— Нибелунг и и сейчас сторожат свои сокровища, — уверенно проговорил Харальд, видя, что его рассказ произвёл впечатление на нового знакомого, и очень этим довольный. — Люди всегда стремятся обладать золотом, поэтому всегда будут искать этот клад. И он всегда будет приносить им одни только несчастья!
Поутру шторм стих, и путешественники, пожелав друг другу удачи, мирно поплыли каждый в свою сторону.
— Со всеми бы варягами так, — вздохнул Лука, провожая глазами ладью Харальда.
А Садко не то чтобы всё время вспоминал рассказ германца, однако нет-нет да задумывался о нём, тем более что впоследствии ещё пару раз при разных обстоятельствах слыхал упоминания о колдовском золоте.
И вот теперь о нём вдруг заговорил лохматый разбойник, который, кажется, ни от кого не мог узнать про древнюю германскую легенду.
— Вижу, что слыхал ты про нибанлунгов! Вишь, глаза-то аж загорелись! — Бермята так и впился взглядом в лицо купца. — Слыхал и веришь, что злато это на самом деле есть!
— Язык у тебя коряв, как старое коромысло! — Садко, в свою очередь, уже куда внимательнее поглядел в лицо разбойнику. — Правильно надо говорить «нибелунги»[18]. Ну, рассказывали мне, помнится, германцы о карлах[19] хитроумных, что под землёй жили, а может статься, и по сей день живут. Да ты-то как про них прослышал?
Бермята усмехнулся, краем глаза невольно косясь на длинное лезвие купеческого меча.
— А мне про тех нибле... словом, про карликов тех один человек поведал. Такой же, как ты, купец.
— Которого ты грабил? Со страху много чего наговорить можно.
— Да не грабил я его! — с горячностью воскликнул разбойник. — Это он мою ватагу нанял, чтоб другого купца ограбить.
Это было так неожиданно, что на время стало для Садко Елизаровича важнее сказки про подземных карликов. Правда, ему доводилось слышать, что иные торговые люди не брезговали устраивать другим, более удачливым торговцам всяческие пакости, но верить этим слухам Садко не хотел. Да и будь то правдой, такое уж слишком! Чтоб купец на купца навёл грабителей?! Как после этого с людьми жить будешь, если вдруг кто прознает? Как честному купечеству не то что в глаза поглядишь, а просто на глаза покажешься?!
— И кто ж нанимал тебя? — Молодой человек не мог сдержать гримасу омерзения. — Как имя того иуды? Скажи уж!
— Да не знаю я его имени! — Кажется, Бермята не врал. — Знал бы — назвал бы. Но что он и сам купец, и притом богатый, это точно. Я его на торжище в Новгороде пару раз видал. А уж как он про меня прознал, так то только духи знают. Сказал, что знает о моих лихих делах, и ежели я с моими ребятами для него дела не сделаю, так выдаст меня с головой новгородскому посаднику. А посадник Добрыня нравом крут да на расправу скор. Вот и пришлось нам для того купца одного из вашей братии вчистую ограбить да ладьи его на дно пустить.
— А с самим купцом и с дружиной что вы сделали? — мрачно нахмурясь, спросил Садко.
— А что сделали? — Бермята, который, рассказывая, успел усесться на песке поудобнее, на всякий случай слегка отполз назад, подальше от тускло блестевшего меча. — Дружинников почти всех уложить пришлось, больно лихо отбивались. А купчина ушёл — с четырьмя или пятью своими людишками до берега доплыл и был таков. Но нам ведь велено было товар отобрать да ладьи потопить, а убивать его я не нанимался. Ну вот, товары грабленые мы на другой день купцу-лиходею отдали, а он мне за то и рассказал, как на Нево-озере карличье злато отыскать.
— И как же? — не в силах подавить отвращение, но и не скрывая прежнего любопытства, спросил Садко.
— А ты слушай, купчина, слушай. Говорят, в германских землях нибанлунги эти жили с незапамятных времён. Жили в подземельях, и люди их редко видали. Но известно было, что умеют карлики находить золото и что скопили они его в чертогах подземельных видимо-невидимо. Однако же как-то прознал про их богатства то ли какой-то король тамошний, германский, то ли кто-то из этих, ихних... ну... рыцарей. Так ли, не так, а попытались люди богатства подземного народ отыскать да отобрать. Война случилась меж людьми и нибанлунгами.
— Нибелунгами, — вновь поправил Садко.
— Да язык с ними поломаешь! Словом, долго они воевали и сколько-то своего злата карлики утратили. А потому решили клады понадёжнее упрятать. Много их, люди сказывают. Развезли их колдуны подземельные в разные концы, в разных местах сокрыли. А самый большой спрятали на Нево-озере.
— И где же?
— В сорока двух верстах от града Ладоги. Ежели от берега отплыть летом на рассвете да плыть всё на север и на север, то покажутся острова. Много их там. И один высоко из воды торчит, горбом выгибается. Наверху на нём идол стоит каменный, какой-то бог германский иль варяжский. Вот по тому идолу остров отыскать не так уж и трудно. Куда труднее ход найти, что с одной стороны в нём открывается. Так уж прячется этот вход среди леса, коим остров весь зарос, что можно мимо десять раз проплыть, да ничего не увидать. Но купец-лиходей мне присоветовал: надо, к острову приблизившись, выпустить с ладьи голубку. Та к берегу полетит, и на неё сразу вороны чёрные кинутся. Живёт их там несть числа. Однако голубка от воронья скроется — влетит в проход под берегом, куда, видно, воронам влетать заказано: они снаружи колдовской клад стерегут. Тут уж надо на вёсла налечь, от воронов чёрных отбиться да поскорее в ту нору вплыть. И тогда, проплыв под островом, отыщешь громадную ладью. Та ладья сама из злата выкована и доверху златом полна. Богатство невиданное и неслыханное! Стоит она на воде посреди большой пещеры, и от её сверкания там светло, будто солнце светит.
Слушая, Садко лишь на миг представил себе сверкающее грудами золота золотое судно, и в его груди что-то защемило, захолодило сладким и жадным желанием.
Но здравый смысл тотчас заставил купца отрезветь.
— Постой, Бермята! Складно ты сказываешь, только поверить в твои сказки нельзя. Про воронов и голубку я, может, и поверю, про то, что под островом есть проход и пещера, тоже. Но как же может ладья, что из злата скована да златом же и наполнена, на воде стоять? Сто раз бы потонула!
И опять разбойник замотал своей гривой и для убедительности вытаращил глаза.
— Должна! Должна потонуть, да не тонет! Я ж те сказывал, да и сам ты должен был слыхать, если про карликов знаешь, что колдуны они и многое могут сделать не таким, каким оно обычно бывает. У них, слышь, говорят, и шапка-невидимка имеется, они и чары наводят такие, что видишь то, чего нет. Потому и ладья на воде стоит, хоть тяжесть в ней громадная да и сама тяжела непомерно. Колдовством сотворили её нибанлунги. Оттого клад их проклятым считается, оттого почти никто об нём не рассказывает: почти все, кто искал тот клад, живы не вернулись. Но ладью ту я взаправду видал!
Садко, не удержавшись, вздрогнул.
— Видал? Не врёшь?
— Да чтоб мне сей же час древом в землю врасти! Видал я, Садко, это диво, как вот тебя вижу.
— Видал и не забрал?
Вновь Бермята усмехнулся, но на сей раз с горечью.
— Так говорю же, не про меня сей клад оказался. Вскоре, как узнал я от лиходея-купчины про нибанлунгово богатство, так и отправился с ватагой моей на Нево-озеро. Ладью мы отобрали у другого купца, ладная была ладьишка, быстрая. Приплыли, куда было указано, нашли горбатый остров, голубку выпустили, и она нам путь указала. И вплыли мы в пещеру, и увидали посреди её сверкание такое, будто огонь полыхал. Ну, тут мои людишки разум и потеряли. Как поняли, что это золото и что его так много, налегли на вёсла изо всех сил. Нет, чтоб осторожно подплыть. А там камни со дна поднимаются. Ладья наша на те камни и села. Разбойнички как завопят, в воду попрыгали и к златому кладу поплыли. А меня вдруг такой страх взял — не поверишь! Не поплыл я за ними. И только издали сквозь то сверкание видал, как они на борта высокие карабкались да над грудами злата за него же дрались. И один за другим в воду падали да тонули, видать, все друг друга перерубили.
— А ты что же? — не удержался Садко. — Выходит, робче всех оказался?
— Да вот и выходит! А поборол бы страх, жив бы не был. Ладья моя наполовину водой наполнилась, а я так и сидел на корме, меч держа наготове. Раз десять порывался тоже в воду скакнуть и плыть к золоту колдовскому, но решиться не мог. Вроде бы и ватага моя вся сгинула, никто б на меня не посягнул, и в пещере той ни единой иной души не было, а страшно! Казалось, будто вокруг меня тени какие-то снуют да из-под воды чьи-то голоса слышатся. Сидел я так, сидел и вот, веришь ли, заснул! А проснулся, вижу — так и сижу на корме ладьи, наполовину потонувшей, но уж не под островом, а среди других островков. Уж и не знаю — течение ль там было и ладью вынесло, приливом ли её с камней стащило... Плыть на ней было некуда: в днище — дыры, руль сломан. На моё счастье, рыбаки показались поблизости, я им покричал, ну, они меня и подобрали. Ладья купецкая была, я и сказал, что из дружины купеческой. Мол, ладья разбилась в шторм, все с неё потонули, а я вот один жив. Рыбаки меня довезли до твёрдого берега, ну а уж потом я собрал себе новую ватагу лихих людишек и за старый промысел принялся.
— Давно это было? — спросил Садко, с прежним вниманием слушавший рассказ разбойника.
— Пять годов минуло.
— И ты что же, с тех пор так ни разу и не попытался вновь за тем кладом отправиться?
Несколько мгновений Бермята, видимо, раздумывал, потом угрюмо пробурчал:
— А чего пытаться? Что тогда было, то и вновь бы стало. Или порешили б мы с ватагой друг дружку, или силы колдовские, что клад охраняют, нас бы всех угробили. Думал я про ту ладью, не раз думал. А решиться так и не смог. Но у тебя дружинники, надо думать, люди не разбойные... Может, они такого не учинят. Может, тебе удастся кладом карличьим завладеть. Я тебе всё, как было, поведал, ничего не утаил. Теперь сам решай. А меня, купец, отпусти. Уж ежели один раз помиловал, так и во второй раз помилуй.