Знание — сила. Фантастика (2006-2010) — страница 4 из 4

№ 1

Юрий ГорбачевСвидетель собака мэйл ру

Повесть

I

Написать книгу о Генералиссимусе мне предложил Саша Купцов (в просторечии — Шурик) — старый приятель, в прошлом редактор двух из трех моих книг, а ныне глава успешной издательской фирмы, и, надо признать, привел меня этим предложением в замешательство.

Моя литературная биография не блистала успехами: к сорока пяти годам я опубликовал два не толстых сборника рассказов и повесть «Арбатские купидоны», получившую относительную известность (в дальнейшем я планировал написать продолжение). Тиражи тоже оставляли желать лучшего: мои читатели не из тех, кто формирует книжный рынок. Жить на это было нельзя, так что хлеб насущный приходилось зарабатывать редакционной поденщиной.

Разумеется, то обстоятельство, что мое искусство не обрело — как бы это поточнее? — развитых публичных форм (оцениваемых нынче исключительно в денежном эквиваленте), не могло меня радовать. Спасала мысль, что мне еще предстоит сказать нечто чрезвычайно важное, только мною осознанное и прочувствованное (в конце концов, объем в искусстве не главное — все литературное наследие обериутов умещалось, как известно, в одном чемодане). И если с появлением в моей жизни Марии что-то изменилось, то только к лучшему: не я один верил теперь в свое призвание. Другое дело — финансовые проблемы. В прошлом они никогда меня особенно не тяготили: человек я в бытовом плане не требовательный, лишенный снобизма, так что автомобиль «Нексия» и стандартно обставленная «двушка» в Филях устраивали меня и тогда, когда безвкусная роскошь стала знамением времени. Поначалу не тяготили они и Марию, причем даже тогда, когда в «двушке» появились Вася, а через год — Мася (вот только кабинет пришлось совместить с детской, в связи с чем он стал именоваться «деткаб»). Постепенно, однако, мысль о будущем, о том недалеком времени, когда наша розовощекая — и розовозадая — малышня приблизится к пубертатному возрасту, прочно засела сначала в Марииной, а потом и моей, начавшей лысеть, голове.

— Почему бы тебе ни написать что-нибудь… занимательное? — спрашивала Мария с такой глубокой задумчивостью, что было ясно: получить ответ она рассчитывала разве что от самой себя.

Как-то я решил принять участие в этой творческой дискуссии:

— Занимательное? Детектив?

— Почему обязательно детектив? Разве нет других жанров? К примеру, сейчас очень востребована эзотерика, мистика.

— Востребована — кем: бабушками на лавочке у подъезда?

— Ну, не скажи! Читатель вполне интеллигентный. У нас вся кафедра увлекается. Если сомневаешься, зайди в любой книжный магазин, посмотри в Интернете. Хочешь, заглянем вместе?

— Нет, спасибо. Это — не мое. Не могу писать о том, во что ни на йоту не верю.

— Жаль, — сказала она. — Но я тебя понимаю.

Это было утром, а вечером Шурик как раз и предложил мне написать книгу о Генералиссимусе. «Для поддержания штанов», — как он выразился с присущей ему лапидарностью.

Я едва не поперхнулся — мы пили коньяк в его тесноватом, обставленном безликой офисной мебелью кабинете:

— Ничего себе! Ты это всерьез?

— Вполне. Только не надо, старичок, о твоих принципах — литературных… и прочих. Я ведь не предлагаю писать панегирик — правду, как она видится с позиций сегодняшнего дня. Правду, и только правду!

— Но ведь уже черт знает сколько понаписано. Десятки публикаций.

— Скажешь — десятки! — Шурик всплеснул пухлыми ручками. — Сотни! Горы! А спрос, представь, не падает — растет. Во-первых, тема безгранична, а во-вторых, необычайно актуальна: на фоне развала Союза, горячих точек, ну и, конечно же, нынешних президентских страстей! А актуальность, старичок, — это спрос. Поверь моему чутью: это хороший спрос и хорошие деньги, — он сложил щепоткой свои короткие пальцы и помусолил ими, как бы пересчитывая купюры. — У тебя получится, не сомневаюсь.

— Ну, что ж, — сказал я, вставая. — Спасибо за коньяк и, как говорится, за доверие. Приятно было повидаться.

— Ах так. Спасибо за коньяк. Приятно было. — передразнил он меня. — Сколько внешнего достоинства и внутренней принципиальности… Но подождите, сэр, присядьте. Пекусь ведь не о себе. Поступитесь хоть раз принципами, попробуйте. Ничем не рискуете: бросить можно в любой момент.

И поскольку я угрюмо молчал, он привел в действие артиллерию главного калибра:

— У тебя, старичок, просто нет выбора, если думать не о себе, а о Марии и детях.

Всю следующую неделю я думал только о них, и к воскресному вечеру решение принять предложение Шурика окончательно созрело в моей голове.

Книга, под названием «Темноликий вождь», заимствованным, разумеется, у Солженицына, вышла следующей весной и с самого начала имела успех: первые пять тысяч экземпляров были раскуплены за два месяца; на промоушен следующих десяти тысяч Шурик выделил кругленькую сумму, и они тоже разошлись без проблем. В промежутке между первым и вторым заводом текст появился в Сети, потом Шурик организовал телевизионную программу (в течение месяца каждый четверг я, этакий высоколобый моложавый блондин в специально к этому событию приобретенных Марией очках от Версачи, появлялся на экране с бордовым томиком в руках) и тут игра активизировалась: издательство запланировало третий — теперь уже пятидесятитысячный — тираж; поступили предложения о переводе из Тбилиси и Берлина, но, главное, Шурик, уговорил некоего кинобизнесмена Алекса заказать мне сценарий многосерийного фильма. Вот это, последнее, обстоятельство, собственно, и перевело наши надежды на решение жилищной проблемы в реальную плоскость.

Ко мне пришла скромная популярность. Раньше в упор не замечавшие меня соседи оказались вдруг людьми улыбчивыми и предупредительными; бывало, меня узнавали на улице, просили автографы; в поведении друзей появилась уклончивая сдержанность — типичная реакция на чужой успех. Меня же обуревали противоречивые чувства. Кто из нашего брата не мечтает о популярности? Втайне ото всех, в первую очередь, от самого себя, мечтал о ней и я. И вот она пришла! Но совсем не с той стороны, с которой мне хотелось бы.

Начиная работу, я не собирался вкладываться в нее целиком, но постепенно ситуация изменилась, можно сказать, вышла из подконтроля, и в какой-то тмомент я вдруг осознал, что воспринимаю работу над «Темноликим вождем» едва ли не как важнейшее дело моей литературной жизни. Нечто подобное случалось со мной, человеком впечатлительным, увлекающимся, склонным к навязчивым идеям и в прошлом, но отнюдь не в такой степени: масштаб описываемых событий был на этот раз ни с чем несопоставим. Ни с чем несопоставим оказался, однако, и масштаб трудностей. Дело в том, что по мере работы концепция книги менялась. То, что вариант чисто художественного произведения — исторического романа, например, — не проходит, я понял быстро, ибо с одной стороны нового фактического материала для этого было недостаточно, а с другой — описываемые события и их действующие лица не настолько глубоко канули в лету, чтобы компенсировать недостаток фактов продуктами собственной фантазии. О книге научного характера речи тоже идти не могло: на нее у меня просто не хватило бы пороху. Оставалась промежуточная форма — художественно-публицистическая, позволяющая сделать нечто достаточно глубокое и одновременно занимательное, базирующееся на достоверных фактах и объясняющее на их основе зловеще непредсказуемые деяния моего героя. В идеале должно было получиться нечто такое, что можно было бы разместить на книжной полке… ну, не то, чтобы вместе с «произведениями искусства», но, по крайней мере, по соседству с ними. Однако и в таком, усеченном, варианте задача оказалась неразрешимой: мне удалось создать настолько изящную форму, насколько позволяла брутальность темы, и наполнить ее настолько захватывающим содержанием, насколько позволяло следование фактам; и, тем не менее, успех книги — я это прекрасно понимал — был обусловлен, главным образом, неослабевающим и, как верно заметил Шурик, возросшим интересом к личности Вождя народов.

В глубине души я воспринимал такой расклад как поражение, маялся, надеялся найти новые факты, ждал озарений… и не мог заставить себя двинуться дальше: только делал вид, что работаю над сценарием, до последнего затягивал подписание контракта с кинобизнесменом Алексом.

II

В тот день, когда я собрался, наконец, к нему поехать, с утра моросило.

Я подвез Марию до университета и немного постоял против Главного входа, глядя, как она поднимается по ступеням в своем темносинем, туго подпоясанном плаще — плащ ей, кстати, очень шел. Рулить на студию было, однако, рано, час — полтора можно было посвятить почте, и я вернулся домой.

Писем в электронном почтовом ящике оказалось пять: от Алекса, из издательства, от переводчиков, — берлинского и тбилисского — и одно из неизвестного адреса. Это, последнее, было, скорее всего, спамом, но в графе subject стояла моя фамилия и, поколебавшись, я открыл и его.

Начиналось оно довольно необычно:

Сударь!

Простите и не удивляйтесь такой форме обращения. Мне было бы ближе слово «Товарищ!», но сегодня оно может показаться Вам неприемлемым. Поэтому не взыщите: я еще застал время, когда обращение «Сударь» не было такой уж редкостью.

Я сдержанно усмехнулся: «Я еще застал время, когда обращение «Сударь» не было такой уж редкостью…» Сколько же лет автору письма? «Сударь», — повторил я и посмотрел на себя в зеркало: что-то этакое — старорежимное — во мне, действительно, угадывалось: приват-доцент, присяжный поверенный… или, может быть, типичный меньшевик — политический противник моего литературного героя. Для полноты образа следовало бы сменить очки стиля Хайтэк на пенсне и отпустить бородку. Но, так или иначе, зачин был занимательный, и я продолжил чтение:

Несколько дней назад, я прочел в Сети Вашу книгу, и, после долгих сомнений, решил Вам написать. Моя судьба сложилась таким образом, что я мог наблюдать героя Вашей книги в жизни…

Наблюдать героя моей книги в жизни? Ничего себе! Я поудобней уселся в своем туго вращающемся кресле…

…судьба сложилась таким образом, что я мог наблюдать героя Вашей книги в жизни, знал многих из тех, кто составлял его профессиональное и семейное окружение, имею отчасти такую возможность и теперь, и поэтому с повышенным интересом воспринимаю все, имеющее к нему отношение…

Фразу «имею отчасти такую возможность и теперь» я перечитал трижды. Что автор хотел ей сказать: кто-то из тех, кто составлял «профессиональное и семейное окружение» героя моей книги, еще жив… или он может до сих пор наблюдать самого героя, почившего полвека назад? А впрочем, чему было удивляться? Спам есть спам, избавляться от него следует, не читая, я не сделал этого и теперь имел дело либо с выжившим из ума стариком — пенсионером (об этом говорил витиевато-старомодный стиль письма), либо со злым розыгрышем со стороны кого-то из собратьев по перу (теперь это, кажется, называется «стеб»). Вариант стеба представлялся более вероятным: мои коллеги тяжело переживают чужой успех. Но, так или иначе, с этим делом надо было завязывать: отправить спам в корзину, выключить компьютер, позвонить на киностудию. Короче, заняться делом.

Телефонный звонок помешал мне выполнить это решение, и я часто теперь пытаюсь вообразить, как развивалась бы события, если бы Шурик — а это был он — не позвонил мне в то дождливое утро.

— Я видел Алекса, — сообщил Шурик бесстрастным тоном. — Он обеспокоен.

— Сегодня к нему еду.

— Он подозревает, что ты связался с кем-то из его конкурентов.

— Чушь.

— Надеюсь. Ты ведь не хочешь меня подвести?

— Через час буду на студии.

— Потом заезжай, — сухо выговорил Шурик и повесил трубку.

Я вернулся в деткаб. Злополучное письмо все еще висело на экране, и я машинально продолжил чтение:

Моя судьба сложилась таким образом, что я мог наблюдать героя Вашей книги в жизни, знал многих из тех, кто составлял его профессиональное и семейное окружение, имею отчасти такую возможность и теперь, и поэтому с повышенным интересом воспринимаю все, имеющее к нему отношение. Тем не менее публикации на эту тему читаю редко в силу их примитивности, односторонности и по большей части предвзятости. При иных условиях не стал бы читать и Вашу книгу, но она по странному (возможно, фатальному) стечению обстоятельств появилась в Сети именно тогда, когда я решил, наконец, узнать, что же собой представляет эта Ваша Всемирная Паутина. За чтение принялся не без предубеждения и, должен признаться, был, по крайней мере отчасти, разочарован. Вы, правда, не славите «генералиссимуса», как это делает один из его нынешних именитых литературных апологетов, и не изображаете его тщеславным ничтожеством, от чего не удержался даже глубоко чтимый мною Александр Исаевич. Пишите Вы интеллигентно (для меня это чрезвычайно важно), захватывающе (начав читать, бросить трудно) и не уподобляетесь многочисленным фантазерам (своего рода некрофилам, сладострастно копающимся в жизни тех, кто уже не может этому помешать). Я собирался поначалу ограничиться несколькими страницами, а прочел, почти не отрываясь, все, включая семьдесят с лишним отзывов (комментариев) в конце. Но в остальном Вы не исключение. Деяния героя для Вас лишь отражение глубинных процессов борьбы за власть и таких его качеств, как фанатизм в следовании Доктрине и болезненная амбициозность. Но о ком из его противников (да и сторонников) нельзя сказать того же? Жестокость Хозяина (так звали товарища Сталина в нашем кругу) представляется чудовищной именно потому, что часто необъяснима. К чему был этот необузданный, ничем неоправданный размах репрессий? Зачем было безжалостно уничтожать во второй половине тридцатых к тому времени безопасных, раскаяв А шихся, деморализованных, готовых славить великого вождя бывших «соратников» (Николай Иванович — Бухарин — так даже и поэму написал о товарище Сталине!)? Да что соратников — друзей юности, ближайших родственников! Или, вот еще: какой высшей целесообразностью может быть, не скажу — оправдан, но хотя бы объяснен, указ об уголовном преследовании (вплоть до расстрела) детей начиная с двенадцатилетнего возраста? Читали ли Вы замечательную книгу Даниила Андреева «Роза мира» (кстати, один из семидесяти комментариев к Вашей книге касается именно ее), согласно которой Сталин — очередная инкарнация кандидата в Антихристы, уже воплощавшегося ранее в древних злодеях, не исключено — и в Ироде Великом, повелевшем убить младенцев? Любопытная версия, не правда ли? Было бы интересно обсудить ее с Вами. Буду с нетерпением ждать Вашего ответа и, если заинтересуетесь, напишу подробнее.

Искренне Ваш,

Беспристрастный Свидетель.

PS: Фамилию и имя не указываю, они ничего Вам не скажут.

Зазвонил телефон, но на этот раз я не снял трубку, продолжал сидеть, уставившись в экран. Вариант выжившего из ума старика пенсионера в качестве спамера, безусловно, отпадал: письмо было написано профессионально. Однако и стеб казался теперь мало вероятным: мои коллеги вряд ли станут писать столько слов кряду, не рассчитывая на гонорар или реализацию своих литературных амбиций. Но почему бы ни воспринять дело всерьез, не предположить, что автор — сын кого-то из окружения «Хозяина», оставшийся в живых и сохранивший не только воспоминания, но — чем черт не шутит! — и какие-то документы? Ему должно быть, в этом случае, лет этак… восемьдесят — восемьдесят пять… Возраст вполне жизненный. И вот, прочтя мою книгу, он захотел поделиться воспоминаниями — а может быть и документами! — со мной. А почему бы и нет? Но, если так, — я возбужденно потер руки, — если так… это же… потрясающе! Это и есть удача — та, которую я столько лет ждал с надеждой и сомнениями!

Какое-то время я сидел, задумчиво глядя в окно, прижав сплетенные в тугой узел пальцы рук к груди. Потом, словно очнувшись, скопировал электронный адрес моего нового знакомца, занес его в Адресную книгу и принялся писать:

Сударь!

Извините, в свою очередь, за такое обращение, но иного варианта Вы мне не оставили. Спасибо за письмо. Познакомиться с Вашей версией феномена Сталина мне, безусловно, интересно. Особенно, если она подтверждается документально. С нетерпением жду Вашего следующего письма.

С искренним уважением…

Поразмыслив, я допечатал: «Ваш Глеб». А как еще мне следовало себя именовать — не по имени же отчеству? В конце концов, я, должно быть, минимум вдвое моложе. Перечитав свой ответ и не найдя в нем ничего предосудительного, я отослал письмо.

Теперь можно было заняться другими делами, но я никак не решался выключить компьютер. Прокручивая в мозгу детали происшедшего, я все больше утверждался в мысли, что это не стеб и не чье-то больное воображение. Дело выглядело вполне серьезно. Не исключено, что информация, которую собирался поведать мой Беспристрастный Свидетель, и есть то, чего мне так не хватало, что позволит по новому взглянуть на личность моего героя, начать работу на качественно новом уровне. Но хотя мыслил я в вероятностных терминах — «не исключено», «возможно» — в душе зрела уверенность, что так оно и будет. Я, было, снял трубку, чтобы позвонить и рассказать о неожиданном событии Марии, но передумал: «Зачем торопить события?.. Посмотрим, что покажет будущее». И словно в ответ на мои мысли на экране вспыхнул постинг: «Google верит в будущее»! Я ошеломленно почесал затылок. Разумеется, это было лишь случайностью, но знаковой, — знаковой случайностью, если угодно. Google верил в будущее! Я тоже в него верил; давно уже оно не рисовалось мне в таком радужном свете. Откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, я стал думать о предстоящей работе. Какое это, однако, наслаждение: думать о предстоящей работе, когда будущее рисуется в радужном свете!

III

Часа через полтора я все-таки выбрался из дома, после нескольких необъяснимых, выполненных в глубокой задумчивости маневров припарковал свою «Нексию» против киностудии, имел беседу с поначалу раздраженно, а потом озадаченно посматривавшим на меня Алексом, и подписал контракт. Условия были не ахти, но, с учетом имеющейся у нас двухкомнатной квартиры, решение жилищной проблемы становилось вполне реальным. После студии заехал в издательство, снял несколько технических вопросов, а потом долго пил коньяк с Шуриком. Когда, наконец, вернулся домой, небо на Западе было еще пурпурно-рыжим, но в квартире уже наступили сумерки. Мария, как мы и договорились с утра, поехала навестить занемогшую подругу, и я, наскоро сжевав бутерброд и запив его холодным чаем, ринулся к компьютеру. Почему-то был уверен, что получу обещанное утром послание, и когда такового не оказалось, попросту растерялся. Некоторое время я сидел в задумчивости, потом, решив, что чересчур тороплю события, уселся поудобнее, протер очки и, еще с минуту помедлив, открыл сайт, на котором была опубликована (или, как говорят профессионалы — выставлена) моя книга. В сущности, меня интересовала сейчас не сама книга, а комментарии к ней.

Первое время я исправно читал все комментарии. Единодушием они не отличались. Одни читатели обвиняли меня в том, что, признавая объективный характер трудностей, с которыми столкнулся мой герой, и утверждая, что в их преодолении он проявил незаурядные деловые способности и железную волю, я реабилитирую сталинщину. Другие, напротив, клеймили меня за злобную клевету на Вождя народов. Остроумцы первого толка интересовались, какую должность и в каком звании я раньше занимал в КГБ. Их антиподы спрашивали, сколько я получил за свою «клеветническую стряпню» от ЦРУ. Встречались, впрочем, серьезные, умные послания, на которые я считал своим долгом ответить. В дальнейшем, теряя иллюзии относительно подлинных достоинств книги, я перестал читать и комментарии к ней, и вот теперь подумал, что было бы интересно посмотреть нечитанные, в частности тот, где речь идет об Андреевской «Розе мира».

В студенческие годы я читал эту книгу — распечатанный на ротапринте самиздатовский экземпляр, полученный, естественно, от Шурика. Было это более четверти века назад, в моем распоряжении оказались тогда два дня и две ночи, — вся компания стояла в очереди, — так что в памяти сохранились лишь смутные воспоминания о чем-то эстетически совершенном, хотя и прямо противоположном моему «историческоматериалистическому» мировоззрению. Принимаясь за «Темноликого вождя», я собирался перечитать «Розу..», но так и не собрался, и вот теперь на сайте появился связывающий ее с моей книгой комментарий.

Найти его оказалось несложно. Автор комментария, некто Михаил, писал:

⠀⠀ ⠀⠀

Про Сталина написано очень много. Тем не менее, его личность до сих пор порождает много вопросов. На некоторые из них автор книги «Темноликий вождь» стремится ответить и делает это небезуспешно. Но главный вопрос — существовала ли сверхзадача, объясняющая сверхъесте ственную жестокость великого тирана, и в чем она заключалась? — он даже не затрагивает. Между тем, эта проблема подробно рассмотрена в замечательном произведении сына знаменитого писателя Леонида Андреева — Даниила «Роза Мира», написанном в лагере. Согласно Андрееву, на протяжении многих веков в недрах демонических миров последовательно, раз за разом, пытаются создать личность, которая сможет установить на Земле полную и всеобщую тиранию. В христианских источниках его называют «Антихристом». Тотальная тирания позволит Антихристу уничтожить у основной массы людей зачатки духовности и физически избавится от несогласных, создав таким образом массированный сток отрицательной энергии, в которой так нуждаются демонические миры. Сталин, по Андрееву, был очередной, и пока последней, инкарнацией кандидата в Антихристы. Остальные кровавые диктаторы, даже Гитлер, по сравнению с ним — лишь жалкие эпигоны. Вот что пишет об этом сам Даниил Андреев: «Каждая из инкарнаций этого существа была как бы очередной репетицией. В предпоследний раз он явился на исторической арене в том самом облике, который с профетической прозорливостью запечатлел Достоевский в своем «Великом инквизиторе». Это не был Торквемада или кто либо другой из крупнейших руководителей этого сатанинского опыта; но и к рядовым работникам инквизиции он не принадлежал… Затем в маленькой стране на границе Азии и Европы, в горной деревушке, в бедной верующей семье снова увидело солнечный свет это существо… Казалось, Провиденциальные силы еще раз приоткрыли ему двери спасения, предоставив возможность дальнейшего пути в лоне церкви в сане священника. Но какие перспективы могла бы сулить эта скромная дорога существу, одержимому импульсом владычества надо всем миром?.. Объект многовековых попечений дьявола примкнул к революционному движению на Кавказе и основательно проштудировал Доктрину, отчетливо поняв, что не найти ему ни лучшей маски, ни лучшей программы. Хитрость, воля, тупость, бесчеловечность — ведь таких свойств недостаточно, чтобы оставить в истории такой след, какой оставил он. Должны быть налицо и дарования высшего порядка, беспрецедентные формы и масштабы тиранствования говорят о сверхчеловеческой жажде самоутверждения и столь же сверхчеловеческой жестокости» Так вот, по Андрееву, Сталин был кандидатом в Антихристы. Проведение помешало этому: Вождь умер как простой смертный. Его поражение — это поражение Великого Демона. Но Темные Силы не успокоились, они готовят нового кандидата. Кто им будет, покажет время. Несомненно, однако, что посланники Темных Сил — рядовые демоны (адские сущности в человеческом обличии) уже действуют среди нас. Их задача, с одной стороны — найти и взлелеять нового кандидата, с другой — сокрыть подлинные качества, в особенности недостатки, предыдущего, дабы елико возможно затруднить борьбу с новым. Именно с этой точки зрения — с точки зрения подготовки к отражению очередной атаки Великого Демона — человечество должно в деталях изучить феномен последнего кандидата в Антихристы — Иосифа Сталина. Подробнее на сайте.

⠀⠀ ⠀⠀

Войти на сайт я, однако, не успел: Мария скользнула в полуоткрытую дверь деткаба и села на стул у окна, закинув ногу на ногу. Выглядела она очень стильно: голубые джинсы, красиво обтягивающий фигуру голубой свитер и бусы из необработанного янтаря. При иных обстоятельствах я бы наверняка испытал чувство мужского тщеславия, но сейчас мои мысли были заняты другим. Поразительно, но я даже не слышал, как она вошла в квартиру! Такого за мной раньше не водилось.

— Молодой человек, вы не сошли с ума? — спросила она, обижено поджав губы.

— Извини, детка: очень важное письмо.

— И как ее зовут?

— О господи! — С тех пор, как популярность осенила меня своими крылами, Мария стала ревнива. Сейчас это было особенно некстати.

— Через пятнадцать минут еда будет на столе, — сухо выговорила она. — Думаю, настоящий мужчина не может отказаться от хорошего ужина.

— От хорошего ужина как настоящий мужчина не откажусь, — подтвердил я. — Но все остальное, детка, уж извини, тебе сегодня не светит.

Эту ночь, как и две последующие, я не спал — читал «Розу мира», которую без труда скачал с указанного Михаилом сайта.

IV

Субботу и воскресенье мы провели на нашей скромной дачке, именуемой нами «Три сосны», — аллюзия, ясное дело, к пушкинским строкам — с удовольствием выполняя родительские — воспитание Васи и Маси, и с несколько меньшим удовольствием сыновнии — предоставление однодневного выходного Бабусе — обязанности. Домой в воскресенье вернулись близко к полуночи, — пробка на дороге была нескончаема — и Мария сразу отправилась спать. Я же, словно только и ждал этого момента, торопливо включил компьютер. Грузился он, как мне показалось, необычно долго. Но вот на экране возник, наконец, рабочий стол, и я вошел в почту. На этот раз в почтовом ящике было только одно письмо, причем именно то, ожидание которого свербело в моем мозгу все эти дни. С минуту я сидел, не открывая его, глядя на надпись Bespristrastnyiy Svidetel в графе «От кого», потом пошел на кухню и заварил кофе. В принципе, время было не кофейное, но я совершенно не хотел спать — руки слегка подрагивали от возбуждения, усталости словно не бывало. С чашкой в руках я вернулся в деткаб. Экран монитора светился в темноте необычно ярко. Еще несколько секунд помедлив, я открыл письмо. Оно было длиннее первого:

⠀⠀ ⠀⠀

Сударь!

Извините, что заставил ждать: изложить все вразумительно оказалось сложнее, чем я предполагал. Не уверен, что в конечном счете мне это удалось.

История двадцатого века преподнесла Миру длинный ряд кровавых диктаторов. Сталин выделяется в их ряду не только калибром и грандиозным масштабом сотворенного зла — поражает невозможность осознать цель многих его деяний, объяснить смысл его инфернальной жестокости (я писал об этом в прошлом письме). Но так уж ли нет им объяснения?

Я бы начал разматывать клубок с фразы из хорошо известной Вам книги его дочери Светланы: «Смерть мамы…подорвала его веру в друзей и вообще людей». Вдумайтесь в ее смысл: можно ли уважать тех, веру в кого потерял, испытывать к ним сострадание, ценить их жизнь. Смерть Надежды Сергеевны была, стало быть, ключевым моментом. С тем, что необъяснимый характер жестокость Хозяина приобрела именно после нее, соглашаются многие серьезные исследователи. Но это — формально. Остается непонятным, почему, собственно, самоубийство жены может подорвать веру в «друзей и вообще людей?» Что за этим кроется? Тонкий психолог и большой знаток проблемы, Вы, конечно, догадались, к чему я клоню, и Вы правы: речь идет об известном, многократно упомянутом в прессе (желтой и не только), эпизоде, касающемся старшего сына Хозяина Якова и Надежды Сергеевны.

Сейчас вы, вероятно, сардонически усмехаетесь: Беспристрастный Свидетель оказался примитивным сплетником. Но не торопитесь с выводами. Для определенности, уточним детали. Согласно «сплетне», няня, неожиданно вернувшаяся с прогулки с детьми, обнаружила Надежду Сергеевну и Якова в положении, скажем так, не соответствующем статусу пасынка и мачехи.

Вы по этому поводу пишете: «Есть много рассказов о том, что чуть ли не роман у нее был с мальчиком… Это, конечно, чушь». Между тем, существуют свидетельства того, что это вовсе не чушь и рано или поздно Вы их, надеюсь, увидите (потерпите: не все так просто). Но даже если бы их не было, элементарный анализ известных фактов позволяет заключить, что слово «чушь» здесь вряд ли уместно.

Попробую вас в этом убедить. «Мальчику», как Вы его называете, было в тот момент за двадцать(!); он был лишь на шесть с небольшим лет моложе мачехи, которой тоже стукнуло всего двадцать семь. Глава же семьи был на двадцать два года ее старше, здоровьишко имел слабое, напряженнейшая борьба за власть и изматывающие государственные заботы отнимали последнее. Об «эпизоде» (будем так называть это и дальше) он узнал в тот же вечер. Вскоре после этого сын попытался застрелиться; выздоровев, к отцу не вернулся, уехал в Ленинград — цепь событий, мягко говоря, неординарных. Вы, как и большинство, считаете, что в их основе — отношение отца к намерению сына жениться: запретил, дескать, да к тому же насмехался. Однако Яков женился еще в 1925 году — за два с лишним года до попытки самоубийства! Выходит, терпел, терпел, и вдруг прорвало? Кстати, второй раз он женился на женщине, уже бывшей до того четыре раза замужем, да еще и по фамилии Мельцер. Неужели трагический урок не пошел ему впрок? На самом деле причина в другом: мнение папеньки по таким вопросам, вообще, мало его волновало, а слух о попытке самоубийства на почве семейных разногласий по поводу выбора невесты распускался, смею Вас заверить, органами: специально, чтобы скрыть подлинную причину трагедии.

Сор из избы выносить не стали. Демонстрируя семейное благополучие, Иосиф Виссарионович старался появляться с женой на людях. Но именно тогда переселился из супружеской спальни на кожаный диван в кабинете — факт, который могут подтвердить множество свидетелей, включая Вашего покорного слугу.

Произошло ли между пасынком и мачехой что-то серьезное — изменила ли Надежда Сергеевна мужу? Как посмотреть! Ибо, что есть супружеская измена? Иисус называл согрешившим уже того, кто, глядя на женщину, согрешил с ней в сердце своем. И ведь то Иисус, воплощение кротости и всепрощения. А что думал по этому поводу бывший семинарист, гордый кавказец, Великий вождь, маниакальный честолюбец? И что думала об этом сама Надежда Сергеевна? Все считали ее женщиной высоких достоинств. Но только достойная женщина и могла мучиться совестью, страдать от сознания вины — явной или мнимой. И, ведь, вины по отношению к кому: взгляните на события глазами тех лет! В ноябре 1932-го она застрелилась. Две попытки самоубийства (одна, правда, неудачная) за сравнительно короткий срок! Не много ли для одной семьи, не возникает ли мысль, что эти два события связаны?

Историки склонны объяснять зигзаги в жизни общества исключительно причинами социально-экономического характера, в крайнем случае — перипетиями борьбы за власть, оставляя сексуальную сферу на откуп психоаналитикам. Стремление познать интимные подробности жизни великих мира сего считается у нас чем-то неприличным. Между тем, через них можно многое понять. «Эпизод» и был такой интимной подробностью. Ведь именно из-за него Хозяин потерял «веру в друзей и вообще людей». А на самом деле: кто из людей достоин доверия, если предали два самых близких человека — жена и сын?

На сегодня, пожалуй, все — устал. В прошлом мог часами писать страницу за страницей, не оставляя шансов редакторам. Коллеги говорили, что у меня «легкое перо». Но возраст берет свое. Впереди — главное. Прежде, чем к нему перейти, надо собраться с мыслями, да и с силами. Вечерняя порция коньяку уже ждет меня.

⠀⠀ ⠀⠀

Желаю успехов.

Ваш Беспристрастный Свидетель.

⠀⠀ ⠀⠀

Часы показывали половину первого. На все письмо с остановками и повторами ушло минут пятнадцать, но мне показалось гораздо больше. Впечатление от прочитанного было неоднозначным. Мой виртуальный корреспондент — Беспристрастный Свидетель, если ему так угодно — не открыл Америки: ссылок на «эпизод», будто бы имевший место между пасынком и мачехой, в литературе предостаточно. Никто, однако, не уделяет ему особого внимания, даже отдаленно не связывает с «зигзагами в жизни общества». Что касается моей точки зрения, то я выразил ее уже упомянутой фразой «Это, конечно, чушь». И вот теперь «эпизоду» придавалось ключевое значение. Звучало логично, но строилось лишь на домыслах и предположениях. А я то еще не зная, о чем пойдет речь, ждал, что очередное послание Беспристрастного Свидетеля будут содержать новые, достоверные — в идеале, документально подтвержденные! — факты. И что в результате? Может быть, достоверные факты существуют лишь в болезненном воображении якобы беспристрастного якобы свидетеля? Хотя, кто знает? Ведь к главному он только еще намеревался перейти.

Решительно кликнув на «Ответить» я написал:

⠀⠀ ⠀⠀

Сударь!

Внимательно прочел Ваше письмо. Выдвинутая Вами гипотеза интересна. Но пока — это именно гипотеза. Для того, чтобы превратить ее в «теорию», нужны достоверные факты. Читая Ваше первое письмо, я предположил, что такие факты в Вашем распоряжении имеются. Во втором письме я их, к сожалению, не нашел, и это меня несколько разочаровало. Остается надеяться, что в следующих посланиях они появятся.

И, самое главное: зачем нам эпистолярная форма общения? Что мешает встретиться и поговорить по душам? Я готов приехать в любое место, в любое удобное для Вас время. Почему бы ни выпить «вечернюю порцию коньяку» вместе? Как насчет ресторана «Пушкин»? Я приглашаю.

⠀⠀ ⠀⠀

С нетерпением жду следующего письма.

С искренним уважением,

Ваш Глеб.

⠀⠀ ⠀⠀

Отослав письмо, и немного подождав, словно рассчитывая на немедленный ответ, я выключил компьютер и вышел в коридор. Сквозь неплотно прикрытую дверь спальни доносилось мирное посапывание Марии, сквозь неплотно прикрытую дверь кухни сочился голубоватый свет ночника. Не зажигая яркого света, я налил воды в чайник и уже собрался поставить его на огонь, но, поразмыслив, достал из шкафа бутылку итальянского бренди. «Почему бы и мне не ввести в привычку вечернюю порцию? — спросил я себя. — Для снятия напряжения… Должна же вся эта история оставить какой-то след в моей жизни».

V

Очередное, третье по счету, письмо Беспристрастного Свидетеля — интересно, как его подлинное имя и… фамилия? — появилось в электронном почтовом ящике следующим вечером:

⠀⠀ ⠀⠀

Спасибо за оперативный ответ. Вы пишите, что мое предыдущее письмо Вас несколько разочаровало. Ваш ответ меня, признаться, тоже. Мне казалось, что для Вас, человека аналитического ума, интересны в первую очередь не достоверные, как Вы их называете, факты, а логические построения. Да и какой факт считать «достоверным»? Кто мог помешать человеку, переписывавшему историю Урарту, Грузии, Армении… да что там, — Революции, Гражданской войны, Советского государства, самой партии (!) — фальсифицировать историю собственной семьи? Так что вернемся пока к логическим построениям, к анализу фактов общеизвестных, достоверных по самой своей сути.

⠀⠀ ⠀⠀

На этом месте мне пришлось прерваться: компьютер мелодично известил о приходе нового электронного послания. Время было не детское, и я подумал, что его автор обитает, видимо, в ином часовом поясе. Так оно и оказалось: берлинский коллега прислал перевод очередных глав «Темноликого вождя». Перевод был в присоединенном файле, но прежде чем его открыть, я, движимый смутным беспокойством, распечатал все три письма Беспристрастного Свидетеля, аккуратно уложил их в пластиковый файл и убрал в письменный стол. Дочитывать третье письмо пришлось уже после ужина.

Анализ фактов «общеизвестных, достоверных по самой своей сути» заключался в следующем:

⠀⠀ ⠀⠀

Начиная с конца двадцатых, Хозяин методично уничтожал, и, в конечном счете, уничтожил, большинство высших партийных и государственных иерархов. Нетронутой оставалась лишь небольшая группа соратников, фактически — ближайших друзей. Так вот, буквально у каждого из ближайших были репрессированы ближайшие же родственники, в основном (у Молотова, Калинина, Поскребышева, Буденного) жены. Так бы, под гребенку, добрать спутниц жизни и у остальных, но очень уж неприлично бы выглядело, поэтому у остальных брали других членов семьи, тоже, разумеется, ближайших: родных братьев у Орджоникидзе и Кагановича, старшего сына у Хрущева, любимую сестру жены у Ворошилова… Теперь это объясняют стремлением создать атмосферу страха, еще больше напугать соратников. Но куда уж больше? И так тряслись коленки. Гораздо вероятнее другое: будучи сам в семейной жизни несчастлив, Хозяин тяготился чужим семейным счастьем, испытывал безотчетное удовлетворение, видя несчастными в этом вопросе других, особенно — друзей (феномен хорошо известный в психиатрии). Тяжело переживал их сексуальную активность. А на самом деле, разве можно было простить ровеснику и тоже другу Бухарину, что в то время, когда призрак импотенции уже дышал ему — Великому вождю! — в затылок, тот женился на восемнадцатилетней? Простить никак было нельзя: тем и подписал себе Николай Иванович смертный приговор.

А ближайшая родня? Те, рядом с кем прошла вся жизнь! В чьих жилах текла та же кровь, что и в жилах его детей! С кем отмечал праздники, свои дни рождения, и знал, что всем им (всем без исключения!) ждать осталось недолго. Но почему? Этих-то за что? Так борются с врагами народа? Конечно, нет! Так уничтожают свидетелей. В разговоре со Светланой сам и подтвердил: «Они слишком много знали…». Это какие же такие государственные или партийные тайны знали его занимающие десятистепенные посты, или не занимающие вовсе никаких постов, родственники: шурины, свояченицы и свояки? Свидетелями какого события (ценой в собственные жизни!) были? Могли быть — только внутрисемейного, интимного, тяжело ранящего мужское самолюбие Хозяина. «Эпизод» — единственное известное событие такого рода, выбирать не из чего.

Даром такое не проходит: обострились многочисленные хвори, в первую очередь, неврастения. В той или иной форме она не оставляла его никогда, но теперь перешла на новый уровень: параноидальная подозрительность, параноидальная жестокость, параноидальное стремление не оставить свидетелей (кстати, именно тогда начал методично уничтожать лечивших его врачей), параноидальное старание придать своему образу внешнюю величавость (фотографируясь, старался стать на ступеньку выше других: нам-то, — свидетелям — «из за кулис» видно было; сам тщательно отбирал свои разрешенные к публикации изображения). В Кремле работал до поздней ночи, к утру уезжал в Кунцево, увлекая за собой ближайших соратников. Расходились засветло. «Ночной хищник, упырь, — пишете Вы. — Еще один способ заставить себя бояться». Все так думали. Кроме тех немногих, кто наблюдал из за кулис — мы уяснили быстро: на самом деле, боялся сам: бессонницы, ночных кошмаров, боялся остаться наедине с собой в темноте; потому и работал ночами, потому и держал при себе своих сервильных сподвижников, пока не забрезжит утренний свет.

И последнее. Вы спрашиваете: «зачем нам эпистолярная форма общения?», предлагаете встретиться, приглашаете в ресторан. За это спасибо, мне было бы интересно посмотреть, что представляют собой нынче московские рестораны. Но, к сожалению, встреча наша невозможна по причинам, так сказать, технического характера: я не Вергилий, да и Вы, уж извините, не Данте. Обещайте не искать встречи со мной: Вы ничего не добьетесь, но поставите меня в наитруднейшее положение.

⠀⠀ ⠀⠀

Обращение «Сударь» в начале письма на этот раз отсутствовало, как и с «С искренним уважением» — в конце. Однако поразила меня не эта фамильярность (как бы свидетельствующая о переходе наших отношений в деловую фазу), и не сомнительная острота по поводу Вергилия и Данте (как бы намекающая, что письма приходят с того света), и не туманная ссылка на неких закулисных свидетелей (уж не адских ли сущностей в человеческом обличии, незримо действующих среди нас), а та пронзительная ясность, которая неожиданно наступила в моих, еще недавно лишенных организующего начала взглядах на личность Вождя народов. Никогда раньше его образ не рисовался мне с такой объемной — натуралистической — четкостью. Казалось, я чувствую сладковатый запах его трубки; различаю темные следы оспы на лице; протянув руку, смогу коснуться рукава его буровато-зеленого френча. Но, что важнее, доступна моему внутреннему взору стала парадоксальная асимметрия его личности: грандиозно великой — в глазах других, и одинокой, жалкой, исполненной страхов — в собственных. Главный же страх был, что узнают об этой трагической асимметрии советские люди — боготворящие его мужчины и женщины; политические конкуренты; классовые враги; но — паче всего! — потомки.

Как, в сущности, странно, что простая и логичная версия Беспристрастного Свидетеля не пришла в голову мне самому! Да и никому вообще, насколько я знаю. А ведь стоило ее принять, и мешанина необъяснимых фактов мгновенно превращалась в стройную систему, в которой каждый факт находил свою нишу, мог быть объяснен и сам служил объяснением! Похоже, судьба делала мне щедрый подарок, причем, как нельзя вовремя, ибо именно киносценарий — произведение драматического жанра, — позволял с максимальной экспрессией передать накал страстей, скрытых под маской величавой сдержанности моего героя. Концепция киносценария все более отчетливо вырисовывалась в моем мозгу: нечто трагедийное, наподобие шекспировских хроник — стремительное, жесткое, насыщенное сценическими метафорами действие; милорды во френчах цвета хаки, миледи в кумачовых косынках; своеобразное проявление эдипова комплекса, в сочетании с комплексами Ирода и Герострата; адюльтер, убийства, предательства, замешанные на связующем растворе коммунистической ортодоксии. И, разумеется, никакой мистики, никаких Темных сил, адских сущностей и прочей изотерической чепухи не свойственной моему мировоззрению и противоречащей моему творческому методу!

Это было как внезапный глоток свежего воздуха, как ниспосланное свыше озарение… Это была удача! То, ради чего как раз и следовало, презрев прозрачные струи купели для купидонов, нырнуть в мутные воды нашей недавней истории!.. Я едва сдержался, чтобы не начать тут же стучать по клавишам — было, однако, далеко за полночь.

VI

Следующие несколько дней я провел за компьютером: дело стронулось, наконец, с мертвой точки, киносценарий обрел признаки жизни. Вечерами Мария просила дать почитать написанное — я отказывался; она обижалась — я был непреклонен: писал, отправлял в корзину, писал вновь. Время от времени — фактически, не реже, чем раз в полчаса, — заглядывал в электронный почтовый ящик. Он жил своей собственной жизнью: послания от переводчиков, редакторов, коллег… Письма Беспристрастного Свидетеля среди них не было. Между тем, мне по-прежнему не давала покоя проблема достоверных — если угодно, документально подтвержденных, — фактов. Казалось бы, сама, построенная пока исключительно на основе логических рассуждений, версия Беспристрастного Свидетеля, должна была умерить мой к ним интерес. Получалось, однако, совсем наоборот: после первого письма дальнейшая работа представлялась тесно связанной с той фактической информацией, которую я надеялся получить. Во втором и третьем письмах мой корреспондент намекал, что такая информация у него есть, но передать ее сразу почему-то нельзя; надо почему-то потерпеть; не все, видите ли, так просто. А в чем, собственно, сложность? Уж не в том ли, что есть силы, стремящиеся сохранить вуаль таинственности, окутывающую образ Вождя народов. Но что это за силы? Кто заинтересован в сокрытии правды о событиях более чем пятидесятилетней давности? В пятницу вечером, так и не дождавшись очередного послания, я отправил свое — внеочередное, — с просьбой ускорить решение этой мешающей мне работать, а, соответственно, и жить, проблемы. Когда в воскресенье мы за полночь вернулись из «Трех сосен», ответа на него все еще не было.

Не было его и в понедельник утром. Я терялся в догадках. Окажись на моем месте кто-нибудь поделовитей, — Шурик, например, — он нашел бы способ вмешаться в ход событий, но мне такая активность никогда не была свойственна. Да и что я мог предпринять? Послать еще одно внеочередное письмо? Попытаться наладить прямые контакты? Но как? Я вошел в свою Адресную книгу. Против имени Беспристрастного Свидетеля значилось: [e-mail]. Фактически, из этого следовало лишь то, что он пользуется услугами бесплатного российского провайдера mail.ru. Находиться при этом можно в любой точке света (разумеется, этого, а не того!). Вероятно, зная электронный адрес, можно каким-то образом узнать почтовый, но я не имел понятия, как это сделать. Да и что, скажите на милость, дал бы мне почтовый адрес: возможность нагрянуть без предупреждения в гости с бутылкой коньяку? Чушь, конечно. Однако допустим. Но позволительно ли, вообще, искать человека, который убедительно просил этого не делать? Я перечел последние строки последнего письма: «Обещайте не искать встречи со мной: Вы ничего не добьетесь, но поставите меня в наитруднейшее положение». В наитруднейшее положение!.. Отказать в такой просьбе было нельзя — я отчетливо это сознавал, и с не меньшей отчетливостью чувствовал, что не отказать в ней — выше моих сил.

Сняв трубку, я набрал номер Шурика, и он — редкая удача! — не только оказался на месте, но и был доступен. После нескольких дежурных фраз я сказал:

— У меня к тебе вопрос как к профессионалу… Учитывая твои связи в спецслужбах.

— Что ты имеешь в виду? — холодно осведомился Шурик, и я сообразил, что допустил бестактность: за несколько лет до этого американское посольство отказало ему во въездной визе, и злые языки с тех пор утверждали, что в советские времена он был осведомителем КГБ.

— Ну, как же: эти твои авторы — детективщики. Один, кажется, бывший полковник…

— А, вон что, — помягчел Шурик. — И на что тебе спецслужбы?

Я принялся путано объяснять: надо, дескать, узнать позарез нужный почтовый адрес по электронному.

— Гмм… А электронный какой?

— Свидетель собака мэйл ру, — бодро отрапортовал я и отчетливо представил себе язвительную усмешку, скривившую его пухлые губы.

— Свидетель? Звучит интригующе. Во что влип, старичок?

— Влип?.. Я похож на авантюриста?

— Нисколько, — хмыкнул Шурик. — Скорее, на лоха-интеллигента. Это-то меня и пугает. И чего он свидетель? К Темноликому вождю имеет отношение?

— Надеюсь, да.

— Тогда другое дело. Тогда это святое. Диктуй, старичок, по буквам. А, впрочем, не надо. Перебрось по почте. Узнаю — перезвоню.

И он повесил трубку, оставив меня в состоянии глубоких сомнений по поводу сути и уместности моих пока еще весьма расплывчатых планов.

Тем не менее, к тому моменту, — в половине восьмого вечера, — когда, он, наконец, сообщил адрес, план действий полностью созрел в моей голове. Ломиться в незнакомую квартиру с бутылкой коньяку, не зная даже настоящего имени хозяина, было, конечно, глупо. Действовать, в этой связи, я решил по обстоятельствам. Главное, иметь при себе письмо и вручить его тому, кто откроет дверь. Если это окажется сам Беспристрастный Свидетель, попытаться найти с ним общий язык, — и тогда, возможно, сработает прихваченный с собой коньяк. Если откроет кто-то другой, просто извиниться и передать письмо. И, наконец, в худшем случае, письмо можно опустить в почтовый ящик или подсунуть под дверь.

Мы обедали (точнее, ужинали), Мария рассказывала о последних кафедральных событиях, я вяло поддакивал и украдкой посматривал на часы.

— Да что с тобой, Глеб? — передернула она своими сильно подгоревшими накануне плечами: служебный наряд — голубой свитер и джинсы — она сменила на очень шедший ей ситцевый сарафан с глубоким треугольным вырезом. — Ты меня не слушаешь! Где ты витаешь? Мы целый день не виделись.

Я задумался, решая, настало ли время рассказать ей о Беспристрастном Свидетеле, и именно в этот момент позвонил Шурик.

Адрес оказался предельно прост: Большая Якиманка, дом 45, квартира 580 — я аккуратно записал его в записную книжку и дважды повторил вслух для надежности.

— Верно: дом сорок пять, квартира пятьсот восемьдесят, — подтвердил Шурик. — Есть, правда, одно обстоятельство, которое тебе, старичок, следует принять во внимание.

— И какое? — спросил я насторожено.

— Дом 45 по Большой Якиманке — это французское посольство. Может быть, твой Свидетель в нем и проживает, но квартиры 580 там уж точно нет.

— Французское посольство? Гмм… Это как же?

— А вот так. Посольство республики Франция. Слышал про такую?

— Твои… друзья… не могли ошибиться?

— Мои друзья, — он хмыкнул, — не могли: профессионалы.

— Тогда, может быть, ошибка в номере дома?..

— Вряд ли: профессионалы, они, знаешь ли, большие зануды — проверили и это. Оказалось, что дома с квартирами таких высоких номеров — аж 580! — на Большой Якиманке нет вообще. Ошибочны, стало быть, и номер дома и номер квартиры. Не много ли — кряду?

— Ну, что ж, — сказал я упавшим голосом. — Значит путаница у провайдера.

— Значит, — подтвердил Шурик. — Но, скорее всего, не случайная.

— То есть, ты хочешь сказать, что…

Это мое, еще не высказанное, предположение он подтвердил так же уверенно:

— Хочу. Так что, поищи, старичок, другой способ выйти на твоего свидетеля. Но будь — как бы это сказать? — поосторожнее.

— В каком смысле?

— Пока не знаю. А если что, звони мне на мобильный — тут же приеду.

Я вернулся к столу. Происшедшее не укладывалось в мои представления.

Как могло случиться, что почтовый адрес не соответствует электронному? И почему? Зачем это сделано? Кто мог проникнуть в святая святых — в дебри коммуникационных сетей? Ну, не агенты же Темных Сил в человеческом обличии! Экая чушь!

— Кто это был? — спросила Мария. — Шурик?

— Он.

— У тебя дела на Якиманке? Придется туда ехать?

— Нет.

— Не очень-то вы, молодой человек, словоохотливы. Проблемы с Темноликим в вождем?

— Есть… некоторые.

— Я знаю выход, — заявила Мария, доставая из буфета початую бутылку итальянского бренди. — Однако Темноликий вождь не прост, ох, как не прост! — она зябко передернула своими подгоревшими плечами. — Началось так удачно, и вот, пожалуйста.

— Потерпи, детка… еще немного. Зато потом!..

Что будет потом, я толком не знал, но то, что Темноликий вождь, «ох, как не прост!», понял давно.

VII

Наутро, в солнечном, напоенном ароматом кофе уюте нашей скромной «двушки» история с адресом представилась мне в ином свете. Ну, что, на самом деле, странного в том, что кто-то старается скрыть почтовый адрес Беспристрастного Свидетеля? Ведь он предупреждал, что по неким — вероятно, уважительным, — причинам прямые контакты с ним невозможны. Ничего неожиданного, стало быть, не произошло. А внести исправления в хранящиеся у провайдера адресные документы, приписать лишнюю цифру к номеру дома, а заодно и квартиры, легче легко: за сотню зеленых вам нарисуют любой несуществующий адрес. «Святая святых… дебри коммуникационных сетей… агенты Темных Сил! — передразнил я себя. — Надо работать, а не предаваться парафернальным фантазиям».

Включив компьютер и поклацав по клавишам, я вошел в почту. Письма посыпались каскадом, короткие, длинные, все сплошь деловые, но из их будничного потока я мгновенно выхватил то единственное, которое было для меня по настоящему важно: письмо с обратным адресом svidetel’@mail.ru. На этот раз оно было предельно лаконично:

⠀⠀ ⠀⠀

Зачем Вы это сделали? Ведь я просил не искать меня! Вы все испортили. Я не смогу больше Вам писать.

⠀⠀ ⠀⠀

Признаться, мне сильно поплохело. Я вышел на кухню. Бренди мы накануне прикончили, но на столе стояла бутылка пильзнера, заботливо оставленная Марией, и, выпив ее, я почувствовал себя увереннее. Обхватив руками голову, я принялся анализировать ситуацию. Как следовало понимать неожиданный пассаж Беспристрастного Свидетеля? Откуда вообще он мог узнать о моей попытке найти его адрес? Кто кроме друзей Шурика — а они же, надеюсь, вне подозрений, — был в курсе? К чему вообще такие сложности? От кого скрывается мой корреспондент? Если «мой», значит, от меня. Но зачем? Какую опасность я могу для него представлять? И снова: кто и почему в этом заинтересован?

Количество вопросов нарастало как снежный ком. Выходило, как ни крути, что мысль о существовании сил, стремящихся скрыть подлинные качества Вождя народов, — его слабости и простые человеческие несовершенства, сохранить в неприкосновенности его тщательно отретушированный, лишенный мельчайших изъянов образ, — не так уж парадоксальна. Я перебрал возможные варианты. Алгоритм формулировался просто: qui proudest — кому выгодно?

Ныне здравствующим родственникам? Допустим. Но все, что я знал о потомках Темноликого вождя, делало такой расклад маловероятным: масштаб личностей был во всех случаях не тот — им это было бы просто не по зубам.

Спецслужбам? Выгодно ли это им? Казалось бы, нет: для них это «дела давно минувших дней».

Нынешним коммунистам?.. На этот счет иллюзий у меня не было: нынешние вряд ли на что-нибудь способны.

Тогда уж не теперешнему ли руководству, готовящему почву для очередной «сильной личности»?.. Но такое предположение показалось мне в то время столь чудовищным, что я отверг его на корню.

В теоретическом плане все варианты были возможны, но в практическом — едва ли. А если так, практически вероятным становился. То есть, о том, чтобы в отсутствии «физических» вариантов всерьез рассматривать «трансфизические», допускающие существование потусторонних сил, не могло быть и речи. И все же, все же.

Я в растерянности заходил по кабинету. Принес из кухни пластиковую лейку, и полил цветы. Вытер пыль с компьютера и письменного стола.

Убрал в шкаф несколько разбросанных по комнате книг… На этом моя фантазия исчерпалась — пора было браться за работу. Но сил на нее не осталось, я был полностью выбит из колеи. И ведь по собственной вине: добро ж было пренебрегать настойчивой просьбой Беспристрастного Свидетеля не искать с ним встречи! А, главное, зачем? Чем плохи виртуальные контакты? Миллионы нынче предпочитают виртуальную жизнь — реальной. В конце концов, любую информацию можно передать с помощью электронной почты, любые документы отсканировать и переслать. Видимо, на это мой корреспондент и рассчитывал, и не надо мне было торопить события.

Но как следовало действовать теперь? Правильнее всего было бы написать прочувствованное «извинительное» письмо, пообещать быть впредь сдержаннее… Но не все, видимо, зависело от моего корреспондента: недаром он писал, что поисками встречи я поставлю его «в наитруднейшее положение».

В конечном счете, окончательно запутавшись и утешаясь мыслью, что «необъяснимое» еще не значит «мистическое», я все же заставил себя заняться насущными делами, первым из которых было, конечно же, «извинительное письмо»: писал, переписывал и отправил лишь достигнув максимальной, как мне показалось, убедительности и проникновенности. Уверенности в успехе, тем не менее, я не испытывал.

VIII

— Тебе письмо от дамы, — сказала Мария, выходя из деткаба и как-то нехорошо улыбаясь. — Кто это: Галина Л? — Был четверг, ее почтовый день.

— Галина Л? — озадачился я. — Гмм. Что-то не припомню.

— Напрягите память, молодой человек. Она назначает вам свидание. Причем, как видно, не впервой: точное место и время не указаны, и, следовательно, традиционны. Это уже для нашего семейства что-то новенькое.

— Подожди, детка. Какая Галина Л? — я на самом деле не знал женщины с таким именем, и, тем не менее, мысль, что это не ошибка, что письмо пришло по назначению, что оно имеет отношение к моим теперешним делам, мгновенно вспыхнула в моем мозгу. — Что за письмо? Кто подписал?

— Подписи нет. Извини, дорогой, что вторглась.

— Позволь посмотреть.

Я подошел к компьютеру. Письмо было на мое имя, подпись, действительно, отсутствовала, текст содержал лишь одно слово: «Почтамт». Имя отправительницы входило в ее электронный адресе: [e-mail].

Провайдер — mail.ru — был тот же, что и у Беспристрастного Свидетеля, однако это мало что значило. И хотя ничто вообще не говорило о том, что письмо имеет отношение к Беспристрастному Свидетелю, мысль, что это он подает мне знак с помощью некой Галины, мгновенно возникла в моем мозгу. «Скорее всего, он назначает мне встречу на почтамте, — подумал я. — Но на каком? Вероятно, на главном, том, что на Мясницкой, иначе бы написал конкретно, а вот «когда» — день и час — не указывает из осторожности. Но как в этом случае действовать мне: когда туда придти, как мы узнаем друг друга? И, потом: если каждый его шаг контролируется, как он рассчитывает улизнуть от преследователей, как собирается скрыть саму нашу встреч.

Мария позвякивала на кухне посудой.

— Мне придется отлучиться, — крикнул я.

Позвякивание прекратилось.

— Надолго?

Ответа на этот вопрос я не знал: слишком много неясностей сошлись в одно и то же время в одном и том же месте; как говорится — здесь и сейчас. И не с кем было посоветоваться. Разве что позвонить Шурику?

Я потянулся к трубке и замер, словно прочитав на телефонном табло нечто ранее мной незамеченное: все резко упрощалось, находило рациональное объяснение, если предположить, что речь идет не о встрече, а о получении реального — не виртуального — послания до востребования.

Я возбужденно заходил по комнате. Ну, конечно же, вот оно — объяснение и одновременно руководство к действию. Как же я не догадался раньше? Почтамт, до востребования — и сразу снимаются вопрос времени и проблема взаимного опознания. И послать письмо — возможно, бандероль с документами! — можно скрытно, с помощью той же Галины Л. Почтамт, до востребования — и дело в шляпе. Эврика!

— Не помнишь, куда я дел свой паспорт? — выкрикнул я, возбужденно шаря по ящикам письменного стола.

— Зачем тебе паспорт? Ты надумал разводиться?

— Очень остроумно! И масса вкуса. На самом деле все гораздо проще: надо получить на Главпочтамте письмо до востребования.

— Да уж, проще некуда. Посмотрел бы ты на себя со стороны.

Я глянул в зеркало. Вид был, действительно не ахти: на щеках нездоровый румянец, волосы сбились на лоб, галстук — на сторону.

— Я еду с тобой, — объявила Мария строгим голосом.

— Ну, уж нет! Ни в коем случае. Это может оказаться не так… просто.

— В таком случае — тем более.

— Останься, детка, прошу тебя! Тебе нечего там делать.

Но она уже надевала плащ.

IX

Это был большой белый конверт — до наступления компьютерной эры я отправлял в таких свои рукописи. Углы слегка помялись, но в целом вид был свежий, свидетельствующий о недолгом пути. Мария, неотступно следовавшая рядом и подпиравшая меня плечом в очереди к окошечку, тут же сунула его в свою элегантную, но довольно вместительную сумку и ринулась к выходу. Я последовал за ней, сканируя пространство, словно профессиональный телохранитель.

И вот теперь передо мной лежало реальное, отпечатанное на бумаге письмо Беспристрастного Свидетеля — hard copy: тот же формат, тот же шрифт. Вероятно, я мгновенно узнал бы его среди множества других писем. Еще в конверте лежала тетрадь. Обычная общая тетрадь в коричневом ледериновом переплете — немало таких я исписал в школьные и студенческие годы. Подавив острое желание начать с тетради, я прочитал первые строки письма.

⠀⠀ ⠀⠀

Сударь!

Судя по всему, это мое последнее письмо. После Вашего неосмотрительного поступка, мои контакты с внешним миром сведены практически к нулю. В ближайшее время будет, несомненно, перекрыт и нынешний канал. Впрочем, это уже не существенно: «программа» в основном выполнена: в предыдущих письмах я успел сказать почти все, что хотел. Осталось уточнить некоторые детали…

⠀⠀ ⠀⠀

Детали? Интересно, какие? И опять эти двусмысленности: внешний мир — метафора, или намек из той же серии, что Вергилий и Данте? Я тщательно протер запотевшие очки:

⠀⠀ ⠀⠀

Я часто мысленно полемизирую с автором «Розы мира». Спору нет, он глубоко проник в суть сталинского феномена, однако ошибся в главном: необъяснимая жестокость Вождя народов была проявлением не силы, а как раз наоборот — слабости. Об этом однозначно свидетельствовала информация, поступавшая в Центр от нас — рядовых посланцев.

От нас — рядовых посланцев?!. Ничего себе! Так вот, выходит, к чему клонится дело: Беспристрастный Свидетель — рядовой посланец… агент темных сил?.. Я вновь протер очки, но на содержании письма это, естественно, не отразилось — черным по белому там значилось:

⠀⠀ ⠀⠀

Об этом однозначно свидетельствовала информация, поступавшая в Центр от нас — рядовых посланцев…

⠀⠀ ⠀⠀

Мои жизненные представления рушились, как карточный домик.

⠀⠀ ⠀⠀

Об этом однозначно свидетельствовала информация, поступавшая в Центр от нас — рядовых посланцев. Мог ли такой стать «избранником Великого Демона», как пишет о том Даниил Андреев? Разумеется, нет. Его крах не есть результат победы Провидения. Как раз наоборот — от него отступились сами Темные силы. И пресловутый «эпизод», о котором я писал в предыдущих письмах, несмотря на кажущуюся малозначительность, сыграл здесь ключевую роль.

Мое воображение рисует такую картину… Морозное утро; маковки кремлевских храмов неярко блестят в лучах зимнего солнца, снег поскрипывает под ногами. Мир и благолепие! Но что-то не так в одежде младшего сына Хозяина — Васи. Няня стоит в раздумье: «Вернуться, или нет?..» Решает вернуться… Как складывались бы события, если бы решила не возвращаться? Сколько человеческих жизней было бы спасено? Как Вам такое развитие Истории с точки зрения исторического материализма?

И, наконец, то, что считаете главным Вы: бумаги — «документальные подтверждения…» По крупному счету их не должно бы быть в принципе: уничтожались не только свидетели, но и самые невинные свидетельства тех событий. Категорически запрещалось вести любые записи, кроме тех, что предназначены для Центра, и нам — рядовым посланцам. И все-таки в моем распоряжении оказались записки одного из моих сотоварищей — дневник посланца!.. Да, такое случается: адская сущность входит в противоречие с человеческим обличием. Ослушника ждет жестокая кара. Удивительно, что эти 15 страниц были все-таки написаны. Еще удивительнее, что мне удалось их сохранить. Теперь, когда Вашими необдуманными действиями наши отношения переведены из виртуальной плоскости в реальную и перестали, таким образом, быть секретом, хранить их я больше не смогу. Не знаю, хватит ли на это сил у Вас! Наш эпистолярный роман подошел к концу. Прощайте. И, как говорится, не поминайте лихом.

Ваш Беспристрастный Свидетель.

⠀⠀ ⠀⠀

Некоторое время я сидел недвижно, глядя на слегка помятый, согнутый посредине лист бумаги с четкими — лазерными — письменами. Так вот значит, что крылось за полунамеками моего таинственного корреспондента: выходит, он как раз и есть один из тех — рядовых — якобы наблюдавших происходящее из-за кулис! Можно ли было в это поверить, допустить, что крах Вождя народов был выражением воли Темных сил, что их агенты — адские сущности в человеческом обличии — всегда бродили среди нас, и, стало быть, бродят и теперь, готовя почву для новой тирании? Мой впитанный с молоком матери материализм однозначно свидетельствовал — нет. И, тем не менее, незнакомый, неизвестно откуда взявшийся внутренний голос, негромко, но настойчиво, твердил: да… да… да…

Итак, мне презентовались 15 страниц записей «одного из непосредственных свидетелей и косвенных участников трагедии». Прямо скажем, не мало! Я взял тетрадь, повертел, разглядывая потертую ледериновую обложку. Удивительно, в какой будничной, ничем не примечательной обстановке свершалось это, столь долго ожидавшееся мною событие: сквозь открытую форточку доносился уже стихающий к этому часу шум улицы; на кухне Мария позвякивала посудой; что-то у нее не заладилось — в воздухе висел слабый запах пригоревшего ванильного печенья. Теперь, когда ничто не отделяло меня от цели, я испытывал чувство странной нерешительности, почти апатии; в мозгу настойчиво крутилось убрать тетрадь в стол, не прикасаться к ней как можно дольше. В глубине души я сознавал, что за этим кроется боязнь разочарованья, опасение, что дошедший, наконец, до меня дар Беспристрастного Свидетеля окажется не тем, на что я рассчитывал.

И как всегда в сомнительных ситуациях, победил мой врожденный педантизм: я аккуратно сложил и убрал в стол письмо, машинально протер ладонью освободившуюся поверхность письменного стола и раскрыл тетрадь с той стороны, где ее уголки были слегка загнуты.

Действительность превзошла мои ожидания: тетрадь была чиста.

Несколько мгновений я растеряно смотрел на предназначенный быть титульным лист клетчатой, желтоватой от времени бумаги, потом раскрыл тетрадь с противоположной стороны. Однако и с противоположной стороны она была также девственна.

Сторона с загнутыми уголками была, несомненно, лицевой. Внизу первой страницы — как раз по середине — фиолетовыми чернилами была выведена цифра 16. В нескольких местах страница была подрезана у основания. Всмотревшись, я без труда обнаружил и остатки первых пятнадцати страниц, под корешок срезанных бритвой.

Мои действия после совершения этого открытия отличались стремительностью: первым делом я включил компьютер, вторым — нашел адрес Беспристрастного Свидетеля, третьим — напечатал в заглавии письма «Сударь»… Четвертого я, слава Богу, не совершил, вовремя осознав его бессмысленность: найти моего виртуального корреспондента по-прежнему адресу было нельзя; другого у него теперь не существовало. Постепенно я осознал и остальное: даже если бы ситуация складывалась иначе, даже если бы войти с ним в контакт было проще простого, это ничего бы не изменило: дневник существовал в единственном экземпляре, теперь этот экземпляр был похищен, не исключено, — уничтожен, и, без сомнения, — не достижим.

На дворе была ночь; окрестности спали, изредка всхрапывая, и тут же стихая, экран компьютера светился в полумраке ровным серебристо-голубым светом. Я придвинул к себе письмо Беспристрастного Свидетеля… разгладил ладонями… перечитал заключительные слова: «Теперь, когда Вашими необдуманными действиями наши отношения переведены из виртуальной плоскости в реальную и перестали, таким образом, быть секретом, хранить их я больше не смогу. Не знаю, хватит ли на это сил у Вас!»

«Не знаю, хватит ли на это сил у Вас!» — повторил я, беззвучно шевеля губами, и бессильно уронил руки на подлокотники кресла.

Что-тословно бы осязаемое заставило меня повернуть голову. Мария застыла в дверях, упершись плечом в одну стойку косяка и почти касаясь бедром другой (меня всегда поражала эта ее сверхъестественная гибкость).

— Что-нибудь случилось?

— С Темноликим вождем покончено, — сказал я.

— Я знала, что к этому идет, — сказала она, ничуть не удивившись.

— Откуда?

— Догадывалась… с тех пор, как ты стал получать эти таинственные письма. Но от кого они, что это было — в мистику ведь ты не веришь, верно?

Я не ответил.

Подойдя вплотную, она провела рукой по моим волосам. Рука у нее была теплая и слегка пахла ванилью.

— Что же мы будем теперь делать? — спросил я.

— Что будем теперь делать? — переспросила она. — Будем дальше жить. Вместе пить чай с ванильным печеньем… вместе спать… вместе ездить в «Три сосны»… А вот над продолжение «Арбатских купидонов» ты будешь работать один.

— Над продолжением… Купидонов. А с жильем? С Васей и Масей?

— Они еще маленькие. — ее теплая рука застыла на моем затылке. — Подрастут, посмотрим. Может быть… жилье в Москве подешевеет.

Мы помолчали.

— Компьютер перенесем из деткаба в спальню, — твердо выговорила Мария. — Если же купить ноутбук, работать можно и на кухне. Ведь верно?

«А над чем, собственно, работать? — подумал я — Над продолжением Купидонов?..» Нереальность этого варианта казалась мне теперь столь оче видной, словно не я написал некогда эту милую, лишенную и намека на мистику, вещицу.

— Днем ты будешь работать за большим компьютером в спальне, — продолжала Мария развивать свою концепцию нашей будущей безоблачной жизни, — а вечером — в кухне, на ноутбуке. Верно?.. Ну, что ты молчишь?.. Глеб!

— Верно, — подтвердил я, не поднимая глаз от письменного стола. — Конечно, детка, так мы и сделаем: купим ноутбук и поставим его на кухне.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1936 г. в Москве. Окончил Московский нефтяной институт им. И. М. Гукина. Доктор технических наук, профессор, до конца 2003 года заведовал кафедрой Геологического факультета МГУ. Автор многих научных книг и статей, опубликованных в России и за рубежом. Как прозаик дебютировал в 50-е годы. Живет и работает в Новой Зеландии. Рассказы печатались в «Огоньке» и «Континенте».

Геннадий РазумовСтарое фото

Заромов лежал на спине, смотрел на небо и готовился к смерти. Она должна была придти не когда-то там в необозримом будущем, а совсем скоро и в совершенно определенное время: через 2 часа, 32 минуты и 16 секунд. Смерть была запрограммирована с машинной точностью. Именно в этот момент прекратится жизнеобеспечение его автономной капсулы скафандра, прервется подача воздуха и тепла, нарушится герметизация, и он окажется один на один с чужим мертвым миром вечного безмолвия.

Страха не было. Было лишь сожаление, что в этот последний час он будет совершенно один, без близких и родных. Он не услышит нежного голоса Эвы, не увидит ее милых глаз, умеющих вдруг взрываться радостью и весельем. Никогда больше он не ощутит прикосновения ее мягких ласковых пальцев, и сам не коснется ее гладкой теплой кожи.

И никогда не пройдутся они, взявшись за руки, по солнечной тропинке в зеленом южном парке, и маленькая светловолосая Бела, рыжунья, не повиснет на его плечах. Никогда он не почувствует ее влажного душистого дыхания, не услышит ее звонкий задорный смех.

Он вообще больше никогда не услышит никакого человеческого голоса, даже самого далекого, радиоволнового, не увидит ничьих человеческих глаз, хотя бы в видеозоре. Он будет до самого своего конца один.

А ведь когда-то раньше, в не такой уж далекой молодости Заромов, глупец, часто подумывал о том, что так иногда не хватает ему уединения. Вечно на людях: на работе — сотрудники, подчиненные и начальники, на улицах и площадях, — толпы народа, толчея в магазинах, в театрах, на выставках, дома — родные, приятели, знакомые, соседи. Ни на минуту не удавалось остаться одному, уйти в себя, сосредоточиться.

Чудак, теперь он может без всяких помех уходить в себя и углубляться сколько угодно. Теперь он до конца останется в одиночестве, и ему никто не будет мешать. Во всей Вселенной, среди мертвых, горячих и холодных звезд, планет, метеоритов, комет — он всегда будет один, наедине с Вечностью.

⠀⠀ ⠀⠀

Несколько часов назад их было трое. Они летели по межгалактической трассе в автоматическом режиме, занимались своей обычной научной работой, отбирали пробы космической пыли и газов, изучали излучение звезд и зондировали планеты.

Запущенный по точно рассчитанной баллистической орбите, их корабль описывал в далеком Космосе гигантский эллипс и должен был в строго заданное время вернуться на Землю. Детальные подробные расчеты, казалось бы, учли все самые невероятные неожиданности, любые мыслимые и немыслимые отклонения от трассы, появление на пути корабля новых, еще неизвестных космических тел.

И все-таки, где-то компьютеры ошиблись. Может быть, произошел сбой в системе слежения ведущего космического маяка или в машинном управлении корректирующих двигателей. Неясно, как, но это случилось.

Шел триста пятый день их полета. Они за ночь хорошо выспались, позавтракали и теперь сидели в уютном рабочем отсеке, каждый занимаясь своей работой. Приборы и аппараты тихо стрекотали, делая замеры и определения, навигационные приборы были в норме и чутко прислушивались к тому, что делается там, за бортом корабля. Абсолютно ничто не предвещало никаких неприятностей и осложнений, все было спокойно и мирно.

Механик Литов первый почувствовал опасность. Он оторвался от своих схем и чертежей и долгим взглядом посмотрел на приборы метеорологического прогноза.

— Неладно что-то за бортом, — сказал он задумчиво и настороженно взглянул в иллюминатор, за которым, правда, не обнаружил ничего подозрительного. — Не нравится мне, братцы, метеосводка. Слишком много по нашему курсу непредвиденных ранее метеоритных пылевых туч, облаков и прочей туманной мерзости.

— Неладно что-то в Датском королевстве, — шутливо продекламировал Миша Кулиш, физик, — кстати, исстари известно, что синоптики, будь они трижды умнейшими и совершеннейшими роботами, всегда врут. Такая уж у них работенка.

Заромов тоже не придал тогда значения беспокойству Литова.

— Помните старый бородатый анекдот про оптимиста и пессимиста? — сказал он, улыбаясь. — Их попросили предсказать, какая завтра будет погода. «Хорошая», — ответил оптимист. «Плохая», — возразил ему пессимист. И вот приходит этот завтрашний день — пасмурно, сыро, дождь. Про оптимиста говорят: «Ну и что же, со всяким бывает, ошибся, ничего». А про пессимиста: «Ну гад, накаркал». Так что, механик, брось свои страхи и охи, давай-ка лучше займемся наладкой моего лучевого зонда, а то ведь скоро он понадобится, скоро уже приблизимся к Трайкосу.

Так называлась еще никем никогда не изучавшаяся небольшая, почти карликовая звезда, вокруг которой вращалось множество планет и болидов. Заромов, отвечавший за геологическую часть исследований, должен был, согласно Генеральной Программе, изучить плотность, состав и другие физико-механические свойства планетного вещества.

— Черт с вами, оптимисты, пусть будет по вашему, — проворчал Литов, поднимаясь со своего рабочего кресла, — может быть, и правда, пока еще нет повода корячиться в туннельном отсеке. Но вот помогу Заромову и обязательно туда полезу проверить синоптические приборы.

Но он ничего не проверил. Не успел.

Пока они возились с лучевым зондом, за бортом действительно что-то произошло. Сначала корабль резко качнулся, потом его затрясло от сильных и частых ударов, заскрипела и завибрировала обшивка. Звездолет попал под обильный космический дождь и град. Шквал мелких, средних и крупных метеоритов налетел со всех сторон.

Вышли из строя навигационные датчики, укрепленные на наружной поверхности звездолета, в блоке наблюдения отказало следящее устройство. А потом произошло самое страшное — ослепший корабль потерял курс. Защитное гравитационное поле отбрасывало его, как мячик, от одного болида к другому и швыряло в разные стороны, сбивая с нужного направления.

— Дело совсем дрянь! — воскликнул Литов, взглянув на приборный щиток управления. — Скорость резко растет, мы входим в зону притяжения какой-то планеты. Готовьте аварийные модули.

Все трое бросились к шкафам-запасникам, отсоединили в них автономные капсулы-скафандры, проверили их заправку и прикрепили к своим рабочим креслам. Кулиш взялся за рули ручного управления системой мягкой посадки. Он напрягся, лицо его покраснело, глаза округлились.

— Вот дьявол! — закричал он в ужасе, делая безнадежную попытку овладеть пусковым устройством. — Двигатели не работают. Через 80 секунд мы врежемся в поверхность планеты. Заромов, как плотность грунта?

Заромов направил вниз лучевой щуп-зонд. Ничего утешительного — луч на планете отразился от твердого каменистого грунта.

— Разобьемся, — пробормотал он, нахмурив брови и откидываясь на спинку кресла. — Посадка корабля невозможна. Надо самим спасаться, придется прыгать.

Правила категорически запрещали выход на поверхность незнакомой планеты, предварительно не изученной хотя бы в объеме обязательной стандартной программы. Но сейчас другого выбора не было. Все решали секунды. Либо они погибнут, разобьются вместе с кораблем, врезавшись в твердую поверхность планеты, либо катапультируются и останутся до поры, до времени живы.

Согласно бортовой диспозиции, в аварийной ситуации ответственность старшего должен был брать на себя Литов. Но что ему оставалось сейчас решать?

— Включить катапульты! — скомандовал он. — Через 20 секунд — пуск.

Заромова спасла его собственная нерасторопность: он забыл заранее снять с пускового устройства предохранитель. На освобождение блокирующей скобы ушли те самые полторы секунды, которые спасли ему жизнь.

Кулиш и Литов опередили Заромова и стартовали первыми. Они благополучно оторвались от стремительно летящего вниз корабля, взмыли над его поверхностью и уже пошли было на снижение, когда случилась эта ужасная катастрофа.

Откуда-то сбоку вдруг появилось огромное темное газовое облако. Переливаясь в лучах Трайкоса фантастическими фиолетово-сиреневыми бликами, оно стремительно рванулось к космонавтам. Его безобразные лохматые отростки, как огненные языки чудовищного змея-дракона, вытягивались, удлинялись, извивались, непрерывно меняя свою форму и размеры. Еще мгновение, и они коснулись своими острыми звериными жалами людей, тщетно пытавшихся вырваться из их страшных объятий.

Две ослепительно яркие вспышки кривыми лучами-линиями вспороли облачную мглу, газовая пелена сгустилась, стянулась к горящим факелам и взорвалась, исчезнув сама и не оставив ничего рядом с собой, ни живого, ни мертвого.

Так Заромов остался один. Медленно спускаясь, он осторожно спланировал, сделал несколько небольших кругов и сел на поверхность планеты. Отбросил уже ненужные отработанные ракеты и огляделся.

Вокруг царила суровая мрачная пустота, полный вакуум. Ни атмосферы, ни воды, ни растительности. Одна только голая скальная равнина, в отдельных пониженных местах прикрытая тонким слоем серой, похожей на гальку, почвы, состоящей из небольших гладких шариков, неподвижных и однообразных.

Древняя, давно уже умершая планета, кое-где была расколота прямыми неглубокими трещинами, обнажавшими такие же скальные холодные недра. Заромов подошел к краю одной из них и посмотрел вниз. Ничего, что могло бы быть для него спасительным или хотя бы полезным, такая же пустота и мертвечина.

Он достал из заплечного ящика инвентарную экспресс-лабораторию, установил на штативе сейсмо-акустические приборы и по укороченной программе провел все необходимые геофизические измерения. Планета была однородна, тверда и холодна по всей своей глубине и не оставляла никаких надежд на получение хоть небольшого количества какого-нибудь тепла, энергии, полезных ископаемых или еще чего-либо. Ничего.

Теперь надо было разыскать то, что раньше было кораблем. Это большого труда не составляло, так как Заромов еще до своей посадки засек траекторию и координаты его падения. Звездолет лежал в неглубокой расщелине. С первого взгляда стало ясно, что он разбит, сплющен и ни на что уже не годен, как старая консервная банка.

Кое-как цепляясь за неровные края расщелины, Заромов спустился к останкам своего недавнего космического дома и остановился, с грустью сознавая безвыходность своего положения. Здесь ни на что не было никаких надежд. Люк во входную шлюзовую камеру вместе с самим шлюзом был полностью уничтожен, двигатели сгорели, контейнеры с блоками систем питания и жизнеобеспечения смяты в лепешку. В общем, никаких вариантов.

«А ведь мог бы быть шанс стать Робинзоном Крузо, — усмехнулся с горечью Заромов. — Только где взять Пятницу?»

Он на прощание погладил ладонью смятую поверхность разбитых иллюминаторов, провел пальцем по сломанным выступам дюз, как будто через плотную ткань скафандровых перчаток можно было ощутить тепло земного металла, почувствовать мягкую шершавость защитного кремниевого покрытия.

Ничего не поделаешь, надо идти. Заромов тем же путем вылез на край расщелины, сделал несколько шагов и снова огляделся. Неяркое окаймленное темной полоской светило блеклым розовым колесом медленно катилось по длинному низкому горизонту. Контрастные резко очерченные черные тени рваными тряпками покрывали неглубокие понижения местности. Заромов подумал, что не стал бы без нужды по ним ходить, хотя было ясно, что это только тени, и ничего, кроме галькообразной почвы, там нет и быть не может.

И все-таки он должен, обязан поискать своих Пятниц. Этого требует и устав Межзвездных связей. На каждом новом космическом объекте, кто бы и когда на него не попал, помимо всяких других стандартных исследований, обязательно должен быть проведен поиск следов разумной жизни.

«Не буду напоследок нарушать правила, хотя здесь это простая формальность, совершенно ненужная», — подумал Заромов, доставая кассетный словарь-справочник Инопланетных контактов. В нем были языки, наречия, диалекты всех времен и народов, когда-либо населявших Землю и другие обитаемые миры, телепатические способы общения, языки жестов и пантомим, цветовых и световых символов. Но в данном случае все это для такой забытой Богом планеты, увы, явно было совсем не нужно. Здесь некому было показывать картинки с изображением людей и Солнечной системы, здесь некому было слушать земную музыку и позывные Межзвездной службы.

Заромов вспомнил, как на Зарее они установили на возвышенностях видеозоры и целый час гоняли мультики и фильмы-боевики. На них, как бабочки на огонек, слетелись тогда летуны — многокрылые жители планеты. Но там была атмосфера, растительность. А здесь мертвая пустота…

Может быть, все-таки попробовать хотя бы язык лучей?

Заромов установил на штативе небольшой портативный радар и стал прослушивать окрестность на волнах самого широкого диапазона длин и частот. Во все стороны по поверхности и вглубь планеты понеслись сейсмические, гравитационные, радио и световые лучи, инфразвук и ультразвук.

Но никакого отклика, даже самого слабого, чуть заметного, хотя бы сомнительного приборы не поймали. Только один раз мигнул индикатор, когда инфразвуковая волна скользнула по самому верхнему слою почвы. Однако Заромов тут же отметил, что причиной возмущения была его же собственная нога.

«Дохлый номер, — пробормотал он про себя, — искать здесь жизнь, все равно, что на Земле в Северном Ледовитом океане ловить жирафов». Он собрал приборы и кассеты с результатами измерений, поставил их на место в скафандровом боксе и снова загерметизировал.

Теперь он должен был умереть.

Древние жители Земли, каждый раз убеждаясь, что человеческое тело после смерти разрушается, превращается в прах, тешили себя надеждой на нетленность, вечность души, на ее загробную потустороннюю жизнь. Они верили в то, что хотя тело умирает, душа остается.

С Заромовым будет все как раз наоборот. Исчезнет его внутренний мир, его сознание, чувства, ощущения, его «я». Но останется тело. В этом вакуумном стерильном мире, без воздуха и воды, без гнилостных бактерий он будет лежать законсервированным сотни, тысячи, а, может быть, и миллионы лет.

Заромов вспомнил рассказ одного своего друга-археолога, экспедиция которого как-то нашла хорошо сохранившийся труп человека, замурованного в плотный непроницаемый для воды и воздуха гидротехнический бетон. Когда-то давно, еще в XX веке, на реках строили гигантские железобетонные плотины для гидроэлектростанций. Человек, отбывавший наказание заключенный, упал в блок бетонирования, его не успели вытащить, он утонул в бетонной жиже и так остался лежать в затвердевшем бетоне целым, пока не стал добычей археологов.

Кто знает, может быть, когда-нибудь в далеком будущем и Заромова вот также обнаружат здесь, на этой затерянной в Космосе безжизненной планете, и тогда его тоже будут изучать ученые, и он станет археологической достопримечательностью. Может быть, и планету назовут его именем.

У каждой эпохи свои находки.

Теперь главное, ему нужно получше выбрать подходящее место для своей могилы. Конечно, оно должно быть вблизи остатков корабля. Надо лечь где-нибудь повыше, на видном месте, где его легко можно будет обнаружить вместе с компьютерными мемористиками, которые будут хранить всю информацию.

Пожалуй, он выберет вот этот невысокий, более чем другие, светлый бугорок, который и станет его последней постелью. Здесь разомкнется защитная скафандровая оболочка, его последнее человеческое жилище, и он станет частью чужого враждебного мира, где царит вечное безмолвие, покой, тишина.

Заромов опустился на колени, присел, потом лег на спину, подложив под голову бокс с информационными материалами. До конца оставалось четырнадцать минут. Он сдвинул магнитный клапан наружного кармана и достал пластиковый пакет со старой объемной фотографией. Пусть в последний миг его жизни с ним будет рядом ласковый взгляд милых родных глаз.

Это был один из самых счастливых месяцев их жизни. Они втроем поехали тогда в отпуск на побережье к морю. Пляж, горы, яркое жаркое солнце, буйная летняя зелень.

В тот день, когда было сделано это фото, они бегали по пляжной гальке, которая щекотала и колола пятки, а Эва с Белочкой соревновались, кто дольше пропрыгает по острым камушкам.

— Знаете ли вы, понимаете ли вы, — передразнивая пансионатного врача, «докторским» голосом вещала Бела. — Это же так полезно: на ступнях ног окончания нервов, связанных почти со всеми внутренними органами. Массажируя пятки пляжной галькой, вы фактически массажируете печенку и селезенку.

Они громко хохотали, а потом, взявшись за руки паровозиком бросались в воду, ныряли, плавали вперегонки. Как им тогда было хорошо, как они тогда были счастливы!

Заромов оторвал взгляд от фотокарточки, непроизвольно прижав ее к своему телу (они «совсем раздетые в такой адский холод»). И снова посмотрел на окружавшую его повсюду мертвенносерую почву. Здесь, на планете, тоже была галька, но разве такая!

Только теперь Заромову впервые за все это время вдруг стало по настоящему страшно. Безотчетный первобытный ужас охватил все его существо, задрожали колени, лоб покрылся испариной. Пальцы непроизвольно потянулись к защелке шлема — поскорей бы избавиться от этого гнетущего унизительного чувства, чего тянуть, все равно осталось уже немного.

Но тренировка космонавта сказалась — он быстро овладел собой, рука опустилась вниз, пальцы сжались в кулак. Заромов собрал всю свою волю, сосредоточился. Надо было сделать последние приготовления: переключить приборы, еще раз проверить герметичность «банка памяти». Все это сделав, он устроился поудобнее и приготовился к смерти.

Как мудро устроила природа в том нормальном человеческом мире — человек не знает своего последнего часа. Хотя испокон веков стремится разгадать свое будущее. Античные оракулы и средневековые гадалки, ученые прогнозисты и компьютерные машины времени — кто только не пытался прочесть Книгу Судеб. Но всегда безуспешно. И если бы сейчас кто-то мог задать Заромову извечный вопрос «Что такое счастье?», он бы без всяких раздумий тут же ответил: «Счастье не знать, что с тобой будет завтра, сегодня, через час».

А он, увы, знал. Вот и подтверждение этого — на приборе жизнеобеспечения загорелся красный огонек. Через пару минут на экране вспыхнет и тревожно замигает крупными буквами надпись-сигнал: «Срочно нужна заправка! Срочно нужна заправка!» А потом прекратится подача воздуха, тепла, все погаснет, отключится. Наступит полная тишина, темнота. Смерть.

Заромов закрыл глаза, больше он не будет смотреть на приборы. Стал ждать. Прошла минута, другая, третья, пятая… Но что это? Ничего не происходит. Дышится также свободно и легко, как раньше, по-прежнему тепло. Где он, может быть, в загробной жизни, в которую верили предки? Заромов открыл глаза, посмотрел направо, налево.

Нет, он все там же, на той же планете, по-прежнему косо смотрит на безжизненную равнину круглый блеклый Трайкос, также чернеют зловещие теневые пятна в расщелинах и низинах. Он поднес руку к глазам и посмотрел на наручные приборы: красный огонек индикатора погас, а буквенный сигнал не появился. Температура, давление в норме. Мало того, показатель заправки воздухом и энергией стоит на черте «полное». В блоке питания появилось даже аварийное обеспечение, которое давно уже было израсходовано. Откуда все это богатство?

Неожиданно Заромов услышал какие-то звуки. Они то возникали, то исчезали, то приближались, то удалялись. Одни из них были высокие и тонкие, другие — низкие и густые. Звуки были так тихи и слабы, что разобрать их было почти невозможно. Но они были, они существовали, причем явно вне какой-либо связи со скафандром и всем тем, что в нем находилось, — звуки шли откуда-то со стороны.

Потом они стали немного громче, яснее. Заромов напряг слух, внимательно вслушался и вздрогнул, пораженный: это были голоса. Да, да, настоящие человеческие голоса!

Первая мысль была: этого не может быть, это галлюцинация, болезнь.

Взглянул на индикатор медицинского состояния — все в порядке, показатели умственного уровня нормальные, он не спятил. Но тогда, что же это такое?

Волнуясь и торопясь, Заромов расчехлил радиометрическую аппаратуру — может быть, магнитная антенна уловила какие-то далекие сигналы из Космоса, и где-то там, в необъятных межзвездных просторах, мчится корабль с Земли? Может быть, он только что вошел в зону, доступную для пеленгования с Трайкоса, и Заромов сейчас свяжется с его экипажем, сообщит свои координаты, и его заберут отсюда.

Дрожащими пальцами схватил он ручку настройки пеленгующего устройства. Послал длинные волны, потом еще длиннее, длиннее, дальше, дальше. Но, увы, никакого ответа, в огромном пространстве вокруг Трайкоса была только пустота.

А голоса продолжали звучать. Все явственнее, все четче. Один, кажется, был женский, другой более невнятный, скрипучий, какой-то странный, нечеловеческий.

Заромов укоротил волны, взял другой диапазон пеленгования и вдруг замер в ошеломлении. Источник звуков был где-то совсем близко, совсем рядом, в нескольких метрах. Сердце Заромова учащенно забилось, от волнения перехватило дыхание. Неужели такое возможно, неужели здесь живые люди? Это было слишком неправдоподобно, чтобы быть правдой.

Заромов быстро поднялся на ноги, бросился бежать, бежать туда, откуда только и могли быть слышны человеческие голоса. Он подскочил к краю темной расщелины с обломками корабля, присел на корточки и заглянул вниз. Но там, как и прежде, не было ничего, кроме разбитого мертвого металла. Огорченно вздохнув, он поплелся назад, продолжая на ходу вслушиваться в таинственные голоса.

Неожиданно ему вдруг показалось, что в женском голосе он слышит знакомые нотки, милое мягкое придыхание, нежный ласковый тембр. Кто это? Неужели, Эва? Как это может быть? Он взялся за рычажок ручной настройки. По экрану дисплея медленно побежал тонкий световой лучик. Все ближе, ближе. Вспыхнула яркая голубая точка. Вот оно. Есть. Поймал.

Заромов недоуменно взглянул на координатный указатель — источником звуков была… фотография. Он разочарованно вздохнул и выключил приборы.

Однако это было очень и очень странно. Как может кусок неживого пластика, хотя бы и с изображением человека, даже любимого, заговорить живым человеческим голосом? Что, он превратился в некое «звуковое письмо»? Неужели подействовало какое-то таинственное чудодейственное облучение? Но если даже это так, то причем здесь тогда второй голос, совсем незнакомый, чужой, металлический?

Заромов прислушался к нему. Он что-то спрашивал у Эвы, та отвечала. И вдруг Заромов понял, что они говорят о нем, он даже услышал свое имя. Это доказывало, что разговор, конечно же, происходил не когда-то там на Земле, в прошлом, а здесь, сейчас, сию минуту. Вот это да!

Он присел на корточки, положил рядом с собой фотографию, потом наклонился над ней и сразу же заметил: что-то возле нее не так, что-то иначе. Что именно? Ага, почвы стало почему-то больше, круглые камни сгрудились около эвиного лица и почти засыпали его. Заромову даже почудилось, что они чуть-чуть шевелятся, перекатываются по фотокарточке, разглядывают ее, гладят.

И тут его осенило. Ну, конечно же, это они разговаривают с его Эвой, расспрашивают ее, узнают о нем, о Земле, людях. Это они не дали ему погибнуть. Как же он раньше не догадался? Почва из круглых «камней» — вот, оказывается, что живет в этом «мертвом» мире!

Он опустился на колени, приложил ухо к земле, прислушался. Разговор сразу же прекратился, стали слышны только какие-то шорохи, скрипы, свисты. Потом они начали плотнеть, сгущаться и оформляться в отдельные слова, фразы, мысли. Впрочем, скорее всего, это была даже не какая-то там звуковая речь или письменный текст, которую можно услышать или прочесть. Просто в сознании Заромова как-то само собой, сразу и целиком, возник образ этого странного ни на что непохожего мира.

Его обитатели были облачены в самую совершенную, самую оптимальную форму существования материи, шаровидную, в которой не было ничего лишнего, ненужного (недаром, почти все небесные тела — сферы). Но и эти шары представляли собой всего лишь внешнюю оболочку необычного замкнутого мира, обращенного на себя самого, существующего совсем в ином измерении, недоступном для человеческого понимания.

Это была сверхцивилизация самого высшего типа. Она бурно развивалась, но росла не вширь, как другие, захватывая все новые и новые планеты, а вглубь, совершенствуясь и утончаясь. При этом она вовсе не отказывалась от связи с остальными мирами. Наоборот, она, как пчела нектар, собирала сведения о передовой технологии и культуре со всей Вселенной. Информация была ее хлебом, углем, нефтью. Любое сообщение, с любой планеты она могла материализовать и преобразовать во что угодно.

Далекая, недоступная для землян, она давно уже научилась общаться с другими мирами без непосредственного контакта. На огромные расстояния через созвездия и галактики посылала она свои сигналы-щупалца, которые не были ни слышны, ни видны и не улавливались никакими приборами. Они проникали в сознание людей и незаметно для них разговаривали с ними, вникали в их дела и проблемы. И вот теперь, узнав об обычных человеческих чувствах, коснувшись простой человеческой любви, они, вопреки своим правилам, вмешались в трагический ход событий и спасли мужа и отца тех, кто приветливо улыбнулся им с маленького старого фото.

«Милые мои, родные женщины, — забормотал про себя Заромов, — так это вы не дали мне погибнуть, спасли от смерти». Он поднялся на ноги, спрятал в пластиковый пакет фотографию и вдруг почувствовал, что земля под ним задрожала, грунт под подошвами его сапог вздрогнул, заколебался. Неужели, землетрясение? Неужели обитатели этой планеты, посвятившие его в свои тайны, передумали и решили прервать передышку, которую они ему дали только на короткое время, и он все же умрет?

Нет, это никакое не землетрясение, это свершилось удивительное, невероятное, сказочное чудо. Из темной расщелины в скале медленно поднмался целый и невредимый звездолет. Ярко светились его опознавательные огни, вращались навигационные радары, уверенно и гулко работали двигатели. Ура, теперь Заромов сможет вернуться домой, на Землю!

Он подошел к кораблю, отомкнул люк и забрался внутрь. В нем все было по-прежнему. Также светились индикаторные огоньки приборов, неярко мерцали голубоглазые дисплеи бортового компьютера, мирно горели лампы основного и аварийного освещения. И только два голых металлических остова пустующих рабочих кресел напоминали о происшедшей катастрофе.

Заромов включил механизм готовности пускового комплекса и взглянул в иллюминатор. Светлорозовый Трайкос теперь уже поднялся высоко над горизонтом, и его прямые лучи осветили планету нежным молочно-оранжевым светом. Черные тени в низинах и расщелинах почти совсем исчезли, и на их месте в лучах восходящего светила блестели тысячи перламутровых шариков — мудрых и добрых обитателей этой планеты.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Известный в области инженерной гидрогеологии ученый, автор более 110 научных трудов, среди которых несколько крупных монографий и десятки авторских свидетельств на изобретения. Методики и технологии, разработанные Разумовым, вошли во многие справочники, учебники, инструкции и пособия. С их помощью запроектированы и построены водозаборы подземных вод в разных частях бывшего СССР и за его границами.

Кроме того, Г. Разумов долгие годы работает в области журналистики и литературы. Его статьи, очерки, репортажи напечатаны во многих центральных российских журналах и газетах, таких, как «Техника-молодежи», «Наука и жизнь», «Огонек», «Новый мир», «Известия», «Независимая газета» и других. Им опубликован целый ряд научно-художественных, научно-фантастических и детских книг. Одна из них — «Тонущие города» — выдержала 7 изданий, 5 из них — на нескольких европейских языках за пределами СССР. В № 2 за 2007 г. «Знание-сила: Фантастика» опубликован рассказ «Космический маяк».

Ныне живет в Лос-Анджелесе.

Владислав КсионжекИгры детей младшего школьного возраста

— Ой, пусти руку, мне больно! — заверещал мой сын. Этот заигравшийся шалун только что умудрился облить кота из флакона, в котором жена хранила экспериментальную жидкость для удаления волос.

«Мне больно» — это были ключевые слова. После них мне уже не хотелось применять в воспитательных целях «высшие меры» — брать ремень, веник, прут, мухобойку, по отечески дать оплеуху, или же завернуть ухо проказника багровым узлом.

По мере того, как жидкость впитывалась, раздражая и воспаляя кожу, кот все громче и все возмущенней мяукал. Бедный зверь! Самое худшее для него было еще впереди. Он пока не представлял, как шипеть на него будут соседские кошки, не признающие в качестве кавалеров плешивых, облезлых котов.

Мы с женой сыну многое позволяли. Ведь он был продолжением нашей породы. Ему передались по наследству неуемное любопытство, желание новых, рискованных впечатлений.

Но в последнее время нам стало понятно, что у свободы ребенка должны быть границы. Допустим, такие: делай все, что захочешь, если заведомо знаешь, что страдать от последствий поступков будешь только ты сам.

Пускай в этом пример берет с нас.

Мы — каскадеры науки. Естествоиспытатели в самом буквальном значении слов: «естество» и «пытать».

Приобщился к нашей работе он еще до рожденья. Прошел вместе с женой (когда мы не знали, что к внутренней полости ее живота уже прилепился комочек активно делившихся клеток) полный курс проверок приставок и катализаторов для телекинеза.

Это были очень тяжелые эксперименты. Нас помещали в условия, когда избежать неприятных, болезненных ощущений мы могли в единственном случае — если бы нам удалось силой мысли двигать предметы.

Но зря обжигали нам ноги до волдырей, чтобы мы захотели поднять себя в воздух над раскаленным песком. Напрасно кололи ладони иголками, внушая, что мы можем удержать на весу колючие колобки. Морили без толку голодом, одевая в смирительные рубашки и принуждая в танталовых муках, истекая слюной, вытягивать шеи и губы, стремясь дотянуться до пищи, которую выставляли на стойки подносы — в пяти сантиметрах ото рта.

Мы невыносимо страдали, но сверхъестественных способностей провить не могли.

Хуже всех было жене. Возле кресла, к которому ее привязали, поставили маленький вентилятор, который включался и направлял в ее ноздри ароматы всяких вкусных вещей каждый раз, когда тело несчастной сжималось в конвульсиях голода.

После завершения серии экспериментов изголодавшаяся женщина начала поглощать пищу в неимоверных количествах. Все никак не могла насытиться и остановиться. Так что рождение сына прошло для ее фигуры почти незаметно.

Зато наш ребенок — первый в Мире искусственный экстрасенс.

Он, правда, стесняется своих относительно скромных способностей к телекинезу и не любит их демонстрировать. Предпочитает утверждаться в классе за счет быстрой реакции и хорошей физической подготовки. С его легкой руки уроки превратились в турниры, где главной доблестью было пройтись рикошетной цепочкой ударов по ученическим головам.

Каждый раз, когда нас с женой вызывали к директору школы, мы приносили «откупные» подарки: авторучки с металлоискателями (чтобы вовремя находить положенные на стулья кнопки), инфраперобразователи голоса (для того, чтобы голос учителя вызывал у провинившихся трепетный страх), телескопически раздвигающиеся электроуказки (одинаково эффективные и для обороны, и для нападения на нерадивых учеников), легко впитывающие влагу и быстро затвердевающие мелки (поэтому хорошо снимающие отпечатки пальцев у тех, кто тайно пишет на досках плохие слова).

У нас в запасе было много полезных, пока еще не выпускаемых серийно устройств. Мы делали все, чтобы сына не перевели «играть в высшую лигу» — во двор.

Но скоро наша жизнь изменилась.

Во время проверки системы жилетов-громоотводов меня ударило током в семь тысяч вольт. Я остался в живых, не превратился в обугленный след на приборной панели только лишь потому, что сверхпроводящий страховочный контур частично проник в меня самого.

Я себя чувствовал чем-то вроде динамо-машины, работавшей на холостых оборотах. Энергия, которой вполне бы хватило на освещение многоквартирного дома, бурлила, плескалась и клокотала во мне.

Мое тело с тускло блестевшей, как олово, кожей на груди и на животе, долго возили на институтской служебной машине из больницы в больницу. Нигде не хотели меня принимать.

В конце концов, жена пересилила страх за ребенка и разрешила отвезти меня домой.

В кабинете соорудили что-то вроде защитного кокона-громоотвода из трех слоев медной сетки. По полу раскатали резиновые дорожки.

Меня положили на глубокий диван и не нашли ничего лучшего, как засыпать «покрывалом» привезенных из института магнито-резонансных шариков, которые должны были (все на это очень надеялись) впитать мой заряд.

Я был под неусыпным присмотром приборов, но едва не погиб потому, что система контроля вышла из строя. В ее контурах удивительным образом замедлилось время.

Шары давно уже стали потрескивать, потом нагреваться и даже подпрыгивать, как на раскалившейся сковородке, а на следящих экранах все было так же, как часа три назад.

Самое время было ставить на мне эксперименты по телекинезу. Не нужно было даже связывать руки. Ведь я пошевелиться не мог.

Мне очень хотелось поднять обжигающие тело шарики силой мысли. Однако и на этот раз у меня ничего не получилось.

Оставалось только ждать, когда начнется пожар, и когда очаг его (вместе со мной) закроет воронка пространственной кривизны.

Что такое воронка? Дыра. Лохматый клочок пустоты. Изолированный сектор пространства. Вроде отсеков на космических кораблях и подводных лодках. Но приводимый в экстренную готовность без помощи шлюзовых камер и переборок.

Недавно я сам испытал этот новый защитный прибор. Возможно, теперь стану первым, кому «повезет» сгореть дотла в черной дыре.

Когда ты вполне готов уже для того, чтобы услышать финальный аккорд, в тебе просыпаются чувства, о которых ты не подозревал. (Которые никто не смог «помочь» тебе разбудить за всю твою жизнь!).

Я ощутил новым шестым своим чувством, что за мной наблюдают. Не то, чтобы дружелюбно, злобно или бесстрастно. По другому. Как смотришь на сына или в зеркале — на себя.

Нет, скорее, как режиссер на актера. Как поле, луг или степь на былинку, травинку, на что-то совсем уже малое, что на них проросло.

Частица высшей силы Природы — ты сам. Этой силе не нужно придумывать имя и облик. Она может выбрать любую пару глаз для того, чтобы озарить светом тебя.

Мне показалось, что Мир для меня отразился в овальных щелках кошачьих зрачков.

Шарики, поднимающиеся над диваном, начинали светиться. Они были похожи на звездочки или на светлячков. Они кружились, сплетались в созвездья и приглашали включиться в какую-то мне пока еще не понятную, но увлекательную игру.

Я услышал детский восторженный голос:

— Папа! Вот здорово! Ты умеешь двигать шарики лучше, чем я!

— Как ты здесь оказался? — спросил я, уплывая с дремотным течением звезд. — Уходи. Здесь тебе быть нельзя.

— Мне показалось, что здесь мяукал Пушистик. Я не знал, что ты дома. Можно я с тобой поиграю в шары?

Наверно какое-то время сын ждал моего ответа. А я слишком долго молчал. Я забыл, что говорить нужно при помощи слов.

Звезды стали смещаться. Я пытался их удержать, но, очевидно, у сына сил было больше. В какой-то момент все огни устремились к нему.

Я услышал его легкий вскрик и сразу очнулся от сладкого сна.

Рой горячих сверкавших шаров проглотила дыра. Вместе с сыном. Он ушел «туда» вместо меня.

Кот ухитрился остаться. Он сидел у самой границы лохматого черного «облака», занимавшего угол комнаты почти до самой двери, и внимательно смотрел в пустоту. Так же вел себя, как и на даче, когда садился у всех на виду и с аппетитом следил из «засады» за полетами бабочек или стрекоз.

Руки меня уже немного слушались. Я с трудом дотянулся до рубильника генератора кривизны. Будь что будет! Или спасемся, или все вместе сгорим.

Но ничего не случилось. Дыра продолжала клубиться на том же месте, где раньше.

Я много раз дергал рубильник. Потом, когда, наконец, с учетом «эффекта замедленной съемки» включилась тревога, мы вместе с женой пытались хотя бы немного подвинуть границу дыры. Куда там! Все равно, что руками сместить раскрученный маховик-гироскоп.

Пушистик все время сидел у самого края. Сидел и смотрел, обозначая ушами наверно какие-то звуки, которые были нам не слышны. И вдруг — в ему лишь известный единственно верный момент — взмахнул и ударил когтистой увесистой лапой.

Раздался звук, похожий на «пф-ф» Как будто спустила воздух автомобильная камера.

И все. Ни дыры, ни огней. Вместо них появился наш сын.

О его ноги терся забывший былые обиды Пушистик. Мурлыкал так громко, как будто внутри у него был мотор.

— Папа, мама, вы видели? — воскликнул сын, захлебываясь от переполнявших его чувств.

— Видели что?

— Как я заставил кружиться шары. Они меня слушались! Они такие горячие! Они похожи на звезды!

Я посмотрел в зеленые кошачьи глаза. В них по-прежнему светился далекий, неведомый космос.

Это значит: игра стала жизнью. А жизнь стала чьей-то игрой.

В искривленном пространстве меняться может масштаб. Иногда. Когда, например, на настольном поле фигурки игрушечных хоккеистов расположатся в точности так, как на настоящем большом стадионе. Или когда россыпь искрящихся шариков станет подобной скоплению звезд.

Со мной все почти хорошо. По ночам, правда, чешутся грудь и живот. «Оловянная кожа» сходит чешуйками тонкой фольги.

Шерсть у Пушистика отросла очень быстро. Но пушистой осталась не долго. Ведь в Природе все связно. Если время в каком-то месте замедлится, то наверстает в другом. А если какая-то «клетка» изволит вести себя вовсе не так, как должна, зачахнуть может весь «организм».

Кот постарел. Время на границе черной дыры очень быстро бежит.

Сын к нам вернулся зеркальным. Нет, не покрытым серебряной тонкой фольгой. Зеркальным в том смысле, что теперь у него сердце справа, а печень находится слева. Он ручку держит не левой, как с первого класса, а правой рукой. Да, к тому же, все норовит писать на арабский манер — от конца строчки к началу.

Он потерял способность силой мысли сдвинуть даже маленький шарик.

Боюсь, он теперь «экстрасенс наизнанку». Мы не ощущаем его новую силу лишь потому, что она от нас далеко. Она ушла в бесконечность, к самым дальним из звезд.

Он ими может играть.

А значит — сбивать их с привычных орбит. Срывать оболочки. Взрывать.

Мы этот ужас не видим. Свет сверхновых нескоро дойдет до Земли.

Что еще можно сказать?

Мы из института ушли.

Жена сидит на диете, но продолжает полнеть.

Я вместе с сыном готовлюсь к учебному году. Курс физики в школе вести буду я.

В свободное время от наведения в доме порядка и чистоты мы с повзрослевшим задирой и сорванцом говорим и о звездах, и о шарах несравненно меньших размеров. Например, о планетах. О том, что с их обитателями случится, если кто-то, как несмышленый ребенок, захочет в них чем-нибудь бросить или как-то иначе жестоко с ними сыграть.

Я пытаюсь внушить сыну мысль о том, что любое живое существо — это тоже планета. А иногда и звезда.

Недавно мы показали сыну альбомы с фотографиями, которые снимались за год до его рождения. Он маму на них не узнал. Тогда она была худенькой, стройной, красивой, еще не пострадавшей от грубой, бездумной, невзрослой игры.

Ну а со мной по-прежнему почти все хорошо. Но я инвалид. Не могу летать на воздушных судах потому, что мои остаточные наводки под кожей сбивают их с курса.

Пушистик теперь любит сидеть на коленях у сына. Когда он ему чешет за ухом, кот утробно мурлычет. Я думаю, он уже слышит, что шепчут звезды для тех, кто завршает игру. Интересно, что они ему говорят?

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился 9 августа 1956 года. По образованию — физик-теоретик. Первый опубликованный рассказ — «Мальчик, старик и собака» — вышел в журнале «Химия и жизнь» в 1980 году. Был членом редколлегии и заведующим отделом науки журнала «Техника — молодежи». Публиковал рассказы в общественно-политических газетах, научно-популярных журналах, ежегодниках «Фантастика», переводных сборниках советской фантастики (на английском и португальском) и в «Советской литературе» на немецком языке. С 1993 по 2006 годы был главным редактором журнала «Путь к успеху».

В последние годы занимается разработкой программ и концепций т. н. путешествий «на машине времени» — театрализованных корпоративных туров с глубоким погружением в историческую или социально-культурную среду.

по-прежнему пишет фантастику.

Татьяна Бонч-ОсмоловскаяПо повестке

Увидев адрес на извещении, Лиза обнаружила, что здание суда находится на углу того самого сквера, в который она заходила ночью кормить лемуров. Она брала с собой кусочки фруктов, и звери слезали с деревьев носом вниз и брали дольки яблок и мандаринов у нее из рук. Они хватали коготками ее ладонь, и она уносила с собой в ночь ощущение их не то обезьяньего, не то младенческого касания.

В суд она явилась слишком рано. Нагулявшись вдоль здания в волне тружеников офиса, уже в ярме белых воротничков и с масками целеустремленности на гладких лицах, Лиза дождалась, когда стрелки часов сойдутся на девяти, и шагнула к раскрытым настежь стеклянным дверям.

В холле уже выстроилась очередь, и офицеры в накрахмаленных голубых рубашках и брюках серого картона разрезали тягучую людскую реку на отдельные ручейки. Лиза шагнула в строй, на ходу доставая из сумки извещение.

— Документы? Какое отделение? — женщина-офицер дотронулась до Лизиного извещения устройством в форме ручки, вроде тех, которыми орудуют кассирши, и махнула рукой. — Ваша стойка — номер семь.

Женщина за седьмой стойкой строго взглянула на Лизу:

— Будьте добры, сдайте телефон и часы, — сказала она. — Другая техника с собой есть? — Лиза отрицательно мотнула головой, и женщина сложила Лизины часы и мобильник в коробку, выдала ей карточку, похожую на банковскую, только без имени и с длинным номером, и бросила коробку внутрь своей конторки. — Следуйте в зал.

Зал суда был оборудован как лингафонный кабинет. Еще один офицер встретил Лизу у двери и отвел в кабинку, отгороженную от других высокими матовыми стенками. На столе стоял странный толстый монитор, излагающий утренние новости. Две дамы в фартуках, на каблуках и с хорошим маникюром делились друг с другом тайной жарки баранины с овощами. Вскоре дам сменил мужчина, демонстрирующий чудо-кофеварку, а суд все не начинался. Лизу стало клонить в сон, но склонить голову было неловко, да особо и некуда.

Наконец на экране зажглись ядовито-лимонные строчки: «Внимание, наденьте наушники и выслушайте сообщение».

— Добрый день, — мягкая струя ровного женского голоса залила Лизины уши. — Мы ценим ваше желание осуществить свой гражданский долг, — голос обволакивал казенные формулировки, мягко засовывая их сразу в мозг. — Сегодня мы начинаем новое дело, и все мы очень обрадо ваны, как, вероятно, и вы. Возьмите анкеты, которые лежат на ваших столах, и внимательно изучите их. Когда вы закончите, сдайте анкету нашему сотруднику.

Голос умолк, и Лиза взяла бумаги со стола. Имя, фамилия, адрес, занятие… Лиза задумалась: бизнесмен, свободный художник, студент-вольнослушатель, домохозяйка, временно безработная — что выбрать? Обычно вариант ответа зависел от места анкетирования. «Временно безработная» — вывела она на листе в этот раз, как делала в официальных местах. Телефон домашний, мобильный, который они отобрали, фыркнула Лиза и ничего не стала указывать — номера своего мобильного она не знала, и узнать его было не у кого. Звонила ей иногда Маша, но если у нее начать разузнавать номер собственного мобильника, она точно в больницу сдаст. И еще Слава, но его Лиза боялась лишний раз тревожить. Имя родственника или знакомого, кому следует звонить в случае необходимости, Машка. Соглашаетесь ли вы участвовать в судебном разбирательстве, да. Имя, дата. Лиза отложила бумагу. На мониторе уже мигало новое объявление: «Нажмите старт, чтобы увидеть фильм о судебной системе нашей страны».

На экране возникли картины цветущих лугов, лесных чащ и многолюдных городов, а закадровый голос объяснял зрителям, как хорошо им живется, когда граждане ответственно относятся к своим гражданским обязанностям. Око камеры сфокусировалось на школах, где радостные детишки сидели на ковре вокруг молодой учительницы, затем — в больницы, где убогие и больные с надеждой снизу вверх глядели на хирургов в оливковых халатах. Голос за кадром рассказал о здоровом организме, которому нужны добротная еда, физические нагрузки и внимательный, но необременительный медицинский контроль, и об общественном организме, которому также необходимы нагрузки и тренировки, как и организму биологическому.

Камера сместилась в коридоры государственной власти, где министр общественного здоровья докладывал об отсутствии злостных нарушений в стране: никто не залезал в чужой дом, никто не разбивал стекло соседской машины, никто не воровал сумочки и не рвал майки на девушках — все было замечательно. Но министр труда критиковал его как недальновидного солдафона без объемного мышления. Следствием отсутствия нарушений станет атрофия судебной системы, рыдал с трибуны лидер трудоболов, мы должны стремиться к оздоровлению общества, мы должны соблюдать статус кво в количестве и качестве нарушений в стране, и тем самым не ослабить наши антивирусы, наши силы общественного здоровья. И вот министр уже ставил замысловатую закорючку на исторический документ, а диктор радостно сообщал зрителю, что с этого дня каждый гражданин страны на основании честного и случайного выбора может стать участником суда в качестве любого из действующих субъектов. Диктор облегченно выдыхал, а на экране уже улыбался блондин, размышляющий вслух, что он сделает, если обнаружит извещение с круглым гербом в своем ящике. Наконец блондин нашел верное решение — да, он обязательно явится в суд. Блондина сменил толстый негр, убеждающий невидимого комментатора, что быть гражданином страны означает, в частности, и знать свои обязанности, и делать то, что требует от тебя государство, тем более, что это тебе совсем нетрудно. Девушка с узкими глазами бегала из угла в угол, не в силах решить, что же скажет ее начальник, если она не явится завтра на работу, но тоже решила идти в суд, как все достойные граждане. А бабуся в инвалидном кресле стремилась быть нужной, и даже вызвала такси, чтобы добраться до суда. Офицеры суда, такие же серокартонные, как и в жизни, разве что чуть четче, встретили ее у входа. Один офицер катил к машине кресло-каталку, усаживал бабусю и вез ее внутрь, а другой рассчитывался с таксистом и объявлял в камеру, что суд будет более чем счастлив возместить затраты граждан, а также кормить их и одевать в удобную униформу. Сдержанный офицер рекомендовал мятущейся девушке сказать своему начальнику, что они все граждане одной страны, которую серьезно разочарует неявка гражданина в суд. Блондину объявили, что за сидение в суде выдается хорошее вознаграждение, а бабушке выдали слуховую систему и личную медсестру.

На следующих кадрах знакомые уже субъекты дефилировали в новых одеждах — на блондине и девушке были деловые ярко-красные костюмы, негр нахлобучил искусственные белые кудряшки и длинную мантию, а бабуся в строгом черном балахоне восседала на инвалидном кресле с донельзя важным видом. Наконец все они, за исключением недужной бабуси, бодро выходили из здания суда, раскланивались друг с другом и радостно объявляли в камеру, как замечательно они себя чувствуют, отдав гражданский долг и избавив страну от нездорового организма. Фильм закончился, на экране возникли названия государственных организаций, благотворительных обществ и частных лиц, сделавших много хорошего для системы общественного здоровья в целом и для создания этого фильма в частности. Лиза отложила наушники. К этому времени анкету у нее уже забрали и выдали взамен новую, целый том в кожаной обложке.

Новая анкета тянула килограммов на шесть, со всей кожей и сто сорока страницами картинок, графиков, таблиц и блоксхем. Отвечайте разборчиво, ставьте знаки крестик, минус или галочка в соответствующих графах… Отвечайте сразу, не тратьте много времени на обдумывание… Давайте искренние ответы… За лживые и неискренние ответы вы ответите в соответствии с законом… Если вам что-то неясно или вы хотите улучшить судебную систему, обязательно сообщите об этом на бланке, который находится в конце анкеты, и мы немедленно рассмотрим ваши советы. Лиза заглянула в конец тома и разборчиво, большими буквами начертила: «Исключите меня из участия в деле», и нажала звонок вызова сотрудника суда, слева на столе. Тишина. Лиза как младшеклассница сложила руки и уставилась в тусклый экран. Через несколько минут над ее столом склонился мужчина в форме. «Ответьте на всю анкету», — сказал он, едва взглянув на Лизины бумаги, развернулся и исчез.

Вздохнув, Лиза склонилась над анкетой. Она отвечала, как было сказано в инструкции, не задумываясь, касалось ли то имени местной кинозвезды, количества колец у Сатурна или даты открытия Америки. В других разделах требовалось указать на карте, где находится Цивитас Солис, Лаггнегг и Бразилия. В третьих — выбрать между террористами и революционерами, мятежами и мирными демонстрациями. Лиза ставила галочки, не вникая даже в суть задания, не то, чтобы осознанно выбирать какой-то из ответов.

Отчего нет ответа «не знаю» или «безразлично», обратившись в конец анкеты, добавила она. Что вы видите на этой картинке? Сколько микробов гонореи может разместиться на конце грязной иглы? Нужно ли стерилизовать умственно-несовершенных? Разрешить ли эвтаназию? Едите ли вы генномодифицированные овощи? Есть ли у вас аллергия на молоко? Считаете ли вы возможным браки между людьми одного гендерного вида? Не достигшими совершеннолетия? Разных сексуальных ориентаций? Не освященные религией? Кто убил Джона Кеннеди? Кто бреет брадобрея? Кому выгодно искать женщину?

Когда Лиза разогнулась, в зале было тихо. Невидимые галогенные свечи свистели сверху, вызывая детективные ассоциации с черными лентами и желтушными лицами. Натруженно дышал кондиционер, но никаких других звуков — ни дыхания соседей, ни шума автомобилей, ни человеческой речи, слышно не было. Лиза закрыла том и врезалась взглядом во взгляд из-за круглых очков. Ниже очков находились жестко сжатые губы и узкое змеиное тело в серой униформе. Его хозяйка сухо кивнула Лизе: «Идите за мной», схватила анкету и унеслась в сумрак коридора.

На ходу она быстро и неразборчиво, едва ли не разжимая губы, говорила:

— Благодарим, что ответили на нашу анкету. Сейчас я отведу вас в комнату отдыха, где вы смените одежду и обувь. Вы можете сложить свои личные вещи в этот ящик, закройте его на ключ вашей магнитной карточкой. Рубашка надевается завязками назад, обувь возьмите в корзине. Когда смените одежду, сестра отведет вас в вашу комнату. А мы сначала обработаем ваши ответы о кулинарных вкусах и религиозных ограничениях в еде, чтобы доставить вам ужин.

Женщина задернула за собой занавеску, висевшую на выгнутом рельсе над головами, и оставила Лизу одну. Та разделась до белья, сложила одежду в ячейку со знаками z3185157, как на ее ярлыке, и надела отутюженную рубаху до колен. Она оставила на руках семь серебряных колец, а на шее — дракона, держащего в когтях матовый кругляш. Занавеска дернулась и отъехала в сторону, открывая девушку со светлыми, собранными в хвостик, волосами.

— Готовы? — девушка улыбнулась ей грустной улыбкой Вергилия, готового вести новичка во тьму.

Они шли изогнутым коридором, между задернутыми и раскрытыми занавесками, и остановились у двери с электронным замком.

А через коридор от железной двери, за высокой стеклянной стеной был сад. Лиза не могла оторвать взгляд от морщинистых стволов, уходивших в неведомую вышину, от кустов цветущих акаций, в которых неслышно галдели зеленохвостые лорикиты. Девушка с хвостиком тем временем дотронулась до двери магнитной картой, и та бесшумно отъехала в сторону, открывая лифт с рядами гладких клавиш на зеркально-металлической стене. Девушка нажала G3, и лифт тронулся, так мягко, что неясно было, вверх ли они едут, вниз ли. Дверь открылась в точно такой же холл, только на месте скрытого за стеклом сада тут белела штукатуркой стена с квадратиком аборигенского рисунка. Девушка уже уводила Лизу новым коридором, выложенным красным ковром, как в средней руки отеле, и все той же картой открывала дверь.

— Отдыхайте, ужин у вас на столе. Если вам что-то будет нужно, нажмите знак вызова.

— Ааа… — начала Лиза, но девушка уже защелкнула за собой дверь.

Лиза обернулась внутрь комнаты, обставленной как аккуратный гостиничный номер — ванная, гардероб, стол, стул, кровать. На столе чайник с растворимым кофе, чай и кусочки сахара, кондиционер на одной стене, маленький телевизор на другой. Лиза раскрыла кремовые занавески и дернула ручку жалюзи. В раме окна оказалась только матовая металлическая стена, вроде той, что была в лифте. Лиза задернула занавески и села за стол, где ее уже дожидался набор бумажных коробочек. Она с минуту смотрела на мясо в густом соусе, а затем закрыла белую коробку и включила чайник. Телевизор гнал нечто высокохудожественное, в течение десяти минут Лиза смотрела на утомленное лицо мужчины, ворочающегося на кровати и тяже ло вздыхающего во сне, а затем ее глаза тоже начали закрываться, и она выключила ящик.

Разбудил ее долгий звонок. Она лежала на кровати, завернутая в овечье одеяло, в ровном белом свете, заливающем комнату из неведомого источника. Звенело из небольшого динамика над кроватью, но как только Лиза, зевая, села, звон закончился. Она убрела в душ, а вернувшись, нашла на столе завтрак, такой же незамысловатый и обильный, как и ужин. Лиза добросовестно ковырнула ложкой овсянку, съела йогурт и залив ложку кофе скворчащей водой, уселась в углу, держа чашку двумя руками и тихонько отхлебывая, стараясь согреться. Через три чашки кофе дверь открылась, и вошел улыбчивый мужчина лет сорока в свободном зеленом халате с резиновым шлангом, обвивающимся вокруг волосатой шеи на манер декадентского шарфика. Следом за ним вошли две толстенькие медсестры, катящие раскладушку с системой искусственного дыхания и тумбочку с монитором.

— Здравствуйте, дорогая, я — судебный врач, — сказал мужчина, дотрагиваясь ручкой до Лизиного номера, — мы сделаем вам несколько замечательных анализов, узнаем, не страдаете ли вы серьезными заболеваниями, которые могут осложнить работу суда, и найдем, как мы можем вас вылечить. У вас нет аллергии? — Лиза отрицательно мотнула головой. — Отлично! Тогда залезайте.

Лиза улеглась на раскладушку. Одна из сестер бойко вколола в ее руку иглу, забрала несколько кубиков крови, а другая ввела в ту же иглу, торчащую из Лизиной вены, синеватую жидкость, и Лиза наконец ощутила, что согревается.

— Я улетаю, — медленно сказала Лиза в улыбающиеся лица медсестер.

Когда она открыла глаза, на нее смотрел немолодой китаец.

— Вы слышите меня? Кивните, если да.

Лиза кивнула. Китаец снял черный жгут с ее руки, заглянул ей в глаза и, бросив: «Одевайтесь и ждите тут», вышел, задернув за собой желтую занавеску.

Лиза лежала на высокой раскладушке, одетая в ту же рубаху без рукавов и с завязками сзади, а рядом на тумбочке была сложена новая одежда. В голове у нее шумели волны и тонули корабли, и она с трудом встала, чтобы влезть в широкие черные брюки с застежкой на боку и рубашку с двумя нагрудными карманами. На левом карману уже был врезан знакомый номер: z3185157.

Девушка с хвостиком, видом — родная сестра вчерашней Лизиной Вергилии, отдернула занавеску.

— Идемте, — кивнула она Лизе.

Двери лифта раскрылись в стеклянное окно сада. Солнце все так же светило сквозь узорчатые листья, и лорикиты клевали мохнатые желтые гроздья. Лиза вжалась в стекло, ладонями вокруг лица отгораживая для себя кусочек дня, но девушка мялась и кашляла сзади, и Лиза оторвалась от сада, в который не вела ни одна дверь.

Кабинет в углу коридора уже раскрывал зубастую замком дверь, и красный язычок ковра вел Лизу к столу куратора.

— Добрый день. Благодарю, что ответили на нашу анкету, — сказала куратор, глядя Лизе в глаза. — Ваши рекомендации будут рассмотрены и учтены в нашей работе.

Она листала страницы анкеты, не сводя с Лизы узких черных глаз.

— Вы отметили, что хотите отказаться от участия в деле. Вы, конечно, знаете, что сохранение общественного здоровья является обязанностью каждого гражданина страны. Вы имеете возможность отказаться, если назовете веские доводы, как то серьезные недостатки здоровья, физического и ментального, религиозные или моральные ограничения, или же личные отношения с другими участниками суда. Назовите ваши доводы сейчас, и мы тщательно обсудим их.

Лиза молчала.

— Результаты обследования, — объявила куратор, — выявили, что ваше здоровье в норме. Мы сделали вам необходимые анализы и осуществили санацию ротовой и вагинальной области. Небольшой кожный гнойник санирован, легкие вентилированы, кишечник очищен, — она безучастно смотрела, как краска заливает лизины щеки. — Разумеется, все обследования сделаны безвозмездно, это одно из условий свободного участия гражданина в судебной отрасли. На время суда государство берет на себя ответственность за ваше физическое и душевное здоровье. Вам также будет выдаваться материальное вознаграждение за каждый день, который вы будете осуществлять здесь свои обязанности. Вознаграждение начисляется в соответствии со средним национальным заработком. Вас будут снабжать всем необходимым, а также доставят личные объекты, которые вы закажете на этом бланке. Газеты, интернет и стелларкомм — исключены на время суда. Также и общение с родственниками, знакомыми и другими людьми и животными не разрешается, чтобы не воздействовать на течение суда. Но вы можете смотреть телеканалы, а также заказывать в любом количестве книги, музыкальные диски и фильмы. Обычно заказы доставляются на следующий день, в случае редких объектов возможна задержка до двух недель. Вам все ясно?

Лиза кивнула.

— Тогда заполните.

Женщина вытащила листок с краткой формулой: «Я… (Лиза аккуратно вписала свое имя и фамилию), сознательно и добровольно участвую в осуществлении регуляции общественного здоровья, действуя в соответствии с законами страны, которые я уважаю и соблюдаю». Имя, дата.

— А какое сегодня число? — задумалась Лиза.

— Двадцать седьмое, — ответила куратор, и Лиза осознала, что находится в суде на день дольше, чем думала — то ли вначале она дрыхла целый день, то ли наркоз вывел ее из сознания больше, чем на сутки, но день куда-то исчез. Она указала число, как было сказано, и отдала листок куратору.

— Хорошо, — сухо кивнула та. — Ждите тут.

Она собрала бумаги, сухой твердой ладонью сжала Лизину руку и вышла из комнаты.

Дверь тут же открылась снова, и в комнату задом зашел человек в джинсах и черной майке, катящий массивный штатив с электрофонарем. Вслед за ним втиснулся другой человек, с камерой, и влетела кудрявая девица в рубашке делового кроя, едва закрывающей ее зад, ощерившийся зубьями гофрированной мини-юбки. В длинных алых ногтях девица держала головку микрофона. Человек в джинсах установил белый щит и включил фонарь, отчего Лиза сразу утратила зрение и растерялась. Она брела горячими барханами, солнце жгло ей левую щеку, а над другой ее щекой стервятником верещал незнакомый визгливый голос:

— Мы находимся в камере суда, где вот-вот начнется слушание дела гражданки Л., имя которой не разглашается в интересах общественного здоровья, обвиняемой в совершении актов насилия, суть которых также не разглашается в соответствии с законом. Мы имеем возможность узнать у самой обвиняемой о чудовищных нарушениях, которые она совершила.

— Возражаю, — в свет фонаря шагнула дама в деловом ярко-карсном костюме, точно таком же, как у журналистки, разве что вместо гофрированной юбки на ней были атласные минишорты, — до начала суда вы не можете называть вероятную обвиняемую обвиняемой. Вы можете говорить с ней, а вы, — дама обернулась к Лизе ухоженном лицом, — можете ей не отвечать, что я, как вероятный адвокат вероятной обвиняемой, и рекомендую вам делать.

Стоя боком к камере, дама сжала Лизину рукой в гроздьях бриллиантов, мечущих разноцветные лучики во все стороны. Дама энергично встряхнула Лизину руку и объявила:

— Да, дорогая, я — ваш адвокат. Я обладаю необходимой квалификацией и назначена вам государственной комиссией. Вы можете дать мне отвод, в таком случае комиссия назначит вам другого квалифицированного адвоката. Вы можете совсем отказаться от адвоката и защищать себя самостоятельно, но этого я вам делать не рекомендую. Вы можете не вслушаться в мою рекомендацию и настоять на своем решении, в таком случае я слагаю с себя обязанности адвоката и оставляю вас.

Дама еще раз улыбнулась в камеру и шагнула вон.

Девица снова затараторила в микрофон:

— Уважаемые телезрители! Вы только что видели, как обвиняемая отказалась от государственного адвоката. Что это — наивная уверенность в собственной невиновности или злостная несговорчивость общественно нездорового элемента? Скоро будет видно. А сейчас, — девица взглянула в сторону открытой двери, — сюда идут вероятные судьи, и на данной стадии телевидение оставляет их наедине. Мы вынуждены оставить обвиняемую, но мы не расстаемся с вами. Наши коллеги в данный момент находятся в комнате вероятной судебной коллегии, и сейчас вы будете наблюдать эксклюзивной момент встречи этих людей, в руках которых находится решение судьбы нашей обвиняемой, то есть, я хочу сказать, — мигнула в сторону камеры девица, — вероятной нарушительницы общественного здоровья.

— Снято, — объявил человек с камерой.

Его коллега выключил фонарь, и они в момент выскочили из комнаты. У двери девица обернулась к щурящейся им вслед Лизе и мигнула и ей тоже.

А в комнату уже вкатывались объемистые мужчины в тогах и с академическими седыми кудряшками. Они строго смотрели на Лизу из-за круглых очков, неразличимые как Труляля и Траляля. Дождавшись, когда телевизионщики закроют дверь, один из толстяков заявил:

— Вам следует выбрать судью, ведущего ваше дело. В соответствии с законом, судьи должны явить обвиняемому всестороннюю информацию о себе, так что будьте внимательны.

Он сделал шажок назад, расстегнул крючок у шеи и сбросил тогу. Остальные судьи моментально сделали то же самое. Лиза уставилась на окружившие ее животики в обтягивающем шерстяном белье, уронила глаза к клетчатым гетрам со строгими черными лентами на жирных волосатых ногах.

— Итак… — осведомился Труляля, — кого из нас вы выбираете?

Лиза, зажмурившись, ткнула в кольцо судей наугад.

— Очень хорошо, — объявил судья, — вероятная обвиняемая совершила свой выбор. Судья, имя которого не разглашается в интересах закона, избран. Ваша честь, — он ткнул считывающей ручкой в одного из толстяков, — мисс Л., — и в Лизу.

В комнате зашуршало и вскоре стихло. С минуту Лиза открывала и снова с силой зажмуривала глаза, стремясь сбросить с сетчатки тошнотворную картину. Затем она встала и шагнула к оставленной телевизионщиками технике. Камера тихонько жужжала.

— Не трогайте!

Человек в джинсах скакнул от двери к глазку камеры.

— Ну как? — девица в красном вытягивала шею из-за косяка двери. — Нормально?

— Отлично! — объявил тот, — темновато, конечно, но ничего, вытянем.

— Молодец! Давай сделаем еще вводную отсюда, тоже в темноте, а в студии смонтируем.

Человек кивнул, и девица начала:

— Дорогие телезрители, мы готовим для вас эксклюзивные кадры выбора вероятного судьи. Этические соображения, а также требования закона, не дают нам возможности демонстрировать обвиняемую и судей обнаженными, так что мы вырезали часть сцены из нашего отчета. Тем не менее, на время демонстрации этого эксклюзивного материала мы умоляем вас убедиться, что вместе с вами его не смотрят несовершеннолетние дети.

— Снято! — человек остановил камеру. — Нехило закрутила!

— А то! — девица гордо ухмыльнулась.

— Вы уже закончили? — в комнату вкатилась толстенькая, густо накрашенная дама.

Телевизионщики кивнули ей на ходу, складывая оборудование.

— Обождите! Я должна сделать официальное объявление, — дама тряхнула овечьими кудряшками.

Ее бюст тяжело вздымался от волнения, разрывая отвороты казенного костюма. Телевизионщики остановились.

— Дорогая, — дама обдала Лизу ароматом засохших ландышей, — ты еще так молода, ты не должна страдать ни за что. Народ выдвигает для тебя общественного адвоката, то есть меня, — дама улыбнулась в Лизу сотней искрящихся золотом зубов, — совершенно даром. Ни о чем не думай, дорогуша, отныне ты в надежных руках.

Она развернулась к камере:

— Вы сняли это, дорогуши?

— Мы обязательно сообщим о вас в утреннем телеэфире, — журналистка изобразила на лице абсолютную искренность.

Толстуха вздохнула.

— Ну что ж, — она выкатилась вон вслед за телевизионщиками, оставив Лизу одну в темной комнате.

Лиза обошла комнату, вытянув руки и все равно разбив коленку о стол. Дверь была закрыта на замок. Она отыскала в темноте стул и села, замедляя дыхание и считая время ударами сердца. Сначала она стала считать нестандартные английские глаголы, затем — французские. Глаголов оказалось удивительно мало, но читала Лиза с трудом, так что хватило ей их надолго. Она решила было читать стихи, но только расстроилась. А обрывки из книг и фильмов оказались в ее голове такими зыбкими, что даже собирать эти мутные клочья воедино смысла не было. Она остановилась, решив, что внутри у нее так же темно, как и снаружи. И от этой мысли ей сразу стало легче. Ее не ждет ничего хорошего, решила Лиза и, оставив надежду, расслабилась и задышала легко и ровно. Время текло сквозь нее без возмущений, как высокая вода сквозь кругляшки на дне реки.

Затем, сколько бы это «затем» не длилось, дверь раскрылась и в сияющей арке возникла фигура девушки с хвостиком.

— Идемте, — сказала девушка, — время.

Лиза шла мимо застекленного садика, через жемчужно-серый ковер, устилавший долгий коридор, к двустворчатой деревянной двери, где их встретил охранник в серой форме. Он дотронулся до значка на Лизиной груди и сделал ей знак зайти внутрь.

Зал был в точности такой же, в каком Лиза слушала начальный инструктаж, давным-давно, когда все только начиналось — ряды застекленных коробок с мониторами на столах, отгороженные друг от друга высокими матовыми стенками.

— Введите ваш идентификационный номер и наберите слово COURT, — светилось на экране ее монитора.

Лиза вбила заученный наизусть номер. На слово COURT из наушников заиграла мелодия, и на экране возникли слова.

— Ожидайте, когда все участники войдут в систему.

Сложив руки на столе, Лиза смотрела в экран. Наконец на нем возникла новое сообщение: «Идет выбор участников суда, — и тут же, — дорогой участник z3185157, равновероятный случайный выбор не остановился на вас. Благодарим вас за участие в работе системы регуляции общественного здоровья. Выслушайте звуковое сообщение».

Мягкий женский голос уже тек из наушников:

— Возьмите нашу анкету, которую вы найдете на столе. Оцените работу сотрудников суда и оставьте свои советы, и мы обязательно учтем их для улучшению нашей работы.

Лиза достала листки, быстро расставила крестики во всех наилучших графах и нажала вызов. Тут же, словно она того и ожидала, стена уехала в сторону, открывая сияющее лицо охранника. Он счастливо улыбался и тарахтел без умолку:

— Ну что, здорово небось, на свежий воздух выбраться-то. Рада, что не тебя выбрали? Жаль только, обрили, ну да волосы ничего, волосы отрастут, главное — жива осталась, да? — он улыбался и улыбался и даже слегка обнял Лизу.

Она молча следовала с ним: к лифту, мимо неслышно голосящих лорикитов за стеклом, в загончик с ее вещами. Охранник обнял ее еще раз, чмокнул в обе щеки и вышел. Лиза сменила широкую тюремную одежду на свои джинсы, свиристящий кондиционер холодил затылок, но это действительно было не важно. В коридоре, огороженном извивами желтых занавесок, никого не было. Лабиринтом между ширмами Лиза вышла к узкой ленте эскалатора, медленно движущейся вверх. На наземном этаже в стеклянной будке сидел охранник, не обращающий внимания на Лизу, а за ним за высокими стеклянными дверями гудела улица. Лиза миновала охранника, шагнула в лакейски разъехавшиеся двери и вышла на свет.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Прозаик, переводчица, визуальная поэтесса, филолог, исследовательница литературного и художественного авангарда. Родилась в Симферополе. Закончила Московский физико-технический институт и французский университетский колледж. Работала в Объединённом институте ядерных иследований (Дубна), издательствах «Мастер», «Свента», «Грантъ». Кандидат филологических наук. Член исполнительного комитета International Symmetry Association (ISA). Автор учебного курса комбинаторной литературы (гуманитарный факультет МФТИ). Организатор Первого австралийского фестиваля русской литературы «Антиподы». Автор многочисленных публикаций (проза, визуальная поэзия, переводы) в России и за рубежом, книг прозы «День рождения» (1998) и «Мартовские мозаики» (2002). Гражданка Австралии и России. В № 1 за 2008 г. «Знание — сила: Фантастика» был опубликован рассказ «Выбор Елены».

Андрей МасловБудни Б

Я вам прямо скажу: надоело мне это все. Каждый раз — одно и то же, и взглянуть не на что.

Просыпаешься неизвестно когда, неизвестно где. И тела своего не чувствуешь, будто и нет тебя вовсе. Темно, хоть глаз выколи. Встаешь, бьешься головой об потолок, чертыхаешься. Руку протягиваешь — дудки, потолка уж и нет, и был ли — науке неизвестно. Выходишь.

Идешь по улице, — да и не улица это вовсе, так, название одно: узкий темный коридор, повсюду — куча закрытых дверей, и больше ничего не видно. Хочется иногда зайти туда, посмотреть, может, хоть там что-нибудь новенькое есть, — а накося. Говорят, эти двери он закрыл, чтоб не шокировать слишком. Хотя кому тут говорить, выдумал я все. И пялишься все время в темноту, пока идешь — даже страшно становится.

Доходишь до конца — тут-то она и есть, эта дверка. Такая же, как те, только всегда свежая, будто только сделанная. И открытая. Заходишь, включаешь свет. Здесь свет даже не как у людей. Жмешь кнопку — вспышка посреди комнаты, попробуй только не зажмуриться, и потом постепенно гаснет, гаснет, разъезжается по комнате. Второй раз нажимать нельзя, да и не надо: как-то до конца рабочего дня хватает.

Открываешь глаза, принимаешься за работу.

Знаете что? Сначала даже интересно. Берешь инструмент — что-то вроде кисточки для бритья, садишься и начинаешь сметать пыль в одно место. Сметешь — и, гляди, появляется заготовка. Такой малюсенький светящийся шарик, как лампочка на елке, только еще меньше и мерцает. Суешь его в холодильник, пусть остынет побыстрей, а то смотреть больно, а потом — на стол, под микроскоп. Таких микроскопов, как у меня, свет не видел. Увеличивает во сколько хочешь раз, вплоть до самой маленькой микропесчинки. Завидуйте.

Интересно даже тогда, когда его обрабатывать начинаешь. Крохотные приборчики — и вот тут гора, тут море. В итоге получается что-то вроде модели. Это выходит быстро, за полчаса где-то, хотя вроде бы для самого шарика, с его шариковской точки зрения, преобразования самые что ни на есть кардинальные. Ему, глупому, не понять, что чем меньше инструмент, тем им работать сложнее и дольше, и ценнее работа получается. Ну да куда ему, безмозглому…

С горами заканчиваешь… и вот тут начинается. Точнее, тут даже тоже вроде ничего. Создаешь что-то вроде нанокрошечных песчинок, только посложнее. Программисты называют это «триггер»: простейшая программка, делающая какое-нибудь одно дело, направленная на одну функцию.

Никогда не увлекался программированием, но, говорят, что если бы триггеры не могли создавать сами себя, сложных программ никогда бы не было. Ну и у меня все примерно так же. Эти триггерчики движутся, движутся, пока что-то из них не замкнет. Бывает по разному — или они между собой столкнутся, или на горку налетят — но тут же они выдают, если уж сравнивать до конца с компьютерами, случайные наборы сигналов. Ясное дело, ничего эти наборы сделать не могут, так и плавают мертвым грузом. Но в один прекрасный миг, не без моей помощи, появляется такие цифры, которые отличаются от создавших их триггеров и могут создавать новых. Это… как его… Плохая у меня память на латинские слова. Назовем это «совершенствование».

Как только появляются первые такие штучки, дело идет гораздо быстрее. Им уже неважно, помогаю я или нет, они вроде как «сами разберутся». Я однажды провел опыт — действительно оставил их в покое. Они до того разобрались…

Ну, появляются триггеры, питающиеся светом из комнаты, потом те, кто едят тех, кто питается светом, и те, кто едят тех, и так далее. А потом — самое ужасное. В какой-то момент программы начинают думать! Вернее, сначала они думают, что думают, но это уже что-то. И одной из первых своих мыслей они обнаруживают меня! Не знаю, как у них выходит, уж сколько голову ломал. Главное, по ихнему получается, что они меня выдумали. Было бы смешно, если бы не было странно и неприятно. Меня — и выдумать. Дичь…

Потом все начинается по сценарию — полный содом. Первое деяние этих страшно усложнившихся деталек можно считать самым гениальным. Отныне усложнение только измельчает — почему-то они решили, что чем мельче кластеры в программе, тем лучше. В этом они недалеко ушли от безмозглого шарика. Они так до конца не понимают, что частей всегда одинаковое количество, и своим делением они делят не вместилища для информации, а саму информации, которая от такого обращения разлетается в клочья, превращаясь в цифровую бессмыслицу первых триггериных «детей».

Не так много времени проходит, и какому-то придурку приходит на ум, что меня нет. Раньше я от таких заявлений бесился — брал здоровый, относительно шарика, молоток и вгонял им метеорит между глаз, или сносил парочку городов, чтоб неповадно было. Но сейчас я понял две вещи: во-первых, на тупые сочетания цифр не обижаются, а во-вторых, конец света в миниатюре их ничему не учит. По их собственным словам, их может научить только нормальный, настоящий конец света… Бред наподобие «смерть рассудит». И убеждать я их пробовал — через «засланных казачков», с трудом составленных мной триггеров, которые все делают правильно, как надо… Я и сам не замечаю, как их кто-нибудь съедает, и следа не остается. Такое ощущение, что дотронешься до шарика пальцем — палец тоже съедят.

И вот, начинаются между ними дрязги. Они уничтожают друг друга сначала тысячами, потом миллионами и миллиардами — я забыл сказать, что они бесподобно быстро размножаются, — и все это время — усложняются и дробятся, усложняются и дробятся. В конце концов в разрезе такой программульчик выглядит как тригонометрическая каша, ночной кошмар математика. И в такую же кашу они превращают шарик, недавно так ярко и весело сверкавший, а теперь серый и угрюмый, как погасшее солнце. Через пару триллиардиков их жизней мне это надоедает, я возвожу очи кверху и картинно восклицаю: «Может, хватит?» Молчание. Не хватит. Рабочий день продолжается по расписанию.

Тут возникает какой-то теоретик, который, воспитанный поколениями и поколениями дурней, твердивших, что я — не более чем бабушкина сказка, высказывает желание отправиться за пределы комнаты. Насчет того, что там находится, у него, понятное дело, никаких идей нет, да и правда, какие у безмозглых триггеров идеи. Чаще всего для осуществления такого грандиозного проекта предлагают выплавить весь металл из шарика, чтобы было, где лететь, и переработать всю воду, чтобы было, на чем лететь. Бывали вариации, но это неважно. Важно то, что с третьей четвертой попытки такой план принимается — и осуществляется. Здоровенная махина с циферками на борту поднимается над шариком и отправляется в небытие. Что с ней дальше бывает, я проследить не могу. Самые удачливые, наверно, разбились об стену.

А на опустошенном полигоне остаются грустные теоретики. Взорвав парочку бомб, убив еще несколько миллиардов себе подобных и поняв, что ничего из этого хорошего не выйдет, они садятся и думают. И тут один умник поднимает виртуальный палец вверх и говорит, что теперь он сам будет делать триггеры, какие захочет. В первый раз, когда я такое услышал, меня это страшно разозлило, и жизнь мира на этом прервалась. Но нарушать генплан нельзя, и в другой раз я стерпел и досмотрел, чем все кончилось.

Триггеры действительно научились с легкостью исполнять то, что я делал с трудом, — моделировать самих себя. Отныне все цифры в них стали правильными и непогрешимыми, их не могла уничтожить окружающая среда и они сами, и ум теперь стал острей, и силы прибавилось. Тут и получилось, что на высшей ступени развития цивилизация программ вернулась в самое начало — они функционально стали такими, какими их сделал я — хаотично движущимися и конфликтующими. Только теперь они были в тысячи раз сильнее, а вмешиваться и помогать им выгрести я не собирался — всегда нутром чую, когда скоро домой идти, хоть и часы с собой не ношу. И один из подобных конфликтов — случайное столкновение нескольких частиц — поставил точку. Буквально за мгновение шарик чернеет, потом краснеет, покрывается трещинами и взрывается, обжигая не убранные вовремя пальцы и ослепляя меня, пялившегося на апокалипсис в микроскоп. Оглядываешься вокруг — мириады лампочек почти все погасли — столкнулись со стенами и исчезли. Центр тесной комнатки еле мерцает. Пора возвращаться.

Идешь обратно — уже не так темно. Не знаю, как объяснить, но от меня самого на обратном пути идет мягкий свет. Может, я что-то вроде фосфора, впитываю энергию, а потом выпускаю?.. Двери вокруг такие же закрытые и неприветливые. Однажды мне почудился из-за одной из них душераздирающий крик… нет, точно почудился. Если за работу он берется, то тут и триггер не проскочит.

Приходишь домой — светло, хорошо. Дом — как дворец. Повсюду светильники… Одним словом, обустроился, как худшие из программ — с помпой и без смысла. Ну, хотя бы удовольствие получить. Пару часов барахтаюсь в джакузи, поглощаю омаров под трюфельным соусом, редкие вина, диковинные коктейли, смотрю старые фильмы. Уставший, падаю на здоровую кровать под балдахином… И налетают думы. Вдруг все становится таким бестолковым, бессмысленным… Зачем я работаю? Где я вообще нахожусь? И кто я? Откуда я? Самое удивительное, что я на тот момент уже слишком умотанный, чтобы посмеяться над собой, сравнив с теми лилипутами: они рассуждают так же. Называют это «вечными вопросами», а их вечность пройдет, пока я моргну перед микроскопом.

Чаще всего я мучаюсь над одним вопросом: зачем я ему? И зачем ему эта работа? Бог знает, что он делает с этими шизофреническими мирами. Проснешься — опять темень, и все начинать сначала, и ничего нет, как будто бы и не было. А кто сказал, что вообще что-то было, если всегда одно и то же? И кто меня заставляет так жить?..

Нет, я вам точно скажу: надоело мне это все. И ты мне надоел. Я, признаюсь, тебя ни разу не видел. Может, ты не такой, как я думаю?.. А, может, тебя и вообще на свете нет?

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1992 году в Москве. Учится на первом курсе переводческого факультета Московского государственного лингвистического университета. Пишет реалистическую и фантастическую прозу, стихи, критику. Публикуется в Интернете. Увлекается интеллектуальными играми, победитель многих игр «Что? Где? Когда?»

Величка НастрадиноваМадемуазель Ведьма

И по сей день верю, что ничего подобного бы со мной не случилось, если бы не мое молчание. Причем вынужденное. Потому что я музыкант. А когда играешь по семь часов в день, тут уж не до разговоров. Если ты молчалив по природе — еще куда ни шло; другие привыкают, у меня же в голове роятся столько мыслей, что если их не выпустить на свободу, не поделиться ими с кем-нибудь, они будут давить одна на другую, деформироваться и в конце концов голова начнет походить на гранат, битком набитый сдавленными со всех сторон зернышками. При малейшем ударе они лопаются, истекая соком. А от избытка мыслей, как известно, бывает, что и с ума сходят.

Итак, я играл сонаты Вивальди, Корелли, Тартини и других старых мастеров, и тем временем у меня возникала греза, которую, пожалуй, не каждому объяснишь. Я очень отчетливо видел, как иду коридорами какого-то замка, неся на плече старинный инструмент, кажется, лютню. Меня ведут играть для умирающей королевской дочери, которая пожелала послушать музыку. Меня вводят в просторную полутемную залу. На высоком ложе лежит на подушках она, в глазах ожидание. Я играю, смотрю на нее, упиваясь ее красотой, стараясь вобрать в себя ее образ, потому что она прекрасна. Серебристо-русые волосы рассыпались по подушкам, сбегая волнами до самого пола; от грустных глаз и горьких морщинок над бледными губами веет непостижимым очарованием.

Мне хочется хоть как-то скрасить ее печальный конец, и я играю песни, которых никто никогда не слышал. Сквозь слезы я вижу, как трепещут у нее на устах какие-то слова, но я различаю только одно. Я не знаю, мое ли это имя или какое-то ласковое слово, но чувствую, что смерть где-то совсем рядом, и я играю…

Когда это видение являлось мне на концерте, я вздрагивал от аплодисментов — что за отвратительно варварский способ пробуждения! Думаю, что в один из таких моментов я получил небольшой тик, от которого порой подергивается у меня левая щека.

Мне вечно чего-то недоставало, а ведь, казалось бы, все у меня было — признание, слава, деньги, красивая подружка, из-за которой мне завидовали и, возможно, потому она гордилась какими-то своими достоинствами, как их я и по сей день не могу в ней открыть, и, право, не знаю, что ей дало основание вообразить, будто я чем-то лучше других. Она осыпала меня заботами, а, по-моему, нет положения более жалкого, когда женщина осыпает тебя заботами — носит фруктовые соки в антрактах, допытывается, не вспотел ли ты, удобен ли тебе новый фрак. Да что ей за дело, удобен ли мне фрак?

Нет, мне в самом деле чего-то не хватало, и после концертов, когда ко мне подходили с поздравлениями и говорили, что я играл с неизъяснимой проникновенностью, я испытывал несказанную скорбь. Меня не оставляла мысль, что когда-нибудь я умру, меня позабудут, и никто так и не узнает, как мне чего-то недоставало, как мне было грустно, и никто не прольет слез сожаления. Кстати, я не переношу сожалений — более того, глубоко обижаюсь, когда меня жалеют. Выходило, что пока я жив, я не хочу сожалений, а когда умру — хочу, чтобы обо мне сожалели, причем долгие годы после моей смерти. Так же, как теперь мы жалеем Перголези за то, что он умер таким молодым, или Моцарта — за то, что был несчастен в любви.

Бывали и другие странные вещи. Слушая «Дон Жуана» Рихарда Штрауса, я представлял себе, как несусь на коне во весь опор навстречу новым приключениям, карабкаюсь по шелковой лестнице в будуары неведомых красавиц и погружаюсь в их кружевные объятия. Но еще сильнее действовала на меня порой живопись. Я ужасно мучился от того, что не могу побеседовать с кардиналом Ипполито Медичи, поцеловать Лусию Бермудес и погрузиться в моря Айвазовского.

Согласитесь, такое состояние не нормально, и я решил посоветоваться с врачом, но в тот самый момент, когда в голове оформилась эта мысль, я услыхал далекую музыку. Это был траурный марш, несомненно. Но почему он звучал так издевательски насмешливо? Печально и насмешливо. Будто кто-то насмехается и над смертью, и над печалью, и надо всем, достойным уважения на этом свете. Звуки доносились откуда-то издалека, но в них была невероятная сила, и я пошел на них, как идут во сне, когда не можешь дать объяснения своим поступкам.

Сначала мне послышалось, будто музыка отдаляется, потом — что она где-то рядом, витает вокруг, и только я остановился, колеблясь, идти ли мне дальше, как в конце улицы показалась процессия. Гроб был открыт. Издалека (у меня острое зрение) я увидел, что на глазах у покойницы черная повязка, а когда процессия приблизилась — что она молода и очень красива. Когда же она совсем поравнялась со мной — что у нее те же черты, что и у героини моего видения, умирающей королевской дочери. Наверное, я побледнел, а может, даже пошатнулся, потому что какой-то прохожий бросился ко мне, поддержал и спросил:

— Вероятно, вы знали покойную?

— Нет. А кто она?

— Гм. О ней говорят необыкновенные вещи… Пожалуй, нехорошо повторять слухи…

— Скажите, прошу вас!

— Но это невероятно. Невероятно и то, что эта молодая и красивая женщина была доктором биологических наук и профессором-психиатром. Ходят слухи, что она занималась экспериментами, на которые не решился бы ни один ученый, что ее исследования были во вред человечеству. Она погибла во время последнего опыта, что ясно показывает, какими дурными вещами она занималась. Она умерла с открытыми глазами, так что у всех было чувство, будто она жива, и поэтому труп держали несколько дней, но не было никаких признаков разложения. И после вскрытия глаза ее оставались совсем живыми…

Возможно, он еще что-то говорил, но мне и этого было достаточно. Я чувствовал себя на дне ада. Сотни раз я мечтал об этой женщине и вот теперь увидел свою мечту наяву, усыпанную цветами. Ее везли на кладбище. Кажется, я даже огляделся в поисках оружия — мне хотелось убить себя…

И вдруг в самом конце процессии я снова увидел ее. Несомненно, это была она! Живая? Траур плохо скрывал коварную усмешку. Она пристально поглядела на меня, и я почувствовал, как она сказала: «Не слушай глупостей, я жива! Жива и умираю от смеха, глядя на их печальные физиономии».

Я тут же подумал: они близнецы. Возможно, ее скорбная гримаса только напоминает усмешку, а может, она попросту ненавидела свою сестру; это бывает у близнецов. Я снова почувствовал, что живу и что комедия смерти для меня не имеет ровно никакого значения. Я открыл свое спасение.

Я пошел за процессией. Нет, не за процессией! За нею! Время от времени она оборачивалась, будто хотела удостовериться, что я следую за ней, или подбодрить меня; и на лице ее блуждала улыбка. Я старался разглядеть ее сквозь траурную вуаль, удивляясь ее необъяснимой веселости, и мне вдруг показалось, что у нее борода, а в другой раз привиделось индийское украшение в носу.

Процессия вошла в ворота кладбища. Наверное, говорили речи, правда, в этом я не уверен, потому что смотрел только на нее. Гроб опустили в могилу. Как и многие другие, она бросила горсть земли и отошла. Я последовал за ней. Она шла медленно, но сколько я ни старался, не мог ее догнать. Мы вышли за город. Я побежал за ней, но и это не помогло. А ведь она шла медленно! Я чувствовал, что вокруг меня затягивается какая-то таинственная петля, нечто неведомое несет меня навстречу неизвестности.

Мы подошли к высокому каменному забору с плотными двустворчатыми воротами, вроде гаражных. Ворота распахнулись сами, что меня не удивило — для этого есть специальные механизмы. Она остановилась и жестом подозвала меня. За воротами виднелась стена округлой кладки, так что ни одному случайному прохожему не удалось бы увидеть, что за ней скрывается. А скрывался за ней сад. Сначала я не заметил ничего особенного, но потом с испугом установил, что деревья в нем какие-то странные — то ли выродившиеся, то ли каких-то неизвестных мне пород или попросту… искусственные. За ними были клумбы. Но росли на них не цветы, а… кристаллы. Разноцветные, искрящиеся в фантастических комбинациях.

Наверное, я был сильно поражен этой картиной, потому что не сразу заметил дом. А дом мог поразить любое воображение. В нем не было ни одного… прямого угла. Это была умопомрачительная композиция дуг, полумесяцев, сфер и полусфер, форм, напоминающих курьи ножки, слоновые бивни… Не дом, а бред шизофреника или художника-модерниста. Ошеломленный, я остановился, но она мне кивнула, и я вошел, тут же позабыв обо всех колебаниях.

Когда я ступил в просторный круглый холл, пол заходил у меня под ногами, будто трясина. И до сих пор не знаю, то ли это был необыкновенно мягкий ковер, то ли настил из неизвестного материала, потому что каждый раз, когда я по нему проходил, удивлялся новизне форм и расцветок, менявшихся в хаотическом беспорядке. Посреди холла искрился бассейн, напоминавший огромный человеческий глаз с фосфоресцирующим зрачком. Но самым удивительным была вода, вздыбившаяся посередине и так застывшая. Можете ли вы представить себе что-нибудь подобное?

Дама в трауре указала мне на нечто, что можно было бы принять за диван, если бы оно не походило на гигантского осьминога. Подавляя в себе чувство страха, я подошел. Тут же ко мне протянулось щупальце, обвилось вокруг, и я почувствовал, что сижу в необыкновенно удобном, мягко пружинящем кресле, повторяющем очертания моего тела. Я переменил позу, и оно тут же, будто предугадывая мои желания, превратилось в оттоманку, кресло-качалку. Глазом «осьминогу» служил цветной телевизионный экран, по которому скользили фантастические картины, но и они не шли ни в какое сравнение с необыкновенной росписью стен — какой-то странной смесью древнего искусства ацтеков, майя и самой модерновой живописи. Ламп нигде не было. Свет исходил от стенных панно.

Первой моей мыслью, когда я немного оправился от потрясения, было: «Куда я попал? Кто эта женщина в трауре?» Она улыбнулась:

— Вы попали в мой дом. А я ведьма. Можете меня называть мадемуазель Ведьма.

«Но она читает мои мысли! Это ужасно!».

— Ничего ужасного. Даже удобно. Не нужно трудиться облекать мысли в слова.

«Но я же буду чувствовать себя голым. Каждый человек имеет право на сокровенные мысли».

— Люди прячут свои мысли из страха перед себе подобными, если эти мысли некрасивы. Меня же вам нечего стыдиться или бояться. Я знаю все человеческие мысли и уверяю вас, само это чудо — мышление — служит оправданием любой, самой постыдной мысли. Материя, порождающая мысль! — великое совершенство, и даже самое уродливое ее порождение вызывает восхищение.

«Но ведь есть ужасные, отвратительные мысли…».

— И они достойны восхищения, потому что созданы тем, что неизмеримо ниже их, — материей.

«Только ведьма может такое придумать!».

— Великолепно! Я вижу, вы уже свыкаетесь с названием, которое я вам предложила. А ведь в нем нет ничего обидного. Наоборот, даже лестно быть ведьмой. Ведь это слово сродни слову «ведать», «знать». Знать силы природы, управлять ими — это далеко превосходит возможности обыкновенных людей. А зависть порождает ненависть. В прошлом ведьм сжигали на кострах. Кто-то изучает анатомию человека — ну как тут обойтись без вскрытия, скажем, мертворожденного ребенка! — его тут же на костер! Кто-то стремится найти новое лекарство, собирает травы, пробует их свойства… — на костер! Кто-то делает простенькие химические или физические опыты — на костер! Кто-то пытается узреть будущее — на костер! Люди всегда расправляются с теми, кто толкает их вперед. Ленивый ум не может постичь целей впередсмотрящих. В сущности, человеческий прогресс — удел вещих, знающих людей. А прогресс, говорят, то же настоящее, на несколько лет опередившее сегодняшний день. Ныне никому не придет в голову судить за аутопсию мертворожденного или за химические опыты, не выходящие за рамки общепринятого. Но попробуй перешагнуть эти рамки — и тебя начинают называть ведьмой, кричать о гуманности и идеалах. И на каком основании берутся меня судить? Зато мне весело вспоминать, как я их провела. Обработала труп так, чтобы получилось полное сходство со мной, и оставила в лаборатории, инсценировав несчастный случай. И меня похоронили! Ах, как они торжествовали, как старались выглядеть опечаленными! А я, как настоящая ведьма, шла за собственным гробом и читала их мысли. И давилась от смеха над ничтожнейшими плодами усилий их старательно вышколенных мозгов. Я позвала вас за собой, потому что у вас красивые мысли. Я давно вас знаю, не раз вас слушала и удивлялась тому, как мастерски воскрешаете вы мечты композиторов, умерших столетия назад. Но я убеждена, что вы еще не знаете самого себя. Довольно вам ворошить мертвые мысли, пора вытащить на белый свет те, что дремлют в вашей собственной черепной коробке, задавленные теснотой. Этот прибор (она показала на осьминога), если вы пожелаете, будет записывать ваши мысли…

«Гм. Вот и я стал подопытным кроликом».

— А почему бы и нет? Или вы считаете это ниже собственного достоинства? Как же надменны животные человеческого рода! Они вообразили, что во имя науки, служащей людям, можно истязать любое живое существо, кроме самого человека. Почему?

«Видимо, она проводила эксперименты на людях!».

— Да. И на себе тоже. Во имя высшей гуманности. Я убеждена, что можно пожертвовать десятком человек во имя миллионов. Почему разным военачальникам дозволены эксперименты, то есть учения, на которых разрешаются потери — два процента личного состава, а ученым, видите ли, нельзя проводить совершенно безопасные опыты? Что важнее для человечества — учения, в которых будет взята какая-то там высота, или большая наука, служащая моральному прогрессу всего человечества? Не скрою, я этим занимаюсь. Хочу улучшить способность человека мыслить. Хочу, чтобы высокоорганизованная материя мозга перестала производить низкопробные мысли. Но, я вижу, вы устали и с трудом воспринимаете то, что я говорю. К тому же вас, наверное, угнетает обстановка. Я покажу вам вашу комнату, где вы сможете отдохнуть.

Часть стены отодвинулась, открыв сонное озеро. Пара огромных лебедей плавала среди лилий и водорослей. Плакучие ивы касались воды ветвями. Ведьма пошла по воде. Я последовал за ней, и у меня тоже получилось. Вода оказалась просто… полом. А лебеди — исключительно удобным ложем.

Проснулся я с приятным ощущением, что спал в лодке средь тихих вод. Оглядевшись, я увидел, что лебедь находится на другом краю озера, — значит, он и в самом деле качал меня.

Стена отодвинулась, и я оказался в саду. Под деревьями на огромной шляпке гриба-лисички был накрыт завтрак. Фрукты, мед, молоко, масло…

Как только я принялся за еду, к столу подошел большой черный кот, любезно кивнул — по крайней мере так я истолковал его жест, — пригладил усы и уселся на соседний стул.

«Ну конечно, что за ведьма без черного кота! Не хватает только метлы со ступой!».

— Она справа от вас, — раздался голос мадемуазель Ведьмы.

К стволу дерева была прислонена старая щербатая метла с длинной ручкой. Я засмеялся. Голос тоже.

— Реквизит. А кот воспитанный и вполне мог бы составить вам компанию.

Я поднес коту капустный лист, на котором лежали кусочки масла. Он взял лапой один кусочек и принялся лизать его, как дети мороженое. Забавное зрелище.

Я позавтракал.

«А что дальше?».

Голос ответил:

— К сожалению, я занята и не могу уделить вам внимание, но я представлю вас одной даме, с которой вы давно хотите познакомиться. Идите за котом.

Кот привел меня в комнату, обставленную старинной мебелью. Пока я рассматривал картины на стенах, в комнату вошла… Лусия Бермудес. Та самая. С портрета Гойи. Я не знал, что сказать загадочной и ироничной Лусии, но она искусно повела разговор, и за несколько часов я узнал о Гойе столько, сколько не каждый исследователь его творчества успевает узнать за всю жизнь. Мне вспомнилось, что я когда-то мечтал поцеловать загадочную Лусию, но теперь это показалось мне неуместным.

Мы вместе пообедали. Стол был накрыт по старинному испанскому обычаю, блюда щедро приправлены специями…

Когда же после обеда Лусия пошла отдохнуть, мне захотелось как можно быстрее выбраться на свежий воздух.

Вокруг ствола самого высокого дерева в саду вилась лесенка, а наверху, в самой его кроне, примостился домик, явно для наблюдений. Я поднялся наверх. С высоты ведьмин дом казался недостроенной дачей. Даже на бреющем полете с самолета нельзя было бы разглядеть его необыкновенную архитектуру.

Потом уже, спустя некоторое время, я спросил Ведьму, зачем ей понадобился такой ненормальный дом.

— В нем нет ничего ненормального. Он копирует природу, а в природе, как известно, все целесообразно и мудро. Природа не терпит абсолютно прямых линий и углов и разрушает их гораздо быстрее, чем созданные ею самой формы. В архитектурном отношении куриная лапа куда совершеннее самой изящной ионической колонны, а простой пшеничный колос затмит любую из гордых башен, воздвигнутых рукой человека.

В конце сада белела крыша мраморной беседки. Я поспешил туда. У маленького фонтанчика в беседке сидела Цецилия Леонардо да Винчи и держала горностая, как на знаменитом портрете. Эта дама тоже возбуждала когда-то мое любопытство, и я подумал, что если Ведьма решила перезнакомить меня со всеми давно умершими красавицами, которыми я восхищался, ей придется немало потрудиться. А если и Цецилия возьмется рассказывать мне о Леонардо да Винчи, я совсем стану похож на студента, изучающего историю искусств. Но Цецилия сказала:

— Я мало его знала. Он рисовал меня по заказу и на сеансах всегда присутствовали слуги моего возлюбленного, а при слугах не так уж приятно беседовать. Однако один из них…

И она рассказала мне грустную и бесконечно увлекательную историю о переодетом дворянине из братства святого Вема. Члены этого братства наказывали преступников, бежавших от правосудия.

Все было очень интересно, но когда она мне напомнила, что меня ждут к ужину, я простился с таким ощущением, будто покидаю музей. Спеша к дому, я подумал:

«Только бы не навязали мне в собеседники инквизитора Эль Греко».

— Не беспокойтесь, эта опасность вам не грозит, — сказала Ведьма, приподнимаясь с дивана-осьминога.

Она была одета, как мачеха Белоснежки. Вы, наверное, помните «Белоснежку» Уолта Диснея? Мачеха у него с головы до пят укутана в черный бархат, только лицо да золотая корона — два светлых пятна.

— Прогулка в прошлое вам не понравилась. А что вы скажете о сентиментальной обстановке вашей спальни? Удручает. Каждому человеку хорошо только в своем времени. А нам, ведьмам, — в будущем.

«Зачем это постоянное напоминание о том, что она ведьма?».

— В тон вашим мыслям. Вы жили прошлым. А теперь увидели, что это не так уж привлекательно.

«Но откуда взялись эти портретные дамы? Или я был жертвой внушения?».

— Нет. Дамы вполне настоящие. Насколько может быть настоящей реставрированная икона. Я реставрирую людей, для этого достаточно хорошего портрета. Лицо человека полностью отражает его мысли. Если кто-то ошибается, угадывая мысли человека по его лицу, то виновато не лицо, а неопытность наблюдателя. Абсолютно неправильны выражения типа «ангельское лицо», «дьявольское сердце». Просто наблюдателя подвела правильность черт, и он не сумел прочитать уродливые мысли, затаившиеся где-нибудь в уголках глаз, за презрительно сжатыми губами или в деформированных ушах. Итак, я беру не вполне удачный человеческий экземпляр, делаю ему пересадку мыслей, присущих, скажем, Периклу, и лицо его меняется, обретая черты Перикла. И если в каком-нибудь преступнике, приговоренном к смертной казни, я воспроизведу Джованни Бокаччо, и этот новый Бокаччо подарит человечеству новый «Декамерон», то что тут плохого? Казалось бы, и преступник, и человечество должны быть мне благодарны! Так нет же! Оказывается, каждый человек, даже самый несовершенный, пропащий тип, хочет быть тем, кто он есть. И не желает, чтобы его подменили ни Шекспиром, ни Эйнштейном, ни даже Герой или Геркулесом. И я вынуждена действовать вопреки их воле. Потому что ни одна наука не может обойтись без жертв. А у меня их не так уж и много; иногда, закончив опыты, я возвращаю им прежний облик. Но и это не устраивает моих ревнивых соперников, которые не могут примириться с тем, что я способнее их. И они стараются связать меня по рукам и ногам разными законами гуманности, и это в тот самый век, когда немало ученых голов помогало некоему неуравновешенному типу перерабатывать на мыло миллионы человеческих трупов. Выходит, что перерабатывать людей вроде Гарри Бора на мыло дозволено, а сделать из преступника Якоба Вантгофа — античеловечно. Звучит парадоксально. Правда, превращения, которым мои «подопытные кролики» подвергаются в ходе эксперимента, могут укоротить им жизнь, но я убеждена, что лучше прожить год Эмилем Фишером, чем двадцать — узником или продавцом прохладительных напитков.

«Перспектива не из приятных. В кого она собирается превратить меня?».

— Не пугайтесь. Вас я не собираюсь переделывать. Мне достаточно ваших красивых мыслей. Согласитесь, что даже ведьме нужен человек с красивыми мыслями, который бы вдыхал в нее веру в доброе человеческое начало.

Не могу ручаться, что в точности передаю ее слова. Разве можно уловить ход мыслей личности, утверждающей, что она — ведьма? Я выражаюсь сообразно собственному образу мышления, потому что невозможно воспроизвести головокружительные скачки ее мыслей, логическую связь которых я восстанавливал значительно позже того, как они были облечены в слова. Нужно было время, чтобы связать их воедино и ассимилировать.

В эту ночь спальней мне служил уголок у деревенской ограды. Трава на полу, три отцветших одуванчика — кровать и кресла, и один цветущий — стол.

«Буду чувствовать себя эльфом, у которого вместо диванчика — одуванчик».

— Вы ведь завидовали эльфам, когда были ребенком?

«Она знает даже то, о чем я никогда не думал!».

— Каждая мысль оставляет след на лице.

«А вы не боитесь, что, стирая следы мыслей у своих «подопытных кроликов», уничтожите нечто такое, чего еще не было в природе? Даже самый грубый, неотесанный человек порой может придумать что-то необыкновенное».

— Я усердно разыскиваю для своих экспериментов людей, которые никогда не придумали ничего оригинального, или же таких, которые и без того обречены на смерть. Та, которую я обратила в Цецилию, — старая проститутка, задумавшая свести счеты с жизнью. Думаю, что я поступила гуманно, воспользовавшись ее живым трупом, вместо того, чтобы предоставить его червям.

«А Лусия?»

— Она была смертельно больна. Рак.

«Неужто можно предотвратить смерть, если пересадить человеку чужие мысли?».

— Как видите. Настоящая Лусия не болела раком. Получив новый облик, тело больной отторгло не присущую ему болезнь.

«Но это же настоящие чудеса! Почему вам не сделать их достоянием людей?».

— Ха-х! Они так цепко держатся за свою «гуманность»! Спокойной ночи!

Запахло свежескошенным сеном, и я заснул. Вероятно, и это был один из «ароматов» Ведьмы, о которых я расскажу ниже.

Проснулся я оттого, что кто-то щекотал у меня в носу травинкой. Передо мной была модно одетая девушка с распущенными волосами, в сандалиях на босу ногу. Протерев глаза, я убедился, что это — сама Ведьма.

— Вставайте! Сегодня у меня выходной. Пойдем на прогулку.

Это был самый веселый день в моей жизни. Мы бродили по лесу, купались, обедали и ужинали в каких-то деревенских ресторанчиках.

Она смеялась, размахивая сандалиями, пылила босыми ногами по тропинке и подшучивала над моим «образом жизни»:

— Восхитительная биография! Родители возили тебя с собой в своих бесконечных турне по миру, запирали в гостиничных номерах, заставляли играть. Потом начались и твои бесконечные турне. Гостиницы, концерты, контракты, краткие передышки и снова все сначала. Родители умерли, друзей найти не сумел, эта особа, которая таскается за тобой в качестве официальной подружки, перепродает тебя то одному импрессарио, то другому, а ты ничего и не замечаешь. И берет, кстати, большие проценты за то, что уговаривает тебя сыграть на каком-нибудь внеочередном концерте. Тебя считают рассеянным простачком, потому что ты целиком поглощен музыкой. Но ее тебе не достаточно. Другие музыканты думают о следующем трудном пассаже или о том, как закончить фразу, а бывает, что и каким пальцем взять ноту. Для тебя же музыка — источник неизведанных чувств и переживаний. Нечто вроде опиума. Неукротимая фантазия выводит тебя за рамки обычного музицирования, позволяет увидеть мелодию в образах. Для тебя гаммы имеют свои цвета, пьесы насыщены видениями. Музыка тебя пьянит, порождает в сознании новые миры, которые исчезают, как только отзвучит произведение. А мне хотелось бы, чтобы они оставались. Получили право на жизнь.

«Значит, я подлежу переработке!».

— Не будь подозрительным! Я хочу, чтобы ты постиг самого себя. Кроме того, не думай, что я могу любого превратить в кого вздумается и какого-нибудь мясника сделать Эзопом. Приходится подыскивать близкие по анатомическому строению типажи…

— А потом?..

— Ха-ха-ха! Ты себе представляешь нечто вроде кухни, где несчастные варятся в котлах, испытывая страшные муки. Должна тебе сказать, что фантазия у тебя довольно старомодная. А все куда проще — несколько дней приятного сна среди прекрасных «ароматов»… Правда, мне удалось поставить только отдельные опыты, но и этого оказалось достаточно, чтобы меня преследовали. Во многих странах хотели бы заполучить меня… и я не боюсь нападков своих коллег, ратующих за гуманизм из беспокойства — как бы моими открытиями не воспользовались бесчестные люди, те самые, что мечтают стать властителями мира. Я сильнее их, хотя их действия представляют для меня серьезную угрозу. Но, мне кажется, что мы сможем спокойно пожить здесь еще дней десять.

И она провела меня в сад через совсем незаметную калитку.

Откуда-то доносилась музыка. Первая баллада Шопена. Я остановился, прислушиваясь. Исполнение было совершенно. Точно такое, как в моем воображении.

— Кто играет? — спросил я, когда звуки смолкли.

Она засмеялась:

— Ты думаешь, найдется пианист, который так сыграет Шопена?

— Электроника?

— Нет, это твое собственное воображение. Материализованное. Ты не пианист, и тебя всегда раздражало, как неуклюже пианисты исполняют Шопена. Ты знаешь, как должны звучать его произведения, но не владеешь этим инструментом. Мои приборы записали балладу в интерпретации твоего воображения — и вот она, музыка, достойная восхищения!

А то, что я услышал потом, заставило меня прослезиться. Это были мои мечты, мои сны, заговорившие голосами неведомых инструментов.

Смолкли божественные звуки, и она сказала:

— Вот музыка, исторгнутая из твоего пробужденного от летаргии мозга. Из твоего засоренного чужими произведениями сознания. С сегодняшнего дня ты творец! Давай же отпразднуем твое рождение!

И снова раздвинулись стены и открылся зал, похожий на ледяную пещеру. Все сверкало — ледяные сосульки на потолке, искрящийся инеем пол. Прозрачные статуи, установленные в самых неожиданных местах, тихонько позванивали, и дивные звуки сливались в небесно чистой гармонии. Тут и там в зале стояли низкие столики, вокруг которых возлежали на пиру, подобно древним римлянам, человек двадцать мужчин и четыре женщины. Все в белом. Двух женщин — Лусию и Цецилию — я знал, другие две были не так красивы, и все же мужчины оказывали им гораздо больше внимания. Мужчины были самого разного возраста, и одеты они были разношерстно. Мне показалось, что некоторых из них я где-то видел.

— Только на портретах! — улыбнулась в ответ моим мыслям Ведьма (которая успела облачиться в серебристо-белую мантию) и обратилась к пирующим: — Дамы и господа, позвольте представить вам, — она назвала мое имя. — Сегодня вечером мы будем праздновать его рождение как творца.

Господа шумно приветствовали меня, а дамы дружелюбно кивнули.

Потом все было как в волшебном сне: умные, красивые речи, которыми обменивались эти люди, блюда и напитки — все белое, хоть и разное на вкус, снежинки, которые порхали, не тая, танцы, в которых и я принимал участие… Такая чудная белизна бывает, наверное, только в душах новорожденных. А надо всем плыла хрустальным перезвоном, как капель по тонкому льду, музыка.

Гости начали расходиться, Ведьма подошла ко мне:

— Ну, как вам понравились мои реставрированные гении?

Я тряхнул головой, чтобы отогнать ошеломившую меня мысль. За все время пира мне и в голову не пришло, что, возможно, я ужинаю с Рентгеном или Склодовской-Кюри, пусть даже реставрированными. Признайтесь честно, если вам дадут подлинник известной картины и ее копию, вы заметите разницу? Даже если вы специалист, вам не обойтись без химических и бог знает каких еще анализов. Тут мною овладел страх. А вдруг и я уже похожу на какого-нибудь мертвого гения!

— Вот тебе зеркало, — ответила Ведьма. — Надеюсь, ты еще помнишь свое лицо!

В зеркале отразилось мое лицо, но я уже сомневался во всем, что видел в этом доме.

«Зеркало может не отражать моего настоящего облика».

— Посмотрись в бассейн или в озеро. Озеро в саду покачивало отраженную луну, а где-то рядом вздыхали эоловы арфы. Я посмотрел на свое отражение. Да, это был я, только как будто немного изменившийся в лице, но при лунном свете любое лицо меняется. Пока я разглядывал свое отражение, что-то случилось с эоловыми арфами. Они играли вторую часть квартета Шуберта «Девушка и смерть!» Не знаю, имеете ли вы понятие, что такое эолова арфа — это натянутые струны, которые дрожат и звенят на ветру. Потому и называются они эоловыми. Эол — бог ветров. Нет, они не могли играть «Девушку и Смерть», и все же я слушал Шуберта, — вторая часть, анданте кон мото! Я поискал глазами Ведьму, чтобы она мне все объяснила. Она лежала на мраморном парапете, окаймляющем озеро, волосы рассыпались, и концы их ниспадали в воду. Она казалась мертвой. Я побежал к ней, взял ее за руку. Холодная. Я закричал, схватил ее и тогда почувствовал тепло ее тела. Руки ее медленно приподнялись и обняли меня.

С той минуты я словно впал в забытье, длившееся ночь или десять ночей. Не помню. Помню только, как проклинал свет и ждал сумерек, чтобы броситься в сад, разыскивая ее. Я находил ее в самых неожиданных местах — в зарослях бурьяна у ограды, на спине лебедя-лодки посреди озера, а иногда снимал ее с какого-нибудь чудовищного дерева. Я потерял голову. Но наваждение как рукой сняло, когда ящерица — золотое украшение, которое она носила в волосах, — ожила и скрылась в траве. Она усмехнулась:

— Что тут странного, что ведьма украшает себя ящерицами?

— Это отвратительно!

— Ящерица — такой же элемент природы, как я сама. Может, я тоже кажусь ей отвратительной. Мы, люди, не привыкли считаться с мнением животных и всего остального, что нас окружает. Я частица космоса, и ничто во всем бесконечном космосе мне не чуждо — ни ящерицы, ни созвездия, ни боярышник на меже в поле, ни самый подлый изверг рода человеческого.

— Тогда зачем преображать этих извергов?

— Более сильные, более развитые, лучше организованные виды, существа высшего порядка всегда способствуют эволюции низших. Если бы зайцу не приходилось спасаться от погони, он бы не бегал так быстро, если бы антилопы были медлительными и глупыми, лев не научился бы сидеть в засаде. По сути дела, все виды взаимно совершенствуются. Только некоторые из них быстрее проходят этапы эволюции, — они-то и способствуют развитию следующих, а потом исчезают. Все на свете зарождается и исчезает. От взрыва мертвых звезд рождаются новые миры. Миры порождают жизнь, которая своей смертью поддерживает новую жизнь. И все виды и все миры в конечном итоге равны. Все сделаны из одной звездной материи.

— Почему тогда ты изо всех сил стараешься сделать людей умнее и добрее?

— Помогаю совершенствованию видов.

— Я тоже вхожу в число этих «видов»? И, наверное, ты оживишь во мне какого-нибудь мертвого гения.

— Не говори глупостей. Неужто ты думаешь, что я бы пожертвовала Коперником, чтобы сделать из него Гюго? Я же тебе объяснила, что делаю гениев из отходов, а не из других гениев.

— Но я не уверен, что я — это я. Может, ты лишила меня памяти, может, привила мне чужие мысли, может… все может быть. От тебя всего можно ожидать.

— Чтобы убедить тебя в моей добронамеренности, я готова на очень рискованный для меня шаг. Мы поедем в город, где тебя больше всего знают. Там в банке у тебя есть сейф. Открывается он только от прикосновения твоих пальцев. Отпечатки пальцев пока еще никому не удалось изменить. Ты убедишься, что ты есть ты, представишь свои произведения, получишь признание как композитор, а я между тем тоже попробую сделать кое-какие свои дела.

И мы отправились. Пешком. У какого-то ручейка присели отдохнуть. Я положил голову ей на колени и… заснул. Когда проснулся, голова моя все так же лежала у нее на коленях, но мы находились в роскошно обставленной комнате со спущенными шторами.

— Пора! — сказала она. — Уже одиннадцать, а твой профессор бывает в консерватории до двенадцати. Не мешало бы тебе побывать у него.

Профессор встретил меня с распростертыми объятиями и с нескрываемой радостью:

— Где ты пропадаешь, черт возьми! Любые выходки должны иметь границы! Тебя уж полиция разыскивает.

Я рассмеялся и сам почувствовал, что стал хитрым и сообразительным, — иначе я не сумел бы ему ответить:

— У одной очаровательной Дамы. Встретил настоящую любовь. Да и нужен был мне полный отдых.

— Слава богу! — воскликнул профессор. — Наконец-то отделался от этой пиявки, которая к тебе присосалась и использовала тебя в своих корыстных целях. А ты знаешь, что она возбудила дело о наследстве?

— Представляю, как она брякнется в обморок, узнав, что я жив. Ну, мне еще надо заглянуть в полицию.

В полиции ко мне отнеслись, как к баловнику, натворившему очередную глупость, попросили предупреждать, если я снова решу исчезнуть, и пообещали полную сохранность тайны.

Профессор пригласил меня на обед. Только там я заметил, что не выпускаю из рук какую-то папку, даже не зная, что в ней. В папке обнаружились партитуры двух симфоний, четыре скрипичных сонаты, квартет и большое произведение для мужского и детского хора, оркестра с какими-то особыми инструментами и альта.

Я показал все это профессору, и тот принялся кричать на меня, ругать, обзывая идиотом и скотиной за то, что я скрывал такое богатство. Он тут же бросился обзванивать элиту музыкального мира. Самые известные дирижеры перессорились из-за моих партитур, скрипичные сонаты разобрали самые именитые мои коллеги, только квартет не привлек к себе особого внимания, но что поделаешь: сам Чайковский писал не одни шедевры.

Между тем меня осадили журналисты, и вечерние газеты вышли с сенсационными заголовками:

«Исчезнувший виртуоз появился снова, но уже композитором» — и тому подобное.

После обеда я пошел в банк. Снял со счета большую сумму, взял из своего сейфа старинный индийский перстень, страшно дорогой, и решил пойти домой. Но куда? В сумятице я и не запомнил, где мой дом. Или это проказы Ведьмы? Сделала из меня то, что ей хотелось, и выпустила на свободу для саморазвития? Эта мысль привела меня в бешенство. Значит, больше я ее не увижу!

— Добрый вечер, Фома Неверный!

Рядом со мной остановилось такси. Она была в машине. Я обнял ее, будто мы не виделись годы, и надел ей на палец индийский перстень. Мы отправились к себе домой. Им оказался особняк за высокой оградой на краю города. Ведьма была в трауре, лицо было скрыто длинной темной вуалью. Когда мы остались наедине, она отбросила вуаль.

— Ты в трауре?

— Я забыла тебя предупредить, — ответила она. — Я твоя невеста. Траур ношу по сестре и жду, когда ее тело прибудет из Южной Америки, чтобы похоронить ее на родной земле. На людях я всегда буду появляться в трауре. Мне опасно показывать лицо.

— Почему же ты его не изменишь?

— Тогда изменятся и мысли.

— От пластической операции не изменятся.

— Это работа для коновалов, терпеть не могу операции. И потом я нахожу, что выгляжу неплохо. А ты посмотрелся в зеркало, которому можешь доверять?

— Да. И признаюсь, мне показалось, что я стал красивым! Как будто тот, что прежде, но красивый.

Все это замечают.

— И женщины? Смотри у меня, красавец, я ревнива!

— Не надо так шутить. Ты же знаешь, что для меня ты важнее всего в жизни. Ты… Ты сама моя жизнь. Скажи, ведь ты не исчезнешь? Я тогда сойду с ума!

— Даже если мне придется исчезнуть, помни, что ты мой и что когда настанет время, я позову тебя к себе. И не отчаивайся, жди, что бы ни случилось. Я позову тебя, пусть даже между нами встанут огромные расстояния, людская ненависть и сама смерть.

Я был пьян от счастья. Что понимал я до сих пор в славе, любви и признании? Теперь Фортуна осыпала меня своими щедротами. Отовсюду ко мне были обращены благосклонные взгляды, возможно, мне и завидовали, но я не замечал. Всем очень хотелось узнать, кто эта женщина, преобразившая меня. Я узнал, что раньше был стеснительным, вечно хмурым, отрешенным от жизни, нервным и неприятным в общении. А теперь меня окружали умные, сердечные, искренние друзья. Меня наперебой зазывали в гости, но я старался уйти как можно скорее, чтобы оказаться наедине с моей Ведьмой. В обществе она не бывала, и все вокруг сгорали от любопытства. Я потерял сон. Мне все казалось, что, если я усну, она растает, как сновидение.

Она тоже не спала. Может быть, знала, что должно случиться, и ждала.

Я спросил:

— Чего ты боишься? Ты же почти всемогуща. Кто может тебе угрожать? Я найму охрану.

— Излишне. Ни одна полиция не сможет оградить меня от тех, кто жаждет добиться мирового господства при помощи моих достижений.

— Кто? Гангстеры, шпионы?..

— И гангстеры, и агенты многих стран. Они слишком сильны, и их слишком много. Нам надо уехать. Тело, которое я ждала, уже прибыло из Южной Америки.

— Еще недельку! В среду будет исполняться моя первая симфония, а в четверг уедем.

— Поздно, — ответила она. — Слушай!

Внизу в гостиной послышались крадущиеся шаги.

— Это они! Не бойся. Укутайся одеялом и притворись, что спишь. И помни — я позову тебя. Жди, что бы ни случилось! Не верь своим глазам и жди!

Она поцеловала меня и прикрыла за собой дверь.

Через несколько минут из гостиной послышались выстрелы. Дрожащей рукой я набрал номер полиции. К моему удивлению, мне тут же ответили, — я думал, что провода перерезаны. Полиция прибыла немедленно, нашли ее труп, простреленный восемью пулями, обнаружили и следы четырех человек. Начались бесконечные полицейские допросы. Я не умею лгать. Рассказал всю правду и потому оказался у вас, господа психиатры.

Да, прошу вас, обследуйте мое психическое состояние! Я не обижусь. На вашем месте я объявил бы сумасшедшим любого, кто возьмется утверждать, что эта фантастическая история — чистая правда. Но я надеюсь, что вы вскоре убедитесь в моем здравом разуме. Даже слишком скоро. Разве вы не слышите странную похоронную музыку — отрывок шубертовской «Девушки и Смерти», отрывок из прокофьевского концерта для виолончели, и все это — траурный марш в исполнении духового оркестра! Как насмешливо он звучит! Она смеется над смертью. Вот и похороны. Процессия нарочно проходит под окнами клиники. Смотрите, уважаемые профессора, каким вам кажется выражение лица покойной? А какой вам видится стройная дама в хвосте процессии? А перстень, который блестит под траурной вуалью? Это она! Мадемуазель Ведьма снова идет за собственным гробом! И если ее снова убьют, она пойдет и на следующие свои похороны. Она бессмертна, жрецы Эскулапа, потому что она — частица космоса и потому что ведьма, а слово «ведьма» сродни слову «ведать», «знать», «уметь», видеть дальше вас, верные слуги науки. А вообще это не такая уж редкость, господа, чтобы человек шел за своим гробом. Герцог Альба утопил в крови Нидерландскую революцию, но она присутствовала на своих похоронах. Сервет и Ян Гус, Бруко и Везалий тоже шли за своими гробами. Невозможно похоронить ищущий человеческий дух. Невозможно сжечь всех ведьм. Но куда вы, уважаемые господа! За Ведьмой? Да, она ваш старый конкурент! Не стоит трудов, господа! Вам все равно ее не догнать, сколько бы вы ни бежали, как простому смертному никогда не угнаться за гением, хотя тот и не торопится. Дело не в скорости, господа, а в том, каковы шаги!

А теперь я могу идти?

Мое почтение, господа профессора, мое уважение, господа доктора! Желаю вам больших успехов, больше старания и меньше зависти!

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Прозаик, музыковед, одна из ведущих авторов болгарской научной фантастики 1970-х, 1980-х гг., известная также произведениями реалистической прозы. Родилась в Пловдиве в 1936 году. Окончила Софийскую консерваторию, преподавала в Пловдивском среднем музыкальном училище. Творческий путь начинала с произведений для детей и реалистических рассказов. В 1976 г. увидела свет первая книга Настрадиновой в жанре фантастики — сборник рассказов «Госпожа Ведунья» [Госпожа Вещицата, 1976]. Жанровый диапазон рассказов Настрадиновой широк: научная фантастика, юмористическая, гротесково-сатирическая, фольклорно-мифологическая НФ, притча. В 1990 г. на русском языке издан сборник научно-фантастических рассказов Велички Настрадиновой «У Лукоморья дуб зеленый…».

Лауреат национальной жанровой премии «Гравитон» (София, 1992).

Владимир СеменякинПоследнее желание

Лекции по теории программирования, которые читал Алексей Григорьевич Скоморохин, всегда были пыткой для студентов. Монотонный, спокойный голос и шорох мела вызывали убаюкивающий эффект, противиться которому было крайне непросто. С другой стороны, обязательно надо было писать конспект — на экзамене Алексей Григорьевич спрашивал исключительно по конспекту. А экзамен у Алексея Григорьевича был жестокий…

Хорошисты и отличники вынуждены были постоянно балансировать между сном и явью, что сильно истощало их нервную систему.

Андрей Шуманский не терзал себя подобными сомнениями. Он берег свою нервную систему. Он-то знал, что уже целых пятнадцать лет в мире существует прекрасная вещь, называемая в народе ксероксом.

Поэтому Андрей, удобно устроив голову на кулаках, дремал на парте.

— И отсюда следует. Что порядок быстродействия программы. Записали?.. Находится в промежутке от эн до эн в квадрате.

Зашуршал мел. Андрей приподнял голову и взглянул на доску. Зевнул и опять лег. «Кому это надо?..» — подумал он с легким раздражением.

— Как видите, в данном случае этот метод не работает. Теперь запишем. Взаимовызов… процедур и функций… Может привести… К переполнению стека…

Алексей Григорьевич оглядел аудиторию.

— Записали? — И, не ожидая ответа, продолжил. — Что, в свою очередь…

Андрей зевнул, и еще шире разлегся на парте. На ощупь достал из портфеля бутылку минералки. Глянул на лектора.

Пара явно была в самом разгаре. Алексей Григорьевич с фанатичным блеском в глазах, с ног до головы перепачканный мелом, писал на доске жуткие формулы. Студенты медленно выпадали в осадок.

Андрей подождал, пока лектор отвернется к доске, и глотнул воды. В этот момент Алексей Григорьевич оглянулся.

Едва не поперхнувшись, Андрей сунул бутылку под парту и сделал задумчивое лицо.

Алексей Григорьевич, сверля его взглядом, с нажимом произнес:

— В промежутке от эн до натуральный логарифм эн!..

Ощутив изменение в тоне лектора, студенты воспряли ото сна.

Чувствуя на себе жгучий взгляд, Андрей глубокомысленно кивнул, точно подсчитав что-то в уме, и внимательно посмотрел в конспект.

— Значит, этот случай лучше подходит при решении практических задач. — Сказал лектор своим обычным, нудным тоном.

Студенты опять погрузились в весеннюю дрему.

Андрей подождал немного и вытащил руку из под парты.

Он думал осторожно поставить злополучную бутылку на пол.

Вместо бутылки в его кулаке обнаружилась небольшая пластмассовая коробочка с двумя кнопочками. Андрей в ступоре уставился на загадочный предмет. Затем опустил голову, заглядывая под парту. Бутылка под партой не обнаружилась.

Не веря своим глазам, Андрей провел левой рукой по грязному, залепленному жвачками пространству. Андрей круглыми глазами огляделся по сторонам.

— И, наконец, рассмотрим случай с дополнительным внешним модулем… Оптимальность в этом случае несомненно падает, однако…

«Однако!..» — прошептал Андрей, выкладывая коробочку на стол. Только сейчас он заметил прикрепленную к ней бумажку.

Андрей поднес ее к глазам и прочитал:

«Шкатулочка Пандоры»

Данный прибор был разработан сотрудниками факультета Безумных и Опасных Манипуляций (БОМ) для глубоко нелинейного анализа искажения вектора везения в локальной точке пространства.

Инструкция по использованию:

1. Нажать одну из кнопок, расположенных на верхней грани прибора.

2. Произнести команду вслух.

3. Подождать пять секунд, пока синтаксический анализатор распознает желание.

4. В случае удачного анализа последует исполнение команды, кнопка сохранит свое нажатое положение. В противном случае кнопка вернется в первоначальное состояние, и желание исполнено не будет.

Предупреждение: НЕ РАЗБИРАТЬ ПРИБОР!!! НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ РЕКУРСИВНЫЕ ПОЖЕЛАНИЯ!!!

Андрей облизал губы и перевернул листок.

«О приборе»

В версии 1.78 был исправлен ряд ошибок и недоработок. Ради однозначности трактовки, из устройства был исключен блок анализатора сокровенных желаний («Шар желаний», см. версия 1.45).

Это прямым образом повлияло на форму и физические габариты. Был расширен потенциал ШП. Теперь объем заказа на выполнение может достигать 300 мега Хоттабычей. Синтаксический анализатор отныне включает в себя семантический дешифровщик.

Несмотря на качественные изменения к лучшему, разработчик не смог справиться с некоторыми недостатками. В частности, смущает незащищенность прибора от рекурсивных алгоритмов. Учитывая, что пользователями будут обычные люди…

— Вы что там делаете?..

Андрей вздрогнул и осторожно посмотрел по сторонам.

— Да, да, вы, не смотрите по сторонам. На четвертом ряду! Вы мне сегодня весь день мешаете вести лекцию!.. Что вы там делаете?

Студенты зашевелились. По залу прокатился шепоток, и десятки любопытных лиц обратились к четвертому ряду.

Андрей накрыл ладонью коробочку, и украдкой взглянул на лектора. Тот смотрел прямо на него.

Андрей громко сглотнул. У него потемнело в глазах и закружилась голова.

«Сужение зрачков, онемение конечностей — явные признаки кролика перед удавом» — подумал он.

— Фамилия?

Андрей жалостливо прошептал:

— Алексей Григорьевич…

Лектор встал в полный рост (метр девяносто девять) и, упершись обеими руками в стол, проникновенно заглянул в глаза несчастному.

— Свои имя и отчество я знаю, — спокойно сказал он. — А Ваша фамилия?.. Да, для начала встаньте!

Андрей молча повиновался. «Мы слушаем тебя, о, мудрый Каа» — почему-то вспомнилось ему.

— Так фамилия?

Андрей упорно молчал.

— Ладно, — подумав, сказал лектор. — Ваше лицо я запомнил. Мы увлекательно побеседуем на экзамене. Садитесь.

Алексей Григорьевич сел и, перебрав листы, разложенные на кафедре, продолжил монотонным голосом:

— Единственный случай оптимального использования этого метода — алгоритмы сортировок. Итак, рассмотрим так называемую быструю сортировку или quick sort…

Слушатели снова занялись каждый своим делом.

Андрей тяжело опустился, и мрачно уставился в окно. «Вот невезуха!» — подумал он. На улице была весна, пели птички, буйная зелень, точно подошедшие дрожжи, лезла через низенькие заборы палисадников. Все это не радовало глаз студента. Все говорило о близкой летней сессии. «Мы увлекательно побеседуем на экзамене!.. — Мысленно повторил Андрей. — А остлось всего три недели.»

Он отвернулся от окна и уставился в конспект. Потом взглянул на шкатулочку Пандоры. Повертел ее в руках.

Сделанная из простой пластмассы, явно пустотелая, с абсолютно неряшливо впаянными в поверхность кнопками, коробочка сильно смахивала на обычный студенческий прикол. Конечно, хорошо продуманный и неплохо скомпонованный, но все же. А впрочем, почему бы и нет? Чего на свете не случается. И, если подумать, как можно объяснить исчезновение бутылки?

Андрей еще раз заглянул под парту.

Все верно. Бутылка так и не появилась. Что ж.

1. Нажать одну из кнопок, расположенных на верхней грани прибора.

Кнопка вжалась удивительно мягко, без щелчка.

2. Произнести желание вслух.

«Пусть этой лекции не будет», — шепотом сказал Андрей. В воздухе немного потемнело. На солнце набежала тучка. Ничего из ряда вон выходящего не случилось. «Что и требовалось доказать…» — разочарованно подумал Андрей. Он небрежно забросил коробочку обратно в стол.

3. Подождать пять секунд, пока синтаксический анализатор распознает желание.

«Пусть этой лекции не будет» — сказала шкатулочка приятным женским голосом.

* * *

Это напоминало смену кадра в кино. Беззвучно и сразу.

Вот он сидит за партой, а в следующий момент в лицо бьет желтый свет, его оглушают звуки близкой автострады, и поднятая свежим весенним ветерком пыль запорашивает глаза.

У Андрея закружилась голова, и чтобы устоять на ногах, он схватился за стену оказавшегося рядом дома. Постояв так десять секунд, он немного пришел в себя, и огляделся.

Он сразу понял, что находится возле третьего корпуса университета. Сквозь широкие окна были видны веселые после пары студенты.

После пары? Андрей достал мобильный телефон. Час пятьдесят. Все верно. Теория программирования полностью выпала из потока времени.

Андрей почувствовал, что его правая рука до сих пор что-то сжимает. Он поднес это «что-то к глазам. Сиреневая пластмасса тускло вспыхнула на солнце. Андрей перевернул шкатулочку Пандоры. С обратной стороны в пластмассу были неряшливо вплавлены две кнопки. И одна из них была глубоко вжата в поверхность.

4. В случае удачного анализа последует исполнение команды, кнопка сохранит свое нажатое положение.

* * *

Андрей сел на скамейку, положил шкатулочку рядом с собой и призадумался. Он понял, что ему предстоит нелегкая задача — из бесконечного количества возможностей выбрать одну единственную так, чтобы потом не было жалко. Андрей был растерян, и его можно было понять. Еще бы! Даже доктор Фауст запутался в своих желаниях, а ведь у него в запасе их было неограниченное количество.

Цветик-семицветик, волшебная палочка, борода Хоттабыча, щука, пойманная Емелей, не давали Андрею покоя. Еще в детстве его злило, как распоряжались желаниями герои сказок. И теперь он перебирал в уме все прочитанное за свои восемнадцать с гаком лет, и все глубже укреплялся во мнении, что огромные литературные наработки человечества не помогут ему.

Андрей понял, что думать ему придется самому.

Пожелать счастья для всех? Нет, не сработает — что счастье для одного, может быть катастрофой для другого. Или эти противоречия автоматически улаживаются? Или шкатулка осчастливит каждого лишь на короткое время, после чего все пойдет своим чередом? Нет, не катит, так рисковать нельзя. Есть ведь ТОЛЬКО ОДНО желание.

Может быть, заказать что-нибудь только для себя? Машинку, которая печатает деньги? Бессмертие? Нет, это все очень банально…

Андрей с силой ударил кулаком о скамейку. Ну что это за несправедливость? Почему именно он!

Эх. А может быть загадать что-нибудь самое маленькое, самое простое, но возвышенное. Там, устроить дождь из цветов, или повстречать девушку своей мечты.

Тьфу ты! Что за бред?! Не. Так дело не пойдет!

Надо решать вопрос фундаментально. Отправиться в отшельничество, глубоко заняться философией, постичь смысл бытия, и только потом, через сотни лет… Может быть, в этом великая роль рода Шуманских! Может, Андрей — избранник судьбы! Шкатулка будет передаваться от отца к сыну, как реликвия, и однажды, какой-нибудь дальний потомок.

Андрей даже всхлипнул — так он проникся патетическими чувствами.

Однако он тут же понял, что все это глупые фантазии. У него просто не хватит терпения: слишком чесались руки быстрее нажать на вторую кнопку.

Андрей вскочил. Он вспомнил, кто ему сможет помочь.

* * *

Со стороны университетское общежитие всегда выглядело так, точно по нему прямой наводкой стреляли пятидесятидюймовые орудия. Стены были испещрены трещинами, балконы едва держались на заржавевшей арматуре, разбитые в верхних этажах окна хищно скалили зубы. Особенно эффектно смотрелась серо-зеленая поросль в местах, где обвалилась штукатурка.

Андрей постоял немного, созерцая это грозное зрелище и жалея иногородних студентов. Потом он поднялся по неровным ступеням лестницы и, оттянув оглушительно заскрипевшую дверь, вошел внутрь.

— Вы к кому? — Спросила заспанная вахтерша.

Андрей растерялся.

— Я. Хм. К Кириллу Выдубицкому.

Вахтерша устало взглянула на него и, закатив глаза, сказала:

— Пусть он спустится сюда и предъявит свой студенческий.

— А иначе не выйдет? — Осторожно поинтересовался Андрей.

— Не выйдет.

— Мда.

Андрей отошел от окошка вахтерши и набрал на мобилке номер Кирилла. Через полминуты Кирилл ответил.

— Алло?

Андрей встрепенулся.

— Кирилл, привет. Слушай… Ты в общаге?

— Да. А что.

— Можешь спуститься вниз?

На другом конце кабеля озадачено помолчали.

— Зачем? — спросил Кирилл.

— Надо! Я тут, жду тебя. Надо срочно одну вещь уладить.

Кирилл напряженно посопел в трубку.

— Что тебе так печет? — наконец спросил он.

— Внизу скажу! — сказал Андрей, косясь на вахтершу.

Та, со все растущим интересом, смотрела на него.

— Ладно, — нехотя согласился Кирилл.

Через минуту он уже стоял перед Андреем.

— Ну, че надо?

— Пошли на улицу.

Они вышли на порог общежития.

— Ну?

Андрей взглянул на Кирилла.

— Я тебе сейчас задам один вопрос. Он тебе может показаться глупым, но.

— Быстрее переходи к делу.

Андрей вздохнул.

— Ладно. Прикинь, тебе выпала возможность загадать любое желание. И оно исполнится. Но желание только одно. Что бы ты загадал?

Кирилл выпучил на него глаза.

— Ты что, свихнулся?

Андрей быстро покачал головой.

— Нет… Что бы ты загадал?

Кирилл недоверчиво улыбнулся и взялся за ручку двери. Андрей придержал дверь.

— Стой! Мне это позарез надо! Ты же шаришь!

Кирилл перестал улыбаться.

— Отпусти дверь.

Андрей умоляюще взглянул на него.

— Что бы ты заказал?

Кирилл состроил рожу и пихнул Андрея плечом.

— Миллион желаний!

Он скрылся в дверях общежития.

Андрей, ошарашенный, остался стоять перед открытой дверью.

— Миллион желаний. — Прошептал он. — Миллион. Как я сам не догадался!

Андрей медленно вытащил шкатулочку из кармана.

1. Нажать одну из кнопок, расположенных на верхней грани прибора.

Кнопка вжалась удивительно мягко, без щелчка.

2. Произнести желание вслух.

«Я хочу получить возможность загадывать миллион желаний» — как можно разборчивее сказал Андрей. Как и в прошлый раз, сразу ничего не случилось.

3. Подождать пять секунд, пока синтаксический анализатор распознает желание.

Андрей нетерпеливо постучал по коробочке кулаком.

4. В случае неудачного анализа кнопка вернется в первоначальное состояние, и желание исполнено не будет.

Коробочка негромко щелкнула. Андрей вздрогнул и посмотрел на ее кнопки. Все было по-прежнему. Одна кнопка была вжата, вторая отжата. А пониже кнопок, маленькими буковками значилось. «Недопустимая команда. Недостаточно мощности системы».

Андрей нахмурился. Он еще раз прочитал инструкцию по использованию шкатулочки. «Разбирать ее нельзя, — заметил он. — А вот что такое рекурсивные алгоритмы?.. Может, я как раз его и использовал?».

Он попробовал последовательно загадать тысячу, пятьсот, сто, и, наконецЖтодесять желаний. Всякий раз ничего не происходило, коробочка щелкала, и кнопка возвращалась в отжатое положение.

Утомившись, Андрей присел на перила. «Неужели поломалась?» — С отчаяньем подумал он.

Андрей задумчиво посмотрел на непослушный прибор.

И вдруг ему в голову пришла поразительная штука. Он взволновано встал. Огляделся. Потом опять, щурясь, взглянул на шкатулочку. Все было гениально. Оставалось только правильно оформить команду.

— Так, — вслух сказал Андрей.

Он вдруг рассмеялся.

1. Нажать одну из кнопок, расположенных на верхней грани прибора.

— Так! — громко повторил он, надавливая на кнопку.

2. Произнести желание вслух.

«Я хочу получить еще одну шкатулочку Пандоры, которая в точности соответствовала бы параметрам данной» — сказал Андрей, поднеся шкатулочку к самому рту.

3. Подождать пять секунд, пока синтаксический анализатор распознает желание.

Андрей, довольный своим красивым желанием, замер, ожидая результата.

4. В случае удачного анализа последует исполнение команды, кнопка сохранит свое нажатое положение.

«Я хочу получить еще одну шкатулку Пандоры, которая в точности соответствовала бы параметрам данной» — сказала шкатулочка.

Запахло озоном. В воздухе, рядом с Андреем появилась новая шкатулочка.

— Заработало! — Андрей издал победоносный клич.

Он наклонился, поднимая новую шкатулочку. К его удивлению, обе кнопки на ней были вжаты.

1. Нажать одну из кнопок, расположенных на верхней грани прибора.

2. Произнести желание вслух.

3. Подождать пять секунд, пока синтаксический анализатор распознает желание.

4. В случае удачного анализа последует исполнение команды, кнопка сохранит свое нажатое положение.

«Я хочу получить еще одну шкатулку Пандоры, которая в точности соответствовала бы параметрам данной» — сказала шкатулочка.

Опять запахло озоном. Третья шкатулочка Пандоры появилась у ног Андрея Шуманского…

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в Запорожье. В 1992 году семья переехала в Кривой Рог. Начиная с 2000 года — последовательные переезды: Киев, Москва, Днепропетровск и снова Киев. В каждом городе по два года.

Сейчас живет в Киеве. Студент Киевского Политехнического Института, факультет прикладной математики.

Первая публикация — 2006 год, областной литературный альманах «Соборы наших душ». В 2008 году вышла публикация в альманахе «Полдень XXI век» (рассказ «Вкус спелой ежевики»). Имеет публикации во всемирной сети (интернет-журнал «Магия ПК»).

Татьяна БирюковаЖенщина

Посвящается Марии Похиалайнен — подруге с простым именем, сложной фамилией, счастливой судьбой и большим талантом…

В День ее 25-летия.

Женщина, возраст которой было трудно определить по внешнему виду, и не из-за ого, что она выглядела моложаво, а, скорее всего из-за того, что она никак не выглядела, с тяжелыми сумками (в одной лежала стопка тетрадок восьмиклассников с контрольной по алгебре, а в другой — продукты для семьи) возвращалась с работы. Она спешила, так как явно запаздывала: сначала поболтала со своими коллегами — подругами, — о жизни, затем, вспомнила, что завтра надо обязательно сдать отчет по успеваемости за первое полугодие, а потом посидела в Интернете в поисках более оплачиваемой работы для себя и для мужа.

Вырвавшись из всемирной паутины, оценив потраченное на все это время, Женщина выбежала из школы и, заскочив на минутку в круглосуточный магазинчик, уверенной походкой направилась в сторону автобусной остановки, хотя прекрасно понимала, что автобуса в это время она не дождется. Неширокая улочка, на которой горело только два фонаря, была пуста. Женщина немного сгорбилась, приподняла плечи и ускорила шаг.

Приближаясь к первому из фонарей, она ощутила что-то странное… Такое чувство бывает во сне, когда тебе жизненно необходимо бежать очень быстро, ты понимаешь, что еще чуть-чуть и случится ужасное, все зависит от того как быстро ты будешь передвигаться, но вместо человека-молнии, ты превращаешься в замедленную кинопленку. И вот Женщина, словно муха, попавшая в мед, силясь преодолеть это препятствие, разворачивается на 180 градусов, и будто борясь с сильным ветром, пытается пройти несколько шагов «задом наперед», как вдруг неожиданная невидимая стена исчезает, и Женщина со всего размаха падает. В голове пронеслась мысль «Хорошо, что зима! Пальто не испачкала, да и сильно не ударилась.».

Когда испуг от неожиданного падения прошел, пришла очередь страха. Женщина сидела не на белом и даже не на грязном снегу, вдыхая морозный воздух, освещенная тусклым фонарем, а на желтом мелком песочке, дыша чистым морским бризом, получая бесплатный ультрафиолет в естественном солярии! Перед ее лицом свисал огромный лист какого-то тропического фикуса, да и вообще, весь обзор просто забивала яркая зелень.

«Господи», — прошептала Женщина и почему-то стала вспоминать, что не поставила оценку Диме из 8 «б», а Сергею из 10 «а» забыла в журнале стереть карандашную двойку, контрольную унесла, не пойми куда, мать будет волноваться, что поздно нет, муж…, хотя кто его знает, что будет делать муж? Детям будет нелегко! «Господи», — еще раз прошептала Женщина, когда поняла, что воспоминание о ее собственных детях ушло на второй план, а сначала — работа. «Дура», — в сердцах подумала про себя Женщина. Ей стало очень обидно, что она не увидит, как ее старший поступит в институт, женится, пойдет работать, что она не узнает, как зовут внуков, не побывает в Индии. Да и судьба младшего вырисовывалась в темных тонах. Ей стало так себя жаль, что она скинула пальто, уселась на него, обняла колени руками и зарыдала. Наверное, извержение этого вулкана природа готовила давно. Рыдания перешли во всхлипывания, затем в несильную икоту, и, когда стихия успокоилась, Женщина почувствовала страшный голод. Она открыла сумку с продуктами, схватила варено-копченую колбасу и, не очищая ее, вгрызлась в ароматное тельце восьмисотграммовой палки «Московской». Прошло четверть батона колбасы, как вдруг, будто опомнившись, Женщина вскочила, затем упала на песок и стала чертить вокруг себя и своих вещей огромный круг, а на том месте, где по ее мнению находился портал, она нарисовала ровную линию. Этого ей показалось мало, она, не отрывая взгляда от участка на песке, попятилась к океану и почти на ощупь стала собирать ракушки, вынесенные на полосу прибоя теплыми волнами голубого океана. Из подручного материала она решила увековечить то место, откуда она появилась на этом пляже и через которое она надеялась вернуться обратно в свой мир. На чем основывалась ее вера в возможность возврата и особенно в то, что линия возврата совпадет с линией появления?

На сооружение, чем-то напоминающее Стоунхендж, Женщина потратила около часа, когда окружность и полоса портала превратились в широкие тропинки, выложенные ракушечником и кусочками кораллов, на усталом лице появилось подобие улыбки. Усевшись в центр круга, она сняла сапоги, стянула свитер и стала, почти не мигая, смотреть на черту. Воздух стал колебаться, но это было лишь марево над раскаленным песком. Часа через два Женщина почувствовала страшную жажду, в голове промелькнула мысль о путешествии вглубь джунглей, ведь такая буйная растительность не могла существовать без воды, причем пресной! Но она боялась даже повернуть голову в сторону, ведь портал может открыться каждую секунду! «Какая же я все-таки дура! У меня же есть молоко!» — и вот содержимое сумки полетело на песок. От жары молоко прокисло. Выпив несколько глотков, Женщина разумно решила тянуть удовольствие. Поэтому, она закрыла пакет, разобрала продукты и спрятала их в сумку; нарвала огромных листьев фикуса, вырыла неподалеку от себя ямку в песке: сначала уложила листья, затем положила сумку и накрыла все это свитером, еще один слой из листьев, а потом слой песка. Ей показалось, что именно так можно сохранить свой пищевой запас. Она была уверена, что ее пребывание в этом месте не будет долгим, и действительно, кому надо, чтобы она сидела здесь? Кто от этого получит удовольствие? Про себя Женщина место, где оказалась, назвала Островом. Что это было на самом деле? Ну, Остров так Остров!

Глаза быстро устали смотреть в одну точку, яркое солнце не облегчало задачу. Женщина достала из другой сумки тетради и красную ручку и, чтобы как-то отдохнуть и скоротать время, стала проверять контрольную работу. Если бы вчера кто-нибудь из коллег сказал ей, что она будет отдыхать, проверяя тетради 8 «б» класса, она бы отдала тетради этому коллеге с пожеланиями хорошего отдыха и доброго пути в указанном ею направлении. Но сейчас она с упоением всматривалась в каракули и пыталась уловить хоть какой-нибудь смысл в этой белиберде! Проверив пять тетрадей и поставив всего лишь одну двойку, Женщина решила прервать свой отдых и предаться утомительной работе — ожиданию чуда! Чуда в этот день не произошло. Не произошло оно и через день…

Когда еда в сумке кончилась, прокисшее молоко осталось в воспоминаниях, а тетрадки проверены несколько раз и написаны аннотации к работам плюс короткие эссе-размышления, иногда даже стихи, Женщина поняла, что она должна выйти из круга и пойти в джунгли за едой и питьем. Было очень страшно, и не из-за того, что она боялась встретить хищника или змею, нет! Она была уверена: стоит ей отлучиться, как портал откроется, подождет немного и закроется, теперь уже навсегда, и самое страшное, что она даже об этом не узнает! Спор с собой «Идти или не идти?» занял весь день, к вечеру спорящие стороны пришли к выводу, что идти придется и что завтра, как только она проснется, сразу же отправится в поход.

Утро. Женщина, будто восходящая на эшафот, медленно подняла ногу и переступила через окружность, которая отделяла ее от красочного мира Острова. Двигаясь спиной, Женщина прощалась со своим миром, понимая, что шанс возврата утекает, как песок сквозь пальцы. Но перспектива остаться на пляже и умереть с голода или от жажды за призрачную возможность вернуться домой ей показалась неразумной. Она резко развернулась и побежала в сторону, противоположную океану. Растительность больно хлестала ее по голым ногам, а бежать босиком было очень непривычно, в голове пульсировала одна мысль: «Быстрее». Углубившись в Остров метров на двести, Женщина остановилась и стала прислушиваться. Но кроме своего громкого дыхания и тихого рокота океана она ничего не услышала. В голове стали проноситься воспоминания о прочитанных в детстве книгах, ничего подходящего. Попыталась влезть на высокое дерево, в детстве у нее это получалось гораздо лучше. Поднявшись над землей метра на три, вытянув шею, Женщина стала рассматривать свои владения: вот пальма, на которой растут плоды, можно рискнуть и съесть несколько, вон там, наверняка, ручей, о, ну это точно бананы. Охотница вернулась домой с хорошей добычей. Соленый ветерок сдувал песчинки с ракушечника, никто и ничто не расскажет ей, что произошло в ее отсутствие, да и произошло ли? Долгожданное чудо откладывалось.

Первый выход в свет не стал последним, она ежедневно посещала банановые плантации и прозрачный ручеек, затем решилась купаться в океане, правда, боясь акул, Женщина не отплывала далеко от берега. В ее рационе появились и морепродукты: мидии, рапаны, а с помощью свитера она наловила прозрачных креветок. Есть все это сырым — не позволяло воспитание. Пришлось полдня посвятить тому, чтобы развести костер первобытным способом. Самое смешное в этом была даже не поза, в которой она пыталась добыть огонь, а то, что, когда пламя появилось, и сухие ветки были принесены в жертву великого Огня, Женщина полезла в сумку с тетрадями, чтобы пожертвовать кусочек обложки оранжевому божеству, как вдруг из сумки выпала зажигалка! Точно, она отобрала ее у мальчишек, которые поджигали бумагу возле противопожарной сигнализации…

Она расстроилась, обозвала себя очередной раз «полной дурой», но затем гордо подняла подбородок и произнесла довольно громко, так, чтобы окружающие ее пальмы, фикусы, песок, океан, солнце, небо слышали: «Я могу!». Это были ее первые слова на Острове, которые она сказала вслух! «Я способна позаботиться о себе, я смогла добыть огонь без помощи цивилизации, я — Женщина!». Она была счастлива! Женщина с радостным криком выпрыгнула из своего «защитного» круга и побежала за пищей для костра. Говорить сама с собой она стеснялась, ей казалось, что кто-нибудь посмотрит косым взглядом, кто-то покрутит у виска указательным пальцем, а кто-то прочтет ее мысли. Но после «Я могу!» Женщина четко поняла, что все эти опасения — лишь маска. Маска, которая сковывает ее, заставляет лицемерить и, хуже всего, заставляет врать самой себе! Только оказавшись здесь, на Острове, где нет ни души, она смогла оценить всю извращенность цивилизации.

Самый простой пример: скажите, не все равно ли нам, как одета Мария Ивановна из второго подъезда? Нас интересует только наша персона и как мы выглядим в глазах постороннего человека. А постороннему человеку, в свою очередь, наплевать, как мы выглядим, ему важно, как выглядит он сам. Ну, может, пронесется в его мозгу мысли «Фу!» или «Ух ты!», но это произойдет так быстро, что ни он, ни кто-либо другой этого не заметят. Так зачем выстраивать такие сложные геометрические фигуры, зачем обманывать себя и других, давайте честно признаемся, что мы хотим хорошо выглядеть для себя! И это совсем не эгоизм! Нет! Хотя…

Жизнь на Острове превратила нашу Женщину — Серую Мышь — в привлекательное создание, которое заинтересовало бы противоположный пол и вызвало бы у этого, все еще противоположного пола, желание общаться. Свежий воздух, морской аромат, вынужденная диета, фрукты, длительные прогулки по пляжу, плавание, морепродукты, солнечные лучи поработали на славу! Маленький инцидент с огнем пробудил в ней горделивую осанку. Вот она, божественное творение, которое назвали — Женщина! Она шествует по пустынному пляжу, голова ее как будто бы увита тяжелой диадемой, движения плавны и неторопливы. Встань, раб смиренный! В тронный зал вошла императрица!

Горячий песок уже перестал обжигать босые ноги, а корни и трава — колоться. Женщина привыкла к Острову, и он принял ее! Ей не надо смотреть на горизонт и разжигать огромные костры, она в другом мире, портал перенес ее. Где лежит ее Остров? Какой океан омывает его берега и какое время отсчитывается на циферблате истории? Вопросы, на которые ни она, ни кто-либо еще не ответит. Да и нужны ли эти ответы? Женщина поняла, что перестала ждать. Ее реальный мир — это Остров! А все, что было раньше: родители, друзья, школа, вуз, опять школа, семья, муж, дети — все это где-то совсем далеко, на другом краю Вселенной, где-то за Млечным Путем!

Костер ласково потрескивал, последние лучи светила коснулись макушек волн, и пропали за горизонтом, яркие звезды выписывали на небосводе странные письмена, а Женщина предавалась неге, она наслаждалась спокойствием природы. Раньше, до того, как Остров ее короновал, она переживала, боялась, с ужасом задумывалась о своей участи, если вдруг налетит ураган, или подымется огромная волна, да просто наступит зима, ведь, может, и на Острове меняются сезоны. Но все это ушло куда-то далеко в космос. Остров и Женщина стали единым организмом, который жил в полной гармонии. Она полюбила Остров и не хотела покидать его.

Иногда, вспоминая свою прежнюю жизнь, Женщина жалела только об одном: ей не хватало детей. Когда дети были маленькие и находились все время с ней, ей хотелось вырваться из объятий налаженного быта, пообщаться побольше с мужем, с друзьями, глотнуть светской жизни, пройтись по магазинам, выспаться и заняться теми делами, которые принесли бы ей удовлетворение. Теперь, если Остров предложил бы перебросить сюда любого человека, она бы выбрала ребенка. Да, вот это был бы эгоистичный поступок! Зная, что она меняет будущее своего чада, Женщина все равно бы выбрала ребенка. Но она никак не могла решить: младшего или старшего? Это была единственная дилемма, хотя и придуманная ею: ни Остров, ни Космос, ни кто-либо еще не предлагал ей ничего…

Во сне Женщина услышала знакомый звук, он доносился из прошлого, нарастал и вскоре стал нестерпим. Он заставил проснуться, и когда Женщина открыла глаза, то поняла, что это за звук и откуда он раздается. Через портал была видна заснеженная улица, тусклый фонарь, а по темному небу с тяжелыми тучами, набирая высоту, летел самолет. Женщина застыла, а затем совершила поступок, которым сразу же выполнила свой долг и предала друга. Она схватила свое пальто, которое превратилось в коврик, подхватила сумку с тетрадями, которая лежала под огромными листьями растения, напоминавшего фикус и, не прощаясь с Островом, кинулась в зиму.

Босоногая женщина в очень старом изношенном пальто, с сумкой и растрепанной прической стояла возле фонаря и не знала, куда ей идти.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родилась 13 января 1969 году в городе Краснодаре, окончила Кубанский Государственный университет, математический факультет. Живет в городе Троицке Московской области, работает в МОУ «Гимназия им. Н. В. Пушкова» учителем информатики. Замужем, имеет двоих сыновей.

Публикации были, но только с профессиональным уклоном: статьи в журнале «Педагогические науки», материалы в сборниках статей различных конференций, статьи в городской газете.

Анатолий КиселёвГрехи отцов

Калитка оказалась запертой изнутри. Разбираться не стали, выбили и вошли во двор. Бросившуюся под ноги шавку огрели валявшимся тут же поленом. Лай сменился визгом. Двое встали на крыльце, по обеим сторонам двери, третий остановился, не поднимаясь на ступеньки. Достали наганы. Переглянулись. Старший кивнул. Тот, что помоложе, несколько раз ударил рукояткой в дверь. Довольно долго ничего не было слышно. Старший нетерпеливо дернул плечом. Теперь уже двое заколотили в дверь рукоятками револьверов.

— Кто там?

— Открывай, открывай! — легкий смешок, беззлобное ругательство. — Откроешь — узнаешь!

Дверь, чуть скрипнув, медленно отворилась. На крыльцо вышел невысокий человек со щеголеватыми усами. Гражданская одежда не могла скрыть военной выправки.

Двое быстро схватили его за руки, выкручивая за спину, старший, одним прыжком взлетев по ступенькам, нанес удар рукояткой нагана в голову…

Хозяин сидел за столом, руки связаны за спиной, лицо залито начавшей уже подсыхать кровью из рассеченного лба. Старший сидел напротив хозяина, двое других «гостей» методично переворачивали все в доме вверх ногами.

— Ну что, ничего?

— Ничего. Только вот это. — Один из проводивших обыск положил на стол две георгиевских медали. — Да, похоже, кто-то недавно был здесь. Задняя дверь не заперта. Посмотреть бы, да темно уже, а лес рядом…

Старший нехорошо заулыбался, покручивая барабан револьвера:

— Что это тут у тебя творится-то, а? Не успел вернуться домой, так сразу сходки какие-то? Белогвардейский заговор тут устраиваешь?

Хозяин разлепил залитые кровью губы:

— Да жена это с детьми… К матери ушли…

— Так я тебе и поверил! К матери — да огородами? — Казалось, упоминание о жене только больше разозлило старшего. — Я тебе покажу — жена! Зубы нам заговорить успел, пока дружки твои, контра недобитая, огородами в лес уходили!

Хозяин что-то пытался возражать, но слов не было слышно, старший орал, брызжа слюной и размахивая перед его лицом наганом.

— Мало вы кровушки нашей попили, мало нас мучили да на фронте на германские штыки гнали, за нашими спинами прячась! Теперь вот заговоры белогвардейские устраиваете! Жена, видите ли, к матери, видите ли! Я тебе покажу — жена!

Страшное зрелище, когда ногами бьют связанного человека…

Двое, видимо, зная крутой нрав своего начальника, предпочитали не вмешиваться, стояли в углу, угрюмо смотря на происходящее…

— Ну, и что теперь будем докладывать? — они, похоже, чувствовали себя не в своей тарелке.

— Что, что… При попытке к бегству, вот что. Оказал, мол, вооруженное сопротивление, прикрывая отход своих негодяев-сообщников… Лучше пошарьте-ка, может самогоночка найдется, да хоть огурец какой — закусить… Выпьем… За первую годовщину победы нашей Революции… Забыли, что ли? И за победу мировой!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Ноябрь в этом году выдался дождливый и слякотный, природа как будто скорбела о чем-то несправедливо содеянном, пытаясь слезами искупить вину. Знать бы только — за что?

Человек медленно брел по бульвару, глядя под ноги — то ли чтобы не промочить ног в многочисленных лужах, то ли чтобы не видеть окружающих… А может, просто стараясь оттянуть какое-то неизбежное, но очень неприятное событие.

Чем больше стараешься оттянуть неизбежное, тем быстрее оно тебя настигает.

Человек сверился с бумажкой, на которой был написан адрес, и вошел во двор.

— Здравствуйте. Нет-нет, мы не знакомы. Вы меня не знаете. Я вас, в сущности, тоже. Вы поймите, мне так трудно сразу объяснить, зачем я пришел, это все надо по порядку. Разрешите, я лучше пройду, а то на пороге неудобно, это не сразу расскажешь. Спасибо, спасибо.

Человек, три минуты назад, на улице, сверявшийся с адресом на бумажке, поминутно извиняясь, раздевался в узкой прихожей. Он почему-то не проявлял любопытства ни к окружающей обстановке, ни к хозяину, не осматривался и, только пройдя в не менее тесную кухню, усевшись на табурет, положив руки на стол, вздохнул и поднял голову.

— Чай, кофе? Вы извините, что не предлагаю ничего более существенного, но мне скоро уходить, да и поймите, я же вас совсем не знаю.

— Нет-нет, что вы, что вы. Я не затем пришел, чтобы пить-есть. Поверьте, у меня очень и очень важное дело, только я не знаю, как начать.

— Да как-нибудь и начните! — хозяин, не присаживаясь, стоя у окна, ободряюще улыбнулся. — Смелее!

Гость посмотрел на него, помедлил, затем вытащил из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и положил перед хозяином.

— Вы знаете этого человека?

Хозяин взял листок и начал внимательно его изучать. Это была фотография, распечатанная с компьютера на плохом принтере: молодцеватый молодой мужчина с франтоватыми усами, в шинели и фуражке, на боку — шашка, кончик ножен выглядывает снизу из под шинели, рукоять — у пояса, из специальной прорези… Снимок, судя по фону за спиной, сделан в ателье, по-видимому, в начале двадцатого века.

Хозяин вздохнул.

— Да, я знаю его. Это мой дед. Фото, если я не ошибаюсь 1914 года. А вы какое отношение имеете к нему, если не секрет?

Гость не ответил на вопрос, лишь пробормотал едва слышно:

— Ну что ж, тогда я пришел по адресу…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

…Калитка оказалась запертой изнутри. Разбираться не стали, выбили и вошли во двор. Бросившуюся под ноги шавку огрели валявшимся тут же поленом. Лай сменился визгом. Двое встали на крыльце, по обеим сторонам двери, третий остановился, не поднимаясь на ступеньки…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Когда он закончил, хозяин вдруг обнаружил, что сидит напротив, держа листок в побелевших от напряжения руках.

— Видите ли, — после некоторой паузы продолжил гость, — это был мой дед.

Неловкая пауза повисла под потолком, сгущаясь и опускаясь, все ниже и ниже.

— Подождите немного, — спешно проговорил гость. — Я скоро закончу. Потом и задавайте вопросы, или ничего не говорите — ваше право. Можете меня вообще даже выгнать. Дело вот в чем. Деда потом расстреляли в тридцать седьмом. Аргентинский шпион. Или парагвайский. Не помню даже — какая разница. Вы же прекрасно понимаете, что это полнейшая чушь, и как это вообще все делалось. Главное — не в этом. Главное в том, что до самой смерти ему снился один и тот же сон. Тот самый вечер. Первая годовщина победы Революции. Сначала дела его шли неплохо, занимал какие-то пусть и не крупные, должности по партийной линии. А после смерти деда все это стало сниться моему отцу.

— Подождите, подождите! Как так — тот же самый сон? И вообще, откуда вы знаете, что тот же самый?

— Да, тот же самый. До мельчайших подробностей. Откуда знаю? Дед когда-то рассказывал отцу. А отец — мне. Сначала думали, что у деда какая-то психическая болезнь, пытались лечить. Санатории там всякие, институты. Светила психиатрии. Ничего не помогало. Дед смирился. А когда после его смерти сон приснился отцу, тот просто пришел в ужас. Но рассказывать кому-либо побоялся. Да и что рассказывать? Вообще, психические болезни ведь, насколько мне известно, не заразные? Не передаются таким образом по наследству?

— Нет, тут что-то другое.

— Вот и я так думаю, что-то другое. Отец не пытался ничего делать с этим. Просто жил, как мог. На больших должностях не был, простой рабочий, сын репрессированного, ходу ему особо не давали. Началась война — отвоевал свое, женился, работал, меня растил. А когда умер, сны стал видеть я. Оставил, значит, отец мне дедово наследство.

Хозяин задумчиво поднялся, начал прохаживаться по кухне, насколько позволяло свободное пространство, потом глянул на гостя:

— Ну, а вы-то пытались с кем-либо посоветоваться, проконсультироваться?

— Я-то? Я-то пытался. После перестройки, когда стали проще смотреть на всякую мистику..

— И что?

— Вначале, конечно пытался с научной точки зрения прояснить хоть что-нибудь. Только ведь официальная наука в такие вещи не верит. А гадалки да экстрасенсы — знаете, ведь очень сложно найти настоящего специалиста. В основном — одни шарлатаны. Но если долго мучиться. Хотя подсказал не экстрасенс. Зашел я как-то в храм. Вы ведь знаете, наши деды и отцы растили нас атеистами и так в этом преуспели, что вот, кажется, умом уже что-то понимать начал, а все никак переступить не можешь через какой-то барьер.

Гость задумался — тяжело и надолго. Хозяин тоже молчал.

— Сам не помню, что меня туда потянуло. Просто шел мимо по каким-то делам, смотрю, народ собирается понемногу, видимо, служба должна вот-вот начаться. Я и зашел. Думал — на минутку, свечку поставлю и пойду своей дорогой. А получилось — отстоял службу. Люди начали расходиться, а меня что-то не отпускает… Батюшка на меня внимание обратил — что, мол, говорит, случилось, что тебя гложет, груз какой-то на душе у тебя! А я и спроси, как, мол, свечку поставить? За упокой. Вот и разговорились. И знаете, что он мне сказал в конце разговора? Наверное, и не разговор это был даже, а — исповедь.

Опять длительная напряженная пауза.

— Он спросил: а знаешь ли ты, что такое — покаяние?

— Но ведь не вы же это совершили?

— Я, не я. Грехи отцов, оказывается, могут пасть на детей. И даже, как видите, на внуков. А знаете, каково с этим жить? Не знаете? Так лучше и не знать вам этого никогда.

Что-то неосязаемо тяжелое продолжало висеть в воздухе.

— А как вы нашли меня?

— Да вот по этой фотографии и нашел. — Гость показал на листок в руках у хозяина. — Вы же ее в Интернете, на своей страничке помещали?

— Помещал. Думал, что кто-то сообщит какие-либо сведения о деде. По Интернету. Только я не думал, что так просто найти человека, если на его страничке в Интернете не имя, а только ник.

— А я и не говорю, что просто. Всех знакомых подключил, кто хоть чем-то мог помочь. Нашли. И адрес, и телефон. Я ведь когда это фото увидел, сразу понял, что нужно найти вас. Именно — найти, и придти к вам домой, а не переписываться в Интернете. Я лицо на фотографии сразу узнал. Не один год оно мне снилось, до мельчайших подробностей помню. Только там, во сне — он без формы. Так значит, кто-то из семьи вашей уцелел все-таки?

— Бабушка с детьми успела таки в лесу спрятаться. Кстати, она рассказывала, что дед ваш, вы уж извините, все клинья к ней в свое время подбивал. А потом простить не мог, что за моего деда она замуж вышла… Отец выжил, ему три года уже было, а сестра его совсем еще маленькая тогда была, умерла, когда прятались в лесу. Отец, как и ваш, тоже был простым рабочим, тоже отвоевал свое. Поздно уже женился, да умер рано. Вот так.

Хозяин сидел за столом, напротив гостя, черкал что-то на бумаге огрызком тупого карандаша.

— Так вы решили-таки покаяться? — Вопрос прозвучал резко, как выстрел в тишине. — Думаете — сниться перестанет?

Гость смутился.

— Я и не знаю, как это вам правильнее сказать. Покаяться, не покаяться. Может — перестанет сниться, может — нет. Для меня дело уже не только в этом. Просто понял, что надо к вам придти — и поговорить. Душу, что ли, облегчить. Надо — и все. А чем этот разговор закончится — тут уж как Бог даст.

Он опять сидел, не поднимая глаз, хрустел пальцами.

— К тому же сегодня седьмое ноября.

Гость дернулся.

— К тому же сегодня седьмое ноября. — эхом повторил он. — Вот, еще. Возьмите.

Вытащил из кармана маленький сверток. Осторожно, как бы боясь обжечься, развернул и пододвинул поближе к хозяину.

Тот молча смотрел на содержимое. Что-то застряло в горле, мешало шершавым комом и не давало задать вопрос. Он протянул руку и осторожно коснулся содержимого.

Две георгиевские медали.

Хозяин тяжело встал. Достал из холодильника початую бутылку водки. Из шкафчика — два граненых стакана. Наполнил каждый на треть. Один передвинул на другой конец стола вместе с листком бумаги.

Выпили молча, не чокаясь и не закусывая.

Гость поднес листок к лицу. Четыре строчки. Прочитал несколько раз, запоминая. Вскинул глаза.

Хозяин стоял, отвернувшись и глядя в окно.

Гость тихонько встал, оделся, постоял в прихожей. Вышел. Не прощаясь.

Выстрелом входной двери лопнуло напряжение, скопившееся в квартире.

Чиркнула спичка. Листок корчился в тарелке, четыре строчки, сразу и навсегда врезавшиеся в память обоим, превращались в пепел.

Кто виноват, и как там в самом деле,

Не мне судить — тем более, сплеча.

…Но кровь была — красна и горяча,

Пока не запеклась на мертвом теле…

Один человек медленно шел через двор прямо по лужам, другой смотрел на него из окна седьмого этажа. Идущий остановился, оглянулся, посмотрел на окно, встретился взглядом. Слегка поклонился, — показалось? — быстро пошел со двора.

⠀⠀ ⠀⠀

Наутро раздался телефонный звонок.

— Простите, что беспокою… Знаете, этой ночью я видел во сне море…

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1956 году в городе Брянске. После школы пошел работать на Брянский машиностроительный завод. 1974–1976 — служба в армии. В 1981 году закончил Брянский институт транспортного машиностроения. В данный момент работает начальником БТК в частной фирме.

Стихи начал писать в конце прошлого века (примерно в 1998 году), прозу — в 2003 году. Стихи печатались в журналах и сборниках, проза — в местных газетах.

Сергей КрасносельскийПредварительный некролог

— Ты кто? — Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла.

Гёте «Фауст»

Не в лучший момент своей жизни встретил инженер Томилин школьного друга Витьку Вепрева. Впрочем, какого там друга, если они с Витькой учились два года то ли в седьмом и восьмом, то ли в восьмом и девятом, а после школы ни разу не встречались. Поэтому сейчас он его не узнал и долго не узнавал, хотя тот ехал рядом с тротуаром, высунувшись в окно машины невиданной марки, и орал на всю улицу:

— Сашка! Томилин! Это же я, Витька Вепрев! Неужто не узнал?!.

Узнать он его так и не узнал, но признал. Да, действительно, был такой — Витька Вепрев. Но как выглядел, Томилин не помнил, и какое отношение имел к широкомордому мужику в шикарной машине — не знал.

Больше всего поразило Томилина, что он минут двадцать назад, впервые за без малого тридцать лет, почему-то вспомнил Витьку Вепрева, и вот, пожалуйста, тот материализовался «аки диавол во нощи».

Не имея общепринятых, путных причин гордиться собой, инженер Томилин гордился тихо, про себя, тем, что он — человек точной профессии, отвергает всякую мистику и заумь, все, что не выдерживает кинжального луча его аналитического разума. Невозможность рационально объяснить появление Витьки здесь и теперь ввергла инженера Томилина в оторопелое состояние.

А это состояние, в свою очередь, нейтрализовало обычное томилинское упорство, с которым он открещивался от любых приставал. Он знал за собой эту способность — ответить так холодно и высокомерно, глядя мимо «просителя», что самые настырные терялись и отваливали.

Сначала этой его способностью гордилась вместе с ним и его жена, пока были молоды и нуждались во взаимной гордости. Потом как-то незаметно гордость перешла в презрение: «Принц дерьмовый, граф занюханный, — говорила она, кривя потерявшие былую упругость губы, — ну, посмотри на себя! Чем гордишься-то?»

И каждый раз она явно показывала ему все выгоды, которые могли произойти из этого именно знакомства.

Сначала он отвечал, что ему унизительно… Подумаешь, какой Артемон породистый! Потом он начал доказывать, что именно в этом случае пользы никакой не могло быть. Потом замолчал вовсе…

Но переломить себя не мог, по-прежнему высокомерно и холодно он отшивал всех. Он не мог отказаться от этой привычки, как пьяница от дармовой выпивки. Это был миг его торжества и он продолжал, как говорила жена, «с шизофреническим упорством» гробить перспективные варианты.

А вот сейчас он упустил момент, что-то мямлил и опомнился, уже сидя рядом с Вепревым на сидении из мягчайшей кожи. А тут он был уже как бы в гостях, да и высокомерие здесь оказалось бы как-то не к месту.

Когда Витька попрекнул его забвением их старой дружбы, он вполне искренне отвечал, что вот только что вспоминал его и даже рассказал эпизод из их школьной жизни, который вот только что вспомнился ему. Витька этого эпизода не помнил и, глядя не на дорогу, а ему в глаза тяжелым ехидным взглядом, казалось, решал, врет он или не врет. Причем Томилину показалось, что если Витька вдруг ему не поверит, то тут ему и карачун придет от Витькиной руки. Испугавшись, он грубо крикнул:

— На дорогу смотри, разобьемся!

И Витька, криво усмехнувшись, отвел глаза:

— Боишься…

Тут Томилин догадался, что Витька тяжко пьян и как-то сразу успокоился, как бы возвысившись над ним вместе с его машиной.

— Ничего я не боюсь, — ответил он ворчливо.

Витька снова было взглянул на него насмешливо, но сказать ничего не успел, потому что Томилин вдруг неожиданно для себя произнес:

— Мне жизнь незачем беречь.

Как бы отвечая ему, Витька сказал:

— Надо выпить, поговорить…

— Куда уж тебе, ты и так уже…

— Мне можно, — ответил Витька миролюбиво и уже зарулил лихо к какому-то подъезду, где Томилин и не бывал отродясь.

Машину Витька вроде и не запер. Томилин хотел напомнить, но что-то заробел и не решился. Как будто уловив его колебание, Витька обернулся и сказал просто так, для информации:

— Мою не угонят, меня знают…

— Это со мной, — сказал он швейцару. Томилин сжался от оскорбления и повернул бы назад, если б смог. Но тут появился некто величественный, весь в черном и в галстуке бабочкой. Ему Витька подал руку и сказал, что вот, мол, встретил школьного друга Сашу Томилина, хочет с ним отметить, вспомнить… Кстати, и про швейцара сказал, что это их хамство, когда они норовят человеку дорогу заступить, ему лично надоело.

— Совсем обнаглели, рубли сшибая.

То есть Витька очень тактично объяснил Томилину, что «это со мной» он сказал из-за дурака швейцара, и что тому теперь не поздоровится. Томилин хотел было заступиться за швейцара, но потом решил, что не к высшей же мере, да и поделом.

В пустом в это время зале они прошли за столик в углу. Сейчас же на него с чудесной быстротой чего-то наставили в шесть рук и исчезли. Пока продолжалась вся эта суета, Витька как бы отсутствовал, глядя мимо, а Томилин смотрел на него.

Но как только официанты исчезли, Витька поднял рюмку и сказал, не скомандовал, а так сказал, как будто всю жизнь ждал этой минуты:

— Ну, давай!

И когда выпили, запили, закусили слегка: он — селедочкой, а Томилин, не удержавшись, — икрой, Витька тем же тоном проговорил:

— Ну, рассказывай!

И Томилин рассказал ему все. Как окончил институт с отличием, как хорошо распределился, какая интересная была работа, как женился на сотруднице, и как все было прекрасно. Потом родился первый ребенок и второй, и все некоторое время оставалось прекрасно, даже лучше, чем было. Но потом что-то сломалось, жене стало хронически не хватать денег, и невозможно было ей объяснить, что больше зарабатывать он не может. Взаимопонимание кончилось. Где и в какой момент — он не знает.

Он как бы со стороны слышал свой голос:

— Понимаешь, Витя, говоришь человеку простые вещи, а он не понимает! Я прямо не знал, что делать — семья рушится. Веришь, Витя, однажды я ее даже ударил!

Витя верил, переживал, сочувствовал, все понимал и… подливал.

Инженеру Томилину начинало казаться, что Витька Вепрев единственный друг, который его понимает. Правда, он вдруг вспомнил, что есть ведь и другие друзья. На минуту ему стало стыдно — чужому человеку рассказал про жену то, чего не говорил никому. И тут же вновь устыдился — какой же Витька чужой!

Еще его удивляло, что пили они на равных. Витька был уже и до того «хороший», а сейчас он как будто трезвел. Это обстоятельство очень беспокоило инженера Томилина, потому что он все время должен был быть на высоте и контролировать ситуацию. А тут он сознавал, что уже ничего не контролирует и говорит то, чего бы и не следовало говорить вовсе.

— Понимаешь, Витя, тут меня повысили, сделали ведущим. Прихожу, рассказываю ей. Она спрашивает: «Сколько тебе прибавят?» Я говорю: «Тридцать рублей. Сама знаешь, какие у нас в СССР зарплаты». А она рассердилась: «Подотрись своей тридцаткой!» — Томилин обиженно замолчал, потом глянул на друга. — Понимаешь, Витя, меня ценят на службе, работа интересная. Начальство мне бы и больше дало, но нельзя, потому что сразу крик в отделе начнется. И потом, следующие должности уже руководящие, а я с людьми работать не могу, не тот характер…

Странным было то обстоятельство, что Витька ему сочувствовал, однажды Томилин даже с некоторым смущением углядел слезу, которую Витька, целомудренно отвернувшись, снял мизинцем. Так вот, Витька ему сочувствовал, но сам Томилин, сидя здесь в ресторане, за этим столом, на котором все выпитое и съеденное чудесным образом возобновлялось, понимал, то есть не логикой постигал, а ощущал все еще любящим сердцем своим, что он — гад, что действительно заел век своей Нинки, некогда первой красавицы их КБ, и что ничуть она его не обидела насчет этой тридцатки, а все так и есть.

Ведь в таком ресторане они с Нинкой не были… ну, чуть ли не с жениховства. Все — кафешки, да все деньги считаешь — хватит или нет.

И Томилин заплакал от жалости к жене, к себе, к детям, которые и сейчас уже обездолены, и не могут купить эти проклятые «адидасы». И еще от жгучей обиды за то, что он — ведущий специалист в отрасли, такой важной для страны, а вот не может себе позволить ничего подобного…

— Давай выпьем, — сказал Витька, глядя в сторону.

Они выпили. Томилин вытер глаза и, внутренне посуровев, почувствовал необходимость тоже посочувствовать товарищу.

Мужественным голосом он произнес:

— А ты-то как? Что все обо мне, да обо мне. Ты-то где работаешь?

Витька махнул рукой, мол, что обо мне говорить. И ответил с привычной, не наигранной небрежностью:

— Директор кладбища я, покойничков эксплуатирую. — Томилин почему-то очень удивился этому обстоятельству, и тогда Витька терпеливо пояснил. — Проходил ты правительственное кладбище, ну, где я тебя окликнул?

Томилин кивнул.

— Ну, вот там я и работаю. Директором.

Лицо его скривилось в неприятной усмешке.

Пока Томилин молчал, переваривая услышанное, Витька смотрел на него, как будто что-то соображая. Вид у него снова был совершенно трезвый.

— Слушай, Александр… — он приостановился.

— Борисыч, — торопливо подсказал Томилин. Ему почему-то стало очень интересно услышать, что сейчас скажет ему школьный товарищ, Витька Вепрев.

— Александр Борисович, хочется мне тебе помочь… Ну, там заработать тебе или жене — это нет проблем. Лучше тебе, а то она тебя и вовсе под каблук затолкает. Но это службишка — не служба. Хочется мне для тебя чего-нибудь настоящее «соорудить», чтобы ты себя человеком почувствовал. Чтобы ты распрямился, голову поднял. Ведь я, знаешь, как тебе в школе завидовал. Я ж тебе подражал, интонации твои копировал…

Чувствовалось, что эти слова дались Витьке нелегко. Он опустил голову и некоторое время молчал. Потом поднял голову, поймал томилинский взгляд и с усилием произнес:

— Хочешь, я тебе похороны на правительственном кладбище организую?

— Кого? — спросил Томилин, чувствуя, что вопрос почему-то прозвучал глупо и даже звук голоса был какой-то писклявый. И поспешил пояснить, сознавая, что снова говорит не то, но вовсе не желая услышать «то». — Кого хоронить? У меня вроде бы никто умирать не собирается.

— Чудак-человек, — Витька даже голос понизил, — да неужели ты думаешь, что я для кого-то стараться буду? Это я тебе только, как другу. Лично тебе. — Голос у Витьки почему-то сделался вульгарно сиплым, но, тем не менее, очень приятным. — Ты пойми, я тебе уникальную вещь предлагаю. Ты бы посмотрел, какие люди у меня пороги обивают, какие мне взятки суют!

Он приостановился и сказал другим тоном, глядя Томилину прямо в глаза.

— Но я не беру… Какие женщины на все готовы, лишь бы место для мужа-старичка получить!

Томилину стало ужасно неудобно: хоть и друг, а, в общем-то, вовсе посторонний человек, так о нем заботится. И он сказал, что, конечно, со временем, когда этот вопрос станет актуальным, он с удовольствием (он так и сказал — «с удовольствием», хотя при мысли о смерти никакого удовольствия не испытывал) вернется к этому разговору.

— Нет, ты меня не понял, — сипел над ухом Витька.

Он уже пересел на соседнее кресло и приобнимал Томилина за плечи, что было неудобно, но как-то даже и приятно.

— Что будет потом, я не знаю. Меня могут попереть в любой момент, знаешь сколько завистников. Надо пользоваться сейчас, пока я в силе.

Томилин только теперь почувствовал, что стремительно трезвеет.

— Но я вроде бы туда… не собираюсь, — опасливо сказал он, отстранившись и заглядывая сбоку в лицо друга.

— Ну, как не собираешься? Ты же сам только что говорил, что жить противно, что жена презирает, что дети не уважают. Что друзей всех растерял, потому что отношения паскудно-деловыми стали — с друзьями как на базаре. Говорил, что в городе не можешь жить — и у тебя, и у детей аллергия, и уехать тоже не можешь, потому что некуда, да и боишься. Говорил, что неудачник, что жизнь не получилась, что ученого из тебя не вышло и не выйдет, потому что какой уж молодой ученый к пятидесяти годам…

Томилин не помнил, когда он успел все это наговорить. Ему казалось, что и времени столько у них не было. Но, однако, все, о чем говорил ему сейчас Витька, все это было в нем, все это он в разное время думал.

Одно из двух: либо Витька гипнотизер и прочел тут как-нибудь, незаметно для него, его мысли, либо он сам настолько напился, что уже не помнит, что говорил. Однако теперь надо было как-то выкручиваться, давать задний ход, хотя по своему характеру инженер Томилин этого и не любил. В то же время он не был уже тем азартным «пацаном», каким оставался долгие годы после детства, когда его можно было, по их детскому послевоенному выражению, «взять на понт».

Жена издевалась над этой его способностью: завестись от разговора, пообещать что-то вгорячах и после выполнять обещанное; хотя, как он подозревал, это его мальчишество и нравилось ей в нем больше всего.

Раньше она спрашивала его: «Томилин, ну почему ты не пообещаешь мне как-нибудь разбогатеть или хотя бы шубу купить? Почему ты со мной всегда такой осмотрительный и расчетливый?»

Почему было так, он не знал, но ей он никогда не давал несбыточных обещаний. В последние годы она стала говорить, что он просто трус. А потом стала называть его трусом без определенного повода. И инженер Томилин, который трусом никогда не был, стал ощущать себя трусом, или, скорее, «премудрым пескарем». Хуже всего, что это отразилось и на его работе — он стал бояться принимать решения.

И вот сейчас, протрезвевший от жизни и от витькиных речей, инженер Томилин осторожно, выбирая слова, говорил, что жизнью он, как и все, недоволен, и это естественно, но люди живут и в худших условиях… Но он надеется на перемену в судьбе — вот и повысить его должны вскоре, возможно, он все же станет начальником лаборатории, потому что кроме него ставить вроде некого. Кроме того, если с ним… (тут Томилин даже замолк от красоты и точности найденного довода) что случится — кто будет кормить семью?

— Если что случится, — с расстановкой произнес Витька, — не знаю, что с твоей семьей будет, а вот если я тебя схороню, тогда с семьей точно ничего не случится. Семья твоя будет получать «персоналку» и с гордостью вспоминать отца-героя.

— Но сначала, по видимому, надо стать героем, — не без сарказма заметил Томилин, чувствуя, что ввязывается опять в ненужный разговор, в результате которого сделает какое-нибудь заявление, которое потом надо будет долго оправдывать.

Но Витька не дал ему развить мысль.

— Там, у меня, — он широким жестом показал за окно, — эти ваши логические законы не действуют. У меня следствия бывают раньше причин, а последствия превосходят всякие, даже самые фантастические, ожидания.

Он замолчал и внимательно посмотрел Томилину в глаза.

— Но это же противоречит…

— Не противоречит. Все, кто у меня схоронен — прославлены, а их семьи получают персональные пенсии.

— Ну, значит, они заслужили?

— Не значит. Я-то знаю, что они заслужили: некоторые яму с известью, другие — пулю, а кое-кто и пули не заслужил, а только веревку. Но. — Он поднял палец. — Самим фактом захоронения у меня они не только оправданы, а и возвышены.

Томилин почувствовал, что у него заболевает голова, и, чтобы прекратить этот разговор, решительно сказал:

— Нет, я не хочу! Не согласен!

— Ну, что ж, вольному — воля, — как-то сразу похолодел Витька.

И Томилиным овладел порыв — тут же согласиться на все и даже контракт подписать кровью, если понадобится. Только всегдашнее нежелание пятиться назад удержало его. Он вспомнил выражение и даже позу, с которыми произносил когда-то в шутку, а после всерьез — «я не рак, назад не пячусь», и промолчал.

После этого они с Витькой не разговаривали. Просто встали и пошли.

Он сказал было:

— А платить?

Но Витька с отчужденным лицом махнул рукой и процедил сквозь зубы:

— Кому надо — заплатит.

На улице было темно.

— Тебя подвезти? — спросил Витька.

— Нет, спасибо. Я проветриться хочу, — с виноватой улыбкой ответил Томилин.

— Ну, как знаешь, — глядя в сторону, сказал Витька. — Звони.

— И ты звони…

— Ладно. Давай. — Витька протянул ему руку, все так же глядя в сторону. Сел в машину, которая откуда-о взялась перед ним, и укатил, взревев мотором.

Тут только Томилин сообразил, что телефонами они не обменялись, поэтому созвониться будет сложно, но почувствовал от этого соображения большое облегчение.

После этого вечера жизнь инженера Томилина сильно переменилась.

Не сразу, а примерно через три дня.

Через три дня позвонил Витька и без предисловий спросил:

— Ну что, не надумал?

— Что? — тупо спросил Томилин.

— Не дури, — грубо сказал Витька, — Не надумал, говорю?

— Нет. Не надумал, — уже резко ответил Томилин.

— Ну, будь счастлив, — сказал Вепрев и повесил трубку. Томилин не успел попрощаться и спросить откуда он узнал его телефон, хотя и догадывался сам — откуда.

После этого сразу начались явления.

Во-первых, той же ночью на овощной базе, куда Томилина послали несмотря на срочную работу, и где он по ночному времени и от усталости слегка утратил бдительность, его чуть не раздавило тяжеленной телегой с картошкой. То есть, может вовсе бы не раздавило, но в стенку бы вмяло.

Спасла его их сотрудница — Верочка, которая, как он не так давно заподозрил, была в него тайно влюблена. Это Верочка крикнула истошным голосом «Саша!», хотя на работе звала его исключительно Александром Борисовичем, и он успел отпрыгнуть в сторону, после чего телега толстой ограничительной трубой врезалась в стену, и посыпалась цементная пыль.

Все загалдели. Особенно изрядно поддатые работяги с какого-то предприятия, а, может быть, и из их цехов, которые разогнали, а после не смогли удержать тяжелую телегу.

Среди матерных мужских и визгливых женских голосов, которые требовали позвать начальство, сообщить в партком и райком, соблюдать технику безопасности и много чего еще справедливо требовали, выделялся голос Верочки, которая спрашивала:

— Вы не ушиблись, Александр Борисович? Вас не задело?..

А он тупо смотрел на то место на стене, пока кто-то из работяг со знанием дела не пробасил:

— Почки и печень, и селезенку порвало бы… Может, и откачали бы… если бы реанимация вовремя поспела. Но после — только инвалидность…

Он никак не связал этот случай с Витькой. Но когда буквально на следующее утро едва увернулся от грузовика, круто зарулившего в их переулок, то даже не пошел на работу и все рассказал жене.

Она сначала над ним посмеялась, заявив, что это нездоровая мнительность, что такое часто бывает у женщин в возрасте. И прочие неприятные вещи. Он принужденно улыбнулся и пожалел, что сказал ей.

Сама же она задумалась, как заподозрил Томилин, о том, как было бы неплохо схоронить его на правительственном кладбище со всеми вытекающими последствиями.

Он с сокрушением подумал, что она смолоду была честолюбива, не то, что он. А вот с ним ее мечты сгорели. Значит, она тоже из-за него неудачница. Только он неудачник недавно, а она — давно.

Ее настроение и отношение ко всей этой истории изменилось буквально на следующий день, когда по ее настоянию они пошли в кино, развеяться, как она сказала.

Развеяться не удалось, даже во время сеанса она зудела, что с нее хватит мужа-неудачника и вовсе не нужен муж-параноик. Он чуть не взорвался и, наверное, к ночи был бы жуткий скандал с непредсказуемыми последствиями.

Но когда они уже подходили к дому, он вдруг крепко сжал ее руку так, что она вскрикнула и едва не вырвалась. Но Томилин не дал ей вырваться, а танцевальным движением сделал несколько шагов назад и в сторону к краю тротуара… И тут в то место на тротуаре, где они должны были находиться, воткнулся лом.

Лом вошел в асфальт вертикально. И вроде бы даже звенел, а они смотрели на него.

У Нины началась истерика. Он ее успокаивал, а случайные прохожие и жильцы их дома стояли на тротуаре и высматривали точку, откуда мог упасть этот лом, а также выясняли между собой, куда надо сообщить, и позвонить, и написать, чтобы там разобрались и приняли меры. При этом все глядели на Томилина. Но ему принимать меры не хотелось, потому что нужны были вовсе не те меры. Впрочем, и они были бы бесполезны.

Неожиданным следствием этого явилось то, что жена, во-первых, всему вдруг поверила, а во-вторых, вновь стала относиться к нему сносно.

Под строгим секретом она сообщила детям, что за папой их, который разрабатывает нашу главную ракетную технику, охотятся враги. Дети молчали и смотрели на него расширенными глазами.

Томилин не знал, что уж там сказал сын своим приятелям, но обнаружил постоянный надзор за собой сосредоточенных и довольно крепких юношей из секции самбо, в которой давно занимался сын.

Потому ли или из-за его повышенной осмотрительности, но «эксцессы» прекратились.

В городе он после этого пробыл меньше недели и уехал в командировку на полигон. Жена запретила ему звонить и писать, дабы никто не знал, где он. Томилин успокаивал ее, что там уж с ним точно ничего не случится, что там он под надзором.

Но вот там он и начал бояться по настоящему, потому что там уже не лом, а тактическая ракета среднего радиуса действия могла врезаться в то место, где он находится.

Потом он все-таки успокоился и боялся только, что командировка может, того гляди, закончиться и придется возвращаться. Он даже пошел на служебное преступление — намеренно ввел сбой в систему управления ракеты, что автоматически продлило его пребывание на полигоне на определенный им самим срок.

Совесть свою он успокаивал тем, что все равно необходимо тщательно проверить все системы, тем более, что сборка велась в спешке на периферийном предприятии с неквалифицированным персоналом.

На следующий день после возвращения в Москву произошло вот что.

Колдуя над разложенной на щитах монтажной схемой, что-то даже напевая, он вдруг поднял голову и обнаружил, что рядом с ним стоит Генеральный, которого он так близко никогда не видел, поскольку всегда находилось, кому докладывать начальству результаты работы.

Считалось, что для него высшим отличием является само присутствие на совещаниях у Генерального. Однако он знал, что присутствует там не просто так, а следит, чтобы непосредственное начальство не выдало «плюху», и что начальник может к нему подойти в любой момент и «уточнить вопрос».

Сейчас Генеральный спросил:

— Не помешаю? — и присел рядом.

Он оказался не надоедой и неглупым вообще-то мужиком, что Томилин знал и раньше, но как-то абстрактно. Оказалось, что Генеральный разбирается в тех самых электронных кишках ракеты, которые он сейчас препарировал, получше непосредственного («посредственного», как называл его Томилин) начальства.

У них завязался заинтересованный разговор специалистов. Томилин незаметно перешел на «ты». Истомившись в одиночку решать непростые, в общем-то задачки, он даже советовался с Генеральным и просил его что-то там поддержать. Забывшись, чуть не попросил сбегать за схемой, но прикусил язык. Тут, подняв голову, он и обнаружил, что в отдалении переминается довольно большая толпа обычных сопровождающих Генерального.

После чего сказка кончилась. Он смутился, Генеральный попрощался, отряхнул брюки и пошел было, но, приостановившись, попросил Томилина, как будет время, заглянуть к нему, потому что у него есть к Томилину вопросы.

Впрочем, кое-что произошло в тот же день: у Томилина появился молчаливый и сообразительный помощник, который мог и «поддержать», и «принести», и техник, который мог быстро нарисовать и отдать в производство нужную схему (так что теперь Томилин по ночам в своей отдельной комнате не чертил, а спал), и даже пара механиков, от которых к вечеру изрядно пахло спиртом, и они становились не в меру разговорчивыми, но руки у них были золотыми. Томилина они уважали и, стоило ему нахмуриться, уговаривали друг друга:

— Помолчи, Лёш, шеф думает.

Первым следствием разговора с Генеральным, который происходил через день поздним вечером явилось то, что Томилин стал «своим собственным начальником» с установлением персонального оклада; что ему выделили персональную машину, которая была ему не нужна, и вокруг него стал пастись охранник — не охранник, надзиратель — не надзиратель, но, в общем, некий мордоворот Дима.

По естественному недоверию советского интеллигента, который больше представляет таких персонажей в виде следователей или вертухаев, Томилин всегда их недолюбливал, но в новых обстоятельствах не возражал и счел это даже удобным. С Димой Томилину действительно стало спокойней.

Потом произошел еще эпизод, круто загнувший вверх кривую томилинской карьеры.

На совещании у Генерального, где теперь Томилин присутствовал неукоснительно, однако в разговоры не вступал, а думал все о своем (чаще всего о электронных внутренностях ракеты), он вдруг, ни с того ни с сего, сказал, что завтрашний пуск надо отменить. Сказал и сам испугался, потому что следующей фразы уже не знал — почему надо отменить пуск, по поводу которого есть решение и все уже подготовлено.

Он явственно услыхал несколько недовольных голосов, и среди них голос своего начальника, но теперь уже как бы и подчиненного:

— Много на себя берет! Зарвался!

А кто-то фыркнув, произнес:

— Ему видение было, как Распутину…

Так как нечто подобное на самом деле имело место, он страшно разозлился и коротко, веско изложил соображения, по которым пуск следовало отменить. Причем все время он ощущал холод в спине, поскольку ни в чем уверен не был.

Все совещание сейчас же двинулось в ангар, где Генеральному пришлось дать письменное распоряжение демонтировать ракету. Это распоряжение демонстративно прочел, сложил и спрятал в нагрудный карман Председатель Госкомиссии, после чего «умыл руки».

С Томилиным никто, и Генеральный в том числе, не разговаривал, он был как бы в карантине. И непрерывно то потел, то холодел. Генеральный стоял за спиной электриков, которые копались в схеме навигации. Когда Томилин попытался показать, что он имел ввиду, Генеральный молча отодвинул его себе за спину.

Томилину со своего места не было видно, что там происходит. Когда платформа гироскопов была полностью раскрыта, Генеральный поочередно подзывал одного за другим своих замов, и они смотрели на что-то перед собой, что остальным видно не было.

Один их них, не непосредственный, а самый высокий из томилинских начальников, из бывших генералов, в котором вальяжность причудливо переплеталась с грубостью и хамством, отыскал Томилина взглядом в плотной уже толпе и сказал с дружеской укоризной, на которую раньше Томилин и надеяться бы не мог:

— Ну, что же ты, Саша…

Продолжить он не успел, потому что Генеральный адресовал ему короткую, сплошь матерную фразу, после чего томилинского начальника как ветром сдуло. Потом Генеральный подошел к Томилину, приобнял его за плечи, долго смотрел в глаза и сказал:

— Спасибо, Саша! — и поцеловал.

Сцена получилась довольно слащавой, но, тем не менее, Томилина чуть слеза не прошибла.

Было продолжено совещание. Председатель госкомиссии говорил, что «для Москвы» это все не доводы, что это «наше», он так и сказал — «наше упущение». И ликвидировать дефекты мы должны были раньше.

Генеральный то и дело срывался на крик:

— Да где раньше?! Раньше нас так же торопили: Давай-давай!

В итоге в Москву ушло две телеграммы.

Пуск не отменили. Москва оказалась сильнее Генерального. Потом Томилину рассказали, что было еще одно, узкое совещание. Там председатель госкомиссии говорил Генеральному. «Пойми, ты хочешь «хорошего пуска», боишься репутацию испортить. А нужен просто «пуск» — отработали, галочку поставили и вопрос закрыли. Никто нас не упрекнет. А невыполнение задания нам на всю жизнь запомнят».

На Генерального навалились все. Общее мнение было, что случай, конечно, серьезный, но не настолько, чтобы пуск по утвержденному правительством графику отменять.

А уже утром пришел жесткий приказ из Москвы: Пускать!

На пусковой Генеральный, как бы извиняясь, говорил Томилину:

— Ты был прав, надо бы отменить, но заставили… Единственно, что я смог, оттянуть до вечера, чтобы ушла той же датой. Ну, платформу гироскопов заменили, вроде все нормально. Но уверенности нет.

В посту управления было тесно. Томилин оказался у выхода. Сначала замешкался, а после внутрь было и не пробиться. Да он и не старался быть поближе к начальству. Прямо заметно было, как изменилось к нему отношение со вчерашнего дня, ведь о вчерашнем знали уже все. Одни явно заискивали, другие, похоже, сторонились. Заискивали те, кто до этого им вовсе не интересовался. Сторонились, наоборот, те, с кем у него были более или менее близкие отношения. Один инженер — смежник с родственного предприятия, с которым давно, хотя и нерегулярно сталкивались и даже как-то сидели рядом на служебной пьянке, ему сказал прямо:

— Так ты вон куда поднялся, с Генеральным «на ты», пуски отменяешь.

Тут Томилин и сообразил, как ему повезло, что пуск все же состоится.

Вот почему он замешкался у входа в пост управления. Теперь он смотрел на всех с подозрением. Одни должны были ему завидовать за то, что он посмел «пуск отменить», другие злорадствовать, что все-таки не по его вышло. И с теми и с другими он попросту не знал, как себя вести.

Он вспомнил детство, когда после какого-то детского инцидента он боялся выйти во двор. Или старался так прокрасться, чтобы никого не встретить. Или как он школу прогуливал, когда оказался доносчиком на своих же пацанов. А он всего лишь сказал правду, ответил на вопрос завуча.

Но тогда можно было хотя бы на время спрятаться, скрыться. А от работы (на полигоне или в Москве) куда денешься?

Когда пошел обратный отсчет, в помещении поста стало тихо. Все смотрели на экран, где крупным планом проплывали разные участки старта и корпус ракеты. Томилин заметил, что все как-то странно переминаются с ноги на ногу.

На счете «0» появилось белое облачко в хвостовой части. Ракета как бы всплыла над стартовым столом. Томилин почувствовал, что он пригнулся, напрягая мышцы, помогая ей подняться. Она заметно оторвалась и пошла вверх. Все вздохнули разом и задвигались, заговорили тихо, не отрывая взгляда от экранов.

На 12-й секунде ракета завиляла. На экране это выглядело не страшно, как шутиха китайского производства. Но она виляла все сильнее и потом вовсе ушла с экрана. Мелькнула в верхнем углу и снова скрылась. Томилин толкнул тяжелую дверь и взлетел по лестнице. Отсюда было видно все.

Ракета летела, горизонтально удаляясь. Но в тот же момент клюнула вниз. Томилин сжался — сейчас врежется. И тут же подумал, что это самый лучший вариант — она падает тут же, на полигоне. Но она совершила странную эволюцию, повернув вниз и влево. И закончив разворот, направлялась теперь прямо назад. Томилин смотрел заворожено, а она летела прямо на него, заметно увеличиваясь в размере.

«Вот оно! Вот он… Витька!» — пронеслось в томилинском мозгу. Геройская гибель на испытаниях и похороны того, что от него останется, на правительственном кладбище.

«Не хочу! — яростно подумал он. А потом сказал, сжав кулаки, тем же тоном, что Витьке в ресторане. — Я не хочу! Не согласен!»

Ракета, как лошадь, вздернутая за узду, задрала голову. Сначала он увидел ее бок, потом его ослепило солнечное сияние сопел. Томилин ощутил дрожь во всем теле, особенно в животе. Организм его вибрировал. Он закрыл глаза рукой, и тут на него пахнуло явственно теплом и донесся запах гари. Ракета шла хвостом вперед прямо на Томилина. Он на секунду оторвал взгляд от нее и взглянул на дверь внизу. Нога дрогнула. Прыжок по лестнице вниз, и он в безопасности. Но он не прыгнул, вновь посмотрел на ракету. Сопла уже не сияли. Ракета медленно разворачивалась хвостовой частью к земле. Вот она стоит вертикально, медленно опускаясь на столбах пламени. С земли поднялась туча пыли, и светящееся облако закрыло половину неба. Все так же медленно оседая, она встала на попа. Теперь ее было смутно видно размытым силуэтом сквозь серую тучу. Силуэт этот медленно, как во сне заваливался. «Вот, сейчас рванет», — подумал Томилин, закрыл глаза и стал считать про себя. Взрыва не было. Он открыл глаза. Теперь там была огромная туча. От нее катились клубы огненной пыли влево, закрывая горизонт. Сопла теперь мели огнем степь. И вдруг рев стал быстро стихать и смолк. Слышался только треск пламени горящей травы.

Томилин медленно спустился по лестнице и раскрыл дверь. Многие лица повернулись к нему. Теперь ему было не важно, как на него смотрят. Он прислонился к притолоке и закрыл глаза.

Вскоре он стал замом Генерального. Говорили, что благодаря ему полетел с должности начальник отдела кадров и некто в синих очках по кличке «упырь», кто фактически вершил кадровую политику на фирме.

Стала потихоньку «вырубаться» «дубовая аллея». Так в ОКБ назывался длинный коридор, облицованный деревянными панелями, с множеством дверей по обеим сторонам. За дверями помещались кабинеты бесчисленных замов, завов, начальников секторов и КБ, ведущих по темам, по пускам, по изделиям, по эксплуатации, по надежности и т. д. До того владельцы кабинетов время от времени тасовались друг с другом, переходя из одного кабинета в другой, но десятилетиями не покидая «дубовую аллею».

Пошли в рост «молодые» инженеры томилинского возраста и помоложе. Причем Томилина, неожиданно для него самого, покоробило, что они вовсе не показывают никаким образом, что ему должны быть благодарны за свое возвышение.

В целом, жизнь инженера Томилина покатилась, как по рельсам.

И с семьей все наладилось, и с Верочкой. Не мог забыть Томилин ее страха за него на овощной базе. Семья его переехала в новую огромную квартиру. На работу его отвозил персональный черно-лаковый лимузин, хотя ходьбы до работы было двадцать минут через парк.

Никаких «эксцессов» с ним больше не происходило.

Витьку он не вспоминал, но старался не попадать в район правительственного кладбища. В шикарные рестораны тоже не ходил и совершенно не переносил некрологов.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

После окончания авиационного техникума работал на летно-испытательной базе в Жуковском, а потом в КБ В. М. Мясищева. После окончания ракетно-космического факультета МАИ попал в ракетное КБ, а потом перевелся в Студенческое конструкторское бюро МАИ. Позднее создал свое СКБ «Венера», где вместе со студентами занимался разработкой космической и глубоководной техники.

Работал во многих учреждениях довузовского образования. Разработал методику обучения школьников проектированию. Один из проектов, которые разрабатывал со школьниками — Проект преобразования планеты Венера для жизни людей. Его суть изложена в книге «Запасная планета», вышедшей в 2008 году.

Валерий ЦурканДачная панама

Я стал самым счастливым человеком на свете. Мы открыли фирму, о которой всегда мечтали. Мы — это я и Герасим. Фирма — это информационное бюро «Уфолог». Я — это я, обо мне и говорить не стоит. Гера же весьма придирчивый, хотя и не злобный тип. Он придирается всегда и везде, по поводу и без повода ко всем подряд. Если не придирается, то просто что-то отстраненно ворчит себе под нос. Такой вот у него характер.

Обо мне говорят, что я зануда, о нем, что он невыносимый пасынок природы. Нас обоих называют кислой парочкой «твикс» — зануда и придирала.

Я с детства любил фантастику и газетные вырезки о разных аномальных явлениях. Со временем страсть трансформировалась в интерес к неопознанным летающим объектам, и вот я здесь — за столом своей конторы. Бюро «Уфолог» занимается накапливанием информации об НЛО. Само собой, работа интересная. Но доходов нам тут никаких не светит. По этой причине нам приходится подрабатывать на железнодорожной станции. Там мы с Герой снимаем костюмы, прячем галстуки и разгружаем вагоны. Работа тяжелая, но она дает нам возможность заниматься своим любимым делом.

Информацию мы добываем различными путями. Гера закупает кипу газет, и мы выискиваем редкие крохи необычных происшествий. Потом пишем письма, звоним и выезжаем на место, если это недалеко. Еще один способ — мы размещаем объявление в местной газете, где просим граждан сообщать о случаях появления НЛО.

Бывают и проколы. Вернее будет сказано, что проколы нас преследуют. Над нами часто шутят. Подкидывают много ложной информации. Дезинформируют нас. Попробуй тут разберись, если один очевидец был вдребезги пьян («я часто выпиваю, но чтоб такое увидеть!»), а другой прописан по пятому трамваю («я хоть и состою на учете в психдиспансере, но галлюцинациями не страдаю!»).

Денег наша фирма не приносит никаких, зато головной боли хватит на эскадрилью летающих тарелок. Налоговые инспектора почему-то не верят, что наше бюро не заработало ни гроша, и стращают наказанием. Были стычки и с милицией. Приходил участковый и объяснял, что уфология есть лженаука, и мы с Герой как раз попадаем под статью с каким-то мудреным дробным номером. Когда Гера спросил, чем в этой стране вообще можно заниматься, участковый пообещал найти нам несложное занятие на ближайшие пять лет. Больше мы его не видели, может быть, он еще не придумал, чем нас занять — клеить коробки или валить лес.

…Так вот, сидим мы с Герой за столом, перед нами — полная окурков пепельница и груда перечитанных газет. Тщательно изучив их содержимое, мы сделали вывод, что все пришельцы взяли отпуска и разбрелись по домам. Телефон молчит, вот уже несколько дней наша фирма никого не интересует. Гера, мерно посапывая, перебирает газеты. Набычившись, он в десятый раз с выражением, как на детском утреннике, декламирует наше объявление.

— Может, мы неправильно написали? — спрашивает он. — Может, по другому надо?

— Раньше ведь звонили, — говорю я. — Просто тарелки кончились.

Тут звонит телефон. Гера хватается за трубку, как утопающий за соломинку но сразу же с отвращением передает мне. Налоговая. «Налоги платить будете? Сами заплатите или помочь?» Я в тысячный раз объясняю, что предприятие некоммерческое и денег у нас нет.

Снова звонок. Гера поднимает трубку, как ядовитую змею, осторожно прислушивается и радостно кивает мне головой. Я иду к параллельному телефону и подслушиваю.

— Чем занимается ваше бюро? — голос с мягким восточным акцентом.

— Собираем информацию об инопланетных пришельцах.

— Я хотел бы с вами встретиться.

Гера назвал адрес, и мы стали ждать посетителя. Мы гадали — какой он из себя и пришли к выводу, что полный, с большим животом и невысокого роста. Таким он нам представлялся по голосу.

Но оказывается, голос обманчив. Хоть его тембры и говорили о полноте и малом росте, посетитель был на удивление тощим и довольно высоким.

— «Уфолог»? — спросил он.

— «Уфолог», — лаконично ответили мы, с интересом разглядывая нашего гостя.

Мало того, что он худой, как велосипед, и длинный, как пожарный шланг, он был как-то странно одет. Представьте себе — стильные лакированные туфли, спортивные брюки «Адидас», строгий черный пиджак, галстук-бабочка! дачная панама, разрисованная ромашками. У меня возникло подозрение, что он из тех, что прописаны по пятому трамваю, которые «хоть и состоят на учете, но галлюцинациями не страдают».

Я забыл добавить, что его маскарад дополняла блестящая коробочка, висевшая на цепочке поверх наглухо застегнутого пиджака. Что это за талисман такой, что за религия, я не знал.

— Вы хотели поделиться с нами информацией? — Вежливо спросил Гера. — Имейте в виду, что мы коммерцией не занимаемся, а, следовательно, заплатить не в состоянии.

— Я хотел бы, наоборот, кое-что купить, — сказал гость.

— Все, что имеем — к вашим услугам. — Гера, наконец-то догадался предложить ему стул. — И тоже бесплатно. Что вас интересует?

— Я так же, как и вы, имею отношение к исследованиям НЛО. Но с противоположной стороны, — странный гость посмотрел на нас долгим и внимательным взглядом, как бы проверяя на прочность. Тон его был серьезен, но эта панама с ромашками! (Я не могу!) — На этой планете меня зовут Иванов Иван Иванович. На деле я эмиссар Лом. Я расследую дело о пропавшем звездолете.

Мы с Герой переглянулись. Не знаю, как ему, а мне стоило поднапрячься, чтобы не захохотать.

— Вы с другой планеты? — Гера или не понял юмора, или поверил, а может, решил поразвлечься. — Откуда, если не секрет?

— Созвездие Старой Клячи. Гончих Псов, по вашему.

— Далековато, — Гера хмыкнул.

— Да, — согласился Иван Иванович, или как там его, эмиссар Лом. — Целый месяц шпилил.

— На фотонных?

— Старье! На супергипернадфотонных.

— Ого! А у нас пока шлепают на жидком топливе.

— Лет через сто будете гонять на атомных.

— А подпространство?

— Чушь! Подпространства нет. Есть другие измерения, но они для перелетов не годятся, они связаны с нашей Вселенной лишь на ментальном уровне.

— А вы давно у нас? — не унимался Гера.

— Утром прилетел.

— И уже так хорошо говорите порусски?

— Это не я. — Иван Иванович похлопал по блестящей коробочке на груди. — Переводчик. Удобная вещь. Я думаю то, что хочу сказать, он мгновенно переводит и посылает сигналы на мышцы гортани. Честно говоря, я сам не понимаю, что говорю. Как бы это объяснить? Произношу непонятные для меня слова. Надеюсь, он правильно переводит.

— А как же вы нас понимаете?

— Таким же макаром. Он переводит, и в голове рождаются мысли. Как будто я думаю это сам.

— Все ясно. — Гера посмотрел на меня и улыбнулся уголками губ. — И что же вы хотите узнать?

— По вашему летоисчислению это был 1947 год. В районе вашей звездной системы пропал звездолет. Я думаю, вы должны знать о его судьбе.

— Слышали, слышали, — сказал Гера. — Он был сбит американскими ВВС. Экипаж звездолета, кажется, погиб.

— Очень жаль. Остатки звездолета сохранились?

— Сохранились, но неизвестно, где именно они находятся.

И тут Гера переходит на другой уровень игры.

— Сейчас, — говорит он, — мы свяжемся с нашими коллегами. Они должны знать подробности этого инцидента, — он поворачивается в мою сторону, — Саша, ты не помнишь их телефона?

Я начинаю копаться в телефонном справочнике, нахожу номер психушки, той самой, до которой можно добраться на пятом трамвае.

Гера дозванивается до директора и заводит тактичный разговор.

— Но нам очень нужна ваша помощь! — наседает он на директора. — Нет, ноль три нас не устраивает! Пока они приедут, тут такое начнется! Да, это по вашему профилю. Инопланетянин, родом с созвездия Гончих Псов. Я назову адрес, пришлите, пожалуйста, ваших… — Гера мельком взглянул на Ивана Ивановича —…ваших экспертов. Да не розыгрыш это! Вот он сидит передо мной, эмиссар Лом собственной персоной! Очень нуждается в помощи профессионалов.

Гера бросил трубку.

— Скоро будут, — сказал он мне и, обратившись к эмиссару Ивану Ивановичу, спросил.

— А где ваш звездолет?

Иван Иванович улыбнулся и извлек из кармана маленький брелок.

— Вот он, родимый!

Гера всмотрелся в макет летающей тарелки.

— И как же вы в него вмещаетесь?

Казалось, одним этим вопросом Иван Иванович, товарищ Иванов, был загнан в угол и пойман на вранье. Но не тут-то было!

— Уменьшаюсь в размерах. — Не моргнув глазом, выкрутился он, — удобно для парковки. — Он показал на карман. — А так же экономия материала и топлива.

— Ювелирная работа, — заметил я.

— Какие там ювелиры! Для ее создания были уменьшены полторы тысячи человек с их инструментом!

Пока мы ждали бригаду санитаров, Гера, используя свой природный дар придиралы, занимал Ивана Ивановича расспросами о его инопланетном прошлом. «Пришелец» обстоятельно отвечал и в свою очередь спрашивал о подбитом звездолете.

— Плохо дело! — Заключил Иван Иванович — В то время наша техника была примитивной. Пилоты не имели при себе таких вот переводчиков и летали на громоздких кораблях.

— Можно мне получше рассмотреть? — Спросил я и потянулся к тарелке.

— Поломаете! — Иван Иванович отстранил мою руку и бережно положил тарелку в карман. — Мне потом домой пешком, что ли, топать? Или на этих ваших ракетах?

Герасим не унимался.

— А какова там у вас природа?

— Откуда природа? Загубили. Подождите, у вас будет то же самое. Одно из двух — или чистая природа, или чистый прогресс. Станете летать к другим звездам и нюхать машинное масло вместо цветов. — Он показал на крошечное масляное пятно на кармане. — Видали? Все сальники текут. Домой пора, на капремонт.

Он оказался еще большим занудой, чем я, и придиралой — чем Гера. И еще он оказался психом, но подкованным психом. Мало кто из сумасшедших умеет так обставлять свои заскоки. Видимо, парень изрядно покорпел над научно-фантастической литературой прежде, чем на ней чокнуться.

Только вчера он был рядовым землянином, а сегодня — бац! — и он уже эмиссар Лом с Гончих Псов, расследующий тайну гибели звездолета. Тоже мне, сыщик в дачной панаме! Ох, эта панама! Я сейчас от смеха лопну!

В тот момент, когда Герасим и Иван Иванович обсуждали проблему космических мусорных свалок, приехали санитары. Ребята были как с конвейера, высокие, широкие, и, видимо, любили свою работу.

— Кто клиент? — спросил один из них, и, оглядев Ивана Ивановича от туфлей до панамы, указал на него пальцем — Этот?

Мы с Герасимом кивнули, и в руках санитара появилась смирительная рубашка. Иван Иванович в замешательстве завертел панамой в поисках путей отступления. На него набросились трое санитаров и стали натягивать рубашку. Цепь на его шее оборвалась, и блестящая коробочка упала на пол. Бедняга что-то верещал, но слов было не разобрать.

— Рубашечку примерь! — Успокаивающе говорил санитар, державший его за плечи — Примерь рубашечку!

Иван Иванович вырвался и отбежал к окну. Рубашка осталась в руках санитара.

— Глюка-яка-яка-гю! — возмущаясь, орал эмиссар, забыв, что мы его языка не понимаем.

Ребята обложили его со всех сторон, медленно приближаясь. Центральный нападающий держал рубашку на вытянутых руках.

— Люка-ляка-ляк-ю! — кричал Иван Иванович — Глюка-люка-яка-ля! Он прижался спиной к подоконнику и затравленно озирался.

— Ляка-гю! — орал он — Ляка-гю!

— Глюка-ля! — передразнил его санитар с рубашкой.

Уж и не знаю, что означали эти звуки на его языке, но в ответ Иван Иванович вдруг согласно кивнул головой и дал себя повязать. Его вывели на улицу и увезли.

Тут мы с Герой вволю повеселились. Хохотали до изнеможения. Потом просто хрюкали, не в силах выжать из себя иных звуков. Когда мы пришли в себя, Гера нашел эту блестящую коробочку, и веселье продолжилось. Он починил цепь, повесил ее на шею и стал пародировать Ивана Ивановича.

— Глюка-лю? Глюка-гя?

Я думал, что отсмеялся на год вперед. Но нет, смеха во мне хватило еще на двух инопланетян. Я корчился на полу, хрюкал, крякал, икал и пускал пузыри. А Герасим все дурачился.

— Глюка-люка-гяка-гю! Гляка-гяка-гюка-гя!

Он снял цепь и бросил ее на пол. Она упала рядом со мной, хрюкающим и крякающим.

— А ведь он говорил правду! — Заявил вдруг Гера.

Я перестал хрюкать и осторожно спросил:

— Мне что, еще одну бригаду санитаров вызывать?

— Не веришь? — сказал Гера — А ты испытай эту штуку!

Я пожал плечами, поднялся с пола, небрежным движением взял цепь и надел ее на шею.

— Как ты мог поверить в эту чушь? — спросил я.

Нет, я это только подумал. А сказал я вот что:

— Глюка-гяка-глюка-гю?

— Вот видишь? — воскликнул Герасим.

Его слова в моей голове трансформировались в «глюки» и «гляки». Я снял коробочку и положил ее на стол.

— Что же нам делать? — спросил Гера.

— Поедем за ним и заберем. — Решительно ответил я.

— Заберешь, как же! Они его транквилизаторами накачают, и из эмиссара Лома он превратится в Иванушку-дурачка. Будет в своем колпаке народ потешать.

Я подавил неуместный смешок, вспомнив его панаму.

На улице мы поймали такси и поехали в клинику. Нас там не ждали и добрых два часа не желали впускать. Мы были настойчивы. Я занудным голосом объяснял, что нам необходимо попасть к директору, а Гера артистично придирался к персоналу. Когда мы вывели из себя всех, включая уборщиц, нас направили к директору.

Огромный дядька, ему бы кувалдой на стройке махать, сидел за необъятным дубовым столом. Он курил трубку, в которую вмещается небольшое ведерко табака и пил кофе. На столе лежала знакомая нам цветастая панама.

— Присаживайтесь. — Сказал он неожиданно писклявым голосом — Ваш был пришелец?

— Наш. — В один голос ответили мы — Решили забрать назад.

— Товар возврату не подлежит. Опоздали. Улетел ваш сокол.

— Улетел? Как улетел?

— А вот так! — Директор пыхнул табачным дымом — Привезли его, завели в кабинет, рукава развязали, рубаху сняли. Он что-то лопочет, глю да гля, не разберешь. Достает из кармана какую-то штучку, ставит ее на пол. А потом вдруг — трах! — сделался маленьким как муравей. Мы рты пооткрывали, стоим, смотрим, как он залезает в свою тарелку. А он еще рукой мне помахал на трапе и улетел. В форточку. Одна панама и осталась. — Директор тяжелым взглядом посмотрел на нас — Кого вы мне подсунули? Он что, в самом деле, инопланетянин? Или нам всем уже пора на покой?

— Домой улетел, — медленно произнес Герасим. — А мы ему не поверили. Проворонили мы свое счастье.

— Улетел, — сказал директор. — И вы катитесь отсюда. Иначе я за два дня вас самих в пришельцев превращу. И заберите эту чертову панаму!

Я нахлобучил панаму на голову, и мы покинули сумасшедший дом. Пятый трамвай как раз громыхал железом у остановки.

…С тех пор панама висит в нашем кабинете рядом с той блестящей коробочкой. Я и сейчас не могу смотреть на нее без улыбки. Она уже вся в пыли, а эмиссар Лом за ней так и не вернулся.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в Казахстане в 1971 году, долгое время жил в Узбекистане. Сейчас живет в Сызрани. Писать начал давно, но после развала СССР негде было публиковаться, и писал в основном в стол. После переезда в Россию начал рассылать рассказы по журналам. Есть несколько публикаций в журнале «Магия ПК», один рассказ напечатан в сборнике «Звезды Внеземелья».

Альберт ШатровПутешествуйте по созвездиям

Опыт в жанре фантастической рекламы

Сбылось, казалось бы, несбыточное. То, что считалось бредом, всплывая даже на страницах фантастических книжек, — вдруг стало реальностью. Теперь каждый желающий может совершить невероятное космическое путешествие. Куда бы Вы думали? — Да-да, в созвездия, зодиакальные и не только, тысячелетиями лишь наблюдаемые с Земли и в силу своей абстрактности считавшиеся недостижимыми!

Разве это не лучший подарок человечеству, так далеко ушедшему в освоении просторов Галактики, в канун нового, 22-го, столетия по земному летосчислению!

И все это — благодаря новейшим гиперпространственным разработкам корпорации «Галактические путешествия»!

Как Вы, наверно, помните из «Учебника по астрономии» для 1-го класса: «Созвездия — это группы ярких звезд, специально выделенные для удобства ориентировки на небесной сфере. Названия созвездий, как правило, заимствованы из мифологии (Дракон, Змееносец) или из быта (Циркуль, Треугольник), а их наиболее яркие звезды обозначаются буквами греческого алфавита от а до w с добавлением имени самого созвездия (напр., Альфа Центавра)».

Вы правильно усвоили урок: Созвездия не являются объектами Космоса, а существуют исключительно в нашем воображении. А потому, имея практическое значение для навигации на Земле, они всегда оставались пустым звуком для звездоплавателей.

Но вот пробил час — и идея созвездий претерпевает возрождение во всем своем космическом масштабе и мифологическом величии!

И все это — благодаря новейшим гиперпространственным разработкам корпорации «Галактические путешествия»!

Со времени изобретения нуль-транспортировки и начала эпохи галактического туризма космические путешествия носили исключительно линейный характер. Раньше Вы бы совершили вояж к звезде Тау Кита, так похожей на Солнце, что именно с ней связывали первые надежды по обнаружению внеземных цивилизаций. Лично удостоверившись, что жизнь на одной из тамошних планет действительно существует, — правда, в крайне примитивном, планктонном, состоянии, — Вы бы продолжили путь, например, к Эпсилону Эридана — другой ближайшей к нам звезде, не менее популярной среди искателей иного разума. И так любое количество раз.

Но отныне подобные турне — более не актуальны!

Во время путешествий по созвездиям все обстоит совершенно иначе!

И все это — благодаря новейшим гиперпространственным разработкам корпорации «Галактические путешествия»!

Итак. Переместившись в созвездие, Вы оказываетесь в космическом отеле, расположенном в подпространстве. И имеете возможность моментально оказаться вблизи любого объекта созвездия с обозначением от Альфы до Омеги. А еще каждый из них Вы можете наблюдать в желаемом ракурсе из иллюминаторов отеля.

Так, отправившись на каникулы в Созвездие Большого Пса, Вы среди прочего сможете всесторонне обозреть ярчайшую из звезд земного неба, «собаку Солнца», Сириус — тройную звезду, одна из компонент которой — артефакт исчезнувшей цивилизации, что оставила свой след и на Земле, о чем мы знаем из мифологии африканского племени догонов.

В Созвездии Близнецов Вашему взору предстанет уникальная звезда Кастор, что неустанно состязается за звание Альфы с братом Полидевком. Что удивительно, Кастор — кратная система из шести звезд, точнее: визуально тройная система, два ярких объекта которой — это спектрально двойные звезды, а блеклый — двойная затменная.

И много других космических чудес Вы сможете увидеть благодаря новейшим гиперпространственным разработкам корпорации «Галактические путешествия»!

Во время путешествия по созвездиям Вы окажетесь в центре самых невероятных событий. Вам окажут услуги, которые Вы не встретите больше нигде. Вы станете обладателями даров, о которых и не мечтали.

В Созвездии Арго, известном еще и как Ноев Ковчег, Вы сможете посетить звездный биопарк и познакомиться с представителями флоры и фауны со всех уголков Млечного Пути. Биосферные зоны парка раскиданы по множеству планетных систем Ковчега и собраны воедино благодаря самым новым гиперпространственным технологиям. Здесь же Вы познакомитесь с процессом возникновения жизни в самых разных космических условиях и в самых разных фазах.

В Созвездии Змееносца, тринадцатом знаке Зодиака, связанном с богом врачевания Асклепием, Вы сможете пройти оздоровительные процедуры, вобравшие в себя методики со всех концов Ойкумены. А релаксация под музыку «суперструн» наполнит Ваш организм вселенской гармонией и космической энергией.

Если Вы пожелаете вернуться из круиза с сувенирами, то Вам обязательно следует заскочить в Созвездие Козерога — вот он истинный рог изобилия. Посетив здешний гипермаркет, Вы не пройдете мимо украшений из золота и алмазов, добытых в недрах звезд благодаря последним гиперпространственным технологиям. Здесь же Вам предложат отведать кушанья, приготовленные из белков, углеводов и прочих органических веществ, собранных в межзвездных облаках. Вас интересуют древние артефакты? Тогда Вы вряд ли откажетесь порыться в космическом мусоре, оставленном прошлыми цивилизациями и собранном нами на свалке на самом дне подпространства.

Но и это не все.

Вы любите острые ощущения? Тогда Вам — в Созвездие Водолея, названием связанное со Всемирным потопом. Здесь специально для Вас — аттракцион неслыханной апокалипсичности. Вы окунетесь в ужас затопляемой богами планеты, своими глазами узрев низвержение с неба целого океана вод, по мельчайшим капелькам собранного в космосе благодаря самым свежим гиперпространственным технологиям.

Что, после такого космического душа разочаровались в богах и хотите продать душу дьяволу? Тогда купите билет в Созвездие Персея, где зловеще подмигивает звезда дьявола Алголь. Отдав ей частичку своей души, в обмен — пожелайте космического процветания человечеству.

И Ваше желание обязательно исполнится — и не в последнюю очередь благодаря новейшим гиперпространственным разработкам корпорации «Галактические путешествия»!

Путешествуя в созвездия, посетить пока можно только звезды величины греческого алфавита. Но уже в самом недалеком будущем маршруты странствий пролягут и к другим объектам этих воображаемых образований. Вы сможете посетить входящие в созвездия галактики, как, например, ту, что известна под именем Туманности Андромеды. И засвидетельствуете величие квазаров, ближайший и самый яркий из которых принадлежит Созвездию Девы.

И, наконец, Ваш путь через Созвездие Стрельца проляжет к центру Галактики, где скрытая межзвездной пылью таится огромная черная дыра, через которую уже в скором будущем мы предложим Вам совершить невообразимое ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ВРЕМЕНИ!

И все это — благодаря самым последним гиперпространственным разработкам корпорации «Галактические путешествия»!!!

И вот еще что: Корпорация «Галактические путешествия» продает готовый бизнес, ориентированный на планеты, годные, чтобы на них ступила нога человека, и где благодаря самому факту наличия неба над головой имеется возможность, проявив воображение, разукрасить небесную сферу созвездиями с получением на то авторских прав.

И еще много всего интересного в скором времени мы сможем предложить Вам благодаря новейшим гиперпространственным технологиям корпорации «Галактические путешествия»!!!

* * *

Из сопроводительной записки литагента — редактору: Совершенно непонятно, откуда взялся вышеприведенный текст, пришедший на наш Емайл без какого-либо намека на обратный адрес. Можно было бы предположить, что обрисованная в нем система, — вполне возможная даже в столь недалеком будущем, — во время экспериментов с черной дырой сбойнула. И информационный блок, случайно оказавшийся «под рукой», просочился через пространственную червоточину в наше время. Но сработала «защита хронологии», и он вынужден был адаптироваться в сети под видом ни к чему не обязывающей фантастической миниатюры.

⠀⠀ ⠀⠀

Резюме: Несмотря на то, что текст содержит явную рекламу, питаем надежду, что он все-таки найдет приют на страницах вашего издания.

⠀⠀ ⠀⠀

Заметка редактора на полях: Двадцать второй век не за горами. Многие из живущих ныне, вполне возможно, дотянут до этого рубежа. Лично я вижу большую перспективу в том, чтобы уже сегодня закреплять в сознании людей потребительские предпочтения на товары и услуги, которым только суждено появиться в будущем. А что если и в правду рекламные технологии будущего, переступая все границы допустимого, перешагнули и временной барьер? Но являемся ли мы монополистами своего времени? Остается либо гадать, либо принимать решение…

⠀⠀ ⠀⠀

И росчерк в шапке текста: Публикацию разрешить. Корпорации «Галактические путешествия», как только она появится на коммерческом горизонте, выставить счет за рекламу с набежавшими к тому времени процентами.

⠀⠀ ⠀⠀

Пометка на платежном поручении, поступившем в редакцию к моменту публикации данного текста: Во избежание уплаты начисленных процентов платеж произвести «своевременно».

⠀⠀ ⠀⠀

Приписка ниже: Платеж проведен благодаря новейшим гиперпространственным технологиям корпорации «Галактические путешествия».

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в Москве в 1972 году. По образованию политолог. Занимался политическими технологиями, журналистикой. Публиковался в общероссийских и региональных СМИ. Работал редактором различных изданий и интернет-проектов. Член Союза журналистов РФ. В настоящее время — директор полиграфической компании. Увлечения: чтение научной литературы, книги, написание научно-популярных статей. В последнее время увлечен литературным творчеством. Первые «бумажные» публикации были в № 1 за 2008 г. «Знание — сила: Фантастика» — рассказ «Компьютерра» и № 4 за 2008 г. — рассказ «Колодец».

Александр АбалихинЭкспедиция

С утра шел дождь. Ступеньки стали скользкими. Контактер второго (мужского) рода Бруль, вздыхая и держась за перила, спустился на почву. Он задыхался от терпкой смеси запахов хвои и едкого дыма. Бруль никак не мог привыкнуть к атмосфере этой планеты.

Экспедиция, направленная объединенным правительством союзнических цивилизаций Дапаза, должна была определить основные физические параметры третьей планеты звездной системы, удаленной от основных звездных трасс, а также описать устройство общества разумных существ, ее населяющих. Планету на едином языке Дапаза назвали коротко и красиво: «Хрю».

Было прохладно. Контактер Бруль поежился. Одежда, которую носили аборигены, не отличалась удобством. Он оглянулся на серебристый диск их звездолета, имевшего форму тарелки, который стоял на небольшой лесной полянке, еще раз вздохнул и побрел к дороге — она шла в направлении крупного мегаполиса. Задача контактеров облегчалась тем, что во всей галактике разумные существа имели почти одинаковый внешний вид. Как бы не проходила эволюция, она неизбежно заканчивалась созданием разумных прямоходящих приматов с умеренной растительностью на их слабых телах. Однако внешним обликом их сходство зачастую и ограничивалось. Различные цивилизации были непохожи своим социальным устройством и уровнем развития.

Вчера контактер первого (женского) рода госпожа Мурль начала составлять отчет. Сама она почти ничего не смогла понять в довольно странном устройстве общества аборигенов, а первыми разделами своего отчета совсем запутала инспектора Звурля. По всем показателям мегаполис процветал, хотя, по сути, должен был уже давно исчезнуть с лица планеты. Теперь Брулю в свою очередь предстояло делать отчет…

Кашляя от дыма, Бруль выбрался на обочину асфальтированной дороги.

Несмотря на то, что солнце давно взошло, автомобили шли с горящими фарами: горели леса. Бруль стал голосовать. Вскоре один автомобиль остановился. Бруль подошел к водителю и четко спросил на языке местных жителей:

— Подбросите до города?

— Садись. Полсотни зеленых, и поедем, — постановил водитель.

— У меня только ваши, то есть наши деньги есть, — поправился Бруль.

— Значит, давай наши деньги, но по курсу. Бензин почему-то снова подорожал! — сердито буркнул водитель.

Всю дорогу Бруль расспрашивал шофера о его жизни. Тот отвечал невпопад и непонятно. Скоро мгла от дыма стала непроглядной. Машины, дергаясь, медленно подползали к мегаполису.

— А что пожары-то не тушат? — спросил Бруль. — Ведь леса могут выгореть.

— Все не выгорят, — отвечал водитель. — что-нибудь останется. Да и какой прок тушить? Опять ведь подожгут.

— Зачем? — удивился Бруль.

— Я не знаю «зачем», а вот то, что просто так подожгут — это обязательно! — махнул рукой водитель.

Бруль молчал. Он что-тсо записывал в свой блокнот.

Неожиданно их автомобиль остановил страж порядка, взмахнув своей палочкой. После недолгого выяснения отношений, водитель передал стражу деньги.

— Вы что-то нарушили? — удивился Бруль.

— Нет. Ему надо кормить семью, — объяснил автовладелец.

Контактер второго рода вскоре заметил, что водитель с любопытством посматривает на то, как Бруль что-то строчит в своем блокноте.

— Ух, ты! Светящаяся паста! — воскликнул землянин. — Сколько стоит такая авторучка?

Бруль отлично помнил инструкцию, которая обязывала контактеров не вступать в споры с аборигенами и, по возможности, выполнять все их желания и требования. Через минуту водитель стал обладателем чуда-авторучки, а Бруль — сотенной бумажки.

Наконец, они прибыли в мегаполис. Здесь кипела жизнь. Улицы были забиты автомобилями и праздношатающимися людьми. Бруль удивился: судя по календарю аборигенов, сегодня был будничный день. Бруль посетил несколько точек реализации товаров. Повсюду полки с трудом вмещали разнообразные продукты питания и промышленные изделия. За аборигенов можно было не беспокоиться.

Попытался он проникнуть и на территорию крупного предприятия.

Судя по синей табличке над входом, это был приборостроительный завод.

Бруль остановился и стал наблюдать.

У проходной толпились люди. Время от времени, на территорию завода въезжали и выезжали огромные фургоны.

«Неужели это все приборы? — удивился Бруль. — Они ведь ими всю планету завалить могут!»

В бюро пропусков его озадачили тем, что на завод пропускают в основном лиц, занимающихся продажей чего-либо. Это были и молоденькие продавщицы косметики, и крепкие мужчины — торговцы слесарным инструментом, и даже продавцы фонариков и хозяйственных сумок.

Наклонившись к окошку, Бруль обратился к женщине, которая выписывала пропуска:

— Можно попасть на завод с целью проведения рекламной акции?

— Что у вас? — устало спросила женщина.

— Авторучки со светящейся пастой.

— Какая фирма?

— Бруль и компания, — соврал контактер.

Ему выписали пропуск, и он прошел на территорию завода. Вся территория предприятия была занята конторами, складами и торговыми лавками. Бруль обошел весь завод и ничего не понял. На заводе ничего не создавали!

Потом он долго бродил по городу. Зашел в пункт питания и съел сладкое кондитерское изделие, выпеченное из зерен местных злаков, запив горячим горьким черным напитком.

Затем Бруль прогулялся по центральной улице мегаполиса. Повсюду чем-нибудь торговали. Казалось, что торговля и праздная жизнь были смыслом существования местных жителей.

Бруль вернулся на свою «тарелку» еще засветло и засел за отчет. Вскоре на борту звездолета появился и инспектор Звурль.

— Бруль, — обратился инспектор к контактеру второго рода, — у меня сегодня был удачный день! Я попал на один интересный объект.

Бруль оторвался от отчета.

— И вы знаете, Бруль, меня просто силой затащили туда, когда услышали, что я являюсь инспектором. Я понял, что слово «инспектор» у них является ключевым. Они показали мне их космический корабль. Они переоборудовали его под заведение роскошного питания. Интересное применение для космической техники! Наелся я там по горло! Правда, меня пытались подвергнуть воздействию их алкогольных напитков, но я не поддался. Пил сок. Потом стали требовать что-то подписать… С трудом улизнул. А каковы ваши успехи, Бруль?

— Я не могу понять их жизненный уклад. Они ничего не производят, а только все перепродают друг другу. И вот что поразительно: они за счет этого живут и даже богатеют! Но где они берут все эти продукты и товары? — удивлялся Бруль.

— Бруль, вы знаете, почему вы до сих пор только контактер второго рода, а не инспектор?

— Почему же?

— Вы безынициативны, Бруль, и недогадливы. Их мегаполис является чем-то вроде большого торгового дома, а все товары, видимо, производят на периферии: в малых городах, селах и деревнях. Вдруг там кипит жизнь?! Съездите, Бруль, в какое-нибудь село или поселок, и вы все поймете. Больше думайте, Бруль! Поиграйте, наконец, с компьютером в шахматы на ночь. Говорят, шахматы развивают мыслительные способности, — с сожалением глядя на Бруля, сказал Звурль.

Бруль обиделся. Но он понимал, что инспектор прав, и завтра надо будет заглянуть в ближайший сельский населенный пункт.

Тут на борт корабля поднялась контактер первого рода госпожа Мурль. Она волокла за собой громадный тюк, набитый коробочками, флаконами и тюбиками.

— Что это? — удивился Звурль.

— Косметика, инспектор. Достала по дешевке, — ответила отливающая синевой представительница самой отдаленной расы Дапаза, населяющей правый рукав Галактики. — Вот этот отбеливающий крем просто великолепен! Кстати, вашей жене он не нужен, господин Звурль?

— Что с вами происходит, Мурль? — удивился инспектор.

Мурль не ответила, открыла какой-то тюбик, выдавила из него белую массу и стала интенсивно втирать ее себе в кожу лица.

— А ваш отчет? — спросил инспектор.

— Отчет подождет, — нагло ответила Мурль и обратилась к Брулю. — Куда вы завтра направляетесь?

— В ближайший населенный пункт, обозначенный на местных картах как «Дальние Заначки».

— Возьмите меня с собой, Бруль. Я должна реализовать товар и завтра снова отправиться в мегаполис за новой партией.

— А вы, Мурль, зайдите на приборостроительный завод. У вас там все это с руками оторвут, — мрачно посоветовал Бруль.

— Ну, хватит! Пора отдыхать. Посмотрим местные новости и — спать, — решил инспектор.

Местный канал передавал последние известия, из которых дапазенцы ничего не поняли. Верховный законодательный орган планеты принял сегодня четыре очень важных закона, а вождь аборигенов все эти законы отклонил. При этом комментатор ехидно заметил, что на этот выборный законодательный орган уходит столько же средств, сколько и на город со стотысячным населением.

Потом выступали сатирики и юмористы. Смеялась только госпожа Мурль. Причем смеялась как-то неестественно и истерично. Звурль подозрительно посмотрел на нее и подумал, что когда они вернутся домой, ее надо будет направить к психологу.

Утром инспектор, увидев Мурль, вскрикнул. Ее синеватая кожа приобрела фиолетовый оттенок и покрылась мелкими пупырышками. Звурль вышвырнул тюк с косметикой через люк «тарелки» на грунт.

— Идите сегодня один, Бруль, и не задерживайтесь. Мы возвращаемся на Дапаз сегодня же, — объявил инспектор.

Целый день инспектор готовил корабль к отлету. Мурль протирала лицо лечебным раствором, привезенным с Дапаза. К вечеру, в люк «тарелки» постучали. Звурль распахнул люк и увидел контактера Бруля.

— Это вы, Бруль? Не валяйте дурака, заходите!

Снизу раздалось нечленораздельное мычание, и по лестнице, стоя на четвереньках, стал подниматься Бруль.

Когда Бруль выпрямился и дохнул в лицо инспектору, Звурль чуть не упал.

— Вы с ума сошли, Бруль!

— Я выполнял инструкцию, командир. Я не имел права отказаться. Вы не поверите, но там тоже никто не создает ничего существенного. В «Дальних Заначках» едят картошку и огурцы со своих огородов и пьют мутную белесую едкую жидкость с чудовищным содержанием алкоголя. Они называют этот напиток «самогон».

— Вы осел, Бруль! И друзей вы находите под стать себе!

— А мне здесь нравится, Звурль, — заявил Бруль и фамильярно похлопал инспектора по плечу. — Только я опять ничего не понял. Это какая-то странная планета. Они называют ее: «Земля наша — матушка». — Бруль икнул и продолжил. — Знаете, один абориген, вернувшийся вчера из мегаполиса, рассказывал за столом, что видел в одном супермаркете авторучку со светящейся пастой. Вы представляете, утром я продал ее за сотню их дензнаков, а вечером она уже стоила тысячу! Вот это размах! Вот это бизнес! Да тут отлично можно устроиться, инспектор. К чертям все отчеты и полеты в космос! Надо уметь жить! Я вам сейчас скажу важную вещь, инспектор: не только я осел, но и вы тоже, Звурль, и все граждане Дапаза! Не понима-а-а-ем!

С этими словами Бруль рухнул на мягкий пол «тарелки». Звурль посмотрел на развалившегося и причмокивающего Бруля, на нервно трущую свое воспаленное лицо госпожу Мурль, и подошел к пульту управления. Отчеты они напишут потом, а сейчас надо улетать. Пока не поздно!

Напоследок, он решил посмотреть местные новости и включил стереовизор. По местному каналу руководитель субъекта аборигенской территории заклеймил всех позором и заявил, что надо начинать хоть что-то создавать. Например, развивать свиноводство.

На экране возникла картинка передовой фермы. По грязному двору бродили три чумазые свиньи. Одна из них подошла к видеокамере и, уставившись маленькими глазками прямо в лицо инспектору Звурлю, вдруг четко сказала на чистом дапазенском наречии:

— Хрю! — и плюхнулась в лужу.

На экран брызнула черная грязь. Инспектор инстинктивно отпрянул и рванул рычаги. «Тарелка» взлетела, разбросав на примятой траве образцы земной косметики. Контактер второго рода Бруль проснулся, и, увидев распухшее лицо контактера первого рода, неприлично захохотал, невежливо показывая на госпожу Мурль пальцем.

Звурль уже не обращал внимания на поведение контактеров. Он не знал, о чем писать в сводном отчете. Не о полезных же ископаемых, в изобилии присваиваемых самыми умными из аборигенов, ради получения доступа к которым в ближайшие столетия дапазенцы применили «икс»-излучение, чтобы изменить сознание землян в соответствии с проектом «Промывание»! Об этом из всего экипажа знал только Звурль.

Однако что-то подсказывало ему, что в будущем все пойдет не по плану Дапаза.

«Земля — матушка», понимаешь, — пробормотал Звурль и поежился. Инспектор подошел к иллюминатору и стал задумчиво смотреть на удаляющуюся странную планету, которую местные жители несмотря ни на что называли так проникновенно и ласково…

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в Москве 10 ноября 1960 года, окончил Московский авиационный технологический институт им. К. Э. Циолковского. Специальность — инженер-металлург. Работает в научно-производственном объединении.

Фантастические рассказы и повести опубликованы в журналах: «Знание — Сила», «Наука и религия», «Техника — молодежи», «Природа и человек. Свет», «Юный техник», «За семью печатями», «Приключения, фантастика», в газете «Мир Зазеркалья», в альманахе «Сияние лиры» и др.

№ 2

Константин ФрадкинПреимущество нерациональности

Повесть

Настоящий коллекционер не должен показывать своих чувств. Он должен соблюдать это правило, что бы он ни собирал: марки, антикварное оружие, монеты с доисторическими профилями, пивные этикетки, деньги или власть. Коллекционеры с большой буквы, особенно собирающие власть и деньги, не изменяют этому правилу никогда.

Опытный коллекционер власти знает, что говорить в любой внештатно обыденной ситуации. Продажа эскимосам желтого снега — рутина. Чуть сложнее уговорить третьей молодости банкира, вошедшего в разгар лабораторной работы, дать кредит для развития нового производства. По вашему, ерунда? Может быть. А если лабораторная работа посвящена размножению млекопитающих? И делать ее вам помогала жена этого финансиста, облаченная в праздничный костюм Евы?

Главное — человекам не мешать, они и сами будут рады попасть впросак.

Но рассказывать о влиянии на работу корпорации существ, похожих на коала с перышками на голове!? Самый матерый коллекционерище может растеряться. Особенно если эти псевдосумчатые прилетели с дружеским визитом на звездолете, способном раскатать планету площе, чем асфальтоукладчик хомячка.

Подобные мысли, и тенью не отражаясь на лице, бродили в голове Президента «All stars corporation» Бориса Константиновича Громова. Походкой человека, привыкшего к признаваемому всеми ощущению собственной значимости, он направлялся к своему аэробентли. Именно сегодня планировалась встреча с теми самыми, спутавшими всем планы, инопланетянами.

— Ну, как мы, шеф? — обратился к нему водитель, когда прикрывшаяся с дорогим шелестом дверца отгородила Бориса Константиновича от улицы и сияющий хромом аэромобиль оторвался от посадочной площадки трехсотого этажа здания «All stars corporation».

— Еще не знаю, Миша, — ответил тот задумчиво. Как и любой хороший руководитель, Громов знал сотрудников по именам и не любил врать им. — Я помню, что и ты, и многие другие вложили все, что есть, в наши акции.

Да и как бонусы вы их получали. Сейчас еще не ясно, разрешат ли нам иметь межзвездные корабли и колонизировать планеты. Посмотрим, что скажут эти пришельцы, но в любом случае я постараюсь выкрутиться.

— Мы в вас верим, шеф, — благодарно улыбнулся Миша.

«Мне бы твою уверенность», — печально подумал Громов, откидываясь на сразу подстроившееся под его движение сидение.

Водитель, увидев, что пассажир задумался, и, решив не мешать, плавно повел аэромобиль, почти сразу попав в тень зависшего над городом огромного ромбовидного инопланетного корабля.

Сообщив людям дату, когда представители всех государств получат возможность задать свои вопросы, и передав информацию для размышления, пришельцы больше не вступали в контакт.

Борис Константинович, расслабившись, попытался проанализировать ситуацию и рассчитать, кто же или что же может ему помочь. Внезапно в его мозгу промелькнула мысль: в конце концов, в прошлом этот человек помог ему — почему бы этому не повториться? Очень дорого и неприятно просить о помощи того, кому и так обязан, но другого выхода нет.

— Когда мы доберемся?

— Выехали с запасом, — ответил водитель, взглянув на хронометр, — через десять минут доберемся до Охотного ряда.

— А заседание начнется только через тридцать минут, — улыбнулся Громов. — Так что минут двадцать есть.

Еще пару секунд он, прикрыв тяжелыми веками глаза, крутил пальцами рук, сцепленных на плотно обтянутом рубашкой животе, последний раз обкатывая идею.

— Отлично, соедини меня с секретарем, — наконец, решился он.

— Света, — обратился он к молодой женщине, голографическое изображение которой сразу же появилось перед ним, — сегодня на встречу вместе со мной поедет еще один человек, организуй ему пропуск. — Дождавшись утвердительного кивка, он продолжил, — а теперь соедини вот с этим абонентом, — и он показал ей визитку. — Пропуск нужен на его имя.

Люди, как правило, стараются соревноваться друг с другом не в доблестях, а в излишествах. Именно с этим связаны непроизводительно огромные автомобили, часы, способные работать и в невесомости, и в агрессивной атмосфере Юпитера, и конечно визитки — предмет гордости любого, мнящего себя большей шишкой. И разноцветные, и голографические, и с особыми пряными запахами, и с отламывающимися шоколадными краями, и с минипроцессорами, готовыми по первому слову представить подробную информацию о владельце, и самые модные в последние месяцы — с мини — проектором, создающим эффект присутствия. Но визитная карточка, которую Громов показал Светлане, оказалась неправдоподобно проста — картонный квадратик белого цвета, черным написано — Хейфец Израиль Исаакович, юрист, — и короткий телефон.

На этот раз изображение появилось далеко не сразу, скорее всего, абонент был занят.

Водитель, больше десяти лет работающий на этом месте, видел необычное — пассажир нервничал. Дыхание Громова участилось, потом он стряхнул несуществующую пылинку с пиджака. Зачем-то поправил узел галстука. Сменил несколько положений рук, в конце концов, сложил их на коленях, стал сжимать и разжимать пальцы.

Наконец, связь была установлена.

На Бориса Константиновича выжидательно смотрел уже очень пожилой, но все еще подтянутый и следящий за собой человек. Паутинки морщин, сбегающие от глаз к вискам. Ироничные голубые глаза, как тесты Роршаха — увидишь ровно столько, сколько сможешь. За его спиной поблескивали корешки книг. Рабочий кабинет располагался в необычном месте — под навесом на крыше какого-то высокого здания. Столь же необычен был и предмет, который человек держал в руках — напоминающий плавными изгибами работы Гауди мощный блочный лук с агрессивными эксцентриками.

Борис Константинович знал о привычке своего визави работать на крыше и периодически делать перерывы для стрельбы по расположенным тут же мишеням. Очень полезная привычка, вошедшая в моду при предпоследнем президенте — мастере спорта по стрельбе из блочного лука. Увы, она чуть ушла в тень при последнем — гольфисте. Весьма благоприятный для деловых людей спорт. Сперва несколько человек методично отстреливают по мишеням полдюжины выстрелов. Потом, пока они идут по полю забирать стрелы из мишени, можно спокойно обсудить дела. Удобнее для бизнеса, чем гольф. Но что поделаешь, привычки президентов не выбирают.

Неловкое молчание тянулось секунд пятнадцать. Собеседники изучали друг друга.

— Добрый день, — произнес, наконец, Борис Константинович.

— Добрый день. — Собеседник явно не собирался облегчать Громову задачу.

Еще одна неприятная пауза.

— Пропустим разговоры о погоде. Израиль Исаакович, мне очень нужна ваша помощь, — с трудом вытянул из себя слова Громов. Он давно уже никого ни о чем не просил. Отвык.

Хейфец выжидающе склонил голову к плечу. Казалось, он догадывался о причинах звонка. Может быть, и ожидал его, а теперь развлекался, наблюдая непривычно суетливые движения собеседника.

— Признаюсь, что если вы не поможете, я пропал. Только вы можете что-нибудь придумать, — решил подпустить еще немного лести Борис.

— Приходит новый русский к старому еврею и говорит: — «Папа, дай денег», — усмехнулся старый юрист, взлохматив седые волосы. Было видно, что лесть подействовала.

— Это что?

— Так…. анекдот времен моей молодости. В чем сложности? — приняв решение, Хейфец сразу перешел к делу. — Учтите, никаких скидок не будет, а мои ставки вам известны. Вот, ознакомьтесь и подпишитесь, — на секунду Израиль Исаакович отвернулся, пальцы станцевали по клавишам наладонника «iAll».

— Да, понимаю, — махнул рукой Громов, в воздухе перед которым сразу возник отправленный ему текст. — Как всегда, полная доверенность на принятие любых решений, абонентская плата, никаких гарантий и четверть прибылей от проекта?

Дождавшись утвердительного кивка от собеседника, он быстро подписал документы.

— Я заказал вам пропуск в Государственную Думу. Машина уже у двери. Я буду через десять минут, там и поговорим, — соскользнул на привычный телеграфно-командный тон разговора Борис. Тревожно взглянул на собеседника, но, кажется, того это только слегка позабавило и, утвердительно кивнув головой, он прервал разговор.

Спустя пять минут аэромобиль высадил пассажира напротив здания на Охотном ряду. Громов предъявил документы бдительно вежливым часовым.

Сканер одобрительно пискнул. Одетый в серое с черным охранник строго кивнул, и Президент, он же главный акционер «All stars corporation», прошел внутрь, оглядывая холл в поисках своего недавнего собеседника. Спустя еще пару минут они оба вежливо раскланиваясь со знакомыми, пробирались к зарезервированным местам в огромном отделанном под дерево зале заседаний. Внимательный наблюдатель мог заметить, что оба рады встрече, но скрывают эмоции.

— Гляди: Громов и Хейфец вместе, — сказал один из встречных идущей с ним под руку миловидной женщине.

— И впрямь странно, — отозвалась та. — Уже пять лет как неизвестно из-за чего поругались, а тут прямо шерочка с машерочкой. — И она, не забыв мило улыбнуться, сразу оставила своего спутника, чтобы обсудить новость, которая почти не уступала сведениям о прилете инопланетян. В конце концов, те прилетели уже пятнадцать дней назад и новизна успела поблекнуть.

Игнорируя заинтересованные взгляды, две фигуры, ставшие предметом пристального изучения, нырнули в длинный низкий коридор, добрались до правой ложи и уединились там.

Зал почти не менялся с конца двадцатого века. Длинные ряды красных депутатских столов, в тон им ковровые дорожки. Высокая коричневая трибуна. Технических новшеств почти нет. Исключение — пуговки голографических проекторов на каждом из столов.

С показным безразличием оглядевшись, Громов начал разговор, не забыв экранировать пространство ложи.

— Сейчас начнется пресс-конференция инопланетян, — сказал он, по привычке прикрывая рот рукой и отворачиваясь в сторону, чтобы никто не мог, читая по губам, подслушать их разговор. — Они обещали, что все присутствующие смогут задать им вопросы и беседа будет идти со всеми одновременно.

— Удобно, — кивнул Хейфец. — Но лучше сейчас рассказать мне, в чем видится проблема.

Борис Константинович тяжело вздохнул, он уже отвык кому-топодчиняться.

— Ты прав, — незаметно для себя Громов перешел с официального «вы» на когда-то привычное им доверительное «ты». — Проблема в том, что все средства «All stars corporation» вложены в финансирование разработки технологии межзвездных перелетов для эксплуатации других планет. Мы рассчитывали покрыть все расходы за счет разработки их ископаемых. Наши первые корабли построены, двигатели оказались чрезвычайно просты. Увы, полеты привлекли внимание инопланетян, объединенных в так называемый Галактический Альянс. Если быть более точным, то пока мы видели только некоторых из них. Себя они называют пруксяне; Прукс — мир, пруксянин — живой.

Израиль Исаакович понимающе кивнул, а Громов продолжил:

— Так вот, эти пруксяне явились, чтобы ознакомить нас с правилами галактического поведения, — Борис хмыкнул. — Оказывается, есть и такие. Нам существенно облегчили работу, предоставив кадастр всех планет нашей галактики. Теперь можно лететь не наобум, а в строго определенный мир. Это сделано не в помощь, а для того, чтобы установить границы собственности. Насколько я понял, все имеющие потенциальную ценность и не населенные разумными существами планеты давно заняты, а колонизация планет, населенных разумными существами запрещена. Так же, как и все формы агрессии против рас, не вышедших в космос. Торговля с ними должна осуществляться на принципах разумной добросовестности.

— То есть менять ножи на золотые слитки не получится? — усмехнулся юрист.

— Именно, — степенно кивнул массивной головой Громов. — В связи с этим понятно, почему к нам почти не прилетали ранее. Праздношатающиеся туристы на летающих тарелках не в счет. Мы были просто неинтересны, ни выгодной торговли, ни войны с нами вести нельзя. Но как только мы вышли за пределы солнечной системы, наш статус сразу же изменился. Земляне стали формально взрослыми, и им сразу решили указать подобающее место, — вздохнув, он продолжил. — В общем, все наши исследования и корабли можно сдавать в утиль. Необитаемые планеты Галактики давно поделены, и нам там нет места, а захват и эксплуатация населенных планет запрещены. Раз в несколько лет к нам будут прилетать, чтобы обменять бусы на золото. Будут продавать какие-то тысячу лет назад устаревшие технические новинки, а мы грузить копру на борт больших пирог белых братьев, — поджав полные губы, он замолчал.

— Ну а чем это грозит тебе? — решил поддержать доверительный тон разговора Израиль Исаакович.

— Ну-у-у… — протянул Борис, — через пять месяцев годовое собрание акционеров. До этого времени никто не будет представлять, сколько мы потеряли. Но когда акционеры затребуют отчета… Даже если мы сейчас все продадим… В общем и я, и «All stars corporation» будут объявлены банкротами, и мести мне мостовые до скончания жизни. Теперь дворник-человек, а не робот в моде.

— Если такое случится, обязательно приду кидать бумажки на выметенный тобой тротуар. — Израиль Исаакович не смог сдержать улыбку, представив вальяжного Громова с репликой антикварной метлы в руках. — А скажи, запрещены любые формы сотрудничества с неразвитыми расами?

— Вот сейчас у них и спросишь. Шоу начинается.

Свет в зале начал меркнуть. Над столами замерцали серебристые облачка, которые через несколько секунд стабилизировались в шары для передачи голограмм.

Шум в зале мгновенно смолк.

Голограммы замерцали и, наконец-то, все увидели инопланетян. Появившаяся на экранах особь и впрямь напоминала большего пушистого коричневого коала, которого игравший с ним ребенок запихнул в мешковатый серый костюмчик, не забыв лихо заткнуть ему за уши парочку коротких цветастых перьев.

Пришелец открыл рот. Зубы у него оказались что надо: не очень большие, но белые и явно острые.

— Приветствую вас, уважаемые жители Земли, от имени Галактического Альянса, — торжественно начал он. — Разумные народы Галактики рады пригласить Вас в нашу дружную семью. При этом они как разумные и рациональные существа считают необходимым ознакомить вас всех с общими правилами поведения. Своды галактического права уже переданы главам Ваших государств, однако, мы считаем необходимым ознакомить с ними как можно больше жителей планеты Земля.

Зал затаил дыхание, а инопланетянин продолжил.

— Информирую Вас о том, что все планеты галактики, за исключением планет, населенных разумными аборигенами, являются объектами собственности, уже длительное время используемыми разумными существами. Оккупация планет, населенных разумными существами, а также силовое воздействие на них, воздействие на их волю, в том числе и путем угрозы применения силы, запрещены, за исключением случаев нарушения ими норм межгалактического права, в частности, права собственности других разумных существ.

Голос пришельца оказался ровен и даже не лишен приятности. Этакий вдумчивый интеллигентный баритон. Чувствовалась работа очень хорошего лингвистического компьютера. Воспроизведенный динамиками голос отражал самое искреннее и дружеское расположение.

— Как рациональные разумные существа, в целях предотвращения эксплуатации и закабаления наших общих братьев по разуму, торговые операции с расами, не вышедшими в космос, допустимы только при условии эквивалентности обмена. Нарушители будут уничтожены. Чтобы избежать этого, на всех планетах, населенных разумными существами, установлены специальные следящие устройства, которые незамедлительно сигнализируют о правонарушении. Как разумное рациональное существо хочу еще раз предупредить вас об ответственности за нарушение закона. В частности, о праве собственника в порядке самозащиты уничтожить правонарушителя.

И тут пришелец сделал паузу и исказил рот попыткой улыбки. Должно быть, искренне желая произвести хорошее впечатление знанием человеческой мимики, он долго тренировал эту гримасу, готовясь к встрече. На этот раз его острые белые зубы никому не показались маленькими.

В зал попали не самые сдержанные представители человечества. Многие из них повскакивали со своих мест. Даже не читая по губам, а только глядя на покрытые потом, искаженные в гримасах красные лица, можно было понять суть обвинений, которые они кидали пришельцу. Самым безобидным из них было упоминание о противоестественных сексуальных связях его родственников по материнской линии с различными животными и авторами обвинений. — «Мой старый осел твою маму любил! Да!».

Минуту понаблюдав за этим бедламом, коала почти человеческим жестом взлохматил перышки на голове.

— Мне не вполне понятен ряд высказываний, догадываюсь, что они носят явно неприязненный характер. Некоторые предположения о моих пристрастиях остроумны, и я их запомню.

Он повторил вслух несколько особо понравившихся ему выражений.

— Как разумное рациональное существо я выполнил свой долг и сообщил вам все необходимое. Теперь я готов ответить на ваши вопросы. Бесплатно будет предоставлена только информация, касающаяся законодательства, регламентирующего правила поведения в нашей дружной семье разумных рациональных народов галактики. Информация, представляющая коммерческий интерес, может быть приобретена по окончании конференции.

Шум стих. Каждый понял, что сейчас можно попытаться получить ценные сведения. Предусмотрительные пользовались заранее приготовленными шпаргалками. Только несколько наиболее активных политических говорунов продолжали обличительные речи. Однако, увидев, что аудитория не обращает на них внимания и занята другим, они сникли и мало-помалу затихли.

Скрестив сухие только начавшие покрываться пигментными пятнами руки на груди и свободно откинувшись на спинку обитого красной материей стула, Хейфец наблюдал. Громов в числе прочих азартно пытался вытянуть из пришельца нечто ценное. Каким-то образом тот отвечал всем одновременно.

Не торопясь, старый юрист составил в уме список вопросов. Любовно обкатал формулировки. Еще раз их проверил. С какой стороны ни гляди, зародившаяся схема неплоха. Мысленно взяв с полки пирожок, чтобы похвалить себя, он чуть зажмурился, скрывая неожиданно молодой блеск недобрых голубых глаз. Наконец, повернувшись к голографическому проектору, посмотрел на схожего с мягкой игрушкой собеседника.

— Приветствую вас. Первый вопрос. Допустима ли благотворительность — безвозмездная передача представителями развитой расы имущества, а также знаний и умений в пользу рас малоразвитых и не вышедших в космос? — спросил он.

— И я вас приветствую. Да, дарение имущества, в том числе информации, не запрещено. Но нельзя передавать заведомо ложные сведения, а также имущество и технологии, которые могут иметь вредные последствия для метаболизма или репродуктивной функции аборигенов, а также разрушить окружающую их природную среду.

— То есть, прилетая к нам, нельзя было продавать наркотики, алкоголь, вещества схожие с ними, а также бромсодержащие лекарства и что-либо подобное? — уточнил Хейфец, решив отойти от заранее составленного перечня вопросов.

— Вы меня верно поняли, — кивнул пришелец, копируя земную жестикуляцию.

— Это ведь диктуют принципы разумности и рациональности? Ведь, наверняка, все остальные расы галактики столь же рациональны, как ваша?

Склонив голову, коала попытался найти в глазах собеседника издевку, но тот выглядел совершенно серьезным.

— В большей или меньшей степени, — наконец отозвался пруксянин. — Все известные расы различны и имеют сильные и слабые стороны, но они одинаково разумны и рациональны.

— Я правильно понял, что запрета на колонизацию ненаселенных планет, не принадлежащих какой-либо из развитых рас, нет. Нет и запрета принимать подарки от неразвитых аборигенов? — продолжил человек.

— Абсолютно верно, — уже слишком явно старясь копировать человеческие движения, плюшевый медвежонок опять кивнул. — Но таких планет и даже астероидов нет. Все известные планеты или закреплены за кем-то или же населены автохтонными разумными существами, не вышедшими в космос. Их эксплуатация запрещена. Принять подарок от аборигена можно, но его дар должен исключать принуждение или прикрывать собой торговлю.

Хейфец еще раз прокрутил в голове все вопросы. Ситуация становилась все более определенной.

— Ну что же, спасибо. До свиданья, — удовлетворенно промолвил он, поднимаясь с кресла.

— У вас еще осталось время. Вы не хотите спросить меня о том, как заработать миллиард, или как мне удается беседовать сразу со всеми, или о принципах работы двигателей нашего корабля? — спросил явно заинтересованный пришелец, уперев в бока мохнатые лапки.

— Стараюсь быть разумным и рациональным существом, — усмехнулся человек. — Вы же все равно бесплатно не ответите.

Чувство, которое выразил взгляд фиолетовых глаз мохнатого медвежонка, любой охарактеризовал бы только как уважение.

— Это так, — наконец, промолвил он и еще некоторое время провожал полузанавешенными длинной, как у болонки, шерстью глазами сухопарую фигуру беседовавшего с ним человека.

Выйдя из ложи, Израиль Исаакович быстро миновал коридор и около трех минут, одобрительно качая головой, рассматривал висящие в холле картины. Для создания соответствующего настроения воздух вокруг них, как нравилось Хейфецу, немного пах хвоей и грозой.

— А Заярцев и впрямь талантлив, — сказал он подошедшему спустя некоторое время Громову, кивнув в сторону нескольких пейзажей, изображающих весенний лес. — Ну как, поговорили?

— Я спросил его о том, как ему удается беседовать со всеми сразу, и о том, как функционирует его корабль. А он не ответил!

Израиль Исаакович скомкал улыбку.

— Я думаю, он не ответил на большинство заданных ему сегодня вопросов. Теперь уже поздно, пойдем, обсудим наши дальнейшие действия.

По пути Хейфец, низко склонив голову, поцеловал руку какой-то уже много лет тридцатипятилетней дамы и подмигнул парочке шушукающихся, глядя в их сторону, девушек. Вместе с Громовым приветливо поздоровался с несколькими мужчинами.

Быстро выйдя на улицу, они, не обращая внимания на вспышки голограммоаппаратов папарацци, пронюхавших о сенсационной встрече, нырнули в уютное, пахнущее кожей чрево ожидавшего их аэромобиля. Израиль Исаакович, отодвинув сразу втянувшуюся в потолок перегородку, отделявшую их от водителя, протянул сидящему за рулем Михаилу руку для рукопожатия. Расспросил про племянницу, которая в прошлом году поступила на юридический. Только внимательно выслушав рассказ о ее успехах, он откинулся на сидение.

— Какие впечатления? — спросил его Громов. Он опять принял бодрый вид, словно ему только что сообщили, как заработать десять миллиардов, жениться на блондинке и жить долго и счастливо. — Совершенно ясно, что нужно пытаться быстро продать все связанное с космосом имущество. Возможно, некоторые заводы удастся настроить на выпуск другой продукции. Может, выкрутимся. Уже понятно, что в космосе землянам места нет, этих мишек нам не переплюнуть. — Говоря это, Президент «All stars corporation» выжидательно посмотрел на собеседника, явно надеясь на опровержение.

— Интересная идея, — вздохнул Израиль Исаакович. — Но поступать нужно ровно наоборот — закладывать каждую пуговицу и скупать все, что может быть связано со строительством межзвездных кораблей и колонизацией планет. Сейчас акции таких предприятий упадут ниже некуда, и мы купим их за копейки.

Казалось, что Громов, пусть и ожидавший чего-то подобного, проглотил ежа и тот распушил иголки прямо у него в пищеводе. Наконец, он перевел дыхание, но прежде, чем он сумел что-то сказать, Израиль Исаакович успокаивающе положил ему на колено длиннопалую руку.

— Подождем до кабинета, там и поговорим, — предложил он.

— Хорошо, — секунду подумав, согласился Громов. Восстановив самообладание, он уставился в окно.

Приземлившись, они вальяжно двинулись мимо пожиравших их глазами служащих. Хейфец периодически здоровался со знакомыми. Громов помрачнел. Было видно, что его самого уважают, но Хейфеца, не появлявшегося здесь уже несколько лет, явно любили все. От уборщицы, колдующей над терминалом робота-поломойки и забывшей сказать традиционные во все века «ходют тут, следют, а мне убирать», до члена Совета Директоров, расплывшегося в мальчишеской улыбке, когда Израиль Исаакович дружески ткнул его в пузо кулаком. С ним они договорились в ближайшие время встретиться и повспоминать славные студенческие времена, когда деревья были зеленее и женщины согласны на все без денег.

— Судя по взглядам моих секретарш, тебе и сейчас платить не приходится, — заметил Громов, когда они все же вошли в кабинет.

— «Даже не знаю, в чем дело, сынки, — сказал дед, задумчиво почесывая языком левую бровь», — весело отозвался Израиль Исаакович.

— Это что?

— Очередной анекдот времен моей юности. После расскажу.

Старый юрист внимательно оглядел недавно отремонтированный кабинет, чуть потемнел лицом, увидев портрет пожилой русоволосой женщины в траурной рамке. Медленно пройдя вокруг большего стола, уселся, но не в кресло хозяина, а на стоящий рядом стул. Повисло молчание.

— В общих чертах продумал план… — произнес Израиль Исаакович.

— И? — перебил его Громов. — Ну, кроме того, что уже говорилось? — закончил он, смутившись укоризненного взгляда.

Хейфец улыбнулся, но, решив не обращать внимания на заусеницу в беседе, продолжил. — Это первая часть. Закладываешь все, берешь любые кредиты и скупаешь то, что необходимо для активной колонизации планет: технологии, верфи, заводы по переработке сырья. А я займусь второй частью плана.

— И в чем она будет заключаться?

— Думаю заняться благотворительностью.

Лицо Громова могло послужить образцом для скульптуры, изображающей возмущенно-недоумевающий вопрос.

— Десять минут послушай, не перебивая, и я все поясню, — сказал юрист, когда шумно выдохнувший наниматель занял место рядом с ним.

Уже через минуту тревожные морщины на лице Громова разгладились. К исходу второй минуты он радостно улыбался. Непривычное к столь экспрессивной мимике лицо забавно трепетало и могло показаться смешным, если бы не глаза, которые светились радостью сорокапятилетнего мальчишки. И все же он не мог удержаться от сомнения.

— А ты уверен, что сработает?

— Полную гарантию дает только Госстрах, — ответил довольный произведенным эффектом Хейфец и, весело прищурив глаза, добавил — Но ты все равно не потеряешь столь красочно описанного тобой места дворника.

— Твоя правда, — довольно улыбнулся Громов, — а что это за Госстрах? Опять анекдот?

— Долго объяснять, — отмахнулся Израиль Исаакович.

⠀⠀ ⠀⠀

Три последующие недели Президент «All stars corporation» мотался по всему миру. Выучил клички собак, кошек, лошадей и прочей мелкой и крупной живности, принадлежащей наиболее значимым банкирам, а также имена в определенном смысле также принадлежащих им жен, любовников и любовниц.

Каждая скрепка в «All stars corporation» заложена. Каждая копейка, с мясом вырванная из цепких лап «цюрихских гномов», вложена в покупку упавших ниже всех приличий акций компаний, производящих оборудовние, необходимое для межзвездных перелетов и колонизации планет. Непонятная активность Громова спровоцировала много слухов, Совет Директоров «All stars corporation» попытался узнать, что происходит.

Громов назначил заседание Совета Директоров на Таити. Приказал забронировать билеты и гостиницы за четыре дня до даты заседания. Успел переговорить с каждым из директоров отдельно. Трусливых запугивал, алчных подкупал, тщеславным льстил. Те поняли: дело зашло так далеко, что, отстранив его от управления, они уже не смогут исправить ситуацию и окажутся виновны в банкротстве компании.

— Если мне падать, то я всех с собой прихвачу, — говорил Громов в день заседания, стоя во главе пурпурного стола на длинной увитой цветами веранде.

Вокруг собрались члены Совета Директоров, представляющие интересы акционеров. Солидные седовласые и молодые остролицые, но одинаково алчные мужи.

— Прекратите мои полномочия, и вам не спасти фирму. Но я могу это сделать. У меня есть план и средства для его осуществления. Со стороны мои действия кажутся абсурдными. Но верьте мне: то, что я делаю, единственно верно и правильно. Если есть выбор: действовать правильно и разориться или выглядеть дураком и приумножить капитал — то я предпочитаю второе.

И он убедил их, потому что был страстен, а страсть движет миром.

А может, и не так. Может, их убедил один из членов Совета Директоров — грузный дядька с невыразительным лицом человека, на собственной шкуре проверившего действие законов Мерфи. Во время пламенного панегирика Громова он, склонив к плечу покрытую седым ежиком волос голову, рисовал смешные закорючки на листке плотной белой бумаги. Когда пришло время вопросов, он, оторвавшись от своего занятия, тихим, дающим оттяжку в хрип голосом спросил: «Борис, план ты нам, конечно, не расскажешь, но ответь — его придумал только ты или Израиль Исаакович участвовал?»

Громов поймал его взгляд, не успевший вернуться к покрытому завитушками листу, секунду выждал и медленно утверждающе прикрыл тяжелые веки. — «Израиль Исаакович полностью одобряет мои действия».

— Тогда предлагаю подтвердить полномочия нынешнего Президента «All stars corporation» — пробурчал себе под нос человек, взыскующий лавр Эшера, тщательно выписывая очередной змееобразный узор.

Получив карт-бланш, Борис Константинович прилетел рассказать об успехе Хейфецу, который расположился в его кабинете, по-прежнему избегая занимать кресло отсутствующего хозяина. Громова резанула по глазам приемная, в которой ждали аудиенции люди, которых он раньше не мог и вообразить в стенах «All stars corporation».

Сумрачные шафрановорясые ламы и чернолапсердачные раввины одинаково бесстрастно разглядывали почти не скрывающие разнообразных талантов блузки сотрудниц, вертящихся в карусели обычного трудового дня. С точно таким же пренебрежением почтенные аббаты, расплывшись в широких креслах для посетителей, кидали случайные взгляды сантиметров на двадцать ниже поясных ремней работников офиса. Женщин они не замечали, но соскочившие с гравироликов юные курьеры постоянно привлекали их отческое внимание. Тут же откровенно страдал обширнобородый православный батюшка. Ему было плохо. Не надо было и делать вид, что не замечает женщин, мужчин, растений, животных и коллег по ловле человеков. Все его внимание поглощал стоявший тут же винный шкаф.

— Поправиться бы, доченька, — хриплым голосом попросил он секретаршу, замедлившую броуновский бег рядом с его креслом. Улыбаясь, Громов наблюдал, как краска возвращается на лицо батюшки, опрокинувшего рюмку, сердобольно поднесенную расторопной девушкой.

Так, улыбаясь, он и вошел в кабинет. За отдельным столом Израиль Исаакович заинтересованно слушал ксендза, разглагольствовавшего о филиокве и необходимости целибата.

Несколько минут послушав беседу, Громов заскучал, но вежливо дождался, пока важный гость степенно откланяется. Дав по коммутатору указание никого к ним не впускать, он повернулся к ожидающему его юристу. Рассказ о Совете Директоров, кредитах, которые удалось получить, а также приобретенных предприятиях не занял много времени.

— В общем, все примерно так, как мы и ожидали, — подытожил Борис. — Вся индустрия, связанная с космосом, в наших руках. Многие с радостью избавились от подобных активов. А как у тебя? Были сложности? — заинтересовался он.

— Хммм…, — протянул Хейфец. — Не все сразу соглашались, что у инопланетян тоже есть душа и, следовательно, они заслуживают спасения. Немного проще получилось с буддистами и индуистами. Они приняли, что переселение душ за пределами Земли возможно и колесо сансары вращается не только в пределах нашей планеты. Но они нам не особо интересны и нужны только для отвлечения внимания. А вот с более перспективными христианами пришлось повозиться. Они пытались убедить меня в том, что все кроме людей, — животные, которыми люди призваны владеть. Даже ссылались на первоисточник, Хейфец поднял к потолку глаза, припоминая: «и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. Иудеи и мусульмане пошли легче. Впрочем, — хитро улыбнулся он, — когда все они узнавали о суммах, которые могут быть переданы церквям, признавшим наличие у инопланетян души, возражения быстро исчезали.

— Удалось выбрать тех, кто нам подходит? — спросил Борис. — По-моему, любой из жуликов, занимающих мою приемную, отлично справится с задачей. Понятно, что христиане лучше.

— Справится, — усмешливо подтвердил юрист. — Безусловно, справится, но вот что будет потом? Хороший юрист — профессиональный трус и должен предвидеть все опасности. Понимаешь ли — никто из них не верит в то, что говорит, по крайней мере, не верит так глубоко и искренне, как нам нужно. Посмотри досье, в корневом каталоге папка «Экстра», — кивнул он в сторону лежащего на столе «i All».

Борис погрузился в мелькавшие перед ним строчки. Итак, в миру — Пименов Олег Сергеевич, в монашестве — отец Александр, отказ от службы в армии, работа в больнице медбратом, затем духовная семинария, беспорочное служение, по всем отзывам — искренне и глубоко верующий человек.

Наверное, средневековые богомазы именно с таких людей писали иконы. Присутствовало все: лучащиеся мудростью и добротой глаза, высокий чистый лоб, благородная, но полная смирения осанка. И еще несколько таких же людей, православные, католики, буддисты. Если бы можно было канонизировать прижизненно и симулировать совершение ими двух чудес, то святым можно было называть каждого из представленного Хейфецем списка. Самый лучший адвокат дьявола не смог бы оспорить их заслуг и искренней веры.

— Я всегда именно таким представлял Франциска Ассизского, — задумчиво промолвил Борис, сворачивая в трубочку «iAll».

— Да, почти святые люди, — кивнул Хейфец. Что интересно, ни одного сколь-нибудь значимого чина в этом перечне нет. Ты же видел тех, кто сейчас ждет приема.

— Неестественный отбор. — Громов помассировал уставшие глаза. — И впрямь ни малейшего сходства.

— Тем не менее, договариваться о миссионерстве святых Францисков нам придется с людьми, святыми в несколько ином плане.

— Вроде святого Игнатия Лойолы.

Собеседники переглянулись с приязненными улыбками понимающих друг друга людей.

⠀⠀ ⠀⠀

Громов неоднократно участвовал в самых разных переговорах и знал, что они всегда одинаковы. Если стороны знают, что хотят получить, то переговоры пройдут успешно. Если нет, то начинается самое сложное — рассказать собеседнику о том, что на самом деле ему нужно. Конечно, бывают фантастические и глупые цели, к примеру, когда люди хотят справедливости. Здесь было не так. Откинув шелуху, все сводилось к желанию Хейфеца нанять несколько служащих и боязни его визави продешевить.

Стороны знали, что они хотят получить и договаривались очень быстро.

В итоге, условия соглашения оказались примерно одинаковы. Соответствующая конфессия получала неприлично значительные благотворительные пожертвования, а несколько адептов из списка Хейфеца — пастырское благословение нести в мир слово божье. День за днем старый юрист собирал людей в ассоциацию «Слово Божье к звездам».

Иерархи были уверены, что именно они решили ее создать, потеснив коммерсантов.

Громов часто с ухмылкой вспоминал, как степенные мужи в багряных, черных или расшитых золотом одеждах чинно рассаживались за огромным круглым столом. Перед этим они оптом и в розницу рассказывали журналистам о безмерном уважении, которое они питают друг к другу, взаимовлиянии религий и диалоге культур. Не забыта была и избранность осененного благодатью человечества, призванного нести слово божье инопланетянам. Оказавшись унизительно слабее, приходится лечить комплекс неполноценности рассказами о своем мнимом превосходстве.

— А есть ли у инопланетян душа? — пронырливо домогались журналисты еще на подходе к залу заседаний.

— А не гордыней ли будет считать, что только наша планета осенена светом божьим? — ответствовал им один из молодых католических священников. Сутану он носил с немалым изяществом, но горбатый нос и общая живость физиономии свидетельствовали о том, что многие из его предков наотрез отказывались есть некошерное.

— И обрезание им делать можно? — не сдавался папарацци, заметивший семитские корни собеседника.

— Суесловие — есть грех, сын мой, — густобасо вывел из под удара коллегу по цеху православный митрополит и, дружески взяв его под локоть, повел в сторону.

В итоге основной удар пришелся на Бориса Константиновича.

— Есть ли у инопланетян душа? — Повторил журналист полюбившийся ему вопрос.

— Хм. А у вас?

— Зачем «All stars» занялась благотворительностью и тратит такие средства, чтобы рассказать существам на иных планетах о земных религиях? — Высокопарно вопрошал другой.

— Считайте это элементом паблик релейшен.

— Не дороговато?

— Для распространения культуры денег не жалко. Мы умрем, а дела наши останутся, — тупил глаза Громов. — Мы должны утвердить свое культурное превосходство перед лицом превосходящих нас силой рас галактики. Мы понесем туда не только нашу религию, но и нашу науку и культуру. Будем помогать и лечить.

— Не повлечет ли эта деятельность санкций со стороны этих самых развитых рас? — не терял надежду получить сенсацию кто-то из газетчиков.

— Технически развитых, но не духовно. Они же сами разъяснили, что благотворительность разрешена, — очень естественно удивился Громов. — Мы предлагаем лучшее, что у нас есть, за что же нас карать? — продолжил он.

— А если у них уже есть религии?

— Ну что же, тогда наше послание будет отвергнуто, но мы тем самым наладим культурный диалог. — «Опять скатился на высокопарности, пора закругляться», — подумал Президент «All stars corporation».

Уловив его настроение, одетые в черные костюмы сотрудники охраны начали плавно смыкаться вокруг, давая Громову возможность беспрепятственно добраться до зала заседаний, где часть иерархов уже успела занять заранее приготовленные для них места, а некоторые подчеркнуто корректно общались друг с другом и журналистами.

Едва прессу вывели за высокую резную дверь, как начался скандал.

Каждый из первосвященников требовал, чтобы только его конфессия несла свет за пределы земли, получая обещанные «All stars» деньги.

— Не можно иметь дело с еретиками, — вздымал перст одетый в алую рясу пожилой кардинал, гневно взирая на сидящего перед ним невзрачного архиепископа Кентерберийского.

— Католицизм запятнал себя преступлениями и утратил моральное право… — начал в ответ протестант, но его голос потерялся в дружном православном басе:

— Есть лишь одна истинная вера, и эта вера наша!

— Не позволим замутнить слово божье еретическими измышлениями и совратить невинных инопланетных чад, — возражали им.

Католиков избаловала органная музыка. Их голоса не набирали нужных децибел. Закаленные в хоровом пении православные явно перекрикивали.

Израиль Исаакович выслушивал подобное каждый день и, конечно, подготовился. Поймав вопрошающий взгляд одного из православных, Хейфец на полмига утвердительно прикрыл глаза.

Чтобы все прошло по плану, Громову пришлось попрощаться с винным шкафом. Интеллигентная беседа, распитие «на пробу» бутылки коллекционного почти пурпурного, как амарант, коньяка… И вот запомнившейся ему православный иерарх согласился внести нужное предложение. Голос мамонта-запевалы взревел, звучно раскатив под высоким потолком:

— Братия!!!

Когда оглушенные акустическим ударом лица повернулись к нему, он, величественно отодвинул стул и, протянув к собранию руки (Хейфец, вспомнив преподанное еще в ВУЗе искусство судебной речи, два муторных часа тренировал с ним эту позу), продолжил:

— Неужто в тяжелую годину бедствий позволим мы зернам раздора и семени диавольскому прорасти меж нас? — укорил он. — Неужто не отринем от себя гордыни грех? Братия!!! — опять возопил он, увидев, что кое-кто стал открывать рот для ответа, — Объединим наши силы, пусть служители наши, в единую дружину сплотясь, несут свет в мирах заокраинных.

В итоге еще немного взаимных упреков, и все конфессии отказались от права самостоятельно проповедовать за пределами Земли. Это право передавалось тут же созданной ассоциации, учредителем которой стала «All stars corporation». Ее Президент, под дружным напором религиозной братии, согласился финансировать деятельность ассоциации «Слово Божье к звездам».

Предложение, которое никогда бы не приняли с подачи Громова или Хейфеца, прошло на ура. Винный шкаф за такое, конечно же, мелочь.

Через несколько часов лидеры большинства мировых религий заявили журналистам о своей личной заслуге в деле примирения и создания «Слова Божьего к звездам» — ассоциации, вступить в которую могли пастыри любых религий. Члены ассоциации должны были проповедовать за пределами Земли. Излишне и говорить, что все огромные расходы, как и призрачные доходы, взяла на себя «All stars corporation», имеющая монополию на межзвездные перелеты.

Еще несколько недель ушло на подготовку кораблей к полету.

Наконец, система кондиционирования справилась с остатками ладана, обильно расточавшегося при освящении звездолетов, и Хейфец, решивший вместе с Громовым сопровождать первую экспедицию, подмигнул людям, ожидавшим его сигнала в центре управления полетов: «Поехали».

— Всю жизнь мечтал, — подмигнул он пристегнутому к соседнему креслу Громову.

Корабль стартовал. Кто-то нажал кнопку, реле замкнулись, и в неразличимый миг рисунок на обзорном экране заменило звездное небо.

Скрестивший пальцы в ожидании этого Громов внутренне расслабился и перевел взгляд на спокойные лица пассажиров, отправившихся в полет вместе с ним.

Всего их оказалось шестнадцать. Борис никогда не был религиозным человеком. Как и все, отдавал должное официальной религии, клал крест в нужную сторону и светился на праздничных службах. Но рядом с этим людьми он ощущал нечто непередаваемое словами. То, что можно назвать только святостью. Спокойные лица; полные не физической, но духовной силы движения. Небольшое помещение рубки космического корабля, где они находилось, уже через несколько минут лучилось светом.

На еще нескольких кораблях, проскочивших к планетам, кружащимся вокруг напоминающего Солнце красного карлика, находились такие же люди. Их могли назвать миссионерами, подвижниками, фанатиками, но все они искренне желали добра и были полны самой искренней горячей Веры. Веры с большой буквы.

Тихо, чтобы не потревожить молитву подвижников, капитан корабля Семен Михайлович Осколцев докладывал Громову и Хейфецу: «Данные переданных нам галактических атласов и автоматических зондов подтверждены. Планета, названная нами Грааль, идентична земле насколько это возможно. Аборигены человекоподобные, двуполые, используют бронзовые, реже железные орудия», — он вывел на экран сведения, полученные автоматическими зондами разведчиками.

На экранах появились изображения. Действительно, люди как люди. Из-за меньшей гравитации более высокие и сухощавые, чем привычно. Руки шестипалые, кожа с сероватым оттенком. И мужчины, и женщины одеты в нечто напоминающее пончо. Капитан быстрым постукиванием пальцев по экрану прокрутил изображения глиняных и деревянных построек, зеленящихся посевов, непонятных, но очень красочных праздников. Увидев одобрительный кивок Громова, убрал экран и, скатав его в шарик, прилепил к магнитному держателю в одной из настенных секций.

— Когда они закончат, — обращаясь к капитану Хейфец кивнул в сторону погруженных в молитву пассажиров, — познакомь их с тем, что только что показал нам. Сегодня еще раз все проверим, подготовимся и завтра начнем.

Еще один день подготовки — и капитан Осколцев отдал команду снижаться близ заранее выбранного городка. Далее от него ничего не зависело. Всю работу взяла на себя автоматика. Однако положено, чтобы на судне был капитан, и поэтому Семен Михайлович с показной внимательностью смотрел на приборы, давая пассажирам понять, что они в надежных руках, все идет, как запланировано и для беспокойства нет ни малейшего основания.

⠀⠀ ⠀⠀

Сегодня у Сима выдался хороший день. Мамка дала кусок вчерашнего желтого хлеба. Всех овцебыков он выгнал за пределы деревни раньше времени, поэтому никто из старших не ворчал, что он и эти ленивые твари мешают по улице пройти. Погода была хороша, и охряно-рыжие овцебыки мирно щипали зеленую травку, а в это время можно и просто полежать под кустом, и набрать сладких черных ягод, а то и поймать большого коричневого кузнечика и сжевать его, начиная с головы. Очень вкусно. Говорят, кто их много ест, тот быстро растет.

Хотя зачем ему расти? После перенесенной еще в детстве болезни, от которой многие умерли, он остался жив, но не выздоровел полностью. Левая рука не слушалась и болталась кожаным мешочком, набитым костями и ссохшимся мясом. Пока тебе только четырнадцать, так жить можно. Пастух и одной рукой может обойтись, а дальше… Кто его знает, что будет дальше? Может, через год еще какая болезнь придет, и нет тебя. Подобные мысли одолевали Сима нечасто. Иногда накатывала волна жалости к себе, но в двенадцать лет и однорукому жить хорошо, и обида на мир уходила бесследно, оставляя лишь легкий налет грусти, быстро тающий под ярким солнцем.

Сим глубоко вдохнул воздух, полный тягучих летних ароматов, и увидел. Спускалось! Ни языков пламени, ни грома, но что-то огромное, чуждое. Металлическое? В мире просто не могло быть столько металла! Оно, непрерывно увеличиваясь в размерах, спускалось именно на выбранный им сегодня луг. И тишина… Он не хотел бежать, просто ноги сами отнесли его в ближайшие кусты и хотели унести дальше, но обычное мальчишеское любопытство вмешалось и сказало им: «Нет, посмотрим отсюда». Шорох приминаемой огромными ногами опор травы, на которую встало это. Один, два, три, четыре, пять, шесть, больше Громадин приземлилось на вдруг ставший маленьким луг. По крайней мере, одна из Громадин оказалась беременной. Немного подождав, она открыла в своей блестящей шкуре узкую щель, и оттуда вылез ее маленький. Без последа, но держащий в руках что-товроде торбы. Ростом с Сима, но какой-то приземистый и приятно розовый, как пупсик из тряпок и дерева, которым играла его младшая сестра. Сим маленьких любил и не раз помогал появляться на свет овцебыкам, ведь сразу после родов они такие беспомощные, им нужно помочь — и он поспешил на помощь. Может, поэтому Громадины и спустились сюда, что им была нужна помощь?

Когда Сим, все еще немного опасаясь, подошел ближе, он увидел, что новорожденный сам отошел от Громадины. Он и впрямь держал в руках какую-то торбу. Нигде не было следов околоплодной жидкости или последа. «Должно быть, Громадина их сразу съела», — подумал Сим. Пупсик, замерший на месте (понятно, ему еще тяжело ходить, детеныши овцебыков и то не сразу после родов встают), сказал: «Мир тебе, я пришел помочь».

Голос был странный, и слова он выговаривал непривычно. У отца Александра были отличные способности к языкам, но даже он не смог в совершенстве выучить язык аборигенов за несколько недель, которые были отведены для этого.

Вежливо прикрыв рот тыльной стороной руки и вспомнив, что мама всегда повторяла, что хорошие манеры очень важны, пастушок преодолел удивление (надо же — новорожденный умеет говорить) и взглянул на маленького внимательнее. Никогда он не видел такого доброго и светлого лица. Мама тоже была доброй, но от этого непривычно розового круглого личика с коротенькими ресницами, даже до половины не закрывающими карие, как шкура овцебыков, глаза, шел почти ощутимый свет.

Некоторое время они разглядывали друг друга. Сим — с любопытной опаской, готовый в любой момент убежать; пришелец — с ласковой и спокойной доброжелательностью. Внимание Сима привлекла блестючая железка на груди у новорожденного, она была похожа на маленькое пересечение двух дорог.

— Ты зачем здесь? Это наше, — Сим выпрямился, вспомнив о пастушеских обязанностях, и жестом обвел окрест.

— Помочь тебе. Подарить то, что тебе очень нужно.

— Просто так? И вот такое тоже можешь дать? — здоровая рука Сима с трепетом указала на чудесный, мечущий солнечные зайчики перекресток на груди собеседника.

— Конечно. Но давай вначале займемся твоей рукой.

— Она мне не мешает. Пусть себе болтается. — Сим непонятно почему испугался, что у него захотят отрезать руку, и сделал шаг назад.

Лицо пришельца озарила улыбка.

— Но, может, ты разрешишь мне попробовать ее вылечить?

Еще совсем ребенок, несмотря на почти двухметровый рост, пастушок поверил, хотя вообще-то незнакомцам, тем более таким странным, не доверял. Тому, кто говорил с ним, нельзя было не верить. Слов у Сима не было. Он только сглотнул какой-то комочек, внезапно застрявший в горле, и судорожно кивнул, боясь, что это ему снится. Новый знакомец открыл свою торбу и прикрепил несколько вытащенных оттуда смешных веревочек с разноцветными катышками к безжизненной руке, плечу и затылку. В торбе оказывается кто-то сидел, не вылезая оттуда, он тихо и тепло забормотал. Сначала по руке побежали мурашки, закололо иголками около мизинца, а потом… пальцы пошевелились!

— Ну вот, видишь, — маленький аккуратно сматывал отсоединенные от Сима веревочные щупальца в торбу. — Теперь дело пойдет на поправку. Сразу, конечно, рука не вылечится, и тебе нужно будет заново учиться ей пользоваться. Но это не все. Я тебе куда лучший подарок принес. — Он потрепал сидящего Сима по макушке и добавил строго: «В Бога веруешь?»

— А?

— Ну, кто все вокруг создал? — он жестом показал что имеет в виду весь мир.

— Всегда было, сколько себя помню.

— А до тебя что было? И после тебя что будет?

— А чего об этом думать? — Еще не пришедший в себя Сим дернул плечом.

— Я тебе расскажу, — из мешка появились коричневый брусок, на обложке которого был изображен такой же перекресток, как и висящий на груди благодетеля Сима. Раз — и этот брусок развалился на множество листков, сшитых между собой. Отец Александр не любил читать Библию с экрана компьютера, предпочитая традиционное исполнение священных книг. «Вначале было Слово…», — начал он, усаживаясь рядом с пастушком.

Через несколько дней все окрестные деревни и городишки знали о приходе маленьких (данное Симом название прижилось). Они прибывали сначала по одному, по двое, а потом и большим числом. Привезшие их корабли остались на том же лугу, где их посадку заметил Сим. Сами розовощекие пришельцы продолжали учить язык (принялись они за это еще до начала полета), лечили, работали на полях вместе с местными, показывали новые способы обработки семян и лечения болезней, и рассказывали, рассказывали о Боге. Прошло немного времени — и построили на окраине деревни небольшую церковь, и сказали, что в это исполненное мира и покоя место могут приходить все желающее. И приходили. Принимали крещение, застенчиво, но все с большей истовостью повторяли незнакомые им слова, слушали рассказы священников о чудесах господних. Всего через несколько дней здание церкви пришлось существенно расширить, чтобы на службу могли придти все желающие.

Многие земляне были восхищены жизнью граальцев, они все свободное время ходили по чистым, пахнущим пряными травами улицам маленьких деревушек, любовались строгой и изящной резьбой и росписью по многоцветному дереву, украшавшей даже самые бедные здания, восхищались изделиями местных ткачей и гончаров. Жизнь была нелегка, но граальцы старались в каждое изделие вдохнуть красоту. Их предки были травоядны, и община не знала агрессивного соперничества и войн, столь привычных для планеты Земля. Даже домашних животных не использовали на мясо. Пили молоко овцебыков, стригли их шерсть, но не убивали самих животных, разве что из милосердия добивали старых и больных. Все это не могло не восхищать пришельцев со звезд.

То же самое происходило во всех остальных деревеньках континента, на котором проживали коренные жители планеты. Другие, куда большие континенты располагались на другой стороне планеты и были не заселены. Так продолжалось около месяца, пока все аборигены не были воцерковлены.

Еще через некоторое время один из дядьев Сима, нареченный при недавнем крещении Иаковом, подошел к отцу Александру, отдыхавшему после службы, любуясь особо интересной настенной резьбой, которой был украшен дом одного из прихожан.

— Позвольте Вас побеспокоить, отче, — вежливо обратился к нему высоченный абориген.

— Конечно, — улыбнулся священник и, усевшись на стоящую неподалеку шероховатую деревянную скамейку, похлопал по ней рукой, — присаживайся, сын мой, в ногах правды нет.

Даже сидя, Иаков возвышался над Александром почти на две головы. Пытаясь не глядеть на собеседника сверху вниз, он сильно сутулился.

— Сомнения гложут меня, — промолвил Иаков после недолго молчания. — Вы совершили благое дело, что пришли к нам и научили нас, не дали погибнуть во тьме, вдали от светоча истинной веры.

Священник поощрительно улыбнулся, а граалец продолжил:

— Боюсь, не окажутся ли ваши труды напрасны. Сумеем ли мы спастись? Достаточно ли сильна в нас вера? — Он тяжело вздохнул — слишком много плотского привязывает нас к миру. Господь сказал: «Кто хочет быть совершен, отринь имение свое и следуй за мной», — а как нам это сделать? Я очень хочу последовать за Христом, расскажи мне, как поступают в твоем мире.

— Обычно люди, желающие того же, что и ты сейчас, идут в монастырь, жертвуя ему свое имущество, но этот путь труден, — степенно ответствовал священник.

— Я справлюсь. Этот путь для меня, — стукнул себя в грудь Иаков, — прошу, поведай мне о том, что такое монастырь.

Отец Александр немного подумал и ответил.

— По сути это община монахов, посвятивших себя Богу через принятие обетов и живущих согласно единым правилам. Они принимают обет целомудрия, нестяжательства и послушания. А некоторые, именуемые схимонахами, и обет отречения от мира и всего мирского.

Глаза Иакова фанатично загорелись.

— Пойдем, я покажу тебе книги, в которых будет лучше рассказано о монастырях и монастырской жизни. — Уже встав, отец Александр ласково положил граальцу руку на плечо.

— Конечно, — Иаков вскочил и сразу ссутулился, не желая смотреть на священника сверху вниз. Затем они зашагали в сторону построек, где жили земляне. Было видно, что граалец торопится, но умеряет шаг, чтобы не заставлять землянина бежать и не опережать его.

Через несколько дней около деревни стало расти здание, напоминающее очертаниями русский скит. Потом еще одно. Жители копали землю, валили деревья, складывали стены и, прерывваясь только для трапезы, сна и молитвы, опять принимались за работу.

Помощь, которую предложили земляне, не отвергли, и строительство пошло еще быстрее. Через неделю Иаков стал настоятелем первого мужского монастыря.

⠀⠀ ⠀⠀

А еще через месяц Хейфец и Громов уже в офисе «All stars» на Земле, довольно жмурясь, проглядывали столбцы рыночных котировок. Акции «All stars» не росли, а просто неслись вверх, как галопирующая по стене блоха.

Несколько раз торги приостанавливали, но рост котировок было не удержать.

Заголовки газет кричали об успехе: «Огромный прорыв», «Звезды будут наши», «Пришельцы подавились», «Шахты на Граале дали первую руду». Желтые заголовки кочевали по страницам самых консервативных и влиятельных изданий.

Секретарши уверенно держали оборону и не беспокоили по пустякам.

В этот раз раздавшийся из динамика голос офис-менеджера выражал некоторое сомнение:

— Борис Константинович, с Вами хочет повидаться некий отец Александр, он утверждает, что вы его знаете.

Хейфец и Громов переглянулись:

— Ну что же, Светлана, пропусти его, — Хейфец взял решение на себя.

Еще через две минуты в кабинет не вошел, не влетел — впрыгнул отец Александр. Он был не похож сам на себя. Аккуратная ряса измята, волосы всклокочены, лицо отражало, что угодно, кроме обычных мира и покоя.

Блуждающие глаза остановились на Хейфеце, поднявшемся, чтобы налить соку в стакан.

— Это все ты, жидовская морда! — заорал священник, тыча пальцем в направлении юриста, — ты это все придумал, ты знал, что так будет!

— Что будет? — не обращая внимание на оскорбление, Израиль Исаакович недрогнувшей рукой отставил стеклянный стакан с соком и, налив в другой воды, предложил его посетителю. — Вам надо успокоиться и придти в себя. Что именно, по вашему мнению, я знал?

Отец Александр осушил стакан несколькими крупными глотками и опять ткнул палец в сторону Хейфеца:

— Ты знал, что в монастыри уйдут все граальцы.

— Не знал, но догадывался.

— И что они откажутся от всего своего имущества, от своей земли, пожертвовав ее созданной Вами богомерзкой ассоциации.

— Очень надеялся, — кивнул Хейфец. Священник даже задохнулся от возмущения, а юрист продолжил. — Но ведь это вы принудили их к этому.

— Я??!!

— Вы ведь говорили им правду, не солгали ни полусловом?

— Да как вы смеете… — начал было Пименов, но Хейфец прервал его:

— И почему же вы обвиняете меня в том, что несколько миллионов живых существ спасли свои души, уйдя в монастырь?

— Но ведь они ушли все!!! Целая цивилизация прекратила свое существование, а все, что у них было, досталось вам!

— Да, это так, — произнес Хейфец и, пресекая ожидаемый гневный вопль, быстро продолжил, — но зато наша цивилизация не умрет на Земле, а двинется дальше к звездам, а жители Грааля спасут души. — Он взял отца Александра за широкий рукав, тот попытался вырваться, но, поняв, что, борясь со стариком, выглядит глупо, остался на месте. Пользуясь этим, Хейфец, проникновенно заглядывая ему в глаза, продолжал:

— Передо мной стояла задача — захватить Грааль без насилия, способом, не запрещенным нам галактическим правом. И мы с тобой вместе, Саша, это сделали. — Хейфиц хлопнул по спине собеседника, подавившегося водой при такой фамильярности. — Да, мы убили цивилизацию, чтобы спасти свою, но вот сейчас подумай, почему это получилось?

Громову было видно, как высокому священнику хочется вцепиться в горло Хейфеца. Рука бизнесмена поползла к кнопке экстренного вызова охраны, но под взглядом юриста посетитель понемногу расслабился и, наконец, закрыв голову руками, рухнул в кресло, где и замер, раскачиваясь и протяжно подвывая: «Почему, почему, почему это на них так подействовало?». Он не ждал ответа и резко вздернул голову, когда услышал голос Хейфеца:

— Потому, что они были рациональны. Подумай, — опять доверительно обратился к отцу Александру Хейфец, — есть альтернатива: ты можешь спасти себя и обрести вечное блаженство в раю, а можешь от этого отказаться и обрести столь же вечное страдание в аду. Пожертвовать маленькими сиюминутными радостями для вечного счастья — это весьма разумно. Любое здравомыслящее рациональное существо предпочтет это. Хейфец немного помолчал. — Поэтому-то я и выбрал христианство. Иудеи считают, что посланы в мир, чтобы улучшить его и подготовить к приходу Машиаха. Ислам не отвергает обыденную жизнь. Буддисты ценят каждое мгновенье. И лишь некоторые течения христианства считают мир греховным и пренебрегают им ради духа и служения.

— Но вы ведь сами не верите… ни капельки не верите. А пруксяне сказали, что ложь запрещена, вы поплатитесь! — с неподобающей его сану ненавистью процедил священник.

— Вот поэтому я и не проповедовал, а делал это ты и подобные тебе — искренне верующие, добрые и благочестивые люди. Ты ведь только что вернулся и не видел трансляцию моей беседы с Галактическим альянсом? Нет? Ну, смотри, — старик кивнул Громову, и тот, оторвавшись от наблюдения за происходящим, ткнул пальцем в кнопки появившейся перед ним голографической панели. Повинуясь его движениям, в углу сразу соткался экран. В это время Хейфец продолжил:

— Ты же заметил, что я оставил вас на несколько дней раньше, чем планировалось. Или нет? Впрочем, это неважно. Главное, что Галактический альянс вмешался, — как раз в это время на экране промелькнуло изображение уже знакомого ромбовидного корабля. В этот раз, паря среди звезд и снятый с большого расстояния, он не выглядел столь подавляющей громадой.

Громов промотал еще немного вперед и остановил на эпизоде беседы Хейфеца с инопланетянином — коалой, похожим на того, который посещал Землю, а может, и с тем же самым. Рядом с ним в цветастых гамаках расположились другие медвежата. Общение было личным. Хейфец в облегающем тело легком серебристом скафандре явно находился на борту инопланетного корабля.

Должно быть, воспроизведение записи началось уже после окончания взаимных приветствий, когда землянин расположился в предоставленном ему кресле (на корабле поддерживалась сила тяжести больше земной) и получил разрешение вести запись беседы.

— … да пусть записывает, — раздались слова коалы, небрежно махнувшего коричневой лапой в сторону камеры.

— Благодарю, — прозрачный шлем скафандра не скрывал вежливо внимательное выражение лица Хейфеца.

— Как разумное существо, — начал свою речь инопланетянин, — я должен представить вам возможность оправдаться и объяснить возмутительное нарушение основ галактического права, с которыми я лично познакомил ваш народ. Совершать нарушение сразу после предупреждения о последствиях — это верх нерациональности, — инопланетянин осуждающе покачал головой (все же тот самый! он явно преуспел в копировании человеческой пластики движений и мимики).

— И в чем же нарушение? — голос юриста был безмятежен.

— Вы путем обмана захватили имущество разумных аборигенов, не вышедших в космос.

— Это почти так, имущество, ранее принадлежавшее им, теперь наше, — подтвердил Хейфец. — Но они его отдали нам добровольно.

— Сами? — Коала, явно получающий удовольствие от того, как он овладел чуждой для него мимикой, склонил голову к плечу. — Но лишь из-за того, что вы сообщили им заведомо ложные идеи! Внушили, что существует некая душа и бог, и спасти душу можно только путем служения богу. Это служение требует отказа от всего материального.

Хейфец утвердительно прикрыл глаза.

— Все верно, но… Эти идеи не ложны.

— Как, вы еще намерены убеждать меня в этой чуши? — инопланетянин взволнованно выпрямился. — Населяющие галактику народы многие тысячелетия исследуют ее и не обнаружили следов какой-либо души или бога.

— Но ведь вы не исследовали всего. Есть что-то, о чем ваши знания недостаточны?

Пруксянин помедлил. Ответил аккуратно.

— Конечно, всегда есть нечто, чего еще не знаешь. Чем больше познаешь, тем больше тайн открывается.

— Тогда почему вы уверены, что завтра не получите знаний о боге?

Старый человек, с трудом преодолев повышенную силу тяжести, поднялся с кресла, его голос загремел, когда он обвиняюще простер руку в сторону пруксянина:

— Почитайте ваши законы. В них запрет говорить заведомую ложь! Запрещено говорить то, чего не знаешь, или то, о чем знаешь, что это не так! Но взгляните на планету Грааль! Находящиеся там земляне не сказали и слова лжи. Они все верят в то, что говорят аборигенам. Бог и душа для них столь же реальны, как для нас с вами этот корабль и этот стул, — Хейфец театральным жестом обвел пространство вокруг себя, плавно завершив жест указанием на кресло, с которого только что поднялся. — Более того, точно так же уже многие тысячелетия полагает существенная часть жителей нашей планеты.

— И вы считаете истинными эти глупости? — заинтересованно перебил юриста собеседник. Прочие пруксяне заворчали.

— Я — нет. Я считаю, что сегодня невозможно узнать истину о существовании Бога. Но я даже не сходил на поверхность Грааля. А все, кто говорил с жителями Грааля — да. Они верят, что Бог есть, знают, что это так. Я верю, что доказать существование бога невозможно, но, — Хейфец сделал длинную паузу и влепившись взглядом в темные глаза собеседника, продолжил, выделяя каждую букву, — доказать несуществование бога также невозможно. — Улыбнувшись, он продолжил. — Однако мои сомнения никак не влияют на истинность того, что говорили земляне, прилетевшие на Грааль. Может быть, они правы, может — нет, но они знали, что говорят правду. Доказать ложность их утверждений невозможно, так как они основаны не на знании, а на вере.

Все инопланетяне заинтересованно смотрели на него, а он сказал уже более обыденным голосом:

— Вам никогда не доказать, что то, что они говорили, ложь, следовательно, как разумные и рациональные существа (в голосе послышалась издевка или нет?) вы не сможете нас покарать в отсутствие доказательств вины.

⠀⠀ ⠀⠀

Громов остановил воспроизведение записи. Объемная картинка в углу комнаты застыла, а потом, повинуясь его жесту, замерцала и погасла.

— Мерзавец, мерзавец, о-о-о-какой мерзавец, — вцепившись руками в длинные пегие волосы, отец Александр раскачивался взад вперед.

— Не только. Еще юрист и агностик, — улыбка Хейфеца была мальчишеской, злой и очень неприятной. — Многие из иерархов сказали мне то же самое, мне не привыкать.

— Ты уничтожил целую цивилизацию, чтобы польстить своему тщеславию, — с ненавистью процедил отец Александр.

— Да, и еще заработать денег и спасти Землю. В итоге Галактический альянс признал, что наши действия не нарушали закон — земляне получат планету-колонию.

Отец Александр почти рыдал: «У них было так красиво, они так хорошо жили до нашего прихода».

— Ну будет, будет, — дружески утешал его Хейфец. — Ты ни в чем не виноват: делал то, что тебе приказали и что велела совесть.

Громову надоело представление, и он связался с приемной.

— Уф. Ну и громкий товарищ, — сказал Борис, когда они передали все еще не прекратившего истерику отца Александра на руки двух милых секретарш, за спинами которых маячили профессионально мрачные охранники.

— Он слишком хороший человек, принимает все слишком близко к сердцу. Ну ничего, сейчас его запихнут в какой-нибудь дальний монастырь.

— Слушай, — спросил Борис, когда они опять уселись за стол. — А почему же на нас так попы не действуют? Уже сколько тысяч лет проповедуют, и пока мы скопом в монастырь не уходим.

— Ну, у меня несколько версий. Первое — люди на самом деле неразумны. Сам подумай, кто может отказаться от вечного блаженства ради удовольствий короткой земной жизни? Только очень неразумное и нерациональное существо, и нам очень повезло, что мы именно такие. Возможно и другое: эти газетные кликуши правы, мы и впрямь богоизбранный народ, и Вселенная — земля обетованная, предназначенная нам во владение.

— Ууууу… — протянул Громов, — мне первая версия все же ближе.

— Мне тоже, но жизни не хватит, чтобы доказать ложность второй, впрочем, как и многих других глупостей. И это тоже можно и нужно использовать. Я думаю, что наши следующие миссионеры отправятся проповедовать христианские ценности пруксянам, а затем настанет черед и остальных, — тут Хейфец издевательски хмыкнул, — развитых рас нашей распрекрасной галактики.

— Я подумал о том же самом. Интересно, пойдут ли этим коалам монашеские клобуки?

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1977 году в Ленинграде. Закончил Санкт-Петербургскую академию театрального искусства (факультет — театроведение) и одновременно с этим Институт внешнеэкономических связей экономики и права (факультет — юриспруденция). По окончании ВУЗов работал юристом как в коммерческих организациях, так и на государственной службе. Сейчас живет в Москве. Публикации в журналах «Закон» март 2009 г. («Гринмейл по старинке»), «Корпоративное право» № 6, 2008 г. и № 1, 2009 г. («Античный гринмейл» и «Средневековое сутяжничество»). Опубликованная выше повесть — дебют в фантастике.

Максим ХорсунКратный

Как бы вы поступили, если бы судьба подбросила вам шанс начать все с нуля? Возможность поменять место жительства? Работу? Семью? Возможность сменить приевшийся уклад на полную адреналином и опасностями круговерть?

Я думаю, сделали, как и я: вцепились бы зубами и когтями в свое настоящее. В то, что составляет вашу вполне сложившуюся личность. В свое благостояние, умеренно вредные привычки, спокойное существование в распланированном потоке дней. И уж судьбу с ее подарками послали бы куда подальше. Да. Именно — подальше.

⠀⠀ ⠀⠀

После каждого флая я оставался самим собой. Шел, куда указывала стрелочка под словом «ВЫХОД». Надевал модный дорожный костюм. Обналичивал деньги. Покупал в ближайшем киоске сигареты. Скачивал необходимую документацию, искал транспортное средство. Чаще всего, меня уже ждал заказанный автомобиль.

«Я», покидающий ресивер флай-камеры, не задумывался, что ждет «меня», часом раньше вошедшего в трансмиттер. А иначе — нельзя. Иначе — мозги набекрень.

Так было всегда. Пока однажды, стоя в наэлектролизованном нутре трансмиттера, я вдруг понял, — флай уже произошел, но мое местонахождение в пространстве не изменилось.

Я протянул руку к щитку с надписью «ВЫЗОВ АВАРИЙНОЙ ГРУППЫ». Но к кнопке не прикоснулся. Одернул самого себя: не спеши, Максим, посчитай до десяти.

Я ослабил узел галстука. Я закрыл глаза.

То, что флай-камера перемещает — распространенное заблуждение. Кому нужно вдаваться в технические подробности? Тем более, они не очень-то и приятны. Флай воссоздает твое тело в ресивере, закачивает в мозг сознание; но перед этим в трансмиттере погибает отсканированный оригинал.

Да, сразу это принять не легко.

Еще раз и популярнее. Флай — это не телепортация. По сути, перемещается только сознание. Тело дублируется. Оригинал уничтожается. Иначе можно было бы дублировать самого себя до бесконечности.

Обычный пользователь об этом не подозревает. В его субъективном восприятии все происходит мгновенно. До свиданья, столица, привет, Владивосток! Но мы — те, кто работает на Контакт, — знаем немало подноготного. О большей части технических новинок.

На самом деле, флай занимает час-полтора. Копирование сознания, воссоздание тела… Так что, если вам нужно из Москвы попасть в Прагу, рекомендую самолет. Привычнее, традиционнее и не так извращенно.

Ну, а если вас забросят в командировку в Буэнос Айрес, то флай сэкономит уйму времени и позволит путешествовать налегке. А я, например, всегда путешествую налегке.

Без флая освоение Луны задержалось бы еще лет на пятьсот, не меньше. Теперь же на ней построены три космополиса, и возводятся новые. Работяги утром отправляются флаем в Море Спокойствие, вечером возвращаются в Химки к женам и детям. Так то! Жаль до Марса флай еще не добивает. С детства мечтал там побывать. Все — чертов Бредбери… Ну, ничего. Пройдет еще лет десять, наладится четкая связь, и Марс тоже окажется в зоне покрытия.

Но это уже не для меня. Потому что флай произошел, а я все еще стою в трансмиттере и поправляю галстук.

Я уже говорил, — не думал раньше о том, что подстерегает «меня» оригинального в точке отправления, когда тело и разум отсканированы и воссозданы в точке прибытия. И не интересовался. И знать был не обязан, поскольку, хоть и работаю на Контакт, но специализируюсь в другой области.

Может быть, все идет как нужно. Я оригинальный не погибаю в момент передачи сознания, — как говорят, — и сейчас во флай-камеру закачают банальный нервно-парллитический газ. Чтоб без грязи. А тело выбросят в реактор; флай ведь не от батареек работает. Если эта теория верна, значит, меня убивали раз тридцать. И убьют еще раз сто. Тридцать раз я стоял в трансмиттере, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь вызвать аварийную группу. Зная, что флай произошел, и теперь меня на Земле два. Тридцать раз я ломал голову, до судорог мучался от незнания. Кто я? Теперь уже неактуальный в этой точке пространства дубликат и подлежу обязательному уничтожению? Или же флай не произошел? Что-то там сломалось, мало ли что… Или компьютер глюкнул. Сейчас появится техник. Он перезапустит эту чертову машину, и я окажусь в Сиднее, где и должен был. И на стоянке у флай-станции меня будет ждать зафрахтованный автомобиль с шофером.

⠀⠀ ⠀⠀

Я отступил от гофрированной стены сердечника трансмиттера. Здесь все еще потрескивало от остаточного электричества. Пахло теплым железом и пластмассой. Обычные машинные ароматы. Я сошел с решетчатого пола, поглядел в освещенный люминесцентными лампами коридор. По нему я шел пять минут назад с мыслями исключительно о предстоящей командировке. Коридор был пуст. Насколько я знал, флай производится раз в тридцать минут. Будет ли у меня время, чтобы убраться отсюда незамеченным?

Стоп! Что я говорю?.. Нужно сообщить о неполадках техникам. Нужно что-то предпринять… Но что?

Никто не допустит, чтобы по планете разгуливали два «меня». Никто — конечно, громко сказано. Но транспортный отдел Интерпола наверняка позаботится. Чтобы один из «меня» исчез.

Ха! Чертовски идиотская ситуация. Если бы я знал, что произошло на самом деле!

Выйти, отыскать кого-нибудь из персонала, тем самым обеспечить дальнейшее существование «себе», что сейчас примеряет новый дорожный костюм в Сиднее? Наверное, так и нужно сделать. Ведь мою личность, мои права теперь олицетворяло существо, сформированное ресивером на другом полушарии планеты. А не я.

Что за бессмысленная ревность? Ведь ни один десяток раз, прибегая к флаю, я добровольно убивал себя, чтобы возродиться в другом месте. Так должно произойти и сегодня. Я всего лишь — побочный эффект. Ходячий мертвец, наделенный разумом. Я должен погибнуть, чтобы я выжил. Незадача!

Я еще раз с опаской поглядел в коридор. Никого. Сначала неуверенно, затем быстрее и быстрее, зашагал в другую сторону по темному инженерному тоннелю. Вглубь машины.

Как бы вы поступили, если бы судьба подбросила вам шанс начать все с нуля?

Наверное, так же, как и я.

Бежали, что есть духу.

⠀⠀ ⠀⠀

Я сравниваю природу «первого голода» с вампиризмом.

Новое тело жаждет запустить клыки во что угодно, лишь бы это можно было жевать, глотать и переваривать. Спазмы в желудке сводят с ума. Поэтому в обязательной кафешке в корпусе ресивера дерут с посетителей в три дорога. Поэтому я всегда прохожу мимо раскрытых дверей, игнорируя запахи кофе, сдобы и корицы.

Вот, банкомат. Положить ладонь на сканер; на моей генетической карте достаточная сумма, чтобы не волноваться о каком-то счете за завтрак. Но в кафе я не заглядываю, нет. Таким образом, по своему, я показываю язык системе.

Я думаю, всем хочется иногда сменить приевшийся уклад на… Нет, не на полную адреналина и опасностей круговерть. Но, хотя бы, поменять работу, место жительства. Трансформировать, казалось бы, сложившуюся личность. Зачем? Кто знает? Может, в итоге выйдет что-то новое. И лучшее.

Что за черт? На среднем, безымянном пальцах и мизинце левой руки не оказалось ногтей. Неужели брак?! Не может быть!!! Это ведь не захолустье! Большая флай-станция в большом городе, как же так получилось?! Если есть внешние дефекты, как насчет внутренних? Может, ресивер не доделал мне почки или попросту забыл о селезенке?

Бред! Не позволять мнительности брать вверх!

В конце-концов, завтра я собираюсь вернуться в Москву. Бог даст, сутки выдержу.

С такими мыслями я подошел к автомату с сигаретами.

Было какое-то садомазохистское удовольствие наполнять свежие легкие табачным дымом. Новые пальцы по старой привычке проворно распечатали пачку «Кэмела». Голографический продавец неодобрительно покачал головой и подмигнул.

— К каждой пачке прилагается бесплатный дивиди, — сказал он мне, — цикл популярных фильмов об онкологии…

— Не нужно, я не собираюсь надолго задерживаться в этом теле.

— Если не нравится, давай меняться! — усмехнулась голограмма.

Я фыркнул, — еще не хватало тратить время на обмен любезностями с виртуальными торговцами, — и зашагал по гулкому фойе к выходу.

На улице меня ждал второй, после бракованных пальцев, неприятный сюрприз. Продолжать путь предстояло не на авто, а на вертолете. Значит, прощай мечта о гамбургере под баночку ледяного безалкогольного пива. В небе фастфудов пока еще не строили.

— Сколько лететь? — перекрикивая шум винтов, спросил я пилота.

— Часа три, сэр! — ответил тот мне.

О, флай! Вот — настоящее чудо. Как жаль, что захолустья не могут себе позволить станцию с трансмиттером и ресивером. Приходится пользоваться транспортными средствами полуторавековой древности.

⠀⠀ ⠀⠀

Голод меня мучил сильнее и сильнее. Спазмы в эпигастрии заставили вспомнить о язве желудка, от которой я ловко избавился, оставив ее в старом теле. Я скрючился в кресле; я не мог думать ни о чем, кроме того, как избавиться от этих болей. Добряк пилот предложил мне чипсов. Нет, спасибо. Я лучше сдохну, но в рот этой дряни не возьму.

И все-таки мне удалось уснуть. Ну, не уснуть, а скорее впасть в оцепенение, обильно приправленное бредовыми видениями и кошмарами.

— Максим! — поприветствовал меня директор Бруно, когда, не без помощи пилота, я, наконец, выбрался из вертолета. — Плохо выглядишь, приятель!

Я вяло пожал волосатую лапу Бруно и попытался улыбнуться.

— Я боюсь высоты!

— Да? — удивился директор, почесал косматую бороду и предложил: — А может тогда кофе?

— И кусочек хлеба! — согласился я.

Бруно громогласно рассмеялся. Хлопнул меня по спине и потащил через желто-зеленый предрассветный сумрак к ближайшему двухэтажному корпусу.

Из дверного проема веяло кондиционированной прохладой. На пороге я обернулся: поглядел, как медленно и величественно разворачивается самый большой на континенте радиотелескоп. И как гаснут над его чашей последние звезды.

Тем, кто работает на Контакт, погода и время суток — не помеха.

Бруно сам подал мне чашечку. Махнул рукой:

— Сейчас Ангелина приготовит бутерброды; присаживайся, расслабляйся пока.

Я с благодарностью кивнул и сделал глоток. Желудок сжался, меня вывернуло, и я потерял сознание.

⠀⠀ ⠀⠀

Апокалипсическая сцена: я бегу по сумеречному коридору административного крыла под писк упсинков, что слышится из-за закрытых дверей. Я не знаю причину аварии, но пока паника и суматоха мне на руку.

Минуту назад я основательно перетрусил. Я замер, не дыша, в темном углу среди швабр и ведер, а мимо меня промчали двое молодчиков в лабораторных халатах. На их лицах были зачем-то противогазы, а в руках (интересно, зачем?) — автоматы Калашникова. Та самая «аварийная группа»? После этой встречи у меня развеялись последние иллюзии относительно того, что побочному эффекту корявого флая дадут безнаказанно разгуливать по Москве.

Я пробежал под глядящей в пол камерой наблюдения. Почему-то я был уверен, что она не работает. Навалился на дверь, раздвинул стеклянные створки.

Холл трансмиттера заволакивали клубы дыма. Лениво лили воду из под потолка противопожарные разбрызгиватели. У порога нелепо лежала на боку перевернутая кадка с пальмой. Слышался многоголосый гомон, кашель, но людей я не увидел. Глаза защипало, не просто защипало, а будто кто-то щедро плеснул мне в лицо жидкого мыла. Полуслепой, согнутый в три погибели кашлем, я попятился назад к дверям. Что-то мягко, но сильно пихнуло в спину. Я дернулся, обернулся и понял, что врезался в женщину. Такую же беспомощную и испуганную, как и я. Кажется, ее фамилия была Сергеева. Крашенная блондинка, немногим за тридцать. Я перекинулся с ней парой фраз, когда ждал своего флая. Сергеева должна была отправиться в Кейптаун, Калькутту или Калыму (в какой-то город на «К») одновременно со мной из параллельной камеры.

— О, это вы! Я вас узнала! — она схватила меня за пиджак. — Вас тоже не переместили? Помогите мне! Вы обязаны мне помочь!.. — ее перепачканное сажей лицо задергалось, и я понял, что сейчас грянет истерика. Как кстати…

⠀⠀ ⠀⠀

Громыхнуло так, что на миг мы оглохли. Раскрыли рты, пытаясь избавиться от ваты в ушах. Здание дрогнуло. В холл ворвался сквозняк, разрежая дым и прибивая его к полу. Испуганный вопль запертых в холле людей сменился ликующим ором. Сквозь пелену слез я увидел, что пуленепробиваемое стекло, из которого были сделаны наружные двери флай-станции, теперь валяется на мраморной плитке пола в виде мириад осколков. Толпа хлынула к выходу.

— Скажите, это — теракт? Теракт, да? — не унималась Сергеева.

— Теракт! Беги!!! — я довольно бесцеремонно пихнул женщину навстречу свежему воздуху. Она заплясала, пытаясь удержать равновесие на скользкой плитке. Сломала каблук. С чего бы мне ей помогать? Разве у нее — проблемы?

— Назад! Покидать здание до устранения последствий чрезвычайной ситуации — запрещено! — раздался усиленный громкоговорителем голос.

Вот они! Когда дым поредел, я заметил за регистрационной стойкой двух «лабораторных работников» с автоматами. Один из них стянул с себя противогаз и взывал к толпе. Судя по голосу — он и не надеялся, что его услышат.

И еще один «лаборант»! У банкомата!

Водит рылом противогаза, ищет меня.

Я бросился вслед за толпой. Скорее, затеряться среди бегущих спин! Проклятая Сергеева не отпускала рукав пиджака. Вцепилась, как клещ, и тормозила мой бег, словно якорь.

«Лаборант» у банкомата вскинул оружие. Матово блеснули круглые глазницы. Я вдруг понял, что лошадиная морда противогаза глядит не на меня, а на Сергееву. К своему стыду, почувствовал облегчение. И в ту же секунду послышались сухие хлопки выстрелов. Короткая очередь со стороны банкомата. И тут же — пальба из двух стволов со стороны регистрационной стойки.

Но я уже находился среди бегущих. Под прикрытием толпы. Мой пиджак остался в руках Сергеевой, а сама Сергеева… Но какое мне до этого дело?!

Толпа скатилась по ступеням флай-станции и на ходу смела спешно выстраивающийся кордон растерянной милиции.

— Вы не ранены? — спросил меня кто-то в форме. Я не ответил. Я мчал дальше.

На улице оказалось холодно, — все-таки середина ноября. Темно, и пролетает снежок. А я — в одной рубашке. Но дискомфорт не ощущался. Пока что — нет.

Я выскочил на перекрытую дорогу. Справа и слева пронзительно сигналили автомобили. Хорошо бы сейчас оказаться в салоне такси… С не признающим правил дорожного движения армянином-водителем. Но движение заблокировано; бежать полтора квартала до параллельной улицы?

Повинуясь наитию, толкнул двери входа в метро. Его близость к флай-станции не была обусловлена ничем. Ведь те, кто пользуется флаем, в метро не ездят.

Сначала — банкомат. Если где-то моя генетическая карта и засветится, то пусть уж лучше здесь. Рядом с местом моего раздвоения. Где меня и так ищут. Я торопливо выгреб купюры из лотка и впрыгнул в открытые двери какого-то магазинчика. Вовремя, — по коридору пронесся милицейский патруль.

В магазинчике я купил китайскую спортивную куртку с меховой подстежкой и пачку влажных салфеток. Стоя у зеркала в примерочной, тщательно соскоблил с лица и рук сажу.

Тремя минутами позже я спускался на эскалаторе на платформу.

И отчаянно ломал себе голову — что же делать дальше?

⠀⠀ ⠀⠀

Когда я открыл глаза, то понял, что все еще нахожусь в кабинете Бруно. Лежу на кушетке. Надо мной — лица. Бородатый директор, молоденькая негритянка и лысый мужчина примерно моего возраста. У всех, кроме лысого, вид озабоченный и виноватый. Лысый же глядел на меня с пристальностью рентгеновского аппарата. Никак — доктор.

— Я рекомендую вам впредь бережней относиться к новым телам, — сказал лысый (и впрямь — врач!), — сесть сможете?

Я осторожно приподнялся на руках. Бруно обнял меня за плечи и помог занять вертикальное положение.

— Прости, дружище, — пробормотал он, — я не думал…

Я вяло отмахнулся. Конечно, Бруно, ты не в чем не виноват. Это я — болван.

— Расстегните рубашку, — потребовал лысый. В его руках появился стетоскоп.

Непослушными пальцами я вцепился в пуговицы. Стыдливо покосился на пол, на лужу. Бруно и негритянка (та самая Ангелина, которая должна была накормить меня бутербродами?) ободряюще улыбались.

Лысый несколько минут вслушивался в мою грудную клетку. Затем пальпировал печень и селезенку. Мрачно хмыкнул. Внутри меня похолодело, я бросил взгляд на свои бракованные пальцы.

— Рекомендую флай, и как можно скорее, — заключил, наконец, лысый. У Бруно округлились глаза.

— Неужели все так серьезно? — всплеснул руками директор.

Лысый не ответил. На миг он исчез из моего поля зрения. Вернулся. Теперь он был вооружен стеклянным шприцем.

— Что это? — спросил я.

— Глюкоза, — ответил лысый.

— А почему шприц — многоразовый?

— У нас все свои…

⠀⠀ ⠀⠀

…Вскоре я пришел в относительную норму. Меня напоили сладким чаем, накормили галетами. Было решено, что до вечера меня отправят обратно, на флай-станцию. Но пока несколько часов можно было уделить работе.

— Мы решили не разглашать эту информацию по обычным каналам, — говорил Бруно. Мы сидели за столом, друг напротив друга. Между нами возвышалась стопка распечаток.

— Что-то новое по объектам «Спица» и «Вода»? — поинтересовался я.

— По «Воде», — ответил Бруно. — «Спица» пока молчит.

«Вода»…

Я закрыл глаза. Представил себе сферическое облако темной жидкости, дрейфующее в невесомости. В абсолютном вакууме. Вопреки законам мироздания.

Именно такую аномалию открыл наш австралийский отдел два года назад. Открыл, причем, под самым носом: «вода» бултыхалась на орбите Земли, скрытая от визуального наблюдения с поверхности планеты пылевой луной.

— Последние три дня возле «воды» кишат корабли Контактеров, — продолжал Бруно. — Мои спецы устали регистрировать и описывать их виды. Здесь и «водомеры», и «эхинококки», и «рогатины»… Они перестали скрывать от нас свою деятельность.

— Контактеры взаимодействуют с «Водой»? — спросил я.

— Сказать трудно, но диаметр сферы увеличился на полмили. Возросло и альбедо. Если тенденция сохранится, то не сегодня-завтра станет возможным увидеть ее с Луны.

— Растет энергетический потенциал?

Бруно кивнул. Я подумал о сошедшем с ума сверхчувствительном нейтринном детекторе, укрытом под землей в португальской лаборатории нашего ведомства. О «странных кварках», которые вчера объявились и наделали много шума в самом большом на Земле ускорителе частиц в Северной Америке.

— Твой вывод, Бруно? Что это за вещество? — спросил я.

Директор невесело засмеялся. Сказал, сам себе не веря:

— Это, кажется, кварк-глюонная плазма в чистом виде.

В моих глазах потемнело. Я с трудом сглотнул.

— Кварк-глюонная плазма? В нашем измерении? — переспросил я. — И что, ведет себя стабильно?

Директор кивнул. Да, Бруно не станет делать рисковых заявлений, не взвесив все «за» и «против».

— Да ведь… — я помотал головой, — да ведь ее энергия невероятна! Немыслима!

— То-то и оно! — согласился Бруно.

Я потер виски. Спросил:

— А ваш доктор точно запретил мне алкоголь?

— Точно, — отрезал директор, — ты должен остаться живым, Максим. Вернуться в Москву и рассказать все Доминатору… Хотя есть надежда, Бог даст, мы здесь ошиблись…

Я взял со стопки распечаток верхний листок. Пробежался глазами по строкам с формулами и уравнениями. «Странные кварки», как и флай, не были моей специализацией. Вот если бы речь пошла о «Спице»! Но я приезу в своей памяти то, что нельзя доверить ни телефону, ни Интернету.

— Нам кажется, — продолжал Бруно, — что мы определили природу «воды», ее некоторые физические свойства. Но была ли она на нашей орбите всегда? Или появилась с приходом Контактеров? Если появилась, то с какой целью? — директор развел руками. — Что это? Чудовищная бомба? Реактор? Сверхразум? В чем я уверен — так это то, что «вода» — средство контроля над человечеством…

— Но, а если, — я решил перебить Бруно, — пойти на прямой контакт?

Лицо бородача исказила гримаса муки.

— Как? — простонал он. — Как только у нас появился флай, у нас исчез космос. Как только на Луне было воссоздано тело первого человека, у нас отняли не только все другие планеты, но даже околоземное пространство.

Я призадумался. Сколько за последние пять лет было пилотируемых полетов в космос? Один. Кажется. И тот закончился неудачно. Воду и воздух на Луну и МКС возят автоматы.

— Коммерческое освоение Луны займет у человечества века… Если, конечно, Контактеры позволят человечеству просуществовать этот срок, — продолжал философствовать Бруно. — Луна — это долгоиграющая косточка, которую придется грызть не одному поколению. Луна — тюремный двор, куда нас выпустили погулять. После тысячелетнего пребывания в тюрьме Земле, мы не можем нарадоваться своему счастью. Мы уже не вспоминаем о том, что за стенами — огромный и красочный мир. Так-то, братец.

— Нет, не так-то, — улыбнулся я. — Мне, например, на Марсе хочется побывать.

— На Марсе! — повысил голос Бруно. — Да, Марс — это рай для тех, кто работает на Контакт. Одних официально зарегистрированных инопланетных артефактов — почти полсотни… Так вот, о чем я хочу тебе сказать: пока мы радуемся прогулкам на свежем воздухе, Контактеры собираются переоборудовать нашу маленькую симпатичную тюрьму — Землю вместе с двориком — Луной, в лагерь смерти. И крематорий уже кипит внутри пылевой луны.

Я рассмеялся. Впрочем, невесело.

— Ты сгущаешь краски! Флай, не спорю, поводок короткий, но ведь запускаются спутники… Вот, серия «Нейрус» — для расширения покрытия флаем…

— Помнишь, — перебил меня директор, — как все, кто работает на Контакт, подписали требование к Мировому отказаться от внедрения технологии пришельцев?

Я помнил. Кивнул.

— Не покупайся на пропаганду! — Бруно ткнул в меня пальцем. — Никто не собирается признавать ошибки такого масштаба.

— Аминь! — подытожил я.

— Я рассчитывал, что ты пробудешь у нас дольше, — сказал Бруно, — у нас масса впечатляющих результатов…

Что ж, намек ясен. Опять вертолет…

Я поднялся.

— Обещаю не развалиться по швам, вопреки прогнозам вашего доктора.

— Позволь, я проведу тебя до площадки…

⠀⠀ ⠀⠀

Кратные. О них я кое-что знаю.

Прежде всего — это первоклассные специалисты. Большая часть из них — кабинетные крысы, теоретики. Научные сотрудники закрытых учреждений, корпящие поначалу на космос (т. е. на оборону), а затем и на Контакт.

На заре освоения Луны в пространстве и на поверхности естественного спутника повсеместно случались аварии, непредвиденные ситуации, чрезвычайные происшествия. Часто обстоятельства требовали, чтобы на месте оказывались те самые первоклассные специалисты.

Но они все были слишком незаменимыми, чтобы просто так отправиться навстречу с вакуумом, радиацией и другими опасностями Вселенной.

Тогда их решили дублировать при помощи флая.

Скопированный специалист отправлялся что-то там спасать. Новую лунную программу ли в целом, людей ли в частности или уникальную технику… В общем, жертвовать собой во имя благого дела. Права вернуться на Землю у таких дублеров (их назвали — кратные) не было. По большому счету, им рекомендовали покончить с собой после завершения работы. Цинично? Наверное. Но сама технология флая — троянский конь, подброшенный нам одной из рас Контактеров. Она скрывает внутри себя множество бесчеловечного, потому что по своей природе — НЕчеловечна. Я слышал, что один из кратных пытался несанкционированно вернуться на Землю. Ему, конечно же, не позволили это сделать. Попросту милосердно отключили ресивер.

Ходят слухи, что на Луне до сих пор скрывается несколько кратных. Там, в космополисах, вполне сносные условия для жизни. Но это всего лишь слухи. Я бы на них не полагался.

Так что, мой случай не единичный. Имеет ли он сходную природу? Едва ли. Я склонен предположить, что мое дублирование — это случайность, ошибка, последствие аварии, теракта или что там еще произошло на флай-станции… Кстати, посмотреть бы новости…

Я стоял на пустынной платформе железнодорожной станции. Мне удалось выбраться на окраину Москвы, и теперь я знал свой следующий шаг.

Пытаться найти убежище дома или у близких друзей было верхом глупости. По той же причине отпадал рабочий офис. Конечно, в штаб-квартиру посторонние доступа не имеют. Но кто знает, как отнесется Доминатор к моей непреднамеренной кратности?

Мне нужен был надежный человек. Но из числа тех, кто давно выпал из моей жизни… Старый несправедливо забытый друг.

К счастью, такой у меня был.

⠀⠀ ⠀⠀

…Примерно, час назад я купил в автомате мобильный телефон. Подгрузил в него из своей памяти телефонную книгу. С удивлением нашел в ней номер некой Сергеевой Дианы Сергеевны. Очевидно, эта дама наградила меня визиткой за то, что я скрасил беседой время ее ожидания флая. Как я уже говорил, мы отправлялись из параллельных камер. А вдруг? — мелькнула в моей голове мысль, — вдруг, все мои предыдущие действия не имели смыла, и я — все тот же я, единственный и неповторимый. Пальцы у меня дрожали, когда я выбирал номер моей недавней, но уже покойной знакомой.

— Алло? — раздался в трубке деловой женский голос. Совсем не похожий на тот истеричный писк, что довелось мне услышать в задымленном холле.

— Я прошу прощения за беспокойство, — запинаясь, проговорил я, — Очень хотелось узнать, какая погода в Калькутте?

— В Кейптауне («Все-таки в Кейптауне!» — пронеслось у меня в голове), — холодно поправила меня Сергеева, — если вам угодно продолжать со мной беседу, — авторизируйтесь. Я не разговариваю с анонимами.

— Авторизироваться? — не сразу понял я. А! Телефон же только что куплен!.. — Это Максим Данилович, мы с вами познакомились полтора часа назад во флай-станции…

— Я вспомнила. Вы собирались в Сидней…

Мне внезапно расхотелось говорить с ней. Люди, погибшие буквально у тебя на глазах — не самые приятные собеседники.

А если бы мне удалось спасти ее дублера? Мы могли бы создать пару.

Чудовище Франкенштейна и его подруга…

— Что-то вас плохо слышно… Я перезвоню. — Мой палец бескомпромиссно нажал на «сброс».

Все. Я закурил пятую сигарету подряд.

Теперь можно больше не лелеять надежду — флай произошел, как положено. Где-то в Сиднее двойник с моим именем занимается моей работой. Сергеева Диана Сергеевна завершит деловую поездку в Кейптаун, вернется в Москву, и ей никогда не станет известно, о том, что она погибла, нашпигованная пулями. Сергеева погибла, но Сергеева будет жить.

А как на счет меня?

Даст ли теперь кто-нибудь за мою жизнь ломаный грош?

Телефонная книга подсказала мне нужную фамилию.

Алексей Козловский. Кандидат медицинских наук, главный врач в детской психиатрической больнице, живет и работает в Подмосковье. Старый холостяк, кофеман и любитель кальяна. Сто лет его не видел. И не звонил тоже.

Вот кто сможет дать мне приют. Не задавая лишних вопросов.

⠀⠀ ⠀⠀

…И теперь я стоял на пустынном перроне. Сырой ветер трепал мои волосы; в космосе надо мной проносились спутники, на Луне строились города, а эта чертова электричка все не ехала и не ехала!

Какой-то бомжеватый тип попробовал клянчить у меня два рубля, но я послал его куда подальше. Потом из-за ларьков, большая часть из которых работала круглосуточно, вынырнула компания подвыпивших ПТУшников. Сначала молодые люди дернулись в мою сторону, но затем почему-то резко изменили вектор движения. Я повертел головой и понял почему: на перрон вышли двое милиционеров. Стражи порядка протопали мимо меня и затерялись среди ларьков.

Интересно, а стоит ли вообще ждать электричку? Может, последняя умчалась в Подмосковную даль давным-давно, и я зря мерзну?

Затем перрон окутал туман. Это произошло так неожиданно, что я в первый момент подумал о дыме. Мол, что же это такое? Опять пожар?! Туман принес с собой запах прелых листьев и сырой земли. Какой-то могильный запашек… Словно из романа Брэма Стокера. Туман стремительно обволок нехитрые станционные постройки. Поглотил меня. Сразу стало темнее и… глуше? Да, звуки потерялись, без остатка впитавшись в водянистую взвесь.

На перрон вышел еще один человек. Сначала я видел лишь неопределенный силуэт. Когда же он подошел ближе, я понял, что это — грузный мужчина в темном пальто старомодного фасона. На вид — не из расы урбаноидов. Такие как он наверняка должны знать расписание пригородных электричек и «по чем» картошка на базаре.

Я двинулся навстречу, не забывая миролюбиво растягивать губы. Мужчина внимательно оглядел меня с головы до ног. Простоватое лицо мигнуло и погасло, словно голограмма. Сигарета вывалилась из моих губ.

Полы пальто разлетелись в стороны, будто от порыва ветра. Из под них брызнула и затрепетала, разворачиваясь в воздухе, полупрозрачная мембрана. В центре этого бутона я увидел компактное тело, покрытое глянцевым черным хитином. Все шесть рук (или ног?) Контактера были сложены, будто у притворяющегося дохлым таракана. Затем они разом пришли в движение, открывая отверстие в центре груди. Оттуда, словно голова черепахи — из панциря, вынырнула гладкая, округлая голова. Засветились зеленым светом неподвижные, похожие на стеклянные капли, глаза.

Метаморфоза продолжалась. Ношеные брюки свалились на бетон. Под ними оказалась двуногая механическая конструкция. Три тонких и длинных то ли щупальца, то ли хвоста поспешно вынырнули из металлических пазов и зазмеились под сегментным брюхом пришельца.

И почему я не купил пистолет? В том магазинчике, где я обзавелся курткой, на прилавке был неплохой выбор огнестрельного оружия. Знать бы, куда падать, соломки бы постелил…

Я отпрянул назад.

Развернулся и дернулся было прочь, но одно из щупалец поймало правую ногу за щиколотку. Я рухнул на перрон и отчаянно замолотил по бетону руками, пытаясь ползти. Пришелец подтянул меня к себе. Перевернул на спину. Обвил вторым щупальцем шею так, что я выпучил глаза и раскрыл рот в безмолвном крике.

Туман вокруг нас становился все гуще и непроглядней.

Лежа на спине, словно раздавленное насекомое, и пытаясь набрать в грудь воздух, я глядел на темную фигуру.

Контактер не стоял. Он висел над землей; полупрозрачная мембрана, словно какой-то гротескный плащ, развивалась у него за спиной. Я заметил, что она вся пронизана кровеносными сосудами. Его круглые, выпуклые глаза смотрели мне прямо в душу.

Третье, последнее свободное щупальце, приблизилось к моему лбу. Пришелец, казалось, с любопытством наклонил голову и приоткрыл рот. Я почувствовал, что в меня направлено какое-то высокочастотное излучение. Мгновенно заныли все пломбированные зубы; я зашипел, а затем и завыл от боли и беспомощности. Под черепом вспыхнула Сверхновая, опаляя извилины, выталкивая глаза и язык наружу.

Я понял, что живу последние секунды.

Но пытка прекратилась также резко, как и началась.

— Тыыыы… не тот… кого мы… ищщщщщем!

Пришелец говорил, резонируя всей поверхностью своего тела. Интересный метод. В это же время из его раскрытого рта доносилось какое-то сорваное бульканье и чириканье.

— А кого вы ищите? — выдавил я.

— Тебяяяяя… — его голос обволакивал, как и туман.

На миг я почувствовал искушение. Назвать ему, куда я должен был отправиться в командировку? Хороший способ решить проблему: натравить на ничего не подозревающего дублера агрессивного инопланетянина. А самому поехать домой.

— Что вам от меня нужно? — спросил я и выгнул голову. Показалось ли мне или на самом деле кто-то сюда идет?

Рация! Я слышу милицейскую рацию!

— Тыыыы… двойник… — продолжал блистать догадливостью Контактер. — Гдеее… твой… дубликат???

Я поглядел на щупальце, что колыхалась над моим лбом. Оно завершалась костистым наконечником. Такой без проблем вскроет мне черепушку. И все же…

Я поглядел вверх. Ни луны, ни звезд. Ничего кроме тумана. Как жаль. Очень не хотелось умирать вот так, под покровом инопланетной маскировки, на заплеванном бетоне железнодорожной станции. Да чего греха таить — вообще не хотелось умирать!

— Милиция! — хрипло завопил я. — Здесь пришелец!!!

⠀⠀ ⠀⠀

— Вас!..

Агент транспортного отдела Интерпола смущенно улыбнулся и протянул мне мобильник.

Поднос с недоеденным ужином я отставил на дальний край нар, зыркнул исподлобья на копа и двумя пальцами взял его «слайдер».

— Слушаю!

— Как ты, Макс? — спросили меня. Твердый и спокойный голос человека, привыкшего к ответственности. Сам Доминатор.

Как я? Я огляделся: камерка уютная. Когда я впервые приехал в Москву, мне приходилось снимать комнату гораздо менее комфортабельную. И пока никого не подселили, что тоже радует.

— Умеренно, — ответил. — Я не могу понять, что им от меня…

— Ты уже слышал о Бруно? — перебил меня Доминатор.

О Бруно? Я распрощался с ним часов пять назад. Что я должен был о нем слышать?

— Мы лишились нашего австралийского филиала. Всего. Полностью.

У меня зашевелились волосы на голове от такой простой и бескомпромиссной формулировки. Я нервно забарабанил пальцами по изголовью нар.

— Бруно… — наконец смог выдавить я. — Он ведь… Шеф, он ведь мухи не обидел… Сволочи! — выкрикнул и приложил кулаком по нарам так, что поднос с объедками свалился на чистенький пол.

Коп удивленно посмотрел на меня и кашлянул.

— Мне удалось… — тут впервые Доминатор позволил своему голосу дрогнуть. — Нам удалось заставить Мировое провести экстренное совещание. Будем надеяться, еще не слишком поздно.

— Шеф! — воскликнул я. — Меня задержали! Обвинений не предъявляют…

— Действия Интерпола нам пока на руку, Максим. Тебе нужна охрана. А это ведомство — единственное в Австралии, которое может обеспечить нужный уровень защиты.

— Но последний флай закончился для меня бракованным телом! Я не знаю, сколько еще протяну…

Доминатор вздохнул.

— В Москве на твоего кратного напал Контактер.

Я поперхнулся. Пока я не мог понять, первая или последняя часть это сообщения больше ввергает меня в шок.

— На моего… кого? Кратного? Их ведь запрещено использовать на Земле!

Так вот почему меня изолировали! Если появились две идентичные личности, одна из них должна исчезнуть. Таковы правила. Вот только, кого из нас пустят в расход? По идее, приемником всех прав личности являюсь я.

Однако то, что я сейчас сижу под замком, говорит — у кого-то на этот счет есть иное мнение.

— Конечно, Максим. — Согласился Доминатор. «Конечно, запрещено. Конечно, мы к этому не причастны». И еще миллион «конечно». — Но кратному удалось отвлечь убийцу. Твоего убийцу. Полиморфа, которого мы не могли обнаружить трое суток, с того момента, как стало известно о его проникновении. Контактеры заметают следы. — Продолжил Доминатор. — В Австралии — Бруно и его ребята, в Москве — ты.

Я поглядел на копа. Тот присел возле устройства, в которое справляют нужду, и принялся изучать его с таким интересом, будто в первый раз увидел.

— Наверняка, Бруно знал свое дело. — Сказал Доминатор.

Ясно, куда ты клонишь. Ждешь не дождешься получить от меня доклад по наработкам австралийского филиала. Я и сам не против тебе его предоставить. Вот только…

— Бруно был одним из лучших наших специалистов. — Покорно согласился. Глубоко вздохнул и спросил: — Мой кратный жив?

— Мы скоро увидимся, Максим. — Ответил Доминатор после короткой паузы. — Будь осторожен. Не ссорься с Интерполом, отдыхай, пока есть возможность. Твоя жизнь очень важна для человечества.

И положил трубку.

Я потер лоб.

Чтобы прикрыть меня, в обход законам, в обход технологии флая, в обход транспортной милиции был создан кратный. Для того, чтобы я смог встретиться с Бруно и получить новые данные по «воде». А затем вернуться в штаб-квартиру и изложить там мнение австралийцев. Контактер, охотящийся на меня в Москве, обезврежен и, вроде, в голову лезут мысли о хэппи-энде. Но что же тогда не сходится?..

— Попрошу вас выйти. Я собираюсь этим пользоваться.

Коп, до сих пор рассматривающий очко, вздрогнул и виновато улыбнулся.

— Телефон…

— Что?

— Верните мой телефон.

⠀⠀ ⠀⠀

— Контактеры определяют уклад нашей жизни в течение последних пятидесяти лет. Они приучили нас жить в тени своего могущества. Приучили к летающим блюдцам в небе и сияющим «эхинококкам» в космосе. Мы привыкли к тому, что твой сосед может оказаться убийцей полиморфом. Мы привыкли бояться и привыкли осознавать свою ничтожность. Мы знаем, что реальное сопротивление экспансии пришельцев, случись такая, оказать не в состоянии ни одна организация или структура Земли. Мы привычно пользуемся технологиями Контактеров. Обыденно умираем в камерах трансмиттеров. Контактеры иногда делают нам подарки, как было с флаем. А иногда наказывают за излишнее любопытство, как стало с Бруно.

Доминатор быстро закивал. Затем достал носовой платок и громко высморкался. Дал едва уловимый знак. Молчаливый референт вновь наполнил наши стаканы виски.

— Максим, Максим… В политику бы тебе. Такой талант гибнет. У нас тебе карьеры не сделать.

Я приложился к стакану и громко хлопнул им об столешницу.

— Я — кратный. И до утра мне не дожить. Я не ребенок и осознаю правила игры. Но я хочу знать — ради чего? Что такого мой дублер должен был привести из Австралии? Почему вы не побоялись столь грубо нарушить закон? Ведь вы не станете отпираться, что мое появление — ваша инициатива.

Доминатор поднялся, подошел к окну. Задумчиво постучал по стеклу краем стакана.

— Инициатива пока в наших руках, — сказал он, разглядывая рисунок туч. — Мировое никогда бы не пошло на такой шаг. Поэтому во флай-станции взорвалась настоящая бомба. Хочется надеяться, что никто не пострадал.

Я глухо выругался, вспомнив лицо Сергеевой.

— Ты заметил, что в мире все к чему-то стремится? — продолжил Доминатор. — И речь идет не о продуманном, мотивированном выборе, а о том, за что мы хватаемся рефлекторно. Вот так! — в его кулаке хрустнул стакан. — Бруно желал познать аномалию, что он открыл на орбите Земли. Ты готов сейчас броситься, убить меня и моего референта, а также всю охрану штаб-квартиры, чтобы сохранить себе жизнь, хоть и уверен, что она тебе не принадлежит. Министерство транспорта шло на все, дабы не очернить легенду под названием «флай». Полиморф искал тебя. Контактеров, как бы не интересна была Земля, как бы не увлекательно было проводить медицинские опыты над людьми, а облако кварк-глюонной плазмы на орбите нашей планеты занимает значительно больше.

— «Вода» — это «странные кварки»? — удивился я. — И вы об этом знали?

— Как муха, не может удержаться, и не присесть на липкое пятно на столе, так и инопланетная мразь не в силах миновать нашу «мухоловку». — Доминатор отвернулся от окна. — У нас нет космоса, но зато у нас есть Луна. И то, что все остальные считают космополисами, лунными городами.

— Космополисы — это ускорители частиц? Генераторы «странных кварков»? — догадался я, вспомнив кольцевую структуру лунных городов. — Бедняга Бруно…

— Да, Бруно действительно жаль. Его филиал днями и ночами ломал голову над тем, что на самом деле было продуктом работы другого отдела нашего ведомства. Старик своим искренним рвением заставил поверить Контактеров в то, что мы тоже заинтересованы в раскрытии загадки «воды». И в то, что нам удалось нечто выяснить. Мы обеспечили тебе двойное прикрытие. Тебе и твоему… кратному в Австралии. Вы тоже великолепно сыграли свою роль. Контактеры раскрылись дважды.

— Я — пустышка, — виски потеряло вкус и запах, — я — дважды пустышка; живая приманка. Но Бруно и его ребята…

Доминатор помрачнел.

— Их не успели эвакуировать. Счет шел на доли секунды. В конце концов, мы всего лишь люди. Тем не менее, даже в таких обстоятельствах нам было тяжело получить у Мирового санкции.

Доминатор жестом подозвал меня к окну. Я отставил стакан и поднялся на ноги. Но не успел сделать и шага, как оконный проем вспыхнул белым светом, будто кто-то снаружи направил на здание прожектор. Одна секунда, — и свет погас. Заплясали зайчики по шокированной сетчатке. Доминатор торжествующе улыбнулся. Указал пальцем на все еще полыхающие отсветами тучи.

— Вот и все. «Вода» выполнила свою функцию. Мухоловка превратилась в мухобойку.

— Облако кварк-глюонной плазмы детонировало?

— Всего лишь перешло из одного состояния в другое, выделив в пространство энергию. Я думаю, о Контактерах на орбите Земли теперь мы услышим не скоро. Весь хваленый флот этих глистов рассыпался на атомы. Как мы и рассчитывали. У нас остался флай, у нас остались другие знания об их технологиях. И когда в следующий раз они рискнут показаться в окрестностях Солнца, мы будем готовы, Максим. Помяни мое слово…

— Мой кратный… тот, что в Австралии, он еще жив?

Доминатор прищурился.

— Ты что, не хочешь работать на Контакт без Контактеров?

Я неопределенно мотнул головой, отвернулся и пошел прочь из зала.

Доминатор выкрикнул мне вслед:

— Максим! На следующей неделе запускаем первую флай-станцию на Марсе! Тебе интересно?

⠀⠀ ⠀⠀

Как бы вы поступили, если бы судьба подбросила вам шанс начать все с нуля? Возможность поменять место жительства? Работу? Семью? Возможность сменить приевшийся уклад на полную адреналином и опасностями круговерть? Возможность поменять планету, силу тяжести, яркость солнечного света?

Бежали бы прочь от таких подарков, как я? Или же, как я, с головой ныряли в новую жизнь?

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1980 г. в Симферополе. Закончил Таврический экологический институт (Симферополь), факультет журналистики. Работал корреспондентом и редактором в различных печатных и аудиовизуальных СМИ. Сейчас работает режиссером монтажа на канале ИТВ. Первая журнальная публикация в 2006 году — альманах «Безымянная звезда». В № 2 (5) за 2007 г. литературного приложения «Знание — сила: Фантастика» был опубликован рассказ «Лунная походка».

Игорь ХаричевБудущее. Россия

Они пришли. Я уже и не думал, что они явятся. Прошло столько лет. Но они явились. Кто-то донес, что моя жена нерусская.

Их было пятеро, в черной форме с нашивками, их лица хранили непроницаемость. Они обыскали квартиру — хотели убедиться, что я один.

— Ты арестован, — мрачно сказал тот, манеры и вид которого подчеркивали, что он старший.

Сопротивляться было бесполезно. Как и спрашивать причину ареста.

Когда вышли из квартиры, я начал закрывать дверь.

— Зачем? — поинтересовался старший.

— Я надеюсь вернуться.

Он пренебрежительно усмехнулся, но не стал препятствовать.

Потом меня везли в районное управление Службы соблюдения чистоты расы. Я не смотрел в окно. Мои мысли были заняты другим. Я думал о том, что ничем хорошим арест не кончится, что это плата за скупость — я остался из опасения потерять квартиру. А потом уже нельзя было уехать.

Меня привели в кабинет на третьем этаже. Следователь молча указал на стул. Он был худой, с прилизанными волосами и бледным, болезненным лицом, лет тридцати на вид. Он внимательно изучал какие-то бумаги, и я удивился: зачем надо было приводить меня, чтобы заниматься бумагами. Тут он поднял на меня глаза, взгляд был пристальным, колющим.

— Значит, твоя жена еврейка?

— Я гораздо старше вас. Почему вы говорите мне ты?

Он не услышал моих слов.

— Твоя жена еврейка?

— Армянка.

— Значит, и дети твои — армяне, — заключил он.

Это был глупый разговор. Я не имел никакого желания спорить, но все-таки устало проговорил:

— Национальность по крови может не совпадать с той национальностью, которая определяется самоощущением человека. Если человек думает по-русски, если ему близка русская культура, если, наконец, он считает себя русским, он русский несмотря на то, что в нем течет другая кровь. Неважно, какая, армянская, еврейская или польская.

Он глянул на меня ошалелыми глазами. И его прорвало:

— Ты! Сволочь! Ты эту преступную пропаганду брось! Такие как ты уничтожают русский народ! Такие, как ты, виноваты в том, что число русских опасно сократилось. И ты еще рассуждаешь? Мерзкие объяснения даешь? Как ты смеешь? Скот несчастный. Ты должен молить о пощаде, а не рассуждать. Русский, называется. А сам, как еврей, все оправдать пытается…

Его взрыв иссяк. Я счел возможным сухо поинтересоваться:

— В чем же я виноват?

— Ты совершил преступление. — Он хмуро смотрел перед собой.

— Как я мог свершить преступление? — мой взгляд сверлил его. — Закон о расовой чистоте я не мог нарушить. Когда я женился, еще не было Закона о расовой чистоте.

— Да, тогда этого закона не было. Но ты должен был понимать, что совершаешь преступление перед русским народом.

Я медленно покачал головой из стороны в сторону.

— Никакого преступления в отношении русского народа я не совершил. — Мой голос звучал уверенно. — Я женился на женщине, которую любил. Только и всего.

Теперь следователь сохранил невозмутимость.

— В этом и есть твое преступление. Для тебя твои собственные желания важнее интересов народа, к которому ты принадлежишь.

Я не знал, что ответить на весь этот бред, а он и не ждал моих слов. Он принялся что-то набирать на компьютере. Эта работа заняла у него минут десять. Потом принтер выпустил бумагу с каким-то текстом. Взяв которую, следователь поднялся.

— Идем, — бросил он.

Я тоже поднялся, пошел за ним.

Суд проходил в небольшом помещении. Три судьи сидело за столом. А по эту сторону находились только двое: я и следователь, тот, который вел мое дело. Теперь он выступал в роли прокурора, объясняя суду мои прегрешения. Его монотонное, лишенное эмоций выступление закончилось требованием дать мне десять лет заключения без права переписки.

Судьи слушали его со скучными лицами. Они были какие-то похожие друг на друга, хотя тот, что сидел в середине, превосходил остальных комплекцией. Пожалуй, их объединяло нечто похожее в лицах. Трудно было предположить наличие интеллекта у обладателей таких лиц.

Когда следователь-прокурор закончил, судьи посидели немного, размышляя об услышанном.

— По-моему, все ясно — проговорил тот, который сидел в центре.

— Да — согласились по очереди тот, что слева, и тот, что справа.

— Единственное, если подсудимый готов облегчить свое положение — добавил тот, который располагался в центре.

— Да — согласились по очереди тот, что слева, и тот, что справа.

Центральный судья глянул на меня равнодушными глазами.

— Вы можете отречься от жены и детей. На том основании, что они не русские. Это облегчит ваше положение.

— Я как раз не могу от них отречься. — Как упрямо звучал мой голос.

— Что вам до них? Они за границей.

— Но она — моя жена. А они — мои дети.

— Упорствуете?

Признаюсь, я не сдержался:

— Да. В этом я упорствую. Как и в том, что Закон о расовой чистоте — полная глупость. Вовсе не он нужен для того, чтобы спасти русский народ. Русскому народу нужны не защитники, а свобода.

Судьи переглянулись с пониманием дела. Я понял, что поплачусь за свою несдержанность.

Тот, который сидел в середине, поднялся, важно проговорил:

— Именем России за неоднократное и циничное нарушение законов, за действия, причиняющие ущерб русскому народу, — тут он назвал мою фамилию, имя, отчество, — приговаривается к десяти годам тюремного заключения без права переписки. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Едва приговор был оглашен, те пятеро, что арестовывали меня, вошли в зал. Двое взяли меня под руки и потащили сначала в коридор, потом вниз по лестнице. На улице я вновь был посажен в микроавтобус.

На этот раз я смотрел в окно. Я видел улицы, людей на тротуарах. Я видел, куда меня везут — в Матросскую тишину. Довольно скоро микроавтобус уперся в высокие, глухие ворота, которые распахнулись, позволяя попасть в пределы тюрьмы. Потом передо мной открывались одна за другой двери и решетки, пропуская меня в недоступные посторонним людям части тюрьмы.

Я оказался в отдельной камере. Совсем небольшой. Здесь была примкнутая к стене лежанка, табурет, унитаз и рукомойник. Я не отказался бы лечь, но понимал, что получу эту возможность в десять или одиннадцать часов вечера. Оставалось только сесть на табурет, откинувшись спиной на стену. Но скоро я почувствовал, какая она холодная, эта стена. Пришлось сидеть, оперев локти на колени.

Я думал о том, что отдельная камера для такого, как я — это неразумно.

Зачем мне занимать отдельную камеру? Их не так много. А за последние несколько лет посажена уйма людей. На всех не напасешься камерами-одиночками.

Потом я вспоминал, как мы познакомились с моей женой. Мне всегда нравились южные женщины, темноволосые, с плавными чертами лица. И когда я встретил у нас в институте чудесную темноглазую девушку, я опешил. Она еще училась в Бауманке и проходила у нас практику. Она сразу покорила мое сердце. Мы познакомились. Оказалось, что она была москвичкой. Ее армянские родители давно жили в столице. Отец работал в известном авиационном конструкторском бюро, а мать — терапевтом в районной поликлинике. В этой семье меня приняли очень благожелательно.

Не прошло и полгода, как я стал их родственником.

Моя жена родила мне двоих сыновей. Умных, потому что сама была такой. Умные дети бывают только у умных женщин. Они выучились и успели добиться многого. Старший занялся естественными науками, а младший создал свою фирму. Но через некоторое время уехали из России.

Сначала младший. Здесь ему постоянно создавали проблемы чиновники, налоговики, чекисты. Он не хотел постоянно давать взятки, чтобы иметь возможность развивать свое дело. Потом уехал старший, который устал от нищенской зарплаты, от невозможности вести исследования на современном уровне, от того, что ему частенько напоминали, что он нерусский. А он считал себя русским, да в семье мы говорили только по-русски — моя жена практически не знала армянского.

Моя сыновья обосновались в Соединенных Штатах. Старший работал в престижном университете, а младший быстро поднял свою фирму, связанную с высокими технологиями. Они звали нас к себе, но мы продолжали работать в России. Потом жена поехала навестить их. И тут у нас произошел переворот. Это счастье, что она оказалась в этот момент за границей. Потому что к власти пришли блюстители чистоты русской нации…

Я почувствовал голод. Обед я пропустил. Можно было надеяться, что ужин достанется мне. Однако, проходили часы, но никто не приносил еды. Вдруг раздался звонок, и лежанка отвалилась от стены, встала в вертикальное положение. Я посмотрел на часы — одиннадцать вечера. Можно было лечь спать.

Я заснул быстро. Я слишком устал за минувший день. Меня мучили ночные кошмары — снилось, что моя семья не успела уехать, и русские националисты посадили жену и детей в концлагерь. Им приходилось валить лес где-то в Сибири — по старинке пилить стволы двуручной пилой, обливаясь потом.

Завтрака мне тоже не дали. Дверь открылась вовсе не для того, чтобы предложить мне хотя бы скудную пищу. Вместо этого прозвучало: «На выход.»

Меня провели в большой кабинет. За добротным письменным столом сидел человек в черной форма с нашивками. Я не разбирался в званиях сотрудников Службы соблюдения чистоты расы, — урядник или сотник, черт его знает, — но выглядел он солидно. Его лицо было исполнено непоколебимого достоинства. Сесть он мне не предложил. Внимательно посмотрев на меня, сказал:

— Вам решено сохранить жизнь.

Я опешил.

— Но меня к смерти не приговаривали. Мне дали десять лет тюремного заключения без права переписки.

Он не пожелал услышать меня.

— Вам решено сохранить жизнь, — величавое спокойствие по-прежнему наполняло начальственный голос. — Но это не значит, что вы будете прохлаждаться. Принято во внимание то, что вы ученый, можете послужить России в этом качестве.

— Меня отпускают? — опешил я.

— Вас не отпускают. Но вы будете жить. Будете продолжать заниматься наукой. В специальном институте. Вам дадут все необходимое для работы.

Господи! Прошлое вернулось. То, о котором я лишь читал.

— В шарашке что ли? — постарался уточнить я.

— При чем тут шарашка? — Он чуть скривил свое надменное лицо. — В специальном институте.

— В чем его специальность?

— Будете находиться в камере в нерабочее время.

— А в рабочее?

— В лаборатории.

Помолчав, я задал последний вопрос:

— А право переписки?

— Вы лишены этого права?

На этом разговор был окончен. Меня повели по коридорам, вывели во двор. Я был посажен в машину — в настоящий воронок. На этот раз я не мог видеть, куда меня везут.

Поездка оказалась долгой. Часть пути машина ехала на большой скорости, практически не поворачивая. Можно было предположить, что меня везут по шоссе. Иными слова, что мы в Подмосковье. И навряд ли меня увезут далеко от столицы.

Я не ошибся. Меня привезли в Сколково. Я узнал об этом позже от моего напарника по камере, немолодого еврея, попавшего в специальный институт за то, что много лет назад женился на русской женщине. В Сколкове прежние институты превратили в отделения одного большого института, а общежития — в застенки. Мы с моим напарником жили в комнате с окном, которое закрывал глухой щит. Лишь небольшой прямоугольник соединял комнату с внешним пространством, давая возможность проникать свежему воздуху. А еще у нас был свой туалет и душ. Вполне сносные условия для существования в свободное от работы время. Вставать надо было в шесть утра. В половине седьмого нам подавали завтрак. Без десяти семь выводили из камер и вели в лаборатории. Рабочий день длился с семи до девяти вечера с получасовым перерывом на обед. Потом нас возвращали в камеры. Можно было немного отдохнуть перед сном. Отбой наступал в одиннадцать.

Поначалу работа у меня не клеилась. И если бы не мой напарник, прикрывавший меня, даже не знаю, чем все кончилось бы. Но прошло какое-то время, и я привык, втянулся в исследования. И уже не мыслил другой жизни. Думаю, если бы я просто сидел в тюрьме, ничего не делая с утра до вечера, я бы жестоко затосковал и сошел бы с ума. А так… Великое дело — наука. Даже если занимаешься ею, будучи в заключении. Одно расстраивало и продолжает расстраивать — невозможность увидеться с семьей. Или хотя бы написать им.

Иногда я мечтаю о будущем. Картины, которые мне видятся, не такие уж фантастические: я вместе с женой, с моими сыновьями, с внуками. Но я знаю — это будущее никогда не наступит.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1947 году в Самаре. По образованию астрофизик. Генеральный директор журнала «Знание — сила». Рассказы, повести, включая фантастические, неоднократно публиковались в журналах «Сельская молодежь», «Литературная учеба», «Новое время», «Наука и жизнь», «Кольцо А», «Дети Ра», а также газетах «Литературная Россия», «Собеседник», «Учительская газета», «Российские вести», «Куранты». В № 2 и 3 за 2006 г. литературного приложения «Знание — сила: Фантастика» была опубликована повесть «Будущее в подарок». Автор четырех художественных книг, вышедших в 1994, 2000, 2006, 2008 гг. (в 2008 г. вышел фантастический роман «Своя вселенная») и одной публицистической книги (1995 г.).

Михаил РабиновичТочка отсчета

Кто знает, что ждет нас?

Кто знает, что будет?

Не надо в грядущее взор погружать…

Гийом Апполинер

Коршун неподвижно завис над просекой к западу от меня. За последние пять минут он, кажется, ни разу не шевельнул крыльями. Издевается, подумал я. Поймал восходящий поток и издевается надо мной.

Такого бездарного дня в лесу я не проводил с тех пор, как впервые взял в руки ружье. Двадцать патронов взял я с утра — остался всего один. А убил сороку да кукушку. Причем, если кукушку я принял за рябчика, то в личности сороки отнюдь не сомневался — палил в нее от полной безнадеги. Вот и вся добыча, плюс еще центнера полтора отборных еловых шишек. И плюс порванные болотники — это когда я (от большого ума) шваркнул дуплетом по зашуршавшей верхушке сосны, стоя на краю берегового ската. От отдачи рыхлая земля поползла под сапогами, и я катапультировался в бурелом под откосом. Кабы ангел-хранитель не развернул меня в полете вперед ногами, быть бы мне первой крупной дичью, убитой наповал на этой охоте. Меня воткнуло промеж двух гнилых стволов с таким оглушительным треском, что все окрестные «мишени и цели» либо затаились наглухо, либо сейчас покидали свои угодья на полных парах и без оглядки. Даже ворона, моя незадачливая мишень, и та отделалась, скотина, легким стрессом…

Катастрофа состоялась четверть часа назад. Я все еще не мог отдышаться, курил одну за одной едкие папиросы и прислушивался к внутренним своим ощущениям. Переломов, кажется, нет, но болело невыносимо — в правом боку болело, «в шагу», в ободранной шее…

Я еще раз взглянул в сторону просеки. Коршун болтался на прежнем месте — живой укор, надменный и неподвижный. Он, несомненно, был очевидцем позора. И вот тут я разозлился окончательно.

— Ладно, тварь небесная, теперь держись… — прошипел я, досылая в ствол последний патрон. — Хотя тебя и жрать нельзя…

Шансы на хороший выстрел были исчезающе малы. Птица парила в аккурат на фоне заходящего солнца, и когда я поднял ружье, на мушке вспыхнула искристая радуга, закрывая коршуна совершенно. Дробь, как я помнил, осталась бекасиная, седьмой номер, а до цели метров пятьдесят, да порядка тридцати по вертикали. Сумма квадратов катетов равна, судорожно вспоминал я, равна… нет, не попаду. «Великая богиня, Диана — охотница, ты не послала мне нынче удачи, позволь хотя бы отомстить!», взмолился я мысленно и спустил курок.

Бабах! Приклад впился в многострадальное правое плечо, я бросил бесполезное ружье под ноги и принялся яростно протирать слезящиеся глаза. Зрение вернулось, и я увидел замечательное зрелище.

Коршун падал. Очевидно, пробитый навылет, все в той же неподвижности он приближался к земле и, наконец, кувыркнулся в разлапистые ветки орешника на краю просеки. Я испустил ликующий клич, забросил ружье на плечо и рванул напролом сквозь топь, безуспешно пытаясь защитить руками лицо от бритвенно жгучих прикосновений осоки. Жирные серые лягушки с гневным кваканьем разбегались из под сапог. С маху перепрыгнув замшевую гнилую корягу, я выбрался на окраину просеки, дальше дело пошло легче.

Для чего нужна мне была тушка изувеченного коршуна? Ни для чего. Просто это был первый удачный выстрел после дня разочарований, и невозможно было отвести глаза от заветного орехового куста. Так что на лежащего ничком человека я едва не наступил, а если точнее — споткнулся об него.

Человек стонал. В растрепанных длинных волосах виднелась совсем свежая кровь, она неторопливо стекала по щеке в мох, и одна рубиновая капля тяжело раскачивалась на слипшейся в косичку пряди. Господи милосердный, подумал я с ужасом, ведь это я его так «угостил»! Вот тебе и удачный выстрел, вот и достойный конец этого проклятого дня… Но — как вообще я мог в него попасть? Стрелок я аховый, но ружье у меня бьет кучно, тому есть примеры — тот же коршун, скажем, замертво свалился… С другой стороны, полсотни метров — расстояние приличное, некоторый разлет не исключен. Одна, две шальные дробинки могли попасть, конечно, но это же ерунда! Крохотный шарик на такой дистанции может ушибить, испугать может, заставить заорать, но этот даже не вскрикнул. Этот — лежит пластом, стонет, кровь. КУДА надо попасть, чтобы ТАК?..

Эти множественные мысли, как обычно, проносились где-то на втором плане, все это было пока не важно, главное было сейчас — что можно предпринять сразу и куда бежать потом, и я судорожно соображал, одновременно переворачивая пострадавшего на спину, к себе лицом. Лицо оказалось — как лицо, бледное, шелушащаяся неровная кожа, глаза закачены, багровая ссадина на лбу. Широкая, длинная — уходит под волосы, в середине рваный порез, по краям — царапины поменьше. Это не мог быть след от дробинки, дробь ранит не так. А слева от головы лежащего обнаружилось то, что ранит как раз так: мертвая, но еще крепкая деревяшка, торчащая из земли — не то полузакопанный сук, то ли высохший корень, с широким и острым обломанным краем. Следы крови на нем были видны невооруженным глазом. Так.

Признаться, первым чувством, нахлынувшим на меня, оказалось постыдное и буйное облегчение — не я! Возможно, конечно, он испугался выстрела, но это второй вопрос, главное — ничего непоправимого не произошло. Ну, шел человек, споткнулся, упал. Ударился. Ободрался. Бывает. Больно ударился и серьезно ободрался, но бывает со всяким. Со мной, например. Не далее чем четверть часа тому назад.

Я вытащил флягу. Граммов сто пятьдесят в ней еще сохранилось — не было у меня сегодня повода обстоятельно глотнуть на радостях, и с горя тоже не успел… Весьма кстати. Я осторожно приподнял голову незнакомца и влил в вялый рот пару глотков. Незнакомец не капризничая проглотил коньяк, и глаза его, наконец, выплыли из подо лба на положенное им место. Страшноватые, признаться, глаза — в багровых прожилках, глубоко запавшие, с прыгающей искрой безумия, совершенно больные глаза. Он обшарил взглядом мое лицо миллиметр за миллиметром, будто запоминая. Потом внезапно разразился лающим кашлем. Минуту, две он сипел и хрипел, так что я решился легонько хлопнуть его промеж лопаток.

— Кх…де я? — задыхающийся шепот.

— Пока еще здесь. На этом свете. Ты споткнулся и хорошо треснулся головой. Терпи, земляк, все будет нормально…

Я неважный физиономист, но «земляка» интересовало явно не это. Он молча и пристально смотрел в мои глаза — ждал, когда я скажу важное для него. Похоже на полную потерю ориентации — видать, крепко треснулся. Ладно.

— Там — Глухое, километра четыре лесом, — я махнул рукой за спину, потом указал на закат и добавил зачем-то — А там Вологда, сто двадцать кэмэ…

Эта нехитрая информация обрадовала незнакомца чрезвычайно. У него даже глаза заблестели, он попытался приподнялся немного, вцепившись мне в колено, но пальцы соскользнули.

— Число сегодня — какое?

— Двадцать третье, — ответил я и улыбнулся. — Сентября. Страна Россия, планета Земля. Глотнешь еще?

Увы, моя улыбка канула втуне, потому что незнакомец немедленно спросил — какой год. Он не шутил. Я ответил — автоматически, потому как совсем перестал понимать происходящее. И тут он мне выдал.

Это можно было бы назвать торжественной речью, вот только обращена она была не ко мне. Она изобиловала наукообразными терминами, это была каша, из которой время от времени всплывали разнообразные «плотности потока», «пространственные калибровки» и тому подобное, смутно знакомое, но никак не относящееся к нашей встрече — на продуваемой осенним ветром просеке, за сотни миль от цивилизации. Часто поминались разнообразные «точки» — кризисные точки, узловые точки, реперные (кажется) точки, а также точки отсчета. Остальное было еще хуже. Вероятно, найденыш мой все-таки бредил. Он откинулся в изнеможении на сырой мох и блаженно прикрыл глаза, он улыбался какой-то дикой полуулыбкой и бормотал, бормотал, бормотал.

Он был странный. Длинные волнистые волосы в недалеком прошлом явно были аккуратно подстрижены, окрашены и даже, кажется, завиты. В правом ухе у него болталась клипса, серебристая продолговатая бочечка. Так вот, на ней были две маленькие лампочки. Красная периодически вспыхивала, вторая, прозрачная, бездействовала. Вологодчина, глухомань, дичь. И финтифлюшки в правом ушке… Откуда он здесь взялся, такой красивый? Хотя ладно, это нас не касается. Пока.

А вот клипса меня заинтриговала. Разглядывая ее, я не сразу заметил, что бормотание стихло. Потерпевший тоже разглядывал меня. У него было необычное выражение лица — смесь предвкушения с недоверием на грани разочарования. Так иногда смотрит на хозяина собака, когда тот достает из холодильника кость — неправдоподобно большую, мясистую, и неизвестно еще, в чьей миске она окажется…

И вдруг он назвал мое имя и фамилию.

В абсурдистской пьесе всегда наступает момент, когда абсурд делается нормой. Я вежливо кивнул: вы не ошиблись, сударь, а с кем, простите, имею честь..? Незнакомец всхлипнул, взял мою руку в свою и прошептал:

— Это действительно ты… здравствуй, предок мой!

На этом его силы кончились. Руки соскользнули, он снова закатил глаза и повалился резко назад, так что я едва успел его подхватить. Первый акт в театре абсурда закончился. Наступил антракт.

Ну что ж, потерянно думал я, попробуем подвести итоги? Молодой человек явно городской внешности. По-видимому, хорошо образован. Половая ориентация сомнительная. Меня знает, величает «предком». Свалился на мою голову посреди глухого леса — не иначе, с неба. И это не фигура речи — чтобы так оцарапать себе макушку, споткнуться мало, нужно упасть вниз головой. Вон, кстати, цепочка моих следов — глубокие вмятины во мху, медленно заполняющиеся холодной болотной жижей. И это, господа присяжные, ЕДИНСТВЕННЫЕ следы в районе происшествия. Потерпевший следов не оставил. У меня вон сапоги в грязи по это самое, выше голенища. А у потерпевшего?

Сапог у потерпевшего не оказалось. Были валенки — из тонкого белого войлока, они плотно сидели на ноге, как модельный сапожок, и украшены были цветной вышивкой. Чистые и сухие сувенирные валенки. А то, что на первый взгляд я принял за штормовку, оказалось шубой. Короткий и очень плотный мех, надо думать, синтетика — зрительно он создавал впечатление бездонной глубины. Я сунулся под шубу в надежде обнаружить документы — и увидел пурпурное трико под горло. Оно обтягивало тощие ребра, будто вторая кожа.

Помнится, я был нечеловечески спокоен. Сейчас ты не будешь ни о чем рассуждать, сказал я себе. Сейчас ты взвалишь этого бедолагу на плечо и попрешь его в деревню. Будет нелегко, но ты справишься, сказал я себе. Там ты сдашь его на попечение какой-нибудь местной бабке-ёжке, ворожее, пусть травяной отвар состряпает… А потом ты пойдешь по грунтовке и выйдешь на бетонку. Потом пойдешь по бетонке, и может быть, тебе попадется попутка. Хотя, скорее всего, не попадется. И рано или поздно ты, голубчик, притопаешь в райцентр. Где есть и райбольница, и телефон, и прочие блага цивилизации. Включая, кстати, милицию.

И все это время ты будешь нечеловечески спокоен, сказал я себе. Как сейчас. И попутный ветер будет дуть тебе в спину. Как сейчас. Ты будешь спокоен, даже когда полностью стемнеет и упадет непроницаемый, вязкий ночной туман. Даже если в тумане будут плясать ведьмы и лешие. Даже если всю дорогу ты будешь слышать за спиной чавканье чьих-то шагов. Как сейчас.

В правую почку мне уперлось нечто твердое, железное.

— Брось ствол, падло.

Я так и поступил.

— Медленно вставай и повернись так, чтобы я видел твои лапы.

Я медленно встал и повернулся.

Детина был выше меня на голову — ручищи, ножищи, бородища. Чудовищного размера кирзовые говнодавы и брезентовая плащ-палатка — в обтяжку. Тяжеленная одноствольная «тулка» теперь смотрела в землю. Она была лишней — этот детина ни хрена, надо понимать, в жизни не боялся, а кильками вроде меня он пиво закусывал. На голове его сидела неопределенного оттенка фуражка с неопределенной же кокардой. Егерь. Он же лесник. Охотник за браконьерами, хозяин здешних мест. Суровый и нелицеприятный…

— Рассказывай, — потребовал он сурово.

Объективно рассуждая, он был прав. Для стороннего наблюдателя ситуация выглядела крайне сомнительно. Небритый мужик с ружьем в лесной глуши обшаривает — или раздевает — раненую, судя по всему, женщину. Необходимо разоружить, потом допросить, далее по обстоятельствам. Безупречная логика. Только вот мне не хотелось быть отведенным куда следует, а то и — для пущей сохранности — быть оглушенным прикладом «тулки». Нужно было срочно переводить ситуацию в плоскость доверия, доброжелательности и взаимовыручки.

Я дружелюбно улыбнулся и развел руками:

— Я наткнулся на этого типа десять минут назад. В том же виде, что и сейчас. Документов у него нет. Я только хотел.

— А у тебя документы — есть?

Медленно, левой рукой я достал из-за пазухи всю пачку — паспорт, лицензию и разрешение на ружье, протянул их егерю. Паспорт он изучал до неприличия долго, зато потом проворчал враз смягчившимся голосом:

— Москвич, стало быть.

Видимо, то, что я оказался москвичом, сняло с меня большую часть подозрений: за семь верст киселя хлебать и т. д. Егерь тем временем осматривал лежащего. Кровь у того уже свернулась, дышал он ровно, но пока еще пребывал «по ту сторону действительности». Заглянул, как и я, под шубу, и выпрямился с несколько обалдевшим лицом. Оглянулся по сторонам — обалдение усилилось. Я счел нужным пояснить:

— Знаю не больше вашего. И вижу его первый раз в жизни.

— Слухай, что здесь вообще произошло? — кругообразно повел рукой егерь.

Не знаю, как я не заметил этого сразу. Вероятно, сначала этого просто не было. Мы оба стояли возле лежащего, а вокруг нас, в радиусе метров примерно трех, могучая осока, еще недавно — готов в этом поклясться — свежая и сочная, претерпевала загадочную метаморфозу. Кончики жутких стреловидных листьев стремительно желтели и закручивались в кольца, будто обожженные тепловым ударом. Высоченный стебель борщевика оказался, по видимому, на самой границе круга, и невидимый огонь прошелся точно посередине его. Дальняя от нас часть стебля невозмутимо покачивала мясистыми бордово-зелеными лапами, а с внутренней стороны листья сморщились и побурели. На наших глазах один отвалился и с сухим шелестом спланировал по ветру. Это было страшно. Это было необъяснимо. Этот полуобожженный куст не укладывался в сознании, он вызывал какой то противоестественный ужас. При том, что мы стоим в самом центре…

Должно быть, вид мой был жалок и нехорош, потому что лесник произнес быстро:

— Может, взорвалось у него чего, порох там или шашка сигнальная, как думаешь? Хотя нет, непохоже. Может, молния ударила?

— Это при ясном-то небе? — выдавил я обморочным голосом. Будь на небе хоть одна тучка, я согласился бы на молнию.

— Бывают такие молнии, шаровые называются. Без грозы бывают. Летает где попало, потом как е…

Добрый лесной житель явно хотел меня утешить, его басистая матерщина была — островок реальности в свихнувшемся мире. И я согласился на шаровую молнию. Смеркалось все быстрее, и надо же было, наконец, куда-нибудь нести раненого. Егерь вручил мне свою «тулку», взял найденыша на руки и зашагал по просеке вправо, на закат. Я не стал спрашивать, куда, спросил только, как у него обстоит дело с транспортом. С транспортом дело обстояло хреново, но зато имелась радиосвязь с районом. В порванном болотнике отвратительно хлюпала вода, нога закоченела, ветер все сильнее завывал в верхушках сосен, и где-то в отдалении обреченно и тоскливо каркала недобитая мною ворона.

⠀⠀ ⠀⠀

Бригада «Скорой» работала быстро и профессионально. Никаких ненужных вопросов они не задавали. Пока пожилая врачиха скупыми точными взмахами обрабатывала и бинтовала ссадину на голове потерпевшего, румяный и коренастый фельдшер успел вытащить и разложить носилки, всадил найденышу внутримышечно пару кубиков чего-то зеленого и приладил капельницу. Я помог установить носилки на направляющие, мы задвинули их в недра фургончика «до щелчка», медбрат нырнул следом. Здоровяк егерь в свете тусклых фар «Скорой» торопливо обсуждал что-то с врачихой. Ночь упала, как чернильная бомба, мрак клубился на расстоянии вытянутой руки, и даже ветер стих, заблудившись в соснах.

Потом меня окликнули по имени. Фельдшер снова открыл задние дверцы фургона и махал мне рукой — подойди, мол.

— Приятель твой очнулся, тебя требует.

Я опасливо покосился в сторону кабины — не слышат ли? Но там уже никого не было, зафыркал остывший мотор, фургон затрясся. Внутри было полутемно, видна была только обмотанная белым голова на каталке. Я на ощупь двинулся вперед, и тут же в мою руку впились ледяные пальцы лежащего.

— Пожалуйста, это очень важно… завтра ровно в полдень, ты должен быть… прийти.

— К тебе в больницу? К полудню я вряд ли успею.

— Не обязательно… в больницу, можно на то место, где мы… где ты меня…

— Но зачем?!

— Очень нужно… придет человек, мой знакомый… все объяснит, расскажет… ровно в полдень… важно…

— Хорошо, приду, — пообещал я.

Он врал, это было очевидно. Зачем-то ему было надо, чтобы завтра в двенадцать я оказался на той просеке, а зачем — недосуг было объяснить. Шофер наконец запустил двигатель, и найденыш крепче вцепился в мою руку. Едва ли он хотел мне плохого.

— Ты запомнил… пообещай. — еле слышно за ревом двигателя.

— Обещаю. Завтра в двенадцать, на том же месте. Приду.

Но тут в дверях возникло свирепое лицо водителя. Фельдшер нетерпеливо хлопнул меня по спине, и я выпрыгнул из фургона. Оттуда до меня донеслось:

— Обязательно разыщи меня, слышишь?!

— Как тебя звать-то? — крикнул я в темноту.

Двери захлопнулись. Фургон неуклюже запрыгал по ухабам. Последний раз мигнули на повороте заляпанные грязью красные габариты, и темень стала абсолютной. Стали слышны неопределенные звуки из темноты — похоже, егерь облегчался перед дорогой. Потом зашуршал гравий, послышалось тяжелое дыхание, мелькнул огонек папиросы.

— Можешь заночевать у меня, — сказал егерь-лесник.

— Спасибо, но я лучше пойду, — сказал я. — Хозяйка волноваться будет.

Моя «хозяйка» — отставной механизатор совхоза Петрович — вряд ли стал бы волноваться. Не появись я больше вообще никогда, или приди в обнимку с трехглазым марсианином, прилети на крыльях — Петрович воспринял бы это как должное. Он был человек решительно неназойливый, и этим в значительной степени определялась наша, вот уже шестилетняя, молчаливая мужская дружба. Сейчас он уже выпил и спит, и не будет задавать вопросов. Как раз то, что нужно.

— Не заблудишь? — спросил егерь-лесник.

— Не должен, — ответил я.

— Тогда прощевай?

— И вам не болеть.

Я перепрыгнул кювет и, загребая сапогами, наискосок по влажной стерне пошел в нужную мне сторону. Выйду к реке, решил я, а там по берегу — мимо не пройду. Глаза уже привыкли к темноте, и я — наконец-то! — был нечеловечески спокоен. Сегодняшний лимит неожиданностей, надо понимать, покрыт и перекрыт многократно. А хоть бы и нет — плевать. Этот день превратил меня в фаталиста. Я даже принялся насвистывать, и будь в небе молодой месяц, обязательно взглянул бы на него через левое плечо. Но месяца не было. Первые знобкие клочья тумана, не спеша, проползали низко над полем, заключая меня в нежные и маслянистые объятья.

Проснулся я поздно, в начале одиннадцатого. В избе стоял лютый холод, за окошком лило в три ручья, в отдалении рокотало и погромыхивало. Гроза в этих краях случается редко, тем более осенью, но уж если случилась — значит, коротенькое здешнее бабье лето окончено безвозвратно, жди завтра заморозков. В двери уже стучится суровая и долгая, в полгода, зима.

Петровича в доме не обнаружилось, и протопить с утра печь он, конечно, даже и не подумал. Пустой перевод дров, говорил он по этому поводу, все равно днем дома никого. Это была правда: уходил он, действительно, всегда рано, а возвращался поздно и уже «теплый». К сожалению, я в эту стройную схему не укладывался…

Вообще, Петрович жил жизнью здоровой и незатейливой, и любой руссоист-теоретик, любитель единения с природой, мог бы ему позавидовать. Весной Петрович сажал картошку и заводил поросенка. Летом изредка, по уговору, починял разнообразную сельхозтехнику, а в свободное время ловил рыбу, жарил ее и ел. Осенью, как положено, подступала страда — выкапывалась картошка, кололся кабан, мясо обменивалось на первач из расчета: кило на два. Тогда же создавался скромный запас дровишек. Зато уж зимой Петрович отдыхал по полной программе. Он пил самогон и жарил картошку.

Я закутался в одеяло и, поминая черта, направился в сарай — в пристройку. Во времена оны, по-видимому, эта часть избы была жилой, чем-то вроде летней веранды. Однако хозяина, по холостяцкому его положению, жилищные амбиции не заедали, и теперь здесь хранились дрова. Дрова, следуя все той же жизненной философии, запасались осиновые — целая рощица ее, засохшая на корню, начиналась сразу за околицей. Дерево осина, говорил Петрович с ухмылкой, не горит без керосина. Чего-его, а керосина у него было — залейся, успел запастись в бытность свою совхозником. Канистры, бочонки, бутыли и банки громоздились до самого потолка, занимая добрую половину экс — веранды. Водился здесь и бензин, и солярка, и скипидар, а также все возможные вида масел и растворителей. Коллекция ГСМ. Надо понимать, для Петровича это было чем-то вроде хобби.

Я отворил дверь и шагнул в кромешную тьму.

— Ииииии… — хриплым стоном поприветствовала меня тьма.

С перепугу я споткнулся о какую-то ржавую хрень и, продолжая поминать черта, зашарил по стене в поисках выключателя. Наконец, под потолком вспыхнула лампочка-сороковатка, противно зазудев спиралью — очевидно, доживала последние часы. Перегорит — новую у Петровича не сыщешь. Я торопливо огляделся.

Между штабелями дров и горючего с трудом помещалось аскетическое лежбище поросенка. Собственно, была это просто ямка, вытоптанная в земляном полу и заполненная промасленной ветошью. Иногда горемыка поросенок укрывался здесь от непогоды. Оказался он здесь и сейчас — скрюченный калачиком, жалкий, с посиневшим пятачком. Он с трудом мотнул в мою сторону рыльцем, и горькое отчаяние в его глазах резануло меня по сердцу.

— Здравствуй, здравствуй, Кабан, — пробормотал я, набирая охапку поленьев. — Озяб? Погоди, сейчас корок принесу…

Этот подсвинок, величиной с крупную собаку, ничем не отличался от пятерых своих предшественников, виденных мною. Все они были на одно лицо — сухопарые и жилистые, тертые жизнью, видавшие виды зверюги. Их даже звали одинаково. Помню, проникшись симпатией к одному поросенку, я осведомился у хозяина о его кличке. Петрович удивился и тяжело задумался, а много спустя проворчал:

— Зовут как? Обыкновенно, кабан…

Все Кабаны существовали на вольном выпасе и подножном корму. По рассказам, первый из них «от любви к свободе» прорыл себе под стеною лаз и вволю наелся свеклы на чьем-то огороде, а затем прежним путем вернулся домой ночевать. На том и поладили. Последователи Первого быстро осваивали подземный ход и регулярно совершали набеги на соседей, а то и на колхозные поля. Случалось, изворотливых Петровичевых «хищников» бивали кольями, шпарили кипятком и даже ловили в ямы, но они выходили сухими из любых переделок. Эти свиньи умели даже ловить мышей!

И все же то была жизнь на грани фола. Иногда в поисках хоть какого-нибудь харча поросята копались в «заправочном цеху» и опрокидывали на себя целые бочки горючего. Воздух в сарае был — гремучая смесь, керосин пропитал деревянные стены насквозь, и разлитое масло стояло лужами, не впитываясь уже в перенасыщенную землю. Даже Петрович, и даже будучи в полсвиста, никогда не дерзал заходить в сарай с непотушенной папиросой.

Одного я не понимал: что заставляет этих гордых животных возвращаться к своим суровым пенатам, к неизбежному осеннему ножу? На мой взгляд, гордая жизнь в лесу, даже гордая смерть от волчьих зубов были бы предпочтительней. Петрович говорил: привязываются они ко мне. Еще говорил, что от керосиновых ванн мясо делается лучше, ему, дескать, хвалили — вялится, дескать, хорошо.

Насыпав Кабану корок, я выслушал невнятные благодарности, захватил канистру и вернулся к печи. Дверь в сарай закрывать не стал: не знаю насчет керосина, но пневмония вкус свинины явно не улучшает. Пусть Кабану оставалось жить считанные дни — будем, все же, человечны.

Облитые керосином дровишки весело затрещали, сразу повеяло благодатным теплом, зафыркал на конфорке облезлый чайник. Напившись горячего и немного придя в себя, посмотрел на часы — была половина двенадцатого. Я уже опаздывал. Было пора выходить, но выходить было до смерти неохота. Дождь лил так, будто трубу прорвало, за окном сверкало, гром грохотал над самой крышей. Пощупал свой бушлат — влажный, холодный, пудовый от впитавшейся сырости. Сапоги как были дырявые, так и остались. Черти бы взяли тебя, незнакомец, с твоими такими-сякими просьбами.

Я был практически уверен, что на просеке меня никто не ждет. Если и не бред это был, если и собирался кто-то прийти — так, поди, дома остался, не будь дурак. В тепле сидит, кофе с вареньем кушает, не в пример мне, дураку. Ладно, черт с ними со всеми. Коршуна подберу, обреченно думал я, вываливаясь под ледяной водопад. Осмотрю еще раз место происшествия. Хотя — что я там рассчитываю найти нового? Сумасшедший в бабьем наряде, точки отсчета, шаровые молнии — бред, чушь, дичь! Уже мокрый до нитки. И уже опоздал — на полчаса, не меньше. Вернуться, что ли, пока недалеко.

И тут за спиной рвануло.

Я крутанулся на каблуках, в грудь сильно толкнуло воздухом. Падая, успел заметить, как над избушкой диковинной птицей взмыла оторванная целиком крыша, брызнули стекла, в окна вырвались острые и бешеные языки пламени. И тут же неспешно летящую крышу пробила насквозь разорванная канистра, кошмарным железным цветком закружившись в жарком мареве над полыхающим срубом.

Я бросился назад.

Массивную дверь избы вырвало вместе с косяками, обломки валялись шагах в десяти. Я сунулся с сени и сразу попятился обратно, прикрывая от нестерпимого жара глаза. Внутри с ревом крутился тугой огненный смерч — спасать было некого и нечего. Ружье стояло в сенях. Я схватил его и вылетел на воздух, отбежал шагов на двадцать, только теперь сообразив, что еще, пожалуй, взорвалось не все. Внезапно откуда-то сбоку с ультразвуковым визгом вырвалось охваченное огнем тело, пробило навылет ветхий плетень, устремилось к реке, рассыпая по пути искры. Я не сразу понял, что это — поросенок Кабан, неведомо как не погибший при взрыве. Обожженный, ослепший, он инстинктивно бежал к воде, пытаясь спастись…

Запищали часы у меня на руке. Я машинально взглянул — ровно полдень. Ровно в полдень, на просеке. «Happy birghday to you», наигрывали часики стандартную мелодию. А ведь если бы не мой найденыш, черта лысого я бы вышел сегодня из дома. И был бы сейчас ТАМ, в тепле, кофе с вареньем.

«С днем рожденья тебя» пели часики.

Петрович встретил весть о своем разорении спокойно и с достоинством. Получилось так, что не я успокаивал его, а наоборот. Картошка-то осталась? Осталась. Кабана поймали? Поймали и закололи сразу, ну обгорела шкура, так на мясо не влияет. Неделей раньше, неделей позже, все не жилец был. Дом? В деревне их, брошенных, боле чем жилых, займу любой, не журись. А керосин с бензином — так ну их к бесу совсем, без них спокойнее. Что еще? Ну, ватник с валенками, да ложка с плошкой, самодельные удочки? Разберемся. Чай, среди людей живем, не в лесу..

Кончилось тем, что я, растроганный, подарил ему свой «браунинг» — эта вещь, я знал, привлекала его давно и чрезвычайно. Петрович расчувствовался также, и велел приезжать на следующий год обязательно — невзирая и все такое. Обустройство, сборы и проводы заняли еще два дня, и в райцентр я добрался лишь на четвертый день вечером.

⠀⠀ ⠀⠀

Для районной больница выглядела вполне прилично: добротная трехэтажка красного кирпича, недавно мытые окна, чистенький дворик с клумбой. Но уже в вестибюле было темно и пустынно, пахло мышами и несвежими халатами. Складывалось впечатление, что последний пациент этой богадельни пал жертвой врачебной ошибки довольно давно. При ближайшем рассмотрении удалось обнаружить мирно посвистывающую в уголке старушку вахтершу, уже слегка подернутую паутиной. Бабушку пришлось растолкать. Пробормотав мне в ответ что-то наподобие «поздно пришохррр», она мягко уронила голову в раскрытый журнал регистрации посетителей. Маркиза отравлена, беззвучно вскричал я и направился к лестнице.

Ни в регистратуре, ни на всем втором этаже я не встретил себе подобных — ни живых, ни усопших. Начиная отчаиваться, поднялся на третий этаж — и тут, наконец, приметил двух старичков. Старички степенно беседовали на диванчике под пальмой. Один многозначительно тыкал пальцем в свою загипсованную ногу и объяснял что-то своему визави. Тот сочувственно кивал. Я напряг слух и уловил:

— При попытке сесть на судно!

Удивительно, какая ерунда может прийти в голову вечером, в пустынной больнице районного значения. Мне, например, представилась картинка вполне детективная: старик, бесшумно миновав запретную полосу, проник на территорию порта и ловко карабкается по якорной цепи на борт вражеского эсминца. И в тот момент, когда руки разведчика уже уцепились за планширь, в темноте раздается хлопок одиночного выстрела, пуля снайпера впивается в щиколотку… И бедный старикан молча разжимает руки и падает в студеную, маслянисто отсвечивающую воду. Всплеск — и тишина…

Беспокоить ветерана я не рискнул. Стараясь ступать по возможности бесшумно, завернул за угол, в совсем уже темный коридор, и немедленно вступил ногой в судно. Судно оказалось заполнено не под завязку, но все же всплеск получился довольно громким. Шепотом чертыхаясь и хлюпая ботинком, я дошел до конца коридора и уперся в стеклянную дверь.

За дверью пели. На два голоса. Контральто томно выводило: «Сняла решительно трусы с бюстгальтером…», хрустальный девичий голосок довольно удачно потягивал. На стекле было написано «Лаборатория». Ну-ну, подумал я и решительно постучался.

Контральто осеклось. Простучали по паркету каблучки, что-то скрипнуло, звякнуло стекло. А к двери затопали тяжелые, раздраженные, неженские шаги — очевидно, я пришел некстати.

Дверь распахнулась, и в проем выдвинулась огромная медсестра — возможно, родственница моего давешнего знакомца, егеря. Габариты, во всяком случае, были те же. Сестричка глянула на меня сверху вниз и с ласковой иронией хрипло осведомилась:

— Чего притащился, недужный?

— У вас замечательный голос, а я вполне «дужный». Я здесь по делу. Разрешите войти, девочки? — с достоинством ответил я и умудрился просочиться в зазор между сестрой и косяком, не потревожив ее бюста.

В лаборатории было чистенько и даже уютно, только слегка шибало анализами. Вторая солистка, худенькая, рыженькая, похожая на лисичку, сидела за приборным столиком. Она делала вид, что страшно заинтересована переливанием из пробирки в мензурку мутной желтой жидкости. Судя по небрежной легкости, с которой она опорожняла сосуды, она просто развлекалась. Или, скажем, составляла коктейль.

На смотровом щитке микроскопа высилась толстая бутыль с притертой пробкой и ярлыком «Гидроперит». К ней прислонилась домашнего вида банка с компотом и две вместительные мензурки. Краешек у одной был запачкан губной помадой. Кажется, я все-таки успел вовремя.

— Что пьем? — осведомился я сурово. — Впрочем, и так вижу — перекись водорода… Надо понимать, пополам с компотом?

Сестрички-певички испуганно уставились на меня. Похоже, меня сочли за инспектирующее начальство. Лисичка робко спросила:

— А вы, простите, кто будете?

— Перво-наперво я буду третьим, — разрядил я обстановку, — а там, глядишь, и поговорим не без пользы…

Не слова не говоря, Лисичка взяла очередную мензурку с бурой жидкостью и выплеснула содержимое в раковину. Ополоснула под струей, налила пальца на четыре «гидроперита», разбавила компотом…

Я запротестовал:

— Вы бы мне еще в утку налили!

Рыженькая обиженно перебила меня:

— Ну что вы, это же марганцовка была. Старая. У нас стерильно, не беспокойтесь.

— Скажите тост, — попросила Большая сестра.

Я признался, что желаю осушить сей благородный сосуд за прекрасных дам, здесь присутствующих.

— Польщены. Спасибо. Ахнем, — поблагодарила Большая.

Я ахнул. Потом я охнул. Потом едва не треснул. Впечатление было такое, будто я проглотил бешеную морскую свинку. Я ее, стало быть, проглотил, а она озверела и вцепилась в мои гланды. Сердобольная Лисичка — истинно медицинская душа — заметив мои муки, зачерпнула пробиркой неразбавленного компота и подала.

— Ну, рассказывайте, с чем пожаловали, — вполне официально спросила Большая.

— Понимаете, я ищу своего знакомого, — отдышавшись, сказал я смиренно. — Он поступил несколько дней назад…

Я описал найденыша. Девушки переглянулись, Большая буркнула «этот кретин…» и утратила интерес к беседе. Рыженькая спросила, как меня зовут, кивнула согласно и ответила:

— Ну, правильно, был такой. Хворый весь, бредил все время. И вас все спрашивал. Он вам кем доводится?

— Никем. Я просто его нашел, без сознания. Где он?

Лисичка смутилась.

— Понимаете, он… он сбежал. Ушел.

— Куда?! — поразился я.

— В бреду, наверное. Ночью. В одной пижаме. Не в ту ночь, как его привезли, а на следующую.

— И одеяло свое поджег! — возмущенно вмешалась Большая. — Нянечка бокс отперла — ни зги не видать, дым валит! Ну, побежала за мной, разбудила, я — бегом сюда, окно открыла кое-как стали заливать. Пол-одеяла истлело, подушка тоже занялась, она ж пером набита, вонь невозможная! Наверное, сам все и подстроил, чтобы сбежать. Придурок!

— И его никто не видел? Дежурный по этажу..?

— Одна нянечка у нас по ночам работает! На всю больницу. Старенькая, — внушительно сказала мне Большая.

Повисла неловкая пауза. Я разглядывал носки своих ботинок (левый — в подозрительных мокрых пятнах), большая сестра угрюмо смешивала себе солидную порцию «зверобоя». Рыженькая поиграла со своими мензурками, потом сказала «Вспомнила!» и выскочила в процедурную. Опять там зазвякало стекло, заскрипела мебель, слышались обрывки фраз:

— …писал что-то… карандаш просил… наверное, вам… не разобрать ничего… черт, куда я ее? Ага, вот она!

Лисичка вернулась и вручила мне сложенный вчетверо бланк температурного графика. Я развернул. Каракули, строчек восемь-десять. Потом сунул в карман и спросил:

— Девушки, его же как-то искать надо?

— Уже ищут, — откликнулась Большая. — Заявление главврач подал, приходили, осматривали. Исподники его забрали, собаке нюхать. Только она дальше палаты не унюхала ничего. Тут тебе и гарь, и карболка — дохлый номер, прямо сказать. А этот оклемался, поди, на свежем-то воздухе, дом свой вспомнил и ускакал, теперь сидит и носа не кажет. Два дня минуло — ищи, кому досуг есть. Эх, хоть бы баба ему за шмотки шею накостыляла!

— Возможно, возможно, — промямлил я и встал. Делать здесь больше было нечего. — Ну что же, спасибо вам большое. Вот мой адресок, если что известно станет — черканите пару строк. Будем прощаться?

— А как вы думаете, — вдруг застенчиво спросила Лисичка, искательно поглядывая на меня, — вещи эти женские, что на нем. Они тут остались. Если хозяин не найдется, можем мы. Как вы считаете?

— Можете, наверное, — отозвался я растерянно, — почему бы нет? Шубка симпатичная, вам будет к лицу. А вам, наверное обувь подойдет. Я, во всяком случае, не претендую.

Тут я кое-что вспомнил.

— А скажите, у него сережка такая была, с лампочками, она случайно здесь не осталась?

— Осталась, — охотно подтвердила рыженькая. — Она бинтовать мешала, ну и сняли. Возьмите, если хотите.

Она достала из ящика стола знакомую сережку и протянула мне. Красный огонек по-прежнему мигал.

— Возьму, — согласился я, — на память. Забавная вещица, правда?

— Забавная. Только проку от нее чуть, — проворчала практичная Большая, — второй-то все равно нету.

— А второй и не должно быть. Это такая новомодная штука, персональная цветомузыка. В одном экземпляре.

Шутка моя вышла нехороша. Лица девушек аж вытянулись от досады. И ничего не осталось мне, кроме как ретироваться по быстрому. Старики-разведчики исчезли куда-то, убрела досыпать старушка-вахтерша, и лишь нежные девичьи голоса наверху чуть слышно выводили щемящее «…казаться гордою не стало сил…»

Через сутки я был в Москве.

А над запиской просидел целый месяц.

Признаюсь, я немногого добился. На обороте графика, размашистым торопливым почерком без наклона написаны были вперемешку слова и цифры, и незнакомые символы. Бумага — паршивая, писано явно «на колене», да и писавший, я знаю, был далеко не в порядке… И все же кое-что разобрать удалось.

Во-первых, обращение. Как не крути, а значится в нем «дорогой предок». За это я готов поручиться.

Далее по тексту поддались расшифровке следующие куски:

«…вычислена (неразборчиво) точка (неразборчиво) Кольца…»

«…остался жить. Кольцо замыкается (замкнется?)…»

«…однослойный экран (неразборчиво) недостаточно… больно..»

«…у (уйду? улечу? ускачу?)… локальных часа… не успею…»

В последней строчке удалось разобрать слово «временный». А может, «встретимся»? Хотелось бы. И еще — подпись, но разобрать ее не представляется возможным. Три вертикальных черточки — «Ш», «Т», «М»?

Больше — ничего.

Впрочем, есть еще сережка. Она по-прежнему лежит у меня на столе. И по-прежнему мигает на ней красная лампочка, а прозрачная — молчит. Я к ней уже привык.

Но когда-нибудь соберусь с духом и поковыряюсь в ней!

Этой истории уже больше пятидесяти лет. Много воды утекло с тех пор. И я уже пожилой человек, дед, а мир вокруг переменился так неузнаваемо, что иногда осознаешь с грустью — он уже не твой, и постичь его ты не успеешь, как не старайся. О чем говорить, если даже ручка, которой я пишу эти строки, не является ручкой в моем понимании, у нее иной принцип действия. Это такой прибор. Я не жалуюсь, но…

У меня есть любимая взрослая (слишком взрослая…) дочь, которую я вижу, увы, слишком редко. Она талантливый агроном, специалист по гидропонике, она умеет вырастить отличные растения в любых условиях. Ее работа очень важна, и если и выпадает свободный денек, приехать навестить меня она не успевает. Потому что работает она — на Луне.

Еще у меня есть любимый внук по прозвищу Кукушонок. К счастью, его я вижу почти каждый день, он любит покушать, и мне доставляет огромное удовольствие за этим следить. Но и он уже взрослый, и слушает дедушкины байки все более снисходительно. Еще бы! Он уже аспирант, работает под руководством ученого с мировым именем, в институте его ценят и возлагают серьезные надежды. Занимаются они, если мне не изменяет память, релятивистской физикой. Вникать я давно уже не пытаюсь. Был бы сыт и здоров, с меня довольно.

Так что я, скорее всего, никогда не вспомнил бы это маленькое приключение, если бы не одно маленькое «но».

Вчера внук с легким недоумением рассказал мне забавный случай. Предмет их нынешнего научного азарта — некий проект под названием «Аккумулятор Т». Кукушонок, любезно делая скидку на дедову техническую отсталость, растолковал мне суть в самых простых словах. Оказывается, это будет устройство, способное аккумулировать энергию «хода времени» в некотором ограниченном объеме пространства. Теоретически предмет, помещенный в это «пространство ослабленного времени», станет двигаться в будущее медленней, чем весь остальной мир. Иначе говоря, он соскользнет в прошлое. Практической ценности данный проект не имеет — стабилизировать процесс накопления и выброса энергии пока не представляется возможным. Устройств контроля не существует пока даже на бумаге. Да и речь идет, если верить выкладкам, о долях секунды…

Правду говоря, и самый-то прибор еще только начал строиться. Протянули целую паутину проводов, в которых запутываются, в основном, молодые сотрудницы, изводят уйму тонизирующих напитков и непрерывно ругаются с начальством по поводу поломок ценного оборудования, перерасхода того да сего… Осталось — начать да кончить.

И вот приходят они, стало быть, вчера на работу и видят: на новехоньком лабораторном столике — обгорелое пятно, а посередке лежит белая мышь. Мышь реанимации не подлежала — у нее даже хвост обуглился, а вместе с ним и пластиковое покрытие вокруг. Столик безнадежно испорчен. Смотрят они на натюрморт, затылки чешут, и тут входит замдиректора по АХЧ…

Ну, мышку они успели в корзину скинуть, а за столик получили грандиозный втык — начальство решило, что сие есть след от горячей сковородки, каковой поступок сродни преступной халатности, и т. д., и т. п. И сколько же раз оно, начальство, должно предупреждать, что в лаборатории положено работать, а есть принято в столовой? Ах, вы не ели? Ну, это мы сейчас посмотрим!

Завхоз с каменным лицом расстилает на полу газету. Научная общественность с каменными лицами наблюдает. Корзину переворачивают, но обнаруживают лишь вполне добропорядочные обрывки проводов, бракованные микросхемы и прочий технический мусор. Остатков пищи нет. Мышки нет тоже.

В общем, замдиректора с ворчанием удалился, ни в чем, впрочем, не разубежденный. А ребята весь день вместо прямых обязанностей занимались мозговым штурмом. Два вопроса стояло на повестке: а) кто так плоско пошутил? б) куда делась «котлетка по-киевски»? Думали-думали, ничего умного не придумали.

— Послушай, Кукушонок, — сказал я, — а может, это след ваших грядущих экспериментов? Наглядное, так сказать, подтверждение? Закинете вы, допустим, мышь в прошлое, она полежит-полежит, да и обратно вернется?

Внук призадумался. Потом рассмеялся и похвалил старика за небанальный образ мыслей. Сказал, что «версия заслуживает рассмотрения». Обещал завтра подкинуть идею коллегам, и обязательно — с упоминанием автора. Он у меня хороший мальчик.

Вот только я-то шутить и не думал. Кольнуло меня, и всплыло в памяти, как будто вчера было — и осока обожженная, и странная записка, и все остальное. Точка отсчета, говоришь? Кольцо замыкается? Ну что же, очень может быть.

Теперь я точно знаю, кому отдать мою сережку. Ведь она так и лежит у меня в столе. И все мигает, мигает. Отдам ребятам, пусть покопаются. Они башковитые, глядишь, чего и сообразят.

А эту историю решил я оформить, скажем так, документально. В назидание, в подтверждение, а также во избежание. Авось, пригодится кому. Может, этому… потомку в валенках. Глядишь, прочитает он, на ус намотает, да и возьмет себе экран покрепче. Не однослойный, а, допустим, двойной. И глядишь, появится он на той просеке без приключений, в здравом уме и твердой памяти.

И тогда сядем мы с ним и обстоятельно обо всем покалякаем. Петровича пригласим. И дом, глядишь, останется цел. И Кабан не пострадает… Полвека назад?!? Ну и что? Версия заслуживает рассмотрения!

Ведь, как известно, у Кольца — ни начала, ни конца.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1970 году в Москве. Окончил журфак Международного Московского Университета. По окончании — спецкор «Российской Газеты» (псевдоним Михаил Осин). Публиковался в журнале «Крокодиле» (Гавриил Летин), газетах «Московский комсомолец», «Известия», «Труд» и пр. (Самуил Зимин, Даниил Веснин, Рафаил Сезонный и пр.). Опубликованы рассказы в сборниках «Литературные знакомства», «Альманах контркультуры», «Антология альтернативной литературы». Также регулярно публикуется в Интернете.

Павел МихненкоЭксклюзивный контакт

Спешка нужна при ловле блох… Кажется у этой поговорки есть вторая часть. Не помню. Но как же порой хочется побыстрее закончить работу. Особенно, когда ее результат уже практически ясен, и остались какие-то нудные формальности. Отчет подходил к концу. Руки чесались, доложить руководству основные выводы, поэтому пальцы бегали по клавишам с удвоенной скоростью.

Почти два года кропотливой, ежедневной, ежечасной работы. И это не преувеличение. Уж если я чем-то увлекаюсь, то делаю дело, как говорится, не за страх, а за совесть. Точнее — за удовольствие. Тема попалась не просто интересная, — захватывающая. Я мечтал о ней с выпускного курса. Да и как не мечтать о таком задании, не каждому ведь выпадает в жизни.

Хотя, ладно! Лучше все по порядку.

* * *

Мы сидели на кухне у Кирилла за крошечным, почти игрушечным столиком. Четыре бутылки пива и блюдце с подсохшей ветчиной занимали не меньше двух третей его лакированной площади. Столик был подстать самой кухне: видимо, из расчета на ее неестественно малые размеры он и приобретался.

Кирилл по долгу радушного хозяина примостился на подоконнике, то и дело поглядывая вниз с пятого этажа. Несмотря на распахнутое настежь окно, на кухне можно было вешать топор. Мне как некурящему (во всяком случае, активно не курящему) приходилось хуже всех. Радовало только пиво: оно было холодным, с призывными капельками росы на темном стекле.

Венька Мухин, коротко стриженый очкарик, сидел на колченогом табурете, по привычке согнувшись в три погибели, и грустными глазами наблюдал за театральными жестами Владика. Владик хотя и не артист, но словом, телом и лицом владеет безукоризненно, поэтому, когда он говорит, его все слушают, затаив дыхание. Правда, говорит он чаще всего какую-нибудь ерунду, облачая ее в форму философского эссе или, как минимум, научного доклада. И откуда у него это?

На этот раз Владик рассуждал на тему «Есть ли жизнь на Марсе». Ну не на Марсе, как таковом, а за пределами старушки Земли вообще. Боже мой! И это в начале двадцать первого века, в России. Мало того — в Москве! Когда нормальный среднестатистический москвич говорит о бизнесе, о новой модели Мерседеса, о курсе доллара по отношению к евро, о женщинах, наконец! Но, чтобы об инопланетянах… Для этого надо либо до дури обсмотреться фантастики, желательно со звуком 5.1, либо обпиться пива. А лучше и то, и другое вместе. Не знаю, как у него с пристрастием к фильмам, но его пижонская «ноль тридцать три» бутылочка буржуйского эля никак не подтверждала второе условие. Просто он был таким человеком, не от мира сего… Хотя, кто из нас от мира сего? Сложный вопрос.

— Не надо ходить далеко! — убеждал нас Владик, постукивая по столу донышком бутылки в такт своим словам. — Взять хотя бы обратную сторону Луны. Это же просто идеальный полигон, там можно спрятать целый флот!..

— На Луне были люди, — невпопад промямлил Венька.

— Какие еще люди? — опешил Владик.

— Американские, — упавшим голосом ответил Венька, очевидно, пожалев, что прервал интересную лекцию.

— Да при чем тут люди! — взорвался Владик после секундного замешательства. Крошечный пузырь оторвался от горлышка его бутылки и направился в автономный полет. — Я вам о чем говорю? Я говорю о том, что инопланетяне могут находиться у нас под носом, а мы…

— Светка! — довольно цокнул языком Кирилл, выглядывая из окна.

— Какая еще Светка? — грациозно отмахнулся от него Владик. — Я с вами как с умными людьми поговорить хочу, а вы…

— Ну, уж извини, — захохотал Кирилл. — С нами как с умными разговаривать сложно.

Венька закрыл глаза рукой и затрясся в беззвучном смехе.

— Дураки вы все! — отрезал Владик и, приподнявшись, спросил, — Че за Светка-то?

— Никифорова из второго подъезда. Классная герла. Только она тебе не подходит.

— Это еще почему? — обиженно скривил губы Владик.

— А она не инопланетянка, — давясь смехом, прохрипел Кирилл.

— Да пошли вы, — безнадежно махнул рукой Владик, но, не выдержав роли Джордано Бруно, захохотал вместе со всеми.

Мы приподнялись с табуреток, проводили взглядами «классную гирлу» и синхронно отхлебнули из своих бутылок.

— Даа… — выразил общее одобрение Венька.

Владик неспешно повернулся ко мне и спросил, не забыв для пущей важности описать ладонью многозначительную дугу: — А что думает на этот счет наука социология?

— На счет Светки? — пожал я плечами. — Наука социология согласна с общим мнением.

Не могу сказать точно, пошутил я в тот момент или действительно подумал о Светлане, но получилось смешно. Мы были с ней знакомы (мои друзья об этом, кажется, не знали), не слишком близко знакомы, ничего такого. Просто пару раз сходили на вечеринку и как-то вместе отдыхали на даче у общих друзей. Она мне нравилась. Возможно, я бы не отказался и от развития отношений, но как-то так получалось, что мы оба держали друг друга на дистанции. Не знаю, может быть, еще не пришло время. Хотя, причем тут время? Я же прекрасно понимал, что ничего серьезного у нас с ней никогда не получится. Не должно получиться. Как бы мне этого ни хотелось.

— Далась вам эта Светка! — снова возмутился Владик. — Я про контакт с инопланетянами.

— Дались тебе эти инопланетяне! — в тон ему воскликнул Кирилл.

— Особенно в сравнении со Светкой, — пробубнил из своего угла Венька. — Может тебе к врачу надо?

— Сейчас тебе к врачу надо будет, — беззлобно огрызнулся Владик и снова вопросительно посмотрел на меня.

Я пожал плечами:

— А, что тебя, собственно, интересует?

— Как это, что собственно? Да все! Факты говорят о том, что они давным-давно исследуют нас. Скорее всего, правительства разных стран скрывают от нас много такого, что…

— Что? — перебил его я.

Владик изобразил на лице такую гамму чувств, что я даже не понял, чем он больше обеспокоен: проблемой утаивания сенсационных фактов о деятельности пришельцев на Земле или моей безнадежной глупостью.

— Как, что? Ты представь себе, какой колоссальный вклад в развитие нашей цивилизации могли бы внести пришельцы с других планет! Я рассуждаю просто: если люди… ну или как их там… в общем, если они смогли долететь до Земли на своих…

— Тарелках, — ехидно подсказал Кирилл, доставая из холодильника очередную партию пива.

— ...кораблях, — не обращая на него внимания, продолжал Владик, — то это означает, что и все остальные технологии у них развиты, будь здоров как! Это я тебе как физик говорю.

Я деликатно покивал головой и незаметно погрозил кулаком Веньке, который, как мне показалось, собирался съязвить о том, что «физик» три года назад был отчислен с первого курса института за академическую неуспеваемость и теперь работает продавцом мобильных телефонов.

— В принципе, совсем не обязательно, — сказал я, убедившись, что Венька с сожалением проглотил не родившуюся подколку. — Технологии могут развиваться неравномерно, тому может быть масса причин. Да и не в одних технологиях дело. Вот ты говоришь «вклад в развитие нашей цивилизации», а ты не задавал себе вопрос, зачем им это надо.

— Задавал! — неожиданно быстро согласился Владик, отодвигая предложенную ему бутылку. Его пижонское пиво кончилось, а опускаться до нашего «пойла» ему не позволяло самоуважение. — Задавал. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что они могут преследовать только две цели: либо вторжение, либо сотрудничество. Все!

Кирилл поморщился:

— Как все плоско! Как в дешевом фантастическом боевике с неизвестным актером в главной роли. Либо-либо. А чисто научный интерес, например?

— Ерунда! — отрезал Владик, очевидно, не считая нужным пояснять свой вывод. — Так вот, если отбросить вторжение, то остается только взаимовыгодное сотрудничество.

— Железная логика! — одновременно воскликнули мы с Кирилл

— Конечно! — снова не уловив сарказма, гордо вскинул голову «физик».

— Ну хорошо, и что дальше? — спросил я.

— Куда дальше? — мучительно развел руками Владик. — Вот оно! Настоящее развитие, прогресс! Представляешь, как это может изменить нашу жизнь? Да, что я вам рассказываю, это же элементарные вещи.

— Лично я не уверен, что именно новые технологии, да к тому же полученные, так сказать, на халяву, способны изменить мир в лучшую сторону, — сказал я, немного смущаясь оттого, что втянулся в такой наивный разговор.

— Антон прав, — поддержал меня Кирилл. — Мы друг с другом-то общаться толком не умеем, а все туда же… Инопланетян нам подавай! Двадцать первый век на дворе, а страны как воевали между собой в средневековье, так и сейчас воюют, то там, то тут. Только народу убивают в большем количестве.

Мы помолчали.

— А я согласен с Владом, — неожиданно подал голос Венька. — Именно прогресс и изменение жизни на Земле! Ведь здорово, правда?

Я снисходительно посмотрел на него и ничего не ответил.

* * *

Сорок пять мегабайт! Неплохой отчет получился. Пора выходить на связь.

Я тщательно задернул тяжелые шторы, выключил верхний свет, оставив только торшер. Маленький, встроенный в стену сейф — визитная карточка современного представителя «чуть ниже среднего класса» — лениво помигивал зеленым огоньком. Его клавишная панель и хромированный наборный диск играли роль отвлекающих безделушек. Для несанкционированного вскрытия моей «шкатулочки» потребовался бы стахановский труд целого батальона московских медвежатников, оснащенных тяжелой строительной техникой. А спрятанный там же в стене блок автономного питания обеспечил бы нормальную работу сейфа и его содержимого в течении, как минимум, пятидесяти лет. Это на случай московского «конца света».

Я подошел вплотную к дверце сейфа и включил биометрический сканер. Для идентификации двадцати трех параметров моего организма ему понадобилось целых десять секунд, что поделаешь — старая модель.

Положив пластину коммуникатора на ковер, я сел в кресло и начал ждать. Вызов шел долго, очень долго. А может быть, я просто сильно волновался? Нет, действительно долго.

Фигура куратора проявилась через дрожащее зеленое свечение — канал с высшей степенью защиты. Вот почему так долго устанавливалась связь, значит, и общение будет идти с перерывами. В чем дело?

Куратор сидел в своем рабочем кресле, как всегда, слегка пригнувшись на правый бок. Даже сквозь марево голограммы было видно, что он чем-то озабочен. Самым неприятным было то, что он старался это скрыть от меня.

— Доброго вам дня, Куратор, — поприветствовал я его на родном языке.

— Здравствуй, Ким, рад тебя видеть, — ответил старик. В его голосе слышались печальные нотки. — Ты вышел на связь раньше установленного срока…

— Да, учитель, дело в том, что я закончил работу. Отчет готов!

— Я рад за тебя, Ким, — после секундного раздумья сказал Куратор. Эта пауза окончательно убедила меня в том, что разговор будет не таким радостным, каким я представлял его в последние дни. Отчет готов. Готов даже чуть раньше установленного срока. В чем же дело? Возможно, Куратор засомневался в его качестве? Вряд ли, ведь все промежуточные отчеты получили максимальные баллы. У меня зародились нехорошие предчувствия.

Несмотря на то, что в течение вот уже двух земных лет я находился вдалеке от своей планеты, я, конечно же, продолжал следить за всем происходящим на родине. Ситуация вокруг исследований Земли по-прежнему оставалась сложной и запутанной. Араканцы всеми правдами и неправдами старались подмять под себя общественное мнение. Неужели дело именно в этом?

— Я готов отправить вам отчет, — сказал я. — Надеюсь, что совет одобрит его, и мы получим право первенства.

— Сынок, — еле слышно прервал меня Куратор. Так он обращался ко мне всего лишь раз. Полтора года назад, когда я был на грани провала и мне, как минимум, грозил экстренный отзыв домой, а как максимум, стеклянный колпак лаборатории землян. Хотя сегодня второй вариант казался мне неправдоподобным. — Сынок, мы обязательно изучим твой отчет. Ты проделал колоссальную работу, в строгом соответствии с научными и моральными принципами нашей страны. Я уверен, что собранные тобой данные могли бы позволить нам в самые короткие сроки разработать программу контакта.

«Могли бы…». По спине пробежал противный холодок. Я почтительно кивнул, благодаря Куратора за оценку моего труда.

— Но с момента нашего последнего сеанса на Трее произошли некоторые события, — продолжал Куратор.

— Что случилось?! — не выдержал я, нарушив этикет.

Куратор приподнял руку в успокаивающем жесте.

— Араканцам удалось добиться решения международного совета.

— Решения совета?! — я подскочил в кресле, но тут же, взяв себя в руки, быстро сказал: — Прошу прощения учитель, но этого же не может быть!

— Не горячись, Ким, — тихо сказал Куратор, глядя мне прямо в глаза через зеленоватую пелену. — Совет называет это решение компромиссным и взаимовыгодным, оставляющим нам шанс. Но ты же понимаешь, что главным аргументом араканцев остается портал.

Я закрыл глаза. Портал.

В этот момент мне на память пришли слова Кирилла: «Мы друг с другом-то общаться толком не умеем, а все туда же…». Да, Кирюха, вот и мы, жители планеты Трея — высокоразвитое общество — так и не научились нормально общаться друг с другом. У нас, также как и здесь, на Земле, все решает не здравый смысл и мораль, а кучка политиков, озабоченных чисто экономической выгодой.

Технология перемещения через подпространственные порталы была освоена на Трее сорок лет назад. Как всегда и во всем, этому способствовала непрекращающаяся конкурентная борьба между двумя основными континентами — Араканом и моей родиной — Валгой. Нет, открытой вражды, а тем более, военных действий между нами никогда не было. Только соперничество и здоровая конкуренция. Соперничество в технологиях, соперничество в торговле, политике, да мало ли в чем еще?

Если верить историкам, Аракан и Валга практически одновременно создали свои порталы, потратив на это огромные суммы денег. Валгийцы первыми смогли переместить человека на большое расстояние, араканцы первыми проложили портал на спутник Треи.

Через девять лет в разных частях галактики были открыты три обитаемые планеты. На двух из них цивилизация находилась в самой начальной стадии развития. Из-за относительно малого расстояния от Треи, перемещение на них не требовало больших затрат энергии.

На третьей планете цивилизация достигла уровня, сравнимого с нашим. Жители называли свою планету Землей.

Международный совет Треи принял решение о совместном изучении Земли учеными обоих крупнейших континентов. Примерно в это же время были обнародованы данные (видимо, в прессу они попали благодаря усилиям спецслужб Аракана) о том, что энергопотребление валгийских порталов более чем в семь раз превышает энергопотребление араканских. В условиях глобального энергетического кризиса международный совет принял решение о запрете использования наших установок для изучения Земли. Исследовательская группа Валги была вынуждена арендовать портал у араканцев.

Наши «заклятые друзья» и в этой ситуации проявили свою приверженность к идее «здоровой конкуренции», заломив за аренду поистине космическую цену. Валгийским ученым пришлось значительно сократить остальные расходы на исследования.

Осознавая свое технологическое (а теперь еще и юридическое) превосходство, араканцы начали активно лоббировать в международном совете идею «эксклюзивного контакта». Этот термин как-то уж очень быстро распространился по ведущим информационным каналам. Под эксклюзивным контактом понималось официально закрепленное право на контакт с землянами представителей только одного континента. Причем с возможностью в течение ста земных лет «оказывать содействие развивающейся земной цивилизации, используя для этого весь потенциал выигравшей стороны».

Поначалу совет не обратил должного внимания на слово «весь», однако уже через полгода после принятия решения о конкурсном характере контакта, стало ясно, что араканцы трактуют этот термин весьма широко, не отрицая и возможности насильственного «привития развивающимся планетам идей араканской цивилизации». Причем именно араканской, а не цивилизации Треи, как было принято говорить раньше.

Споры, международные тяжбы и плаксивые голоса правозащитников смолкли, не успев начаться, стоило лишь правительству Аракана сделать заявление о том, что право аренды араканских порталов будет распространяться только на страны, разделяющие «прогрессивные убеждения». При этом уточнялось, что «Аракан намерен стать на защиту этих убеждений».

В воздухе Треи запахло международным конфликтом.

Правительство Валги всегда отстаивало идею постепенного и всестороннего изучения возможности контакта Треи с землянами, исходя из принципа минимального вмешательства и сохранения за обеими цивилизациями права выбора пути развития отношений. Но давление Аракана на международный совет оказалось сильнее.

Я открыл глаза.

— Так, что же произошло, учитель?

Куратор слегка развел руками.

— Правительство Аракана сделало заявление о полной готовности их исследовательской группы к продуктивному контакту с землянами и попросило (а точнее, потребовало) назначить дату этого события не позднее… — Куратор закашлялся.

— Простите, учитель, вы сказали не позднее…

— Не позднее следующей недели.

Я не поверил своим ушам.

— Как следующей недели?! — воскликнул я. — Но ведь только для обработки результатов наблюдений и компьютерного моделирования сценарии ев потребуется не меньше года.

— Они утверждают, что завершили эту работу, — кивнул Куратор. — Хотя я уверен, что они блефуют.

— Учитель, но вы говорили, что у нас еще есть шанс? — с надеждой спросил я.

— Да, так записано в решении совета. С момента начала выхода араканцев на контакт на Земле временно приостанавливается деятельность всех исследователей. Контакт будет осуществлять один из тридцати трех, работающих на Земле, агентов Аракана.

— Нде? — снова прервал я учителя, окончательно забыв о правилах.

Куратор лишь покачал головой.

— Не торопись, Ким. Так вот, совет дал араканцам один шанс. Только один. Контакт будет считаться успешным, если агенту удастся в течение трех земных суток обеспечить добровольное перемещение одного землянина на Трею. Там землянин должен будет сделать заявление о том, что он согласен сотрудничать с нами… то есть с араканцами и оказывать им посреднические услуги.

— Абсурд! — вскричал я. — Да для выполнения этого условия достаточно найти на Земле любого психически неуравновешенного человека, посулить ему черт знает что, и дело сделано! А дальше.

— А дальше — лавинообразная миссионерская деятельность Аракана, больше похожая на экспансию, — отрезал Куратор.

Мы замолчали.

— Так значит, вся моя работа оказалась напрасной, — произнес я, скорее для себя, чем для Куратора. — Я не оправдаю даже тех денег, которые мы заплатим араканцам за перемещение меня домой.

— Не торопись, Ким, — как сквозь сон услышал я голос учителя. — Ты хотел знать о нашем шансе…

Я поднял голову.

— Да, учитель.

— Если эксклюзивный контакт араканцев окажется не удачным (я усмехнулся), то по решению совета право на подготовку и осуществления контакта будет передано нашей стране сроком на пять лет. Совет считает, что риск араканцев, на пять лет выпасть из борьбы — достаточная компенсация за их первенство.

— Это как в дуэли, — мрачно произнес я. — Если тебя не застрелят первым, то у тебя есть пять лет, чтобы догнать противника. Только стрелять первым он будет с расстояния вытянутой руки. Неплохой шанс.

— Что такое дуэль? — спросил Куратор.

— Простите, я отвлекся, — замотал я головой, понимая, что с трудом сдерживаю эмоции, что абсолютно не допустимо для тайного агента-исследователя.

— Да, шанс, прямо скажем, не велик, — вздохнул Куратор, — но он есть. Как знать, вдруг араканский агент ошибется с выбором землянина.

Я пожал плечами. Этот вариант казался мне просто смешным.

— И еще. — произнес Куратор.

От интонации, с которой были сказаны эти слова, я вздрогнул.

— Слушаю вас.

— Нашим спецслужбам удалось узнать, в какой части планеты работает агент, которому будет поручено осуществить контакт. Но наши принципы, как ты понимаешь, не позволяют нам использовать эту информацию в своих целях.

Я кивнул. Правда, не так уверенно, как следовало бы.

— Я сообщаю тебе это лишь потому, что ты лучше других знаком с этой территорией, а значит, сможешь быстрее всех подготовить оперативный прогноз развития событий.

Я пожал плечами, не понимая, как этот прогноз сможет повлиять на ситуацию.

— Агент действует в России? — спросил я.

— Он ближе, чем ты думаешь.

Я вздрогнул.

— Здесь, в Москве?

— Еще ближе.

— Не понимаю, — признался я.

Учитель в нерешительности пожевал нижнюю губу и сказал: — Наверное, это простое совпадение, но… он один из твоих знакомых.

Поначалу я был уверен, что ослышался — канал работал с помехами.

— Простите, учитель.

— Он один из твоих знакомых, — настойчиво повторил Куратор.

— Но у меня нет знакомых среди агентов, тем более — араканцев, — развел я руками. — Мы же все работаем тайно, под прикрытием. Это закон!

— А я и не говорил, что ты знаешь его как агента. Биомаски работают эффективно.

Рукавом рубашки я вытер пот со лба. «Биомаски». Ну да, конечно, все агенты работают под защитой биомасок, устраняющих внешние особенности, которые хоть и незначительно, но все же отличают нас от землян. Агенты Аракана работают в таких же масках. Значит…

— Значит, я мог длительное время общаться с агентом Аракана и не знать об этом?

Куратор кивнул.

— А он?! — испуганно воскликнул я. Вскрыть факт своего пребывания на чужой планете считалось не только нарушением, но и просто позором для любого агента. Даже, если он занимался лишь сбором научной информации.

— Твоя биомаска в порядке, — едва заметно улыбнулся Куратор. Это была первая его улыбка за весь наш разговор.

«Один из моих знакомых», — размышлял я. За два года работы на Земле у меня появилось никак не меньше трехсот знакомых, с которыми я поддерживал более или менее плотные отношения. Не считая разовых встреч. Собственно, это и было одним из условий исследования.

Я машинально потер лоб (на Трее у меня не было такой привычки). Кто бы это мог быть? Кто? Неожиданно в голове возникла картинка недавнего разговора на Кирюхиной кухне.

— Владик?! — воскликнул я.

Куратор вопросительно посмотрел на меня. Я поднял руку и замотал головой — простите!

Владик, помнится, распинался про инопланетян. Что это могло быть? Тест, проверка. Или просто взболтнул. Нет, агент не может ничего просто так взболтнуть. Он распознал меня? Не думаю. Да с чего я вообще взял, что Владик агент? Может быть, это простое совпадение.

Или Венька? Уж очень уверенно он говорил тогда про «прогресс и изменение жизни на Земле».

У меня в голове словно кипела, переваливаясь через край, липкая овсяная каша.

— Кто он? — спросил я, очнувшись от своих сумбурных мыслей.

Куратор покачал головой.

— Я и так сказал тебе больше, чем должен был.

— Но, учитель!..

Куратор поднял руку.

— Итак! Если в ближайшее время состоится успешный эксклюзивный контакт араканцев с землянами, ты получишь сообщение и через ближайший араканский порт вернешься домой.

— А, если. — начал я.

— Ну, а если их контакт окажется неудачным, сынок, — голос Куратора заметно смягчился, — ты все равно отправишься домой. Ведь тебе надо отдохнуть. Да и кто, как не ты, будет формировать новую программу контакта? Нашего контакта.

В другой ситуации я бы преисполнился гордости, услышав эти слова. Но сейчас они прозвучали для меня как приговор.

— Держись, Ким, — снова пристально глядя мне в глаза, на сколько это позволяла голограмма, сказал Куратор. — Не наделай глупостей и… до связи.

— До свидания, учитель, — сказал я. Голограмма распалась на отдельные черточки и растаяла в воздухе.

Я сидел в кресле, как изваяние. Казалось, что воспитанная годами учебы твердость духа окончательно покинула меня. Шесть лет подготовки, два года работы на чужой (довольно привлекательной, но все же чужой) планете, без надежды на успех и продолжение исследований. Неужели все рухнет в один миг?

За стеной ругались. Слышался звон бьющейся посуды. Наверное, сосед Толик опять пришел домой слишком поздно. Я взглянул на часы — двенадцать.

Надо было брать себя в руки. Я спрятал коммуникатор в сейф.

Звонок в дверь ударил по ушам как милицейская сирена. Я вздрогнул, с неудовольствием отметив, что нервы, действительно, сдали. Судя по апофеозу соседской драмы, сопровождавшемуся оглушительным хлопком двери, жена все же выгнала Толика на лестничную площадку. Скорее всего, он пришел искать у меня кров.

Я вздохнул: как не вовремя! Но мужская солидарность, пусть даже и разделенная миллионами световых лет межпланетного пространства, сыграла свою гуманную роль. Я стянул с себя рубашку, чтобы продемонстрировать, что уже сплю и не собираюсь становиться объектом душеизлияний, и пошел открывать дверь.

*⠀ *⠀ *

Каково же было мое удивление, когда вместо небритого и, наверное, источающего запах перегара Толика я увидел…

В тусклом свете лестничной площадки, смущенно теребя ремешок сумочки, стояла Светлана. На ней был короткий бежевый плащик, плотно облегающий ее стройную фигуру. Рыжая челка почти касалась элегантно подкрашенных глаз.

— Света? — только и смог произнести я, демонстрируя предельную степень неотесанности.

Подождав более адекватной реакции (все-таки молодая красивая девушка пришла ночью к молодому человеку), она улыбнулась и сказала:

— Ага, Света. Пустишь или так и будем стоять?

Банальная, в общем-то, фраза. Я ее слышал в каком-то местном сериале. Но по мужскому самолюбию бьет больно. Я распахнул дверь, зачем-то выскочил на площадку, потом взмахом руки пригласил ее войти и боком протиснулся следом сам. Попутно поймал себя на мысли, что встречаю даму без рубашки.

Да, мужская природа, похоже, и на Трее, и на Земле одинакова. Полчаса назад я буквально лез на стенку от одной только мысли о потерянной возможности организовать контакт двух цивилизаций, а тут при виде красивой женщины потерял дар речи.

— Проходи, пожалуйста, — выдавил я из себя, когда Светлана была уже в прихожей. — Давай я помогу тебе раздеться.

— Ограничимся плащом, — с усмешкой предложила она.

— Ну да, я это и имел… — лепетал я, а в голове крутилась какая-то ахинея типа «не соизволит ли госпожа» и тому подобное.

Наконец мы вошли в комнату. Я предложил ей сесть, бросив взгляд на сейф — закрыт. Потом, спохватившись, поднял с пола рубашку, начал одеваться, путаясь в рукавах. Светлана с улыбкой наблюдала за мной. Две верхние пуговки на ее белой блузке были, как бы невзначай расстегнуты. Я старательно отводил взгляд.

«Боже, какая же она, все-таки красивая, — думал я. — Эх, бросить бы все и…» Кажется, я это тоже где-то слышал.

— Хочешь кофе? — предложил я.

Она покачала головой и сказала почти повелительно:

— Садись, Антон.

Я послушно рухнул в кресло.

Светлана отодвинула сумочку и сложила руки на голых коленях.

— Не ожидал?

— Да… то есть, нет, — ответил я, застегивая пуговицы на рубашке.

— Так, да или нет? — засмеялась она, закидывая ногу на ногу.

— Не ожидал, но очень рад тебя видеть, — сказал я чистую правду.

— Я тоже рада видеть тебя, Антон, — тихо сказала она. — Ты не звонил.

— Я… думал. — растерялся я. «Думал он, — вклинилось в разговор мое подсознание. — Такая девушка, а он еще думал!» — Я собирался позвонить тебе, но не знал, как ты к этому отнесешься.

— Вот я и взяла быка за рога. Не испугался?

— Нет, что ты, — быстро ответил я.

— Хорошо, — еще тише сказала она.

В этом «хорошо» мне послышались какие-то зловещие нотки. Так обычно в триллерах говорят вампиры, прежде чем выпить кровь из своей жертвы. Хотя, честно говоря, в тот момент я был не против и такой развязки.

— Антон, нам надо поговорить.

Я кивнул.

— Возможно, вначале мои слова покажутся тебе бредом. Потом напугают. Но, в конце концов, ты, как разумный человек, поймешь все правильно, — как-то уж слишком четко сказала Светлана.

— Ну что же, в целом последовательность меня устраивает, — попытался пошутить я.

Она улыбнулась, продемонстрировав великолепные белые зубы.

— Как ты ко мне относишься, Антон?

Вопрос был задан просто, без придыхания и томных взглядов, и этим он ставил в тупик.

— Светлана, — начал я, замечая, как ко мне возвращается натренированное самообладание. Не самый лучший знак, ведь так обычно бывает в минуты опасности. Хотя сейчас, вроде бы, не тот случай. — Светлана, мы с тобой знакомы уже почти полгода. Может быть, нам стоило бы встречаться чаще. Наверное, это моя вина. Но я думаю, ты заметила. — я проглотил слюну, — что ты мне очень нравишься.

Она улыбнулась. Как мне показалось, немного напряженно, но все же очень мило.

— Ты мне тоже нравишься, Антон.

Это было сказано почти шепотом. Очевидно, наш разговор достиг такой стадии, когда мне положено было что-то делать, вместо того, чтобы просто сидеть в кресле и старательно застегивать непослушную рубашку. Но Светлана не дала мне шанса принять решение. Она быстро наклонилась вперед, приблизилась ко мне, окатив тонким ароматом духов, и спросила:

— Ты хочешь быть со мной?

— Да, — быстро ответил я, повинуясь, скорее какому-то древнему инстинкту, чем разуму.

— Даже, если для этого придется… улететь на другую планету?

В ушах лопнул воздушный шарик. Хрустальный звон заполнил черепную коробку, переводя мозг в газообразное состояние. Планету, планету, планету.

Черт побери, наверное, это метафора! Ну, конечно, лирическая метафора. Седьмое небо, звезды, райские кущи. Что там еще?

Ее черные глаза светились в полумраке комнаты. Забавное сочетание — черные глаза и рыжая челка, — не к месту подумал я и тупо переспросил:

— На другую планету?

Она молча кивнула, не сводя с меня глаз.

— Думаю, я бы согласился, — шепотом ответил я.

Она протянула руку и коснулась теплыми пальцами моих губ.

— А, если я не шучу?

Я взял ее пальцы обеими ладонями. Из глубины сознания всплывало странное предчувствие.

— Если не шутишь, тогда объясни, — сказал я.

В этот момент я, наверное, выглядел полным дураком, требуя от прекрасной девушки «объяснить», что же она имеет в виду, говоря о своем желании отправится со мной на другую планету. По законам жанра мелодрамы, девушка должна была презрительно скривить губы, встать и гордо выйти из квартиры. На пороге, бросив через плечо: «И не звони мне больше».

Но, как ни странно, этого не произошло. Светлана высвободила пальцы из моих рук и сказала:

— Я предлагаю тебе то, что никто никогда не предлагал ни одному жителю планеты Земля, — она сделала многозначительную паузу. — Я предлагаю тебе отправиться со мной в мой мир.

Усилием воли, сдерживая сердцебиение, я спросил:

— Как он называется?

— Планета Трея, государство Аракан.

И в этот миг мое волнение отключилось, словно кто-то выдернул шнур из розетки. Хлоп и все! Из всех чувств, не относящихся к тому делу, ради которого я здесь находился, осталось только одно — сожаление, что Светлана оказалась не той, точнее — не тем.

«Кем же она окажется без биомаски? — думал я. — Мускулистым капитаном араканских космических сил? Вряд ли. Все той же прекрасной девушкой? А почему бы и нет?».

— Ты умный и образованный человек, — продолжала вербовать меня Светлана (интересно, а как ее настоящее имя?). — Ты узнаешь такое, о чем мог только мечтать. Ведь ты ученый.

Для удержания разговора в нужном русле я тупо кивал, стараясь делать круглые глаза. Нехорошо обманывать женщину. Но, как говорится, вы первыми начали…

— И самое главное, — она еще приблизилась ко мне, — ты станешь первым человеком, с которым войдет в контакт внеземная цивилизация. А значит, для землян ты станешь.

— Героем, — закончил я за нее с наигранным придыханием.

— Героем, — повторила она. — Ты веришь мне?

Я опустил глаза, помолчал, старательно вызывая слезы умиления. Кажется, у меня это получилось. Выждав несколько секунд, я резко вскинул голову и сказал, изображая смесь гордости со смущением:

— Знаешь, а ведь я всю жизнь знал, что так и будет!

Светлана удивленно посмотрела на меня. Очевидно, она ожидала немного другой реакции. Но я решил играть до конца.

— Да, верил, что именно в этом и состоит мое предназначение. О чем еще может мечтать ученый, как не об этом?! — похоже со слезами я перестарался, но в целом получилось неплохо. — Когда мы полетим?..

— Антон, мы можем переместиться через портал. Прямо сейчас, здесь. Или тебе надо подумать?

Я покачал головой и снова поймал ее пальцы.

— Лучше уж сразу. Можно мне взять с собой пару вещей?

Она кивнула. Чуть торопливее, чем следовало бы. Было видно, что она волнуется.

Мы встали. За окном шумел никогда не затихающий проспект. Я накинул куртку (в Аракане сейчас прохладно), положил в карман карту памяти со своими материалами. Осмотрелся по сторонам, прощаясь с домом.

«Я еще вернусь!» — подумал я.

Светлана достала из сумочки крошечный пульт. Синяя сфера вспыхнула и закружила на одном месте.

— Ну, что ж, поехали! — сказал я ей. И, скрестив пальцы, мысленно загадал: «Пусть она окажется красивой девушкой. А с остальным как-нибудь разберемся».

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1969 году в городе Борисоглебске Воронежской области. Окончил Тамбовское высшее военное авиационное инженерное училище. В настоящее время — начальник кафедры ВВИА им. Н. Е. Жуковского, кандидат технических наук, доцент, полковник. Вышли в свет четыре книги в жанре деловой литературы: «Как я учился деловому общению», «Как стать успешным», «Секреты эффективных бизнес-решений», «Прикладные задачи менеджмента и маркетинга с решениями в MS Excel». В жанре фантастики опубликован рассказ «Взаимная выгода» («Техника молодежи», № 2, 2008), в журнале «Наука и жизнь» (№ 6, 2008) рассказ «Этикет». В № 3 (8) за 2008 г. литературного приложения «Знание — сила: Фантастика» была опубликована повесть «Граница».

Сергей КриворотовНажимая кнопки

Цепочка следов на мокром песке, оставляемая ее босыми ступнями, становилась все длиннее по мере того, как уменьшалась вдалеке ее фигурка. Она шла, не оборачиваясь, вдоль полоски речного песка, и маленькие бессильные волны не доставали своими языками запечатляемые ее ногами знаки. «Ну, проваливай! Черт с тобой!» — подумал Валент, пытаясь почувствовать себя свободным человеком. Рарх, Живущий в Воде, удовлетворенно наблюдал за уходом женщины, не высовываясь над поверхностью. Он поборол тут же возникшее сильное желание напасть на человеческую самку, пока она находилась на глазах мужчины. Ему было и без того неплохо, его эмпатическое естество подпитывалось за счет отрицательных эмоций этих перессорившихся людишек. Он чувствовал, как набирает силы, столь необходимые для дальнейшей борьбы с чужаками. Валент не мог разглядеть темную массу в реке из-за слепящих солнечных бликов на воде, да и не смотрел он туда, его взгляд был прикован к готовой исчезнуть женской фигурке.

Красное солнце над ними нисколько не напоминало милое желтое светило старушки-Земли. Может, в нем, в этом зловещем багровом свете, и было все дело? Он не давал отдыха глазам, непостижимым образом воздействовал на их подсознание, не давая покоя. Они все время чувствовали себя напряженно, словно снедаемые непонятной тревогой. Растущая раздражительность не снималась короткими периодами отдыха. Неудивительно, что через месяц пребывания здесь на Цинтии, второй планете Красного Солнца, между ними произошла первая стычка. За первой ссорой последовала вторая — взаимные придирки, упреки посыпались обвалом. И вот теперь эта, последняя, столь бурная, что выманила Рарха из речных глубин.

А ведь поначалу все казалось просто сказкой. Планета полностью пригодная для человека. Можно было свободно дышать цинтийским воздухом, не боясь ни кислородного голодания, ни опасности заразиться местными микроорганизмами — арсенал химической защиты людей позволил им приспособиться к местным условиям. И даже красное излучение солнца поначалу не представляло им видимой угрозы. И вот теперь…

Он попытался взять себя в руки. Глубоко вздохнул, резко выдохнул, сосредоточился, но лишь с третьей попытки удалось полностью расслабиться и ощутить наконец-то столь недостающее успокоение.

Она скрылась за красным холмом, уже удаляясь от берега, и Рарх, выскочив из воды, совершил пространственное перемещение.

Он увидел только вздыбившуюся волну, невесть откуда возникшую на спокойной речной глади, опавшую там, за холмом, куда ушла она. Это было непонятно и тревожно, и потому с внезапным беспокойством он бросился вдогонку, расстегивая на бегу набедренную кобуру.

⠀⠀ ⠀⠀

Я не стал играть так, оставил Валента и превратился в Рарха, Живущего в Воде. Люда продолжала играть навязанную ей сценарием роль легкомысленной подруги Валента. Надо было срочно разнообразить происходящее, и я привлек к делу дружков Живущего в Воде, а может, и его родственников, скорее всего так — тоже Живущих в Воде. Они выскочили из глубин, стремительно понеслись вслед Валенту. А я сдернул шлем и вытер пот со лба.

Тишину квартиры нарушало привычное урчание кухонного комбайна, и Люда, вполголоса напевавшая популярную песенку последней недели. Я отключил игру, стряхнул с себя остатки иномира и ощущений Валента, полностью «врубившись» в реалии привычной обстановки. Ярко вспомнилось все предшествующее этой моей электронной отключке. И хотя не было как всегда полной уверенности в искусственности исчезнувшего с отключением аппарата красного мира, одно не вызывало сомнений: ссора имела место и здесь, в нашем мире.

— Люда! — позвал я, исполнившись благих миротворческих намерений.

Ответа не последовало. Ощущая разбитость во всем теле после острых переживаний игры, я, шаркая ногами, добрался до кухни.

Световая симфония индикаторов кухонного мультипроцессора никак не отражалась на лице Люды. Она продолжала напевать с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла-качалки у распахнутой балконной двери. Ее шелковистые каштановые прядки выбивались из-под облегченного шлема сенсатора, пальцы бездумно порхали по напоясной деке плеера. Фактически ее не было на кухне, одна лишь видимая телесная оболочка, и звать ее назад из этого неведомого далека представлялось бессмысленным.

Я присел за обеденный стол, коснувшись кнопки «требование», и безликий электронный кормилец выдвинул передо мной дымящуюся тарелку не вполне аппетитного варева. Люда никак не прореагировала на мое присутствие, по-прежнему оставаясь в своем таинственном нездешнем крае.

Кое-как покончив с обедом и отставив стакан из-под зелкового киселя, я встал и вернулся восвояси, теперь импульсы из пустого желудка не грозили испортить мою игру. Примирение с Людой не состоялось по причине ее полного отсутствия в нынешней системе моих жизненных координат. Я включил аппарат и вернулся в красный мир.

⠀⠀ ⠀⠀

Валент успел покончить с двумя сородичами Рарха, их тошнотворно подпаленные останки безобразно чернели на красном песке. Теперь надо было догнать рассерженную женщину и попытаться исправить случившееся. Тем более, что сам Валент теперь не чувствовал себя таким уж правым. Но ее не было видно, как он ни торопился по заметаемым поднявшимся ветром следам, красное солнце коснулось далеких холмов, и длинные тени от барханов поползли по песку. Валент оглянулся назад, ему показалось, что он различил ухом странную имитацию зловещего смеха, но не заметил ничего подозрительного в пустынной багровости пейзажа.

Рарх успел торопливо приглушить свой непроизвольный импульс и скрылся в реке. Главного он добился — единственные в здешнем мире двое людей оказались разъединены, и теперь, умело воспользовавшись ситуацией, можно будет зарядиться от бьющих в них через край отрицательных эмоций.

⠀⠀ ⠀⠀

— Послушай! — Люда стояла надо мной, держа в руке только что снятый с моей головы шлем. — Нам надо поговорить. Ты не думаешь? Ведь так продолжаться не может…

Я еле справился с охватившим меня раздражением, что это она себе позволяет? Разве я когда-нибудь мешал ее сенсорному кайфу? На этот раз она действительно зашла слишком далеко. Но я был еще под впечатлением от мира Красного Солнца, да и что я мог ей сказать такого, чего бы она не знала? В этом мире все слова между нами уже были переговорены, все мыслимые обиды и оскорбления брошены в лицо друг другу. Но, несмотря ни на что, я не хотел ее терять, однако, что я мог сделать, чтобы изменить сложившуюся реальность?

— Ты хочешь продолжать жить, как мы живем? Каждый сам по себе, все врозь. Мы становимся чужими.

— А кто виноват? — подумал я про себя, но смолчал, да я не мог подобрать сейчас нужные слова, ей самой явно не хватало их для выражения собственного отчаяния. А без слов в этом мире мы не могли обходиться.

Но аппарат под рукой не был выключен, как лунатик, я нашарил второй шлем, насильно натянул его на отшатнувшуюся было Люду и усадил рядом с собой.

— Подожди, подожди, — мягко приговаривал я под сверлящим взглядом ее рассерженных, но постепенно уступающих серых глаз, беря из ее рук второй комплект и торопливо закрепляя на своем затылке.

— Мы будем вместе, понимаешь? Подожди немного. — упредил я возможный протест и коснулся деки управления.

Не знаю, не могу я объяснить, как это все происходит, психотроника для меня, как и для Люды, темный лес. Разве, включая телевизор, все древние разбирались в его устройстве? При поломке вызов мастера совсем не проблема. Может, мы переносимся своими сознаниями в те искусственно создаваемые миры, хотя, вероятно, миры эти могли существовать и без нашего участия. Может, те личности были всего лишь нашими проекциями на иные координаты пространства, а, может, просто оказывались сублимацией наших чаяний. Конечно, это была игра, но с каждым разом начинало казаться, что в этом сокрыто нечто гораздо более значительное, даже более важное, чем настоящий мир. Да он и переставал казаться настоящим после ярких ощущений той жизни, даруемых послушными управлению аппаратами. Послушных-то послушных, но иногда уже казалось, что я сам становлюсь объектом игры, чьих-то посторонних манипуляций.

Но стоило ли ломать голову над подобным! Главное, мы оба почувствовали себя в этот момент снова вместе. Я вернулся в мир Красного Солнца, и Люда тоже была рядом со мной на этот раз какой-то миг. И вдруг исчезла.

Я ощутил себя совершенно иным и всерьез испугался за нее.

Солнце уже наполовину спряталось за холмы, когда Валент догнал женщину и схватил за руку. Люда обернулась, зло сощурив глаза.

— Нет, нет, — быстро сказал Валент. — Не сердись, тебе не идет сердиться. Нам нельзя быть врозь в этом мире. Понимаешь?

И серые глаза потеплели, она не пыталась освободиться из его цепких пальцев. Она назвала его каким-то другим именем, и Валент засомневался, действительно ли его зовут Валент или как-то иначе? Солнце, повинуясь их обоюдному желанию, попирая все законы здешней природы, полезло назад по небосклону, словно отряхивая с себя красноватую пыль и становясь ярче и теплее на глазах. Их губы и руки нашли друг друга и соединились, тела стали ближе с этого момента, и все лишнее между ними исчезло, и слова, которых так не хватало в ином существовании, вовсе не понадобились.

Уже много позже, обнявшись, они молча сидели на берегу, глядя на игру солнечных бликов на поверхности сонной реки.

Рарху стало так невыносимо терпеть, он лишился столь близкого наслаждения от нараставшего совсем потока их отрицательных эмоций, он не выдержал и выскочил из воды, рассчитывая застать врасплох этих жалких переменчивых двуногих и хоть как-то физически возместить свое неудовлетворенное эмпатическое вожделение.

Валент и Люда успели одновременно выхватить свое смертоносное оружие, два луча, скрестившись на безобразно распахнутой алчной пасти, испепелили ее в одно мгновение.

Я снял шлем, успел заметить синхронное движение Люды, наши пальцы соприкоснулись на кнопке отключения аппарата. Словно что-то тягостное, довлевшее над нами совсем недавно отступило прочь, и снова стало возможно легко дышать. Я прочел по ее подобревшим глазам, что и она испытывает то же самое.

Чудесный аппарат снова помог, он явно был способен не только разобщать души. Мы обошлись без слов и снова были вместе. Надолго ли? И поможет ли эта машинка в следующий раз, так ли уж она безотказно примиряюща? Но мы явно не владели мастерством простого общения в этом мире, способностью убеждения словом, хотя и научились использовать слова как безжалостное оружие против друг друга. И нам оставалось рассчитывать только на эту электронную терапию, пока мы хотели быть вместе.

Об авторе

Родился в 1951 году. Врач-кардиолог. Живет и работает в Астрахани. Печатался в журналах «Энергия», «Техника молодежи», «Четвертое измерение», «Чудеса и приключения», в московских еженедельниках «Поиск», «Семь с плюсом», в киевском «Друг читача», в местной периодике. Новые публикации в журналах: «Слово», «Москва», «Порог», «Кировоград», «Украина». В № 1 (4) за 2007 г. литературного приложения «Знание-сила: Фантастика» был опубликован рассказ «Потерпевший».

Виталий ШишикинДомой, домой

Билл Олсон уже давно не видел своего родного дома, родителей, друзей и прочих людей, которые окружали его в детстве, любили его или ненавидели, помогали ему или пакостили, успокаивали или наоборот выводили его из себя. Прошло семь лет с тех пор, как он улетел учиться, а затем странствовать по многочисленным неизведанным мирам. Но сегодня Билл наконец-то возвращается к себе домой — на Землю, где ему все знакомо, где его ждут, не дождутся родители, друзья, соседи: ведь он всегда был в центре внимания. Тем более он летит не один. Несмотря на казалось бы постоянную занятость то в одном приключении, то в другом, на всевозможные безвыходные ситуации, погони, перестрелки, схватки с дикими животными, войны с туземцами и беспримерные оргии Билл не стал оттягивать решение личного вопроса в долгий ящик и нашел себе настоящую боевую подругу, сообразительную фигуристую красотку — Энни Тэтчер. Она как нельзя более органично влилась в полную опасностей жизнь Билла и стала не только хранительницей очага, компаньоном, но и верным товарищем, на которого всегда можно положиться, будь то погоня за рыбой-страусом на Кичмоне, либо спасение от природного катаклизма на Планете Бурь. Правда свадьба была делом будущего, Билл настаивал на том старомодном ритуале, о котором он в раннем детстве читал в книгах. После случайного знакомства парень и девушка должны были понравиться друг другу, встречаться и постепенно привыкать находиться вместе, их встречи должны быть все длиннее, а расставания короче. Наконец, наступает момент, когда влюбленные вообще не захотят расстаться. Вот тогда уже можно будет говорить о прочной связи. Однако и это, по мнению Билла, не являлось полной гарантией. Молодой паре необходимо преодолеть еще одно препятствие — получить благословение родителей будущего мужа, а уже после этого может состояться бракосочетание. И что может быть лучшим местом для свадьбы, чем родной дом, где ты родился и провел свои лучшие годы? С этими мыслями Билл открыл глаза и посмотрел в иллюминатор пассажирского звездолета. Диктор корабля объявил о вхождении космолета «Церера» в пределы Солнечной системы:

— Уважаемые пассажиры, наш звездный лайнер второго класса третьей группы комфортабельности пересек границу Солнечной системы — колыбели человечества. Внимание, уважаемые пассажиры, займите, пожалуйста, ваши места и пристегнитесь ремнями безопасности, наша первая посадка состоится на планете Плутон. Приятного путешествия.

— Какой Плутон?! — недоуменно воскликнул Билл, да так громко, что на него даже стали оглядываться некоторые пассажиры, из тех, что всегда готовы поскандалить, по поводу и без повода, но, увидев комплекцию воскликнувшего, они поспешили отвести глаза. — В рекламном проспекте компании ничего такого не сказано, мы должны лететь на Землю, а не на проклятый Плутон, что за самоуправство?!

Как будто услышав недовольный выкрик Билла, автоматический диктор заговорил снова:

— Уважаемые пассажиры, просим вас не беспокоиться и не покидать своих мест. Наша посадка на Плутоне лишь необходимая мера, связанная с заботой о наших клиентах, жителях Земли и ее гостях. Она не отнимет много времени. Желаем вам хорошего настроения.

— Бюрократы чертовы! — выругался Билл.

— Милый, не кипятись так сильно, — певуче проговорила Энни, нежно поглаживая плечо своего спутника. — Это ведь совсем ненадолго, всего лишь небольшая остановка, пройдем досмотр, или что там у них еще и полетим дальше, тем более, дорогой, чем дольше ожидание, тем радостнее момент встречи. Потерпи немного. — И она поцеловала его в щеку, как могла только Энни Тэтчер. Кто-то из пассажиров снова обернулся, чтобы посмотреть на эффектную красотку, но быстро отвернулся, поймав на себе тяжелый взгляд ее спутника. После страстного поцелуя Билл почувствовал себя польщенным и даже слегка порозовел от удовольствия, позволив себе немного улыбнуться, однако, осознав свою ошибку, быстро взял себя в руки и снова сделал недовольное лицо.

— Хорошо Энни, ради такого момента я готов потерпеть немного бюрократического произвола и нашей расхлябанности, но только чуть-чуть.

— Совсем немного, чуть-чуть, может даже и меньше.

— Хорошо, если меньше, чем чуть-чуть а то развели, понимаешь ли, тут на Плутоне канитель. Честные люди и на Землю попасть не могут. Эх, я бы…

Но прилив нежности от еще одного, не менее нежного, поцелуя, заставил Билла прервать свою тираду и немного успокоиться. «Ради счастья всей жизни можно немного и подождать», — подумал он и закрыл глаза. Звездолет тем временем шел на посадку.

После приземления пассажиры были доставлены по подземной монорельсовой дороге в главное здание космопорта.

— Ого! — Билл даже присвистнул от удивления. — Я и не знал, что здесь отгрохали такой огроменный порт. Когда я улетал, здесь находилась лишь небольшая радарная станция, да одна посадочная площадка, а теперь такая громадина. Да она занимает добрую половину планеты, не говоря уже о военных зонах. Даа… дела!

— В этом нет ничего странного, — отозвалась Энни. — Это же форпост всей Солнечной системы, через него идет весь пассажирский и грузовой поток.

— Не спорю, но все так резко поменялось, диву даешься.

— Да, ты привык к джунглям и прочей экзотике, а здесь цивилизация, мощная техногенная.

— На Прио тоже цивилизация, да еще какая.

— У них еще каменный век, они далеко позади.

— Ничего не позади, вспомни их дворцы. А гигантские гробницы вождей?! Накумбо говорил, что и для меня уже что-то строят. Я, правда, еще не видел, но он сказал, что на Прио я считаюсь одним из величайших вождей, и мне полагается отдельная гигантская гробница.

— Нужна она тебе, тем более на Прио? Ты что, полетишь в такую даль, чтобы лечь в гробницу? Сильно сомневаюсь.

— Нет, конечно же не полечу, но посмотреть, обязательно посмотрю — это вопрос престижа.

— Не забивай себе голову всякой чепухой, скоро будешь дома, и все эти гробницы и прочие каменные исполины будут тебе и даром не нужны. Кроме того, на Земле мы сможем… — Энни не закончила фразу и загадочно улыбнулась.

— Да, ты как всегда права.

Пока шла эта непринужденная беседа, остальные пассажиры, не теряя даром времени, разбрелись по залу и образовали длинные очереди-хвосты. Все хотели как можно скорее пройти проверку и лететь дальше. Билл и Энни пристроились в один из этих «хвостов» и через какое-то время без проблем прошли процедуру регистрации. После этого пассажиры гурьбой устремились обратно на «Цереру», рейс продолжился. Но прошло совсем немного времени, и механический диктор произнес: «Внимание, уважаемые пассажиры, займите, пожалуйста, ваши места и пристегнитесь ремнями безопасности, наша вторая посадка состоится на планете Нептун. Здесь вы сможете пройти обязательное медицинское обследование, а ваши вещи пройдут специальную обработку. Приятного путешествия».

— Черт знает что! — не выдержал Билл. — Я же лечу домой, где меня уже ждет горячая ванна, которая и излечит меня от всех болезней и хорошенько продезинфицирует! Зачем мне заранее проверяться?! Нет, я отказываюсь! — продолжал он все, более распаляясь. — А все, кто не согласен, будут говорить уже не со мной, а с моим бластером, — быстрым движением руки он нащупал в кобуре свое оружие.

— Не волнуйся так, Билл, — сказала Энни, и ее рука нежно погладила руку своего спутника, покоящуюся на оружии. — Не надо стрельбы, мы же с тобой договорились, что ты не будешь стрелять, пока мы в отпуске. Нептун — это совсем ненадолго, помоемся и полетим дальше. Ищи везде плюсы. Когда еще ты сможешь насладиться видами Нептуна? Расслабься и получай удовольствие от экскурсии.

Звездолет мягко зашел на посадку, и вскоре все пассажиры оказались в небольшом, но уютном космопорте, откуда в течение нескольких секунд их доставили в огромное белое мраморное здание. Это был банно-медицинский комплекс. Помещение основного банного зала, в котором мылось огромное количество людей, было впечатляющим. Разгоряченных, обнаженных тел здесь было столько, что яблоку было негде упасть. Со стен бани грохотали большие и маленькие водопады, из многочисленных бассейнов и прямо из пола били фонтаны горячей и холодной воды, все помещение застилал пар. Посредине комплекса находился огромный аквапарк. Каждый человек, проходя в зал, получал небольшой нейтрализующий укол — баня была совместная для мужчин и женщин, и их детей. Билл и Энни, получив каждый по уколу, разделись, оставив свои вещи в специальных кабинках, которые тут же исчезли — проходить дезинфекцию.

— Билл, это же целое царство морского бога, — сказала восхищенно Энни.

— Э… а…

Билл не успел даже высказать своего мнения, как Энни схватила его за руку и увлекла за собой:

— Побежали кататься с горки. Чур, я первая и смотри, не отставай, охотник.

Билл побежал за подругой, стараясь при этом не поскользнуться и ни на кого не наступить.

Несколько раз им пришлось перепрыгивать через распростертые тела купальщиков и купальщиц. В аквапарке царила атмосфера беззаботного веселья. Родители наравне со своими чадами весело бултыхались в бассейнах, брызгались, катались с горок. Билл, увлекаемый и подзадориваемый Энни, также совершил несколько полетов с различных водяных горок и пару раз картинно спрыгнул с трамплинов. Он не хотел показывать своей подруге, что несколько смущен происходившим вокруг действом, хотя по роду своей деятельности ему не раз приходилось участвовать в морских приключениях, выслеживать трехголовых аллигаторов или речных акул. С водной стихией он был на «ты». Вволю наплававшись и напрыгавшись, Билл, утомленный, вылез из бассейна, лег на спину и, разметав руки в стороны, стал глядеть в одну точку на потолке. Энни еще плескалась.

— «Пусть веселится», — подумал он, закрывая глаза.

— Эй, хищник! — закричала Энни так, что нахлынувшую на Билла дрему как рукой сняло. — Смотри, как я ныряю.

И она, мигом взобравшись на самую высокую вышку, смело прыгнула в воду. Билл только улыбнулся. Он вспомнил, как однажды они вдвоем гнались за плывунами — крупными животными, чем-то похожими на морские торпеды. Плывунов ценили за высокие скоростные и мореходные качества и использовали на соревнованиях. В тот день Билл и Энни преследовали целую стаю этих животных, во время погони они несколько раз ныряли с водопадов, правда, ни одного плывуна так и не догнали, зато с той погони напарники стали неразлучны.

Билл снова задремал, а вскоре и совсем отключился. Проснулся он от яркого света в лицо. Попробовал встать и не смог. Он продолжал лежать в позе «звездочки», совершенно голый. Ни мало не стесняясь этого, вокруг него суетился человек в белом халате.

— Вас можно поздравить, молодой человек, у вас отменное здоровье, — врач говорил мягко, и все время улыбался. — Давно я не встречал таких здоровяков.

— Спасибо, — буркнул Билл. — Вы еще долго?

— Нет, что вы, совсем нет.

— Так мне надо идти, отключите магнит.

— Подождите, подождите, молодой человек, — улыбка не сходила с лица врача. — Несмотря на ваше здоровье, необходимо провести еще несколько очень важных процедур.

— Каких это процедур?

— На вашем теле слишком много рубцов и шрамов, а также татуировок.

— Это правда. Работа у меня такая. А вот эта татуировка от вождя с Прио, я тоже вождь, всем вождям такие полагаются.

— Очень хорошо, я за вас очень рад, но к большому вашему сожалению все это придется свести.

— Как свести?

— А так, чик, и свести, — врач сделал в воздухе красноречивый взмах рукой.

— То есть, как «чик», и свести?

— По медицинскому законодательству планеты Земля и всей Солнечной системы у вновь прибывших необходимо удалять с тела все шрамы, татуировки и прочие посторонние предметы, можно оставить только родинки. Понятно, о чем я говорю?

— Нет, не понятно, а зачем? Это же моя собственность.

— Сказано вам, по закону.

— Все равно не понятно.

— Не понятно, а свести придется. Итак, приступим.

— Нет, не дам! — Билл попытался встать, но магнитная платформа держала его крепко.

— Понимаю вас, и все же ничем не могу помочь, поверьте, это будет вам только во благо.

— Нет, не дамся, живым вы меня не возьмете, даже туземцы на такое не способны, а вы, каратели…

Укол снотворного прервал его слова.

Проснулся он уже на борту летящей «Цереры». Рядом еще спала Энии. В салоне стояла абсолютная тишина — люди спали после безудержного веселья и медицинских экзекуций.

Пытаясь не издавать лишних звуков, Билл закатал рукав рубахи, и чуть не вскрикнул — предплечье, где раньше красовалась татуировка, было чистым. Также осторожно он ощупал левый бок и не обнаружил рубца от укуса Птемодона. Даже шрам на правой руке, полученный еще в детстве во время игры, исчез. Его тело было гладким и чистым, как будто он только что родился. Нептунианцы постарались на славу: на его теле не осталось ни одного прыщика. Билл чуть не завыл от охватившей его злобы. Только счастливое и улыбающееся лицо Энни смогло немного охладить его пыл. Внезапно уже знакомый голос из динамика произнес: «Внимание, уважаемые пассажиры, займите, пожалуйста, ваши места и пристегнитесь ремнями безопасности, наша посадка состоится на планете Сатурн. Здесь вы сможете пройти обязательную регистрацию. Приятного путешествия».

— Это уже слишком! Они что, совсем сбрендили, пусть только попробуют! — зарычал Билл. — Никуда я со звездолета не пойду, я уже зарегистрировался, а перед этим отстоял длинную очередь. На другой планете меня хорошенько отмыли, как снаружи, так и изнутри, облизали, сделав тело как у новорожденного. Я уже не мальчик, и нечего делать из меня полного идиота.

— Билл, прошу тебя, не скандаль, — Энни стальной хваткой вцепилась в руку друга. — Хватит трепать себе нервы. Я понимаю, от всех этих нововведений даже у меня голова идет кругом. Ну, будь благоразумен: пройдя все эти проверки, ты сможешь спокойно отдохнуть в доме родителей, а об этих недоразумениях даже и вспоминать не будешь. Все будет как давний кошмар.

— Кошмарный сон, да лучше выслеживать гигантскую огнедышащую черепаху, чем иметь дело с бюрократией.

— Согласна. А ты представь, что охотишься на фригийского носорога и сидишь в засаде. Вспомни, сколько надо ждать, сколько нужно выдержки и сил. Все бюрократические барьеры — это тот же «фригиец», но немного другого вида. Ты должен затаиться, как будто тебя здесь нет, тогда и охота пройдет успешно.

— Хорошо, Энн, я возьму себя в руки и затихну, затаюсь, так, что меня никто не услышит, но это только ради тебя и моих родных.

— Я в тебе не сомневаюсь.

— Только скорее бы все преодолеть, — он перешел на шепот.

— Терпи.

— Терплю. Я затаился, меня не слышно и почти не видно.

— Верно, охотник.

После посадки космолета пассажиры, среди которых находились Билл и Энни, оказались посетителями очередного космопорта. Космические туристы, уже умудренные опытом, быстренько распределились по очередям. Билл и Энни не отставали. Проверка шла достаточно бойко, так что у них теплилась надежда на быстрый побег с Сатурна, но на сей раз произошла осечка с документами. Одетый в строгий военный мундир, регистратор внимательно осмотрел их документы, бросил на Билла и Энни суровый взгляд и спросил.

— Вы Билл Олсон и Энни Тэтчер?

— Да.

— Вы летите вместе?

— Да, да, — загорячился Билл. — Вместе и очень спешим домой, давайте документы.

— Извините.

— Что?

— Вы родственники? — спросил регистратор.

— Конечно.

— Кем вам приходиться Энни Тэтчер?

— Это моя подруга, очень близкая подруга

— Так значит вы не родственники, вы не брат с сестрой и вы не женаты?

— Нет, но мы собираемся пожениться, и вообще, какое вам до этого дело? Не суйте свой нос, куда не просят.

— Попрошу вас не хамить мне, сэр. Это моя работа — совать свой нос во все личные дела.

— Пожалуйста, но только не в мою личную жизнь, — Билл начал медленно закипать.

— Сэр, я специалист по личным делам, и ваша личная жизнь — это и мое дело тоже.

— А мне плевать на твою специальность, давай документы.

— Извините, сэр, но согласно новому «Семейному кодексу Солнечной системы», вы с вашей попутчицей должны находиться в каком-либо родстве, а иначе вас нельзя пропускать. Таков закон. Вы должны официально оформить ваши взаимоотношения.

— Что-о-о? Ты наверное шутишь?!

— Никак нет, сэр. Этот пункт описан в Семейном кодексе, в разделе «Путешествие». Можете прочесть.

Билл и Энни быстро пробежали глазами указанный пункт.

— Вам все понятно, сэр?

— Понятно, — мрачно буркнул Билл.

— Я рад.

— Так что нам теперь делать?

— Вам необходимо пройти процедуру регистрации вашего брака — официально оформить ваши взаимоотношения с мисс Тэтчер. Сделать это вы можете прямо у нас. Идите — это первый коридор налево, третья дверь по правой стороне. Желаю удачи!

Билл и Энни отправились в указанном направлении, они быстро нашли заветную дверь и вошли внутрь. Это было просторное светлое помещение, посередине которого размещался огромный стол, заваленный всевозможными бумагами. Хозяином стола оказался лысый, сухой старичок. Свою «шевелюру» он скрывал под древним ночным колпаком. Старичок что-то сосредоточенно писал, вытирая время от времени кисточкой от колпака свой длинный крючковатый нос. За его спиной, как охранники, стояли изваяния двух мифических чудовищ.

— Извините нас, — начала Энни, — мы бы хотели зарегистрировать свой брак.

— Нет ничего проще, — сказал старичок, даже не поднимая головы и продолжая что-то писать. — Вот бланки, заполните и отдадите мне.

Билл и Энни принялись заполнять бумаги. Через несколько минут все было готово, и они отдали бланки старому бюрократу.

— Так… так… все правильно… и здесь все правильно. — Старик медленно просматривал заполненные бумаги, — Надо же, и здесь без ошибок. Так... так. Прелестненько!

Наконец он поднял голову:

— Все заполнено точнехонько и без помарок, что безумно радует. Сразу видно, что вы любите друг друга.

— Только подписей свидетелей нет, — смущенно сказала Энни.

— Не волнуйтесь, сейчас будут, — старик нажал одну из кнопок на своем столе, и две статуи за его спиной внезапно ожили, поставили свои подписи на бумагах и вновь замерли.

— Странные свидетели, — тихо проговорил Билл.

— Ну все, объявляю вас мужем и женой, — сказал старичок, беззубо улыбаясь.

— А как на счет колец? — спросила полушутливым тоном Энни.

— Ээээ, да вы я вижу старомодные, еще и кольца нужны? Ну что ж, надо так надо, — старик нажал еще одну кнопку.

В столе открылось небольшое окошечко, из которого выдвинулась платформа с двумя кольцами. Билл и Энни обменялись ими и поцеловались.

— Что, довольны? — спросил старичок. — Объявляю вас мужем и женой.

— А можно еще и свадебную фотографию? — спросила повеселевшая и осмелевшая миссис Олсон.

— Можно, смотрите сюда, не двигайтесь.

Раздался щелчок, и из боковой стенки стола выползло две фотографии.

— Смотри, Билл, а я хорошо получилась, — сказала Энни, улыбаясь. — Да и ты неплохо.

— Да уж.

— Все? — спросил бюрократ.

— Да.

— Идите и не мешайте мне работать.

Молодожены выпорхнули из зала бракосочетания и побежали на регистрацию. Теперь все прошло без сучка, без задоринки. Вскоре они уже находились на борту «Цереры».

— Билл, я так рада, — Энни прижалась к его плечу. — Наконец-то свершилось, теперь мы семья и летим домой. А что это ты загрустил?

— Задумался немного, как-то все быстро произошло.

— Что, уже жалеешь?

— Нет, конечно, о чем мне жалеть?

— Тогда улыбнись, да улыбнись же ты, и скажи мне что-нибудь приятное.

— Даже и не знаю.

— Чертовски приятные слова. Хватит витать неизвестно где, скажи мне что-нибудь приятное, например: «Я тебя люблю»

— Я люблю тебя, Энн.

— О, Билл, ты произнес это так нежно, так проникновенно. Я тоже очень тебя люблю, дорогой, и всегда буду любить, — и она страстно поцеловала его.

Так они долетели до Марса. На подлете к планете знакомый голос известил: «Внимание, уважаемые пассажиры, займите, пожалуйста, ваши места и пристегнитесь ремнями безопасности, наша посадка состоится на планете Марс. Приятного путешествия». Как оказалось, «для удобства жителей Земли и гостей планеты» на Марсе был открыт магазин, занимающий огромную территорию и имеющий специализированные отделы на Фобосе и Деймосе. Здесь можно было купить абсолютно все: от микробов до разведчиков, до небольшого астероида. Как гласила реклама: «При покупке двух астероидов, доставка производится бесплатно в любую точку Солнечной системы». У посетителей глаза разбегались от обилия товаров.

Кроме огромного магазина на Марсе находилась еще и крупная военно-космическая база. Пассажиры, имеющие на руках оружие, вынуждены были расстаться здесь со своим военным снаряжением или вещами, способными, по мнению экспертов, нанести вред. Оказалось, что Земля была превращена в демилитаризованную планету, на которой были запрещены все виды оружия.

Закупив подарки для родственников и друзей и избавившись от «военных игрушек», Билл и Энни поспешили на борт корабля. Билл держался молодцом — за все время после свадьбы, он ни разу не выразил своего недовольства, даже пытался быть приветливым и как мог, улыбался. После утомительного тура по магазину, от невозможного обилия товаров и от огромных трат, он просто свалился в кресло и уснул.

Звездолет отчалил от Марса и медленно поплыл в сторону Земли. Это был последний отрезок путешествия. Но добраться до Земли без остановки Энни и Биллу было не суждено: «многоуважаемым пассажирам» было предложено полюбоваться красотами Земли с лунной поверхности, посетить только-только обновленное море Спокойствия. Во время осмотра гид с заговорщическим видом посмотрел по сторонам, а потом назвал цену, в которую обошелся ремонт объекта. В конце экскурсии пассажирам было предложено опробовать в действии недавно запущенную транспортную ветку «Луна-Земля». Билл и Энни так и поступили. И вот наконец-то родной город, родной дом.

Такси притормозило возле невысокой деревянной оградки, за которой красовался аккуратно подстриженный зеленый газон, а за деревьями прятался чистенький двухэтажный домик. Билл с удивлением уставился на водителя:

— Ты куда привез?

— Как, куда? Сами назвали адрес. Куда сказали, туда и привез.

— Что-то не узнаю.

— Вон, на калитку посмотрите. Ваш адрес?

— Мой.

— Значит, приехали.

— И правда. Ладно, спасибо, дружище.

Билл и Энни стояли перед забором и не решались войти. Билл вообще потерял дар речи.

— Билл, ты как? — заволновалась Энни — Мы туда приехали, это твой дом?

— Адрес мой, а дом как будто подменили. Не знаю, может, они переехали?

— Так пойдем, спросим.

Но они не успели спросить, из садика навстречу гостям выскочила шустрая старушка. Она издала радостный возглас и бросилась на шею Биллу — это была его мама. Адрес оказался правильным, уже давно здесь жила семья Олсонов. Все были рады встрече. Билл в кругу своих родителей начал понемногу приходить в себя. Однако по-пржнему многое его удивляло: и дом, и парк, разбитый вокруг дома, и внутренняя обстановка дома. Все было в новинку. Тем не менее, у него хватило сил представить семье свою спутницу.

— Пап, мам, позвольте вам представить — это Энни: моя жена. Мы обвенчались несколько часов назад (о причинах такого поступка он не стал распространяться).

— Поздравляю! Сын, ты теперь настоящий мужчина. Как говорится: совет вам да любовь, дети, — воодушевлено сказал отец.

— Наш сынок стал совсем взрослым, так быстро, — и мама Билла даже всплакнула. — Это от счастья, простите.

Все были растроганы. Однако Билл быстро взял себя в руки и спросил.

— Пап, как вы умудрились за это время все поменять, я просто ошарашен от изменений?

— А что, нравится?

— Да как сказать? Старый дом был роднее, там все было знакомо, а здесь все новое, чужое, даже непривычно как-то.

— Понимаю, мы с мамой после обмена тоже долго привыкали. А теперь ничего, пообвыклись и живем. Правда, Кэти (так звали маму Билла)?

— Правда.

— А зачем вы все-таки поменяли дом, наш ведь тоже был неплох и простоял бы еще лет двести?

— А мы посмотрели рекламу, посоветовались с соседями и решились поменять. К тому же муниципальные власти активно содействовали тем, кто менял свои старые дома на новые. Вот теперь живем и радуемся.

— В принципе неплохо, мне тоже начинает нравиться.

— Всем нравится, вот и Гилгудам тоже по душе, помнишь их?

— Помню, я учился вместе с их Торенсом.

— Да, точно! Он теперь на Венере, говорят важная шишка. Так вот Гилгуды первые на нашей улице решили поменять свое старое жилье на новое. После обмена мы приходили к ним все посмотрели, нам понравилось, и мы с мамой решились несколько разнообразить свой быт. Потом все соседи последовали нашему примеру. Теперь у всех новые дома. Нашу улицу теперь не узнать.

— Точно, я тоже сначала не узнал, думал, что ошибся, — улыбнулся Билл. — Надо будет Гилгудов навестить, посмотреть, что они себе отхватили. Они никогда ничего не упускали, всегда самое лучшее.

— Конечно, сходи, правда, в доме у них ничего интересного нет.

— Как нет, у них же раньше не дом был, а музей. Миссис Гилгуд любила собирать антиквариат: древние вазы, картины, скульптуры, какие-то странные манускрипты, драгоценности?

— Да, но это было до замены дома, а теперь у них все то же самое, что и у нас.

— Что «то же самое»?

— Как что? Совершенно похожие дома, с одинаковой планировкой и обстановкой. Такие же, как и у остальных жителей улицы.

— То есть у всех все совершенно одинаковое? Все-все?

— Все-все.

— А почему? Папа, объясни, — у Билла сердце екнуло.

— Видишь ли, Билли. С тех пор, как ты покинул Землю, у нас многое переменилось. Новый президент выдвинул амбициозную программу «Победить пороки общества», — бедность, неравенство, зависть и так далее. И надо тебе сказать, что свои обещания он в целом выполнил. Все началось с домов: за счет властей всем были выделены новые, правда, совершенно одинаковые домики взамен старых. Теперь каждый стал собственником, вне зависимости от своих доходов. Обстановка внутри домов тоже стала абсолютна одинаковой, чтобы не было зависти. Иметь что-либо сверх этого просто запрещено, так исчезла жажда наживы. Теперь у нас нет ничего лишнего или недостающего. Все научно доказано — расположение комнат и вся обстановка в доме успокаивает людей, благотворно влияет на их характер. Ты это тоже мог почувствовать. Таким образом, мы достигли равенства, и фактически полного спокойствия, причем в масштабах всей планеты. В точно таких же домах живут люди Америки и Европы, Азии и Африки, даже в Антарктиде — маленький городок Лазаревилль превратился в многомиллионный Лазарев-сити. И там люди живут в точно таких же домах, с такой же, как у нас обстановкой. Правда, весь город находится под куполом, поддерживающим умеренный климат. И это очень удобно: пойдешь к кому-нибудь в гости и везде чувствуешь себя как дома. Никаких неудобств или стеснения нет. Правда, здорово?

— Наверно, — растерянно пробормотал Билл, — у всех одно и тоже.

— В этом есть еще один плюс. Преступности теперь тоже почти нет и с каждым годом ее все меньше и меньше. Правда, самоубийств еще много, но это ничего.

— Наверное….А магазины и школы тоже все одинаковые?

— У-у-у, школ теперь у нас нет. Их все объединили в одну и перенесли на Луну, а так даже спокойнее. Все университеты и институты находятся там же. Заводы тоже там — на обратной стороне. Магазинов на Земле тоже нет. Зачем они нам здесь? Мы всегда можем купить себе что-нибудь, слетав на Марс. Вы были там? Это здорово.

— Ужасно… здорово.

— Билл, лучше тебе отдохнуть с дороги, ты что-то бледен, наверное, устал сильно, иди, отдохни. А потом расскажешь о себе. Ты, надеюсь, надолго, а то столько времени не был дома. Уже, наверное, забыл, как все выглядело? Да, сейчас и не узнаешь, так все изменилось. Но все равно, можно много о чем вспомнить. Останешься подольше?

— Да, хорошо было бы, — задумчиво произнес Билл, — но, честно говоря, у меня столько неотложных дел, что просто нет времени отдыхать. Я так, заскочил на секунду, посмотреть, что у вас все в порядке, да подарки с Марса подкинуть. Нам с Энн пора лететь. Пойдем, Энн, нас уже заждались джунгли Прио, да и гробницу, наверное, достроили.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1982 году в г. Куйбышеве Новосибирской области. Окончил НГУ по специальности «история». В настоящее время является преподавателем НГТУ и НГИ. Начал писать небольшие литературные произведения с 2006 года. Есть публикации в изданиях «Магия ПК», «Навигатор игрового мира», «Шалтай-Болтай», «Очевидное и невероятное», «Полдень XXI век» и др. В № 2 (7) за 2008 г. литературного приложения «Знание — сила: Фантастика» был опубликован рассказ «Улов».

Сергей ФилипскийБез проблем

Как-то раз бывший участник науки Дима Гунькин, слегка небритый и немного непричесанный, подумал о том, что надо бы куда-нибудь отправиться — для еще одной встречи с аномальным явлением. Об этом можно было бы изготовить репортаж, да и получить за него гонорар в газете или на телевидении.

В этот момент за неровной верхушкой выцветшего дощатого забора появился великий детектив таинственных случаев Альберт Йодов — всегда крепкий, соответствуя постоянному обитанию средь необычных событий:

— Это хорошо.

— Что хорошо? — не преминул поинтересоваться Димин сосед Аверкий Трофимыч, невысокий пожилой, в зипуне и в шапке-ушанке (не взирая на то, что лето сейчас), приподнимаясь с уютной скамейки возле своего дома.

— Хорошо, что вы оба здесь. В ходе проведения мною расследования очередного таинственного случая я выяснил, что скоро сюда придет новый охотник за аномальными явлениями. Некто Тщетнов. Ему нужны помощники, знающие местную округу. Вам надо поучаствовать в поисковых мероприятиях, организуемых Тщетновым. Дабы узнать: что же ему нужно? Я же срочно спрячусь где-нибудь поблизости, чтобы оттуда наблюдать за происходящим… — Альберт убрался со двора.

— Ну, вот, — произнес Трофимыч. — Опять мы в гуще приключений.

В этот момент с улицы раздался скрипучий голос:

— Я — Тщетнов! Могу избавить вас от всех проблем.

По ту сторону калитки стоял незнакомый мужчина — высокий, худощавый и весь какой-то острый. С желтым блокнотом в руках.

— Так-таки от всех? — настороженно произнес Дима.

— Без исключения, — одетый по походному, в штормовку, широкие штаны и высокие ботинки, незнакомец ухмыльнулся. — У вас совершенно не будет проблем. Но для этого нам с вами надо побывать в одном местечке. Называется деревня Ватрушка. Там мы найдем одну вещицу, после чего все ваши проблемы устранятся навсегда.

— А почему бы и не отправиться?

— Погоди так скоро соглашаться, — торопливо посоветовал Трофимыч. — Это может вызвать подозрения в том, что мы собираемся что-то выведать у него.

— О! — воскликнул Тщетнов. — Напрасно волнуетесь. Я не делаю из своего творчества никаких секретов. Хотя бы потому, что это практически неосуществимо при нынешнем уровне развития шпионажа. Наоборот. Я всячески пропагандирую свое творчество.

— Какое такое творчество?

— Применение редких изобретений… Ну, что? Знаете, как добраться до Ватрушки?

— Знаем, — кивнул Дима.

— Тогда прямо сейчас — прямо туда?

— Идем!

Они вышли на улицу, которая привела за окраину города — к ответвляющейся от шоссе асфальтовой дороге. Дорога, рыская меж рощ, пересекла бетонный мост через ручей. Затем была равнина с утвердившимися кое-где многоэтажными коттеджами.

— Это уже Ватрушка? — спросил Тщетнов.

— Да, — сказал Дима. — Что ищем-то?

— Кое-что, похожее на видеокамеру.

— Вижу такое!

— В самом деле?! — остро рассмеялся Тщетнов.

Дима кивнул на огромный дуб у поворота дороги:

— Вон, в ветвях.

— О! Там что-то отблескивает… — Тщетнов взобрался на дуб по толстым ветвям. Через минуту спрыгнул назад. Принялся разглядывать, вертя в ладонях, что-то…

Приблизившись к нему, Дима и Трофимыч увидели вещицу размером со спичечный коробок.

— Не очень-то она напоминает видеокамеру, — сказал Трофимыч. — Больше смахивает на гроздочку кристаллов.

Тщетнов спрятал вещицу в блокнот:

— Видеокамера и есть. Точнее, одна довольно загадочная ее разновидность. Изготовлена в начале XX века. Так называемая Бельгийская Следяка. В те годы, накануне Первой мировой войны, где-то в этих окрестностях будто бы упал опытный образец наиновейшего по тем временам датского аэроплана секретной модели, совершающего испытательный полет. Тогда многие разведки мира подсуетились, засылая своих агентов для его обнаружения. В результате аэроплан так и не нашли. Зато насытили всю округу всевозможным шпионским оборудованием. Которое, кстати, тоже представляет собой опытные образцы секретных конструкций. Причем все их изобретатели, по странному стечению обстоятельств, куда-то исчезли, так и не успев довести их до ума. Так что сосредоточенные в деревне Ватрушка шпионские устройства представляют собой совершенно неведомые разделы науки и техники. Надо их взять. И почему бы заодно не попытаться сделать то, что не удалось ведущим разведкам мира начала XX века? Взять, да и найти секретный датский аэроплан!

— Но объясните: каким образом это приведет нас к жизни без проблем?

— Вскоре вы это узнаете. — уклончиво произнес Тщетнов.

— Гм, — сказал Трофимыч. — Кажется, проблемы у нас все ж пока присутствуют.

Тщетнов остро вскинул голову. Тоже увидел приближающегося здоровяка:

— Скорее всего, это местный житель.

— Наверное, сейчас начнет выяснять: зачем мы в Ватрушке? — выдвинул гипотезу Дима.

У здоровяка, помимо гигантских габаритов, присутствовали пронзительно-насмешливое поглядывание и чрезвычайно короткая стрижка. На нем были мутные резиновые полусапожки, потертые брюки, бесформенные серый свитер с потускневшим узором…

Здоровяк остановился в нескольких шагах и задорно провозгласил:

— Вы-то как раз срочно мне необходимы!

— Вот как? — откликнулся Дима.

— Ну, да! Ведь я — Брюквин! Местный миллионер.

— И что?

— Несколько минут назад все и произошло. Я усиленнно занимался досугом. На сей раз — перелистывал подборку газетных вырезок, посвященных необычным случаям, перелистывал, перелистывал, как вдруг нагрянул ветер и утащил ее со стола. А ведь она была таких внушительных размеров. Наклеенная в толстенном альбомище крупного формата. Упорхнула. Но я огорчаться не стал. Отправился проверить: может, ветер ее обронил, может, она валяется где-нибудь неподалеку. Но нет. Не валяется. Зато на вас наткнулся. Как же прекрасно, что вы здесь! Уж вы-то поможете найти мою газетную подборочку! Ведь так?!..

— …Вообще-то мы — большие специалисты по разным таинственным загадкам! — счел за необходимое поведать Трофимыч.

— Поищем, — сказал Тщетнов.

Обшарпанный миллионер Брюквин выжидательно уставился на него. Тот повертел в руках блокнот и, вытащив из него миниатюрные наушники, надел их:

— Похоже, у вас серьезные проблемы, господин Брюквин.

— И не говорите!.. — отозвался Брюквин. — А что за проблемы-то?!

— Вы попали под действие так называемого Энигмохапа — устройства для сбора информации из разряда раритетного шпионского оборудования. К счастью, мы неплохо оснащены.

— Наушниками! — сообразил Трофимыч.

— Они настроены на улавливание зондирующих волн, которыми Энигмохап сканирует пространство вокруг себя для обнаружения объектов, содержащих в себе какую-либо загадку.

— Ох, я обожаю непостижимые загадки! — признался Брюквин.

— Как говорится, это что же получается? — сказал Трофимыч. — Получается, что у нас имеется своеобразный пеленгатор, с помощью которого мы сможем выйти на Энигмохап.

— Вроде того, — Тщетнов повернул голову на север: — Надо искать там.

— Так давайте же приступим! — воодушевился Брюквин.

Трофимыч, видно, посчитав, что без него добраться до неведомого Энигмохапа вряд ли получится, сделал несколько решительных шагов со словами «Сейчас настигнем!» и плюхнулся на траву!

— Это на вас подействовал Энигмохап, — выразил свою точку зрения Тщетнов.

— Так вот он какой, сбор информации по-энигмохапски! — возмутился Трофимыч. — Уволакивание заинтересовавших его предметов к себе при помощи непонятной силы!

— Наверное, у вас с собой есть какая-то вещь, заинтересовавшая Энигмохап. Поэтому наша задача его нахождения значительно упрощается.

— Не нравятся мне такие упрощения! Не хочу, когда меня какая-то необычная необычность тащит в какую-то неведомую неведомость!.. — Трофимыч вдруг заскользил по траве — на спине, головой вперед: — Ой! Меня утаскивают за зипун!

Дима схватил Трофимыча за рукав зипуна. Однако это не очень-то помогло. Не помогло и то, что здоровяк Брюквин тоже вцепился в зипун. Зипун легко транспортировал за собой и Трофимыча, и Диму, и Брюквина…

— Не отдам зипун! — завопил Трофимыч.

Брюквин, напрягая свои могучие мускулы, крикнул Тщетнову:

— А вы что не помогаете?

Тщетнов, поспевая за ними, повествовал:

— Я очень даже помогаю. Я придумываю всякие способы, как вам спастись…

— Как говорится, это долго будет продолжаться? — занедоумевал Трофимыч.

— Будем надеяться, что нет, — проявил оптимизм Дима.

Зипун дернулся мощным рывком и помчался с еще более внушительной скоростью.

— У меня нерадужное известие, — сказал Дима.

— Какое? — всполошился Трофимыч.

— Домик, к которому мы несемся.

Домик, вроде бы деревянный, шустро надвигался. Трофимыч, Дима и Брюквин, влекомые зипуном, врезались в него.

От удара домик рассыпался фонтаном обломков.

Трофимыч, Дима и Брюквин понеслись дальше.

— Странный какой-то домик, — поразился Дима. — Как же так мы лихо разметали его, сами ничуть не повредившись?

— Это декорации. Из бутафорского материала, — пролил свет на непонятное Брюквин. — Для моей будущей киностудии.

Затем на их курсе возник с десяток кафешных столиков.

— Тоже декорации? — догадался Дима.

— Да, — подтвердил Брюквин.

Когда вломились со всего разгону в столики, оказалось, что они довольно непринужденно могут переворачиваться, крушиться и даже возноситься в воздух.

Разделавшись со столиками, помчались ко дну оврага, где было невзрачное строеньице наподобие недовозведенного амбара из кривых темных досок.

Проехавшись по косогору, Дима, Трофимыч и Брюквин, уже почти достигнув амбара, внезапно остановились — буквально в нескольких сантиметрах от него. Амбар, как ни в чем не бывало, причудливо таращился своими приоткрытыми воротами.

— В общем, — сказал Тщетнов, — вот мы и прибыли.

— Стало быть, — Брюквин потопал полусапожками, наверное, сам не зная, зачем, — тот самый Энигмохап, который похитил мою бесценную газетную подборку, где-то неподалеку?

— Да… — Тщетнов упругим шагом обогнул амбар и что-то поднял с травы:

— Находочка!

— Что там? Что там? — оживленно произнес Брюквин. — Уж не моя ли газетная подборочка?

— Пока что нет. Но, судя по верным признакам, вам недолго осталось ждать, когда мы настигнем ее. Как впрочем, и Диме с Трофимычем — получения того, что называется «без проблем».

— Как бы не так! — со стороны густых кустов донесся грубый голос.

— Что такое?! — остро вскинул лоб Тщетнов. — Неужели этот дилетантик Возюкин опять мешается на моей поисковой стезе?!

— Да, это я, — самодовольно подтвердил голос. — И, похоже, на сей раз я тебя опередил!..

— Ну, в общем, это мы еще посмотрим, — Тщетнов торжествующе воздел руку, в которой была зажата какая-то загогулистая тусклая деталька: — Ведь я заобладал вот чем!..

— Вижу-вижу. У тебя — Норвежская Тоталка. Ну так что ж?! А у меня зато — угадай что?

— Тут и гадать нечего. Судя по твоему развеселенькому тону, ты наткнулся на датский аэроплан?!..

— С чем себя и поздравляю. И сейчас, похоже, я на нем отбуду из данного региона, а вы тут можете оставаться. Можете даже полазить по округе в надежде отыскать какие-нибудь остатки раритетной шпионской техники. Но вряд ли что-нибудь найдете. Потому что я вас опередил: вся она погружена на датский аэроплан. Жаль, конечно, что Тоталку я не успел взять. Но ничего: уловец и так неплохой.

— А Тоталка у меня!

— Ну и что?

— С ее помощью я определю, где ты!

— А чего определять? — удивился Трофимыч. — В кустах он.

— Ну нет! Меня так просто не проведешь! Уж я-то уловки Возюкина прекрасно знаю. В кустах — лишь подложенный им громкоговоритель. А сам этот дилетантик — где-то совсем в другом месте. Итак! Что мне показывает Тоталка? Тоталка показывает: Возюкин — в амбаре.

— Не успеешь! Не успеешь! — злорадно захихикал Возюкин.

Из глубин амбара раздалось тарахтенье. Затем из его ворот вылетело что-то, отдаленно подобное своими очертаниями самолету: эдакая зеленовато-серебристая приплюснуто-обтекаемая грушевидная штуковина с массой то ли крыльев, то ли стабилизаторов разной длины и формы. На одном из крыльев сидел, преисполненный радости, тощий сухонький человек, сжимающий в охапку большущую прямоугольную сумку.

— Так вот он какой, аэропланчик датский! — сказал Дима.

— Еще то созданьице! — поддержал разговор Трофимыч.

Однако далеко датскому аэроплану улететь не довелось. В нескольких метрах от амбара он вдруг опустился на землю.

— Ну что, Возюкин? — спросил у него Тщетнов. — Не получилось у тебя заграбастать старинные приборчики?!

— Не понимаю… — пригорюнился Возюкин. — Почему аэроплан остановился?

— Все очень просто, — неожиданно подошел Альберт Йодов. — Энигмохап удерживает его.

— Но Энигмохап разве не у меня в сумке?

— Значит, нет.

— Но я же все шпионские раритетики в округе подсобрал.

— Кроме Тоталки и Следяки, — напомнил Тщетнов.

— Ну, они не в счет.

— Значит, не все, — сделал вывод Альберт.

— Ну и где же Энигмохап?

— Ох, и не нравятся мне такие излишне заковыристые загадки. — сообщил Тщетнов.

— Мне тоже.

— Давайте уточним, — напомнил о своем присутствии Брюквин. — Мы уже добрались до того, что похитило мою газетную подборочку?

— Да, — сказал Тщетнов. — Мы — где-то около…

— Ну и где же, спрашивается, подборочка?!.. Ах, да! Вот же она! — Брюквин сноровисто выдернул из травы у амбара объемистую подшивку.

— Пока что невозможно унести ее отсюда, — сказал Альберт.

— Почему?

— Энигмохап не даст.

Тщетнов остро обратился к Возюкину:

— Так что вытряхивай из своей сумочки то, что ты тут насобирал.

— Придется, — угрюмо согласился тот. — Иначе я ее отсюда не унесу. Ведь Энигмохап будет притягивать раритетики. Ты, кстати, тоже освобождай свой блокнот. По той же причине.

— Ну и ладно. Как-нибудь без найденных Бельгийской Следяки и Норвежской Тоталки обойдусь. А что делать-то? Да ничего! Поскольку отыскание Энигмохапа, похоже, существенно затягивается.

Разгрузив сумку и блокнот, от чего на траве появилась масса невиданных устройств из металла и кристаллов, Тщетнов и Возюкин пристально посмотрели за пределы оврага.

— У меня наготове еще много разных неразгаданных тайн, — сказал Возюкин.

— Знаю-знаю, что у тебя на уме! Тайна Степного Корсара! — сказал Тщетнов.

— Естественно. Ведь до нее отсюда не так уж далеко.

— Но вот какой нюанс! Тайна Степного Корсара не может обойтись без моего участия!

— Так давай посмотрим: кто раньше успеет с ней разобраться?!

— Еще как посмотрим!..

— Вы нам обещали, что мы найдем «без проблем», — напомнил Дима.

Тщетнов кивнул. Поднял из кучки шпионского оборудования, что была выгружена из сумки Возюкина, небольшой радужный булыжник:

— Вот это устройство устранит любые ваши проблемы. Это так называемый Фиксатор Успеха. Достаточно держать его при себе, и тогда все проблемы исчезают.

Тщетнов положил булыжник обратно и побежал в одну сторону, Возюкин — в другую. Вскоре они скрылись за обрамляющими овраг кустами.

— Экие настойчивые, — произнес Брюквин.

— Самое примечательное во всей этой истории то, что наконец найдено кое-что очень и очень важное с точки зрения развития технической мысли, — сказал Альберт. — Вначале разведки искали секретный датский аэроплан. Затем — шпионские приспособления — все эти Следяки, Тоталки и прочие невиданные вещицы. Но во внимание искателей как-то не попало наиболее ценное. То приспособление, благодаря которому все и началось, когда притянутый им датский аэроплан приземлился здесь.

— Что за приспособление? — спросил Дима.

— Энигмохап.

— Как же определить, который из всех этих необычных приборов — Энигмохап?

— Поскольку газетная подборка осталась лежать у амбара, то…

— Амбар — Энигмохап и есть! — воскликнул Дима.

— Правильно.

— Что же он к моему зипуну привязался? — спросил Трофимыч.

— Наверное, у тебя загадочный зипун.

— Зипун я не отдам. Никакому Энигмохапу.

— Тогда нам остается выяснить, как Энигмохап обездействуется…

— Только побыстрей. А то, очевидно, этот Энигмохап вовсю продолжает притягивать всевозможные тайны. В частности, похоже, Тайну Степного Корсара.

Действительно. Вздымая облака пыли, по склону оврага на них надвигался кувыркающийся катамаран, от которого удирали Тщетнов и Возюкин.

— Ну, вот. — сказал Дима. — Опять очередные приключения.

— А это теперь — настоящая ерунда, — сказал Трофимыч. — Потому как у нас теперь есть устроитель «без проблем».

— А, может, не надо выключать Энигмохап? — предложил Дима.

— Это почему?

— Тогда не надо будет охотиться за тайнами.

— То есть, они сами будут доставляться сюда?..

— И у нас будут гарантированные гонорары в газетах и на телевидении за репортажи о них!

— Звучит отлично! — согласился Трофимыч. — Но как же быть с моим зипуном? Не согласен я, чтобы какой-то там Энигмохап забрал его.

— Тогда нам остается вот что!..

— Что?!..

— Взять, да и разгадать тайну твоего зипуна.

— Верно! Тогда, поскольку тайна перестанет быть тайной, Энигмохап отпустит его.

— Да!.. Так в чем же она, тайна твоего зипуна?.. — призадумался Дима.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1960 году на Дальнем Востоке в городе Шилка Читинской области. Окончил физический факультет Воронежского государственного университета. В настоящее время работает художником-дизайнером в типографии. Пишет юмористическую фантастику. Первая значимая его публикация — в московском журнале «Сокол» (№ 1, 1995 г.): рассказ «Увидеть мир по иному». Публиковался в журналах «Юный техник» (Москва), «Губернский стиль» (Воронеж), «Порог» (Кировоград), во многих газетах. Рассказы вышли в первом сборнике воронежских фантастов «Ликвидация последствий» (1999 год) и двухтомнике «Страницы Воронежской прозы» (2004 год), в который вошли произведения писателей, жизнью и творчеством связанных с Воронежским краем. В этом издании был помещен рассказ «Волшебный кошель». Автор книги фантастических приключенческих повестей для детей «Шпионы крадутся хитро» (г. Воронеж, 2010 г.). Филипский — лауреат воронежской премии имени журналиста А. А. Пятунина.

На сегодня им написано несколько десятков фантастических произведений, в том числе и пока еще не опубликованный цикл рассказов «Где-то по соседству» — об охотниках за аномальными явлениями в провинциальном городе.

Юлия АметоваНаследство Кокорюкиных

— Баб, дай денег, я к Лешке Рахманову на день рождения иду! — заявил Витька, появляясь в дверях кухни. — Пить будем!

— Рано вам еще пить в пятнадцать лет!

— И ничего не рано! Мы уже взрослые! Лешку отец даже в дворянское собрание с собой водил, и меня обещал сводить! У меня тоже предки дворяне, Кокорюкины с шестнадцатого века в Козловске живут! Ты-то конечно, не Кокорюкина, тебе все равно, а я дворянин!

Бабушка вытащила из шкафа хозяйственную сумку.

— Предки у тебя, дворянин Кокорюкин, может и хороши, да что толку?

— Как что толку? А наследственность? Генетика? Конечно, в твое время генетику запрещали, вот ты ее и не признаешь! А на самом деле предки — это… это…

Бабушка положила в сумку деньги.

— Во-первых, я генетику пятнадцать лет в школе десятиклассникам преподавала, а во-вторых, если ты так уважаешь предков, послушай-ка одного из них, то есть меня. Сейчас я схожу на рынок, а ты тем временем разбери чулан в подвале.

— Что? Чулан? Почему я? Не буду!!! — возопил Витька, но бабушка уже закрыла за собой дверь. Ну вот, пожалуйста! И денег не дала! А он должен разбирать чулан, как будто нет ничего интереснее в доме Кокорюкиных! Говоря строго, двухэтажный особняк, в котором жил Витька, перестал быть домом Кокорюкиных еще до революции — за приличные деньги большую его часть продали купцу Самохвалову. А уж после революции прежним хозяевам остались только две комнаты да тот самый чулан в подвале.

Вздыхая, Витька побрел в подвал. Чулан был размером с хорошую комнату, и в нем размещалось все то, что семье Кокорюкиных жаль было выбросить в продолжение последних ста лет. По стенам гроздьями висели пахнущие пылью старые пальто, в углу кучей громоздились ведра и корыта, на полу — стопки журналов и газет сорокалетней давности. Прямо перед дверью стояла дореволюционная чернолаковая этажерка с книгами, а сверху на ней — кожаный футляр с прадедовским биноклем. Витька открыл его — внутри на крышке еще виднелась чернильная надпись: поручик Кокорюкин. В бинокль надо на что-нибудь посмотреть! Витька торопливо повернулся к двери, зацепился ногой за стопку журналов, падая, схватился за этажерку и вместе с ней обрушился на пол.

Ну вот, теперь, хочешь, не хочешь — надо разбирать эту кучу! Витька тоскливо посмотрел на жесткие переплеты, кожаные уголки и желтые от времени страницы. А это что? Из одной книги выпало что-то плоское, завернутое в газету с непривычно мелким шрифтом. Витька развернутую газету, в ней оказался конверт, а в нем… Что такое? На коричневой, с протертыми сгибами бумаге красовались крупные черные буквы — не то печатные, не то рисованные.

«Доношу святому отцу протопопу Иллариону, что июля 17-го дни, года от Рождества Христова 1737-го, в городе Козловске на реке Иловой видана была многими диковина великая. На берегу, супротив дома дворянина Александра Иванова сына Кокорюкина сошел с неба шар огненный, а из него к земле — огненный же столп. Из столпа вышли три персоны некие, по виду люди, но ростом невеликие, головами лысые, и вместо платья белым светом убраны.

Народ к ним побежал, но они только руками махали да кричали невразумительное. Недоросль Кокорюкин Михаил вперед всех выскочив, начал в шар каменьями кидать, но до лысых не добежав двух сажен, был закинут в кусты силой невидимой и неведомой. Понеже явилось пламя великое, в коем шар пропал вместе со столпом, а лысые пошли по реке яко посуху, и по воде от них молнии побежали. А после того вошли они в лес, и боле их не видели.

Дьяк Костка Вонифатьев».

Ничего себе — НЛО! А Кокорюкин тогдашний — молодец, не испугался!

А еще что тут? Начало другой бумаги было оторвано, Витька начал читать с середины.

«Генваря 12-го, года 1743-го, лейб-компании сержант Кокорюкин Михаил, вместо того, чтобы стоять перед столовой Ее императорского величества Елизаветы Петровны и смотреть, чтобы соловью Ее императорского величества, который на стене в столовой, вреда бы от кошек не было, с караулу самовольно отлучился. В трактире у Федотки Гнилого напился он безобразно пьян, так что едва ходить и говорить мог, почему и требовал, стоя на улице, себе карету. Кареты не получив, сержант Кокорюкин взошел на постоялый двор Семена Демидова за Сенным Рынком, где саблей изрубил в щепы стиральную лохань и на прачке изодрал рубаху. После того вошел в камору, где помещались три лысые купца из Козловска, кричал, что они есть исчадия диавольские, вылил на них ведро воды и кинулся драться, а за неимением у них волосов драл козловцев за уши нещадно. Меня же, сержанта Чернова, который остановить его хотел и за воротник схватил, начал зубом есть за руку. В то время сделалось в каморе светло, как днем, и молнии по полу побежали, а сержант Кокорюкин, пробыв в молниях малое время, с лестницы свалился и был мною к полковому лекарю препровожден. Повреждений телесных, а тако же ожогов у него не обнаружено было, однако пониже спины у сержанта Кокорюкина нашелся хвост величиною с ладонь, каковой хвост за две недели с того времени еще на ладонь вырос. Ввиду такового обстоятельства и по особой протекции Ее императорского величества с марта первого дни сего года сержант Кокорюкин Михаил сын Александров определен на службу в Кунсткамеру уродом.

Составил сию записку сержант Чернов Алексей.»

Что за глупости! Хвост какой-то…Оставалась надежда, что последняя бумажка будет понятнее.

«Приветствую тебя, брат Арсений, из родительского дома в Козловске. Ты пишешь, что ехать ко мне из Петербурга не хочешь и что жизнь в провинции скучна беспримерно, однако вот твоим словам опровержение. Опишу тебе все подробно, тем более что до сих пор тебя по молодости лет оберегали от той правды, которую надобно тебе знать.

Дед наш, известный Михаил Александрович, служил в Кунсткамере уродом, поскольку имел длинный чешуйчатый хвост. Хвост этот составлял несчастье всей его жизни, однако вместе с тем доставлял пропитание и ему, и его семье. По смерти своей дед оставил завещание, в котором среди всего прочего остерегал нас, его потомков, от употребления вина, буйства гнева и встреч с лысыми людьми. Отец наш никогда не придавал значения этим словам, считая, что они писаны не в твердом разуме, а потому заветом пренебрегал и кончил свою жизнь с хвостом длиною в два вершка, выраставшим на полпальца при каждом приступе гнева. Я же, от природы не обладая ни пылкостью нрава, ни склонностью к горячительным напиткам, также жил, не задумываясь о завете деда, до сего дня.

Однако нынче, в седьмом часу утра, случилось то самое происшествие, которое и побудило меня написать тебе. Неизвестно откуда перед моим окном в саду появились три небольшого роста лысых человека, по виду купцы или мещане. Я спросил того из них, кто показался мне старшим, кого им надобно, на что он отвечал, что хотел бы видеть потомков Михаила Кокорюкина. Я назвался, он приблизился ко мне, и я увидел, что ни волос, ни бровей, ни ресниц на нем не было, а в глазах у него нет ни радужек, ни белков, одни лишь черные зрачки. Рассказ его был еще более необычен, нежели его вид. По его словам, он и его товарищи — жители далекой звезды, с которой они добрались до нас на особенном «летательном корабле». «Корабль» этот взорвался в нашем поместье во времена юности нашего деда, причем дед сыграл не последнюю роль в этом несчастье. При второй случайной встрече, защищаясь от нападения нашего предка, путешественники невольно причинили ему какое-то повреждение организма, которое теперь передается из поколения в поколение всем его потомкам. Исправить это повреждение можно, только если на помощь путешественникам прилетят их друзья на другом «корабле», а потому лысые путешественники сочли своим долгом предупредить меня о том же, о чем предупреждал в завещании дед. В доказательство истинности своих слов старший путешественник отдал мне два документа, которые я тебе в письме и посылаю. После этого путешественники исчезли.

Хотя происшествие сие выглядит невероятным, я склонен верить лысому путешественнику, а потому прошу тебя, Арсений: не пей вина и не предавайся гневу, ибо украшение чешуйчатое может постигнуть тебя во всякое время, как и любого из потомков Михаила Кокорюкина, одним из которых остаюсь.

Любящий тебя брат Андрей»

Витька вскочил с поваленной этажерки, руки у него дрожали. Вот тебе и генетика! А он-то все утро «предавался гневу»! Кажется, пониже спины уже что-то чешется! Или нет? Но у Лешки он не выпьет ни капли! Или вообще не пойдет на день рождения!

В дверь чулана заглянула бабушка.

— Ну как, Витюша, разобрал?

Витька дрожащей рукой протянул ей бумаги. Она внимательно прочла, нахмурилась, потом улыбнулась.

— Ну что ж, даже если все это чистая правда, человек, уважающий генетику, не должен пугаться. Ты отстоишь от сержанта Кокорюкина на восемь поколений, а значит, по законам генетики, вероятность заработать хвост у тебя не больше, чем одна двести пятьдесят шестая часть.

Витька облегченно вздохнул. Одна двести пятьдесят шестая — это еще ничего. Но все же… Он потянулся к футляру с биноклем. А сам подумал:

«Пусть все же лысые путешественники скорее прилетят».

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родилась в 1956 году в Москве. По профессии инженер, в 1978 году окончила МИСИ, живет в Москве, работает главным специалистом в проектной организации. Пишет давно, с ранней юности — стихи, пьесы, повести и рассказы, но все это не опубликовано. Сейчас пишет только фантастику — написаны три романа, три «космические оперы» и около тридцати рассказов, в основном мистика и космические приключения. Пятнадцать рассказов уже напечатаны: в «Космическом веке» (с 1996 по 2000 годы), «Чудесах и приключениях» (1994 год), «Тайной силе» и «Ступенях оракула» (с 1999 по 2001 годы).

Владимир МолотиловХроника пикирующего бомбардировщика

Золотистую монету солнца неумолимо пожирало грозное чудовище — надвигающаяся туча. Последние лучи веером рассыпались по ее краям, не желая сдаваться. Деревья с волнением зашептались и начали покачиваться. Никола почувствовал, как жарит виски. К нему возвращался глас Эфира.

Никола упал на колени, запустил руки в волосы и закрыл глаза. И полился голос, манящий и ровный, как журчание весеннего ручья. Не было, конечно, ни формул, ни научных терминов, только идеи, чистые и простые, но понятные лишь одному ему. Никола почувствовал легкую эйфорию, кончики пальцев задрожали. Идеи складывались в необычайно правильную мозаику, оригинальную, как само мироздание. Никола походил в эти минуты на медитирующего восточного мудреца.

«Благодарю тебя, Голос, за то, что ты не оставляешь меня, за то, что избираешь меня, как и прежде. Поверь, я не подведу тебя…»

⠀⠀ ⠀⠀

Командир дрейфующего крейсера, маслянистый и зеленый гуманоид Ыусмл, облизываясь длинным шершавым языком, разглядывал в монитор приближающуюся планету. Заветный шар чуть поблескивал одной половинкой, тронутый разбавленными космосом лучами единственной звезды. Красота, да и только! А главное — там должно быть бесконечное множество болотного мха. Все признаки указывали на это обстоятельство.

«Мха хватит на несколько поколений. Пора прекратить скитания по бесконечным просторам Вселенной! И эта планета подвернулась как нельзя кстати. Захватить ее, обосноваться и начать, наконец, оседлую жизнь»

Ыусмл задумчиво постучал когтями по панели.

«Правда, планета явно населена гуманоидами, иначе откуда эти странные строения, замеченные зондом? Но вот вопрос: на какой стадии развития их цивилизация? На орбитах не болтается ни одного спутника. Значит, еще даже не освоили космос?! Это обнадеживает. Стало быть…»

«Завоюем в два счета», — прошептал Ыусмл. «Хотя лишняя осторожность в данном деле не помешает»

И Ыусмл принял решение. На всякий случай он распорядился выслать бомбардировщик с пилотом-роботом.

«Сбросить бомбу, и если… Если не будет никакой реакции, тогда пусть вся эскадра зеленоидов стартует с крейсера и вторгается на планету…»

⠀⠀ ⠀⠀

Голос перестал вещать с последним ударом молнии. Туча затянула все небо густыми перинами. Бесконечные дождевые нити прошивали трепещущие листья деревьев. Никола поднялся с земли и, словно пьяный, побрел к башне. Его рубашка промокла до нитки, волосы прилипли ко лбу, но ему было нипочем.

«Да, сейчас самое подходящее время. Надо приступать. Небо над башней разряжено. Точку я уже давно посчитал. Там безлюдно, только тайга на сотни километров. Никому не будет вреда. Но зато весь мир узнает о моем оружии. Остолопы! Болваны, закостенелые болваны! Я покажу вам, неучи, чего стоят ваши насмешки.»

⠀⠀ ⠀⠀

Ыусмл напряженно следил в монитор за оторвавшимся от крейсера бомбардировщиком. От волнения в уголках рта начала выделяться желтая слизь.

«НИд, квадрат посадки выбран подходящий, — облизнулся Ыусмл. —

Ближе к холодному полюсу полушария — там наверняка огромные запасы болотного мха. Бомбардировщик, подлетая, выпустит ракету с боеголовкой в сторону экватора, где, несомненно, должно быть скопление теплолюбивых гуманоидов, а сам сядет в данном квадрате и соберет для пробы образцы мха».

Ыусмл почесал когтями живот и похвалил себя: «План просто гениальный!»

⠀⠀ ⠀⠀

Стремглав Никола забрался по лестнице на самый верх башни. Установка в гордом молчании ждала своего часа. Глаза Николы засверкали. Захотелось погладить холодный металл руками, но он сдержал глупый порыв.

«Хм, странно и смешно. Хоть бы раз почувствовать, что такое сомнение. Ладно, приготовимся. Одна лишь тонкая нить, незримая нить, выпущенная из этой башни Ворденклифф, пронзит ионосферу — как просто. Никаких проводов. Как же называется та область в темной России? Сибирия? Нет, кажется, Сибирь. На глобусе она не подписана. Разряд должен попасть в небо над Сибирией, и разжечь свечение. И его заметят, его увидят все. Завтра об этом напишут в газетах»

Никола склонился над пультом, произвел какие-то колдовские манипуляции с кнопками и рычагами.

«Вот и все! Осталась самая малость — запустить генератор. Кто бы сомневался? Я знаю об электрическом токе все, что знает о нем Бог. И даже больше того.»

⠀⠀ ⠀⠀

Ыусмл неотрывно наблюдал за полетом бомбардировщика. Небольшой кораблик стремительно приближался к заветной планете. «Еще немного времени, и он достигнет ионосферы этой заманчивой планеты. А потом отделится ракета. И тогда все станет ясно».

Ыусмл почесал когтями за ухом замысловатой формы и тихонько чихнул.

«Да пребудет с нами сила!»

⠀⠀ ⠀⠀

Никола испытывал особое, напряженное состояние, какое бывает только перед важным свершением. Перед его глазами уже блестело небо над Сибирией, переливающееся цветами радуги. Он всегда знал заранее, чем все кончится.

«Все готово. Пора запускать»

И Никола сдвинул большой рычаг до упора. И над башней, точнее, из башни, ударила молния, как будто гроза снова вернулась, и разразился гром, и сотряслись окрестности.

«Пусть теперь засверкает небо над Сибирией. А я прочитаю завтрашние газеты».

⠀⠀ ⠀⠀

У Ыусмла затряслись конечности, в уголках рта появилась желтая слизь. Такого вероломного удара он никак не ожидал. Как только бомбардировщик достиг ионосферы, невидимая нить мощного скрытого оружия пронзила его, он взорвался, как праздничный фейерверк, и огненной кометой упал на тот самый квадрат, куда должен был сесть.

«Это невозможно! Они обладают величайшим во Вселенной оружием аргкхов! Только аргкхи, единственные на всех просторах Вселенной, сумели приручить электрическое поле собственной планеты и создать оружие, не сравнимое с атомной бомбой. Аргкхи унесли его секрет с собой в могилу.

А спутники? А космические станции? Ну конечно, защитное поле! Эти чертовы гуманоиды знают, как делать объекты невидимыми для других! Они владеют самыми совершенными технологиями!»

Ыусмл грубо выругался вслух на языке зеленоидов и крякнул.

«Все! Уходим отсюда! Срочно уходим! Еще несколько мгновений, и подлые гуманоиды таинственной планеты ударят по крейсеру. И тогда зеленоидам конец!»

И Ыусмл отдал приказ немедленно покинуть эту галактику. Очень тяжело ему было на душе, но, увы, чудная планета уже сияла зловещим блеском.

⠀⠀ ⠀⠀

А в туманной России, в далекой тайге, земля содрогнулась, и оглушающий гром пронзил окрестности, и вспышка света поглотила видимое пространство.

Но после того, как светящийся объект с длинным огненным хвостом упал на Подкаменную Тунгуску, небо над Сибирью потускнело, и воцарилась гробовая тишина. И на сотни километров не стало слышно птичьего щебета, и замолчали сожженные деревья. А потом над рекой поднялась сплошная серебристая стена. Словно высшие силы решили сделать людям предупреждение.

В это время Никола Тэсла забылся глубоким сном, не подозревая, что только что спас мир. Ему ничего не снилось, он просто спал. Чтобы восстановить силы. Три-четыре часа было вполне достаточно. Как будто его совсем не беспокоило, что творится на Земле.

⠀⠀ ⠀⠀

Ыусмл постукивал когтями по панели и глядел в монитор на удаляющуюся планету, быстро превращающуюся в маленькую точку на экране. В глазах Ыусмла проблеснула слеза.

«Все. Никогда нам больше не видать такого рая! Прощайте, безбрежные залежи болотного мха!.. Снова, снова бесконечные скитания впереди…»

Мощный крейсер зеленоидов включил гиперскорость и покинул Солнечную Систему.

апрель, 2008 г.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе

Родился в 1973 году в г. Тюмени. Учился в Красноярском институте, закончил Тюменский Нефтегазовый Университет. Служил в армии в Североморском гарнизоне. Работал инженером на заводе, менеджером по рекламе, киномехаником, журналистом. Попытки что-то написать делал с детства, но серьезно увлекся литературой с 2006 года. Публиковался в журналах «Порог», «Техника Молодежи», «Очевидное и невероятное», «Уральский следопыт», в 2010 г. в сборнике «Аэлита» (г. Екатеринбург) вышел рассказ «Спички». В настоящее время живет в Тюмени и работает специалистом по торговому оборудованию.

Владимир ДёминскийОружие победы

— Так. Вставьте заготовку А28 в разъем 2/32, — Сэм перевел взгляд от экрана ноутбука на своего соседа по палатке. — Иван, ты опять дрыхнешь?

— И чему вас только в Массачусетском Технологическом учат? — Иван, почесав грудь волосатой рукой, лениво поднялся с койки и подошел к столу. — Ну, что тут у тебя?

— Вот, — выпускник МТИ продемонстрировал обрезок трубы и пластмассовую пластину с четырьмя просверленными отверстиями разной формы. — Не влезает.

— Хм, действительно, — сделав пару безуспешных попыток, произнес Иван. — А ты не пробовал трубку другим концом вставлять?

— А? — Сэм недоуменно посмотрел на коллегу.

— Учись, студент! — инженер-механик повернул заготовку А28, и та с легким щелчком вошла в нужный паз. — Ладно, дальше сам разбирайся, — он сунул получившуюся конструкцию Сэму в руки. — Я на улицу, пройдусь. Надоело торчать тут.

Иван одел рубашку с нашивками Инженерного Корпуса, нахлобучил панаму и отодвинул полог палатки. На него тут же нахлынула волна жара. Инженер скривился, но переступил порог и выбрался наружу.

Оба солнца планеты Сарда припекали вовсю. Благодаря им днем в пустыне температура редко когда опускалась ниже 65 градусов по Цельсию. В дикой жаре выживали лишь гигантские, с полметра длиной, шестиногие ящерицы да тукумзы — высокие, зеленовато-коричневые растения, чем-то напоминающие мексиканские кактусы.

Впрочем, в пустыне могли жить не только тукумзы.

— Я научу вас, мать вашу, родину любить, мать нашу! — до Ивана донесся зычный рык сержант-майора Вайта. — А ну, быстро подняли свои жопы и побежали вокруг периметра! Раз-два, Раз-два, Раз-два, левой-правой, Раз-два. Блэк, подбери пузо, Рич, утри сопли, ты же космодесантник!

Инженер обошел палатку и направился к центру лагеря. Вайт, развалившись в шезлонге под тентом, попивал ледяное пиво, только что вытащенное из сумки-холодильника и периодически покрикивал на взмыленных десантников.

Увидев проходящего мимо гражданского, сержант-майор оскалился в приветственной улыбке, отчего его испещренное шрамами лицо приобрело непривычное выражение.

— Опять гоняешь своих парней, не надоело? — поинтересовался Иван.

— Ну, дык, иначе эти обезьяны совсем жиром обрастут, — сержант-майор смачно рыгнул. — Рико, ты что это там встал и яйца чешешь? А ну-ка, вперед!

Не желая вмешиваться в процесс тренировки, Иван кивнул Вайту и направился к ближайшей палатке. Здесь, аккурат возле казармы, под неусыпной охраной двух космодесантников, хранилась самая ценная вещь на базе — трансфинитная пушка.

Пройдя мимо вояк и стараясь не обращать внимания на царившую внутри духоту, инженер подошел к орудию. Пушка стояла на трех подвижных опорах, сделанных из меледена. Легкий и в тоже время чрезвычайно прочный металл загадочно поблескивал в полумраке.

Иван провел рукой по чуть шероховатому стволу и подергал за рукоятку зарядного механизма. — Уже скоро… — прошептал инженер.

Следующим местом, куда он зашел, стал водосборник. Вода на Сарде встречалась редко, три четверти территории планеты покрывали пустыни. Поэтому колонизировать столь уютное место пока никто не спешил, да и вообще, корабли редко посещали мультисолнечную систему. Зато Сарда, ввиду своей непопулярности и отдаленности от основных звездных трасс, являлась лучшим полигоном для секретных испытаний нового оружия.

Водосборник представлял собой пару насосов, день и ночь качавшие воду из пробуренной две недели назад полукилометровой скважины. Живительная влага вначале попадала в трехсотлитровый бак, откуда по пластиковым трубам поступала в палатки. Впрочем, способ добычи воды сейчас Ивана интересовал меньше всего.

Рядом с баком стоял небольшой деревянный ящик, выкрашенный в белый цвет. Из цистерны к нему тянулся змеевик, который исчезал в дыре, просверленной в крышке. От чересчур любопытных ящик надежно запирался на висячий замок. Это было настоящее произведение искусства, подлинная копия вещи из двадцатого века. Замок и ключ к нему Иван вырезал из цельного бруска титана, еще когда учился на четвертом курсе Академии и сдавал зачет по истории технологий.

Оглядевшись по сторонам и убедившись в отсутствии посторонних, инженер уселся на корточки и отворил крышку. Устройство, находившееся внутри, одновременно выполняло функции кондиционера, многослойного фильтра и самогонного аппарата.

— Надо будет потом еще тукумзов нарезать, — инженер-механик потыкал пальцем в наполовину пустой контейнер, в котором бродили кактусы. С некоторым усилием Иван извлек из ящика запотевшую полуторалитровую бутылку, на две трети наполненную светло-зеленой жидкостью.

— Дрогнем! — он сделал приличный глоток. — Ыхх! — глотку словно обожгло огнем, который тут же сменился холодом. Язык занемел, а на глаза навернулись слезы.

— Хороффо, — выдохнул естествоиспытатель. По вкусу полученное пойло чем-то напоминало текилу, но только послаще. Да и покрепче, градусов под семьдесят, не меньше.

Инженер просидел еще с минуту, блаженно прикрыв глаза и прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Затем поставил бутылку на место, закрыл крышку и навесил замок. Бросив прощальный взгляд на ящик, скрывающий результат многочасовой работы технического гения, Иван поднялся. Пора было возвращаться.

— Ну, что там? — поинтересовался Сэм, стоило только инженеру войти в палатку.

— Жарко, — Иван присосался к пластиковой канистре и выпустил ее лишь после того, как выпил не меньше полулитра воды. Текила, как оказалось, оставляла после себя довольно-таки мерзкое послевкусие.

— Я закончил с блоком наведения. Осталось только установить.

— Ну так, вперед, — инженер взгромоздился на койку и открыл свой ноутбук.

— Слушай, а почему так получается, что основная часть работы всегда достается мне? — обиженно спросил Сэм.

— Потому, что ты молодой и умный.

— Эээ…

— А я, — Иван перебил коллегу, не давая ему закончить фразу, — старый и опытный. Давай, иди уже. Там тепло и солнце светит, даже два. Большое и маленькое.

Сэм молча вышел, а Иван тут же запустил «Реконструкцию». На эту программу он натолкнулся пару лет назад в сети GlobalNet и с тех пор тратил на нее значительную часть свободного времени.

С помощью «Реконструкции» можно было голографически воссоздать и увидеть в действии оружие любой эпохи, от первобытно-общинного строя и до первой половины двадцать первого века. Перед пользователем стояла задача пройти по всем ступеням технологической цепочки, начиная от примитивного копья с обожженным на костре наконечником и заканчивая ракетой «Тополь-М». Вчера Иван почти закончил собирать мортиру и сегодня хотел начать ее испытания. Однако, любимым делом инженер наслаждался недолго. С улицы раздался пронзительный свист, судя по звуку, это приземлялся грузовой звездолет. Выругавшись сквозь зубы, Иван отложил ноутбук.

Он подошел к воротам базы как раз в тот момент, когда корабль, напоследок взревев двигателями, тяжело осел за периметром. Занявшие позиции десантники нацелили на входной шлюз гравибластеры.

Люк с шипением отворился, и из него вышли два человека. В руках звездолетчики несли длинный громоздкий ящик, выкрашенный в защитный цвет. Не обращая никакого внимания на взявших их на прицел космодесантников, они поставили его возле главных ворот.

— Мне нужен Сэм Фишер или Иван Серцофф, — отдуваясь и вытирая пот со лба, обратился к Вайту один из носильщиков, безошибочно угадав в нем главного.

— Я Серцофф, — Иван выглянул из-за плеча сержант-майора.

— Служба военной курьер-доставки. Приказано передать лично в руки. Распишитесь, — курьер протянул инженеру снежно-белый лист пластика с небольшим черным квадратом в правом верхнем углу.

Иван приложил к нему большой палец. Через секунду раздался едва слышный писк. Личность была подтверждена.

— Благодарим за сотрудничество, — курьеры синхронно развернулись через левое плечо и, не прощаясь, быстро-быстро заспешили к своему кораблю. Похоже, пребывание на Сарде не доставило им большого удовольствия.

— Мать их…, — сержант-майор выругался, но так тихо, что инженер не смог разобрать всех слов.

Стоило только люку захлопнуться за спинами курьеров, как грузовоз стартовал. Через мгновение на месте его стоянки остался лишь обугленный дюзами круг из расплавленного песка. А в голубом без единого облачка небе, постепенно уменьшаясь, таяла черная точка.

— М-мать, — уже громче произнес Вайт.

— Полностью с вами согласен, сержант-майор. А теперь, если не затруднит, хорошо бы этот ящичек отнести ко мне в палатку.

— Рико, Танго, че рты пораззевали? Слышали, что сказали? Быстро отнесли эту хреновину, одна нога здесь, другая там! Остальные, в упор лежа, отжаться сорок раз!

Десантники подскочили к доставленному грузу, подняли, закряхтели и понесли в лагерь.

— Что это за хрень? — сержант-майор, прищурившись, посмотрел на Ивана.

— Трансфинитные батареи. Дарвы сделали.

— Олухи вислоухие. Нелюди хреновы, — Вайт сплюнул на песок, видимо, таким образом пытаясь показать свое отношение к инопланетным союзникам. — Еще десять отжиманий! Вы что, уроды, думаете, если я говорю, то не вижу, как вы ничего не делаете?!

Оставив сержант-майора заниматься укреплением боевого духа, Серцофф пнул в бок ползущую мимо шестиногую ящерицу и неторопливо пошел обратно. В палатке уже сидел Сэм. Разобравшись с запорными клапанами и отвинтив крышку от ящика, лучший студент инженерного факультета выпуска 2132 года внимательно изучал содержимое. Его лицо при этом покраснело и приняло довольно-таки странное выражение.

— Иван, — прошептал он, — что ЭТО?

— Батареи. А ты… — инженер оборвал свою тираду на полуслове, так как подошел поближе и увидел, что именно лежало внутри. Там располагался кусок серебристого металла, намертво приваренный к стенкам. На нем, в специально сделанных углублениях, лежали одиннадцать небольших, величиной с кулак, пирамидок рубинового цвета.

— Батареи, — еще более трагическим шепотом произнес Фишер и вытащил одну. — А почему, они такие… треугольные? Ведь пушка рассчитана на квадратные, куда их теперь совать?!

— Эээ… — на этот вполне логичный вопрос, Иван не смог дать вразумительного ответа, — нуу… эээ… может в Службе доставки перепутали что?

— Комиссия приезжает завтра на рассвете! Как мы будем стрелять из этой ублюдочной пушки, если у нас вместо энергобатарей, непонятно что?!

— Ничего. Разберемся… как-нибудь… наверное, — Иван выхватил из рук коллеги батарею и внимательно ее осмотрел. Пирамидка была сделана из материала, который на ощупь напоминал мрамор и приятно холодил ладони. Перевернув ее, инженер увидел, что в основании, примерно на пять миллиметров вглубь, выдавлено изображение круга.

Пожав плечами, Иван произнес несколько резких слов на непонятном Сэму русском языке, после чего перешел на космолингво и обратился к напарнику:

— Я сообщу обо всем адмиралу Токугаве.

Успокоив таким образом коллегу, Серцофф положил пирамидку на стол, уселся на койку и потянулся к ноутбуку.

— И это все?! — лицо Фишера пошло белыми пятнами.

— Ага. А что мне еще делать, напильником края обточить? Если тебе неймется, то у военных где-то на складе должен быть анализатор, попроси, может, дадут. Попробуй разберись, что это за штуку нам прислали.

Сэм поиграл на лице желваками, но ничего не ответил. Отвернувшись к своему ноутбуку, он принялся ожесточенно стучать по сенсорным клавишам.

В палатке наступила тишина. До сеанса связи с командованием оставалось еще полтора часа, так что Иван наконец-таки смог отдаться любимому делу. Запустив «Реконструкцию», он пострелял из мортиры и перешел к разделу «Минометы».

«Во время русско-японской войны 1904–1905 годов оборона Порт-Артура перешла в «окопную» стадию. Ружейный и пушечный огонь оказался малоэффективным против засевших в траншеях японцев. В сложившейся ситуации русский офицер Л. Н. Гобято изобрел миномет — орудие, стрелявшее оперенным снарядом по навесной траектории. В качестве первых снарядов использовались морские мины, что и дало оружию его название». — Прочел Серцофф в сопроводительном файле.

— Иван! Смотри скорее! — во весь голос заорал Фишер.

Глухо застонав, инженер-механик повернул голову.

— Я открыл ее! — триумфально объявил Сэм.

Действительно, из основания пирамидки на пластиковую папку, лежащую на столе, сыпалась тонкая струйка белого порошка.

— Я надавил на круг, он щелкнул и появилось отверстие! — Фишер улыбался такой счастливой улыбкой, как будто только что выиграл в лотерею миллион кредитов и турпоездку на Землю.

— Молодец, уважаю. А если порошок токсичен?

Улыбка на лице Сэма немного померкла.

— Значит, так. Сейчас забираешь эту дрянь и дуешь к военному анализатору. Там делаешь все тесты, какие только возможны. Химический состав, атомарная структура, примеси, реакции с водой, огнем и кислородом. В общем, не мне тебя учить. Так что вперед, до сеанса связи осталось тридцать минут.

Фишер, отодвинув как можно дальше от себя папку с порошком, на негнущихся ногах вылез наружу.

— Мальчишка, — пробурчал Иван, искоса поглядывая на ящик с пирамидками. Серцофф был немного уязвлен открытием Сэма. Казалось, до такой элементарной вещи можно было додуматься и самому, а вот, поди ж ты, не догадался!

Через двадцать минут Фишер вернулся и протянул инженеру распечатку с результатами тестов.

— Так, количественный анализ… молекулярный состав… атомноэмиссионная спектроскопия… хроматография… ммм, непонятно, но впечатляет, — Иван пробежался глазами по тексту. — Качественный анализ... примеры качественных реакций на катионы… о, а это что?

— Экзотермическая реакция. При нагревании выше восьмидесяти семи по Цельсию порошок начинает выделять тепло.

— И много он его выделил? — Иван вопросительно изогнул бровь.

— Датчик вышел из строя на показателе полторы тысячи градусов по Цельсию.

— М-да, — Серцофф задумчиво почесал переносицу и бросил распечатку на стол. — Чувствую, без адмирала мы тут не разберемся.

На орбите планеты Сарда вот уже вторую неделю кружил линейный крейсер «Худ», принадлежащий вооруженным силам Объединенных Коалиций. Каждый день ровно в семь вечера по местному времени между ним и базой осуществлялся закрытый сеанс связи.

Вот и сегодня, стоило только экранам мониторов показать цифры 19.00 вместо 18.59, как тут же БМ-приемник замигал разноцветными огоньками, загудел дешифратор, и в центре палатки возникла голографическая проекция.

— Докладывайте, — не желая тратить времени на такие ненужные вещи, как взаимные приветствия, отрывисто бросил командующий.

— Господин адмирал! — опередив Ивана, начал говорить Фишер. — Сегодня мы получили батареи, но это вообще не батареи, а неизвестно что! — он потряс перед лицом адмирала распечаткой. — Наверное, ошиблась служба доставки, сэр. С тем, что у нас сейчас есть, пушка стрелять не будет, сэр. Нужно перенести испытание… сэр.

Услышав эти слова, Серцофф едва заметно поморщился, что же касается Токугавы, то адмирал проявил истинно олимпийское спокойствие. Он лишь сузил глаза и, глядя в лицо Сэму, чеканя каждое слово, произнес:

— Меня не волнуют ваши проблемы. Трансфинитная пушка стала первой совместной военной разработкой ученых из Объединенных Коалиций и расы дарвов. Удачной разработкой. И поэтому испытание пройдет успешно. Этого требует Верховный Координатор и Министерство Обороны. Мы должны наращивать военное сотрудничество. Или ты сомневаешься в мудрости нашего вождя, сынок?

— Н-нет, нно… — Фишер начал заикаться.

— Комиссия из ГКУ прибывает завтра утром в 7.00. Я не потерплю саботажа! Выполнить и доложить.

Огоньки на БМИ-приемнике погасли, гудение дешифратора смолкло и изображение адмирала исчезло.

— Как эт-то делать? — на Сэма невозможно было смотреть без жалости. Его подбородок задрожал, казалось еще немного, и он заплачет.

Иван поднял с пола распечатку, которую от волнения выронил Фишер, и еще раз пробежался по ней взглядом.

— Не боись, прорвемся, — он похлопал Сэма по плечу. — Жди меня тут и никуда не выходи. В ящик с пирамидами больше не лезь. А чтобы ты не скучал… — инженер потыкал клавиши своего ноутбука, — прочитай пока вот это сообщение. Сейчас оно лежит у тебя в почтовом ящике. Файл называется «bred».

Не дожидаясь ответа Фишера, Иван покинул их жилище. Выпускник МТИ ошарашенно посмотрел ему вслед, затем повернулся к компьютеру.

Солнца уже начали клониться к закату, но жара еще не отступила. К этому времени Вайт обычно уже прекращал муштровать солдат, расставлял часовых и отправлялся к себе в палатку. Космодесантники, которые были свободны от несения боевого дежурства, развлекались в казарме просмотром порнухи, благо современные средства виртуальной реальности предлагали своим пользователям весьма широкий спектр возможностей.

Пройдя мимо палатки, откуда раздавался восторженный рев трех десятков здоровых глоток, Серцофф свернул к водосборнику. Отперев ящик, он достал бутылку и с грустью посмотрел на плещущуюся внутри зеленую жидкость.

— Обидно, досадно, но ладно, — сказал Иван по-русски. Он выдернул змеевик из бака и заткнул отверстие резиновой пробкой, после чего небрежно прикрыл крышку, положил замок в карман и решительным шагом направился к жилищу сержанта.

Вайт сидел за столом и держал в руках фоторинию. На грубом, словно вытесанном из камня лице военного, застыло пугающе нежное выражение. С плазменного экрана улыбалась высокая белокурая женщина, а маленькая девочка, держащая ее за руку, приветливо махала сержант-майору.

— Че надо?! — рявкнул он, увидев Ивана.

— Поговорить… о жизни, — инженер тряхнул бутылкой. Раздалось отчетливое бульканье.

— Заходи.

Минут через сорок они уже сидели обнявшись и пели марш Второй Космодесантной Бригады.

— Слушай, я вот тут хотел спросить у тебя, — дождавшись, пока сержант-майор вольет в себя очередную порцию местной текилы, сказал Иван. — Мне тут кое-какие детали нужны с вашего склада. Из оружейного отдела.

— Говно вопрос Ваня, какие пра-аблемы?! — сержант-майор икнул и порылся в карманах. — На, держи! — он шлепнул на ладонь инженера магнитную карточку. — Полный допуск во все помещения!

— А код?

— Alpha344958032Gamma235, — без запинки произнес Вайт и хлебнул пива, чтобы перебить мерзкое послевкусие.

— Alpha344958032Gamma235, ага, — повторил инженер. — За десант! — он поднял кружку и, фальшивя на каждой ноте, запел гимн Третьей Космодесантной.

Примерно через полчаса, уложив спать пришедшего в совсем уж непотребный вид сержант-майора, Серцофф, не очень твердо держась на ногах, вернулся к Сэму.

— Иван?! — лучший выпускник МТИ посмотрел на коллегу круглыми от изумления глазами.

— Тщщщ, — инженер поднес к губам указательный палец. — Все прочитал?

— Да, но я не…

— Потом. Все потом, — Иван схватил Сэма за руку и потащил к выходу. — Идем, у нас много работы.

Ровно в семь часов утра над базой, полностью накрыв ее своей тенью, завис белоснежный спейс-шаттл, на боках которого были выгравированы эмблемы Объединенных Коалиций. Затем он медленно и важно отлетел в сторону и приземлился километрах в трех от периметра.

В честь торжественной встречи комиссии из Главного Контрольного Управления, сержант-майор выстроил перед главным входом весь личный состав. Десантникам, одетым в полный комплект парадной брони, состоящий из блестящего шлема, нательного панциря, налокотников и наколенников, был дан строжайший приказ стоять молча и внимать каждому слову высокого начальства.

Даже Иван и Сэм, проникшись важностью момента, надели серые мундиры Инженерного Корпуса, кстати говоря, совершенно не предназначенные для ношения в пустыне. Хорошо хоть с утра, пока еще солнца не прогрели воздух, датчик температуры показывал терпимые 42 градуса!

Инженеры и четыре десятка солдат с изумлением проводили спейс-шаттл взглядами.

— А ближе сесть они никак не могли? — пробурчал Сэм.

— Молчи, — едва шевельнув губами, чуть слышно произнес Серцофф.

— Отря-ад — рявкнул сержант-майор, покосившись на инженеров налитыми кровью глазами, — к шаттлу, шагом ааарш!

Минут через пятнадцать они добрались до корабля. К тому времени возле него уже натянули несколько тентов, под которыми поставили трибуну, пластиковые кресла и столы с прохладительными напитками. Впрочем, к трибуне подойти никому не дали. Спейс-шаттл оцепили черные береты — бойцы из личной гвардии директора ГКУ.

Десантники, оказавшиеся в полной выкладке на все усиливающемся солнцепеке, глухо заворчали.

— В нарядах сгною, — пообещал сержант-майор.

Ропот прекратился.

В этот момент из спейс-шаттла вышло несколько человек. Возглавлял процессию тучный мужчина в парадном генеральском мундире, за ним следовало четверо полковников ГКУ. Замыкал шествие черный берет, который вел на поводке серого пуделя.

Полковники расселись за столами, собака подняла ногу и помочилась на стойку шаттла, а толстяк начал взбираться на трибуну.

Сэм посмотрел на Серцоффа квадратными глазами, однако ничего не спросил.

— В первый раз на комиссии я тоже удивлялся, потом привык. Этот жирный — генерал Жмахо, зять министра обороны и второй заместитель директора ГКУ. Не понимает в системах вооружения абсолютно ничего. В прошлом году Великий Координатор пожаловал ему титул графа, — прошептал Иван.

— А собака?

— Что собака? Ну, любит человек своего пуделька, вот и таскает его с собой. Везде. Ладно, все. Сейчас генерал, как обычно, речь толкнет. Слушай.

Действительно, взобравшись на трибуну, граф Жмахо обтер кружевным платком вспотевший лоб и сказал:

— Соратники! В это трудное для нас время, когда прогрессивное человечество напрягает все свои силы для борьбы с инопланетными агрессорами, мы собрались здесь, чтобы испытать могучее оружие, созданное нашими учеными! Под руководством Великого Координатора Вильгельма Третьего, доблестные войска Объединенных Коалиций уже нанесли врагу поражение и захватили систему Тамерун. Победа близка, но война еще не закончена, нет! Враг хитер и коварен, его агенты действуют на фабриках и заводах, в штабах и военных округах, в больницах и библиотеках! Будьте бдительны!

— Опять та же песня, — тоскливо подумал Серцофф. — То же самое он говорил год назад, на испытаниях гравилета…

Иван покосился на истекающие потом лица космодесантников. Бойцы искренне пытались принять заинтересованный вид, но получалось у них не очень.

— … дабы сохранить режим секретности, любая запись информации на мультимедийные носители запрещена. Все данные будут зафиксированы только на бумаге, — генеральский голос, усиленный динамиками, разносился по пустыне на несколько километров вокруг. — Согласно протоколу № 2987 от 2 ноября 2134 года утвержденного директором ГКУ, испытание считается успешным по совершении трех выстрелов из пушки.

— Ну, это мы и без тебя знали, — Серцофф посмотрел на уже высоко поднявшиеся солнца и поправил висевший на шее лазерный дальномер.

— Начинайте! — генерал лихо отхлебнул коньяка из поднесенной официантом рюмки.

Десантники расступились, и глазам высокой комиссии предстала трансфинитная пушка. На песке лежали задняя стенка от боевой машины пехоты, полуметровой длины труба из стекловолокна, несколько деталей от гравибластеров и два меледеновых стержня. Все это было выкрашено в жизнерадостный серо-зеленый цвет. Чуть поодаль стоял черный пластиковый мешок.

— Собираем! — скомандовал Серцофф.

Через пару минут трансфинитная пушка была готова.

Когда-то давно студента Жмахо за неуспеваемость выгнали со второго курса Московского Института проекционной голографии. А друзья-полковники, из которых он теперь формировал свою свиту, были такими же недоучками, как и сам новоявленный граф.

В высокой проверяющей комиссии никто не заканчивал Военную или Инженерную Академию. Уловить сходство между получившимся чудом инженерной мысли и минометом, состоявшем на вооружении Красной Армии во время Второй Мировой Войны, было некому, поскольку знающих людей ГКУ не прислало.

— Давай! — внезапно осипшим голосом сказал Иван.

Фишер кинулся к мешку и достал из него два снаряда. Пирамидка дарвов, банка из-под армейской тушенки, синтактик и быстротвердеющий пластик — все это, соединенное вместе и выкрашенное в серый цвет, представляло собой минометную мину образца 2134 года.

— Огонь! — взвизгнул Серцоф.

Мина с воем унеслась в пустыню.

Мелькнула вспышка. Такая яркая, что на мгновение перед глазами поплыли разноцветные круги. Лица инженеров опалила волна жара. С головы Жмахо упала фуражка.

— Уменьшить угол наклона! Огонь!

На этот раз мина упала дальше, так что жара они почти не ощутили.

— Третий!

Над головой с ревом пронеслось звено истребителей Объединенных Коалиций. Оставив в небе инверсионный след, они исчезли где-то за горизонтом. Проводив взглядом боевое охранение спейс-шаттла, Сэм достал третий снаряд и зарядил трансфинитную пушку.

Последняя мина разорвалась примерно там же, где и вторая. В лазерный дальномер было видно, как расплавился и, вздуваясь огромными пузырями, закипел песок, растекаясь причудливыми лужами. Испытание завершилось.

Сэма не держали ноги, и он повалился на землю рядом с сидевшем на опорной плите Иваном.

— Что теперь будет? — тихо спросил Фишер.

— Увидим.

— Блестяще! — объявил генерал. — Герои, подойдите ко мне!

Черные береты расступились. Когда Иван, поддерживая Сэма под руку, приблизился к трибуне, граф Жмахо, глядя на них сверху вниз, торжественно объявил:

— От имени трудового народа всех планет Объединенных Коалиций выношу вам благодарность!

— Служим Объединенным Коалициям! — вразнобой, зато по уставу, ответили инженеры.

— Властью, данной мне Великим Координатором, объявляю испытание пройденным! Приказываю в течении двух дней демонтировать базу и вернуться к постоянному месту несения службы.

Спустившись с трибуны, генерал погладил любимого пуделя и пожал инженерам руки. Затем опрокинул еще одну рюмку и подписал протокол испытания. После чего, не попрощавшись, направился к спейс-шаттлу.

Спустя две минуты корабль стартовал. Инженеры остались предоставленными сами себе. Откуда-то издалека донесся рык сержант-майора Вайта. Кажется, он решил устроить своим парням легкую пробежку до самого лагеря.

— Вот так у нас дела делаются… — Серцофф пристально посмотрел на Фишера. Тот ничего не ответил.

Разобрав пушку, инженеры молча поплелись к базе. Пора было готовиться к отлету.

Эпилог

Сидящая на бархане ящерица проводила улетающие корабли внимательным взглядом. Двуногие, которые недавно появились в пустыне, наконец-то покинули планету. Ящерица дернула головой. С легким щелчком сдвинулась верхняя часть черепной коробки. Внутри глубокой выемки, в окружении крошечных экранов и проводов, сидело амебоподобное существо зеленого цвета.

— Оружие двуногих безнадежно устарело. На что они только надеются, напав на нас? — думал Т’гастр, — быстро набивая шупальцем отчет для совета Старейших. — Нам, избранным, они не ровня.

Об авторе

Родился в 1982 году в семье учителей. Закончил механико-математический факультет Ростовского Государственного Университета. В данный момент работает преподавателем высшей математики. Писать фантастику начал в 2008 году.

Автор нескольких рассказов, написанных в жанрах «социальная фантастика» и «городское фентези». Рассказ «Демоны Сталинграда» опубликован в сборнике «Настоящая Фантастика 2010» издательства «ЭКСМО».