится не по себе.

— А может быть, и не окажемся, — говорит Ирина. — Мы же не под землей очутились, когда попали сюда из котлована.

— Вы готовы рискнуть? — спрашивает Петрович.

— Жребий, — говорю я, подумав ровно секунду. — Тянем оба.

— Еще чего! — возмущается Ирина. — Даже и не думайте. Тянем все трое.

— Нет, — качает головой Петрович, неторопливо лезет за пазуху и достает оттуда предмет, в котором я не сразу, но все же опознаю древний револьвер.

— Семейная реликвия, — объясняет Петрович. — Не пропил. Как чувствовал, что пригодится. Учтите, он исправен и заряжен. Не вынуждайте меня нажимать на спусковой крючок.

— Что ж ты его не вытащил, когда мы с этими дрались… там… за городом? — спрашиваю, пытаясь найти выход из ситуации.

— Забыл, — говорит Петрович, — Вы… это, Бегите вниз. Спорить бесполезно, я уже все решил, Ну?

Он поднимает револьвер и взводит курок,

Уже светает, когда мы добираемся до гостиницы, Только покинув кабину флаера, я понимаю, как сильно устал — ноги подкашиваются, мутится в голове, Ирина тоже чуть не виснет на моей руке, и со стороны мы, вероятно, напоминаем влюбленную парочку, которая возвращается в гостиничный номер после бурно проведенной ночи в злачных заведениях города, Что ж, ночка и в самом деле выдалась бурной, Впрочем, наблюдать за нами в столь ранний час некому — улицы все еще пусты,

Ночной портье провожает нас безразличным взглядом, мы поднимаемся к себе на этаж и расходимся по номерам, Чувствую я себя совершенно опустошенным, как душевно, так и физически, нет сил даже на душ, поэтому, кое-как раздевшись, ныряю под одеяло и расстаюсь с окружающей действительностью на ближайшие четыре часа,

Без четверти десять мы с Ириной подходим к площади перед Домом Правительства, вступаем на окаймляющую ее аллею и движемся вдоль скамеек с эргономично изогнутыми спинками, Здесь уже с утра расположились молодые мамаши, бабушки и няни, Их чада мирно спят или бойко агукают в разнообразных колясках, и мы с искренней радостью наблюдаем эту мирную и чертовски приятную картину,

— Получилось, — улыбается мой стажер,

— Да, — соглашаюсь, — неплохо сработано, Теперь можно и улетать, Хоть я и не выспался,

Секретарша Джейн встречает нас с искренней улыбкой,

— Скажите, Джейн, — спрашиваю, — вы ничего странного возле Дома Правительства с утра не заметили?

— Нет, а что?

— Какое-то необыкновенное скопление молодых мам на аллее, — говорю, — С колясками.

— А, это! — смеется она, — Вы просто не местный, Ничего странного, Они всегда здесь прогуливают своих маленьких. Традиционно. Здесь, и еще в лесопарке, Сразу у входа, знаете?

— Да, — говорю, — знаю, Кстати, Джейн, что это за Черное Яйцо тут у вас откопали загадочное?

— Никто не поймет, что это такое, — говорит Джейн, — Наши ученые изучали-изучали, да так ничего и не поняли. Все решали, то ли его обратно закопать, то ли так в котловане и оставить.

— Без присмотра?

— А зачем присматривать за тем, что нельзя ни разбить, ни украсть? — резонно замечает она, — Вам уже рассказывали, что гравигенератор на него не действует? И не только гравигенератор,

— Да, рассказывали, — говорю, — Будь моя воля, я бы действительно закопал эту штуку обратно, А еще лучше — залил бы ее металлопластом, На всякий случай,

— Вы, смотрю, не очень любите рисковать, а? — подмигивает мне Джейн,

— Все зависит от предполагаемого результата, — подмигиваю в ответ, — сопутствующих обстоятельств и времени, имеющегося в моем распоряжении, Увы, мы сегодня улетаем, так что возможности рискнуть у меня нет в любом случае,

Джейн понимающе усмехается,

— Впрочем, теперь все проблемы с этим Яйцом решены, — говорит она, — и никакого риска,

— То есть?

— Вы разве не слышали? Сегодня утром в городских новостях передавали,

— Нет, — говорю, — не слышали, А что случилось?

— Оно исчезло, Вчера еще было на месте, а сегодня его уже нет.

— Как это — исчезло? Просто исчезло и все? Без шума и пыли?

— Да, Там есть камера слежения, Она и зафиксировала, В шесть утра это случилось. В шесть с минутами. Солнце уже взошло. Очень хорошо видно, как Яйцо себе лежит, а в следующее мгновение его уже нет. Там, в котловане, сейчас опять куча ученых и разных экспертов. А что толку? На нет, как говорится, и суда нет.

— Что ж, — констатирую я. — Все это чертовски странно и загадочно, но, может, и к лучшему. Меньше головной боли.

Затем мы забираем пакет с документами, прощаемся и выходим на улицу.

— Ну что, — спрашивает Ирина. — На космодром?

— Да, — говорю. — Но сначала все-таки я хочу заглянуть к Питеру и выпить у него большую чашку кофе. В гостинице мне кофе не понравился.

«У Сэма» в этот час, как всегда, пусто. Мы здороваемся, и я прошу Пита сделать нам самый лучший кофе, на какой только способно его заведение.

— Он у меня и так самый лучший, — заверяет бармен и через минуту ставит перед нами две чашки.

Я пью кофе мелкими глотками и думаю, спросить или нет. Наконец все-таки решаюсь.

— Скажи, Пит, — говорю. — Вчера, когда мы у тебя обедали, здесь был один пьянчужка. Такой… в мятой шляпе.

— Пьянчужка? — хмурится Пит.

— Ну да, — киваю. — Довольно высокий, худой, небритый. Кажется, его Петровичем кличут.

— Не пойму, о ком ты говоришь, — качает головой Пит. — Вчера, когда вы пришли, здесь, кроме меня, никого не было.

— Ну как же, он сидел вон там, в углу, — показываю я. — Петрович.

— Знаешь, Серж, — внимательно смотрит на меня бармен. — Ты, верно, переутомился. И напутал чего-то с устатку. Не было здесь вчера никого, кроме вас, в это время. И после вашего ухода тоже еще долго никого не было. Народ только часам к пяти стал собираться. Да и не знаю я, честно сказать, никакого Петровича. В шляпе говоришь?

— Да, — вздыхаю, — в шляпе.

— Нет, не припомню такого. А что, он тебе что-то должен?

— Скорее, я ему, — говорю. — Но это уже не важно.

Дорога, ведущая домой, всегда короче дороги из дома. Даже “кисель” переносится легче. Все мои долгие размышления о том, что случилось на Гондване, неизменно приводят к одному выводу: рассказывать никому об этом не надо. Не надо — и все. Разумеется, если я дорожу своей работой. Психическое здоровье курьеров должно быть безупречным. Малейшее сомнение в его нарушении тут же ведет к длительному обследованию с весьма вероятным последующим запретом на профессию по медицинским показаниям. Я довожу свои соображения до Ирины, и она со мной соглашается. Нам не поверят, это ясно. Да и зачем кого-то в чем-то убеждать? Люди на Гондване все равно ничего не помнят, дети возвращены родителям, а таинственное Яйцо исчезло. Вместе с Петровичем. Но мне отчего-то кажется, что с Петровичем как раз все в порядке.

Мы с Ириной выходим из головного офиса Курьерской службы Земли и останавливаемся не его широком крыльце.

— Спасибо тебе, — говорит мой бывший стажер. — Я уж и не чаяла.

— Это тебе спасибо, — отвечаю. — Без тебя я вряд ли бы справился со всем этим.

— Куда ты сейчас? — спрашивает она нарочито безразличным тоном.

— У меня заслуженный отпуск, — отвечаю. — Ты же слышала — важный груз на Лируллу еще не готов. Так что у меня есть целых две недели, которые принадлежат только мне. Если хочешь…

— Что? — быстро отзывается она.

— Я подумал. Тебе ведь тоже положен двухнедельный отпуск перед вступлением в должность. Почему бы нам. Почему бы нам не провести наши отпуска вместе? Я знаю одно прелестное местечко в Крыму.

Некоторое время она молча смотрит на меня своими пронзительно-синими глазами.

— Ты уверен, что действительно этого хочешь?

Черт возьми, уверен ли я! Да я в жизни не был ни в чем так уверен, как в этом.

— Как тебе сказать… — говорю. — Если ты согласишься, то доставишь мне большую и чистую радость.

— Ну что ж, — вздыхает Ирина. — Отчего бы и не доставить радость хорошему человеку? Я согласна.

Мы спускаемся с крыльца, и я сам не замечаю, как ее рука оказывается в моей. Две недели отпуска в Крыму — это отлично. И главное, никаких забот.

ноябрь 2005 — сентябрь 2006 гг., Москва

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Евтушенко Алексей Анатольевич. Писатель-фантаст, поэт и художник Алексей Евтушенко родился в 1957 году в Дрездене (Германия) в семье офицера и учительницы русского языка и литературы. Семья сменила несколько мест жительств — от Туркмении до Ростова-на-Дону. С 1999 года А. Евтушенко живет в Москве. В 1980 году закончил факультет архитектуры Львовского политехнического института и в течение нескольких лет после учебы работал архитектором и художником-монументалистом в различных организациях.

В 1979 году занялся литературной деятельностью, публиковался как поэт, а с 1985 года работал журнал стом в различных периодических изданий. Не разрывает с журналистикой и по сей день — работает старшим редактором в газете «Оракул», статьи и карикатуры Евтушенко регулярно появляются на страницах центральных СМИ. Лауреат премии «Литературной газеты «Золотой теленок«»как лучший художник-карикатурист (1999).

Как писатель-фантаст дебютировал в 1991 году с рассказом «Сеня и спекулянт», опубликованным в НФ-приложении к ростовской газете «Наше время«» — «Массаракш! Мир наизнанку». С тех пор выпустил около 10 книг в жанрах НФ и приклбюченческой фантастики: «Отряд»(2000), «Древнее заклятье»(2000), «Под колесами — звезды»(2001), «Отряд-2»(2002), «Человек-Т или Приключения экипажа «Пахаря»(2003), «Отряд-3. Контрольное измерение»(2004), «Охота на Актеона»(2005), «Ловушка для Артемиды»(2006), «Стража Реальности»(2007); а так же — две книги стихов — «Избавление»(1991) и «Третья твердь»(1996).

Алексей Евтушенко — Член Слюза журналистов и Союза российских писателей.

Андрей БуторинЛечебный курс

1

— Что, док, дело совсем плохо? — Истоцкий посмотрел прямо в глаза доктору и усмехнулся.

— Вы еще усмехаетесь? — насупился и без того угрюмый доктор. — Между прочим, совершенно напрасно! У вас рак, причем в такой стадии, что еще полвека назад на вас бы поставили крест, лет двадцать назад спасли бы, сделав инвалидом, года три…

— Простите, док, — прервал его Истоцкий. — История вопроса меня не очень интересует. Я хочу знать, что вы можете сделать сегодня.

Доктор, немолодой уже мужчина, внешне — классический образец представителя своей профессии первой половины XX века (только без очков) осуждающе посмотрел на Истоцкого. Даже помотал головой.

— Я просто поражаюсь, как вы легко относитесь к ситуации! — развел он руками. — Вам бы все побыстрей!

— Разумеется, — вновь усмехнулся Истоцкий. — Я ведь космолетчик! Да и время такое…

— Что «время»? — перебил теперь уже доктор. — Какое «такое»? Время — оно всегда одинаково. Это — неизменяемая, так сказать, субстанция! По крайней мере, являлась таковой еще недавно. — Доктор интригующе замолчал.

— Вы ждете от меня «охов» и «ахов»: «Почему недавно?! Почему являлось?!»— хмыкнув в третий раз, спросил Истоцкий. — Не дождетесь! Я про Время тоже могу интересную сказочку рассказать! Но сейчас я вашу хочу послушать. И, желательно, не про Время, а про то, как вы собираетесь меня лечить!

Доктор смутился и сделал движение, словно собирался снять очки. Поскольку в конце XXII века очков никто не носил, можно было только предположить, что подобная реакция передалась ему генетически от кол-лег-предков.

— Видите ли, э-э… Николай Геннадьевич! — дотронулся до руки космолетчика доктор. — Я вас обнадеживать напрасно не хочу… Но как раз вчера я получил разрешение опробовать новую э-э… методику на человеке… — Тут доктор отвел глаза и еле слышно закончил: — На безнадежно больном…

Истоцкий в очередной раз хмыкнул, но ничего не сказал.

— Нет-нет! — встрепенулся доктор и замахал руками. — Я не совсем правильно выразился! Вылечить вас можно и по старым технологиям, вот только… профессию вам после этого придется сменить!

Истоцкий вскочил с антигравитационной кушетки.

— Вот уж… — вдарил он ребром левой ладони по локтевому сгибу правой руки. Но фразу не закончил, оборвав на выдохе. И совершенно спокойно, будто и не было только что вспышки эмоций, сказал: — Согласен на любой, подчеркиваю — на любой, даже неапробированный метод лечения, если есть хотя бы малейший шанс на полное выздоровление! На полное, доктор! Иначе я отказываюсь от лечения вообще. Протянуть еще год-другой абы как, в постели, на инвалидной коляске — нет уж, увольте!

— Ну, почему «абы как»! — снова замахал руками доктор. — Современные методы дают такие превосходные результаты, что…

— Оставьте, док! — поднял руку Истоцкий. — Я все понял. Если я не смогу летать — поверьте, это не громкие слова, — я всегда буду чувствовать себя в инвалидной коляске! Давайте ближе к делу! Итак, что за курс лечения вы хотите мне предложить?

2

…Запустить болезнь в конце XXII века — это еще надо постараться! Информация о состоянии каждого жителя Земли, с момента рождения, обрабатывалась в режиме реального времени Региональными Информатори-ями и передавалась затем на хранение в базу данных Глобального Информатория, которая, в свою очередь, через определенные (незначительные) промежутки времени архивировалась и дублировалась в Резервном Информатории. Проморгать даже начинающийся насморк при такой системе не представлялось возможным! Не говоря уже о чем-то более серьезном.

Другое дело — Космос. Постоянные колонии и станции, разумеется, имели свои Информатории, а также необходимое оборудование и специалистов, чтобы справиться с любой известной на данный момент болезнью. Но исследовательские корабли, а тем более — спринт-разведчики, по причине малочисленности экипажей и краткосрочности миссий, в большинстве своем собственных Информаториев не имели, да и глобально-восстановительных лечебных комплексов — тоже. На спринт-разведчиках в экипажах отсутствовал даже врач — космолетчики пользовались в случае необходимости полученными при обучении медицинскими знаниями и индивидуальными лечебно-профилактическими средствами.

Так что пациентами немногочисленных стационарных госпиталей, как на самой Земле, так и в колониях, становились именно космолетчики. Разумеется, в отделениях травматологии была своя статистика (от травм не спасал, увы, никакой Информаторий), хотя и там, разумеется, определенный процент космолетчиков присутствовал.

⠀⠀ ⠀⠀

То, что произошло с Николаем Истоцким, явилось для медицины последнего десятилетия полнейшей неожиданностью. Нонсенсом! Рак в конечной стадии — это слишком даже для космолетчика! Тем более, что Информаторий не получал от Николая сведения лишь одни сутки — пока тот находился в краткосрочной исследовательской экспедиции…

Цель перед экипажем спринт-разведчика «Сюита» стояла вполне прозаичная: осуществить исследование звезды на самой периферии Метагалактики, входящей в небольшую спиральную галактику, побывавшую недавно (по земным наблюдениям) в ранге сверхновой.

Ее вспышку астрономы увидели неделю назад, стало быть, взрыв произошел примерно за четыре миллиарда лет до этого. А с учетом того, что спринт-разведчики пользовались технологией СПВ (Сворачивания Пространства-Времени) или, по-простому, Нуль-Т, то, оказавшись в районе звезды в настоящее время, они могли наблюдать то, что происходит с бывшей сверхновой сейчас. Все легко, просто и довольно-таки буднично для конца XXII века.

Между собой члены экипажа «Сю-иты» называли свой шустрый кораблик «Суетой». Действительно, суета — прыжок, исследование объекта за пару суток, самое большее — за неделю, прыжок назад, новое задание, снова прыжок… Туда-сюда, туда-сюда — суета, одним словом.

3

Нынешней полет ожидался таким же рядовым скачком, не более. Поэтому фразу штурмана Родионова: «Что за ерунда?» сначала за сигнал тревоги не восприняли.

— Нет, ну что за ерунда?! — повторил Родионов, уже с явной целью привлечь внимание остальных членов экипажа. — Командир, посмотри, где мы выскочили!

Истоцкий бросил взгляд на сферу Показателя.

— Двести сорок парсеков от цели, — хмыкнул он. — Действительно, двести парсеков туда — двести сюда, какая ерунда!

— На тебя не похоже, Сергеич! — весело добавил космолетчик-исследователь Алексей Хрумкин.

— Заткнись, Леха, — огрызнулся Родионов. Ответить командиру в подобном тоне постеснялся, но, тем не менее, изрек с явной обидой в голосе:

— Ты, Геннадьич, посмотри еще, что Бортовик выдает.

Истоцкий ловко крутанул ладонью над инфополем Бортового Компьютера, разворачивая висящие в воздухе строки в свою сторону и прочитал вслух:

— «Свойства ПВ отличны от нормы. СПВ к заданным координатам невозможно. Аварийный останов Преобразователя. Введите новые координаты». Круто! Ты когда-нибудь с подобным сталкивался, Сергеич?

— Нет, конечно! Такого просто не бывает!

— Но есть же, — хмыкнул Истоцкий. — Сам видишь.

— А Бортовик накрыться не мог? — почесал седеющий ежик волос Родионов. — Или… Преобразователь, не приведи Господи?

— Бортовик! Ты че, Сергеич? — гоготнул Хрумкин. — Там же кристалл крепче алмаза! Он в принципе не накрывается!

— Ну, а если бы Преобразователь… — осторожно продолжил Истоцкий. — Прости, что поминаю имя Твое всуе! — полуобернулся он назад, где, в кормовой части «Сюиты» располагался Преобразователь, Бог СПВ. — Если бы Преобразователь… гм-м… накрылся, да еще в процессе СПВ… что бы сейчас от нас было?

— Тоже верно! — согласился штурман. — И что теперь?

— Для начала давайте осмотримся. Как там наша пыхнувшая звездочка? Отсюда все ж получше видно. — И Истоцкий увеличил часть изображения на экране Визора.

На экран он глядел минут пять, молча, только привычно похмыкивая. Затем обернулся назад и увидел, что Хрумкин буквально разинул рот и выпучил глаза, уставившись в экран.

— Смотрю, тебя картинка тоже впечатляет! — усмехнулся Истоцкий.

Вместо ответа Хрумкин выдавил из себя что-то нечленораздельное, тыча пальцем в центр изображения.

— Да что вы там увидели? — заинтересовался Родионов, который все еще продолжал мучить Бортовик. А когда посмотрел внимательно на экран Визора — даже побледнел.

— Батюшки святы! — простонал он, раскачивая головой. — Звездочка-то только-только жахнула! Дня три от-силы…

— Но этого не может быть! — просипел ошалевший Хрумкин. — Прошло уже… Прошло уже… Так, если мы не долетели двести сорок…

— Леша, брось считать, — поморщился Истоцкий. — Миллионом лет больше, миллионом меньше — это не суть! Факт в том, что это произошло не на днях…

— Значит, она снова взорвалась?! — ахнул штурман.

Леха Хрумкин, вспомнив, что он как раз и является специалистом по данным вопросам, взял себя, наконец, в руки, и заговорил более-менее спокойно:

— Взорваться снова она не могла. Это исключено. Тут что-то другое.

— А может, это вовсе не та звезда? — пришла в голову Истоцкому шальная мысль.

— Геннадьич, ты меня обижаешь!

— Теперь Родионов покраснел. — Вот, смотри, рядом молодое скопление… Что за черт!

— Что на сей раз? — в очередной раз хмыкнул Истоцкий.

— В-вместо скопления п-протооблако… — начав заикаться, жалобно простонал штурман. — А т-там, и вон там… — стал тыкать он в экран пальцем. — В-все не т-там…

— «Там, не вон там…»— нахмурился Истоцкий. — Ты яснее можешь выражаться?

— Коленька, мы, кажется, попали в прошлое… В далекое-далекое прошлое… — захлопал глазами Родионов, виновато глядя на командира.

— Ты говори, да не заговаривайся! — буркнул Истоцкий. — Что там Бортовик насчет ПВ выдает?

— Чепуху какую-то выдает, Коленька… — перестал наконец заикаться штурман. — Мне все же легче поверить, что он сломался… По его показаниям, там, впереди — какое-то отрицательное Время… А буквально в двух астроединицах перед нами оно…

— Родионов запричитал, тонко, по-бабьи: — Пресвятая Богородица! Коленька, это как волны сталкиваются! Интерференция, ей Богу! Волна обратного Времени с нормальным сталкивается и… Ой-ей-ей, не приведи Господи! Да это что же такое-то?!

— Командир! А сзади все нормально! — закричал вдруг радостно Хрумкин.

— Ну-ка, ну-ка, — потянулся к экрану заднего обзора Родионов. Он лихорадочно принялся шарить Визором по звездному полотну, увеличивая то один его участок, то другой. — Ой, и правда ведь! Все хорошо у нас сзади! Пока, во всяком случае… Тьфу-тьфу-тьфу!

— Ну-ка, вот что, разведчики, — Истоцкий хлопнул ладонью по колену. — Давайте-ка быстро назад! Пока там хорошо… Родионов, быстро вводи обратный курс!

— Слушаюсь, командир! — просиял штурман.

— Хрумкин, ты успел всю эту галиматью зафиксировать?

— Так точно, командир! — вечно лыбящийся Хрумкин стал совершенно серьезным. — Правда, без классификации и анализа…

— Пусть дома ученые анализируют и классифицируют, — перебил Истоцкий. — Пусть разбираются. А нам бы сейчас главное до этого дома добраться… Штурман… — Истоцкий, не договорив, уронил вдруг голову на грудь.

Родионов заканчивая ввод маршрутных координат этого не заметил и пробормотал только: «Сейчас, сейчас, Коленька! Полминутки еще…», зато Леха Хрумкин метнулся было к бесчувственному командиру, но и сам вдруг покачнулся и рухнул обратно в кресло. Правда, пришел в себя быстро и снова потянулся к командирскому креслу. По пути он глянул на штурмана и с ужасом увидел, что Родионов тоже сидит без движения, уткнувшись лбом в сферу Показателя.

«Успел ли он ввести координаты?»— обожгло Леху межзвездным холодом. Но проверить это он уже не мог, поскольку почувствовал, что снова теряет сознание. Последним усилием, отгоняя туман небытия, Хрумкин, перевесившись через плечо Истоцкого, набрал в командном поле Бортовика код запуска программы старта…

4

— Что я хочу вам предложить? — переспросил доктор, собираясь с мыслями и поправляя несуществующие очки. — М-м-да… Попытаюсь объяснить, как выражались в старину, на пальцах. Вы, разумеется, изучали хронофизику, и что такое Время представляете.

— Да уж! — хмыкнул Истоцкий. — Не надо заумностей, док, расскажите суть.

— Я как раз и пытаюсь подобрать сравнение, для наглядности. Вот, например, мы бросаем в воду камень. Что происходит?

— Камень тонет, — пожал плечами Истоцкий.

— Что? — удивился доктор. — Ах, да! Камень, естественно, утонет. А что происходит на поверхности воды?

— Круги от камня. Волны…

— Вот именно! — обрадовался доктор и помахал руками. — На поверхности расходятся волны! И если упростить свойства Времени до этого наглядного примера, то временные волны также расходятся, унося нас на своих гребнях…

— Да вы поэт, док! — усмехнулся Истоцкий. — Но при чем тут моя болезнь?

— Вы торопитесь, молодой человек, — покачал головой доктор. — Я именно к этому и подвожу! Вашу болезнь мы лечить не будем! Мы просто повернем ее ход вспять! Мы заставим круги от брошенного в воду камня вновь сойтись в начальную точку!

— Но как?! — ахнул космолетчик.

— Небольшое устройство! — гордо заявил доктор. — Результат многолетнего труда! Разумеется, не только моего лично…

Доктор достал из открывшейся в стене ниши широкий черный пояс, покрытый серебристыми монограммами.

— Вот это устройство! — протянул он пояс Истоцкому. — Надевайте!

Истоцкий осторожно принял из рук доктора пояс. То, что он принял издали за монограммы, на самом деле оказалось серебристой паутиной тончайших проводов и контактов, змеившихся в матовой черной глубине устройства. Материал, из которого был изготовлен пояс, казалось, действительно обладал глубиной… Истоцкому почудилось, что он вновь заглядывает в пучину Вселенной, испещренную завораживающим серебром звезд и туманностей.

— Надевайте! — повторил доктор. — Сейчас мы локализуем поле обратного Времени вокруг вашей опухоли, и круги от камня повернут назад! В первые мгновения вы, возможно, почувствуете некоторое беспокойство, может, будет чуточку больно — волны обратного Времени, устремляясь к центру опухоли, будут сталкиваться с волнами обычного Времени, образуя, так сказать, интерференцию, но это недолго… Что с вами, Николай Геннадьевич?!

А Истоцкий медленно поднимался с антигравитационной кушетки, все еще всматриваясь в космическую глубину чудесного пояса. Но глаза его явно видели что-то совершенно иное, а губы шевелились в беззвучном шепоте.

— Что с Вами?! — всполошился доктор. — Вам плохо? Давайте скорее начнем лечебный курс!

Истоцкий удивленно посмотрел на доктора, словно увидел его впервые.

— Лечебный курс? Он уже начался… И вы знаете, что такое Вселенная, док?..

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Буторин Андрей Русланович, родился в городе Мончегорске Мурманской области 6 апреля 1962 года, где живет и сейчас.

Окончил в 1985 году Ленинрадский институт авиационного приборостроения (ЛИАП). Работает в Центре информационных технологий ОАО «Кольская горно-металлургическая компания» ведущим специалистом.

Рассказы: «Мать космонавта», журнал «Звездная дорога», 2001 г., «Сенсационное интервью», «Звездная дорога», 2002 г. «Глава…», «Техника-молодежи» 2002 г., «Возвращение себя», «Уральский следопыт», 2005 г. «Сорок пфустингистов», журнал «Норильский Никель», 2005 г., «Голова профессора DDD», «Норильский Никель» 2005 г., «За краем Земли», «Техника-молодежи», 2005 г., «Диадема невест» журнал «Я» (Нью-Йорк, США), 2005 г., «Суметь услышать», «Техника-молодежи», 2006 г., «Одной подлостью меньше», журнале «Я», 2006 г., «С днем рождения!», «Форум», журнал «Свой круг» (Монреаль, Канада), 2006 г., «Йалокин», «Техника-молодежи», 2007 г.

Повести: «Письмо в никуда», Издательство Амадеус, 2006 г., «В одну реку трижды…», Амадеус», 2006 г., «Возвращение себя», Амадеус, 2006 г., «Имя для нерожденной», Амадеус, 2006 г.

Романы: «Работа над ошибками (Puzzle)», АСТ, 2004 г., «Наследница престола» Издательство Альфа-книга, 2005 г., «За краем земли и неба», АСТ, 2007 г.

Янчо Чолоков (Болгария)Усталость Сюзерена

…и Бог воззовет прошедшее.

Экклезиаст, гл. 3, ст. 15.

Храм был полностью разрушен. Вероятно, это сделали варвары, хотя не исключено, что постарались и простые любители. В просторном склепе находилось семьсот гробов. Кто-то низверг статую Иисуса Навиева; ее электронные потроха были разбросаны по полу. Некогда сияющие глаза святых слепо взирали со стен. А на дворе утро рассыпалось по улицам, до краев заполняя их незавершенными снами, и мне все казалось, что я явился сюда по несчастливому стечению обстоятельств. «Ты приди, моя смерть, и удалюсь я, моя жизнь», — так было сказано в писании тритонян.

Эпоха, эпоха… Ты кишела неохристовыми сыновьями и неоеретиками. О да, великое множество их было… когда-то — до Нового потопа. А ныне — лишь мертвенность окрест.

Я встал напротив леса погасших электроканделябров. Грозно молчали гробы. Я знал, что в одном из них лежит ОН. Но в каком именно? Быть может, в том, что с потрескавшейся политурой? Или в этом, с рассохшимся от старости окладом? Разгибернетизированные, с впавшей кожей мумии источали удушливый запах кремниевого фимиама. В каком из вечных костюмов ТЫ? В каком?.. Я щелкнул пальцем пластмассовую птичку под разрушенной аркой, и она запела: «На дворе опять свинцовый дождь пошел…» До чего же трогательно, боже мой!

Я настороженно оглядывался: не дай бог выскочит навстречу какой-нибудь жестяной болван, припершийся сюда со Звездного перекрестка. Уж я-то знаю: нет ничего свирепее робота, в чью башку столетия назад бунтари — анархисты основательно вдолбили, что первого же встречного гуманоида следует тут же превратить в месиво физических стоимостей. Я спустился в подземелье, затопленное водой. То и дело мимо проплывали клочья перфорированных листов с цифровыми записями. Полнейший хаос. Склоняясь над водой, ты рискуешь упереться взглядом в расплывшееся, словно медуза, лицо утопленника, которое непременно подмигнет тебе. Я старался не нагибаться. За исключением тех случаев, когда приходилось высвобождать зацепившуюся за арматурные прутья одежду.

Говорят, в стародавние времена люди, расставаясь, желали друг другу доброго здоровья. Не знаю, может, так оно и было. В мое-то время уже иные слова вылетали сквозь вырез конопляного капюшона: «Чтоб тебе медленно гнить!» Когда же родилось это пожелание? Думаю, это было очень давно.

Я осторожно прошел между бурлящими водоворотами мерзкой жижи, обильно выплевываемой канализацией, по которой шествовал Повелитель туннелей со свитой жаб, уродливых леших и водяных.

Прости, Пресвятая Троица, но правдива ли притча тритонян о Вару-хе? Подобно мне, одиноко бродил он в безнадежных поисках того, к кому мог бы обратить свое пожелание: "Умри быстро и без мучений!» Но никого не встречал он, — так и греб, сидя в корыте своего гроба и отчаянно взывая: «Боже! Ну где же ты, Боже?» — «Я здесь, — отвечал с купола затопленного собора Сюзерен. — Чего тебе надо, последний из живых?» — «Меня окружают мертвецы! Не хочу я этого! — кричал Варух. — Устал я! Убереги от твоего тлена, Господи! Ниспошли мне живых, не оставляй подыхать в этой мерзкой вони! Кто же после меня будет славить тебя? Или по сердцу тебе слова: «Чужое несчастье — есть хорошо!?» Сюзерен задумался. «Ладно, — изрек он. — Дам тебе жену, но большего не требуй!» Он вырвал самое нижнее искусственное ребро Варуха и собрал из него Теву. Прошло десять лет, вернулся Сюзерен и видит: Варух снова один. «Где твоя жена, человекоподобный?» — вопросил Сюзерен. «Я убил ее, Боже!» — сознался Варух. Но не выглядел он взволнованным. «Почему же так, сынок? Почему, творение мое?» — запричитал Сюзерен, потрясенный деянием своего чада. «Надоело! — спокойно ответствовал Ва-рух. — Десять лет жил я с ней, познал ее с головы до пят. Надоело! Разве можно жить десять лет с одной женщиной, которая изо дня в день становится все болтливее?» — «Молчи, несчастный! Не годишься ты в мученики! — возмутился Сюзерен. — О чем же ты просишь меня сейчас?» — «Дай мне много людей, Боже, и смотри, что сделаю я! — начал уговаривать его Варух. — Пошли меня в любую страну, хоть в рай, хоть в ад, но где есть люди — скопцы, поглощенные прениями, или страстолюбцы, обратившиеся в желания, или мясники, утонувшие в крови! Лишь бы их было много!» — «Да будет!» — изрек Сюзерен.

Минуло еще десять лет. Варух уже жил в стране тритонян — единственной, уцелевшей после страшных наводнений, ниспосланных, по мифу, Богом.

И опять явился Сюзерен, но что он видит! Коленопреклоненный Варух отчаянно молится. «Что стряслось, дитя мое?» — сдвинул брови Сюзерен. «Пожалей меня, Боже, не хочу я более пребывать в этой стране, уведи меня отсюда!» — «Как же так, чадо мое? Не ты ли на коленях вымаливал множества?!» — «Прозрел я, Боже, на этот раз точно прозрел, правду тебе говорю. Увидел хитрость, силу и глупость, удручающую глупость среди сродных мне душ. Чужой я здесь, среди стольких человекоподобных не могу себя обрести! Уведи меня — это последнее, о чем молю тебя!» — «Эх ты, бедолажный получеловече! — горько вздохнул Сюзерен. — Тебе нигде не будет хорошо».

⠀⠀ ⠀⠀

Такова притча о тритонянах. И не знает, услышавший ее, — плакать ему или заливаться смехом…

Я и не заметил, как очутился под куполом. Дождь, окрасивший все в свинцовые улыбки, перестал бить по стенам. Вот здесь, дружок, ты и найдешь свою бесславную погибель, сказал я себе. Легенды, легенды. Все сплошь легенды да басни. Какой в них смысл, если они не дают ответа на главный вопрос: что же он такое, этот Сюзерен — говорящая коробка или живой человек? А может, и вовсе дух? Если верить учениям покойного Пюйлике, самому страшному из оружий мироздания было дано имя Сюзерен. И по сей день тысячи рвущихся к власти героев стремятся овладеть этим абсолютным оружием победы. А что оно такое — плазменная торпеда, луч деструкции, антиматерия? Никто этого не знает. А еще поговаривают о каком-то жутком проклятии Сюзерена. Ну, это-то понятно: в таких делах без проклятий не обходится. И мертвецы есть, и обманувшиеся — победителей вот только нет, удачливых игроков.

О, как мне хотелось верить, что явился я сюда не ради Сюзерена! Во всяком случае, не только ради него. Там, где сингулярность раздавливает все разумное; там, где, замкнутый в движении, по эклиптике бежит Создатель; там, в середине чудовищного круга, где суггестивная творческая сила и мощь Бога несут страдания; там я жаждал найти не Сюзерена, а живых существ. И все-таки… Меня искушала мысль о взаимосвязи легендарного проклятия с реальностью, скрывающейся за ним. И более всего дивился я: чья же дерзкая рука осмелилась вывести наглые слова?!

Среди тел, в зверинец прибывших…

Любопытное начало. Приход в зверинец означает рождение. Это-то понятно. Ветхая полузабытая шутка, образно интерпретирующая истину: не достигнет цели даже тот, кому это предопределено, — если он еще не родился или успел преждевременно погибнуть. Смущала, правда, пренебрежительная интонация. Ясно, что слово «тел» употреблено в особом смысле.

…и овладеет мною тот, кого

случайность приведет.

Но где Его найти? Не говорит.

Наступит час в линии времени…

Никакой информации, ровным счетом ничего о направлении временно-пространственных трансформаций — прямая, кривая, спираль или замкнутая линия?

…в мире потускневшей веры,

когда безнадежность надежду несет…

К сожалению, следующая строфа отсутствовала. Ага, а вот здесь явно появляется будущий хозяин Сюзерена:

Новопришедший все открыл. Корабль он

в воздух любовью подымет…

Окрест валялись обломки разбитых космических панцирей, дряхлые скелеты ионолетов и дирижаблей, неподвижные звездные драндулеты и прочие нечтолеты. Но который из них мог взлететь и почему именно с помощью любви? Сплошной туман! Неопределенно сказано и о судьбе нашедшего Сюзерена:

И пойдет Он, наконец поняв,

что вечного спасенья не достиг,

а лишь спасение, которое уходит,

Затаившись в чьем-нибудь невидимом сердце,

Он даже на имя свое непохож.

Да уж, толковать разрозненные и абстрактные строки — занятие безнадежное. Не по силам это мне, но даже если бы и мог, все равно избегал бы соприкосновения с Сюзереном. Поскольку не верил, что между ним и Создателем есть нечто общее. Не верил я и в то, что Сюзерен — оружие. Я вообще ни во что не верил. Сюзерена не было и быть не могло (надеюсь, Творец не прочитал мои мысли).

Другое я искал. И, скорее всего, то, другое, лежало преспокойно в одном из гробов и отдыхало. Я уже привык к тому, что все мои идеи обрастали сомнениями, но если карты, свитки и диаграммы не лгали, значит, Создатель находится где-то здесь и смотрит на меня сквозь закрытые веки.

Я устал ждать, устал искать.

— Выходи! — закричал я, не выдержав. — Хватит прятаться, я знаю, что ты рядом! Я пришел разбудить тебя! Встань и выйди! Что ты за Создатель, что за Спаситель, если сам не в состоянии подняться?

Он молчал. Наверное, прислушивался к своему разуму. Если только он наделен им.

— Затаился в своей норе! — выкрикивал я. — Замкнулся в себе, спишь! Что, спокойной жизни захотелось? А искусственный тебе подобный род вымер от глупости, которой ты одарил его! Или тебе уже безразличны твои создания? Думаешь, дал им все для того, чтобы они жили? Конечно, пусть себе дохнут, если хотят, так?! Небесный негодяй, бастард звезд, не боюсь я тебя! Ну же, покажись и взгляни на последнего живого! Варух пришел!

Я услышал, как крышка одного из гробов скрипнула, сдвинулась и с грохотом упала.

Он приподнялся — в человеческом облике, понятном мне. Он был ужасно бледен.

— Во-о-от, рассеялся твой сон… — выдохнул я тяжело.

— Не кричи так, голова болит! — пробормотал он.

Я и не подозревал, что боги тоже страдают от головной боли. Мои соболезнования!

— Прости… — выдавил я. — Ты ведь не Сюзерен, правда?

— Нет, я не Сюзерен, — скромно ответил он. — Я всего лишь Создатель.

Гробовая тишина в подходящем для нее месте. Но я быстро пришел в себя.

— А что тогда Сюзерен? — спросил я. — Он — уничтожение?

— Можешь его и так назвать, — засмеялся Творец. — А можешь и Оружием победы. Дело вкуса.

Меня охватила дрожь нетерпения.

— Но я вижу, — продолжал он, — ты не из-за Сюзерена притащился сюда. Что-то другое тебя интересует. Давай выкладывай.

— Много народов умерло…

— Знаю. Что разум искал, то и нашел. Так, кажется, вы говорите? Это искаженный вариант нашей пословицы: как аукнется, так и откликнется.

— Я один! Ты понимаешь — совсем один! Даже камни рассыпаются от скуки!

— Я могу дать тебе соратника, — улыбнулся он, и на его бледном лице улыбка казалась неестественной. — Больше не полагается. Раз ты пришел сюда… Нашел меня… Выбирай — женского или мужского рода подобного себе желаешь?

— Ж-женщину! — выдавил я робко. — Да, конечно же, женщину!

— Гм-м… Ладно, дай-ка мне одно из твоих ребер!

Я вырвал ребро из грудной клетки, вытянул через эластичную синтетическую плоть тканей и подал ему.

— Боже…

— Ну, говори?

— Это ты создал родные пустыни… и скалистые горы… Ты?

— Нет, не я. Все это смоделировал мой отец, — ответствовал он. — Я человек и всего-то наделил жизнью тебя искусственного. И тебе подобных. И веру дал вам тоже я. Но вы искалечили ее, потому что научились ее толковать.

Женщина была готова. Моя Тева. Он поставил ее рядом со мной и, посмотрев на меня пристально, сказал:

— И в роду Адама были нищие, но с чего-то нужно начинать… А там, где Ева, нет Девы. Послушай… обещай мне кое-что!

Сегодня я был готов обещать все, что угодно.

— Обещай, что никогда больше не станешь приставать ко мне с расспросами и будить меня! Если понадобится, я сам к тебе снизойду! Хорошо запомнил?

И вздохнул — тяжко-тяжко.

— Боже, а правда, что есть страна, где уцелели многие из подобных мне и живут там счастливо?

— Ты о тритонянах спрашиваешь? — нахмурился он. — Ах, какой же ты ненасытный, паршивец этакий! Хочешь, чтобы я тебя к ним послал?

— Где эта страна, Боже? Я и без тебя туда дойду! Укажи только путь.

— Пойди завтра спозаранок на северо-запад, переплыви Озера горьких слез, а затем обогни каменный Лес теней. Не останавливайся семь дней.

— Спасибо тебе! Я всегда буду прославлять имя твое!

— Хм, для кого? Меня забыли! — он поудобнее расположился в гробу. Опять собрался отдыхать.

— Боже… у меня еще вопрос…

— Ох… говори! — прорычал он из кивота.

— А правда, что тот, кто владеет Сюзереном, будет владеть страной тритонян?

— Так вот зачем ты меня искал?

— Нет!

— Тогда и не спрашивай!

— Хорошо. И последнее: что тебе снится, Господи?

— Море. Годами мне снится необъятное море. Может быть, океан. Тихо плещутся волны, и иногда над ними скользит хищная птица.

— Вот как? — я разволновался. Наверное, сенсоры барахлят.

— Да, так. Я вижу, как птица извлекает из волн кусок суши… Суша. И вот на ней после трех жарких лет выросло огромное дерево. Очень — очень большое дерево, зеленое, с распустившимися листьями. И по веткам его гуляют звери, а наверху, на самой вершине, живут… разумные существа.

— Они… искусственные создания, Боже? — спросил я осторожно, окаменев от изумления.

— Нет, — ответил он, прикрыв глаза. — Они люди. Человеки.

Я обнял мою Теву за плечи. И двое на цыпочках вышли из храма.

— Тева?

— Да? — отозвалась она.

Значит, говорить может. Я глубоко вздохнул.

— Орудие сильных — Сюзерен. У кого он есть, тот и будет властвовать над тритонянами. Они обитают в землях на северо-западе.

— Ты же сказал, что пришел не ради этого?

— Я соврал, — огрызнулся я. — Но теперь думаю…

Хм, в самом деле, что за мысли роились в моей голове — такие тревожные, беспокойные? Я хлестнул воображаемой плетью моторный центр Брока в левом полушарии мозга, чтобы успокоиться. «Корабль он в воздух любовью подымет…» — было сказано в проклятии. Но почему в воздух?! Должен быть вакуум! Космолеты перемещаются в эфире! Может, речь идет о плавательном судне? Вряд ли где-то поблизости есть реки. Но даже если и есть, то все равно их русла слишком узки… «В воздух подымет…»Не о взрыве ли идет речь? Да нет! Насколько я знаю, взрыв все равно отправит разум в безвоздушное пространство. Значит, в проклятии говорится только о начальном этапе полета, вылете космического лайнера. Наверное, это связано с поисками Сюзерена. Ну и текст!

Тева вперилась в меня своим стеклянным взглядом. И вдруг я ощутил в себе бесконечную силу. Да, теперь я был могуч, но она не знала этого.

Случайность помогла мне обнаружить этого лентяя, называвшего себя Создателем. А могла бы и помешать. Но не помешала.

Случайность преподнесла мне информацию, как управлять нечтолетом. На нем можно добраться до страны себе подобных. Всего в ста быстрых шагах отсюда находится кладбище кораблей. И один из них придет в движение, потому что уцелел. Ему не хватает только силы, что должна клокотать в энергопроводе. Эту силу он черпает из… любви. Ну да! Половая энергия, либидо вдохнут в него жизнь и поднимут в небо! Ха! Все, как в этих в стишках! Да кто же всерьез смотрит на любовь в неуютном, таком нечеловеческом мире? Кто буквально воспринимает сумасшедшее предсказание? Естественно, я! — одномерный человек, оказавшийся в щекотливой ситуации. Элементарно, Боже! Преклоняюсь перед идеями твоего разума, потому что ты не просто мудрый мужчина, а Сюзерен, который властвует над этим непрерывно исчезающим миром.

Я привлек Теву к себе.

— Ты меня любишь? — крикнул я.

— Но… — прошептала она.

— Никаких «но»!

— Я робот. Мои системы чувств и ощущений…

— Они хороши, — сказал я воодушевленно. — Знаю, они хороши! Не переживай — ведь моя природа тоже нечеловеческая, а ты мой клон! Людей давно нет! Уже двести лет их нет, неужели ты не знала? Ты — часть меня, ты создана из моего ребра. Я всего лишь похож на человека!

Я снял шапку, скинул шарф и пальто. Стянул имитацию плоти с конструкции моего лица. Полная демаскировка.

— Взгляни на меня! Видишь? — возвестил я торжественно. — Симпатичный неоеретик, сектант решительного тринадцатого поколения Никуса. Так нас и назвали — решительными! Мы были чувствительны, несмотря на то, что не были совершенными биомеханизмами, и только боль была неведома нам. Поняла? Я не мутант и даже на трансплантаты не гожусь… Когда-то множество разных существ топтало эту землю…

Я обнял ее.

— За благо нашего рода, за расу новых повелителей!

— Ну, раз это для блага. — смирилась она. Светлое грядущее рода всегда было в особом почете в женском сознании.

Ей — богу, мы занимались любовью! Я прижал ее под собой, не уверенный — собственным восторгом был объят или ненавистью, но знаю, что мы сделали все необходимое и даже больше. Мои сенсоры трещали и пищали, заржавевшие от длительного бездействия. Ничего, я их разморозил.

Где-то за моей спиной хрипло отозвался двигатель. Я побежал к металлолому. Тева — за мной.

Опустившись на сиденье пилота, Создатель, казалось, поглотил меня своим блуждающим взглядом.

— Отодвинься! — приказал я строго. — Ты не Сюзерен моих желаний! Уступи мне свое место!

— Ладно, — неожиданно легко согласился он. — Но не рвись вперед, проглядишь самое важное…

Я чуть не присел от удивления, когда заметил их: вокруг металлического корпуса корабля были разбросаны скелеты тритонян — уничтоженные друг другом, поломанные, изорванные, пожравшие себя, подобно скорпионам. Но зачем, почему так?

Из грудной клетки близлежащего смертника Человек извлек странную штуку — лезвие с ручкой.

— Что это? — прошептал я недоуменно, предвкушая приближение неизбежного ответа.

— «Когда пламя злой энергии потухнет (а энергетическая погибель закончит черный путь свой,) тогда и сильным будет Сюзерен!» — донесся до меня, будто сквозь сон, тихий человеческий голос. — Этой строфы тебе не хватало, верно? На самом деле, это не мое предсказание. Так говорили прадеды. Итак, энергетическое оружие нескольких ваших генераций однажды окончательно пришло в негодность и… покрылось прахом забвения. Повсюду — разруха. Вот он, взгляни! Это и есть Сюзерен! Мы называли его ножом, финкой, кинжалом. Но это было так давно…

Сюзерен в грудной клетке — затаившись в чьем-то сердце!

Сюзерен — повелитель оружия.

Высочайший кортик — Он даже на имя свое не похож!

Ну-у-у, лентяй!

Создатель молча подошел, протянул руку и вонзил в мой живот лезвие до самой ручки, потом провернул Сюзерен во мне.

Я осознал, что он повредил меня.

— Что ты делаешь? — изумился я. — Ты хочешь погубить меня?

— Нет, мы оба знаем, что я тебя создал… — он грустно улыбнулся. — Значит, ты починишь свои системы и снова будешь… хм, здоровым. Сюзерен твой! А вот с ней, — он указал на Теву, — ты поссоришься, когда будешь взбешен собственным бессилием: если не сегодня, то не позднее, чем через год. И тогда на прощание она из самых добрых чувств пожелает тебе бесконечно медленно гнить на грязном пустыре. Потом уйдет. А я собираюсь это сделать прямо сейчас.

И он пошел.

— Боже! — вскричал я вслед ему. — Я все равно доберусь до тритонян!

И вдруг я обнаружил, что он полностью меня разрезал своим оружием — пополам. Ноги мои подогнулись, и я развалился на две части. Ну ничего, злорадствовал я, Тева меня соединит. Может, через год или два она меня и покинет — в то далекое мгновение, когда я буду сильным. Но не теперь. Сейчас она меня любила.

— Ты не найдешь никого из живых тритонян. Нет их больше. Они уничтожили себя. — Ко мне прикоснулся голос уходящего Создателя. — Я тоже солгал тебе.

— Ты?! Ты мне солгал?! — простонал я. — Ты обманул… пречистый Боже! Теперь я не верю в тебя! Для меня ты больше не Бог!

— А я и не считаю себя Богом, — его речь, синкопическая из-за расстояния, постепенно затухала. — Да, среди моих предков было немало изобретательных авантюристов… Но ты… ты не пахнешь Землей! Прислушайся к себе. Неужели ты думаешь, что абсолютный Демиург кибернетических приматов способен вдохнуть жизненную силу в такое создание, как ты? Не славы и гимнов, но смачного пинка в зад заслуживает твой настоящий Творец! Или тебе неведомо, что тритоняне и в самом деле отличались от действительно послушных подобий человеческого рода? Тритоняне-самозванцы, амбициозные искатели неизвестно чего, притащившиеся бог знает откуда, вечно бегущие неведомо от чего и кого… и алчущие власти, а в то же время слепо верящие в тексты моего покойного прадеда Пюйлике, который был, насколько мне известно, натурой поэтической. До сих пор я не могу понять, что подтолкнуло их к действию. Возможно, тритоняне соблазнились могуществом, которое мог им дать Сюзерен. Им хотелось верить в его существование. И они верили. Но слишком быстро превратились в свору изнуренных, отчаявшихся бедолаг, ищущих, подобно тебе, иллюзорный рай… Уходи с Богом, и я не буду тебя спрашивать, откуда ты пришел!

Затянувшаяся игра притворщиков завершилась, а вместе с ней — и мое исследование особенностей психики сапиенс.

Человече, почему ты так поспешно ушел? Ответь мне, что же случилось с твоими собратьями? Когда я посетил их пару веков назад, они все еще суетливо шустрили тут и там! Куда и почему они ушли, отчего вдруг их планетолюбивый дух предал забвению свою маленькую колыбель?

Мои интегральные схемы вскипели, я не смог совладать с охватившим меня бешенством, и пришлось выделить немного машинного масла, чтобы успокоить мои бедные нервы.

Скорее всего, рано или поздно я найду путь к многочисленным и, вероятно, приятным на вид сюзеренам. Моим личным сюзеренам.

Жаждущие бесценных новых знаний, они не захотят услышать, как порой бывает больно их созданиям, — после того, как эти создания получили право на скорбь.

Мне следовало бы вернуться в клоаку, из которой я выбрался, чтобы совершить второе кругосветное изыскание. Но уйти нужно достойно — без фейерверков. Ибо далеко от Земли, где-то за десятком двойных звездных систем и десятью парами галактик Маркарян, компактные, диффузные и наркотические, изрешеченные белыми дырами, как заячьими хвостиками, изнуренно протягивают свои спиралевидные конечности красные перемещения галактической цепи Ве-Ве-622 и звездного скопления Дезинсекции. О да, именно там моя родина, там мои создатели с нетерпением ждут возвращения своего шарнирного исследователя — налогоплательщика, психоискателя, окрещенного Аванпостом 17839ХК-Це, и свихнувшегося в закрытом космосе. А теперь, как оказалось, еще и убитого горем тритонянина. Да, в скрижалях законов словосочетание «в связи со смертью» давно заменили более политкорректным термином «демонтаж». Обратная дорога и оптимистический доклад… Неужели я не могу изменить установленный порядок?

Я с трудом попытался приподняться.

— Тева, поддержи это чуждое мне тело! Так мне лучше.

Да, теперь я могу расшифровать печальную концовку. Сказано было в предсказании, которое я принял за миф:

И пойдет Он, осознавший наконец,

 что вечного спасенья не достичь,

есть лишь спасение, которое уходит…

Осмотревшись, я оставил надежду. Теперь у меня было все, чего я добивался — и власть, и любовь. Страшное оружие было в моих руках. Наконец-то! Право же, не будь я последним воином на этой обезлюдевшей земле, я бы решил, что могу завладеть ею. И властвовать.

Машинально я протянул руку и вонзил свое орудие для отнятия душ в ближайшее дерево.

— Я возвращаю его тебе, Боже, — вздохнул я с сожалением. И мысленно излил поток гнуснейшей брани, устремившейся в самое сердце скопления Дезинсекции.

Ранним утром следующего дня мужчина и женщина направились к блестящим Озерам горьких слез, чьи воды притянули к себе пересохшие ручьи-артерии, напоминавшие гибких змей, шипящих в направлении северо-запада, где, если верить песням покойного Пюйлике, все еще росли яблони и отяжелевшая от ягод ежевика. Разнузданный солнечный ветер гневно выл где-то высоко — в астральной утробе нахмурившегося эфира. А внизу, окруженные невидимыми магнитными вихрями, брели к своей непонятной, почти нереальной цели два едва различимых создания.

Иногда эти двое останавливались и начинали смеяться непонятно над чем, не замечая беспорядочных руин вокруг, останков разумного, но почившего в бозе дела. И снова они шагали, и снова останавливались, дабы распять на кресте скуку. И дорога впереди казалась бесконечной, какой и должна быть любая уважающая себя дорога. Куда они шли, куда придут? Неизвестно. Но написано в мудрейшей из книг, автор которой вовсе не покойный Пюйлике:

Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его.

Так же, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?²

Перевели с болгарского Красимира Петрова и Евгений Харитонов

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Чолаков Янчо Стаматов (29.08.1967). Один из лидеров интелектуальной фантастики Болгарии Янчо Чолаков родился в 1967 году в Бургасе. Окончил филологический факультет Софийского университета. Основатель и главный редактор одного из первых в Болгарии издательств, специализирующихся на фантастике «Офир» (Бургас), удостоенного премии «Гравитон» (1997), как лучшее жанровое издательство года.

В печати дебютировал в 1984 г. с нефантастическим рассказом «Труп в Асансьора»; как писатель-фантаст дебютировал с рассказом «Маленький экран» (1989). Фантастические новеллы Чолакова, одного из самых глубоких творцов и ярких стилистов новой болгарской фантастики, тяготеющего к апокрифической (библейской) тематике в НФ интерпретации, публикуются как в мейнстримовской, так и в жанровой периодики, включены в о все основные антологии национальной НФ. Выпустил две книги фантастической прозы; его сборник «История Одинокого солдата» (1995) — первый образец в болгарской литературе жанра «альтернативная история».

Янчо Чолаков — лауреат призов и премий журналов «ФЕП» (1989), «Космос» (1989), «Фантастика» (1990), Национальной премии «Гравитон» (1997) — за издательскую смелость.

Геннадий РазумовКосмический

Это случилось много лет назад. Я работал тогда в геофизическом отряде одной большой геологической экспедиции. В тот день меня в одиночку послали на предварительное обследование нового объекта, весьма компактного. Я довольно быстро закончил дела и пораньше отправился домой. Обратно решил поехать другим, незнакомым, но, как мне казалось, более коротким путем.

Нагруженный приборами старенький уазик, грохоча кузовом, медленно катил по разбитой, пыльной дороге. Этого потрепанного временем и ухабами пенсионера неоднократно собирались отправить на свалку, но каждый раз его спасал безотказный почти безремонтно работавший двигатель-долгожитель.

Вот почему я так удивился, что на сей раз мотор вдруг захрипел, чихнул и умолк. «Может, перегрелся?» — подумал я, подергал ключ зажигания, покрутил стартер, потом открыл дверь и спрыгнул на дорогу. И тут же сразу почувствовал что-то неладное. Огляделся. Вокруг широким покрывалом желтела пожухлая степь, еще не начавшая отдыхать от жестокого дневного пекла. Вниз к горизонту уплывало оранжеватое солнце, а ему навстречу поднимался бледный оттиск полумесяца. Ничего необычного глаз не отмечал, но всем своим существом я ощущал сильный наплыв какого-то странного излучения. Откуда оно шло? Я нагнулся, положил ладони на еще горячую суглинистую землю, и мои пальцы вздрогнули, как будто их ударило электрическим током.

Вообще-то я рано открыл в себе удивлявшую всех способность чувствовать всякого рода аномалии. Будучи еще подростком, я точно указывал, где за стенкой у соседей стоит отопительная батарея. Позже юношей я мерил бабушке давление обручальным кольцом на шерстяной нитке, круговым движением ладоней снимал головную боль.

А в студенческие годы научился владеть так называемой «волшебной палочкой». На преддипломной практике с помощью оструганного ивового прутика я обнаружил под полом Останкинского дворца в Москве старые водосточные трубы. Этот древний дренаж многие годы не могли отыскать археологи и архитекторы-реставраторы.

Но здесь моих биофизических талантов явно было недостаточно — то, что ощущали мои пальцы, не походило ни на что, с чем я имел дело раньше. Здесь, безусловно, надо было действовать инструментально. Я распаковал магнитометрическое оборудование, забил в землю щупы-электроды, разложил на траве провода и включил приборы. Счетчики щелкнули, их зашкалило — мощность аномалии была слишком высокой. Но удивительное дело: стоило только отнести хотя бы один прибор в сторону, стрелки сразу же возвращались к нулю. Это могло означать лишь одно — источник излучения был локальным, почти точечным.

В те годы я был фанатом геозифики, считал ее королевой поисковой геологии, увлекался разными дистанционными методами. Однако, конечно же, я сознавал: наша, геофизиков, роль, хотя и первая, но не основная — мы только обнаруживаем, находим. А вот доставать, добывать мы не можем. И этот случай не был исключением. Никакие самые модерновые пеленгующие методы не могли заменить простого и безошибочного способа — «пощупать» землю руками. Так уж устроен человек…

Значит, нужен был шурф, нужно было бурение — что тут было еще делать без него? Но труднее для меня задачу и придумать было нельзя. Наша экспедиция имела в том году ряд срочных сдаточных объектов. А на выполнение того заурядного задания, на которое я в тот день ездил, мне даже помощника не дали. И если бы я пришел к начальству с еще новым делом, меня послали бы подальше.

Вот так я стоял, размышлял, но вдруг что-то прервало ход моих мыслей. Мне почудилось: что-то случилось. Я подбежал к приборам. Так и есть — стрелки стояли на нуле. Что за черт? Я покрутил регуляторы настройки, переключил тумблеры гравиометрии, но ничего не изменилось. Аномалия исчезла.

Очень странно. Можно было усомниться в собственных ощущениях, но приборы… Я прислонился к копоту машины, достал пачку сигарет, закурил. Что делать? Наверно, пора сматывать удочки. Я докурил, загасил каблуком окурок, потом подошел к щупам, выдернул один и хотел было уже разобрать проводку, но, случайно бросив взгляд на магнитометр, чуть не вскрикнул от удивления — стрелка снова подпрыгнула. Источник таин-свенного излучения снова ожил.

Не менее часа просидел я у загадочной аномалии, ведя замеры необычного магнитного поля. Его изменение оказалось строго периодичным: каждые 7,38 минуты исчезало и каждые 1,42 минуты появлялось вновь. Насколько мне было известно, ничего подобного никто никогда в природе не наблюдал, никакие известные магнитные аномалии не вели себя таким вот загадочным образом.

Это уже могло заинтересовать мое экспедиционное начальство и заставить его выделить мне помощь. Что было еще здесь делать? Я собрал приборы, погрузил их в машину и отправился домой.

На следующее утро в Управлении экспедиции царила обычная деловая суета. В длинных коридорах стоял столбом табачный дым, и громким птичником разносился гул неразборчивых голосов. Поисковики и разведчики, командированные и полевики, буровые мастера, крановщики и шоферы громко обсуждали свои злободневные проблемы, спорили, выбивали у снабженцев транспорт, горючее, буровые инструменты, трубы.

Начальник встретился мне в приемной своего кабинета. Он, как положено, куда-то спешил и мое сообщение о необычной находке выслушал на ходу и без всякого интереса.

— Точечная аномалия, говоришь? — произнес он, думая о чем-то своем. И, поглядев куда-то в сторону, добавил: — Никакого промышленного значения не имеет.

Однако, столкнувшись с моим погрустневшим, но настойчивым взглядом и поняв, видимо, что в данном случае так просто от меня ему не отделаться, улыбнулся краем губ:

— Ладно уж, бери КШК и больше ко мне не приставай. Только смотри, на один день. Лабораторию сделаешь на полигоне, Елене Геннадьевне скажи, я велел. Пока!

Копатель шахтных колодцев (КШК), конечно, не очень подходил для серьезных дел: сил у него маловато и глубины большой он не дает, но настоящего бурового станка все равно не допросишься. Поэтому, давно привыкнув удовлетворяться тем, что дают, я спорить не стал, махнул рукой и пошел оформлять заявку.

На следующий день с буровиками Николаем Сергеевичем и Рудиком мы приехали к тому таинственному месту. Подкатили КШК к точке бурения, развернули, и вонзили шнек в землю. Сначала лопасти выбросили на поверхность сухую суглинистую почву, потом пошла плотная серая супесь, а за ним темный илистый песчаный грунт. Это был аллювиальный песок, принесенный сюда миллионы лет тому назад давно ушедшей отсюда далеко на восток прарекой Ухтой. Здесь в этом песке где-то и лежало загадочное тело с пульсирующим излуче нием.

Первый шурф не достиг расчетной глубины. Рабочие нарастили шнек и снова погрузили его в грунт. Однако второй шурф тоже не попал, куда было нужно — шнек переуглубился и прошел мимо уровня аномалии.

— То недолет, то перелет, — огорчился я и стал перекладывать сеть геофизических проводов и щупов. — Сейчас новую подсечку сделаем.

— Это тебе не окуня ловить, — заворчал Николай Сергеевич. — Мы так с твоими артиллерийскими пристрелками ничего тут не заработаем. Давай последнюю точку, и кончаем эту волынку.

Я опять переставил приборы, установил измерительный зонд и наметил ось новой разбурки.

Но и третий шурф оказался неудачным, хотя прошел где-то совсем рядом.

— Ладно, бери лопату, полезли вниз, — сказал я Рудику, — старый ручной способ вернее.

Мы спустились в шурф, установили крепеж, чтобы земля не обвалилась, и работа закипела. Лопата за лопатой, метр за метром прощупывали мы стенки шурфа. Николай Сергеевич подстраховывал нас с поверхности и оттаскивал ведра с землей.

— Кладоискатели! — недовольно сказал он. — Зря время только теряем.

Проработали мы около часа и ничего не нашли. Потом собрались уже из шурфа вылезать, как вдруг Рудик закричал:

— Есть клад!

Я быстро повернулся к Рудику и ткнул свой ломик в стенку шурфа — туда, где торчала его лопата. Ломик звонко стукнулся о что-то твердое. Мы стали осторожно расчищать участок расположения таинственного тела черенком лопаты, чтобы не поцарапать, прощупывали его края и окапывали со всех сторон.

— Сергеич! — крикнул я. — Спусти-ка нам сюда пару досок.

Получив сверху доски, я воткнул их в песок и сказал Рудику:

— Давай, подкапывай снизу. Потихоньку только.

Прошло еще несколько минут, и загадочный предмет в стенке шурфа зашевелился. Потом он потерял равновесие, качнулся, выскользнул на доски и почти бесшумно рухнул на утоптанное дно шурфа.

— Эй, что там? — закричал сверху Николай Сергеевич.

Я не ответил, снял рукавицы и медленно одними пальцами стал очищать упавшее тело от влажного глинистого песка.

Это был обыкновенный камень, ничем не отличавшийся от простого булыжника. Подняли его наверх, рассмотрели внимательнее. Твердая темно-коричневая многогранная поверхность неправильной формы, вес — килограммов восемь-десять.

— Чухня какая-то, — ругнулся Рудик. — Целый день потеряли из-за такой ерундовины.

— Не скажи, — возразил я. — Разве не чудо — одиночный камень в сплошном песке. Сколько и кто бы тут ни бурил, всегда шла только глина или песок. А камень первый раз встретился. Откуда ему тут быть? Очень странно…

— Хватит, кончайте треп, поехали, — заторопился Николай Сергеевич, — надеюсь, никто не собирается пачкать нашу КШК этой булыгой?

— Не только собираюсь, но сейчас это и сделаю, — ответил я, — и вы довезете меня с ним до полигона, где мы его сдамим на исследование. Еще посмотрим, что это за простая булыга…

До полигона мы добрались поздно вечером. Сбросили камень во дворе лабораторного корпуса и поехали в поселок по домам.

В девять утра я был уже на полигоне. Заведующая лабораторией Елена Геннадьевна сама взялась провести все необходимые опыты.

— Просквозим ваш камень ультразвуком, изотопом, рентгеном, — сказала она, — и загадки никакой не будет, узнаем точно, что это у него там внутри.

Я затащил камень в операторскую, а сам вернулся в кабинет заведующей. Сел за стол у окна и, чтобы отвлечься и укоротить ожидание, стал заниматься обработкой полевых материалов, скопившихся за последнюю неделю. Но делать ничего не мог. Походил по комнате, выкурил сигарету, опять сел. Поймал себя на мысли, что волнуюсь точно так же, как тогда в больнице, возле рентгеновского кабинета, где решалась судьба отца…

Мучительно долго тянулось время.

Наконец дверь операторской открылась, и вышла Елена Геннадьевна.

— Ну что, нашли что-нибудь? — бросился я к ней.

Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, потом присела на край стола и косо усмехнулась:

— Ну, и что, шутничек, долго будем шуточки разыгрывать? Вроде бы серьезный человек, геофизик…

— Что такое? В чем дело? — не понял я.

— А в том, что в вашем камне ничего нет. Ровным счетом ни-че-го!

— Как так ничего? — воскликнул я. — Откуда же тогда магнитно-гравитационное излучение, да еще такое сильное?

— Вот этого я не знаю, — Елена Геннадьевна пересела в кресло за свой рабочий стол и сказала с улыбкой. — А не пригрезилось ли вам что-то? Или, может быть, вы с друзьями вчера лишней бутылкой побаловались. Со своей же стороны повторяю: ни рентгенологическое, ни изотопное, ни ультразвуковое обследование ничего не обнаружило. Камень однороден во всем его объеме. Никаких включений там нет, тем более, каких-то там приборов-излучателей.

Я насупился, поник головой, огорченно поджал губы. Долго молчал. Поднял голову.

— Вот невезуха! — сказал я, потом опять помолчал и с надеждой спросил: — Но, может быть, плотность какая-то особая, а? Состав химический или физический необычен?

— Камень, конечно, для своих размеров несколько тяжеловат, — ответила задумчиво Елена Геннадьевна. Потом с насмешкой добавила: — Вы что же, предполагаете, что этот камень — метеорит? И у вас, наверное, есть какая-нибудь захватывающая дух гипотеза?

Я усмехнулся, на мгновение задумался, потом взял из угла комнаты стул, подсел к столу и неожиданно спросил:

— Вы когда-нибудь видели, как на побережье работает морской маяк?

— Ну конечно, горит-горит, затем гаснет на время, потом опять зажигается. Это для того, чтобы мореплаватели не спутали его с уличным фонарем на набережной. — Она улыбнулась и внимательно пригляделась ко мне. — А-а-а, теперь я понимаю причину вашего волнения. Вы большой научный фантаст, точнее, фантазер. Ну, конечно же, вы предполагаете, что это космический маяк, не так ли?

— Вот именно! — Я достал из бокового кармана куртки сложенную гармошкой длинную узкую перфоленту, развернул ее и вытянул на столе. — Это сейсмограмма, которую я снял в поле. Смотрите, с какой строгой периодичностью повторяются пики и паузы излучения. Прямо какой-то «пульсар» или радар. Но и этого мало: в каждом периоде интенсивность поля изменяется по какому-то необычному закону. Видите, вверх-вниз, сначала плавно растет, потом падает. То ли синусоида, то ли что-то другое. А вот рядом прослеживается еще один сигнал, уже другой частоты и силы. И тоже пульсирующий.

— Что же это значит? — спросила посерьезневшая Елена Геннадьевна, внимательно разглядывая зубчатые графики.

— А то, что перед нами не просто маяк или дорожный знак, вероятно, указывающий звездолетам направление движения. Это еще и информационный пункт, сообщающий путникам необходимые сведения! Может быть, именно так космонавты на ходу «заправляются» знаниями об окружающих звездах, планетах и так далее.

— В общем, информационно-заправочная станция обслуживания в космосе, — снова усмехнулась Елена Геннадьевна, — и это в простом-то кремнистом камне. Ничего более солидного ОНИ придумать не могли. Такая наивность!

— Не верите, — огорчился я. — Но почему внеземные цивилизации должны обязательно быть похожими на нас и строить всякие сложные и громоздкие молибденово-титановые межпланетные сооружения? Почему не наоборот, чем выше уровень развития цивилизации, тем она проще?

— Ах, оставьте, — отмахнулась Елена Геннадьевна. — Неужели вы всерьез думаете, что все эти ваши сигналы что-то означают?

— Как хотелось бы это узнать, — вздохнул я. — Но, увы, наверно, это невозможно. Кто мы такие? Мы — неандертальцы, которым попала в руки напечатанная в типографии книга. Вот мы смотрим на нее и догадываемся: систематическое расположение знаков что-то означает. Но что? Прочесть ничего мы не можем, не пришло еще нам время быть грамотными.

Елена Геннадьевна встала из-за стола и, глубоко погрузив руки в карманы халата, стала медленно расхаживать по комнате. После долгого молчания она остановилась передо мною и сказала решительно:

— Когда мало знаешь, то много предполагаешь. Нам даже минералогический состав камня неизвестен. Надо хотя бы геохимическое и физическое обследование провести, а по-

том уж фантазировать. Давайте-ка, начнем со статистической нагрузки. Помогите поставить объект на установку.

Прошли в операторскую. Я поднял камень, подтащил его к стоявшей в середине зала станине, уложил под пресс и закрепил струбцинами.

— Давление давайте постепенно, — попросил я Елену Геннадьевну.

— На всякий случай поставим опыт на программное управление, — ответила она, — пусть нагрузка растет автоматически. А сами от греха подальше уйдем.

Мы вышли из лаборатории и направились к лесу. Прошли по хорошо утоптанной дорожке к сложеной из двух бревен скамейке, сели. Елена Геннадьевна с хитрецой взглянула на меня и сказала:

— Я бы в ваших фантазиях пошла дальше. Почему не предположить, что этот камень — послание из Вселенной, инопланетный привет в метеоритной упаковке, письмо в каменном конверте. Разве не эффектно?

— Вы зря смеетесь, — ответил я. — Ведь, действительно, вполне может быть, что потенциально возможные инопланетяне никогда и не собирались посещать Землю сами. Они могли неким узконаправленным лучом, вроде лазера, «зарядить» камень-метеорит прямо со своей планеты. Или… Еще смелее: этот простой булыжник и есть форма существования самой инопланетной материи. Почему не предположить, что какая-либо высокоразвитая цивилизация (или даже то, что осталось от нее после гибели) существует лишь в виде такого вот мощного магнитно-гравитационного поля, посылающего информационные сигналы во Вселенную? Возможно? Да! Мы еще ничего не знаем.

Я замолчал.

В этот момент воздух разорвал оглушительный взрыв. Деревья на опушке леса склонились почти до земли, сверху градом посыпались сухие ветки, листья. Мы с Еленой Геннадьевна бросились к полигону. Сюда же, к зданию лаборатории, где вылетели все стекла в окнах, со всех сторон бежали люди.

— Никого не пускайте, — громко крикнул я, вырвавшись вперед. Всех обогнав, я вошел в здание и закрыл дверь на засов. Взглянул на контрольные приборы у входа в операторскую — никакого опасного излучения в помещении не было. Я с волнением распахнул дверь и замер — под прессом установки статических испытаний, куда я десять минут назад своими собственными руками положил камень, было совершенно пусто. Не веря своим глазам, я подошел к станине, потрогал ее руками. Камень исчез.

Опустошенный и разбитый, как после тяжелой болезни, я вышел на улицу. Небольшая толпа работников полигона потянулась ко мне, ожидая объяснения. Я повернулся к Елене Геннадьевне, развел недоуменно руками и пошел в сторону леса.

Что я мог им сказать? Что мы — неандертальцы?

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Геннадий Разумов — известный в области инженерной гидрогеологии ученый, автор более 110 научных трудов, среди которых несколько крупных монографий и десятки авторских свидетельств на изобретения. Методики и технологии, разработанные Г. А. Разумовым, вошли во многие справочники, учебники, инструкции и пособия. С их помощью запроектированы и построены водозаборы подземных вод в разных частях бывшего СССР и за его границами.

Кроме того, Г. Разумов долгие годы работает в области журналистики и литературы. Его статьи, очерки, репортажи напечатаны во многих центральных российских журналах и газетах, таких, как «Техника-молодежи», «Наука и жизнь», «Огонек», «Новый мир», «Известия», «Независимая газета» и других. Им опубликован целый ряд научно-художественных, научнофантастических и детских книг. Одна из них «Тонущие города» выдержала 7 изданий, 5 из них — на нескольких европейских языках за пределами СССР.

Ныне живет в Лос-Анджелесе.

Владимир БударинВечер трудного дня

Месячный отпуск пролетел, словно один день. Или точнее сказать, как одна ночь.

Сегодня Роберт Смит обязан был проснуться и тем самым прервать свое временное освобождение от работы, чтобы вновь стать подконтрольным городским объектом на следующие одиннадцать месяцев. До тех пор, пока снова не наступят очередные законные каникулы. Однако в последнее время Роберт стал сильно сомневаться: дотянет ли до следующего отпуска, поскольку был извещен о своем возможном скором увольнении со службы в Департаменте учета анабиозных отпускников.

И было это предупреждение еще до погружения в тридцатисуточный сон.

Да, все выглядело весьма забавно: Смит сам служил в ведомстве, которое контролировало право и законность на отпускную летаргию, а главное — ее сроки. И вот сейчас подопечным родного Департамента был он сам — Роберт Смит.

РДП, роботизированный домашний помощник, также отдыхавший месяц от своих дел, поможет ему нынче выйти из анабиозного отпуска, а после пробуждения должен будет отдать своему хозяину изъятые на время сна документы: пластиковую налоговую карточку и микрочип. Налоговая карточка прикреплялась на кисть руки и служила пропуском не только на работу, но и во все другие, разрешенные ее владельцу, учреждения. Она также являлась ключом, позволяющим открывать собственное жилище, но срабатывала только после оплаты полученных за день штрафов и прочих обязательных платежей. Не заплатив хоть одного, домой не попадешь. На карточку перечислялась зарплата, и можно было занести все другие доходы, если они были.

Микрочип же, удостоверяющий личность своего носителя, пристегивался к мочке уха, словно серьга, и в автоматическом инфракрасном режиме сообщал полицейским, если им это требовалось, все идентификационные данные о своем владельце.

Итак, утром, ровно в 6:00, РДП включился по команде, посланной ему из Министерства по делам отпускников. Это был сигнал об окончании отдыха для Роберта Смита. РДП тут же стал выводить своего хозяина из анабиозного забвения, сделав ему для этого укол с сывороткой пробуждения. Но документы почему-то сразу не отдал, а Роберт в тот момент не обратил на это внимания.

Смит поворочался еще минут десять в постели, постепенно приходя в сознание и разминая затекшие от месячного сна руки и ноги. Затем кое-как он поднялся с кровати и поплелся в ванную, чтобы окончательно привести свое тело в порядок. Пока он был в аэродушевой, робот-помощник приготовил на кухне завтрак, воспользовавшись для этого синтетическими низкокалорийными продуктами и вторично переработанной водой. Некоторые сослуживцы Смита давно уже пользовались водой, прошедшей очистку и в третий раз, пытаясь экономить на ней. Она дорожала почти каждый месяц и была в последнее время уже многим не по карману. Но Роберт жил один, старался следить за своим здоровьем, и пока ему хватало денег на жидкость, во второй раз прошедшую очистку, хотя об этих внушительных расходах он начал задумываться все чаще.

После воздушной ванны Роберт побрился, почистил зубы аэрощеткой и, напоследок взглянув на себя в зеркало, с сожалением отметил темные круги вокруг глаз. Анабиозный отпуск не смог отвлечь его от тяжелых размышлений о своем туманном будущем, а Смит, засыпая месяц тому назад, так на это надеялся. Все-таки Роберт сильно переживал по поводу своего возможного увольнения с работы. Его и в отпуск-то отправили против желания.

Да и вообще — в последнее время все складывалось для него не самым лучшим образом. Год назад он хотел жениться, даже сделал предложение — но его невеста за неделю до назначенной свадьбы ни с того ни с сего вдруг передумала. А спустя всего месяц после разрыва отношений выскочила замуж за какого-то богатого старикана.

Большие надежды Смит возлагал и на продвижение по службе. Он часто задерживался в Департаменте допоздна, иногда и в выходные торчал в своем отделе, никогда не отказывался от предложений начальства взять домой дополнительную работу. И за все это рвение он удостоился лишь пары благодарностей да мизерных премиальных. А боссы в Министерстве тем временем вдруг взяли, да и решили закупить роботов-клерков вместо людей и для начала заменить ими весь отдел, где работал Роберт. Первый экземпляр из партии, по слухам, был уже приобретен и находился на стадии программирования служебных требований.

Правда, об этом неминуемом сокращении их предупреждали несколько раз. Правительство еще два года назад приняло масштабную программу по выпуску механических секретарей начального уровня и поручило этот проект компании «Хомомеха-ник». Сведущие в подобных вопросах люди, однако, имели иное мнение: они утверждали, что «Хомомеханик», якобы, сумел пролоббировать свои интересы в Кабинете министров, поэтому и получил выгодный многомиллиардный контракт. Другие же делали намеки на то, что здесь не обошлось без влияния премьер-министра, ведь он сам был роботом. Причем единственным неживым представителем среди всех остальных, так сказать, одушевленных министров. Но, скорее всего, эти домыслы были маловероятны. Во-первых, первый министр являлся только исполнителем чужих решений — собственно говоря, поэтому и был посажен Президентом в премьерское кресло. Во-вторых, не стоило забывать, что он существовал все-таки не человеком, а машиной. Следовательно, и подкуп его был бы делом весьма проблематичным. В-третьих, он числился иностранцем, то есть изготовленным за границей. А это, наверное, накладывало на его личность какие-то особые качества.

Замена в стране всех служащих начального уровня на механических исполнителей преподносилась компанией «Хомомеханик» в весьма радужных тонах. Дескать, если роботам не надо платить зарплату, то они и работать могут круглосуточно: без обеда, выходных и отпусков. А это, соответственно, позволит не только сэкономить деньги казны, но и даст возможность правительству навсегда успокоиться по поводу исполнительной дисциплины на местах.

Все это было так. Но вот о людях, которые в результате этих решений будут выброшены на улицу, почему-то никто из властных чиновников ничего не говорил. И куда им придется деваться в случае сокращения, никого не волновало.

Таково было положение дел месяц назад. Что ожидало Смита на работе сейчас, после отпуска, можно было только предполагать. Возможно, что именно сегодня, в первый же день, он мог быть выставлен за дверь. И что тогда прикажете делать? Где найти новую работу в то время, когда грядет эта глобальная замена мелких служащих на механических исполнителей? Эти мысли не давали ему покоя. Потому и голова у Роберта после пробуждения была так тяжела от мрачных предчувствий.

Смит уже знал, как будут выглядеть эти «сменщики», которые в самом ближайшем будущем усядутся и на его место, и в кресла остальных его коллег. Видел на фотографии, которую кто-то тайно сделал с того экземпляра, что был уже куплен Департаментом. Именно этот «механический болван», как назвал робота Смит, и должен будет заменить его. Как он выглядел? По мнению Роберта — совершенно бесцветно. Стандартная услужливая физиономия. Глупая подобострастная улыбка, словно приклеенная к неживому пластиковому лицу. Все они, эти вытесняющие людей пластмассовые клерки, задуманы одного роста, в одинаковых костюмах темно-синего цвета. Но самое ужасное, как считал Смит, то, что они все будут на одно лицо. Тысячи одинаковых физиономий, которые вскоре заполнят госучреждения и день и ночь станут твердить своими противными механическими голосами: «Что вам угодно, мистер? Будет исполнено, сэр! Не волнуйтесь, мадам! Я это сделаю незамедлительно!»

А вот интересно, смогут ли они сделать что-нибудь сами, без подсказок? Своими руками, так сказать. Или их куриных мозгов хватает только на то, чтобы следить да контролировать? На это они мастера? По слухам, именно такие функции и программировались в них с тройной защитой от возможной поломки.

Обдумывая эти невеселые перспективы, Роберт Смит поймал себя на мысли, что теперь даже собственный РДП может стать ему ненавистным по причине родства с механизмами.

Но почему все-таки эта незавидная участь «первопроходца» выпала именно ему, Смиту, а не кому-нибудь другому?

Причина оказалась проста. Как только слухи о ближайших сокращениях стали распространяться по отделу, их столоначальник Майк Стайп вызвал к себе в кабинет Роберта и объявил:

— Вот что, э-э… дорогой мистер Смит. Вы, наверное, уже слышали, что в скором времени, может быть, уже даже через год, э-э… нас тут всех, возможно, не будет совсем. Прогресс ничем не остановить, дорогой мистер Смит. В общем, скажу вам прямо, подыскивайте себе новую работенку. Вы у нас… хе-хе… будете в этом деле, так сказать, пионером. Хотите спросить, почему именно вы будете первым? Это резонно с вашей стороны. Все очень просто, мистер Смит. Вы человек одинокий. Детей у вас нет. Про родителей ваших я не знаю, что сказать, вы о них никогда не рассказывали. Значит, никакой обузы у вас нет. Да и вообще, что тут объяснять — начальство так решило, и деваться нам некуда. Вы хоть у нас и первый в этом деле, но не последний, уверяю вас. Не сегодня-завтра эта участь всех нас постигнет — так что особо не расстраивайтесь. Смит, вы же еще молоды — найдете себе в жизни занятие. Это нас, стариков, никуда не возьмут, а вам все дороги открыты. Сейчас вот давайте-ка оформляйте отпуск. Потом, я думаю, на месяц выйдете на службу — вначале посмотрим, как будет действовать автомат в паре с вами. Могут ведь возникнуть какие-нибудь накладки. Хотя продавец из «Хомомеханик» уверял, что эти клерки рекламаций иметь не будут: дескать, работают, пока не отключишь их с дистанционного пульта. А на случай какого-либо отказа фирма готова выплатить нам стопроцентную неустойку — так уверена в своем товаре. Вот такие дела.

⠀⠀ ⠀⠀

Этот разговор состоялся у Роберта месяц назад. А теперь отпуск пролетел, и получалось, что еще месяц ему ходить на службу, после же — неизвестность. Легко сказать — найти работу! Где ж ее сейчас так просто найдешь? Теперь везде людей перестанут брать, кроме как на подсобные работы. А в приличных местах будут заменять этими дьявольскими истуканами. Ни дна им, ни покрышки! Что теперь делать и как действовать в сложившейся ситуации, Роберт не представлял.

⠀⠀ ⠀⠀

С такими невеселыми мыслями он вышел из ванной и подошел к платяному шкафу. Смит достал из него свой служебный костюм: брюки и френч серой расцветки. Надев его, он тут же приобрел стандартный облик госслужащего начальной формации. Потом Роберт прошел на кухню, чтобы оценить кулинарные способности РДП: не изменились ли они после месячного простоя.

Позавтракав, Смит вернулся обратно в комнату, сел в кресло и стал ждать разрешенного времени на выход из жилища. Роберт жил на двадцатом подземном этаже, и ему, в соответствии с его социальным положением, на сборы отводилось одиннадцать с половиной минут. За это время он должен был успеть выйти из квартиры и, не мешкая, вставить налоговую карточку в идентификационную щель, расположенную в стене на их лестничной площадке. Подобную процедуру обязаны были проделывать все жильцы. С этого момента наступал новый налоговый день для каждого, проживающего в Городе, и на гражданина, согласно информации в микрочипе, налагались соответствующие взыскания. Оплата их автоматически производилась с налоговой карточки.

К ежедневным относились следующие платежи:

⠀⠀ ⠀⠀

1. Утренний налог на выход из дома.

2. Вечерний сбор на право свободного сна.

3. Подать за использование воздуха, вычисляемая по количеству вдохов и выдохов с помощью счетчика, вживляемого в нос в день совершеннолетия.

4. Налог на передвижение к месту работы и обратно домой.

5. Налог за нахождение на работе.

6. Среднедушевой оброк за пользование солнечным светом.

7. Фиксированный сбор на обслуживание государственной системы слежения за ежедневными перемещениями граждан.

8. Ежедневно взимаемая возрастная подать, пропорционально увеличивающаяся с каждым прожитым днем.

⠀⠀ ⠀⠀

После отметки на своем этаже в оставшееся время Смит должен был успеть подняться в лифте на поверхность, включить в носу счетчик учета вдохов и выдохов и попасть точно к отправлению своей транспортной тротуарной дорожки, следующей по маршруту к месту службы.

⠀⠀ ⠀⠀

Роберт уже стоял в дверях квартиры и смотрел на часы, отсчитывающие последнюю минуту до начала разрешенного времени. И тут он вспомнил, что не забрал документы у домашнего помощника.

— Подай быстро налоговую карточку и микрочип, — крикнул он РДП.

Тот все еще находился на кухне — наверное, мыл посуду.

— Не могу, — ответил с кухни робот. — Я получил приказ из налогового упр авления не отдавать вам документов до тех пор, пока вы не заплатите штраф за неуплату налога на ана-биозный отпуск.

— Что за чушь ты несешь? — закричал Смит. — Нет такого налога! Анабиозный отпуск свободен от взысканий! Отдай немедленно карточку, а то я могу опоздать к разрешенному выходу на поверхность, и тогда меня точно оштрафуют.

— Не могу. — РДП вышел в прихожую. — Я получил приказ из управления, — опять забубнил робот. — Заплатите штраф, и я отдам вам документы.

— Но я не могу заплатить его, по крайней мере, пока не выйду на лестничную площадку, — закричал Смит. — А для этого мне нужна карточка! Быстро отдай ее, или я расшибу сейчас твою безмозглую башку!

— Не могу. Я получил приказ из управления. — Механический голос робота был лишен всяческого сочувствия.

Делать нечего, Смиту пришлось срочно связываться с налоговым управлением по телефону. Выяснилось, что этот новый сбор за анабиозный отпуск был введен неделю назад, когда Роберт сам находился в нем и не мог знать об его утверждении. Тем не менее штраф был наложен, и его следовало оплатить. Смит, делать нечего, согласился с этим незаслуженным наказанием и попросил лишь об одном, чтобы РДП отдали немедленное распоряжение о разблокировании предыдущего приказа.

Уже было ясно, что Роберт просрочил свое время выхода на поверхность и ему придется расплатиться за это новое нарушение.

Пока вторичный приказ поступил роботу, и он наконец выдал Смиту из своих внутренностей его документы — прошло минут пять. Время выхода из жилища наступило уже для других этажей.

Тем не менее Роберт выбежал на лестничную площадку, быстро засунул карточку в налоговую щель в стене, тут же выдернул свой пластиковый прямоугольник обратно и, убедившись, что деньги взысканы в полном объеме, стремглав бросился по лестнице наверх, прыгая через три ступеньки сразу.

Лифт работал теперь только для нижних этажей, а Смиту надо было как можно быстрее преодолеть 20 уровней, отделяющих его от улицы.

Nota Bene № 1:

Конституция Правового Государства

⠀⠀ ⠀⠀

Статья 1: Деньги это — Всё!

Статья 2: Государство это — все!

Статья 3: Все важнее всех!

Статья 4: Власть это — Мы!

Статья 5: Народ это — ты!

Статья 6: Мы важнее тебя!

⠀⠀ ⠀⠀

Постатейное разъяснение Конституции Правового Государства

⠀⠀ ⠀⠀

1. Разъяснение: Почему деньги — Всё?

Потому что Всё может быть только деньгами!

2. Разъяснение: Почему Государство — все?

Потому что все могут быть только Государством!

3. Разъяснение: Почему Всё важнее всех?

Потому что деньги — Всё, и Всё всегда поглощает всех, а не наоборот!

4. Разъяснение: Почему власть — это Мы, а народ — это ты? ⠀⠀

Можешь ли ты назвать себя — Мы? Нет! Потому что ты — это ты, и значит, ты — это народ!

Мы же дали народу, и значит тебе, эту Конституцию, по которой ты живешь! Но Мы — не ты, и значит, согласно Конституции, Мы — власть!

5. Разъяснение: Почему Мы важнее тебя?

Ты — это ты, и значит, что ты — один. А Мы — это Мы, и значит, что Мы — не одни! Много всегда больше одного! И значит, что Мы важнее тебя!

⠀⠀ ⠀⠀

Р.S. Все положения Конституции были трижды проверены Конституционным судом на предмет выявления логических несоответствий. Таковых обнаружено не было. Поэтому Конституция объявлена совершенным постулатом. Подписи 100 конституционных судей приложены в подтверждение.

⠀⠀ ⠀⠀

Запыхавшийся Роберт, с отчаянно колотившимся сердцем, наконец выбрался на улицу. Как он и предполагал, его маршрутная тротуарная дорожка давно уже уехала по своему направлению. Смит прикрыл правое ухо рукой, втайне надеясь, что надзирающий за порядком на улице робот-полицейский не заметит его опоздания. Но разве беспристрастную механическую голову обманешь?

Робот, мгновенно вычислив нарушителя, повернулся своим пластиковым лицом к нему и, выкинув в сторону Смита телескопическую руку-указатель, произнес:

— Штраф на месте! Нарушение правила очередности выхода на поверхность. Сиюминутная оплата взыскания освобождает вас от начисления налогового пени. Вы — свободный в своих действиях гражданин, но мое дело предупредить вас о последствиях.

Сказав это, уличный надзиратель тут же повернулся в другую сторону, заподозрив и там нарушения. Роберту же ничего не оставалось делать, как быстрее вставлять свою карточку в один из налоговых ящиков, размещенных на стене надземной части близстоящего здания. Вдобавок ко всему Смиту пришлось заплатить двойной тариф за передвижение не на своей транспортной дорожке.

Улица была запружена автомобилями. На перекрестке механический регулировщик едва справлялся с их потоком, пытаясь как можно быстрее пропускать машины, сверкающие голограммами «Проезд вне очереди». Смиту даже показалось, что за месяц его отсутствия на поверхности города таковых значительно прибавилось. Проезд вне очереди когда-то был исключительной прерогативой лишь для автомобилей чиновников. Но полгода назад Президент своим указом создал новый государственный комитет, ведающий делами освобождения от налогообложения. Именно после этого решения количество машин с разрешающими не соблюдать правила движения наклейками увеличилось в несколько раз. Отныне по закону и согласно первой статье Конституции любую льготу можно было купить. Этим тут же и воспользовались, помимо чиновников и депутатов, все те, кто был в состоянии заплатить за нее. Таковых на первое время оказалось так много, что новый госкомитет едва справлялся с выделением разрешений. Проезд вне очереди и пожизненное освобождение от всех видов налогов сразу же выкупили себе:

1. Все официально зарегистрированные в центре занятости населения крупные бандитские группировки;

2. Все аферисты и жулики, кто, украв хотя и больше допустимого ценза для преднамеренного воровства, су-мел-таки доказать в суде, что сделал это, находясь в состоянии аффекта.

Потом многие из этих людей приобрели себе еще право на зачисление в Государственный Реестр Почетных Граждан Государства. И вот теперь все эти достойные люди заполнили под завязку своими лимузинами проезжие части дорог, до предела затрудняя какое-либо движение для остального транспорта.

⠀⠀ ⠀⠀

Роберт продолжал двигаться на чужой транспортной дорожке, кое-как запрыгнув на нее на ходу. Из-за того, что маршрут был другим, Смиту пришлось прикидывать в уме, как бы ему быстрее добраться с чужого направления на работу.

Вдруг повсюду заработали информационные табло, оповещающие население о новых решениях Президента. На этот раз сообщалось, что высшие чиновники и депутаты Госсовета, в связи с чрезмерной ответственностью и напряженностью их работы, освобождались от налога на выхлопной дым из своих автомобилей. Также Президент посчитал нужным отныне снабжать их семьи только чистой водой из госрезервов. Одновременно вводился новый сбор за очистку воздуха, предоставляемого гражданам на улицах города. В своем послании населению глава государства сообщал, что каждый день люди выдыхают в атмосферу поселения, и без того загрязненную другими выбросами, тысячи кубометров углекислого газа, тем самым создавая трудности для соблюдения санитарных норм жизни. Табло извещало, что это пока будет только уличной податью и на домашнее потребление воздуха в ближайшее время не распространится. Но в дальнейшем возможность повсеместного контроля не исключалась.

Прохожие на улице никак не отреагировали на новые известия: прочитав экстренное сообщение, они лишь пристальнее стали разглядывать показания своих датчиков, учитывающие вдохи и выдохи. Но некоторые спешащие граждане, и это было заметно, после сообщения старались как-то сдерживать частоту своего дыхания.

⠀⠀ ⠀⠀

Роберт соскочил на ближайшей остановке и побежал переулками к своему Департаменту, умудряясь при этом как можно размереннее дышать. Сегодняшний день и так уже влетал ему в копеечку.

Весьма скоро он добрался до нужного подъезда. Вставив свою карточку в дверную прорезь и получив доступ на службу, Смит одновременно оплатил штрафы за опоздание на работу и перерасход допустимой утренней порции воздуха.

Карточка выскочила назад, дверь приоткрылась, и Роберт, на ходу снимая плащ, поспешил в свое ведомство.

Nota Bene № 2: Государственное устройство Правового Государства (некоторые выдержки из школьного учебника по обществоведению)

⠀⠀ ⠀⠀

Вопрос: Кто возглавляет власть в стране?

Ответ: Избираемый народом Президент.

Вопрос: Как проходят выборы Президента?

Ответ: По истечении срока своих полномочий Президент назначает вместо себя преемника, который начинает исполнять его обязанности, после чего проходят всеобщие выборы нового Президента.

Вопрос: Кто занимается законодательством в стране?

Ответ: Депутаты. Они отбираются Президентом, а затем, по его представлению, избираются в Госсовет на всеобщих выборах.

Вопрос: Как происходит голосование депутатов по президентским законам?

Ответ: Каждый депутат, за исключением одного, имеет для голосования карточку «Правильное решение Президента». С ее помощью он и выражает свое личное мнение по рассматриваемым вопросам.

Вопрос: Почему один депутат отличается от всех остальных?

Ответ: Действительно, один депутат в Госсовете имеет две голосующие карточки. Помимо мандата «Правильное решение Президента», у него еще есть карточка «Неправильное решение Президента».

Вопрос: Для чего нужен этот депутат в Госсовете?

Ответ: Его присутствие там необходимо для соблюдения демократических принципов в принятии законов. Этот депутат, как и все остальные, также перед всеобщими народными выборами сначала проходит президентский отбор.

Вопрос: Какова структура правительства в стране?

Ответ: Наше правительство впервые в мировой истории человечества возглавляет робот. Президент, всячески заботясь о благе своего народа, не поскупился приобрести за границей самого современного, отвечающего всем последним требованиям к руководителю такого уровня, дорогостоящего механического премьер-министра. Немногие страны могут себе позволить подобного исполнителя — ведь он работает круглосуточно. Председатель правительства руководит человеческим кабинетом министров и всеми другими чиновниками высшего эшелона, строго следя за тем, чтобы они все назначались и в полном составе автоматически увольнялись каждый год.

Вопрос: Почему чиновники и министры работают только по одному году?

Ответ: Статистические данные подтверждают, что этого срока вполне достаточно, чтобы семья любого чиновника после его отставки имела достойное проживание до самой старости. Таким образом, растет общее благосостояние страны, чему Президент, как известно, уделяет особое внимание.

Вопрос: Почему премьер-министр — робот, а министры и чиновники — люди?

Ответ: Потому что таким образом обеспечивается наиболее эффективная работа правительства. Об этом неоднократно говорил Президент в своих ежегодных пожеланиях здоровья и благополучия всему населению страны.

⠀⠀ ⠀⠀

Смит, остановившись перед дверью своего отдела, думал о том, что же он увидит внутри помещения, когда войдет. Его стол занят? Там, в его кресле, уже расположился робот и просматривает вместо него деловые бумаги? А сам он умудрился опоздать на работу после отпуска. В первый же день. В отличие от механического функционера, которому эти отпуска совсем не нужны.

И вот эта его оплошность непременно будет замечена начальством, и на это ему непременно будет указано при увольнении.

Роберт вошел в отдел и сразу бросил взгляд на свое место — оно пустовало. Сослуживцы привычно корпели за своими столами, некоторые даже не заметили его появления. Смит поздоровался со всеми и направился к своему месту.

Он успел перекинуться парой фраз с соседом, как по громкоговорящей связи раздался голос их столоначальника:

— Мистер Смит! Отложите-ка все дела и немедленно зайдите ко мне.

«Ну вот и все! — подумал Роберт.

— С завтрашнего дня я — безработный».

В кабинете Стайпа он увидел своего руководителя, разбиравшего какие-то коробки и кипы бумаг, громоздившиеся прямо на полу. Старик, обнаружив перед собой Смита, выпрямился, заулыбался и жестом предложил присесть в кресло напротив.

— Ну, как отдохнули, дорогой мой? — задал он вопрос и, не дожидаясь ответа, продолжил говорить сам.

— Давайте-ка, любезный, быстренько подключайтесь к делу. Сроки, отведенные нам для внедрения «новых служащих» — мы их тут так для себя стали называть, — на исходе, а сделано еще очень мало. Ваш напарник уже готов, запрограммирован по полной и, как говорится, ждет не дождется, чтобы ринуться в бой. Сейчас пойдете на центральный склад и заберете его оттуда. Я вам выпишу пропуск в хранилище. Запомните хорошенько! Задачей на ближайшую неделю для вас будет лишь одно: наблюдать за его работой, за каждым действием. Все недочеты и расхождения с нашими правилами, если у него возникнут, — фиксировать и немедленно докладывать о них лично мне. Вот, видите! — Стайп указал рукой на ворох бумаг на своем столе. — Это все сопроводительная документация — клерков-то ожидается целая партия. Пройдет еще полгода, дорогой мой, и я останусь здесь с ними один на один. Такие дела! Нате-ка вот пульт дистанционного управления этим вашим напарником.

— Он порылся в коробках и достал оттуда небольшой, похожий на брелок, предмет с рядом кнопок. Вот вам также наставление по работе с ним. Запомните главное: пультом вы можете воспользоваться лишь в исключительном случае, и только тогда, когда действия робота могут стать неадекватными обстановке или выполняемой задаче. Пультик этот, как говорится, на всякий пожарный случай. В общем, там все написано, сами прочтете. Вот еще возьмите пропуск на склад и ступайте работать. Не забывайте, Смит, что вы у нас, так сказать, в роли первопроходца, а это ко многому обязывает.

С этими словами Стайп рукой указал Роберту на дверь.

⠀⠀ ⠀⠀

Смит вернулся назад в отдел и стал читать врученную ему инструкцию на механического клерка. Он быстро пролистал общие разделы, восхвалявшие способности человекообразного механизма, но зато внимательно изучил множество всяких пояснений по использованию дистанционного управления. Главное, что понял из них Роберт, заключалось в следующем: пульт давал возможность полностью подчинять себе робота. С его помощью можно было не только обездвиживать весь механизм, но и управлять волей робота, не взирая на все, заложенные в него программы. Такую возможность давало нажатие единственной красной кнопки среди остальных, обычных черных клавиш. После этого действия роботом можно было повелевать, как сообщала инструкция, и он готов был выполнять любые приказы того, кто обладал пультом. Но тот, кто решался на подобный поступок (в разъяснении это было напечатано крупным шрифтом), брал на себя огромную ответственность: при любом несанкционированном случае, если это будет доказано, провинившегося ждало судебное разбирательство.

Таково было условие от производителя механических клерков — «Хомомеханик» в этом вопросе заручился поддержкой правительства.

⠀⠀ ⠀⠀

После обеда Смит отправился на склад за своим преемником. Робот оказался уже готов к работе служащего начального уровня — в его электронные мозги закачали все необходимые для этого программы, одели в соответствующий служебный костюм и даже назвали его. Но что это было за имя? Ничего более банального, чем обозначение «Первый», складские деятели не смогли придумать! «Мистер «Первый»! Спешите видеть! — выругался про себя Роберт. — Черт бы тебя побрал! И каково же теперь будет просителям обращаться к этому пластмассовому остолопу со своими челобитными, да еще и предваряя их столь дурацким обращением — «Господин Первый?»

Смит чертыхался и проклинал робота все то время, пока они возвращались со склада в отдел. Механический клерк следовал за ним, почтительно находясь сбоку. Он не проронил ни слова, пока они шли назад, хотя до этого, на складе, Роберт, подписывая сопроводительные документы на своего «напарника», имел возможность услышать его речь. Конечно же, Смиту, заранее враждебно настроенному к своему конкуренту, не понравилось и то, как «Первый» разговаривал. Что он услышал из пластиковых губ? Монотонное произношение стандартных, загнанных в электронные мозги слов — вот и все. «И это «чучело», — сокрушался про себя Роберт, — через месяц сделает меня безработным, выброшенным из привычного ритма жизни, лишним человеком! Какая несправедливость!»

Ненависть к пластмассовому напарнику клокотала у Роберта в груди. Смит еле сдерживал себя, чтобы просто так, ни за что, не обругать робота и не излить на него всю свою ярость. Ему вдруг даже захотелось избить его. Просто взять и отмутузить или каким-нибудь другим образом изуродовать. Но, превозмогая себя, Смиту приходилось делать вид послушного служащего, увлеченно исполняющего поставленные начальством задачи.

⠀⠀ ⠀⠀

До конца работы оставалось еще три часа, и в оставшееся время Смиту надо было объяснить «мистеру «Первому» некоторые тонкости канцелярской рутины. Тот внимательно слушал Роберта, исполняя требуемые задачи. Все проходило без замечаний, но от этого раздражение Смита только возрастало. Бесстрастное, застывшее лицо видел он перед собой, лишенное каких-либо эмоций. И безупречно сидящий костюм, скрывающий пластиковое тело, тоже вызывал почему-то ненависть к роботу.

Смит даже вспотел от этих переживаний и полез в карман за носовым платком. Тут рука его наткнулась на пульт управления «Первым», который он получил утром от Стайпа. Роберт вспомнил предупреждающие пункты инструкции, но не удержался от соблазна и нажал на кнопку, блокирующую движения робота.

Уже потом, вспоминая этот момент, он не мог понять, почему так поступил. Как будто какая-то сила управляла им тогда.

Механический клерк в ту же секунду действительно застыл с открытым ртом, оборвав себя на полуслове. Роберт вновь нажал кнопку включения, и «Первый», как ни в чем не бывало, продолжил разговор.

Смит не осознавал, для чего он все это проделал. Видно, наступило какое-то минутное помутнение рассудка из-за желания показать свою власть.

Он с волнением стал ждать последствий, ведь Стайп предупреждал его. Однако ничего не произошло.

Вдруг опять какая-то отчаянная смелость захватила его разум, и Смит, сорвав пломбу с красной кнопки, уже не колеблясь больше, нажал и ее.

В тот же миг «Первый» повернул к нему свое лицо. Взгляд его стал в одночасье цепким и сосредоточенным, и он тихо, но отчетливо произнес:

— Полная готовность к исполнению. Приказывайте.

Смит заворожено, затаив дыхание, смотрел на это внезапное перевоплощение, и уже увлеченный этим сказал первое, что пришло в голову:

— Выйди немедленно в коридор и сразу вернись назад.

Роберту еще казалось, что ничего не произойдет после этих его слов, но, к его удивлению, «Первый» в точности исполнил приказание.

Смит настолько был поражен произошедшим, что до конца рабочего дня просидел, ничего больше не делая. Он только мучительно думал над тем, как объяснить Стайпу этот свой нелепый поступок с дистанционным управлением.

Ведь пульт надо было сдавать в целости и сохранности, но как это сделать с сорванной пломбой? Каким образом втолковать «старику», почему он нарушил инструкцию? Согласно ей, Роберта ожидал немедленный арест за «сознательное нарушение запрета на действия», а это в любом случае грозило ему лишением всех прав и свобод гражданина.

«Что же делать?» — терзал себя Смит и не находил никакого выхода из создавшегося положения.

Все это время «Первый» неподвижно сидел и молчал, выполняя приказ Роберта.

Рабочий день заканчивался, и клерки стали собираться домой. У Смита учащенно забилось сердце от предчувствия неминуемого наказания. Тем не менее он нашел в себе силы вновь нажать красную кнопку и перевести напарника в независимое состояние. Тот, словно очнувшись от колдовства, встал из-за стола и поблагодарил Роберта за оказанную помощь и советы в работе.

По громкоговорящей связи раздалось кряхтение Стайпа — он прочищал голос.

«Вот и конец!» — подумал Смит, и кровь застучала у него в висках. Однако «старик» произнес лишь следующее:

— Спасибо. Все свободны. До завтра. Роберт! Объясни напарнику, как найти мой кабинет.

Смит все равно ждал какого-нибудь подвоха и опасался ареста даже тогда, когда вместе со всеми выходил из департамента.

Дистанционный пульт управления он так и не сдал. Побоялся. Роберт думал, что Стайп сам вызовет его к себе и потребует вернуть устройство. По непонятным причинам этого не произошло, и Смит решил не торопить события. «Пусть будет что будет», — успокаивал он сам себя.

⠀⠀ ⠀⠀

На улице, в ожидании своей маршрутной тротуарной линии, Роберт проверил счет на карточке и обнаружил, что за сегодняшний день заплатил по штрафным взысканиям столько, сколько обычно платил дня за три. «Придется на чем-нибудь сэкономить, — подумал Роберт. — Иначе денег не хватит до получки. Тем более что она будет к тому же и последней».

Хорошо еще, что месяц назад он не поддался на уговоры одной назойливой турфирмы провести свой отпуск на околоземной базе отдыха с десятилетней рассрочкой платежа. То-то привалило бы сейчас забот! Теперь же главным делом было — не получать до конца месяца лишних штрафных предупреждений.

«Как-то надо выкрутиться! — успокаивал себя Роберт. — Не бывает же безвыходных положений!»

⠀⠀ ⠀⠀

Через полчаса Смит сошел на своей остановке с маршрутной линии, вставил карточку в налоговую прорезь и получил доступ домой, автоматически заплатив дневную подать за пользование солнечным светом. Затем на лифте он спустился на свой двадцатый подземный этаж. Там уже Роберт получил доступ к себе в квартиру, за что с него был взыскан ежедневный сбор на возраст.

Возвращенная ему из налоговой щели карточка высветила цифры и буквы: «Ваш возраст 35 лет и 71 день. Президент поздравляет вас».

⠀⠀ ⠀⠀

Смит решил сразу лечь спать — так он устал за прошедший день. Отдал РДП все необходимые распоряжения на завтра и даже отказался от предложенного ужина. Умывшись и переодевшись в пижаму, Роберт наблюдал за тем, как его помощник застилал постель. Затем он отослал РДП на кухню, приказав тому перейти в дежурный режим, выключил свет и попытался вспомнить о чем-нибудь приятном из своей жизни.

Трудный день заканчивался, однако думы Роберта оставались тревожными.

Что будет завтра? Как все-таки Стайп поведет себя, узнав о его поступке с «Первым»?

Десятки ужасных предположений бередили его утомленную голову, мешая заснуть. Он всю ночь проворочался с боку на бок, то внезапно просыпаясь от какого-нибудь, вдруг захватившего его кошмара, то вновь проваливаясь в зыбкие сновидения.

Так ему почудилось однажды, когда он в очередной раз проснулся, чуть приоткрыв веки, словно какой-то приглушенный свет сам собой двигался по комнате, и свет этот был как будто бы от фонарика, который то исчезал в воздухе, то вновь появлялся. Но очередное липкое забытье вновь утопило его в своей бездонности, и Смит не нашел в себе сил дальше выяснять, был то сон или явь.

⠀⠀ ⠀⠀

Утром он проснулся сам, удивившись, что РДП не разбудил его, как положено.

Смит взглянул на часы и с ужасом обнаружил, что проспал к началу работы.

«Только этого еще не хватало для полного счастья», — подумал он.

— Эй ты, идиот! Быстро одеваться! — крикнул Роберт в сторону кухни, думая, что помощник по каким-то причинам замешкался там. — Сдам в утиль, дурак ты этакий!

Однако никакого ответа не последовало.

Что еще за глупые штучки? Смит был взбешен и немедленно бросился на кухню, готовый наказать РДП.

Там, к его удивлению, никого не оказалось. Более того, помощника не было и в ванной — он исчез.

«Но куда же он мог подеваться из запертой на замок подземной квартиры? — терзал себя Роберт разными предположениями. — Ведь это было просто невозможно сделать».

Он проверил входную дверь, она была закрыта. Ничего не понимая, мучаясь самыми невероятными предположениями, Смит тем не менее нашел в себе силы для того, чтобы быстро одеться.

На службу, даже опоздав, идти все-таки надо.

Вот тут-то и выяснилось, что бесследно пропал не только РДП. Смит, как не искал, не смог также найти своего микрочипа. Карточка была на месте, а вот индикатора личности на прикроватной тумбочке не было. А Роберт прекрасно помнил, что вчера вечером он положил там и то, и другое.

Смит решил добираться до работы пешком.

⠀⠀ ⠀⠀

Он все равно уже опоздал к началу работы, так что часом раньше, часом позже — теперь большой разницы не было. К тому же экономия денег на проезде.

Еще Роберту за это время хотелось привести свои мысли в порядок. Загадочность исчезновения РДП пугала его, он чувствовал, что за этим странным происшествием скрыта какая-то опасность, может быть, даже смертельная. Но никакой версии, хотя бы даже самой фантастической, но как-то объясняющей для него все в этом недоразумении, в голову не приходило.

Очень беспокоила потеря микрочипа. Ведь сейчас на улице он был совсем беззащитен перед любым представителем власти. Даже простые городовые, врытые с незапамятных времен на каждом перекрестке, хоть и устаревших моделей, все равно могли в любую минуту просканировать его ухо на предмет идентификации личности.

И что тогда он мог им объяснить в свое оправдание?

«Потерял микрочип!» — «Каким образом?» — «Да вот снял на ночь, а утром не смог найти». — «Зачем снимал? Другие не снимают, и потому ничего не теряют». — «Да, видите ли, долго не мог заснуть. Все казалось, будто что-то мешает забыться, вот и подвернулся микрочип под руку на свое несчастье». — «Никому не мешает, а тебе вдруг помешало спать! А ну, любезный, пожалуйте-ка в кутузку для выяснения личности». И тогда все — конец спокойной жизни.

Да, именно так и может случиться, если вдруг остановят, взволнованно думал Роберт. Его оправдания будут неубедительны, про подозрения на РДП лучше и не заикаться, все равно никто в них не поверит. А выправлять новый микрочип — это просто нереально. Во-первых, в Министерстве учета граждан наложат громадный штраф, а таких денег у Смита никогда не было. А во-вторых, выяснится, что Смит к тому же еще и преступно ведет себя на работе. Нагло игнорирует служебную дисциплину: про пульт-то сразу узнают в полиции. Это вообще можно будет расценивать как бунт против общественного порядка. Господи! Что ожидает его впереди?

Так Смит и шел всю дорогу, находясь в крайнем волнении, с замиравшим сердцем и начинавшими трястись руками при каждой встрече с полицейскими.

Он замечал, может быть, от мнительности, что вроде бы некоторые внимательно и с суровым видом приглядываются к нему, словно просвечивая своими взглядами. И порой ему казалось, что их руки, вооруженные жезлами отличия представителей власти, уже поднимаются в его сторону с требованием немедленной остановки для идентификации личности. И будто уже разносится по улице вой полицейской машины, и…

Но все это Смиту только казалось. Пока ему исключительно везло: останавливали других пешеходов, а он шел вперед.

⠀⠀ ⠀⠀

Стайпа на работе не было, его кабинет был заперт, а от сослуживцев Смит узнал, что «старика» куда-то срочно вызвали. Роберту явно благоволило провидение, он перевел дух и решил, что неминуемая экзекуция пока откладывалась.

Смит вернулся в отдел. За его столом, как вчера, уже сидел «Первый» и внимательно изучал какие-то документы. В помещении царила знакомая рабочая обстановка, ничего необычного Роберт не заметил.

Увидев Смита, пластиковый напарник оторвался от работы, встал и почтительно поздоровался. Он не поинтересовался ни причиной сегодняшнего опоздания, ни мотивами вчерашнего странного поведения Смита; он всячески делал вид, будто ничего необычного вообще не было. Это насторожило Роберта.

Они начали перебирать документы вместе. Обычная рутинная работа клерка на время позволила Роберту забыть о своих невзгодах.

Робот, интересуясь делопроизводством, что-то спрашивал у него, Смит что-то ему отвечал.

Но вдруг у Роберта, листавшего очередную папку отчетов, словно кто-то шевельнулся в голове. Затем что-то кольнуло в мозгу, и воображение на миг перенесло его в прошедшую ночь и именно в тот ее момент, когда он, проснувшись, заметил то, странное, свечение. Это внезапное прояснение в голове позволило Смиту тут же понять, от кого исходил таинственный свет.

РДП! Конечно же, это был именно он! С фонариком в щупальцах, бесшумно передвигаясь по комнате, вчера ночью РДП явно что-то искал, перед тем как исчезнуть.

Теперь Смит был абсолютно уверен, что видел именно домашнего помощника, зачем-то шпионившего в комнате ночью.

Но почему, зачем и как он мог все это проделывать? Ведь для подобного занятия должна быть отдана соответствующая команда. Но тогда кем это было приказано РДП? Кому понадобилось таинственное исчезновение механической прислуги, да к тому же еще и с микрочипом Смита в придачу?

Роберт терялся в догадках и не мог найти внятных объяснений. Все это было похоже на странное наваждение, в силу каких-то причин обрушившееся на Смита. Надо было что-то делать! Но что? Этого Роберт не знал. Он никак не мог решить, с чего начать расследование.

Смит не без труда досидел до конца рабочего дня, из последних сил делая вид, что заинтересованно занят служебными бумагами. Однако на самом деле все его мысли были только о случившемся с ним злоключении.

⠀⠀ ⠀⠀

Наконец прозвенел долгожданный отбой.

Для начала Смит решил зайти в магазин, где два года тому назад купил своего РДП, и там что-нибудь узнать о странном поведении робота. Он надеялся выяснить это каким-нибудь случайным образом у продавца-консуль-танта, задавая тому невинные наводящие вопросы и напустив на себя вид заинтересованного покупателя.

На его счастье в магазине было мало народа.

Смит принялся придирчиво разглядывать выставленные образцы роботизированных помощников. Это сразу же привлекло внимание торговца — он тут же подбежал к Роберту, предполагая в нем возможного клиента.

— Что угодно господину? — ласково произнес менеджер. — Я готов помочь выбрать товар и ответить на все вопросы.

— Вот-вот. Именно это меня сейчас и интересует, — ответил Роберт.

Торговец удивленно взглянул на него, не понимая, что подразумевает Смит.

Роберт не стал торопить события и завел разговор о технических характеристиках продаваемых роботов, попутно всячески стараясь расположить к себе услужливого продавца. В конце концов, уже через пять минут они производили со стороны впечатление давным-давно знакомых.

Однако, как только Смит решил, что пора, и осмелился задать вопрос о возможности каких-нибудь самостоятельных действий этих РДП, так сказать, без ведома хозяина, продавец тут же насторожился, а улыбка вмиг исчезла с его губ.

— Об этом я советую вам лучше не интересоваться, — предупредил он Смита шепотом. — Могут возникнуть серьезные проблемы.

— Но именно это мне и надо знать, — твердо ответил Роберт, решив перестать скрывать от торговца свой настоящий интерес.

Пора было действовать в открытую, тем более что Смит заметил — продавец все-таки знает о роботах нечто, что неизвестно ему.

Поэтому Роберт вкратце рассказал о непредсказуемом ночном поведении своего помощника, о таинственном его исчезновении вместе с микрочипом, в подтверждение чего даже стащил со своей головы вязаную шапочку и показал продавцу вставленный в ухо муляж идентификатора, который он изготовил взамен настоящего.

Торговец был ошеломлен услышанным и увиденным и сделал попытку уйти от Роберта, однако Смит тут же схватил его за руку.

— Поймите! Мне надо узнать всю правду во что бы то не стало! Почему это случилось, почему это случилось именно со мной? Тем более, что жизнь моя, я чувствую, отныне подвергается какой-то опасности. В конце концов, я готов заплатить вам за любую информацию, хоть что-то проясняющую в моем случае.

От Роберта не ускользнуло то, что продавец заметно оживился, услышав о возможном вознаграждении. Поэтому он, отбросив в сторону всякие сантименты, прямо спросил у своего боязливого собеседника, сколько бы тот хотел получить. Все еще колебавшийся торговец долго мялся, но, в конце концов, назвал сумму, которая испугала Роберта, хотя он и постарался не подать виду.

Смит сходил в ближайший банк и снял там со своей карточки почти все деньги, оставив немного на случай непредвиденных штрафов.

Теперь уже отступать было некуда. Последние сбережения он сейчас отдавал, микрочип был неизвестно где, с работы его увольняли. Вдобавок его еще ждало неминуемое наказание за самовольный захват власти над «Первым» — ведь пульт управления он так и не сдал Стайпу.

Роберт вручил требуемую сумму продавцу и взамен получил лишь клочок бумаги, на котором увидел нацарапанные карандашом цифры.

— Это номер телефона, — поспешил объяснить написанное торговец. — Сегодня ночью наберите его, и вам все растолкуют.

⠀⠀ ⠀⠀

Дома Смит несколько часов лежал на кровати в полной темноте, ожидая полуночи. Он не зажигал свет и не включал телевизор, решив отныне перестать пользоваться всем, за что надо было платить.

Но и заснуть он не мог, томимый тревожными предчувствиями.

Как только часы показали одну минуту первого ночи, Роберт набрал указанный продавцом номер телефона.

На том конце провода долго никто не снимал трубку, и Смит с отчаянно колотившимся сердцем начал думать, что его обманули. Но в самый последний момент, когда Роберт уже хотел со злости бросить телефонный аппарат в стену, гудки вдруг прекратились, и в трубке возник глухой и тусклый голос неизвестного собеседника, монотонно произносивший слова.

— Говорите, что вас интересует? — спросил неведомый Роберту человек.

Смит начал было рассказывать о произошедшем с ним загадочном происшествии.

— Не надо, — оборвал его на полуслове голос из трубки. — Это мне известно. Говорите, что вы хотите узнать?

Что хотел узнать Смит?! Конечно, только одно — куда исчез РДП? Каким образом он сам собой включился? Где он сейчас? Можно ли его вернуть? И главное, как возвратить микрочип?

Все то время, пока Роберт дрожащим от волнения голосом говорил об этом в трубку, на том конце провода была тишина. Смит словно говорил в пустоту.

Но вот он наконец остановился и стал ждать ответа.

Лишь спустя некоторое время, показавшееся ему вечностью, монотонный голос произнес:

— Это можно узнать. Но это будет стоить вам денег. Много денег, поскольку ваше положение сейчас — положение преступника, а информация, которую вы хотите получить, строго секретна. Согласны ли вы заплатить за нее?

Невидимый собеседник назвал сумму, от которой у Роберта застучала кровь в висках, настолько она оказалась внушительной. Но Смит, не раздумывая, ответил утвердительно и пообещал послезавтра предоставить наличные деньги.

В ответ монотонный голос назначил Роберту время для предварительного звонка — девять часов вечера.

После телефонного разговора Смит без сил упал на кровать. В его голове как будто закружилась карусель из абсурдных и противоречивых мыслей. Роберт желал каких-то немедленных поступков и решительных действий, способных исправить то положение, в которое он попал. Но спустя короткое время все они вдруг казались ему уже невыполнимыми в действительности или неспособными что-либо исправить, отчего бедный Смит впадал в отчаяние.

Деньги! Деньги! Нужны деньги! Много денег! Но где же их взять? Той суммы, что назвал монотонный голос, Роберту никогда не найти. И он это прекрасно понимал. Таких денег ему не удалось бы собрать ни при каких условиях — сумма была слишком внушительная. Но что-то же делать! Надо как-то выкручиваться! А как выкручиваться, когда, кажется, капкан личных невзгод почти захлопнулся и поймал Роберта в свои сети?

Положение безвыходное? Или все-таки пока еще не до конца?

Смит не смог заснуть той ночью, терзаемый поиском какого-то выхода.

Наступало утро, а он так ничего и не придумал. Была у него мысль — занять у кого-нибудь необходимую сумму, но и эта идея выглядела несбыточной. Никто из его друзей не был настолько богат, чтобы дать ему такие деньги в долг. Заложить же свое имущество и не престижную подземную квартиру в банке у него также не получилось бы: микрочип, как основной документ, был утерян.

Смит начал думать о самоубийстве.

Не зная, чем еще занять себя, чтобы отвлечься от печальных размышлений, Роберт взял с тумбочки свою записную книжку и принялся листать ее.

Вдруг из нее выпал ворох визитных карточек, которые он просто так хранил между страницами. Смит поднял одну из них и стал читать: «КЛОН инкорпорейтед» предоставит своим уважаемым клиентам весь спектр услуг по временному или полному клонированию. Тайна услуг гарантирована исходя из первой статьи Конституции». Внизу сообщался офисный адрес и необходимые телефоны для связи.

Роберт тут же вспомнил, откуда у него появилась эта визитка. Как-то на улице года два назад он случайно встретил бывшего одноклассника. Звали того Норман Кук. Они не были в школе друзьями, но тем не менее оба оказались рады мимолетной встрече. Разговорились, вспоминая со смехом детские проделки, перемежая их расспросами о нынешних достижениях в жизни. Кук поведал Роберту о своей работе в «КЛОН инкорпорейтед». Тогда эти конторы были еще редки, а их услуги крайне дороги. В основном клонированием, и в подавляющем большинстве лишь временным, пользовались только весьма состоятельные клиенты. Это был дорогостоящий каприз — быстрое создание двойника для заказчика. Выполнялся он с помощью только что открытого способа трансформирования четвертого измерения в действительность и стоил немалых средств.

Но, несмотря на это, пока новый бизнес вставал на поток от желающих подвергнуться мнимому размножению не было отбоя. Удовлетворение прихотей избалованных клиентов приносило баснословные барыши, тем более что новое поветрие вмиг стало сверхмодным. И бизнесмены быстро почуяли свою выгоду от подобного предложения. Некоторым из них как раз катастрофически не хватало именно того, что и предлагалось «обмануть»: времени для более успешного ведения дел. Часто для заключения договоров, разных согласований, расширения предпринимательской деятельности или просто для контроля за подчиненными хозяину организации не хватало суток, чтобы везде успеть побывать. Ведь иногда просто необходимо личное присутствие. Еще многие коммерсанты вели свои дела на других планетах. А ведь всю ответственность за личный бизнес на заместителей не возложишь, поэтому что-то приходилось пускать на самотек. Временное же клонирование позволяло раз и навсегда ликвидировать эти проблемы. Например, у какого-нибудь делового человека завтрашний день был расписан буквально по минутам. И это только на Земле. А в сложившихся обстоятельствах требовалось его личное присутствие в тот же день, скажем, на Марсе. Что делать? Приходилось выбирать что-то одно, а другим пренебрегать: или оставаться, или лететь.

Фундаментальное открытие трансформирования четвертого измерения в действительность устраняло отныне все препятствия. Человек просто приходил в офис фирмы по клонированию, заключал договор на оказание услуг по своему раздвоению, платил деньги и заходил на полчаса в специальную камеру, где его подвергали телесному и умственному сканированию. После этой процедуры фирма имела полный физический и психологический портрет своего клиента. Изготовить на следующий день абсолютный аналог заключившего договор на клонирование позволяло как раз использование четвертого измерения.

Дальше о готовности двойника сообщалось заказчику, и он уже решал, что с ним делать в период действия договора.

Этот, оплативший услуги, или, другими словами, настоящий человек оставался, предположим, на Земле и продолжал тут решать свои проблемы.

А в это время его клонированный двойник, следуя приказу, летел куда-нибудь по неотложным делам фирмы отстаивать интересы действительного владельца. Хоть за пределы Солнечной системы. Были б только деньги.

По окончании временного действия договора клонированный двойник самопроизвольно исчезал в своем четвертом измерении.

Об этих чудесных возможностях технического прогресса тут же прознали высшие государственные чиновники и депутаты Госсовета. Правда, они заполнили офисы по клонированию, преследуя совсем другие цели, чаще всего развлекательного свойства. К примеру, вместо того чтобы сидеть на скучных заседаниях правительства и решать какие-нибудь неотложные государственные вопросы, они предпочитали оставлять вместо себя клонированного двойника, а самим в это время предаваться удовольствиям на жарких курортах Венеры или на полярных шапках Марса.

Практика замены себя на службе клоном стала приобретать массовый характер. Так что Президент был вынужден в срочном порядке вводить ограничения для государственных чиновников на использование двойников. Им, в частности, запрещалось многоразовое тройное клонирование, а временное ограничивалось четырьмя месяцами в год.

Так обстояли дела два года назад. За прошедшее время бизнес на двойниках стал повсеместным. Он значительно подешевел, хотя для людей вроде Роберта все равно был недоступен. Да Смиту эти причуды были вовсе и не нужны.

Роберт уже хотел отбросить в сторону изученную визитку, как вдруг невероятный, безумный план действий мгновенно вторгся в его мозги.

Смит принялся ходить из угла в угол по своей комнате, нервно скрестив пальцы рук, иногда сжимая их до хруста в суставах и время от времени возбужденно произнося вслух одну и ту же фразу: «А почему бы и нет?» Словно Смит сам у себя что-то спрашивал и сомневался в окончательном решении. Но сам себе отвечая, он как бы старался развеять произносимыми словами все препятствия.

Спустя некоторое время Роберт постепенно успокоился, вновь прилег на кровать и стал безучастно смотреть в потолок. По его решительному виду было заметно — он на что-то решился.

Смит дождался, пока стрелки часов не показали ровно девять. Он снова опоздал на работу, но на этот раз сделал это намеренно.

Взяв визитку «КЛОН инкорпорейтед», Роберт набрал номер указанного там телефона. Соединившись, он попросил позвать к аппарату Нормана Кука. Услышав голос бывшего одноклассника, Смит после коротких взаимных приветствий попросил Кука о немедленной встрече.

Тот, сразу отчего-то забеспокоившись, начал расспрашивать Роберта о причинах столь странной просьбы. Однако Смит оборвал его на полуслове и сказал, что дело срочное и он выезжает к нему в офис немедленно.

«КЛОН инкорпорейтед» располагался в небольшом переулке на первом надземном этаже внушительного особняка. Место это было в получасе езды от дома Роберта, однако он добирался до офиса более часа. Приходилось следовать пешком, да еще пробираться задворками, минуя шумные проспекты: Смит все-таки боялся ареста за утерю микрочипа.

Кук был крайне удивлен внезапному объявлению Роберта, вдруг ставшего таким настырным. Он встретил его тревожным взглядом и сухим рукопожатием. Еще больше Норман был сражен последовавшей за этим просьбой Смита.

— Мне сегодня же нужно клонирование, — объявил Роберт без всяких предисловий. — И ты мне должен в этом помочь как можно скорее.

— Проблем нет, — ответил тот. — Говори, на сколько дней желаешь иметь клона, и я сейчас же посчитаю сумму твоего заказа.

То, что заявил далее Роберт, повергло Нормана Кука в шок, после которого он долго не мог прийти в себя.

— Дело в том, что у меня нет денег. Я заплачу за клонирование потом. А раздвоить мне надо робота и всего на несколько часов.

После этого ошарашенный служащий «КЛОН инкорпорейтед» долго не мог ничего произнести.

— Но это невозможно сделать, — наконец выдавил он из себя. — Во-первых, клонировать роботов запрещено. А во-вторых, даже если и пойти на такой риск, то за это надо будет заплатить моему хозяину втройне из-за угрозы штрафа и непременно заранее.

— Ладно. Я ожидал такое услышать, — ответил Смит. — Предлагаю тебе выгодный вариант. Я сейчас же перепишу все свое имущество с квартирой в придачу на твое имя. Их стоимости при продаже вполне покроет все расходы на клонирование. А ты взамен заплатишь за раздвоение робота. Он мне будет нужен всего лишь часа на два. После этого я или возвращаю тебе деньги за работу в обмен моей расписки, либо ты становишься владельцем того, что мне принадлежит, если денег я не принесу. Если же я достану наличные, то обещаю добавить тебе приличную сумму за риск этого предприятия. И давай решайся скорее, ты-то все равно не прогадываешь.

Смит замолчал. Он очень волновался, произнося свою речь. От решительности Нормана сейчас зависела вся его дальнейшая жизнь, и Роберт видел, в каком смятении находился Кук.

Предложение Смита было крайне рискованной авантюрой: Куку при обнаружении подобного нарушения закона грозили серьезные последствия. Но, с другой стороны, в случае успеха, оно сулило большую выгоду для него — он получал или деньги, или недвижимость, которую можно было выгодно продать.

И Норман Кук не устоял перед таким соблазном.

— Черт с тобой! — выдохнул он. — Пиши расписку. Как говорится, кто смел, тот и съел. Авось пронесет мимо беды. Когда ты сможешь предоставить свой дурацкий «объект» для клонирования?

Они договорились встретиться в офисе через час. Роберт, не мешкая и уже не экономя последние деньги, что оставались у него на карточке, запрыгнул на первую подвернувшуюся тротуарную дорожку и стал на схеме изучать маршрут движения, выбирая места, где надо было делать пересадки. Сейчас он стремился к себе на работу, в Департамент.

План Смита был вызывающе наглым, и он отдавал себе в этом отчет, но Роберт не видел другого выхода. Он решился действовать, и сейчас уже ничто не могло остановить его.

В отделе все было как вчера. Никто из сослуживцев не удивился неурочному появлению Роберта, наверное, все думали, что он уже уволен и приходит в Департамент лишь для того, чтобы сдать дела.

Кабинет Стайпа снова оказался заперт. Смит тут же отметил это как везение.

«Первый» сидел на месте и опять разбирал какие-то бумаги. Поздоровавшись с Робертом, он заявил, что у него возникли некоторые вопросы по делопроизводству. Смит тотчас примостился рядом, всем своим видом выражая готовность разъяснить непонятные места механическому клерку.

Прошло минут десять. Роберт сидел как на иголках.

Сослуживцы копошились за своими столами, и внимания на него никто не обращал. Пора было решаться осуществлять задуманное, но Смит, как заколдованный, не мог двинуться с места.

Назначенная через час встреча с Куком заставляла Роберта постоянно думать о ней, но он в это время продолжал непонятно чего выжидать. «Первый» находился рядом и, похоже, также не замечал крайнего возбуждения находящегося сбоку человека.

Смит продолжал с презрением думать о роботе, как о бездушной машине. Хотя, с другой стороны, в чем-то завидовал ему, и в первую очередь, как он полагал, отсутствию самого понятия страха у механического клерка.

В общем, чего у Смита сейчас явно не доставало, так это смелости. Ему нужен был на тот момент какой-нибудь внешний толчок, чтобы разбудить решительность и вырваться из охватившего его оцепенения.

И этот толчок последовал. Включившаяся громкоговорящая связь оповещала сотрудников о желании их столоначальника видеть всех у себя в кабинете в конце рабочего дня. К этому времени Стайп намеревался вернуться из Министерства.

Этого сообщения оказалось достаточно для того, чтобы Роберт наконец решился действовать.

Смит запустил руку себе в карман, нашел там пульт управления «Первым» и, не колеблясь, нажал красную кнопку. Ее расположение он помнил на ощупь. В тот же миг он услышал уже знакомую фразу.

— Приказывайте! — произнес робот. — Готовность к выполнению включена!

— Следуй за мной, — решительным тоном заявил Смит. — Очередной приказ услышишь от меня на улице.

Затем Роберт не спеша вытащил из розетки под столом первый попавшийся под руку сетевой кабель от какого-то технического устройства. Смотав его, он положил провод в карман. После этого, по-прежнему делая вид, что никуда не торопится, Смит вышел из отдела в коридор и направился к выходу из Департамента. В некотором отдалении за ним следовал «Первый».

Они без особого труда преодолели охраняемую проходную Департамента. Их могли схватить при выходе из здания, и Смит особенно переживал по этому поводу. Однако, к его удивлению, все обошлось наилучшим образом: у «Первого» тоже оказался настоящий пропуск, дающий право покидать Департамент в любое время. Роберт этому неожиданному обстоятельству поразился, но в тот момент ни о чем не стал расспрашивать пластикового клерка.

Смит думал только о плане предстоящих действий.

⠀⠀ ⠀⠀

На улице он направился в сторону супермаркета, расположенного в квартале от Департамента. Когда они отошли от места работы на значительное расстояние, Смит приказал «Первому» идти рядом с ним. Всю дорогу они молчали. Роберт нервно теребил в кармане пульт управления.

Они подошли к облепленному рекламными щитами универмагу. Смит направился к автостоянке перед ним, тихо приказав роботу:

— Иди впереди меня. Все приказы исполнять быстро.

После этого он стал приглядываться к припаркованным автомобилям, стараясь делать это, не привлекая к себе внимания. Роберт выбирал машину: ему непременно нужен был лимузин с голограммой «Проезд вне очереди». Такие автомобили имелись на стоянке, но, как назло, все они принадлежали хозяевам, которые предпочитали содержать для поездок личных водителей. И сейчас те восседали за рулем, терпеливо дожидаясь своих господ, бродящих по супермаркету.

План же Смита предусматривал другой вариант. И ему снова повезло: Роберт заметил въезжающий на автостоянку нужный автомобиль. Хотя боковые стекла лимузина были зато-нированны, Смит все же увидел сквозь ветровое стекло, что внутри машины находился только один человек за рулем. Это была удача, ведь это именно то, что нужно.

Роберт понял, что его величество случай в очередной раз на его стороне. Он достал из кармана припасенный провод, быстро настиг «Первого» и тихо, но отчетливо произнес:

— Иди к паркующейся машине. — Смит указал направление кивком головы. — Изображай из себя служащего автостоянки. Дескать, ты недоволен его маневрами. Заставь его выйти из машины. Как только увидишь, что он собирается это сделать и приоткроет дверь, не мешкай! Врывайся внутрь и наваливайся на него всем телом. Попытайся связать ему руки за спиной. — Роберт протянул пластиковому клерку прихваченный с работы сетевой шнур. — Если руки связать не получится, все равно не отпускай его и держи крепко. Прижимай лицом к сиденью. Это главное. В случае чего я буду рядом и помогу. Выполняй.

«Первый» немедленно направился к выбранной Смитом цели. Это был шикарный лимузин, и его водителю с большим трудом удалось втиснуть большую дорогую машину на свободное место в тесном ряду.

Все опять прошло как по маслу.

Как только Роберт увидел, что механический клерк затолкал хозяина обратно внутрь салона и сам скрылся там, он тут же двинулся к месту захвата. И сделал это достаточно быстро, потому что находился неподалеку.

Смит зашел с другой стороны от водительского места и рванул на себя дверь машины. Внутри происходила борьба: «Первый» сдерживал отчаянные попытки жертвы высвободиться из плена. Роберт захватил левой рукой голову сопротивлявшегося и прижал к себе. Потом он достал из кармана носовой платок и затолкал его в рот пленнику. В это время послушный приказу робот связывал захваченному водителю руки за спиной.

После этого Смит велел «Первому» снять пиджак и накинуть его на голову жертве. Затем они переправили пленника на заднее сиденье автомобиля, предварительно обыскав. Из карманов были извлечены налоговая карточка, водительские права и несколько служебных удостоверений на имя Клиффа Кейна, государственного чиновника из высшего эшелона управленцев. Еще Роберт обнаружил в кармане брюк захваченного то, что и предполагал найти — небольшой гипнотический револьвер, новую модную штучку для богачей. В последнее время они все считали необходимым иметь при себе такие игрушки. Эти пистолеты, в отличие от старого, допотопного оружия, пулями не стреляли: направленный в цель ствол и щелчок спускового крючка просто обездвиживали жертву на некоторое время, вводя ее в сонное, гипнотическое состояние.

Эта находка была очень кстати и обрадовала Роберта. Все складывалось как нельзя лучше, и подобное везение его настораживало.

Но со стоянки все-таки пора было уезжать.

Смит сел на водительское сиденье и стал изучать назначение рычагов на руле и датчиков на приборной доске. Все это время двигатель автомобиля работал. Вообще-то, Роберт имел представление, как управлять машиной: когда-то в школе они проходили ее устройство и пробовали водить. Но Смит никогда не был владельцем личного автомобиля, тем более такого дорогого, и сейчас боялся, что не сможет уверенно выехать даже со стоянки.

Он стал пробовать ногой педали газа и тормоза, покрутил руль. Затем потрогал другие рычаги, пытаясь тем самым снять напряжение и вспомнить, как правильно трогаться с места.

Роберт надеялся еще и на то, что голограмма на автомобиле «Проезд вне очереди» тоже сыграет свою роль.

Наконец он решился и включил первую передачу. Лимузин плавно подался вперед. «Первый» молча сидел по правую руку от Смита и находился полностью в его власти благодаря пульту управления.

Робот был рабом, беспрекословно подчиняющимся любым приказам своего господина.

⠀⠀ ⠀⠀

Они двигались среди общего потока машин в привилегированном пространстве, разрешенном только для проезда украшенных голограммами автомобилей. Оказалось, что двигаться подобным образом не составляло особого труда: правила движения можно было вовсе не соблюдать. На всех перекрестках при появлении их необычной машины перемещение всех других средств тут же приостанавливалось механическими регулировщиками. А бросавшаяся в глаза неуверенность Роберта за рулем, очевидно, списывалась на причуды водителя.

Так они без особых затруднений и добрались до офиса «КЛОН инкорпорейтед».

⠀⠀ ⠀⠀

У Нормана уже все было готово. Оформленный договор ждал только подписи Смита, а камера сканирования была свободна для приема «Первого». Именно его и имел в виду Роберт, когда договаривался с Куком о клонировании робота.

Процедура получения всех данных робота заняла минут двадцать — Смит просил приятеля ускорить процесс насколько возможно.

После того как механического клерка отсканировали, и он вышел в холл офиса, Роберт вновь обратился к Норману с просьбой, теперь уже изготовить клона как можно быстрее. Они договорились встретиться через час.

За это время Смиту надо было успеть сделать многое.

Во-первых, сначала он отвез «Первого» обратно на службу. Высадив его у проходной Департамента, Роберт приказал роботу идти в отдел и продолжать заниматься там с оставленными бумагами. Огласки с его стороны о своих недавних неприглядных поступках Смит не боялся — по инструкции, использование красной кнопки гарантировало на все время воздействия полное беспамятство подчиненному объекту.

Во-вторых, надо было заехать в магазин и купить какую-нибудь одежду для клона.

И, в-третьих, необходимо было выбрать банк. Последняя задача являлась самой важной для исполнения в этот час.

Но Роберт все выполнил раньше установленного времени. На чужой машине он лихо пронесся по улицам, игнорируя все правила движения и вводя в замешательство электронных постовых. Лишь голограмма проезда вне очереди была для него спасением от неминуемого для других требования прекратить движение.

Пленник на заднем сиденье не доставлял особых хлопот. Он лежал тихо, видимо, смирившись со своим положением, а если иногда и ворочался, то, скорее всего, лишь для того, чтобы переменить положение.

⠀⠀ ⠀⠀

Смит примчался на похищенной машине к зданию «КЛОН инкорпо-рейтед» и резко затормозил у подъезда. Схватив под мышку купленный наряд для ненастоящего «Первого», он выскочил из автомобиля и побежал в знакомый уже офис.

Кук предъявил изготовленного клона. Посмотрев на него, Роберт поразился абсолютной схожести черт лица двойника со своим прародителем. Ему, в общем-то, этого было достаточно. Смит клонов видел впервые, а голых, да еще и от роботов, тем более.

Роберт передал своему подопечному купленную одежду и приказал одеться. Смит приобрел неброский недорогой наряд. Клон исполнил повеление и стоял в ожидании дальнейших распоряжений — действие пульта управления автоматически распространялось и на него.

— На какой интервал времени установить таймер жизни? — спросил Норман.

— Мы должны уложиться в час, максимум в час двадцать, — ответил Смит.

— Сделано, — произнес Кук, после того как исполнил требование Роберта. — Время самоликвидации пошло.

— За мной! — скомандовал Смит клону, и они вместе вышли на улицу.

⠀⠀ ⠀⠀

Через десять минут после того, как они отъехали от «КЛОН инкорпорейтед», Роберт притормозил около здания банка «Глобал».

Здесь он уже проезжал полчаса назад, когда выбирал подходящий объект. Это место его вполне устраивало. Банковский особняк находился в тихом переулке, и хотя рядом шумел один из центральных проспектов города, тут, как показалось Смиту, все выглядело без лишней суеты. Прохожих на улице было мало, и это тоже приглянулось Роберту, как главное и нужное обстоятельство. Наличие же рядом автомагистрали было ему на руку.

Роберт вытащил из кармана гипнотический пистолет, позаимствованный у хозяина лимузина, и вручил его клону.

— Сейчас ты войдешь в это здание. — Смит указал двойнику «Первого» на дверь банка. — На всех, кто попадется тебе внутри помещения, ты будешь наставлять этот предмет и делать вот так. — Роберт заметил на тротуаре двух семенящих куда-то голубей и показал клону, как можно их быстро обездвижить. — Потом ты крикнешь: «Это ограбление! Всем оставаться на своих местах и не двигаться!» Затем подойдешь к тому месту, что будет ограждено стеклянной перегородкой, его ты сразу заметишь. Людей за стеклом не станешь трогать, а только попугаешь оружием. Крикнешь им: «Найдите большой пакет и набейте его самыми крупными купюрами! Лишних движений не делать! Стреляю без предупреждения!» После того как они все выполнят, потребуешь, чтобы пакет они перебросили тебе через перегородку. Как только он будет у тебя в руках, немедленно бежишь к выходу, а на улице сюда — к машине. Внутри помещения у тебя есть только четыре минуты на всю операцию. Если не уложишься в отведенное время и увидишь ворвавшихся вооруженных людей, не сопротивляйся им. Бросай оружие и сдавайся. Молчи и не отвечай на их вопросы. А теперь иди и выполняй приказ!

Клон вылез из машины и направился к входу финансового учреждения. Он шел уверенно, держа в опущенной руке пистолет. Смит остался за рулем и двигатель не выключал, готовый в любую секунду сорваться с места и умчаться в любом направлении. У него было странное состояние. Страх отсутствовал, но реальность Роберт ощущал как какое-то зачарованное отрешение от всего, что было вокруг него. Разоблачения и ареста он, конечно, боялся, но надеялся, что это произойдет нескоро. Во всяком случае, не сегодня.

Смит считал, что пока о его похождениях никто не догадывается.

Во-первых, даже если у клона ничего не выйдет и его схватят, он все равно самоликвидируется через час по условию договора. Просто исчезнет из рук полицейских в другом измерении. А за время ареста он ничего не расскажет, ему же приказано молчать.

Во-вторых, сам Смит нигде не был засвечен, кроме службы. Там его еще ожидало объяснение со Стайпом по поводу пульта, но зато во всех других случаях Роберта трудно будет привлечь к ответственности. Лица его никто не видел: ни владелец лимузина при захвате, ни сейчас при ограблении банка. А появятся полицейские, если кто-нибудь из служащих нажмет тревожную кнопку, Смит тут же отсюда смоется.

Куку тоже нет резона болтать о нем.

Конечно, если не удастся добыть денег, то тайна исчезновения РДП не будет раскрыта, и микрочип не вернется. Но это уже другая ситуация и потребуются другие мысли для ее решения.

Роберт бросил взгляд на часы — прошло две минуты. «Что сейчас творится там, внутри банка? — раздумывал Смит. — Если бы клон попался, если бы его схватили охранники, то, наверное, уже давно кто-нибудь из них выбежал бы изнутри и преградил вход в банк. Да и наряд полиции за это время объявился бы тут».

Истекала третья минута с момента ухода двойника «Первого», а ничего не происходило.

Правда, люди заходили в помещение банка — поймал себя на этом наблюдении Роберт, — но обратно еще никто не выходил.

«Да скорее бы уж все разрешилось! — взмолился про себя Смит. — Будь что будет! Только бы больше не мучиться в этом кошмарном ожидании! Хотя бы…»

Он не успел пожелать себе, чего хотел, поскольку в этот миг увидел, что из распахнувшихся дверей банка вышел клон, прижимавший к груди весьма объемистый пакет. Затем, не торопясь, ненастоящий «Первый» направился к машине Роберта.

Смит, дотянувшись до противоположной двери, толкнул ее рукой, она приоткрылась, а через пару секунд возле лимузина появился клон. Он опустил пакет на тротуар, выпрямился и молча уставился на своего повелителя. В эту же секунду издалека послышался истошный вой сирен. Роберт посмотрел вперед и увидел поворачивающие в переулок полицейские фургоны, блещущие тревожными огнями.

«А вот эти ребята уж точно по мою душеньку!» — пронеслось в голове у Смита.

Но вот так просто ему не хотелось сдаваться.

— Хватай пакет и быстро в машину! — крикнул он клону.

Слава богу, тот не заставил Роберта повторять приказ дважды. И секунды не прошло, как двойник очутился на переднем сиденье в обнимку со своим свертком, который мешал ему захлопнуть дверцу.

— Идиот! — не сдержался Смит. — Брось свой мешок на заднее сиденье!

Тот немедленно выполнил новый приказ, отчего досталось связанному пленнику: тяжелый пакет пришелся ему прямиком на голову. Обездвиженный чиновник, за все время с момента захвата лишь иногда возившийся за спинами своих похитителей, теперь жалобно застонал и что-то промычал, не в силах выплюнуть кляп.

Но Роберту сейчас было не до него. Две полицейские машины стремительно неслись к зданию банка. По всей видимости, решил про себя Смит, кто-то из служащих успел нажать кнопку тревожного вызова. Дальнейшее промедление было смерти подобно. Роберт врубил задний ход и вдавил педаль газа так, что колеса лимузина, взвизгнув, метнули машину резко назад. Но Смит, к своему изумлению, не растерялся в этой ситуации, справился с управлением и, пролетев задом несколько десятков метров, сумел развернуть громоздкую машину, резко выкрутив руль в сторону. Не мешкая, он мгновенно переключил передачу и рванул так, что его с клоном тела силой ускорения резко вдавило в кресла, а к горлу Смита подступила внезапная тошнота.

Мощность двигателя этого автомобиля была столь велика, что спустя несколько секунд они уже оказались на перекрестке с широким проспектом, забитом машинами по всем направлениям.

Роберту не пришлось долго думать над тем, как ему изловчиться и вырулить на магистраль. Их фосфоресцирующая голограмма внеочередного проезда была моментально замечена механическим постовым, который тут же перекрыл движение всему остальному транспорту, взмахнув кверху жезлом. Его внимание не смутило даже то обстоятельство, что сзади Смита уже были видны полицейские фургоны и слышен рев сирен.

Любой бы, наверное, оценил эту ситуацию, как погоню, но Роберту сегодня почему-то дьявольски везло.

Не мешкая, он выскочил на перекресток, свернул в свой привилегированный ряд и помчался вперед, уходя от погони. Сзади некоторое время были видны проблесковые маяки преследователей, но скоро они исчезли — силы догоняющих оказались явно слабее. Все-таки захваченный Смитом лимузин был чрезвычайно мощным и скоростным.

Роберт еще некоторое время петлял по городу, убеждаясь, что погоня отстала. Затем он свернул в какой-то проулок и, в конце концов, оказался в незнакомом заброшенном месте, где со всех сторон высились серые, без окон, стены зданий.

Смит заглушил двигатель и посмотрел на часы. Время поджимало. Но Роберту захотелось хоть немного отдохнуть и помолчать, откинувшись назад на спинку сиденья. Он очень устал за этот суматошный, безумный день, превративший его из законопослушного гражданина в преступника. Порой ему даже казалось, что все, совершаемое им сегодня, происходит с каким-то другим человеком, неким вторым Смитом, только похожим на него, но имеющим чужое сердце и иные мысли и цели.

Тот, второй Смит, был холоден, нагл и бесцеремонен, и Роберт поражался собственному поведению, вдруг обнаружив в себе наличие таких качеств.

Наконец, очнувшись от забытья, он взъерошил волосы рукой и произнес, повернувшись к клону: «Выходи из машины и иди, куда хочешь». Двойник «Первого» удивленно посмотрел на него, услышав необычный приказ, но, ничего не произнеся в ответ, все-таки вылез из машины, захлопнул дверь и удалился куда-то в сторону.

Роберт с сожалением подумал о том, что время жизни клона заканчивалось. Договор на пользование им истекал через несколько минут, и Смиту не хотелось присутствовать при аннигиляции двойника. Роберт прекрасно понимал, что клон — это, в общем-то, ничто, бездушный фантом, лишенный человеческих чувств и эмоций. Но все равно сейчас Смиту почему-то было жаль клона, и он ощущал в себе щемящую вину за его скорое исчезновение.

Тем не менее надо было поторапливаться.

Роберт потянулся назад за пакетом, который вынес из банка двойник «Первого». Сверток был весьма тяжел, так что Смиту пришлось приложить немало усилий, чтобы затащить его вперед. Когда ему это удалось, он, волнуясь, рывком вытряхнул содержимое.

Смит надеялся увидеть деньги, и он их увидел. Много денег, пачки банкнот, упакованные и запечатанные в полиэтиленовые блоки. Они рассыпались по салону, часть их упала на пол, но основная масса грудой осталась лежать на сиденье справа от него.

Роберт не стал пересчитывать деньги: и так было видно, что их с лихвой хватало и для выкупа расписки у Нормана Кука, и для расчета с неизвестным телефонным всезнайкой. Он даже не стал их подбирать, а так и оставил небрежно раскиданными в автомобиле. Смит завел мотор, включил навигационную схему города, быстро определил свое местонахождение и направился в «КЛОН инкорпорейтед».

Роберт остановил машину, не доехав несколько десятков метров до знакомого офиса. Ему не хотелось, чтобы Норман видел, на чем он добрался. Смит рассовал по карманам несколько пачек денег и пошел на встречу с Куком. Приятель, увидев Роберта перед собой, не смог сдержать удивления — видимо, предполагал, что денег Смиту не раздобыть.

Они вышли из кабинета, где было несколько посетителей, в коридор и дождались момента, когда он опустел, все это время болтая по пустякам. Как только Роберт увидел, что им перестали мешать, он тут же стал вытаскивать из карманов деньги и передавать их Куку. Тот судорожно принялся распихивать пачки по карманам, каждый раз бросая взгляд на обозначение номинала банкнот.

Когда обмен закончился, Норман протянул Смиту его расписку. При этом были заметны оживление на его лице и лихорадочный блеск в глазах — денег, выданных Робертом, было явно больше, чем ожидал Кук.

Затем Смит произнес какие-то банальные слова благодарности, пожал Норману руку и, бросив на прощание: «Увидимся!», поспешил к выходу.

Теперь оставалось только успеть вовремя на службу. И главное, быть на работе до возвращения Стайпа из Министерства.

Времени было в обрез, и Роберт, сев в машину, помчался к своему Департаменту.

Он въехал на ту же автостоянку возле супермаркета, где менее трех часов тому назад захватил автомобиль и связал его владельца. Смит нашел свободное место для парковки и занял его. Заглушив двигатель, он принялся собирать оставшиеся деньги обратно в пакет. Отделив от них две пачки, Роберт, перегнувшись назад, засунул их в карман пленника.

— Это тебе за неудобства. Ты уж извини, — произнес он и вылез из машины.

Дверь он намеренно оставил открытой: кто-нибудь, в конце концов, должен был обратить на это внимание и подойти разузнать, в чем дело.

«Тогда и связанного владельца найдут и освободят. Как там его по имени?.. — начал вспоминать Смит. — Кажется, Кейн или Клейн? В об-щем-то, никакой разницы».

Роберт неторопливо покинул место парковки, стараясь не привлекать к себе внимания, а затем, оказавшись за ее пределами, на ходу запрыгнул на тротуарную дорожку, двигавшуюся в сторону Департамента. Он уже не боялся потратить на поездку последние деньги, что оставались у него на карточке. Он теперь вообще ничего не пугался: ни свободно дышать полной грудью, перестав подсчитывать количество вдохов-выдохов, ни переживать по поводу мелких штрафов. На время он позабыл и о своей скорой безработице. Надо было только в ближайшее время пополнить счет на налоговой карточке, да как-то умудриться незаметно возвратить пульт управления «Первым». Только бы Стайп не приехал из Министерства раньше его возвращения, нервничал Роберт, да не устроил бы сразу выяснение причин о его незаконном использовании красной кнопки. «Пусть это случится потом! — про себя молил Бога Смит. — Господи! Даруй мне еще хоть один день свободы! А потом будь что будет!»

Роберт ни на секунду не забывал, что вечером он мог бы узнать то, что мучило его вот уже два дня — загадку исчезновения РДП, после чего ничем не примечательный служащий и был втянут в эту невероятную цепь приключений. Сегодня по телефону многое мог бы открыть ему таинственный незнакомец, обещавший за деньги распахнуть перед Смитом завесу его тайны.

Разговор должен был состояться в девять вечера, и до назначенного времени оставалось еще несколько часов.

У здания Департамента Роберт появился в тот момент, когда впереди на дороге увидел приближающуюся машину Стайпа: столоначальник возвращался с министерского заседания. Смит успел быстро нырнуть в служебный подъезд, на ходу переводя дух. Миновав пропускной турникет, он прибавил шагу и вскоре оказался у дверей своего отдела. Выждав еще некоторое время, он заставил себя окончательно успокоиться, и, как ни в чем не бывало, зашел в помещение.

Сослуживцы, что его поразило, снова не обратили на него никакого внимания, продолжая корпеть за своими столами. Смит бросил взгляд на родное место — «Первый», как и положено, находился там. Роберт примостился рядом с механическим клерком и постарался в очередной раз напустить на себя вид дотошного чиновника, полностью захваченного работой.

Несколько минут спустя в отделе появился Стайп, еще раз напомнил подчиненным о намеченном совещании по завершении рабочего дня, после чего проследовал в свой кабинет.

Сердце Роберта билось тревожно, предчувствуя неминуемую развязку всех его похождений. Во-первых, думал он, сейчас кто-нибудь из доброхотов непременно донесет о его длительном отсутствии на службе после обеда, а также об утренних опозданиях. Во-вторых, тут же выплывет главный его проступок: незаконное использование пульта. А уж этот инцидент грозил ему арестом, и тогда о вечернем звонке не могло быть и речи.

К тому же могли произвести обыск, и тогда Смиту было бы невозможно как-то внятно объяснить происхождение денег в пакете, который в данный момент находился на полу под столом.

Однако опасения Роберта в который раз оказались напрасными. Все снова обернулось как нельзя лучше. Стайп лишь сообщил им о том, как будет в ближайшее время происходить замена людей на механических клерков. Об этапах этих преобразований и о том, что в Министерстве все-таки решили выплачивать сокращаемым небольшие выходные пособия.

После этой информации столоначальник пожелал всем, как он выразился, раньше времени не вешать носа и объявил о завершении рабочего дня.

Смит все ждал, что Стайп, покончив с общими делами, взглянет наконец на него и произнесет: «Так… Роберт! Дорогой мой! А как у тебя обстоят дела с пластмассовым собратом? Кстати, я что-то не нахожу у себя пульта. Ведь ты его должен был сдать еще позавчера! Где же он?»

Но ничего подобного опять не последовало. Как будто Стайп напрочь забыл обо всех тех инструкциях, на которые так настойчиво обращал внимание Роберта всего лишь два дня назад.

Смит был в полном замешательстве. Однако, несмотря на это, он мгновенно использовал подвернувшийся момент и смог избавиться от злосчастного пульта.

Все произошло спонтанно.

Когда Майк Стайп объявлял, что все свободны, и сослуживцы Роберта стали подниматься со стульев и поворачиваться к выходу, Смит тоже встал — он находился в непосредственной близости от своего руководителя. В это время столоначальник повернулся к окну, чтобы задернуть жалюзи. Подходящий случай Роберт использовал на все сто процентов, как будто чья-то посторонняя воля управляла им.

Секунда! И его рука нащупала в кармане пульт. Секунда! И пульт вынут. Секунда! И он уже спрятан под ворохом бумаг на столе Майка Стай-па. В следующее мгновение Роберт уже отходил от опасного места, а задернувшиеся жалюзи возвращали ничего не заметившего начальника в привычное положение.

После работы Смит зашел в первый попавшийся банк и положил немного денег на свою налоговую карточку. В пакете была огромная сумма денег, но ее пока не следовало обналичивать, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

Потом Роберт отправился домой на маршрутной тротуарной дорожке. На одной из остановок он бросил случайный взгляд на информационное табло, размещенное на фасаде дома напротив. Там бегущей строкой сообщалось о дерзком ограблении неизвестным банка «Глобал» и о безуспешной погоне за ним прибывшего по тревоге наряда полиции. Кадры налета, видеокамерами зафиксировавшие клона во всех ракурсах, а также запись погони за Смитом были прокручены несколько раз за то время, пока дорожка не тронулась вперед.

Увидев все это, Роберт начал понимать, что его арест — дело недалекого будущего. Теперь вычислить того, кто действительно стоял за зомбированным налетчиком, а также за похищением привилегированной машины, для полицейских не составило бы труда. Но все-таки надежда Смита на то, что дома его еще не поджидала засада, продолжала балансировать на зыбком предположении: полицейские пока не заподозрили в грабителе временного клона, давно уже испарившегося в другом измерении, а искали реального преступника.

С такими думами усталый Роберт наконец добрался до своего жилища. Спустившись на свой этаж и оглядевшись, он не нашел ничего подозрительного и, окончательно успокоившись, вставил карточку в налоговую щель для допуска в квартиру. Ежедневный возрастной налог, таким образом, был оплачен, и дверь автоматически открылась. Смит вытащил пластиковый прямоугольник из прорези и увидел на нем проступившие слова: «Ваш возраст составляет 35 лет и 73 дня. Президент поздравляет вас».

Смит настолько был измотан свалившимися на него за последние два дня невероятными приключениями, что, войдя к себе в квартиру, тут же рухнул на диван и заснул. Однако незадолго до назначенного времени он проснулся, словно очнувшись от заклятия и, как будто, подчинившись некоей внутренней силе, приказавшей ему открыть глаза.

Роберт чувствовал себя прекрасно: отдохнувшим, как говорится, душой и телом, и готовым действовать.

Лишь только часы показали нужное время, он поднял трубку телефона и стал набирать номер, сообщенный ему продавцом два дня назад. Как и в прошлый раз к аппарату на том конце провода долго никто не подходил. Однако Смит совсем не волновался — он был абсолютно уверен, что все равно услышит тот безучастный глухой тембр, что так запомнился ему в прошлый раз.

И трубку наконец подняли.

— Говорите, — голос неизвестного Роберт узнал сразу.

— Это Смит, — произнес он в ответ. — Я…

— Мы знаем, что это вы, — оборвали Роберта на полуслове. — Деньги достали?

— Да, я готов заплатить. Только меня волнует вопрос: а сможете ли вы сообщить мне то, что нужно?

— Ваши опасения излишни, — голос в трубке продолжал оставаться все таким же бесстрастным. — Вы узнаете все, что пожелаете. Захватите деньги с собой и, если не передумали, приезжайте сейчас же, немедленно — вы получите всю информацию по вашему делу, которую только пожелаете.

Голос из трубки назвал адрес и тут же отключился.

Передумал ли Смит? Конечно же, нет! Ожидаемая скорая развязка лишь подстегивала его нетерпение и решительность. Боялся ли он за свою жизнь? Думал ли о том, что, поехав туда, он мог сам стать жертвой мошенников?

Роберт предполагал это, но ни сколько не боялся. С недавних пор Смит стал удивляться самому себе, откуда-то объявившимся отчаянности и смелости.

Он вытряхнул деньги из пакета на пол и, присев, взял нужную сумму. Это оказалось почти половиной той груды пачек, что валялись у него сейчас посреди комнаты. Смит рассовал деньги по карманам и некоторое время, не меняя положения, смотрел на оставшиеся.

Денег оказалось значительно больше, чем было нужно, и теперь Роберт не знал, куда их девать. Он не стал подбирать их, подумав о том, что вряд ли ему придется их тратить.

Смит не спеша накинул плащ, захлопнул дверь и стал подниматься по лестнице к выходу на землю. Лифт он решил не вызывать.

⠀⠀ ⠀⠀

Вечерний город удивил Роберта какой-то неестественной пустотой. Яркие, сверкающие огнями вывески магазинов, ресторанов и кинотеатров зазывали прохожих в свои недра, а их почти не было на улице. Лишь машины сновали под ослепительным светом фонарей, да механические регулировщики на перекрестках и врытые на пересечениях дорог постовые, как всегда, были на месте.

Смит поймал такси и назвал адрес. Спустя полчаса они подъехали к внушительному зданию с черными проемами окон. Смит расплатился с водителем и вылез из машины. Таксист уехал, а он остался один на тротуаре и опять был очень удивлен отсутствием прохожих в этом месте. Пока они сюда добирались, Роберт видел сквозь окно автомобиля, что вечерняя жизнь города шла обычным своим чередом. По улицам в разные стороны сновали люди, маршрутные дорожки перевозили пассажиров, кругом сверкала реклама, и все выглядело обыкновенным и привычным, как и в любой день. Но здесь, в назначенном месте, как и около его дома, Смит был поражен какой-то нарочитой пустынностью.

Тем не менее он подошел к единственному входу в здание и взялся за ручку двери. В тот же миг Роберт едва не присел от обрушившегося на него потока света со всех сторон. Словно по мановению волшебной палочки в окнах дома, куда он входил, зажегся свет, а на крыше здания вспыхнул разноцветными огнями огромный рекламный стенд. Взглянув вверх, Смит увидел сияющую вывеску: «Хомомеханик». Даже уличные фонари, как показалось Роберту, с этого момента стали освещать улицу в несколько раз сильнее.

Ошеломленный такими событиями, ничего не понимающий в происходящем, Смит все-таки открыл дверь и в ту же минуту попал в еще более освещенное помещение. Словно нечаянно взглянув на солнце, ему пришлось тут же зажмуриться от нестерпимого излучения софитов и вспышек фотокамер со всех сторон. Роберт на время потерял ощущение реальности происходящего и лишь пытался заслониться руками от ослепительного света.

И тут он услышал знакомый голос.

— Господа! Довольно! Прошу вас пожалеть нашего уважаемого мистера Смита и подарить ему возможность хоть немного прийти в себя. Тем более что у вас еще будет сегодня счастливая возможность заполучить себе нашего дорогого Роберта. Только немного позднее. А теперь позвольте на некоторое время похитить его у вас. Потому что здесь мистер Смит объявился совсем по другим причинам. Не правда ли, Роберт?

Все еще защищаясь руками от вспышек многочисленных фотокамер и яркого освещения, потрясенный Смит с ужасом для себя узнал в произносившем слова человеке не кого-нибудь, а именно Майка Стайпа собственной персоной.

Для Роберта это явилось неслыханным поворотом событий, невероятной развязкой всех его приключений. Смит потерял на время не только дар речи, но казалось, еще немного и он лишится чувств.

Тут же Роберт ощутил, что кто-то подхватил его под руки и старается куда-то увести. Сил для сопротивления уже не осталось, и Смит покорно отдал себя на волю судьбы.

Сознание к нему вернулось, как только он обнаружил себя возле двери лифта. Справа от него стоял Стайп, а посмотрев влево, Смит увидел другого своего сопроводителя, нажимавшего кнопку вызова. Роберт мог бы представить на этом месте кого угодно, но только не того, кого он обнаружил — «Первого».

Молча, они поднялись на какой-то этаж — Смиту в тот момент было не до подсчета высоты. Затем проследовали по коридору, устланному мягкими ковровыми дорожками, и очутились наконец возле двухстворчатой дубовой двери с бронзовой табличкой вверху. У Роберта не появилось ни сил, ни желания узнавать по ней владельца этого кабинета.

Войдя внутрь обширного помещения, Смит увидел в глубине массивный письменный стол и сидящего за ним лысого человека, попыхивавшего сигарой.

— Позвольте, господин президент, представить вам нашего дорогого Роберта! — игривым голосом воскликнул Майк Стайп. — Вот он, наш герой, в коем мы все до недавнего времени и предположить не могли тех боевых наклонностей, которые он нам сумел преподнести за последние два дня.

Затем, уже обращаясь к Смиту, Стайп продолжил:

— Да вы не стесняйтесь, любезный! Здесь вас никто не собирается арестовывать, как вы того ожидаете. Присаживайтесь, — столоначальник указал Роберту на ряд стульев возле стены, — и ничего не бойтесь. Вы же так хотели узнать все о случившемся, поэтому спрашивайте. Вот господин президент «Хомомеханик», — Стайп указал на человека с сигарой, — также с удовольствием выслушает вас.

Смит стоял и не знал, что ему делать. Майк Стайп, посмеиваясь, взял его за руку и усадил на один из стульев. Механический клерк тоже устроился рядом, и как показалось Роберту, и чего уж он никак не мог предположить, с улыбкой на тонких пластиковых губах.

Стайп снова заговорил:

— Смит! Дорогой мой! Вы уж нас извините за весь этот маскарад! — Столоначальник был явно в приподнятом духе. — Вижу, вы растеряны и не понимаете, что происходит — потому вряд ли что-то можете сейчас выдавить из себя. Так что, позвольте, уж я вам все объясню. Поверьте, никто не имел никакого злого умысла против вашей персоны. Просто вы сами спровоцировали своим поведением все эти события. Давайте-ка будем вспоминать все по порядку. Начнем издалека. Когда Президент решил заменить в стране всех клерков начальной формации на механических исполнителей, правительству это показалось поначалу просто заманчивым экспериментом. Почему бы и нет, действительно? Роботу не надо платить зарплату, ему не нужен отпуск, он может работать круглосуточно и без выходных. К тому же пластиковый болван, как вы про себя их называете (Смит при этих словах испуганно взглянул на Стайпа, а тот в ответ красноречиво наклонил голову и закрыл глаза — дескать, все знаем), взяток брать не будет. А это очень большая проблема, Роберт, в сегодняшнее непростое время, и Президент ею весьма обеспокоен. Вы, наверное, слышали его последнее обращение к гражданам: «Если искоренить взяточничество внизу, на местах, оно само собой исчезнет и в высших эшелонах власти». Так вот, решение надо было исполнять, и «Хомомеханик» предложил правительству свои разработки. Вряд ли вы в курсе научных открытий, но как раз в это время ученые закончили исследования телепатического поля и сформулировали основные методы чтения и управления мыслями на расстоянии. Кстати, мы видели, что вы держали в руках гипнотический пистолет, а это, да будет вам известно, побочная разработка телепатического воздействия. Далее. Также были сконструированы первые приемники и передатчики телепатической энергии. Оказалось, что внедрение подобного механизма хоть в людей, хоть в роботов — дело не слишком дорогостоящее. Конечно, все эти разработки имели поначалу гриф секретности. Однако «Хомоме-ханик» всегда был в курсе этих исследований и не побоялся вложить немалые средства в новый проект. И в этом огромная заслуга лично господина президента «Хомомеханик». — Стайп повернулся лицом к человеку за столом и слегка поклонился. — Поэтому, ко времени запуска в серийное производство механических клерков было готово два основных образца: без телепатического поля и в комплектации с ним. Вторая разработка была наделена также некоторыми человеческими эмоциями. Ну, например, они немного воспринимают юмор и могут смеяться, а вот огорчаться и плакать, напротив, не умеют. Сейчас, кстати, проводятся опыты по наделению их способностями сердиться и радоваться, но обладание этим для работы пока не признано необходимым. Так вот, к нам в Департамент для испытаний были доставлены оба образца с тем условием, чтобы решить, какой запускать в основное производство. Не скрою, поначалу было желание подсадить к вам простой экземпляр — без телепатического декодера. Но мне все-таки сразу захотелось узнать: а какие мысли бродят в голове у нашего дорогого Роберта Смита? Вы уж, хе-хе, извините старика за вторжение в ваши мозги. Поэтому я и решил поручить вас… да-да, не удивляйтесь, дорогой мой (Стайп заметил озадаченный взгляд Роберта), именно поручить вас и ваши намерения «Первому». Кстати, скоро все они получат нормальные имена и в перспективе, возможно, даже будут пользоваться некоторыми гражданскими правами. Но мы, похоже, отвлеклись от нашего дела. Так вот и получилось, что через него все ваши намерения становились нам известны. Вы, дорогой мой, только еще хотели о чем-нибудь подумать, а я, сидя у себя в кабинете, уже знал — о чем. И все это благодаря телепатическому полю: вы что-то задумали, а робот, настроившийся на вас, принимал ваши мысли, и тут же передавал их мне. Вот такая цепочка. Кстати, вы, наверное, не знаете, что телепатическая связь распространяется не только со скоростью света, но также иногда возможна ее передача и со сверхсветовым ускорением. Пока этот механизм до конца еще не изучен, но нам несколько раз лично на вашей персоне подобное воздействие удавалось.

Вспомните-ка про угон автомобиля или про ограбление банка. Вряд ли вы сами бы на это решились. А эти замыслы, между прочим, якобы изначально ваши, были ведь предложены им, — Стайп кивком головы указал на сидящего рядом со Смитом «Первого».

И опять Роберт увидел улыбку на губах робота, только теперь уж он понимал, что это возможно.

— Да! Повезло вам, Смит! — продолжал Майк. — Способный попался экземпляр. Так что, как это и не прискорбно признавать, а не вы на самом деле управляли им, а он вами. Правда, с нашего разрешения. Да-да, не удивляйтесь, именно с личного разрешения господина президента «Хомоме-ханик». Вся информация о работе «Первого» и о вашем предполагаемом поведении поступала непосредственно сначала к нему на стол, а уж потом, после его решения через нас с роботом в ваши мозги. Так что все изначально было под нашим контролем. Да и вы, насколько нам известно, несколько раз всерьез задумывались о своей невероятной удаче. Правда ведь? А это, милый мой, как ни печально это звучит для вас, все заранее было подстроено. Вам просто разрешили действовать в строго определенных нами рамках. Да оно и к лучшему. Подумайте-ка сейчас — в данную минуту над вами нет контроля, — каких дел могли бы вы нагородить, если бы не находились под нашим влиянием? Вас давно бы уже арестовали и судили, и для вынесения вам приговора достаточно было бы одних лишь ваших преступных намерений. А они, Роберт, все до единого помысла хранятся теперь у нас. Но я вас тут не собираюсь запугивать. Напротив, вы весьма понравились уважаемому господину президенту — Стайп опять на секунду повернулся в сторону продолжавшего молчать и попыхивать сигарой лысого человека, — и он предлагает вам, Роберт, работу в своей компании. Я считаю, что вам невероятно повезло, Смит. Будете заниматься дальнейшим усовершенствованием новых поколений механических клерков. Это перспективно и уж, во всяком случае, безработица вам не грозит. Хе-хе. К тому же вас в ближайшем будущем — думаю, надо напоследок открыть вам маленький секрет — ожидают радужные перспективы: деньги и слава. Да-да, не удивляйтесь, Смит, именно: и деньги, и известность. Давайте доставайте-ка из карманов то, с чем вы сюда пришли. Тем более что вы теперь и так узнали все, что хотели выяснить. Ваш РДП давно уже доставлен обратно и ждет дома своего хозяина, если вы еще не все поняли до конца. Он действовал по нашему приказу, а весь сценарий был разработан опять же вот им, — Стайп указал рукой на «Первого». — Уж больно, скажу вам честно, Роберт, ему не понравилось то, что вы про себя обзывали его пластмассовым болваном. Вот он, наверное, и придумал для вас такой водоворот приключений. Он не говорит, а мы не знаем, как все было на самом деле — у нас-то с вами пока не встроены телепатические передатчики. Мы, по сравнению с ним, примитивные существа: можем только воспринимать чужие посылки мыслей, а не внедряться в них.

Роберт в это время выкладывал из карманов на стол президента «Хомо-механик» все деньги, которые принес с собой.

— Вот и замечательно! — воскликнул Стайп, увидев это. — Все получилось так, как договаривались. Не правда ли, Смит? Мы вам выложили всю интересующую вас информацию, а вы заплатили за это наличными. Правда, все эти деньги, которые вы якобы украли из банка, изначально принадлежали господину президенту. Он выделил их на тот эксперимент с налетом, и сейчас возвращает себе лишь часть. А те, что остались у вас дома, Роберт, господин президент решил подарить вам. Так сказать, за предоставленное удовольствие наблюдать за вашими проделками. Кстати, все они сняты на пленку скрытыми камерами, которые вы из-за вашей озабоченности собственной судьбой упорно не замечали, и сейчас монтируются в реалити-шоу. Пока, правда, неизвестно, сколько получится серий, да и название сериала еще не придумано. Но со следующей недели ваши приключения должны запустить в эфир. Так что станете телевизионной звездой, как я вам только что и обещал. Бизнес есть бизнес, и надо зарабатывать на всем, дорогой мой. Вспомните-ка нашу Конституцию и первую ее статью. Так-то вот. Да и вам плохо, что ли, от этого будет? Известность! Автографы будете раздавать. А идея сделать из ваших похождений мини-сериал для телевидения принадлежит опять же ему, — Майк кивком головы снова указал на «Первого». — Роботам пока вечерами делать нечего, вот они и гоняют «ящик» по всем каналам с вечера и до утра. Да и, повторюсь опять, уж больно ему не понравилось, что вы, Смит, держали его за дурака. А он весьма способный, уверяю вас. Именно он созвал всех этих фотокорреспондентов, что набросились на вас там, внизу. Уверяет, что сумеет вас раскрутить в перворазрядную звезду. А может, просто мстит вам таким образом за ваше к нему отношение. Кто знает, что у него там за мысли в пластиковых мозгах? Будете работать в «Хомомеханик» — вставьте себе декодер расшифровки помыслов, вот тогда и узнаете. И мне, старику, за одно сообщите. Он, кстати, и по телефону вам отвечал замогильным голосом. Умеет, шельмец, изменять его.

Последние слова Стайп, согнувшись над Смитом, произносил ему шепотом на ухо.

Затем, уже выпрямившись, громко произнес:

— Господин президент! Я думаю, что нашего подопечного пора отпускать домой. Полагаю, он для себя все понял, во всем разобрался и, надеюсь, оправдает и ваше, и мое доверие.

Лысый человек за столом, так и не произнеся за все время ни слова, чуть кивнул головой в знак согласия.

⠀⠀ ⠀⠀

Смит добрался домой около полуночи. В дверях его, как ни в чем не бывало, встретил РДП и предложил поужинать. Все было так, словно ничего не произошло в эти два дня.

«Ну, этот-то уж, наверное, ничего такого не соображает, — подумал Роберт. — Или тоже с ними заодно? Вдруг и ему вставили декодер телепатического поля? Вот так и придется всю оставшуюся жизнь находиться под присмотром».

Деньги помощником были собраны с пола и теперь лежали ровной стопкой на письменном столе.

Свершившееся оказалось вовсе не причудливым сном, как хотел уверить себя Смит, пока ехал назад, а настоящим балаганом, и он в нем исполнял лишь роль марионетки.

Горько было сознавать, но спектакль разыгран неплохо, где люди и вещи сослужили роль необходимых атрибутов и декораций. И пресловутый пульт с дурацкой красной кнопкой (глупее не придумаешь!), и попавшаяся на глаза, якобы невзначай, визитка «КЛОН инкорпорейтед», и одинокий водитель привилегированного лимузина, вовремя подъезжавший на автостоянку, и многочисленные блюстители порядка, все, как один, позволявшие Смиту беспрепятственно передвигаться по городу с муляжом микрочипа. И многое, многое другое, на что Роберт, чересчур увлекшийся решением навалившихся проблем, не обращал внимания. Да ведь он и не мог ни о чем таком думать, вдруг озарило Смита. Стайп же говорил, что все «его» действия заранее сообщались ему или, хуже того, внедрялись в него (черт бы их всех побрал!) через телепатические предложения «Первого». Ведь не Смит управлял механическим клерком, а он им! И без всякого глупого пульта, а лишь только силой внушения, пока Роберт, как ребенок, забавлялся нажиманием разных кнопок.

Робот демонстрировал послушание Смиту, в то время как на самом деле играл с ним, подобно кошке с мышкой.

«Это всего лишь реалити-шоу, и ничего более, из-за чего стоило бы расстраиваться», — сказал себе Смит и вконец успокоился.

ОБ АВТОРЕ:

Бударин (псевдоним) Владимир Борисович родился в г. Муроме в 1960 г. Закончил в 1982 г. Владимирский политехнический институт по специальности «Радиотехника». В данный момент работает совсем в другой области: дети учатся, им приходится помогать, да и самому надо как-то жить. Сочинительство привлекало его всегда. Но фантастику стал писать последние года полтора. Из неё пока только публикация в «Знание-сила» (№ 1 за 2007 год, рассказ «Не читайте детективов»). Два коротких рассказа рассматривает «Уральский следопыт», но пока от них известий нет. Вообще-то, мало куда отсылал свои фантастические «опусы», потому что до этого сочинял всякую «разношерстную социалку». Из неё есть публикации в региональных изданиях.

Христо Поштаков (Болгария)Представление

…И снова я на сцене. И вновь передо мной все те же безвкусные декорации, до боли знакомый антикварный стол с резными ножками и чертовски неудобные стулья, обтянутые зачем-то полиэтиленом. А за спиной публика. Я ее не вижу, но чувствую — невидимую во мраке, циничную, жаждущую зрелищ и беспощадную к актерским провалам. Стена ослепительного света отделяет меня от нее, превращает в слепого, ощетинившегося, готового к странному бою человека.

До тошноты опостылевшую роль я знаю до последней буквы, но все же беспокойно оглядываюсь в ожидании Софи. А вот и она — выходит на сцену, как всегда в желтом платье; она подходит ко мне, буравит меня взглядом, полным искусственного удивления, встает в какую-то неимоверную, неестественную позу, которая ей, однако, представляется едва ли не совершенной. Софи все еще не произнесла ни слова — наслаждается собой, но уже через мгновение она выдавит с фальшивым пафосом давно вызубренную фразу:

— Ах, где же ты был, Рикардо? Мне так тебя не хватало!

Софи произносила опротивевшие реплики, а мне нестерпимо хотелось одного — превратиться в злого волшебника, которому достаточно лишь хлопнуть в ладоши, чтобы она исчезла. Forever! Чтобы исчезло вообще все это. И я тоже. Меня давно уже мучает непреодолимое желание вырваться из этого тесного пространства сцены, навсегда забыть старинный стол, бутафорские стулья. И Софи. Мне необходим глоток свежего воздуха!.. Но какая-то неумолимая сила выдавливает из меня ненавистные слова:

— О, прекрасная Софи, злая судьба мешала мне видеть тебя каждый день! Но я так рад, что нахожу тебя еще более красивой, цветущей и жизнерадостной! Это великая награда за долгую разлуку!

Ну, дальше — как обычно, ничего нового. Она повернется к настенному зеркалу, кокетливым движением поправит свои искусственные локоны, а потом последует очередная, не менее глупая реплика:

— Ах, дорогой Рикардо! Твои сладкие речи слишком малое утешение для меня, такой одинокой!

Потом давно заученным жестом она предложит мне присесть на стул, и я «давно заученно» подчинюсь. А чуть позже появится ее мать с круглым подносом, на котором будут мелодично позвякивать блюдца и пустые чашки. А когда наконец стол будет накрыт, на какое-то время (тоже давно заученное) наступит молчаливая пауза, «украшаемая» манекенными улыбками. Я первым нарушу молчание, фальшиво вежливо поинтересовавшись самочувствием матушки, а она, конечно же, будет жаловаться, что-де в последнее время от сырости болят суставы (господи, какая сырость?!), но, несмотря на это, она уже посадила новый сорт роз в своем маленьком саду. И в довесок выльет на меня целый ушат всякой ничего не значащей старушечьей глупости, сочиненной бездарным автором.

Я вслушиваюсь в чудовищные своей пошлостью, лживым «меладраматизьмом» фразы, которые мы повторяли десятки раз, и меня охватывает полная безнадега от одной мысли, что мы обречены играть одну и ту же роль, повторять одни и те же слова до конца жизни. Или до конца мира? Я несчастный арестант, надежно закованный в цепи навязанной мне роли, я марионетка, управляемая ненавистной силой, которая всегда — сколько себя помню — вырывает меня из черного, мертвого сна, отправляет на сцену и диктует, как себя вести, а после спектакля снова загоняет в сон. Между этими непроглядными снами и вращается действие пьесы… и моя жизнь.

Господи, так не может продолжаться вечно. Не должно! Все чаще я чувствую растущее во мне сопротивление подобной тирании. И однажды я все-таки сбегу со сцены, заставлю себя забыть ненавистный спектакль. Вот вам всем! Большая фига, «пожал-те откушать»! Я готов быть кем угодно и где угодно, но только не здесь, где диктуют эту гадкую роль! А собственно, почему бы не исполниться моему заветному желанию сейчас же?..

⠀⠀ ⠀⠀

…Лицо Рикардо вдруг исказила гримаса отвращения, и он метнулся к границе освещенного пространства, где едва угадывалась в темном провале узкая дверь. На какое-то мгновение Рикардо остановился перед ней, потянулся к ручке, но рука свободно прошла сквозь дерево. Он радостно вскрикнул, охваченный возбуждением и отчаянной решимостью, и сделал шаг. По ту сторону заветной дверцы он оказался в лабиринте высоких хрустальных сосудов, ряды которых исчезали вдалеке, сливаясь в неясный, туманный горизонт. И в этот миг он почувствовал, что силы покидают его, ноги подкосились, но прежде чем окунуться в нагнавший его непробудный сон, он успел испытать сладкое чувство гордости и ликования: наконец-то бедный Рикардо НАВСЕГДА покинул сцену…

⠀⠀ ⠀⠀

— По-уродски работаем! — сварливо выплюнул шеф лаборатории. — Записи выдерживают лишь несколько просмотров, жалобы градом сыплются на нас. От клиентов — к заводу, от завода — к нам. Чтоб им пусто стало! И что прикажете делать?.. Я вам скажу что. В общем так, кровь из носу, но чтобы все было в ажуре! Ну… не знаю… модернизируйте видео-сен-сорную карту, улучшите качество кассет! Только делайте что-нибудь!

— Этим мы все время и занимаемся, — устало бросил один из сотрудников. — А результаты нулевые. И это притом, что за последние годы удалось добиться почти невозможного — созданная нами информационная память кристаллических кассет не уступает оперативке процессора Х7000! Но с кассетами творится черт те что! Например, во время публичного просмотра пьесы «Рикардо и Софи» главный герой ни с того ни с сего вдруг слинял со сцены и провалил все представление. Артист К., записавший эту роль, утверждает, что подобный вариант не был запланирован режиссером — не говоря уже о драматурге — и никогда не репетировался. Мы тщательно исследовали поврежденную кассету на всех молекулярных уровнях и, представляете, как были удивлены, когда обнаружили на одном из них дезертировавшее изображение! Самое удивительное, что у него был вид бесконечно счастливого человека. Потом, правда, он засек нас и буквально пулей выскочил из кадра. И все же после долгих поисков мы его таки вычислили — на другом молекулярном уровне. И черт бы все побрал! Никакие технические средства синхронизации и стабилизации изображения не помогли нам зафиксировать его — ему опять удалось улизнуть!

Шеф лаборатории цветной объемной сенсорной записи тяжело опустился на стул и печально окинул взглядом совсем скисших сотрудников. Однако делай, что хочешь, крутись, как хочешь, а причину дефекта кассет выяснить необходимо. И срочно. Через несколько минут возобновился мозговой штурм, переросший в бурную дискуссию. Но ответ на загадочные явления по-прежнему витал где-то в сфере догадок, и мало-помалу сформировалось фантастическое предположение: произошел сбой сенсорного компонента записи, зарегистрировавшего не только игровые, но и подсознательные эмоции исполнителя. А из этого следовало, что записи вдруг обрели самосознание! Бред сивой кобылы!

⠀⠀ ⠀⠀

Известный актер К. с удовольствием вытянулся на реквизитном диване студии и, пока вокруг суетились ассистенты, освобождая его от сенсорных датчиков, скрытых под гримом и волосами, позволил себе немного расслабиться, снимая напряжение после записи скандальной пьесы «Безмолвие Япета». Режиссер остался доволен эмоциональным уровнем исполненной роли. Что ж, всего лишь очередной успех. К ним К. давно привык. Он попытался полностью абстрагироваться от работы, но в сознании вдруг заерзали мысли о предстоящей малоприятной встрече. Все, отдохнуть не получилось. Раздраженный и уставший К. с трудом поднялся с дивана и направился в гримерную.

Уже час спустя К. и шеф лаборатории сидели в демонстрационном зале. Шеф специально вызвал актера, чтобы вместе просмотреть кристаллическую кассету с записью роли К. По мнению специалистов, срок годности кассеты истек.

Оператор вложил кассету в гнездо приемника, настроил аппаратуру сенсорного излучения и наконец запустил ее.

По сценарию, в одном из актов пьесы голографическая копия К. должна рассказывать какой-то пресный анекдотец группе актеров. Изображение направилось было к ожидавшим артистам, но, не дойдя до них, вдруг замедлило шаг, остановилось, а потом и вовсе, развернувшись, ринулось в противоположную сторону. В какой-то миг известный артист напоролся на собственный измученный взгляд с экрана и ощутил исходящий оттуда внутренний протест, усиленный мощным сенсорным полем.

Двойник К. на экране приблизился к декорациям в глубине сцены, сделал шаг и… растворился в них (или за ними?). К собственному удивлению, К. в это мгновение испытал прилив беспричинной радости — почти ликования. Он не мог понять почему, но ему вдруг стало так легко!

В изображении наступила десинхронизация, и плеер автоматически отключился. Еще одна кассета была безнадежно запорота.

— Ну, и что вы обо всем этом думаете? — разрезал наступившую тишину голос шефа лаборатории.

К. ничего не думал. Он просто не в состоянии был думать. Он молча смотрел в темный кубический экран плеера. Мысль пришла неожиданно.

— Знаете что, — очень медленно вымолвил он. — У меня вдруг возникла одна, прямо скажем, нелепейшая, но, видимо, единственно уместная мысль. Я думаю, что после определенного количества «прокруток» пьесы мои записи попросту кончают самоубийством… Правда, не пойму почему. Ведь если повредить кассету, они не смогут вновь ожить… на сцене?!

— Вот именно — на сцене, — мрачно сказал шеф лаборатории. — Похоже, что они как раз и стремятся навсегда остаться вне сцены! М-да, у них весьма своеобразное понимание свободы.

— В смысле?..

— Да это и не важно. Можете быть уверены: очень скоро я заставлю их находиться на СВОИХ местах. Я сделаю это! Мы не можем разочаровывать клиентов.

«Ну и что? — подумал шеф лаборатории. У него было неспокойно на душе, и он искал оправдание своей, ставшей вдруг нелюбимой, работе. — Ну и что? Они ведь всего лишь записи!» Глубоко вздохнув, он направился к выходу. Известный актер К., терзаемый смутными подозрениями относительно собственной сущности, последовал за ним…

Перевод с болгарского Евгения Харитонова

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Поштаков (Пощаков) Христо (22.09.1944). Известный болгарский фантаст и переводчик русской и испаноязычной НФ, один из лидеров современной национальной НФ. Родился в 1944 году. Окончил Софийский Технический университет. Работал разнорабочим, в течение нескольких лет был техническим советником на Кубе; в 1990-е гг. сменил ряд профессий, так или иначе связанных с бизнесом. С1998 г. — профессиональный писатель. Имеет научные публикации и две монографии, изданные на Кубе.

Фантастику пишет с 1984 г.; дебютировал рассказом «Идем в гости» (1987). С тех пор — один из наиболее публикуемых авторов болгарской НФ — как у себя на родине, так и за рубежом (его книги выходили в России, Испании и Франции). Дебютная книга НФ рассказов П. — «Дежурство на Титане» (Дежурство на Титан, 1993) получила поощрительный приз Европейского конгресса писателей-фантастов (ЕВРОКОН) за лучший дебют европейского автора. У себя на родине писатель выпустил еще несколько книг — роман социальной НФ «Приключение в Дарвиле» (1996), сборники «Планета Скали» (2001) и «Генератор реальности» (2004), роман в жанре сатирической космооперы «Нашествие грухилов» (1998). В 2003 г. состоялся дебют писателя в жанре пародийно-юмористической фэнтези (но с атрибутами и приключенческой НФ) — роман «Меч, мощ и магия» (под псевдонимом Кристофър Поустмън), герои которого, средневековые рыцарь, маг и дракон, оказываются в современном Голливуде. В 2006 году переработанный в соавторстве с российским фантастом Андреем Беляниным и под названием «Меч, магия и челюсти» роман был издан и в России.

Наталья ВолодинаПтица и Рай

Рай

Птица, где ты…

Когда я создавал мир, видел ли себя плачущим у черного обрыва, рвущего сознание на реальность и нереальность? Осознавал ли, как велика пропасть, и как хлипок, невозможно хрупок мост через нее? Мост, про который наверняка можно сказать лишь одно: он не существует.

Невыносимо.

Служба, служба, вечная суета дру-зей-коллег в поиске проблемы, на которую можно, наконец, радостно наброситься и дружно решить. Чистые, ясные лица. Я не могу, Птица, больше так не могу! Мне нужны твои слезы, Птица, твой кураж и тоска. Твой мир. Твой свет.

Мне темно без тебя, Птица.

Если дальше так пойдет, окажусь на Острове. Отец уже десять лет там. Я не рассказывал об отце? Говорят, на Острове с каждым годом прибавляется поселенцев. Их кормят, развлекают. Лечат, да без толку. Они счастливы, конечно. Растения у чуткого садовника. «У нас все счастливы», — помнишь, я сказал, а ты не поверила? Было немного странно — у нас друг другу доверяют. Я попытался объяснить. Ты рассердилась и натолкала мне в рот полыни: «Лопай-лопай! Горько? Не смей улыбаться!» Было горько. Но я улыбался. Ты плюнула: «Недоделанный!» Я пожал плечами — на себя не обижаются.

Знание

Город мой по вечерам — та еще помойка. И потому, что Контролеры объявляются по ночам, и потому что дождь, и выходят на промысел крысы, а прочим нужно купить ночлег, а тихих мест мало, и здесь же ветер и слякоть, и ржавчина, и — смотри под ноги! — черные трещины, режущие некогда гладкую кожу города, ныне умирающего. Впрочем, это «ныне» длится уже не один десяток лет, и на мой век его, надеюсь, хватит. Ибо город — мое место, моя стихия и моя игра. Я не знаю ничего другого, и знать не собираюсь.

Лучшее место для ночлега — трамвай, коту понятно. Но котов в вагон бесплатно пускают, жалеют, их уже всех почти крысы заели. А людей, наоборот, меньше не становится. Выживают сильнейшие: либо умные, либо беременные. Отличная система. Умные — самцы, беременные — самки. Человечество продолжается, поклон Контролерам.

За исключением тех, кому нечем оплатить трамвай.

Крысы ночью сожрут все, что не грохочет, не движется, не воняет соляркой. Трамвай в пути до рассвета, он кружит по улицам, пугая скрежетом гусениц останки домов и сырой туман. Конечно, от Контролеров движение — не защита, ну да Рая нет, ни так ли?

Поэтому я иду на вокзал. Я худая, ловкая, в штанах. Это сбивает с толку полуголых самок, трясущих перед прохожими окоченевшими, в пупырышках, прелестями. Сразу три подгребают ко мне, оттягивая назад зады и ухитряясь при этом держать грудь сантиметров на тридцать впереди подбородка. Детенышем и я мечтала о такой. Дура была.

Окружив меня, женщины начинают обычное шоу. Чтобы поскорее отвязаться, расстегиваю куртку. Самки тоскливо вздыхают и разбредаются в разные стороны — искать самцов. Похоже, сегодня им не удастся залететь. В дождь мужчины не расположены спариваться. Женщин, выживающих за счет рождения детей, не жалко. Нет ума — работай пузом. Без ума и без пуза — верный конец. Кто-нибудь да съест.

Вчера мне повезло, я спала в вагоне. И позавчера. И третьего дня. Мне вообще везет. Я такая. И Знания всегда находятся расплатиться. Меня не съедят, точно знаю. Я буду жить вечно. В пределах видовой нормы, конечно.

Интересно, почему трамваи ездят по рельсам? Требуется ой какое умение — рельс пускать точненько под середину гусеницы. Хотя ясно: будь оно иначе, любой дурак мигом бы на водилу обучился. Место непыльное, платят отлично, натуральная свара началась бы из-за такой работы. А свар Контролеры не любят, живо драчунов в консервы закатают. Нет, дурак — он пусть барменом в пайкораздатчике работает. Или на бойне в шоу утешал. Или котомки шьет.

Ничего себе цены сегодня! Два мегабайта спальный трамвай, полтора общий. А что в котомочке лежит? «Теория информации» — это фигушки вам, не отдам, читаю. Ясно? Читаю, а не зубрю. Могу себе позволить. А «Контроль рождаемости вермоксов» не жаль и отдать. Кто их, вермоксов этих, видел? Не я. И как раз шестьсот страниц, тютелька в тютельку на билет. А книга редкая, в первый раз попалась. И в последний, надо надеяться.

Господи Боже, которого не существует! Очередь в кассу — видано ли? Знания народу разнадобились, или… Ах да, слышала краем уха про нашествие гигантских крыс.

— Пшел вон со своей «Мифологией»!

На «Вермоксов» менять, придумал тоже. Она у тебя и на мегабайт не потянет, и вообще, это и не информация вовсе, а… во! — литература. Иди с ней в кассу, может на билетах сегодня дурак сидит. Не взяли? Так тебе и надо, лирик обеденный. Скоро свет погасят, крысы набегут. Они лирику уважают, вместе с тобой сожрут. Впрочем, в некоторых домах тоже вполне безопасно, переночевать можно… если ты беременный! Ха-ха-ха.

— В спальный. Только верхние? Давай верхний.

Отправление в двадцать один ноль три.

Публика нынче пестрая. Знания пока не нужны, но почему б не поработать? Час до трамвая. Нуте с, голубчики, с кого начнем? Баба косматая, очки на одном ухе, рыло в график уткнула — изучает. А книга вверх тормашками. Не мой экземпляр. Пацан физику мусолит, начальный курс — кандидат номер раз на консервы. Как не забрали до сих пор? Поди едва-едва из питомника. Там и нужно было физику-то зубрить, не только девок морщить. Соображать надо, планировать жизнь свою, чтоб подольше не кончилась… Не нужен ты мне, дорогуша.

Сегодня даже самок полно. Замерзли, что ли? Сидят стайкой, у каждой — брошюра «Порочное зачатие — цель или средство?» Это им профсоюз выдает. Лучше б таблицу Менделеева выдали, всё шанс, хоть и крохотный.

Светло! С потолка каплет, по стенам ручьи бегут — надышали. Вонь — как в трупомойке. Но — светло. Люди сюда и набиваются по вечерам зубрить. Пока билеты продают, никого не гонят. Да и зачем? Свет погаснет — сами разбегутся. На вокзале не заночуешь, нет. Но за вечер с десяток страниц выучить успеешь. Днем, при солнце, учить некогда. Надо Знания зарабатывать. Днем зарабатываешь, вечером потребляешь.

Кстати, о потреблении. Закушу, пожалуй, «Теорией информации», больше нечем. Паек утром выдают, оно рациональнее. А то накормишь его вечером, а он крысам достанется. Непроизводительный расход ресурса… Факт! Прямо по темечку, даже больно. Таракан жирный пошел. И синий. К чему бы? Ох, нехорошо. Перемены всегда опасны. Мне что, у меня адаптивность зашкаливает, как у синего таракана. А грибочки мои, клиентики многобайтовые, ну если пострадают? Весь бизнес накроется дырявым тазом. С кого я кусок поимею, не с этого же быдла прыщавого, ну, того, с «физикой». Сама б забила на консервы, да кто его жрать станет? По роже видно, индекс Знания — тьфу, флюксы до мозжечка не дотяги-ваются. Крысам достанется, факт.

Я работать люблю. Хороший товар редко попадает, а то б тележку под Знания пришлось завести, таскай за собой этакую тяжесть. Все, что ни делается, — к лучшему в нашем лучшем из миров, которых один. Пойду поброжу, развлекусь.

Читает. Читает. Почитает — побубнит. Мне такие не годятся. Их Контролеры сами отсортируют. Народу прорва, а прицениться не к кому.

— Ты! Эй!

— Я? — оглядываюсь.

Парень с «Мифологией». Скалится:

— Что ходишь-нюхаешь?

— Тебя ищу.

Тебя-тебя, дорогуша! Сразу не включилось, да в мозгах застряло: парень-то не прост. Рожа толстая, розовая. Куртка крепкая, лучше моей, это серьезно. А дурачком прикидывается, на билет ему, вишь, не хватает. Хорошо бы клиент, так ведь, скорее всего, конкурент. Впрочем, одно другому не мешает. Сыграем, крысеныш? Кто кого съест. Смеется! Мороз по коже трамваем. Знает, гад, свою силу.

— Только птицы не хватало для комплекта! — говорит. — Значит, Птицей будешь ты.

Рай

Есть упражнение, вроде игры, отличная утренняя зарядка: вытаскиваешь из памяти наугад несколько случайных факторов и строишь мир на их основе. Чем атипичнее начальные параметры, тем труднее задача. И тем забавнее результат. Память — чудная штука, особенно, генетическая. Сколько уже поколений прошло с тех пор, как ввели всеобщую модификацию при рождении — а до сих пор жуткие образчики человеческого прошлого откуда-то в сознание выскакивают. Словно чертик из коробочки. Мы спокойно к этому относимся. Как к атавизму. Игру вот придумали. Такого понастроишь, сам себе удивляешься. И на реальность после по-другому смотришь, свежим взглядом.

В тот раз выпали: «знание», «людоедство», «птица», «темные миры». Почти сразу начались маленькие странности, вроде синюшного оттенка обычно серого медитационного туннеля или лавандового запаха от проплывавших мимо трупиков тощих желтых кошек. Нет, вообще-то я не против дохлых кошек, все сущее смертно, но почему лаванда? К тому же, трупики жалобно выли. Попытался настроиться на серьезный лад, «людоедство» обязывало, и «знания» штука нешуточная, но дурацкие кошки мельтешили перед внутренним взором, застя обзор и путая образ на экране. Так я и вывалился в новорожденную нереальность в несерьезном настроении, не сообразив толком, что создал. Впрочем, было ясно, что мир здесь, действительно, «темный», мрачный и жестокий. Оставалось найти конкретные воплощения трех остальных условий, и все. Задачка считалась решенной, игра на этом заканчивалась.

Был вполне земной вечер. Непогожий, промозглый, серый. (Мы умеем настраивать погоду, но глупо лишать окружающую среду богатства разнообразия, правда?) Нереальность редко радовала яркими красками, эта не являлась исключением. Впрочем, жаловаться бессмысленно: ибо что есть нереальность, как не воплощенное в образный мир ощущение жизни предыдущих, не модифицированных счастьем, поколений? Плюс мое собственное отношение к этому ощущению. Радуйся, что не здесь родился.

Ладно, поищу-ка для начала «знание»… Да вот же оно! И «людоедство» рядышком. Забавно: количество информации здесь влияло на состав крови, увеличивая количество ядовитых «флюксов», и являлось впрямую, а не опосредованно, фактором выживания. Некие Контролеры (иномирцы?) отлавливали с помощью простого анализа крови недостаточно информированные экземпляры для последующего поедания. Больше «флюксов» — меньше вероятность попасть на бойню. Кажется. Или нет? По крайней мере, так считало местное население. Вариант естественного отбора? Вернее, неестественного. Были еще Приемщики, высшая каста Контролеров, или вроде того. Мда, состряпал пирожок с котятами, как выражались предки.

Ух! Чуть с ног не сшибла. Кошка. Желтая, естественно. Кис-кис! Птичек не видела? Нету птичек. Неужели промахнулся? Заново начинать некогда, на работу пора.

Знание

Улыбаются, в основном, утешалы. Их и хохотать учат, профессиональный секрет. И петь. Дураки-то, консервы будущие, сильно смерти боятся, мясо от страха теряет качество. Утешалы их и отвлекают. А этот скалится и скалится! Чувствую прямо — уровень флюксов в крови падает. Вполне созрела для консервов. «Знания повышают скорбь». То есть, ядовитость мяса. А смех приближает трупомойку.

Пол суток уже за мной таскается, чего и хочет? Сперва за конкурента приняла, а теперь не знаю даже. Подставлялась — не клюет. Сдать бы поскорее и отвязаться, так Приемщик не возьмет. Ему какой товар требуется? «Создающий существенно новое Знание».

У-у, этот создает! Да только не Знание. Врет почище утешалы. Обитает он, мол, в Раю, а сюда на волне памяти прибыл. На зарядку какую-то утреннюю. «Я, — говорит, — живу в большой доброй крысе по имени Юлба. А мой брат в Мокрае поселился, Мокрай — Венерианский окунь. Они оба море любят и очень дружат». Или вот: «Питаемся саранчой. Но в этом году она не уродилась: мелкая и не полностью зеленая. Приходится планктоном вес до идеала красоты нагонять». Был у меня знакомый, в питомнике еще. Тоже глаза вдаль уставит, слов несуществующих наворотит грудами. Счастье какое-то придумал. Некоторые слушали, даже умным считали. А из питомника выпустили — Контролеры его в первую же ночь на мясо пустили.

Этот тоже счастье поминал.

Боюсь я его. Не того, что сдаст, вряд ли. Слов его боюсь. Изнутри, из памяти моей, из души, которой нет, тянет за словами теми дальше двинуться, не останавливаться, слушать и слушать. Вот так на бойне, когда нас на экскурсию водили, тянуло кинуться в мясорубку.

Рай

«Целый день нам не сидится, все стоим на ягодицах!..» Душа-32 соловьем разливается. Кто, интересно, музыкальные порты душами додумался назвать?

Юлба с утра зажаловалась на неприятные покалывания в области третьей лапы. Там находился я. Она испустила мысль: «Ты у меня болишь» и выставила на улицу. Крысы не страдают нерешительностью. Я влез на дерево и свил гнездо. Поживу в гнезде, пока Юлба не смилостивится. Приручать новый дом нет ни сил, ни желания.

На работу не хочется. К Мелиссе и друзьям тоже. Сижу на ветке, ноги с ветром играют. Проплывающие мимо парочки занимаются сексом. Мне бы радоваться за них, а я… Крестец ломит, сердце щемит, скулы сводит. Заболел? Что подсказывает память предков? Настраиваю резкость. Нашел! Четвертый сектор подсознания, восьмая семядоля смысла: лень, любовь, вина. Эуэ?.. О чем это? Ну, теоретически-то знаю, а практически… Странное ощущение. Не стану утверждать, что отвратительное. Но и приятным не назовешь. Любовь? Я многих и многое люблю. Лень?.. Отчетливее всего — вина. Прости меня, Птица, хорошенько. За то, что создал ужасный мир. Поманил надеждой и теплом, а сам струсил и сбежал. А потом, когда понял, как ты нужна мне, не сумел вернуться.

Но ведь Птица — продукт моего воображения! Значит, я прошу прощения у самого себя? Наверное, так и попадают на Остров.

Про Остров ходят разные байки. Раньше я не особенно вслушивался, а — поди ж ты! — запомнилось. Один парень с Марса утверждал, к примеру, что это не остров в географическом смысле, не континент даже, а целая планета, и на той уже места поселенцам не хватает. Доктора их ушельцами называют. Будто ушельцы эти знай лежат в коконах целыми днями и пускают розовые слюни. Еще тот парень говорил, что они самые счастливые люди и есть, полностью постигли счастье, а мы, мол, к нему только стремимся. Вроде шутил он. Тогда мне так показалось.

Знание

Не возьму в толк, как подобное могло случиться? Я бродила по городу по своим охотничьим делам, тот тип таскался следом. Не мешал, в общем. Еды не просил. Плел изгибистые небылицы про Рай. Называл Птицей. Говорил, что бог. Я злилась. Презрительно сплевывала. Демонстративно жевала паек. А ливень бредятины, исторгавшийся из его уст, усиливался, усиливался, усиливался.

И меня смыло. В какой-то проклятый момент я вдруг поплыла. Поверила. Всему сразу. В Рай и в крысу Юлбу. В телепорты, Марс и хрустальных кошек. В живые лампочки. В докторов. В то, что Он — Бог. И стала Птицей.

Мой мир отныне был не единственным. И, кажется, далеко не лучшим. Да и был ли вообще? Не помню точно, но, вроде, я села на рельс и заревела в голос. От обиды. От боли. От невозможности происходящего, и от невозможности на происходящее повлиять. Город качался надо мной, грозя обрушиться на голову. Ну и пусть — ведь сердце уже раскололось.

Бог стоял рядом и больше не улыбался. Мой Бог.

Рай

Птица обнаружилась, задачка решилась. Очередная галочка в ряду подобных побед. Почему я не закончил игру?

Ночь пролистнул. Невелико удовольствие — болтаться несколько часов в грязном грохочущем вагоне. Птица ничего не заметила. Вид у нее был деловой и страшно самодовольный. Словно у древнего воробья. Он так же передвигался нервными рывками и важно крутил круглой головкой в поисках зерна, когда отец водил меня, семилетнего, в музей реликтовых животных. (Теперешняя живность сильно увеличилась в размерах и посолиднела, а люди, наоборот, измельчали).

Мы вышли с вокзала на улицу. Птица наморщила остренький носик — принюхалась (что можно уловить в этакой вони?), злобно плюнула в мою сторону и заскакала вперед через кишащие крысами трещины, оглядывая по-хозяйски владения в поисках умственно развитой добычи. Я двинулся следом. Удивительно: она, казалось, была совершенно, безо всякой модификации счастлива в жуткой здешней среде. Не знаю, что на меня нашло, может, покоробило ее непомерное самомнение, но вдруг захотелось рассказать об иной жизни, о друзьях, о Земле. Я разливался соловьем. Птица косила круглым воробьиным глазом и возмущенно фыркала. Она шагала быстрее и быстрее, будто надеялась убежать. Это я понял позднее. А покамест наслаждался ролью Бога, сошедшего в своей великой милости до беседы с собственным созданием.

Замолчал лишь тогда, когда она плюхнулась наземь и горько заплакала. Я удивился. Наклонился, коснулся ее щеки, зачем-то поймал пальцем бойко удиравшую голубоватую слезу, почувствовал частое, живое птицино дыхание на своем лице.

Захлебнулся жалостью и нежностью и совершенно растерялся.

— Ты красивая, Птица. Ты — настоящая?!..

— …Сам дурак!

Знание

Он еще и хотел меня! Не понимаю. Я и на самку-то не похожа, тем паче — на красивую самку. Наверное, если бы он приказал, нет, просто моргнул, я бы кинулась под него, как миленькая, забыла бы свои принципы, страхи завести внутри пожирающий, рвущий тело на части плод. Но, к счастью (в счастье я поверила тоже), Бог промолчал. Отодвинулся, отстранился как-то. Задумался вроде. Теперь уже я послушно шлепала за ним и болтала разную ерунду: про питомник, где молодняк выращивают до пятнадцати лет, про дома для беременных, про поющих сказки утешал. Про старика, которого однажды встретила на раздаче пайков. Склероз пощадил его, индекс Знания оставался высоким. Старик бормотал что-то о временах, когда не было Контролеров. Люди послушали немного, а потом выпинали деда из очереди. Больше я его не видела. Рассказала, из чего делают паек. Бог аж запнулся, лицо побледнело, потом полиловело. А, по-моему, саранча гораздо гаже.

Потом очухался, снова стал разговаривать. Улыбаться. У водосберегательной башни мы оба остановились.

Разом. День заканчивался. Дни иногда бывают коротенькие почему-то. Бог сказал:

— Мне на работу пора. Я завтра вернусь, ты не думай. Встретимся утром на этом месте.

А чем мне думать? В голове полная плазма. Первичное состояние материи, не структурированной сознанием. Спросила только:

— Чем занимаешься? Создаешь миры?

Рай

— Волны прочесываю. Электромагнитные и гравитационные. Элиминирую нейтрино.

И покинул нереальность. В тот момент я не собирался возвращаться. Чего ради наобещал, интересно? Подстраховался на всякий случай. Наверное, у Птицы врать научился.

Сегодня приползала Мелисса. Ее новая гусеница очаровательна. Единственный недостаток — чересчур смешливая. Пол постоянно трясется. Но Мелиссе нравится. Звали с ними пожить — отказался. Я в гнезде привык. С местным ветром подружился. Отличный товарищ — вроде и здесь, а молчит. Думать не мешает.

В отличие от Мелиссы. Отослал ее подальше. На Марс куда-нибудь. Попросил тамошних снов наловить. Мол, земные приелись, оттого и заскучал. Понеслась меня спасать! Недели три на гусенице-то проползает. Коллег по работе еще бы спровадить и прочих не в меру заботливых друзей. Хорошо хоть мама на спортивных сборах в Антарктике. На нерпу тренируется. Девиз нерпистов: «Солнце, воздух, порубь, хвост — не дождется нас погост!»

Темные миры, знание, людоедство, птица. Птица, знание, темные миры, людоедство. Знание. Людоедство. Птица. Я пройду! Подберу нужные пропорции. Вспомню. Вычислю. Вывернусь наизнанку, но рожу тот мир снова. Буду ждать утром у башни.

Я люблю тебя, Птица. Мне плевать на нейтрино, на приторно, тошнотворно сладкую, линейную реальность. Отсюда, из гнезда, очень удобно плевать.

Знание

— Бог, говоришь? Бог — это хорошо. Просто отлично.

— Сколько дашь?

— Гигабайт.

— Мало!

— Я не сам расценки устанавливаю. Не хочешь — не сдавай.

— … Ладно.

Только забери его отсюда! Я сумею. Я забуду. Мой дивный мир станет прежним.

— Приемщик!

— Ты еще здесь? Сначала товар, потом байты.

— Скажи, Приемщик, мне надо. Я заплачУ. Вы что, действительно, едите дураков?

— Глупая. Сама посчитай. Прикинь, какую прорву бездельников приходится кормить. На одни пайки бездна консервов уходит. Нет, дураков едите вы.

— Я так и думала. И нечего обзываться. Тогда зачем же всё?

— Что — всё?

— Ну, Знания потреблять. Учиться. Вы установили этот порядок, не всегда же он существовал. Вы ведь включили исторические сведения в перечень Знаний. Я читала.

— Какая умная девочка! Смотри, попадешь ко мне в суп.

— В суп?

— Ну да. Куда, думаешь, деваются умницы, которых приводишь ты и тебе подобные? Только они и годятся в пищу. Настоящий деликатес. Качественный скачок, не определимый с помощью анализа крови. Вы зовете нас Контролерами, а мы — Садовники. Выращиваем человеческие сады. Холим, удобряем. Пропалываем. Обрезаем лишние побеги.

— И все труды — ради того, чтобы набить брюхо?

— Чем лучше твои личные цели? В конечном итоге, все сводится к одному. Мы — цивилизация гурманов и не стыдимся этого.

— А мы?

— Вы — пища. Еще вопросы?

— Нет. Сколько я должна?

— Нисколько. Ты уже заплатила больше, чем можешь себе представить. Птица.

Рай

Когда повалили косяком дохлые желтые кошки, я заплакал и принялся целовать их в желтые, завывающие морды. Кошки удивились, но продолжали выть. Теперь добавить немного лаванды — и быстрее к выходу.

Знание

Ночью вагон не проверяли Контролеры. Обычно мне нравится демонстрировать карточку иммунитета, вызывая жуткую зависть у окружающих дураков, но сегодня я была, пожалуй, даже рада возможности спокойно выспаться: день накануне выдался бурный.

Утро казалось обычным. Пока не добралась до пайкораздатчика. Там скопилось уже довольно много народа, однако, очередь не выстроилась. Двери в помещение распахнуты, бармены на месте, но паек никто не выдавал. Консервы не завезли.

Толпа внезапно и болезненно оживилась. Загудела. Люди заговорили друг с другом, все со всеми сразу. Перекидывались фразами с отдаленными собеседниками, шептали на ухо ближайшим соседям, крутили головами в поисках еще не услышавших главную новость, и это выглядело настолько необычно, противоестественно, неприлично даже, что сама новость не показалась столь уж странной.

Никто прошедшей ночью не видел Контролеров. Неизвестно откуда и почему, но было ясно, как крыса на трупе, что они ушли из нашего мира.

Ушли?! Да как они посмели! Бросили нас. Меня.

Ушли.

Я сдавленно мявкнула и рванула к водоочистительной башне. Не знаю, чего мне больше хотелось, успеть или не успеть, наверное, все-таки первое (бежала быстро), но — не успела. У грязной кирпичной стены вальяжно расположилась большая, аккуратная стопа. Знания. Ровно один гигабайт, без обмана. Мой Бог, наверное, промахнулся во времени и пришел пораньше.

Придя в себя, поняла, что с остервенением топчу ни в чем не повинные книги. А появившийся откуда-то пожилой самец успевает-заталкивает в котомку здоровенный лохматый том. Надо думать, самый большой из кучи выбрал. Ну да, Знания, как же! Мерило ценности.

Что-то вдруг случилось со мной, что-то непонятное. Туловище согнулось, затряслось конвульсивно, дыхание переклинило. Потом воздух, наполнивший легкие до отказа, рванулся наружу короткими, легкими волнами-квантами, птичьим клекотом рванулся. Смехом? Я глядела на ошарашенного самца, на бесполезную гру-дищу байтов, на башню, на чертово грязное небо, проглотившее Контролеров — и смеялась. Хохотала так, что кишки сводило.

Остановилась. Передохнула. Застегнула куртку под самый подбородок. Развернулась и, не оглядываясь, запрыгала через трещины вперед. Пропади они пропадом — и Контролеры, и Боги, и все вершители судеб вместе взятые! Я, в общем, всегда была сама себе Богом. Под ногами стлался, какой ни есть, но мой город. Крысой буду, если не найду здесь тепленького местечка.

Рай. Остров

Под раскидистым кустом пшеницы разговаривают двое пожилых, но младших помощников доктора Фитнеса.

— Слышал? Игру-то запретили.

— Да ну? И которую? Повыше или покраснее?

— Я серьезно. Умники, вроде твоей дочки, ее вместо зарядки для мозгов использовали. Думали, туннель — ход в подсознание, ну там память генетическая, другие мотыльки-мыслишки. А оказалось…

— Не тяни! Сейчас чихну от любопытства!

— Переход в другие миры оказалось! Не совсем, но вроде того. Я плохо понял. Если код набора немного видоизменить, сам-весь туда проваливаешься.

— Да ну!

— Брюки гну!

— И что?

— Да ничего. Исследуют пока. Их, миров-то, немеряно. Триллиарды. А знаешь, кто первый провалился?

— Кто?

— Сынок твоего ушельца тридцать шесть.

— Да ну! Нашли?

— Брюки гну! Не нашли. А еще слышал вчера по мыслекону? Капитан Краулет, известный путешественник, новую высокоразвитую цивилизацию открыл. Вернее, они сами себя открыли.

— Это как?

— Брюки накосяк! Барколет его возле звезды Пи-пять подстерегли — и на борт напросились. Сильно, говорят, хотим познакомиться. Наслышаны, давно ищем цивилизацию Рая. Теперь к Земле летят.

— Да ну?

— Брюки гну! Называют они себя Кочегары. Или Лабекмахеры? Нет, Садовники! Точно — Садовники. А еще новость слышал?.

Удаляются делать добрые дела.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Володина Наталья — прозаик, автор фантастических и реалистических произведений.

Евгения БлинчикПодарок

«Нет, не задерживай нынче меня, тороплюсь я в дорогу… Дар получив дорогой и таким же тебя одаривши». Молвила и отошла совоокая дева Афина.

Гомер. Одиссея. Песнь первая.

Мы занимались правильным дыханием, когда она свалилась к нам на поляну. Точнее, не свалилась, а неудачно приземлилась — на боку въехала в чащу держи-деревьев. Мы стояли, разинув рты от изумления, и не знали, что делать. Ведь не каждый день с неба падают такие большие предметы, тем более на Пелион⁽³⁾.

— Ого, — сказал Беллерофонт⁽⁴⁾, самый храбрый из нас, — посмотрите-ка, это небесная колесница, кстати, олимпийская… видите контур горы на боку?

— Ну и что, — возразил ему кто-то, — у титанов тоже гора на гербе.

— У титанов две горы, одна на другой, — Беллерофонт махнул рукой, — у гигантов копье, у феаков корабль, у куретов плясун с мечом… да нет, это олимпийцы. Только кто? Что-то я цвета не узнаю.

— Плохо, — пророкотал сверху голос. Это на большом черном коне подъехал учитель. — Плохо! Кто мне скажет, кому принадлежит эта цветовая гамма? Голубой, синий, золотой и черный? Ну?

Все молчали. Я увидел, что учитель хмурится, и решил высказать свое мнение:

— Синичкам, учитель.

Поляна огласилась хохотом. Я расстроился. Они всегда смеются над моими словами. Что я не так сказал? Учитель наклонился с коня и погладил меня по голове.

— Правильно, — сказал он, — эти птицы действительно такие. Но… Тиресий⁽⁵⁾, чем птица отличается от небесной колесницы?

— Птица маленькая, а колесница большая. Правильно?

Он не успел мне ответить. Колесница заговорила. Динамики хрипели и фонили, но мы все же разобрали:

— У меня авария, я не справилась с управлением. Разреши мне войти, Хирон⁽⁶⁾.

— Приятно, что помнишь о договоре, — учитель нахмурился, — заходи.

Матовый колпак бесшумно откинулся, и на ярко-голубой борт неловко вывалилась фигура в криво сидящем на голове шлеме. Мгновение задержавшись наверху, она как-то боком съехала вниз, прямо в заросли зеленых колючек. У учителя по лицу скользнула мимолетная улыбка. Все потом говорили, что я, как всегда, что-то напутал. Но я же видел! А раз он улыбался, то заулыбался и я. Широко и счастливо.

— Помогите нашей гостье, — голос учителя звучал странно, словно он в чем-то сомневался.

Было видно, как наши неловко переминаются с ноги на ногу и не торопятся выполнить приказ учителя.

— Не надо мне помогать, — она встала сама, — а то ваше гостеприимство поперек горла встанет. А что, невежливость в ходу на Пелионе?

Учитель нахмурился.

— Прекрати свои провокации, — сказал он, — ты же понимаешь, что они смущены и испуганы.

Она подошла к нам и сняла шлем. Стоявший рядом Беллерофонт отшатнулся и побледнел. Мне стало интересно, я протолкался вперед и встал перед ней. Она была красивая, с синими глазами, внутри которых как будто были звездочки. Как в сапфирах. Вообще-то я не знаю, что такое сапфиры, и не знаю, какие они, но мне про них рассказывал Ферекл⁽⁷⁾. А он говорил, что сапфиры синие и в них есть звездочки. Еще у них внутри огонь, а снаружи они холодные. Как у нее. Я улыбнулся ей и попытался притронуться пальцем к ее глазу. Предостерегающе вскрикнул учитель, а она перехватила мою руку и, отведя в сторону, сказала:

— Тише, ребенок, не надо мне выковыривать глаза.

Учитель был уже рядом.

— Я уже забыл, какая ты, — он внимательно посмотрел на ссадину у нее на лбу. — У вас травмоопасные шлемы. Возвращайтесь все к своим занятиям. Тиресий, ступай мыть посуду. А ты, госпожа моя, иди со мной.

Он взял ее под руку и увел в центральную пещеру, там был его дом.

— Идем, Тиресий, — меня обнял за плечи Тезей, — я сегодня повар и дам тебе вкусных пирожков. А потом ты будешь мыть посуду.

Мы пошли на кухню. По пути нас догнал Беллерофонт.

— Ты видел? — спросил он Тезея. — Как она себя ведет!

Он тяжело дышал и говорил сквозь зубы.

— Нас не касается, — Тезей похлопал его по плечу, — успокойся. Было бы хуже, если бы сюда свалился Аполлон. Она здесь надолго, так что привыкай.

Тезей оказался прав, она задержалась надолго. Часами она сидела над раскрытым двигателем небесной колесницы или копалась в пульте управления. Я часто видел ее, когда подметал или пропалывал клумбы. Однажды, я как раз чистил очаг, она вошла в пещеру и, не обращая на меня внимания, направилась в дальний угол. Там у учителя стояли четыре ящика с кнопками и стеклышками, за которыми дрожали стрелки. Она сдернула с них бараньи шкуры и провела пальцами по кнопкам.

— Что ты делаешь? — за спиной у нее появился учитель.

— Это же генераторы Крона⁽⁸⁾! — она повернулась к нему. — Дай мне один!

Учитель рассмеялся.

— Олимпийцы, как всегда, скромны и деликатны… Вот подайте ей генератор Крона и все тут!

— Я без него не починю, — она насупилась, — и потом, что за жадность? Во времена титаномахии⁽⁹⁾ ты нам их дал.

Титаномахия… когда учитель нам об этом рассказывает, то всегда сердится и говорит, что это было «форменное безобразие».

— Давно хотел спросить, как там Гея?

— Гея превратилась в пчелиную матку, — она поморщилась. — Боже, какой там запах! В последний раз нашего пребывания там можно было находиться только в респираторах. И она продолжает рожать монстров. А помнишь Морфея?

— Это милый, изящный юноша, который никак не мог выучить английский?

— Милый юноша сильно изменился, Хирон. У него весь лоб покрылся красными мясистыми наростами, которые все время сочатся липкой дрянью.

— Он тоже был в эпицентре?

— Да, только в химическом.

Учитель вздохнул и тихо произнес:

— А Харикло⁽¹⁰⁾ совсем стала лошадью, то есть это самое приемлемое слово к тому, чем она стала. Так что я сейчас без жены. Вы сами там как?

— Все так же, — она забарабанила пальцами по ящику, — хотя у нас есть успехи: мы научились управлять своими искажениями. Правда, для этого приходится прятаться — я двадцать лет просидела в камере.

— «Голова Зевса»⁽¹¹⁾, — учитель теребил бороду, — а куда ж тебя еще? С твоими глазами? С гамма-излучением из этих глаз? Ох, дорогая моя.

— Аполлон опять заперся в лаборатории, — она сплела пальцы рук, — в очередной раз изучает наше семейство. Наше первое поколение имеет много искажений и почти не умеет ими управлять. Мы, вторые, много имеем, но и умеем. Наши дети друг от друга однофункциональны и капризны, внуки вообще никакие. Вот он и пытается понять, почему такое снижение патологии из поколения в поколение… Кстати, у вас тоже. Инцест, психические расстройства, монстрообразование. Возможностей к преобразованию, правда, мало. — Тут она посмотрела на меня и добавила: — Тиресий, например, малоумен и. Хирон, как это могло случиться? Ты и олигофрения несовместимы.

— Замолчи, — учитель взялся за один из ящиков, — даю тебе генератор, самый старый и полуразряженный. Его сильно повредил твой отец еще тогда. Сумеешь починить — работай, нет — уйдешь отсюда пешком.

Они вышли на улицу. Я закончил уборку и пошел к небесной колеснице. Наша гостья сидела над развороченным генератором и что-то паяла. Я тронул ее за плечо. Она резко развернулась. Глаза у нее горели.

— А, это ты, ребенок, — она улыбнулась, — что тебе надо?

— А правда, госпожа, про тебя говорят, что ты родилась из головы Зевса?

— А ты как думаешь?

— Думаю, врут. Как ты, такая большая, могла поместиться в его голове?

— Это метафора, малыш. Понимаешь? Ме-та-фо-ра. Слышал выражение — утонуть в ложке воды?

— Невозможно, — я был счастлив, что спорю с ней на равных, — ложка тоже маленькая. В море можно утонуть, а в ложке нельзя. Враки это.

— О-хо-хо, бедный Хирон, — она отложила паяльник, — ты прав, малыш, все врут. Про меня вообще много врут. Ты знаешь, кто твой отец?

— Не-а. Меня принес сюда ветер, и я всегда здесь живу.

— Ветер, м-м-м. — она погладила меня по голове. Почему меня все гладят по голове? — На, дружок, возьми, это финики. А теперь ступай, мне надо работать.

И я пошел на стадион. У ямы для прыжков ко мне подошел Беллеро-фонт.

— Ну что, поговорил с ней? — он выглядел сердитым. — Тоже язвила? Хамка!

— Фиников дала, — я показал ему пакетик, — и не хамка она, а вежливая — я ей утром и вечером приношу молоко, и она мне говорит «спасибо».

Беллерофонт поперхнулся, съел у меня один финик и ушел. Я пробыл на стадионе до вечера, ел финики. А когда они кончились, пошел домой. Путь мой пролегал по верхней тропе, через смотровую площадку. За поворотом я остановился — на площадке были Беллерофонт и она. Беллерофонт держал ее за плечи и сильно тряс. Она смотрела ему в лицо так, как будто хотела запомнить. Учитель всегда так делает, если ему что-то интересно. Он и меня пытался научить, но у меня не получается. Тут глаза ее вспыхнули, у Беллерофонта пошла носом кровь, и он упал к ее ногам. Мне стало страшно, и я заплакал.

— Не реви, — сказала она, вытирая мне нос платком, — ничего не случилось… иди, мальчик, иди!

Послышались грузные шаги, и на площадку выбежал учитель.

— Что ты наделала! — он опустился на колени рядом с Беллерофонтом.

— Бедный ребенок! Ты уйдешь отсюда сегодня же.

— Бедный ребенок? — в голосе ее закипал гнев. — Этот ребенок прибежал сюда, когда я созерцала закат, невнятно выкрикнул мне в лицо, что он поднимется в небеса, а потом стал трясти меня так, что у меня чуть голова не отвалилась! Синяков насажал.

Беллерофонт глубоко вздохнул и зашевелился.

— Вот видишь, — она села на камень, — живой и здоровый. Отделается небольшим головокружением и слабостью на два дня. Уже не раз так было — проверено.

Учитель быстро глянул на нее и улыбнулся.

— Великолепная самоуверенность, — он взял Беллерофонта на руки, — Тиресий, перестань плакать и дай руку госпоже. Ты же не побрезгуешь, — обратился он к ней, — взять малоумного за руку?

Она покраснела, и я почувствовал ее крепкую, теплую ладонь. Мы медленно пошли вниз.

— А что, — осторожно спросила она после некоторого молчания, — ты не пытался его лечить?

— Пытался, — учитель отвечал, не поворачиваясь.

— А у него есть что-нибудь взамен? От природы.

— Нет.

Мы опять пошли молча. Беллерофонт пришел в себя и над плечом учителя скорчил смешную рожицу. Я засмеялся. Здорово он все-таки рожи строит! Я особенно люблю, когда он дикую козу показывает. Это очень забавно, и я всегда смеюсь, даже на землю падаю. Мы были уже внизу, около пещеры. У самого входа учитель повернулся и спросил:

— Как движется ремонт?

— Плохо, — она опять покраснела, — а что?

— Я думаю, ты его не починишь, — учитель нежно похлопал ее по руке, — твой отец постарался сломать. Впрочем, все равно — ты сегодня уходишь пешком. Ясно?

Глаза у нее стали яркими⁽¹²⁾, как фонарики.

— Тебе ясно? — уточнил учитель.

— Ясно, — она отвернулась.

Никуда она не ушла. И генератор починила. Однажды ночью мы проснулись от воя и яркого света. Я выбежал вместе со всеми на поляну. Небесная колесница горела яркими огнями и оглушительно ревела. Наша гостья плясала вокруг развороченного ящика и что-то кричала.

— С ума сойти! — учитель тер глаза. — Починила! Генератор Крона! Ох.

Все стояли с круглыми глазами, а я стал приплясывать — должна же у нее быть компания!

— Ты видишь?! Ты видишь?! — закричала она, подойдя к нам. — Я починила! Никто не верил, даже ты.

Учитель смотрел на нее и дергал себя за бороду.

— Ты видела наши пойменные луга? — вдруг спросил он. — Собирайся, я тебе покажу. Только выключи свой драндулет!

Она пошла к колеснице, а я начал упрашивать его, чтобы они взяли меня с собой.

— Уже глубокая ночь, тебе надо спать.

— Да-а, а госпожу ты туда повезешь!

— Госпожа взрослая, ей можно не спать ночью… — внезапно он обнял меня за плечи и спросил: — Как она тебе?

— Хорошая, — я не терял надежду, что меня возьмут на луга, — она играла со мной в солдатики, и я ее обыграл четыре раза.

— Солдатики? — учитель тихо засмеялся. — Да, она любит играть в солдатики… Она скоро улетит, Тиресий.

— Я подарю ей свою лучшую фигурку, и она останется.

Тут небесная колесница выключилась, сразу стало темно и тихо. Она подошла к нам и, улыбаясь, спросила:

— Луга не отменяются?

Глаза ее сияли нежным голубым светом.

— Что такое генератор? — спросил я.

— А что такое Тиресий?

— Тиресий — это я, — я удивился, что ей это неизвестно.

— А это — генератор, — она показала на ящик.

Умеет же она просто объяснить непонятное! Она сунула мне кулек со спелыми маслинами:

— На, ребенок, и иди спать!

Я обиделся, но маслины были вкусные, и я их взял. Потом, уже на своем ложе, я ел их и думал: что они хотят увидеть на лугах ночью? Ничего же не видно. Правда, там цикады красиво поют, но их можно слушать и здесь, на поляне. Я доел маслины и уснул.

Утром я увидел ее, как всегда, с паяльником в руках над раскрытым двигателем небесной колесницы. Генератор бесшумно светился, внутри колесницы что-то трещало. Я хотел пойти к ней, но учитель отослал меня сжигать мусор, а потом мы чинили беговую дорожку, и я уехал с Тезеем и Фереклом на базар.

Дни шли за днями. Все отправились в горы — тренироваться в горных переходах. Я не пошел, то есть меня не взяли, потому что я полный и у меня слабые ноги. Я взял удочку и пошел на речку. Там есть одно место, мне его показал Беллерофонт, оно тайное, и там всегда клюет. Я почти дошел, когда услышал голоса. Я подошел и спрятался в кустах. В запруде купались учитель и госпожа. Они ныряли, брызгались и громко смеялись. Я заволновался — так они распугают моих жирных рыб! Учитель подплыл к ней и поцеловал ее в обнаженное плечо.

— Каково возводить дочь врага на свое ложе? — она тихо тронула серьгу в ухе учителя. — Что ты чувствуешь? Злорадство? Чувство своей значимости? Утоленную месть? Или тебе просто хорошо?

— Всего понемногу, — учитель провел пальцем по ее бровям, — какие у тебя глаза. Ты все-таки хочешь уйти?

— Я не могу здесь остаться, я не для этого места, — она стала грустной, — лучше ты иди со мной!

— Не смогу там жить, — учитель хлопал ладонью по воде, — Олимп, все выспренно, интриги, живого места нет.

Они замолчали и стали кидать камни в воду. Я чуть не умер от этого — прощай, моя рыбалка!

— Послушай, светлоокая, у меня к тебе будет просьба.

— Внимательно слушаю.

— Ну-ну, ты же не в приемной. — учитель тяжело вздохнул, — ты знаешь, я не вечен. И многим — кость в горле. Все идет к тому, что меня не будет. А у меня ученики.

Он положил голову ей на колени и продолжил:

— Я уйду, а они останутся одни, без совета и помощи. Я не стал бы беспокоиться, будь они обычными людьми. Но они — потомки искаженных. В какой-то степени, разумеется. Оказывай им покровительство, ладно?

— А почему я?

— Все, в чем не могут разобраться твои родственники, в итоге передают тебе. Помогай героям, ясноглазая.

— Вот как! Ты учишь их морали титанов, а задания, наказания и награды раздаем мы. Если хочешь, чтобы я им помогала, научи их соблюдать наши законы!

Глаза ее вспыхнули, вода забулькала и выбросила фонтанчик пара. На поверхность кверху брюхом всплыло несколько рыб. У меня упало сердце: что за ловля с вареными рыбами?

— Не хмурься, Хирон, — она погладила его по голове, — конечно же, я буду им помогать…. Даже Тиресию. Особенно ему. Я сделаю из него героя, которому не будет равных!

— Тиресий не герой, он просто больной мальчик⁽¹³⁾. Не трогай его.

Тут я вышел из кустов и сказал:

— Слушайте, раз вы испортили мою рыбалку, то можно я здесь искупаюсь?

— Не трогай его! — учитель повалил ее на землю и закрыл ей глаза рукой, — пожалуйста, не надо! Он ничего не понял, он — глупый мальчик! Тиресий, иди прочь! Ступай!

Я испугался, сел на землю и заплакал.

— Отпусти меня! — голос у нее был сердитый. — И не кричи, ты его пугаешь. И вообще, я ничего не вижу.

— Вот и умница! — учитель тащил ее прочь, прямо по колючкам. — Люблю тебя за это!

— Подождите, — окликнул их я, — вы одежду забыли!

Мне никто не ответил — они уже ушли. Я еще поплакал и пошел купаться.

Через несколько дней ко мне подошел Беллерофонт и сказал:

— Слыхал? Она уезжает.

Я заволновался.

— Как уезжает? А я?

У Беллерофонта глаза стали круглыми.

— Вы все поехали. Ферекл ночами не спит — грезит, Тезей собрался к ней на службу, и ты еще!

— Я хочу играть с ней в солдатики, — упрямо сказал я, — и она со мной разговаривает. Всегда.

— Бедный Тиресий, — Беллеро-фонт положил мне руку на плечо, — плохо без мамы. Ладно, иди, тебя ищет учитель. Она, видите ли, хочет с тобой попрощаться.

Я недослушал его — побежал к себе за своей лучшей фигуркой. Достал ее из тайника и бросился к большой поляне.

— Тиресий!

Я оглянулся. Она стояла на тропинке, и глаза ее тихо мерцали.

— Вот ты где, — она зачем-то оглянулась, — а я тебя ищу. Если хочешь со мной попрощаться, то иди сюда.

Я подбежал и ухватился за ее широкий пояс. Она улыбнулась и положила мне ладонь на затылок.

— Не улетай, — я протянул ей солдатика, — это тебе не улетай!

— Нет, мой мальчик, не удерживай меня, я тороплюсь. Послушай, Тиресий, ты навел меня на мысль тогда, у запруды, — она тяжело вздохнула, — твой отец не вечен, твои друзья забудут о тебе. А я? Я улечу.

Она взяла мое лицо в ладони и заговорила, как учитель, когда он в чем-то сомневается:

— Надо взять много, чтобы дать еще больше! Простишь ли меня? Никто не вспомнит, что ты сын великого Хирона. Пусть считают тебя жертвой моего гнева, этого они не забудут! Про меня все равно много врут. А ты им будешь нужен. Всем! — глаза ее влажно блестели. — Посмотри мне в глаза, ребенок, не бойся.

Я послушался. Руки ее стали как железные, я и головой двинуть не мог, а глаза разгорелись синим цветом так, что больно было смотреть.

— Не бойся, — повторила она, — это не больно, будет немного саднить, но это быстро пройдет. Тошнота — десять дней, головокружение — месяц. Не бойся. Сейчас будет горячо.

Глаза ее вспыхнули. Моим глазам стало горячо, потом что-то зашипело, и я перестал видеть. Через какое-то время все проступило цветными расплывчатыми пятнами. Я хотел заплакать, но не заплакал, потому что вдруг понял: это бессмысленно. То есть не понял, а как-то знал это. И сразу же осознал, кто она и что она сейчас искренне плачет. Чувствовал каждую слезинку, которая падала из ее синих глаз. Мне было ясно, что дни Беллерофонта сочтены, что Тезей будет великим, но поссорится с теми, кто живет под землей, что после смерти Ферекла падет Троя. И еще я понял, кто мой отец и какова его судьба. Я поднял руку, ощупал ее лицо, вытер слезы. Меня тошнило, голова кружилась, глазницы сильно саднило. Что-то укололо меня в руку.

— Это сильное обезболивающее, — ее голос звучал виновато, — я оставлю тебе упаковку. Все, мой мальчик, мне пора. И запомни: у тебя на меня прав больше, чем у моего отца. Если захочешь воспользоваться ими, то позови меня, теперь ты это можешь…

Она поцеловала меня в лоб, в щеки, в запекшиеся глазницы, потом повязала мне глаза лентой и ушла. Откуда-то я знал, что лента шелковая и цвет ее голубой. А вот что такое шелк, мне было не понятно. Я нашел дорогу, которая вела к большой поляне и медленно пошел по ней. Что-то подсказывало мне — торопиться не следует. Поэтому, когда я пришел на поляну, небесная колесница уже растворилась в раскаленном добела небе.

— Ну вот, — услышал я голос учителя, — она улетела, но прежде дала мне слово, что будет покровительствовать вам…

— Будет, — подтвердил я, стоя сзади него, — только не надо с ней спорить.

Все посмотрели на меня с удивлением, я почувствовал это. И тут учитель закричал. В его крике были боль и гнев:

— Я просил тебя! Я же просил — не трога-а-а-й его!

Став рядом со мной на колени, он нежно касался пальцами моего лица и что-то бормотал. И я, я знал, что только два человека плачут обо мне искренне — на земле и в небесах.

1. Пелион — область и гора в Фессалии, где находились дом кентавра Хирона и школа для героев.

2. Беллерофонт — герой, победивший Химеру, оседлавший Пегаса и дерзнувший подняться на нем в небеса.

3. Тиресий — герой фиванского цикла, самый известный в Греции прорицатель, потерявший зрение, после того как увидел Афину Палладу обнаженной.

4. Хирон — мудрый кентавр, учитель героев, сводный брат Зевса по отцу.

5. Ферекл — герой троянского цикла, один из создателей троянского флота.

6. Тезей — герой афинского цикла, победитель Минотавра, основатель афинской государственности.

7. Крон — великий титан, бог времени, отец Зевса и Хирона.

8. Титаномахия — битва богов с титанами.

9. Гея — земля, жена Урана, мать всего сущего.

10. Морфей — бог приятных сновидений.

11. Харикло — титанида, жена Хирона.

12. Отголосок мифа о рождении Афины из головы Зевса.

13. Один из фетишей Афины — ярко горящие глаза.

14. Тиресий описан как малоумный (олигофрен) на уровне слабовыраженной дебильности.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Блинчик Евгения Леонидовна родилась в 1970 г. в Мурманской области, долгое время жила в Архангелькой области. В1983 г. вместе с родителями переехала в Крым на постоянное место жительства. Проживает в Симферополе, около 12 лет работает врачом-психиатром в психиатрической клинике № 1, последние 4 года — в качестве заведующей детским психиатрическим отделением. Увлечена античной мифологией, участвовала в раскопках, занимаюсь реконструкцией античного доспеха, фехтованием копьем.

Публиковалась в журнале «Порог», фантастических сборниках, в том числе сб. «Слепой василиск» в серии «Перекресток».

Галина МалышеваШамбала

Они стояли у тяжелых, потемневших от времени ворот. Вуаль вечности, наброшенная на них, была так же ясно видна, как и снежные вершины Гималаев вокруг храма. Впереди была неизвестность, позади заунывно пели монахи, им задумчиво вторили своеобразные колокольчики Тибета и едва слышно шуршали, вращаясь, молитвенные барабаны. Старый лама в шафрановой рясе стоял рядом и, не глядя на них, благоговейно скользил ладонью по резьбе, которую можно было скорее угадать, чем увидеть. Путники не понимали, чего он ждет, но не торопили старика. Долгие дни пути научили их терпению. Они слишком желали достичь цели и не хотели не вовремя сказанным словом разрушить все.

Внезапно край неба посветлел. Профессор рассеяно скользнул взглядом по легким облакам и вновь удивился внезапности и четкости рассвета в этих древних горах. Словно гигантская рука сорвала покрывало ночи с мира. Зубчатые пики гор затмило слепящее сияние, и первые солнечные лучи скользнули к вершинам, которые жадно тянулись им навстречу. Один из лучей, пронзив тени, бродившие в расщелине, нежно коснулся ворот, осветив каждый завиток резьбы. Внутри что — то щелкнуло, и мощные створки слегка дрогнули.

— Идите! — неожиданно высоким голосом сказал лама. — Но не надейтесь найти там более того, что есть у каждого из вас!

Они удивленно переглянулись, и руководитель экспедиции уже открыл рот, чтобы уточнить, что тот имеет в виду, но монах остановил их, подняв ладонь. Другой рукой он толкнул ворота и обыденно добавил:

— Вы нашли Шамбалу! Идите и обретите судьбу, которая вам назначена! Только истинный путь ведет к цели, но где этот путь — решать идущему!

Путешественники переглянулись. Старик говорил загадками, а у них уже не было сил на то, чтобы разгадывать их. Экспедиция завершалась. Цель трудного и долгого похода была здесь, за порогом, и профессор решительно шагнул вперед. Его спутники затаили дыхание. Неожиданно легко и бесшумно ворота раскрылись, и слепящий луч, словно указующий перст, прорезал мрак открывшегося прохода. Люди видели только светящуюся нить, которая застыла в воздухе, и пар от их неровного дыхания, прикасаясь к ней, радужными облачками нарушал ее чистоту. Все вокруг луча так и осталось темным и неясным, но они, зачарованно глядя на яркую полосу света, решительно перешагнули древний порог, обитый медью, как и тысячи людей до них. Ворота гулко захлопнулись, когда последний из искателей Шамбалы скрылся в недрах горы. Луч погас, уступив место сияющему полотну солнечного света, которое наконец накрыло Тибет.

— Теперь мы будем ждать! — провозгласил лама. — Пока каждый из них не обретет свою судьбу!

Двери закрылись, и на вошедших обрушилась многовековая тьма, такая же первозданная, какой она была с сотворения мира. Они замерли, ожидая чего-то, что должно было открыться им в конце пути. Но ничего не произошло. Время неторопливо шуршало легкими песчинками сквозь вечность, а люди в недоумении стояли в темноте и напряженно вглядывались в неизвестность.

— И что же дальше? А, профессор? — нарушил молчание один из них.

— Не знаю!

— По-моему, нас завели куда-то не туда! — буркнул стоявший позади всех. — С чего бы это у нас отобрали и оружие, и продукты, и теплую одежду?

— А может, он не зря говорил об обретении… — начал было самый молодой из них.

— Помолчи! Романтик! — презрительно бросил его собеседник. — Ну-ка пропусти!

Он по-хозяйски растолкал товарищей и, осторожно ощупывая ногами пол, сделал несколько шагов.

— Думаю, что нам надо еще подождать, — предположил первый путешественник, начавший этот разговор.

— Чего и сколько ты собираешься ждать? — раздраженно поинтересовался его спутник.

— Собственно говоря, капитан, с чего это вы раскомандовались? — поинтересовался профессор. — Руководитель экспедиции пока еще я!

— Уже нет! — насмешливо сообщил капитан. — У меня имеется предписание, согласно которому по достижению цели я принимаю командование!

— Но так нельзя! — возмутился профессор. — Это научная экспедиция!

— Как бы ни так! Знания Шамбалы должны служить стране, а не кучке сумасшедших ученых или романтиков! Так что командую теперь я! Понятно, профессор?

— Командуйте! — неожиданно согласился собеседник.

— Так бы сразу! — хмыкнул новый руководитель. — А теперь слушай мою команду! Всем взяться за руки! Пойдем на ощупь!

— А смысл? — поинтересовался юноша, названный романтиком.

— Разговорчики! — прикрикнул капитан. — Выполнять приказ!

— Смысла в этом ровно столько, сколько в ожидании на месте, — пояснил профессор, — просто капитану обязательно надо двигаться. Вот только как ты нас найдешь, если не видишь в темноте? Ведь нам достаточно сейчас взяться, как ты и сказал, за руки и отойти в сторону — и все, ты нас потерял…

— Стоять!

Приказ подтвердил щелчок взводимого курка.

— Ты взял оружие?! — изумился профессор.

— Я с револьвером даже в баню хожу! — сообщил собеседник и шагнул вперед.

Но звука шагов никто не услышал. Вместо этого раздались сдавленный крик, шорох осыпающихся камней и дикий, удаляющийся куда — то в глубину крик, оборвавшийся неприятным сочным шлепком.

— Пропасть! — подвел итог третий член экспедиции.

— Как же он не сорвался в нее, когда шел вперед? — изумленно пробормотал профессор.

— Он нашел то, что было в нем! — прошептал юноша.

— Никому не двигаться! — приказал профессор.

Он сделал несколько неуверенных шагов, затем, судя по звуку, опустился на четвереньки и принялся ощупывать пол.

— Нет здесь никакого провала, — наконец с недоумением сообщил он. — А это еще что? — его пальцы нащупали пистолет.

Со сдавленным возгласом отвращения он отшвырнул оружие. И вновь все услышали свист рассекаемого воздуха в глубокой щели и редкое постукивание о стены падающего пистолета, смешивающиеся с дробным звуком сыплющихся камней.

— Что за черт? — недоуменно вопросил профессор, с удвоенной энергией ощупывая гладкий пол.

В эту минуту в пещеру хлынул свет. Он был тускл и размыт, но глазам, привыкшим к темноте, и он был слишком ярок. Профессор выпрямился. Его спутники растерянно приблизились к нему, оглядываясь по сторонам. Но ничего не было видно в мутном, светящемся тумане, который окружал их. Через какое-то время туман сгустился в небольшую светящуюся арку, в глубине ее угадывались ступени, ведущие куда-то вниз.

— Идем! — решительно воскликнул третий из оставшихся в пещере мужчин.

— Подожди! — профессор попытался удержать его, но тот уже прошел сквозь контур двери.

Яркая вспышка, и кинувшиеся вслед за ушедшим товарищем друзья уткнулись в стену.

— Да что же это такое?! — профессор ударил кулаком по скале.

На месте удара вспыхнуло светлое пятно. Оно становилось все больше и больше, и вот часть стены просто растворилась, открыв еще один проход. Пологая сияющая лестница уходила вверх, в золотое сияние дня.

— Я понял, что хотел сказать лама, — профессор как зачарованный смотрел на открывшуюся дверь. — Шамбала — это, действительно то, что мы находим внутри себя! А эта пещера просто место, которое открывает нам дорогу к себе!

Профессор, не оглядываясь, шагнул вперед. Юноша остался один. Он задумчиво осмотрелся и покачал головой. По-прежнему мягкий, рассеянный свет окутывал пещеру, не давая рассмотреть ее, по-прежнему неслышно убегали минуты, а он все стоял и думал о том, что узнал и увидел и что он может найти в себе, чтобы открыть свой путь.

И в ту минуту, когда пришло понимание, мощные лучи пронизали все вокруг. Он поднял голову, впитывая живительное тепло. Для него Шамбала — это свет, любовь и покой. Он знал, что больше никогда ему не быть прежним, что всю жизнь он будет помнить этот миг и стремиться вернуться сюда, идя по своему пути, спотыкаясь и ошибаясь, чтобы в конце опять обрести покой и свет.

Ворота вновь распахнулись. И свет солнца слился со светом озарения, а из одного сияния в другое шагнул молодой мужчина, оставивший позади юность, обманутые надежды, терзания поиска. Монахи смолкли. Лама долго всматривался в лицо вернувшегося, и наконец встретив взгляд, полный понимания, обернулся к ученикам и тихо сказал:

— Он нашел истину! Но кроме истины он нашел мудрость и силу, чтобы вернуться к истокам!

Монахи склонили бритые головы. А вернувшийся только улыбнулся им мягкой улыбкой, не свойственной молодежи. Он обвел всех взглядом и тихо сказал:

— Я вернусь! Когда мой путь замкнет Круг — я вернусь в сияние Шамбалы…

И, хотя он не говорил по-тибетски, его все поняли.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Малышева Галина Леонидовна родилась в 1966 г. в Крыму. Полжизни провела в разъездах по европейской части СССР — отец был военным. В1983 г. окончательно перебралась в Симферополь. Здесь закончила школу, техникум, институт, вышла замуж, родила двоих детей.

Писать начала давно — сперва стихи, потом рассказы, теперь романы. Печаталась в журнале «Порог», фантастических сборниках России, Украины, Белоруссии. Интересуется античной Грецией, ее мифами.

Занимается реконструкцией древнегреческого оружия, доспеха, костюма.

Виктор ЛаринВоскресный пикник

Еще в молодости мой папа прослужил сколько — то лет колониальным чиновником на Марсе: всякие там проблемы переселенцев — фермеров решал. Когда Марс климатизировали до гренландских условий, туда, как известно, хлынула куча народа. Мой будущий папочка расселял разноплеменную деревенщину по пустыням. В общем, нарезал переселенцам участки и оформлял соответствующие бумаги. С Марса он привез две вещи: неистребимый аппетит (побегай — ка столько на морозе!) и пристрастие ко всяким диковинным блюдам, о которых на Земле наверняка и старики давно позабыли. Научился, вероятно, у колонистов.

Вот и сейчас, когда мы готовились к пикнику — собирали сумки, то — сё, — папа достал из стола свою заветную тетрадь. Он ее берег, как священную реликвию. Испытующе посмотрев на нас, папа стал листать заляпанные жиром страницы.

— О, «Шашлык походный»! И все, что требуется для блюда, мы сможем заказать прямо в агентстве телепортации. Замечательно!

— А что требуется для блюда, па? — полюбопытствовал я.

— Совсем пустяки, сынок, — охотно ответил отец и снова заглянул в тетрадь: — «Брикет синтетической баранины, репчатый лук…»

— Лук? — моя сестра Дина в ужасе закатила глаза. — Но ведь потом от нас будет пахнуть за километр, если не больше, папочка!

Но он успокоил мою сестрицу:

— Деточка, планета, на которую мы отправляемся, безлюдна. Можешь совершенно не беспокоиться о запахах… Ах, как это романтично: шашлык на древесных углях!

Папа даже зажмурился, вспоминая, видимо, нечто очень — очень приятное. Одним словом, вкусное! Но тут встряла мама:

— Дорогой, я не ослышалась? Планета, на которую ты заказал билеты, безлюдная?!

— А что тут плохого, моя дорогая? Тишина, покой, костерчик…

— Куча плохого, — отрезала мама.

— Ты совершенно забыл, что мне прислали из салона новый туристский костюм!

Дина в тот же миг забыла и про лук, и про его пугающий запах:

— Ой, мамочка, милая, покажи! Ну, пожалуйста!

Мама оказалась более сдержанной.

— Еще увидишь, девочка. Скажу только, что он весь белый. Пусть лучше твой папа ответит: почему он заказал турмаршрут, даже не посоветовавшись со мной.

— Да, но… — беспомощно пробормотал папа.

— Я тебя слушаю, дорогой.

— Ну, хорошо. Ты просила пустыню, я пустыню и заказал, дорогая. Твой стилист может спать спокойно.

У мамы как будто бы немного отлегло от сердца.

— Во всяком случае, пустыня мне действительно подходит, — произнесла она задумчиво и уточнила: — К моему костюму подходит. Правда, ты говоришь, там никого не будет.

И мама грустно вздохнула. Мне стало жаль ее.

— Ма, — сказал я, — да не расстраивайся так сильно! Мы твой костюм оценим сами. Если он будет того стоить. Может, пара-тройка туристов и подвалят к нашему костру. Пофорсишь еще!

Мама испепелила меня взглядом. Вероятно, я сказал глупость.

Папа пожевал губами.

— Это совершенно новая планета, — заговорил он ободрительно. — Так мне сказали в агентстве. Их разведывательный зонд открыл ее всего месяц назад. Вот я и подумал: любопытно бы посмотреть мирок! А? Нет, вы только представьте: у планеты вытянутая эллиптическая орбита, совсем как у комет! Перепад температуры в афелии и перигелии — тысяча градусов! Растаявшие от огня скалы, лавовые поля и никакой органической жизни! — закончила Дина. Она числилась в первых ученицах школы, но, в принципе, была дурой набитой.

— Эй, сестренка! — рассмеялся я. — Ты бы с органической жизнью — поосторожнее! Вспомни-ка, как на Терре-два с визгом улепетывала от маленьких пушистеньких «плевак». Миленькие такие зверушки, и ты им очень понравилась. Сколько их тогда увязалось за тобой? Десятка полтора? Хорошо, озерцо по пути оказалось!

Дина гадливо поморщилась.

— Откуда же мне было знать, что у «плевак» будет такая реакция на ласку. В турагентстве нас тогда никто не предупредил, что на дурацкой планете никого нельзя гладить.

— Да. Но мама только что сказала, что ее новый костюм — белый. Представляешь, оранжевый или, скажем, голубой помет — на белом? Потрясающе будет выглядеть наша мамочка!

Мама даже простонала, видимо, представив себе эту жуткую картину. А я тем временем повернулся к отцу:

— Па, нам что, в агентстве выдадут скафандры? А как же твой «шашлык походный», мы же в шлемах будем? И мамин костюм опять же.

— Все в порядке, сынок, — бодро заверил меня отец. — Планета сейчас находится в афелии, за миллиард километров от своего солнца. Так что мы там будем чувствовать себя прекрасно. А вот лет так через двести, когда она приблизится к материнской звезде, туда едва ли сунешься: мартеновская печь!.. — Он взглянул на часы. — Однако нам пора в дорогу. Такси сейчас подъедет.

Папа положил свою замасленную тетрадочку в карман рюкзака, набитого поленьями древесины (весьма немалые деньги!), и мы было двинулись к выходу, но нас остановила мама.

— Постойте. Да куда же вы? Я же еще не переоделась!

И мама ускакала в свою комнату. Спустя полчаса она появилась снова.

Это была не мама! Это был старинный колонизатор, какими их изображают в энциклопедии.

Белый пробковый шлем!

Белый полувоенный френч!

Белые шорты!

И сапоги — тоже белые! С золочеными шпорами!

Нет, для такого туристского костюма встреча с органической жизнью просто недопустима, подумал я. Невольно покосился на папу и заметил, как у него отвисла челюсть. Видимо, мой папочка представил себе счет, который пришлют из маминого салона. В мыслях я посочувствовал папе: таежный ватник с прожогами и платиновыми пуговицами, который он оплатил в прошлом сезоне, стоил ему немалого здоровья! Правда, мама, надо отдать ей должное, чуть было не привлекла своего стилиста к суду: тот не предупредил ее, что ватники выходят из моды.

…Переход прошел нормально, если не считать того обстоятельства, что после материализации на голове у папы не оказалось его любимой стетсоновской шляпы. По всей видимости, папочка оставил ее в баре телепортационной станции. Туда он забежал перед стартом. У моего папы перед переходами всегда жажда.

Потрескавшееся лавовое поле сверкало под лучами немилосердного солнца. Унылые россыпи каменных окатышей по всему плато, полуразрушенный горный хребет вдали.

Дикий, пустынный мир. Смотреть тут было совершенно не на что. Бедный-бедный па! Как же его надули в агентстве!

Я услышал мамин стон:

— О-о-о… Я так и знала.

— Дорогая, что ты знала? — очнулся папа. Похоже, он тоже был малость ошарашен.

— Что зря старалась над костюмом, — заявила мама.

— Ну почему же зря. Когда сезон будет в разгаре, мы обязательно сюда вернемся.

— Ноги моей здесь больше не будет! И не уговаривайте даже!

Признаться, я тоже был подавлен увиденным, но папу надо было поддержать, чтобы он не сник совсем. Бедняга и так остался без шляпы, а тут еще такое пекло. На Меркурии, наверное, прохладнее будет!

— Па, — сказал я, — здесь не так плохо, как кажется. Можно сказать, даже интересно. Просто блеск! Только, пожалуйста, повяжи платок на голову. Дина, — обернулся я к сестре, — займись папиной головой!

Дина обвязала голову отца купальным полотенцем — явно здесь ненужным — и, вспомнив, что она все-таки отличница, не преминула блеснуть своими познаниями:

— Бедуин в пустыне наш папочка!

— Мы тут первооткрыватели, сестренка, — заметил я. — Это ты хоть понимаешь?

— О, конечно. Поэтому отметь, Колумб ты наш, место, где мы сейчас стоим.

Вообще-то это было разумно. Однажды мы потеряли точку перехода — на Делинте, если память не врет, — и операторам станции пришлось посылать за нами поискового робота. Ух, и скандал был! Нашему папе уик — энд влетел тогда в копеечку. Держать установку под напряжением лишних двадцать две минуты!

Я достал из кармана шорт баллончик и обвел место, где мы материализовались, зеркально — сверкающим кругом.

— Вон подходящая скала, — проговорил папа, оглядевшись. — Там тень.

И мы двинулись в указанном направлении.

Мама устроилась в надувном шезлонге; свой костюм она так и не сняла, хотя жарило тут даже в тени. А папа принялся вынимать из рюкзака свои драгоценные поленья.

— Чур, я поджигаю! — заорал я. — Ты чего на меня так уставилась, сестренка?

— Смотрю на твои надбровные дуги. У тебя атавистические склонности, братец. Тяга к огню. Мне даже страшно за тебя! Дичаешь.

— Глупая. Огонь — это стихия. А мы живем обезопасенные до тошноты. Вон даже звездные экспедиции свернуты. Одни коммерческие зонды остались. И те автоматические.

Дина насмешливо фыркнула:

— Двоечник, помолчи! Что дали Земле твои звездные экспедиции?

Экономический убыток — и только. И что принесли? Лишнее подтверждение, что Космос пуст, необитаем.

— Как это необитаем? А мы?

— Ну, может, где-то и обитаем… Только очень-очень далеко. Мы ведь всего на сотню парсеков и забрались, в Космос-то твой.

— Он не мой.

— Ясно — не твой. Могу представить, если бы он был твой. Ты бы заселил каждую планету гуманоидами.

— Да, это было бы здорово! — вздохнул я мечтательно.

— Ты не Господь Бог, Тим, успокойся, — произнесла Дина. И неожиданно предложила: — Пойдем-ка лучше погуляем. Во-он к тем скалам!.. Посмотрим, что там.

— Погоди. Подожгу дрова.

Когда костер запылал, мы отправились в путь. До скал было километра два. Дорога была усеяна гладкими, покрытыми пустынным загаром камнями размером от шарика для пинг — понга до футбольного мяча. Шагать было непросто. Вдобавок жарило солнце. Оно висело над скалами, маленькое, но свирепое.

— У-ух! — шумно выдохнула Дина, когда мы наконец ступили в тень.

Разрушенные склоны отваливались ломтями, словно нарезанный хлеб. В разрезы некогда стекал расплавленный камень, застывший выпуклыми наростами. Отвесные обрывы отливали фиолетовым блеском. Ни травинки. Ни кустика. Один опаленный жаром камень!

— А папа прав, — заметила Дина, — тут и вправду доменная печь случается, когда планета приближается к своему солнцу. Агентство наверняка закроет этот турмаршрут. Таких простаков, как наш папочка, им больше не сыскать!

Я достал из кармана баллончик.

— Давай-ка распишемся. Ну, что тут были.

— Нельзя, Тим.

— Это почему же?

— Жуткий штраф, если обнаружат.

— Да кто тут обнаружит?! Шутишь, сестренка? Сама говоришь, маршрут закроют как непопулярный.

А так хоть память останется.

— Это нехорошо — пакостить, где попало!

— Маленький автограф — и все! Ну?

— Нет! — резко возразила Дина.

Она старше меня и поздоровей. В общем, вырвала баллончик у меня из руки и сунула себе в карман. Вот глупая! Мы двинулись назад, к лагерю. Честно сказать, я здорово проголодался. А сестрица ничего, бодро вышагивала. Наглоталась своих пилюль!

— Тим.

— Ну?

— Ты заметил, какие здесь странные камни?

Я не ответил.

— Знаешь, что они напоминают? Нэцкэ. Ну, эти… японские скульптурки.

— Не знаю, — отрезал я.

— Что ты вообще знаешь?

— Камни как камни, — огляделся я. — Ну, уродливые малость. Лучше ответь, если такая умная, откуда на планете кислород, когда жизнью тут и не пахло?

— Ну, даешь! Какое же агентство тебя отправит в тур на планету без кислорода? В конце концов, страховые компании существуют.

— Глубокая мысль, мэм. Поздравляю!

— А что? Не так?

— Так, конечно. Кислорода — захлебнись, и даже ни одной микроби-ны! Наш отец прав: необычная планета!

Шашлыки давно были готовы, и папа ждал только нас. Я ел — ничего! А вот мама, и вслед за ней Дина — заупрямились.

— Я на диете, — заявила мама.

— А я боюсь несварения желудка. Лучше питательных таблеток еще проглочу.

Вреднее Дины у нас в доме никого нет!

Потом мы снова гуляли по пустыне. На этот раз вчетвером. Во время прогулки мама все время смотрела сквозь солнечные очки прямо перед собой, а папа, наоборот, глядел вниз, под ноги, либо озирался вокруг, словно искал чего-то. Мы с Диной перекинулись взглядом.

— Ставлю свою бандану против твоей бейсболки, если у нашего папы ни возникло сейчас какой-нибудь идейки, — поделился я с сестрой наблюдением.

И не ошибся.

— Дорогая, — папа осторожно прикоснулся к белоснежному мамину рукаву, — помнишь, мы с тобой мечтали о саде камней? О миниатюрном садике в японском стиле?

— О…

— Вот и я про то же. Посмотри на эти булыжнички. Чудо! Особенно те, что покрупней. Верно?

— О-о!.. Они похожи на замороженных зверьков.

— Ну, заморозить тут кого-либо трудно. — Папа утер полотенцем пот со лба. — Кстати. Они вовсе не тяжелые, камни.

— Да?

— Я в этом убедился, когда расчищал место для костра.

— Что ты хочешь сказать, дорогой? — Мама сняла очки и протерла стекла платочком.

— Что я хочу сказать? У нас есть право на телепортацию пятидесяти килограммов багажа. Заметь, на каждого члена семьи. Итого — двести. Понимаешь, дорогая? Двести килограммов сувенирного камня!

— А таможня?

— Ну, милая! Это же — камень, булыжники! Какое дело таможне до каких — то булыжников?

Мама немного подумала.

— И я смогу гулять в кимоно по саду камней? Вдоль журчащего ручейка? С золотыми рыбками?

— О да, разумеется. И ручей устроим! И рыбок заведем! А камней… камней я еще кучу навезу. С карьера. У меня там приятель начальником служит.

— Пожалуй, заманчиво, дорогой.

— А я про что? Экспедиторский отдел туркомпании доставляет багаж прямо к дому клиента. Это входит в стоимость билета. Ты чем-то озабочена, дорогая?

— Да вот, думаю, мой стилист что-нибудь смыслит в настоящих японских кимоно?

Камни, привезенные с планеты, послужили основой композиции японского сада. Отец действительно пригнал пару грузовиков известняка с карьера. И прекрасный фруктовый сад, который нам оставил в наследство покойный дед по маминой линии, превратился в каменоломню. Впрочем, не надолго: что-то там стряслось с папиной фирмой. В общем, мой старик обанкротился как раз на третьем грузовике! И сад камней пошел с молотка. Камни купил сосед. Он увлекался «антикой» и строил фундамент под какую-то древнюю колонну. Требовался бутовый материал. И наши камни пришлись как нельзя кстати.

Но один голышек я все-таки сохранил. Может быть, мне показалась трогательной форма камня. Он напомнил мне медвежонка, с которым я засыпал в детстве. Глупость, конечно. Но симпатичный голыш я спрятал в своем тайнике, где он пролежал почти год. А потом не знаю, что на меня нашло. Я отправился к соседу-скульптору. Тот сваривал из обломков разбитых машин свои «произведения искусства». Чокнутый парень. Я попросил у него на время паяльную лампу. Устроился в дедовом саду, развороченном колесами грузовиков, и стал обжигать булыжник огнем. Можно только догадываться: был я тогда в норме или все-таки малость не в себе? Как это называется, когда у человека в голове что-то вдруг щелкает? Озарение? Дело в том, что меня не оставляло воспоминание о нашем последнем пикнике. Бредовый все-таки мирок, эта папина планета: кислорода больше, чем на Земле, а никакой жизни, даже примитивной! Одни камни эти странные. Здесь что-то не так, думал я.

Камень раскалился докрасна. Гладкая его поверхность покрылась трещинами, и кремниевые слои стали отваливаться один за другим, словно звенящая чешуя.

— Ой-ой, — воскликнул я. — Это еще.

Я с интересом разглядывал предмет, выпавший наружу. Он походил на личинку очень крупного насекомого. Какое-то живое существо? Да, существо — и прелюбопытное! Я вдруг услышал отчетливый вопрос: «Лето?» Где-то в голове услышал. Огнестойкое созданьице, интересующееся временем года, даже не шевельнулось, когда я прикоснулся к нему пальцем. Осторожно так.

— Эй? — Невероятно: твердое, как камень, тельце было совершенно холодным!

Серый морщинистый калачик неподвижно лежал на земле среди чешуйчатых осколков. Я сидел на корточках, открыв рот. Паяльная лампа, которую я продолжал держать в руке, басовито гудела в тишине.

Так прошло еще две или три секунды. Живое несчастье, выпавшее из камня, внезапно съежилось в комок, и я понял, что это — смерть. Я убил его! Беззащитного маленького инопланетянина! Бедняжка замерз, лишившись защитного кокона. Ну, конечно же! Зачем мы только привезли эти камни?! В кремниевой скорлупе, как в колыбели, существа могли бы спать в анабиозе еще сто или двести лет, пока их планета, двигаясь по орбите, не достигнет точки перигелия. Только тогда у них наступает «лето»! Не надо быть отличником, чтобы понять такую очевидную вещь!

И я заревел. Навзрыд. Последний раз я так ревел, когда грузовик переехал моего щенка Тотошку.

Я утер рукавом слезы и, отбросив треклятую лампу, встал.

— Нет, — сказал себе я, — так не годится, прямо в землю… Нет…

Я забежал в дом, в котором никого не было, и в детской, под стеллажами с игрушками нашел то, что требовалось: пластиковую коробку с задвижной крышкой. Лопату я нашел под старым грушевым деревом.

Потом я долго стоял над свежим холмиком, опираясь на лопату. За забором, на соседском участке, возвышалась античная колонна-памятник несчастным инопланетянам, замурованным по недоразумению в бетон.

Был полдень, жарило солнце. Слепяще-белый мрамор сверкал так ярко, что в глазах у меня защипало.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Ларин Виктор Георгиевич родился в Одесской области в 1946 г. Окончил Московский гидрометеорологический техникум.

1971–2002 гг. работал на полярных станциях, где и начал писать фантастику. Сейчас живет в Нижнем Новгороде, работает инженером-метеорологом в Верхне-Волжской Гидрометслужбе.

Публикации: журнал «Юный техник» (2001–2005), рассказы «Особые рекомендации», «Казнить нельзя помиловать», «Пожирающий время», «Памятник». Журнал «Искатель» (2006–2007) «Воспоминание о будущем» (не по Деникену!), «Звезда», повесть. Публикации в местных журналах «Нижний Новгород», «Черный Пруд».

Николай КалиниченкоМаленькая слабость

Йанна-О, средневозвышенный обштарг специальных сил Самаргла из роя Джаварха, остановил свой черный амерджин на полпути к материнскому улью. На экране обзора плотный поток разномастных аппаратов двигался в направлении туманности Зета. Гражданское население стремилось прочь из области боевых действий. Преобладали в основном пассажирские вместители разных габаритов, а также семейные капсулы с наспех отращенными вещевыми отсеками. Кое-кто летел налегке, облекшись в кокон из собственных застывших выделений.

На встречных линиях штатских не было. Блестели хитиновой броней ударные подразделения, да изредка проносились здоровенные мрачные грузовики. Война складывалась неудачно для Самаргла. План быстрого захвата человеческих колоний провалился. Враг оказался информирован куда лучше, чем предполагалось. Ответ приматоидов был скор и сокрушителен. Теперь уже силы людей пересекли границы владений ульев. Сквозь защитные покровы носителей и серую бесцветность гиперканала просачивались тошнотворные эманации страха.

Йанна-О сверился с мозгом-расчетчиком и задал новые координаты. Послушный воле хозяина аппарат сошел с основной магистрали астровэя и, полыхнув дюзами, провалился в бездонный колодец открытого космоса прямо перед надписью «Уход с трассы без разрешения диспетчера строго воспрещен!». Патрульный координатор, наблюдавший за вопиющим нарушением правил, сделал вид, что ничего не заметил. Останавливать аппараты со знаком специальных сил на борту было равносильно самоубийству.

⠀⠀ ⠀⠀

Астероид выглядел достаточно подходящим для намеченной цели. Микротрещин и посторонних тел датчики не обнаружили. Стопроцентно мертвый кусок камня удобно устроился на орбите большой безжизненной планеты и, похоже, никуда уходить не собирался.

Йанна-О предоставил кораблю самому разбираться с приземлением, а сам направился в кормовой отсек проверять оборудование. Жабролико-ли над обрюшьем его предголовного мешка принялись тереться друг о друга, издавая приятный скрежет. Йан-на-О волновался.

Дело здесь было не в предстоящем событии. Просто сказывалась усталость, накопившаяся за последний десяток темпоральных промежутков. Обштарг просунул все четыре корпусных щупальца под форменный клопраг и принялся с наслаждением выжимать жаброликоли. Физическое удовольствие, которое он испытал, было сравнимо с экстазом тронной оргии, когда Мать улья… «Стоп», — приказал себе Йанна-О. Нет, он не боялся, что его назовут выжимальщиком. В конце концов, любая Н-особь хотя бы раз в жизни выжимала жаброликоли. Но сравнивать банальный «отжим» с высшим наслаждением тронной оргии… Государственная измена! Не меньше. Если эти мысли отложатся в верхнем промежуточном сознании, дознаватели роя смогут раскрутить его, как В-трутня перед четвертованием! Шансы, что средневозвышенного обштарга, имеющего восьмой уровень сопричастности, подвергнут проверке, были невелики, но именно сейчас ошибиться никак нельзя. Привычным усилием воли Йанна-О справился с возбуждением.

⠀⠀ ⠀⠀

Когда корабль вплел свои стабилизаторы в базальтовую плоть астероида, Йанна-О разбудил синтезатор. Тот приоткрыл единственный подслеповатый глаз и заурчал, требуя пищи. Йанна-О взял один из заранее приготовленных инъекторов и ввел в приемную артерию синтезатора программный субстрат, а затем сунул в ожидающий диасфинктер кусок питательного брикета. Зверь довольно запыхтел, переваривая пищу. Из обширного выходного отверстия потянулась белесая кишка атмосферного купола.

⠀⠀ ⠀⠀

Утвержденный на поверхности астероида купол начал расти. Под тонкой мембраной заклубилась газовая взвесь, огненными змеями вспыхнули атмосферные разряды. Когда купол достаточно подрос, Йанна-О вступил под свежесозданные небеса. За об-штаргом неуклюже топал синтезатор и жалобно гудел от голода. После очередной инъекции Йанна-О принялся отрезать куски мокрого от дождя базальта и отправлять их в ненасытное чрево зверя. На сей раз процесс кормления продолжался довольно долго. Наконец синтезатор сыто икнул и взялся за дело. Первым из выходного отверстия появился желто-красный червь-антиграв. Распределив все свое немалое тело внутри купола, он включил тягу. Теперь ресурсы корабля можно было не тратить.

Между тем синтезатор, двигаясь расширяющимися кругами, выпускал из себя пласты растительного грунта, которые сам же и разравнивал, используя широкий хвостовой отросток выходного лотка.

Дождь из скопившихся под куполом туч снова оросил поверхность. Чувствительная мембрана пленки перестроилась, пропуская сквозь себя необходимое количества ультрафиолета. Произведенные вместе с грунтом семена дали первые всходы.

Йанна-О сделал синтезатору третью инъекцию. Теперь обштаргу предстояло самое сложное. Частичная трансформация требовала полного сосредоточения. Йанна-О ввел в состояние транса верхние, а затем и нижние слои сознания, отключил мозг-расчетчик и только после этого запустил процесс морфинга. По завершении внутренней перестройки Йанна-О прислушался к своим ощущениям. Все было выполнено идеально.

Два телохранителя-симбионта отлепились от корпуса Йанна-О и принялись выполнять телепатические приказы обштарга, устраивая производимые синтезатором предметы.

Йанна-О подкорректировал зрение и разом выпростал из-под капюшона все зрительные отростки. Да, огрехов было много. И все же… Над головой взбухало тучами майское небо. Внизу чавкала настоящая темнокоричневая грязь, справа зеленела всходами пашня, слева встречали холодный дождь черные свечи елей. Прямо перед обштаргом в замшелом венке гнилого забора возвышался продмаг. На ржавой, потрепанной временем вывеске значилось: «ООО «Вероника». Какой-то шутник умудрился забраться на ветхий козырек крыльца и зачеркнуть литеру «В» крест на крест.

Йанна-О блокировал обычную систему обогащения газом и вдохнул воздух через жаброликоли. Запах свежей, омытой дождем земли пополам с синтезированным конским навозом расцвел в памяти обштарга волшебным цветком воспоминаний.

С помощью симбионтов Йанна-О натянул вонючий коричневый джемпер, пропахший табаком пиджак, стеганку и широченные полосатые брюки, кое-как втиснул нижние щупальца в сапоги. Кожаный картуз, напоследок произведенный синтезатором, никак не хотел налезать на хитиновый капюшон — пришлось сунуть за пояс.

Йанна-О неуклюже привалился к забору, как раз между кустами крапивы, нашарил в кармане пачку «Примы», достал, придирчиво пошарил зрительными отростками: мокроваты. Затем извлек одну. Закурил, пропуская дым через жаброликоли. Затушил бычок об забор, бросил в лужу. Затем извлек из кармана брюк мятую сотню и подозвал одного из симбионтов.

— Давай-ка, Вася, сгоняй за «беленькой», — прокаркал Йанна-О, с трудом издавая чуждые для обитателей ульев звуки человеческой речи. — Только «паленку» не бери, бери хорошую, за сороковник, не меньше. — Подумал и добавил: — Две!

Симбионт скрылся в дверях продмага и вскоре вернулся с заказом.

— Ишь ты! С акцизой! — похвалил Йанна-О. Он аккуратно отвинтил пробку, поднес холодный, покрытый инеем сосуд к ротовому отверстию и, разведя в стороны три ряда жвал, вставил горлышко в пищеводный канал.

⠀⠀ ⠀⠀

У полковника внешней разведки Космических вооруженных сил Исайи Максимова не было недостатков, кроме одного. Беззаветной любви к родине. Но даже это сильнейшее чувство ему удавалось ограничивать. Потому что настоящий разведчик не может позволить личной слабости вставать между ним и интересами цивилизации. Но один день несгибаемый Исайя чтил свято. Это был день Космических вооруженных сил. В остальное время он, не покладая рук, трудился на благо объединенного человечества. Именно благодаря работе агентурной сети резидента Максимова люди вовремя получили информацию о готовящемся прорыве сил Самаргла и сумели получить преимущество в будущей войне. На фоне этого подвига небольшая слабость казалась совсем незначительной.

⠀⠀ ⠀⠀

Йанна-О спал под забором, спрятав глазные отростки под панцирь. Пустые бутылки «Урожая» блестели в мокрой траве. Над атмосферным куполом в бездонной пустоте тихо шептались звезды. За рощей мычал пасущийся синтезатор.

Йанна-О проснется ровно через две трети стандартного темпорального промежутка.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Калиниченко Николай Валерьевич. Московский писатель-фантаст, поэт и литературный критик. Родился в 1980 году, в Москве. Закончил школу № 59 им. Н. В. Гоголя — ту самую, в которой учился Кир Булычев, а затем МАДИ. Строил дома, проектировал мосты, работал продюсером, художником-оформителем, участвовал в археологических раскопках.

Фантастикой увлекся еще в школе, был активным участником школьного КЛФ «Тоннель в небо», руководимого Евгением Харитоновым. Первые публикации появились в 2003 году — НФ-рассказ «Воры в банке» (в соавторстве с Дм. Хомаком) в сборнике «Псы любви» (М.: АСТ) и стихотворная подборка в журнале «Литературный Башкортостан». С тех пор опубликовал еще несколько рассказов в центральной периодике. А с 2006 года активно выступает и в роли литкритика — статьи и рецензии публикуются в журналах «Если», «Мир фантастики», в еженедельнике «Ex Libris НГ», ведет рубрику «Аниме» в журнале «FANтастика».

Максим ХорсунЛунная походка

Почему я люблю свою работу, так это потому, что у нас белых почти нет. Латиносы есть, китайцы какие-то или корейцы тоже есть. А белых мало. И нос они не задирают, и пашут не меньше, чем остальные. А если и вздумают открыть свои пасти, так на них быстро затычка сыскивается.

И босс у меня черный. Мы его зовем мистер Мердок. Сам он с Миссисипи, на губной гармошке играет, как Господь Бог, — да простит меня Всевышний! — и, говорят, что он знался с самим Мэнди Уотерсом. Мужик что надо. Если кто оплошает, тому может и в рыло врезать, а наоборот — так премиальные из своего кармана выпишет.

Самый большой босс — конечно же, белый. Я его видел один раз издалека. Он пришел инспектировать нашу работу. Заявился на нижние этажи Бункера в клетчатом костюмчике, усы щеточкой, из-под очечков круглых глазенки зыркают. Ну, нет, со мной он не разговаривал. Потолковал с Роджем Занозой. Спрашивает: как, мол, работа. Родж — парень толковый, и отвечает: работа — окей. Дескать, видите ящик. «Взял здесь, перенес туда. Подсоединил. Отсоединил. Затем оттуда на пятнадцатый этаж поднял. Подсоединил. Отсоединил». — «Ладно, — говорит большой босс, — ясно. А что за ящик?» — «Да хрен его знает, — пожимает плечами Родж. — Ящик и ящик. Деревянный. Маркировка сверху. «Х-12С». — «А зачем ты его носишь туда-сюда, подсоединяешь-отсоединяешь?» — спрашивает опять. «Да потому, — отвечает Родж, — что вы платите мне за это пятьдесят баксов в неделю».

Да, работа у нас не пыльная. Поверьте, весь шестьдесят седьмой год я разгружал вагоны на Центральном вокзале и знаю, что такое по-настоящему адский труд за жалкие центы. Ящик мой, конечно, тяжелый. Это — деревянный куб с ребрами почти в два фута. Чтобы было удобно переносить, к нему приделан широкий ремень. Я накидываю его на шею. В первое время десять шкур с шеи слазило, а сейчас ничего — притерся ремень, как родной стал. Ящик закрыт со всех сторон, кроме одной. Там есть шесть отверстий. В них мы суем кабель подключения. Но, в отличие от Роджа, я знаю, что там, внутри. Один китаеза из соседнего отдела уронил как-то свою поклажу. И что бы вы думали там, внутри? Кокаин? Сокровища майя? Пилот «летающего блюдца»? Нет, все оказалось проще. Ящик был забитым электрическими схемами. Я не видел столько ламповых транзисторов в одной куче, даже когда пытался починить радиолу тетушки Грейс.

Мой ящик отмечен как «Х-Е8». Я, в основном, работаю только с ним. В этой маркировке есть что-то шахматное. Да и сама наша работа очень похожа на какую-то чокнутую игру. По радио объявляют, какой ящик куда подсоединить. Говорят: «Х-Е8», шесть, два-два, Н». Значит, мне нужно на шестой этаж и затем в северном крыле отыскать двадцать второй узел. Ничего сложного, нужно быть внимательным, да и только. Я вешаю ящик на шею и мчусь к лифтам. Еще одна особенность — нужно делать все быстро. Вот главная причина, почему здесь не приживаются белые. Такие нагрузки порой и не каждый чернокожий выдержит.

На нижних трех этажах нашей веселой конторы находятся хранилища для ящиков и основные, как говорит мистер Мердок, ключевые узлы подсоединения. Выше, до двадцатого этажа — муравьиные ходы коридоров, в которых разбросаны не менее тысячи узлов. То и дело на стенах попадаются схемы Бункера (на самом деле, никакой это не бункер, а тридцатиэтажное здание на юго-западе Бруклина), так что, если у тебя есть голова на плечах, то не заплутаешь.

Что находится выше двадцатого этажа — дьявол его знает. Небось логово большого босса. Там, в пентхаусе, он вместе со своим дружком Вельзевулом сочиняет эти самые «Х-56В», восемь, семь-пять-один, Е». «Программы» — так, кажется, обозвал это белое вуду мистер Мердок.

Говорят, что и эти наши ящики называются по-ученому «кластерами». Мне же — хоть хрень Господня, где я еще найду такую работу? И в чистоте целый день, и крыша над головой. Солнце не печет, мороз не домогается. Белых мало. Главное, слушай внимательно радио и поспевай подключать «кластеры» к узлам.

⠀⠀ ⠀⠀

— Итак, ролик три. Производство студии «МГМ».

Застрекотал проектор.

В переполненную пепельницу было трудно пристроить очередной окурок, но Роберту Линчу все-таки удалось это сделать. В помятой пачке «Мальборо» оставалось всего две сигареты, и пришлось сделать знак референту.

Раскуривая предпоследнюю, Линч, недавно назначенный министр обороны США, ставленник самого Джея Кея, поглядел на полотно настенного экрана. Поморщился.

— Ник, выключай! Я вижу тросы! — бросил он через плечо. — Ты заметил тросы? — спросил Линч у сидящего по правую руку Энди Джонса, еще не старого, но совершенного седого человека в генеральском мундире.

— Да сэр, — ответил генерал. — Лунный модуль, приземляющийся на тросах — большей лажи мне видеть не приходилось.

— Дальше! — приказал Линч.

— Ролик четыре, — объявили по громкой связи из аппаратной, — производство «Парамаунт». Внимание!

Линч стал плеваться на первой же минуте просмотра.

— Нет, вы это видите?! У них что, Земля нарисованная?

— В сопроводительной документации написано, что ролик снимался в декорациях… — ответили из аппаратной.

— Работа осветителей ни к черту, — флегматично резюмировал Энди.

— Точно, — согласился Линч. — Дальше!

— Ролик пять. Студия «Юниверсал».

Линч раскурил последнюю сигарету. Энди поерзал на стуле, стараясь пристроить свой геморрой как можно нежнее.

— Вроде неплохо. — пробормотал Линч. — Только вот с выходом на поверхность я не очень понял. Там что, подводные съемки?

— Так точно, — ответили из аппаратной, — съемки велись в затопленном спиртом хранилище ядерного оружия в штате Невада.

— Американский народ догадается, — бросил Энди. — Скандал поднимет. Лучше такое не показывать.

— Да и так все знают, что у нас в Неваде полигоны. — отмахнулся Линч.

— Я о съемках под…гм… водой, — возразил Энди. — Хоть лунная физика передана более или менее, но такой мглы быть не может. Там же нет атмосферы! Каждый камешек должен просматриваться очень четко.

— Энди, у них, у астронавтов, по легенде, камеры-девятимиллиметровки! C полупрофессиональной оптикой! О какой четкости ты говоришь?!

— При всем моем уважении, господин министр, все это чушь собачья.

Линч почесал живот.

— Да? Ну, ладно. Что там дальше?

Из аппаратной послышался вздох.

— Ролик последний. Предоставлен экспериментальным отделом компании «Нью-Йорк Индастриз».

— «Нью-Йорк Индастриз»? — нахмурился Линч. — Развеселое название. У этих киношников иногда бывает очень туго с юмором.

Энди пожал плечами.

— Ладно, давай смотреть, — пробурчал Линч и неожиданно треснул волосатым кулаком по подлокотнику. — Принесут мне чертовы сигареты или нет?!

Ролик был просмотрен. Затем еще раз. И еще.

— Мы хотим познакомиться с представителем этой студии, — объявил Линч референту, — остальным продюсерам передайте, что нация больше не нуждается в их услугах. Да! Чтобы не сильно шумели, пообещайте, что их семьи получат солидные пенсии.

У референта округлились глаза.

— Шутка, конечно! — оскалился Линч. — Выполнять!

В том же здании, на том же этаже находилась еще одна сильно прокуренная комната. Пузатые и бородатые продюсеры, что взяли на себя смелость участвовать в тендере, сидели за круглым столом. Они ерзали по полировке неизвестно которыми по счету чашками кофе и с показной ленцой обсуждали голливудскую богему. Естественно, все пытались скрыть друг от друга волнение. В отличие от Киноакадемии, в Белом доме выдавали «Оскары» из чистого золота.

Человек в клетчатом костюме сидел в стороне от компании и глядел в почему-то зарешеченное окно. Подчиняясь жесту референта министра обороны, он невозмутимо встал, одернул пиджак и вышел в прохладный коридор.

— Я всегда мечтал работать в Голливуде, — минутой позже говорил он Роберту Линчу и Энди Джонсу. — Но то, что мы можем предложить сейчас, Голливуду станет подвластно лет через тридцать-сорок.

— Мистер… Фрапс? — министр обороны бросил взгляд в раскрытую кожаную папку. — Вам известно, ЧТО значит работать в интересах национальной безопасности?

— Господин министр, мы готовы взяться за выполнения заказа государства.

— Прекрасно, — Линч раскупорил пачку сигарет. — Надо отметить, что ваша работа произвела на нас с генералом хорошее впечатление. Верно, мистер Джонс?

— Так точно, сэр.

Фрапс попытался сохранить хладнокровную мину, но это ему не удалось. Уголки губ предательски подпрыгнули в победной усмешке.

— Мы удивлены: как вам удалось настолько реалистично воссоздать высадку на Луну? Мы с генералом будто сами побывали среди кратеров!

— Линч доверительно подмигнул Фрапсу. — Вы разработали новую технологию киносъемки? Мы бы хотели посмотреть вашу студию, — добавил генерал.

— Что ж, — Фрапс довольно потер руки. — Боюсь вас разочаровать, джентльмены. У нас нет студии. В данном проекте она нам не нужна. — Человек в клетчатом костюме победно глянул на министра обороны, затем на генерала. — Все, что вы видели — нереально. Изображение было сгенерировано самой мощной электронно-вычислительной машиной в США.

— Вы хотите сказать, что это не декорации, не одетые в скафандры актеры? — брови Линча взлетели навстречу внушительным залысинам.

— Нет, всего лишь визуализированный электронный код. Машинная графика.

Линч и Джонс нахмурились.

— Да ведь это какой-то… блеф! — фыркнул генерал.

Фрапс не смог сдержать улыбки.

Линч приказал референту принести виски.

— Вы знаете, Фрапс, — сказал он, — моим любимым фильмом в юности был «Кинг Конг». — Человек в клетчатом костюме понимающе кивнул. — Но мультяшная обезьяна была не реальней Микки Мауса. А жаль. Я думаю, Фрапс, ваше изобретение ждет великое будущее.

— Спасибо, господин министр, — скромно проговорил Фрапс.

— Я уже предвижу, как оживают на экранах динозавры из «Затерянного мира» Конан Дойля, как вышагивают по Британии марсианские «треножники» Уэллса. А обыватель выворачивает карманы ради того, чтобы только прикоснуться к миру грез, который вы сделаете реальным. О, да, все это случится, Фрапс, но. Но! Не раньше, чем мы сможем снять с него секретность. То есть пока не закончится Лунная программа США. Ваше здоровье, Фрапс! Вы только что обеспечили себе жирную кормушку до конца жизни.

Едва за Фрапсом закрылась дверь, порядком повеселевший Линч поинтересовался у генерала:

— Слушай, Энди, а почему бы нам и в самом деле не отправить на Луну экипаж?

Энди поморщился.

— Господин министр! Бога ради.

⠀⠀ ⠀⠀

Сегодня большой босс провел в Бункере общее собрание. Оказывается, в нашей конторе немало белых. Интересно, почему я не видел их раньше? Быть может, они таскают ящики на двадцатых-тридцатых этажах?

Говорил босс немного, но, по-моему, все по делу. Он поздравил нас с тем, что в ближайшем будущем за работу мы можем не волноваться. Заработок найдется всем. Отметил, что труд наш идет на благо Америки. Благослови ее Бог!

Мне же выдали новый ящик с номером «X–XG21». Какая была надобность менять привычную маркировку, черт его знает.

Ребята стали какими-то напряженными, ни дня без драки не обходится. Мистер Мердок забросил губную гармошку и, говорят, выгнал жену из дома. Сейчас «сидит на стакане».

Еще мне снится каждую ночь Луна. Вы слышали, кстати, наши на Луне побывали? Совсем недавно! Русские в Москве валенки от зависти жрали! Пока мы здесь «кластеры» по Бункеру перетаскиваем, кто-то уже по небесам расхаживает.

Так вот, снится Луна. На мне скафандр, раздутый от внутреннего давления, будто дирижабль. Я машу рукой глазу девятимиллиметровой камеры и делаю шаг. Из-под подошвы взлетают фонтанчики серой пыли.

Один маленький шаг для человека — огромный шаг для всего человечества. Вот он!

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

ОБ АВТОРЕ:

Хорсун Максим родился в 1980 г. в Симферополе. В 2002 закончил Таврический экологический институт (Симферополь), факультет журналистики. Работал корреспондентом и редактором в различных печатных и аудиовизуальных СМИ. На данный момент с журналистикой завязал, работает режиссером монтажа на канале ИТВ. Женат, воспитывает дочь. Первая журнальная публикация в 2006 году — альманах «Безымянная звезда».

2008