— По крайности, — сказал Никита, — этого тоже можно. С Силиным сговоримся!
Жеребцов подавился костью и закашлялся. Андрюшка хлопнул его ладонью по спине и сказал:
— Пройдет!
ГЛАВА 4
Дождь прошел. С раннего утра солнце светит прямо в глубокий разрез. Под сопками блестят пески, и в цвет с ними блестят стены разреза с глянцевитыми отпечатками резавших почву лопат. Легко шумят вершины берез в свежей, едва распустившейся листве. Пробегает легкий шум по лесу. Стоит лучшая пора раннего лета.
Из земли вместе с деревьями и кустарниками вырезан широкий пласт.
Сашка больше не работает здесь, и кажется, что без него скучней. Он давно предупредил Егора, что пойдет в китайскую артель. Со вчерашнего дня всем известно, что у одной из китайских артелей — русский старшина. Никто не знает, что он приемный сын Кузнецовых. Егор молчит, соседям по Уральскому, кажется, нет до этого дела, они друг друга почти не касаются.
Егор рубит песок, и Васька рубит. Работа идет в два забоя.
Отдохнувшая, отоспавшаяся Катерина подкатила пустую тачку. Она счастливо и застенчиво улыбается, глядя на Егора. Взяла лопату и стала бросать песок.
Катя теперь как настоящий откатчик. Поехала, заскрипело колесо.
Катерина с Татьяной и Федором в три тачки возят пески и моют. Вот опять слышно, повалились пески и галька загрохотала о чугунный грохоток. Федя там перевернул тачку и перелопачивает породу.
Егор думает, что придется дать согласие Ваське с Катей, пусть венчаются.
Сашка наводит порядок в своей артели. Там есть курильщики опиума, игроки в азартную хунди-хайди…[2] Китайцам выдают квитанции, набирают их на казенные и частные работы, а они по этим квитанциям переходят границу и бегут на прииски.
Кого только тут нет по колодцам, по шахтам и по штольням, по всем этим земляным норам, где трудятся сотни мужиков, баб и подростков. Их не видно, они в желтой грязи. По прииску ходит очкастый, толкует с народом про выборы. Никита Жеребцов тоже все о выборах, как о собственном хозяйстве. Уральский торгаш, старый спутник и сосед Федор Барабанов говорит, что хорошего на сходе не жди. Федор всегда жалуется, все ему не так, словно нужна и тут Егорова подмога.
Вчера собрался большой сход, спорили, как выбирать. Пришли вятские старатели, старики и молодые, и объявили, чтобы на выборы пьяных не допускать, иначе они все уйдут со сходки и выберут себе старосту, а приисковую власть не признают.
— Уже подготовлен спирт, с утра президенты будут угощать народ, — кричали бабы.
— Откуда вам это известно? — закричал Барабанов.
— Это уж мы знаем! Тут за спирт и за опиум все золото выкачают…
— Гнать спиртоносов! — кричали кержаки.
Вятские стояли тоже дружно, Егор даже порадовался, на них глядя.
Так и решили вчера: пьяных гнать, не подпускать к сходке.
Катя подкатила пустую тачку.
— Я пошла обед варить, — она захихикала и, счастливая, убежала.
А день — чудо! И город, целый город вдруг приехал к Кате. Такого множества людей она никогда не видела.
Она — неграмотная, выросшая подле отца-пьяницы, попала сюда, увидела такую жизнь, о которой не знала. До сих пор она полагала, что все пьяницы! И она только со страхом ждала, что же будет, когда приедет Васькина мать. Увидит ее с нищим отцом? За Катей ведь нет ничего… «Или мать у Васи такая же добрая и нежная, как он? Ведь он в кого-то уродился?» Катя уже сказала Васе, что надо съездить купить обновы. «Васька женится и сам же должен меня обряжать! Хотя бы успеть до материного приезда!»
Лодка за лодкой подымались против течения. На берег лезли оборванные мужики, с припухшими, обожженными лицами, в волдырях и болячках.
— Не признаешь своих, Кондратьич? Тут гнус жгучий, он нас поел. Шишки нам наел на мордах.
— Никак, сват? Что-то, Родион, ты шибко нежный стал!
— Привел всю деревню, сватушка!
— Тятенька! — ринулась от бутарки Таня.
— Ну как, допустят нас? Нет? — спрашивал у Родиона долговязый Санка Овчинников. — Мыть-то, говорю, нас допустят ли?
— Да тут все свои. Вон зять Федя идет.
Санка боялся своего брата Котяя Овчинникова, с которым уже несколько лет жил не в ладах. Он слыхал, что Котяй и друг его, сосед Никита Жеребцов, тут в большой силе. Егор, конечно, силен, открыл прииск, но Егор — добрый, кто же его станет слушаться! Болела душа у Санки, что про Егора идут толки впустую, а настоящая сила тут у Котьки с Никитой. А брат всегда притесняет. С чужими как-то легче и лучше.
— А где Вась? — спросил Егор.
Татьяна махнула рукой за реку.
— Дозволь нам на твоей стороне, — низко кланялся огромный Овчинников. Борода у него посерела от набившейся мошки.
— У тебя клопы в бороде, как в бабкиной постеле, — сказал повеселевший Федя.
— Это лесные, зеленые…
— Что же с вами делать! — сказал Егор. — Мойте, раз явились. Не гнать же.
— Угощение уж как водится! — сказал Санка.
Федя любил тестя. С Родионом всегда можно выпить и весело поговорить.
Беднота, мужики-новоселы в зипунах и рваных шапках, и гладкие староселы в картузах с американскими широкими ремнями на рубахах проехали куда-то на двух лодках.
— На которой же стороне реки тебе желательно? — спросил Федя.
— А где Котяй? — спросил Овчинников.
— Он на Силинской, на той!
— Тогда я здесь! А ты, Родион?
— Как Егор Кондратьевич?
— Места и тебе хватит. Стало бы силы, да тут тысяче людей на годы работы.
Пришлось работу бросить и забой оставить. Вытащили бутарку на берег и пошли все наверх. У Катерины уха кипела белым весенним ключом.
— Чья находка-то?
— Поздравляем! Уж обкрутил сына! Что же, видно, здесь взяли!
Мужики обнимали Катю, как свою.
— Да еще не венчаны. Тут же сыграли бы, да без попа…
— А что вон там за народ?
— Верно! Что такое? Дерутся?
— Это выборы сегодня обсуждают.
— А я думал, молебен на той стороне.
— А что же ты не идешь, ведь тебя должны выбрать?
— Нет, тут не так!
— Выборы? — Спирька даже крякнул, словно от испуга.
— Ты что?
— У нас строй правительства невыбранный? — строго спросил оп.
— Мало важности, — ответил Родион. — И так могут нас выслать пожизненно.
— Это не впервой!
— А мы спирта привезли, — сказал Родион, — продуктов. Знали, что ты здесь, и на твою долю! Жаль, Иван оставил нас… Эх, Ванча, был друг! Стал миллионер, пароходчик, банк хочет открыть, к французам поехал. А когда-то к Спирьке в зятья набивался! Был бы ты, Спирька, миллионер! Завел бы свой дом в Петербурге, как Иван.
— А какое на той стороне золото? — спросил Спиридон.
— Да такое же! — ответил Егор. — Так редко бывает, чтобы на обоих берегах одинаковое содержание.
Он сказал, что народ стал быстро теперь переселяться на Кузнецовскую сторону.
Наскоро поели и поблагодарили Катю.
— А кого выбирают? — спросил Родион.
— Кого придется…
— Хм! Американское правительство! — с презрением заметил Спирька.
— Мы поедем на выборы! — сказал Родион. — Оружье брать?
— Не на охоту, зачем оружие? Возьми револьвер, — посоветовал Спирька.
— Сват, посиди… — попросил Егор.
— Не-ет, сват!
Егору хотелось узнать, что в Тамбовке, что дома, на Амуре.
— Да и тебе бы надо быть на выборах-то. А то змею выберут, — сказал Спирька. — Я понимаю. Ты из гордости. Желать надо, чтобы поклонились.
— Это верно! — согласился Родион.
— Нельзя работу бросить.
— Но и нельзя Калифорнию разводить! Что же это за безобразие! Как будто не рядом Сахалин. На эти же шалаши вам всем решетки приладят. И тайги в тайге не увидишь! А как тут содержание? — поинтересовался Спирька.
— Шло!
— От добра добра не ищут! — сказал Федя.
— А может, там тебя ждут? — спросил Родион.
— Тебя бы и я признал президентом… — сказал Спирька. — А мои родичи там?
— Там!
— Они безмолвные. Сделать могут все, а сказать не умеют. И объяснить ничего не могут. Как рыбы. Я сам таких выбрал. Мне миллион не надо.
— Я туда не просился.
«Че-то они обидели нашего Егорушку!» — подумал Родион.
— А говорят, у вас подкупали выборщиков и платили хорошо… Кому рублем, кому спиртом!
— А кому языком! Кайлом ли! — добавил Родион.
Тамбовцы оставили груженые лодки и отправились все вместе на выборы на лодке матроса.
Егор знал, что если бы он забрал дело в свои руки, то порядок установился бы. Ему не приходилось еще управляться с кобылкой. Но и свой брат, мужик, и приискательская кобылка — все люди. Егор не боялся ничего людского, хотя и знал, что осторожность нужна.
Решимость нужна против отпетых, буйных, кто не посчитается с порядком. Без хорошего кулака общество не защитить. Но Егор знал, что варнаков тут немного. Сошлись амурские крестьяне.
Не бывало еще дела своего или общественного, которого Егор бы не постиг.
Узнавая о том, какие события происходят в мире, он понимал, в чем их причина, жизнь мира не оставалась для него туманом, в котором ничего не видно и от которого только отмахнуться.
Он понимал, что должен взять прииск в свои руки не только потому, что открыл его. Тут много непорядков, и кое-кто в мутной воде норовит поймать рыбку.
Только добиваться, спорить, доказывать свое умение и свое право Егор не желал.
Теперь при всяких выборах люди выставляли себя по пословице: «Сам себя не похвалишь». Торгующие на самом деле были классом чуждым. «Классом», — как говорил Студент. Недаром Катька рот открыла, слушая его.
Егор не желал хвалиться. Народ должен сам видеть. Если же собрались хватать, рвать или косым боком протиснуться вперед соседа и жить в ползакона, то исполать… Каждый получает то, что хочет! Егор работник и не пропадет. И будет работать в забое, с кайлой, и станет мыть на бутарке. И не обидится, своя работа — хорошее дело! Не честь, а тягость возьмешь на себя, приняв управление обществом.