Так или иначе, норманны и хазары оказывались в сфере интересов Византии в 830–840-е годы, и посредником в реализации этих трансконтинентальных интересов была начальная Русь.
Собственно русская — восточноевропейская — история в Начальной летописи, «Повести временных лет» (ПВЛ), начинается (под 859 г.) с рассказа о дани, которую брали с народов Восточной Европы варяги и хазары: «В лѣто 6367. Имаху дань варязи, приходяще изъ заморья, на чюди, и на словѣнехъ, и на меряхъ и на всѣхъ[,] кривичахъ. А козаре имахуть на полянех, и на сѣверехъ, и на вятичихъ, имаху по бѣлѣ и вѣверици тако от дыма»[141]. Затем в Новгород были призваны править «по ряду» (договору) варяжские князья, и Рюрик, сделавшись единовластцем, распространил свою власть на «всех кривичей» в верховьях Волги и Западной Двины, а также на мурому (Муром) на Оке. Археологи фиксируют концентрацию скандинавских древностей и кладов первой половины IX столетия в Юго-Восточной Прибалтике, Поволховье и на Верхней Волге и Оке, т. е. там, где действительно жили чудь, словене, кривичи, меря и мурома.
Фраза, вводящая рассказ о дани, подверглась конъектурным исправлениям в современных изданиях (ПВЛ в лаврентьевской редакции под 859 г.)[142], ибо издатели усмотрели в перечне племен-данников белозерскую весь. Соответственно дань брали «на чюди, на словѣнехъ, на меряхъ и на всѣхъ, кривичах», а призывали варягов не только «чюдь, словенѣ, кривичи и вси», а «чудь, словене, кривичи и весь». Конъектура основывается на методах шахматовской реконструкции текста начального летописания: в легенде о призвании князей сказано, что один из призванных братьев, Синеус, получил Белоозеро, где (согласно космографическому введению к ПВЛ) «сидела» весь. И хотя в Новгородской первой летописи (НПЛ), которую Шахматов считал коррелятом начальной редакции летописного текста, нет упоминания о варяжской дани со «всех кривичей», как нет и упоминания о хазарской дани (не актуальной для северной Новгородчины), а призывают варягов лишь чудь, словене и кривичи, возможности «историцистской» реконструкции текста оказались важнее. Позднейшие издатели настаивали, что переписчики древних сводов приняли этникон «весь» за местоимение[143]. Скорее, интерпретаторы текста ПВЛ не поняли значения местоимения в летописи: в отношении «всех кривичей» оно имело смысл в контексте космографического введения, где кривичи располагались в обширном регионе у истоков трех трансконтинентальных водных магистралей — Западной Двины, Днепра и Волги. НПЛ при редактировании была лишена космографического введения, и словосочетание «все кривичи» было непонятным. Столь же неясным и анахронистическим для НПЛ, сокращавшей ПВЛ, было выражение «вся русь» в отношении пришедшей с призванными князьями дружины — его заменили на «дружину многу», ведь «русь» для новгородца пребывала в Киеве, а не в «заморье». А. А. Шахматов, признававший «заморское» (скандинавское) происхождение имени «русь», воспринимал его (вслед за ПВЛ) как обозначение народа и интерпретировал выражение «вся русь» в буквальном смысле: летописец знал, что в Скандинавии нет народа русь, стало быть, призванные князья переселили весь этот народ с собой в Восточную Европу[144]. Между тем от имени «всей руси» был заключен первый договор с греками (911 г.) — речь шла о дружине, диктовавшей условия договора[145].
Имя «русь» было воспринято славянами при прибалтийско-финском посредстве: финны именуют Швецию Ruotsi, эстонцы — Rootsi, что указывает на участие чуди в передаче шведского наименования славянам: со времен В. Томсена известно, что это наименование означало не народ, а дружину «гребцов», ведь по рекам Восточной Европы, как уже говорилось в связи с известием Бертинских анналов, невозможно было перемещаться на длинных кораблях викингов, нужны были гребные суда[146].
Верифицирующей возможностью обладает при умножении подобных конструкций археология: «до последней четверти X в. летописная весь оставалась в стороне от непосредственных этнических контактов со славянами»[147]. Н. А. Макаров (вслед за А. Н. Башенькиным) настаивает, что на берегу Белого озера «небольшая группа (весских. — В. П.) памятников не соответствует летописным характеристикам веси как одного из главных участников событий, связанных со становлением Северной Руси»[148]. Впрочем, «главным участником» исторических событий весь можно считать, лишь принимая приведенную выше конъектуру, трансформирующую текст летописи. К концу X в. не только весь, но и славяне, и «небольшое количество скандинавов» стали жителями Белоозера[149], что нашло отражение в белозерском эпизоде «варяжской легенды».
В интерпретации варяжской легенды А. А. Шахматова важное место занимала «фольклорная» составляющая: трех братьев — варяжских князей — должна была призывать «фольклорная» троица племен. То были словене, кривичи и меря, упомянутые в НПЛ — предшествующем ПВЛ Начальном своде в конструкции Шахматова. Далее следует некая аберрация: поскольку в Начальном своде (НПЛ) говорилось, что Синеус сел на Белоозере, а там обитала весь, то составитель ПВЛ якобы включил весь в число призывавших князей племен.
Естественно, воспринимать рассказ летописи, составленной через два столетия после выплаты упомянутой под 859 г. варяжской и хазарской дани, как прямое отражение неких древних реалий затруднительно, хотя различия в культуре и судьбах двух регионов — лесного и лесостепного — очевидны на протяжении всей их истории[150]. В первой половине X в. формируются и две денежно-весовые системы Древней Руси — северная и южная, но они не имеют отношения к древней варяжской и хазарской дани — кривичский Смоленск относится к южной, киевской системе[151]. Впрочем, если следовать летописи и признавать, что Смоленск подчинился Олегу лишь в 882 г., то получится, что в 859 г. варягам платили дань не «все кривичи».
Интересно, что восточные источники повествуют о торговле северной страны и народа Вису (равно как и уральской йуры — югры) с Волжской Булгарией[152].
Совершенно иначе, чем под 859 г., описывается хазарская дань в «сказании», помещенном в космографическое — лишенное погодных дат — введение к ПВЛ. Там приводится «эпический» диалог:
По сихъ же лѣтехъ, по смерти братьѣ сея, быша обидимы Древлями, инѣми околними, и наидоша я́ Козарѣ сѣдящая на горахъ сихъ въ лѣсѣхъ, и рѣша Козари: «платите намъ дань». Съдумавше Поляне и вдаша отъ дыма мечь, и несоша Козари ко князю своему и къ старiйшинамъ, и рѣша имъ: «се налѣзохомъ дань нову». Они же рѣша имъ: «откуду»? они же рѣша: «в лѣсѣ на горахъ, надъ рѣкою Днѣпрьскою». Они же рѣша: «что суть въдали»? они же показаша мечь. Рѣша старци Козарьстiи: «недобра дань, княже! мы ся доискахомъ оружьемь одиною стороною, рекше саблями, а сихъ оружье обоюду остро, рекше мечь; си имуть имати дань на насъ и на инѣхъ странахъ». Се же сбысться все; не отъ своея воля рекоша, но отъ Божья повелѣнья. Яко и при Фаравонѣ цари Еюпетьстѣмь, егда приведоша Моисѣя предъ Фаравона, и рѣша старѣйшина Фараоня: се хочеть смирити область Еюпетьскую. Якоже и бысть; погибоша Еюптяне от Моисѣя, а первое быша работающе имъ. Тако и си владѣша, а послѣже самѣми владѣють; якоже бысть, володѣють Козары русьскии князи и до днешняго дне[153].
Очевиден эпический фон и библейский контекст как этого сюжета[154], так и всего космографического введения: оно повествует о расселении 12 племен славян (словен) — потомков библейского Иафета — от Дуная до основанных ими Киева и Новгорода. Киев, где составлялась Начальная летопись, был расположен на лесистых горах, заселенных полянами — они и характеризуются киевским летописцем как «мужи мудры и смыслени», в отличие от прочих языческих племен (особенно соседних древлян), живущих «звериньским образом»[155]. Рассказ о полянах и их предводителях — Кие, Щеке и Хориве — распространен в ПВЛ вставками: о пути из варяг в греки, соединяющем Константинополь/Царьград с Киевом, Новгородом и заморскими варяжскими землями, об «этнографии» — экзотических обычаях далеких народов (включая амазонок — цитата из византийской хроники). За последней вставкой следует рассказ о нашествии хазар на полян. Это заставляет летописца продолжать повествование о полянах вводными словами, не всегда вписывающимися в «нарратив»: «сказание о дани» вводится словами «по сихъ же лѣтехъ», хотя о годах/летах ранее речи не было — погодное изложение в летописи как раз начинается вслед за рассказом о хазарской дани. Рассказ о полянах включает необходимый для летописи сюжет смерти правителей — Кия, Щека и Хорива, но наследники их неизвестны по именам — «держати почаша родъ ихъ княженье в поляхъ»[156]; отсутствие «династов», очевидно, предопределило судьбу полянского Киева как выморочного города (во всяком случае, в летописном изложении «хазарской» истории о полянской дани).
Впрочем, усматривать в «сказании» прямое отражение исторических реалий[157] было бы рискованно. И. Н. Данилевский в своей герменевтической интерпретации летописи, казалось бы, следует очевидному библейскому императиву космографического введения к ПВЛ, но не удерживается от «историцистской» интерпретации: он видит в сказании о хазарской дани «символическое доказательство преимущества христианства перед иудаизмом»