Тени минувшего
Дискуссионные компоненты
Осуществить эмпирическое обобщение — выдвинуть по косвенным данным гипотезу социально-экологического кризиса в степях Золотой Орды оказалось много проще, чем выявить «механизм» самого кризиса. Здесь возникло много вопросов, разрешение которых способно пролить свет на многие явления и события, увидеть их в большей многогранности и с неожиданно открывающимися сторонами.
В данном случае, хотя кризисные социальные и политические явления хорошо просматриваются, они имеют некоторую неувязку во времени. Так, продвижение кочевий на север и отступление на север границы лесов происходят со второй половины XIII по XV век, зимовки скота в зонах рискованного скотоводства и миграция жителей южной степи на север на, так сказать, постоянное местожительство, приходятся на XV век, т. е. после разгрома Золотой Орды Тимуром в конце XIV в., а междоусобная политическая борьба («Великая замятия» 1360–1380 гг.) имела место в XIV веке, правда, в менее острой форме продолжалась она и в XV в. вплоть до окончательного распада империи.
Конечно, напрашивается объяснение: замятия не решила проблем, демографические волны обусловили дальнейший рост населения, и началась миграция, принявшая после разгрома Золотой Орды Тимуром массовый и необратимый характер. Многогранность, комплексность кризиса, состоящего из политической, экономической, хозяйственной и экологической составляющих, как ничто другое не только ослабило государство перед лицом внешнего врага, но и создало условия для внутренних центробежных процессов — распада империи. Но такое объяснение умозрительно до тех пор, пока не доказана комплексность кризиса уже в первой половине XIV века, не определено начало кризиса и его спусковой механизм. Напомню определение понятия, данное лауреатом нобелевской премии физиком Джорджем Томсоном: «Существует обширная категория явлений, которую мы называем действиями спускового механизма, когда незначительная причина вызывает громадный эффект» (Томсон, с. 40). Итак, желательно найти ответ на вопрос: была ли Великая замятия, если не полностью, то в какой мере спровоцирована экологическим кризисом?
Короче говоря, если социальная компонента требуют уточнения (демографический рост и его динамику еще необходимо детально исследовать), то экологическая — дискуссионна. В том, что природа испытала мощное антропогенное воздействие нет сомнений: лесостепь и лес домашние копытные потоптали, возможно, более основательно, чем «топчут хороший туркменский ковер». Но напомним, что социально-экологическии кризис — это кризис одновременно природы и общества (Кульпин 1997, с. 67–90). Был ли кризис природы, т. е. переход ее на более низкий уровень самоорганизации, или порог природных рекреационных возможностей не был превзойден?
Здесь необходимо учитывать также, что «человек, воздействуя на экосистемы и отторгая часть вещества и энергии в производственный цикл, нарушает биотические круговороты, что неминуемо сказывается на состоянии окружающей среды. Как правило, она становится неблагоприятной для жизни человека. Однако вторичные биоценозы, возникающие на месте коренных в результате антропогенного воздействия, не всегда являются ущербными с точки зрения поддержания функций биотического круговорота» (Петров, с. 15). Так, превращение леса в лесостепь может не быть ущербным с точки зрения поддержания биотического круговорота.
Конечно, свидетельства экологического неблагополучия известны уже с того момента, когда начались раскопки Сараев. Тогда археологи увидели следы антидефляционных сооружений: «специалисты Золотой Орды… вели упорную борьбу с дефляцией песков вблизи городов, — писал Газиз Губайдуллин, — Движение барханных песков они останавливали рвами и закладывали на дно этих рвов бревна или воздвигали над рвами стены из саманного кирпича. Сарай был выстроен в районе дефляционных песков, что вынудило перенести столицу в другое место, туда, где почва была глинистой и не подвергалась движению» (Газиз, с. 59).
Противодефляционные сооружения, по мнению Игоря Иванова, недвусмысленно свидетельствуют о экологическом кризисе, если не о глобальном, то локальном: вблизи тех городов, где возводились рвы и стены против песков. Там степь превратилась в пустыню и, судя по всему, на довольно большом пространстве. Однако есть основания полагать, что пески, от которых защищался Сарай и другие города, не стали повсеместным явлением.
Во-первых, оба Сарая находились на левом берегу Волги, а Заволжье, особенно в нижнем течении, более засушливо и, следовательно, более уязвимо перед антропогенным давлением. Во-вторых, исследование, проведенное почвоведом И. В. Ивановым и археологом И. Б. Васильевым в районе Рын-песков в относительной близости от Сарая-Бату, зафиксировало на XIV–XV вв. земледелие, в том числе садоводство, равновесное состояние пастбищных экосистем и лишь начальные признаки пастбищной дигрессии (Иванов 1995, с. 195).
При исследовании эволюции социоестественных процессов Золотой Орды особое значение имеет определение начального рубежа кризисного периода. Возможно, многое стало бы понятным при анализе взаимосвязи процессов природы и общества в первой половине XIV в., особенно условий, при которых состоялась эпидемия чумы. Современные исследования в Азербайджане выявили следующую закономерность. В условиях, когда растительность не образует сплошного покрова (что для Южнорусской степи возможно при экологическом кризисе), распространители чумы — упомянутые выше песчанки, становятся полусинатропным видом (Крылова, с. 153). Разумеется, данная закономерность — лишь намек на взаимосвязь процессов в степи XIV в.
Другим «намеком» является современный социально-экологический кризис в Калмыкии, квалифицируемый ЮНЕП как экологическое бедствие. Калмыкия расположена на Правобережье Волги, в степях, вплотную примыкающих к местам сплошного заселения во времена Золотой Орды, где имели место богарное и орошаемое земледелие. Среди всех процессов, вызвавших современный кризис в Калмыкии, по значимости негативного воздействия на среду выделяются следующие:
1) перевыпас пастбищ из-за превышения поголовья скота и нерациональной системы выпаса;
2) экстенсивное богарное земледелие (неоправданная распашка легких пустынных почв);
3) необоснованное орошаемое земледелие, вызвавшее вторичное засоление почв и грунтовых вод.
С названными процессами связано истощение и загрязнение источников местного водоснабжения, что также явилось «важным условием опустынивания засушливых территорий. В связи с деградацией растительности лиманов и западин, уплотнения и засоления почв уменьшилась фильтрация поверхностных вод и увеличилась их испаряемость, что привело к сокращению накопления в линзах питьевых грунтовых вод. В результате многие из 600 ранее существовавших линз грунтовых вод, которые питали кочевые стада, теперь иссякли» (Виноградов и др., с. 104–105).
Обращаясь к нынешнему бедствию следует отметить, что не рост населения был основной причиной кризиса (население Калмыкии составило в 1990 г. 330 тыс. чел. — ту численность, которой достигали калмыки до 1917 г. без нарушения экологического равновесия). Новым фактором явилось техногенное опустынивание, но оно не было главной причиной. Не было чрезмерного роста поголовья скота. Основная причина — «депортация калмыков в 1944 г. и заселение территории в начале 1950-х гг. переселенцами, которые не были знакомы с приемами рационального использования калмыцкой территории» (Виноградов и др., с. 106).
Перевыпас скота, неоправданная распашка легких почв и необоснованное орошаемое земледелие явления, отнюдь не исключенные и для Золотой Орды. В принципе, любая распашка безвозвратно уничтожает дернину — защитную броню фитоценоза степи и открывает возможность для водной и ветровой эрозии. Из недавних процессов: именно так к нашим дням был уничтожен русский чернозем.
Если учесть, что потомки насильственно переселенных мастеровых становились земледельцами, то они нередко из поколения в поколение применяли технологии своих предков даже при явной нерациональности и очевидных негативных следствиях. Если не большинство, то существенная часть мастеровых, строивших первый Сарай, были жителями русских городов и знали, как землепашествовать в условиях высокой увлажненности почв. Но не знали того, что «одинаковое разрыхление поверхности почвы в зоне повышенного атмосферного увлажнения приводит к накоплению и переизбытку почвенной влаги, в зоне дефицита атмосферного увлажнения — напротив, к иссушению почвы и, соответственно, вызывает развитие совершенно различных биогенотических цепей» (Залетаев, с. 83).
Если допустить то, что вполне вероятно, что не раз отмечалось в истории всех стран и народов, допустить то, что русские в степных городах применяли свои традиционные методы земледелия, а хорезмийцы — свои, то их не скорректированные на местные условия, действия (одних в богарном, других в орошаемом земледелии) однозначно должны были привести к нарушению экологического равновесия. Разумеется, новые жители степной полосы учились на собственных ошибках и прислушивались к рекомендациям немногих старожилов-степняков, но данное предположение не панацея от экологического кризиса (См. Клинген).
Было бы неверным также думать, что скотоводы, ведущие хозяйство традиционными методами, гарантированы от нарушения экологического равновесия. Букеевкая орда, о которой уже шла речь, прибыв в незаселенные в течение нескольких веков цветущие степи Рын-песков, за двадцать лет привели природу в катастрофическое состояние, из которого она не может выйти по сей день (Иванов 1995). После полутора веков, за которые люди привыкли, что Рын-пески пустыня, сегодня биологам приходится доказывать, что исходно этот край вовсе не пустыня, а степь (Мирошниченко).
Таким образом, нет явных противопоказаний со стороны естественных наук относительно того, что экологический кризис (ряд локальных кризисов) в Золотой Орде мог начаться уже в первой половине XIV в. (Заменим, кстати, что «принципы науки часто являются «принципами невозможности». Они говорят, что некоторых вещей сделать нельзя, хотя и не утверждают, что можно сделать все остальное», см. Томсон, с. 32).
В то же время пока не выявлены четкие свидетельства начала кризиса. Иными словами, проблема ждет решения, которое может быть достигнуто только совместными усилиями естественников и гуманитариев.
Крушение
Мы не можем знать действительной динамики демографического роста в соответствии с современными методиками. Но то, что этот рост имел место, можем утверждать уверенно. О нем свидетельствует ряд фактов.
Кочевники степи замещают в трофической цепи хищников, и как уже говорилось, вынуждены подчиняться биологическим законам: избыток хищников в трофической цепи ведет к экологическому кризису, в котором лишние хищники должны погибнуть: «скот гибнет, а за ним гибнет, распадается или порабощается кочевое общество…». Разумеется, когда речь идет о людях, то разрешение кризиса возможно не только путем голодной смерти «царей зверей». Люди, как правило используют много возможностей для разрешения кризиса (а часто пробуют все). Сюда входит и расширение экологической ниши (например, зимовки в зонах рискованного скотоводства), массовые миграции населения (переход воинов на службу к властителям, способным оплачивать ратный труд), массовые экспансии — завоевание новых земель, на которых можно осуществлять традиционное хозяйственное производство, но когда возможности, перечисленные выше исчерпаны, наступает черед жесткой внутривидовой борьбы за выживание. Она может возникнуть и до использования иных возможностей решения проблемы, когда бесперспективность иных возможностей очевидна для всех. Так или иначе назревает политико-экономический кризис, выражаемый в форме военного противостояния всех против всех, а когда и оно не решает проблемы, имеет место последнее: изменение характера и типа хозяйствования (как правило переход к более продуктивному производству, например, от скотоводства к земледелию).
Массовая экспансия для степняков Золотой Орды была исключена: лучших земель по биомассе, больших пространств, лучших климатических условий, чем Южнорусские степи, в Евразии нет. В Причерноморье самые высокие: температура января (-6 °C, против -35° в Восточном Казахстане), среднегодовая температура (7 °C, против — 1°), сумма температур выше 10 °C (3400, против 2350), длительность безморозного периода (260 дней против — 193), сумма осадков за год (330 мм против — 235). «В степях Средней и Восточной Европы влага быстро оттаявшей почвы уже ранней весной всасывается корнями растений. Во внутриконтинентальных степях растения могут освоить зимний дар лишь с большим опозданием со значительно меньшей эффективностью» (Судьба степей, с. 32, 35).
Уходить скотоводам Восточной Европы было некуда: на Западе природные условия несколько лучшие, но это — лишь маленький островок степи — Мадьярская пушта, на Востоке — либо сухие степи, либо зона сплошного рискованного скотоводства. Перед переходом к земледелию остается единственное: борьба всех против всех в степи. Спасением часто служат эпидемии, уносящие «лишних» людей. Почему-то, как правило, эпидемии возникают именно тогда, когда есть в них социально-демографическая «нужда».
Почему и как поразила чума империю — проблема, в которой также много неизвестных. И исследовать их без биологов, без комплексного анализа не представляется возможным. Дело в том, что распространителем чумы в степи, как уже говорилось, является полуденная песчанка из отряда грызунов. Грызуны потребляют зеленой растительности больше, чем крупные млекопитающие. Они являются естественными конкурентами за пищу, но неравными. А именно: грызуны всегда свое возьмут, а копытным — что останется. После распашки степей грызуны не исчезли, а стали вредителями сельского хозяйства. Время от времени происходят вспышки их численности. Во время вспышек они и распространяют заразу. Грызуны не могут сами «освоить» новые территории — затоптать лесостепь до степи, съесть лес, но после освоения способны потеснить копытных первопроходцев. При засухах, дефиците фитомассы, «взять свое» и тем самым отобрать пищу у скота, опосредовано — и у людей. Наконец, уменьшить людское население путем распространения эпидемических заболеваний. Выяснение, как вели себя грызуны во время великого наступления домашних копытных на лесостепь и лес, возможно, позволит прояснить важные моменты социально-экологического кризиса в степях Золотой Орды.
Не исключено, что кризисные демографические явления начались уже в период правления Узбек-хана, но были временно приостановлены чумой (Чума дважды приходила в Золотую Орду в 1346 и 1428/1429 гг.). «От чумы, прокатившейся по всей Европе, особенно сильно пострадало население Дешт-и-Кипчака, Крыма и Поволжья. Под 1346 годом в русских летописях говорится: бысть от бога на люди под восточной страною, на город Орначь и на Хозторокань и на Сарай и на Бездеж и на прочие грады в странах их, бысть мор силен на Бесермены и на Татарове и на Ормены и на Обезы и на Жиды и на фрязы и на черкасы и на всех томо живущих, яко не бе кому их погребати (ПСРЛ, т. IV, с. 5., т. V, с. 225, т. VIII, с. 210, т. X, с. 217). Из-за чумы «в землях Узбековых… обезлюдели деревни и города» (Тизенгаузен, с. 530, Брун Ф., Черноморье т. 1. с. 285). Только в одном Крыму тогда погибло от чумы свыше 85 000 человек. От последствий чумы Золотая Орда долго не могла оправиться. Только в последние годы правления Джанибека (убит в 1357 г. — Э.К.) она была в состоянии возобновить войну с Хулагуидами на Кавказе, закончившуюся временным присоединением Азербайджана к Золотой Орде» (Сафаргалиев, с. 372).
Безусловно, чума должна была снизить численность населения и перенаселенность степи, если таковая уже имела место. Но по темпам демографического воспроизводства «дочумная» численность населения могла восстановиться уже в 1360-х гг. И в такой ситуации начавшаяся с 1360-х гг. двадцатилетняя «великая замятия», смутное время борьбы всех против всех, была не только борьбой за власть, но борьбой за пастбища, контроль над распределением которых государство утратило еще при Узбек-хане, борьбой за ресурсы, за маршруты кочевок, а самое главное борьбой за зимние пастбища — гарантии выживания.
Разумеется, одно из условий смуты ослабление центральной власти. Если принять во внимание, что важнейшим источником дохода государства был сбор таможенных пошлин, то нельзя пройти мимо условий международной торговли. Европа вела торговлю с Китаем и Индией. Китай, далеко опередившей Европу в экономическом и культурном развитии, в европейских товарах не был заинтересован. Не только в XIV, но и много позднее в XVIII, XIX веках китайцы не покупали европейские товары. Запад покупал китайские за серебро. В другом «товаре» Китай не нуждался. Не случайно велись «опиумные войны» за право продажи китайскому населению опиума — единственного товара, который в XIX в. находил сбыт в Китае, но против которого выступало китайское правительство.
Юаньская (монгольская) династия в Китае поддерживала западных (в том числе из Золотой Орды и Средней Азии) купцов. Однако в 1351 г. в Китае поднялось восстание против монгольской династии, охватившее весь Китай. Освободительная война китайского народа продолжалась 20 лет. Китайцы изгнали монголов, а с ними и европейские купцы перестали быть персоной грата.
Двадцатилетняя ордынская смута 1360–1380 гг. происходила в основном в центральной части империи. Благодаря археологии мы знаем насколько пагубно она сказалась на жизни степных городов. Раскопки ряда богатых, многокомнатных домов, иногда дворцового типа дают яркую картину «нестабильности общества, тревожности жизни, распада больших семейных общин» в этот период времени. В богатых домах жил вельможный патрициат, который до смуты активно покровительствовал развитию культуры, а во время ее занимался энергичным самоуничтожением (по выражению Германа Федорова-Давыдова).
В качестве примера нестабильности, тревожности жизни и упадка городской культуры археолог дает описание жизни двух богатых домов в 1350–1390 гг. Один из этих домов с середины XIV в. стал непрерывно перестраиваться. «Некоторые комнаты делились пополам, причем по нескольку раз в разных направлениях, другие отгораживались от центрального зала, сохраняя связь только с наружным двором, третьи, наоборот, — отгораживались от двора и в них можно было войти только из центрального зала. То закладываются старые проходы, то прорубают новые. Стремятся увеличить жилую площадь: большая семейная община дробится, парадные залы перестраивают в жилые, блоки комнат и отдельные помещения отгораживают наглухо друг от друга — части общины живут не в ладах друг с другом. Уже в 1370-х гг. наступает полный упадок этого дома. Забрасывают центральный зал. Бассейн в нем заполняется мусором. Семья распалась и, может быть, погибла. Новые люди ютятся в развалинах пышного когда-то дома-дворца…»
«Сходная картина наблюдалась при раскопках другого еще более богатого дома… Дом построен, видимо, в 1330-х гг. Вскоре он подвергся перестройке… В 1370-1390-м гг., это уже не дворец. Кирпичи полов и многих комнат и коридоров приходят в ветхость, их не берегут, они разрушены, многие комнаты перестроены, разделены на более мелкие помещения. В некоторых коридорах на поверхности кирпичных полов отлагается слой грунта и полы становятся земляными. Стенки бассейна срубают и ванную комнату превращают в обычное помещение. Это период, когда дом служил местом жизни различным простым людям, вероятно ремесленникам керамистам… Декор центрального зала был содран и собран в нескольких больших кучах, частично растащен по помещениям, Он представлял ценность, так как на нем имелась золотая фольга» (Федоров-Давыдов 1997, с. 91–93).
Известно, что окончательный разгром степной цивилизации нанес Тимур в 1395–1396 гг. «Маршрут войск Тимура исчертил территорию государства во всех направлениях, нацеливаясь на разрушение и грабеж городов. Это была богатая и легкая добыча, так как города Золотой Орды не имели никаких фортификационных сооружений и практически были беззащитны… После этого подавляющее большинство городов так и осталось лежать в развалинах посреди степей: ни средств для их восстановления, ни ремесленников уже не было. Можно сказать, что вся золотоордынская градостроительная культура была уничтожена в течение одного года» (Егоров, с. 74).
Не только градостроительная культура, но культура в самом широком плане понесла невосполнимый урон. Как справедливо пишет Равиль Фахрутдинов, «главной силой, консолидирующий весь тюрко-татарский мир, стал мощный татаро-кипчакский этнос» (Фахрутдинов, с. 46). Именно этому, ослабленному социально-экологическим кризисом, системообразующему этносу и был нанесен практически смертельный удар Тимуром.
Тимур нанес удар в политическое, экономическое и культурное сердце Золотой Орды. До Тимура еще не были разрушены города, культура, промышленность и инфраструктура. Степная городская цивилизация как система еще сохраняла способность к самовосстановлению, но после этого момента начинают развиваться необратимые процессы, которые обычно либо уничтожают, либо принципиально изменяют систему. Система перерождается, переходит в новое состояние, уровень самоорганизации ее резко снижается.
Если до «великой замятии» Арабшах писал: «Сарай сделался средоточием науки и рудником благодетелей, и в короткое время в нем набралась такая добрая и здоровая доля ученых и знаменитостей, словесников и искусников, да всяких людей заслуженных, какой подобная не набиралась ни во многолюдных частях Египта, ни в деревнях его» (цит. по: Поволжье, с. 197), то после смуты подобным образом характеризовать золотоордынский город стало уже невозможным. Бесспорным центром исламской науки и культуры становится Ближний Восток. И вот что интересно: «Заметное ухудшение общественно-политического состояния Золотой Орды в конце XIV — начале XV веков привело к большому оттоку интеллектуального потенциала из этого государства в страну мамлюков. Переселение ученых и образованных людей явилось основой для появления новых культурных очагов в Египте и сыграло определенную роль в обновлении его научной жизни» (Исламов, с. 187).
Степное городское общество еще недавно жизнеспособное, процветающее, развивающееся, цементирующее в политическом, хозяйственном и культурном отношении народы империи исчезло с лица земли. А с ним практически за сто лет до «официального» освобождения Руси от татаро-монгольского ига Золотая Орда как империя, как уникальная степная городская цивилизация перестала существовать.
Призрак Куликова поля
Любая система стремится к самосохранению, к недопущению катастрофы. Нет сомнений, что и империя стремилась сохранить себя. Однако найти свидетельства этих попыток чрезвычайно трудно, и опорных точек здесь до смешного мало. Много неясного в прошлой жизни природы и еще больше — во взаимоотношениях с ней человека, тем не менее специальные знания о климате, растительности, почвам опираются на ряд законов и закономерностей, проверенных достаточным количеством экспериментальных наблюдений, что позволяет делать выводы, не подлежащие сомнению.
Климатолог не может сказать, какая именно погода была в том или ином месте, в тот или иной час, день, но не год. Он твердо знает, какой она в принципе не могла быть и может предположить вероятность того, какой была. Биолог не знает размеры экологического кризиса в степях Золотой Орды, но знает, как надо потоптать землю, чтобы на месте степи стала пустыня и потребовалась защита городов от песчаных заносов рвами и стенами. Знает, исходя из четких закономерностей жизни степного биома в принципе, т. е., условно говоря — качественно, и может оценить количественно по хорошо изученным прецедентам.
Творческий коллектив климатологов, биологов, геологов, экологов не сможет «с ходу» определить размер кризисных явлений в каждом отдельно взятом месте, но способен, если не везде, то во многих местах (в зависимости от средств, полученных на исследования, т. е. от желания людей, принимающих решения, знать, когда и где они «могут наступить на грабли») может получить ответ на вопрос. В истории Золотой Орды, к примеру, мы пока не знаем динамики истребления деревьев на огромной территории Восточной Европы (с севера на юг почти от Тулы до Харькова — четверти всей протяженности от Белого до Черного морей), но знаем, что они были истреблены и что иного, кроме стравливания леса скотом, предположения сделать не можем.
Знания, выборочные примеры которых только что были приведены, не случайно называются специальными, экспертными, они — достояние специалистов и не всегда доступны пониманию неспециалистов. Но есть сфера, якобы не требующая специальных знаний, интерес к которой на всем протяжении земной цивилизаций, неизменно велик. Это — история людей, сфера, в которой наши знания редко базируются на твердых основаниях естественных наук, а основаны по большей части или исключительно на нарративных источниках письменных документах той или иной эпохи.
Когда таких источников мало, у нас нет уверенности, что сведения, приводимые в них, отражают полноту жизни, а не отдельные моменты, способные исказить общую картину. Не случайно возникла поговорка: нет худшего вида лжи, чем полуправда. Даже в том случае, когда письменных свидетельств много, наша убежденность в том, что имеем реальную картину жизни прошлого, может быть делом веры, а не истины. По этому поводу основатель общей теории систем Лео фон Берталанфи приводил такой пример. Голландский историк П. Гейл, полемизирующий с Арнольдом Тойнби, «написал блестящую книгу о Наполеоне, в которой сделал вывод, что внутри академической истории существует дюжина или около того различных интерпретаций (мы можем спокойно сказать моделей) личности и карьеры Наполеона и что все они основаны на «фактах» (наполеоновский период лучше всех представлен в документах) и все решительно противоречат друг другу. Грубо говоря, эти интерпретации варьируют, от представлении о Наполеоне как о кровавом тиране и эгоистическом враге человеческой свободы, до Наполеона как мудрого проектировщика объединенной Европы; и если кто-либо изучает Наполеона (этим немного занимался и автор настоящей статьи), он с легкостью может сконструировать несколько оригинальных аргументов, опровергающих ложные концепции, имеющие место даже в широко принятых, стандартных изложениях истории» (Берталанфи, с. 67–68).
Конечно, желательно знать, как реагировали люди на гибель империи, как переживали ее, что чувствовали, но даже нарративных документов здесь чрезвычайно мало. Лишь одно событие той эпохи, хотя и с одной стороны — со стороны русской окраины Золотой Орды, кажется обстоятельно документированным — Куликовская битва.
Средний массовый представитель современного российского общества полагает, что имеет представление о том, где и как происходило сражение, что чувствовали русские воины, идя на битву, что говорили идейные вдохновители — представители церкви, что стратеги, командующий, рядовые военачальники, простые воины. Знания черпаются из школьного и институтского курса истории, многотиражных исторических популярных изданий, художественных произведений — литературных, изобразительных, музыкальных. Специалисты сомневаются в правильности многих аспектов этих представлений.
О чем говорят специалисты (преимущественно в своем кругу)? Например, о том, что место грандиозного сражения (в отличие от многих других) до сих не обнаружено. Куликово поле, где стоит памятник в честь битвы, и многие десятки километров вокруг него археологи основательно прокопали, но не нашли следов оружия, костей людей и лошадей. А ведь, согласно сказаниям, только похороны павших длились 8 дней. Отсутствие следов Куликовской битвы на Куликовом поле привело к поискам сражения в другом месте. Известна топографически довольно хорошо аргументированная гипотеза Глеба Носовского и Анатолия Фоменко о том, что битва имела место в Москве на Кулишках (Носовский, с. 131–154).
Где бы ни произошло событие (если оно действительно имело место) — неважно. Важно то, что оно пришлось на самый конец смуты в Золотой Орде — максимального ослабления центральной власти, что подразумевает расширение возможностей центробежных сепаратистских движений. При первом рассмотрении (об этом достаточно убедительно пишет Арсений Насонов, с. 166–178) можно предположить, что Москва, набравшая к этому времени большую силу, еще не помышляла о независимости, но стремилась усилить экономическую мощь, закрепить за собой Великое княжение, захватить земли своих более слабых соседей, и для достижения этих целей проводила соответствующую политику, включая в нее и военные действия. Центр противодействовал политике Москвы. Теперь попробуем взглянуть на события из центра пока еще единого государства, опираясь на представлении о начавшемся социально-экологическом кризисе в Степи.
Нижеследующее логическое построение является в соответствии с основными положения социоестественной истории, вытекающими из общей теории систем, моделью действительности, а не самой действительностью. Оценка модели «должна быть прагматичной и производиться с точки зрения ее объяснительных и предсказательных достоинств…, априорные суждения… не должны приниматься в расчет» (Берталанфи, с. 69).
Что могло быть в степях в центре государства накануне Куликовского сражения, в самом конце «Великой замятии»? Еще раз подытожим то, о чем говорилось выше.
С большой вероятностью мы можем говорить о сокращении доходов государства. Таможенные поступления снизились из-за слабого функционирования Великого шелкового пути, снижения уровня порядка в целом из-за смуты и развития бандитизма и грабежей, в частности (см. у Насонова, с. 166–167). Налоги поступали нерегулярно, а расходовались в возросших размерах не на поддержание управления, инфраструктуры и хозяйства, а на военные и политические цели. Затухание международной торговли, криминализация общества не могли не сказаться на хозяйственной и духовной жизни степных городов и кочевников.
В то же время образованные люди и ученые еще не эмигрировали в более благополучные страны Востока, прежде всего в Египет, с которым степную «гардарику» связывали особые отношения, еще окраины — земледельческие регионы Золотой Орды, чреватые грядущим экологическим кризисом, не вошли в него. Среди этих окраин самой большой как по территории, так и по численности населения была Русь. На Руси шли сложные процессы, но до социально-экологического кризиса было еще далеко: в XIV–XV вв. здесь быстро росло население; шел процесс консолидации политической власти, мировоззрения на базе христианства; хозяйство Руси, базирующее на двух технологиях подсечно-огневого и пашенного земледелия, находилось в стадии роста (анализ состояния см. Кульпин 1995, с. 99–120). Контраст упадка Степи и устойчивости и богатства («простым продуктом») Руси был наиболее зримым при взгляде на нее из Степи.
Далее наши предположения носят вероятностный характер. Тридцатилетие 1351–1380 гг. отмечено климатологами как наиболее теплое во втором тысячелетии н. э. (Слепцов, с. 74), что для степи значит наиболее жаркое. Засухи, повторяющиеся в степи через 34 года, стали злее. Обычно в таких условиях поголовье скота снижается. Если засушливые года совпадают со вспышками роста популяций грызунов, то поголовье скота — резко снижается.
В снижении уровня и качества жизни в совокупных неблагоприятных обстоятельствах в сферах политики, экономики, природопользования, видимо, трудно сомневаться. Проблема в глубине и остроте процессов. Подошли ли обедневшие кочевники к той черте, когда необходимость перехода к земледелию становится условием выживания? Исключить подобную жестокую необходимость мы не можем. Однако четкий ответ может быть получен только в результате комплексного социо-естественного исследования.
Пока же попробуем в общих чертах описать экстремальную ситуацию. Все беды сошлись разом: торговля остановилась, развитие городов замерло, государство не контролирует ситуацию — идет непрерывная борьба группировок за власть, на дорогах бандитизм, в степи — сушь, скот — гибнет, от десятилетия к десятилетию его поголовье падает (причем, как свидетельствует прецедент Букеевской орды, за десять лет падение могло быть вдвое, втрое против начальной численности (Иванов 1995, с. 182), жизненный уровень массы населения резко снизился. Люди думают, что делать, как жить. Хотя бы немногим ясно, что дальше так жить, как жили до сих пор, невозможно. Известно, что система в период бифуркации — времени и процессе выбора дальнейшего пути развития, пробует разные варианты одновременно.
Все эти резоны заставили еще раз просмотреть исторические данные на предмет поиска иных, в том числе неординарных решений, мысли о которых, безусловно, были, но — не были зафиксированы. При этом главное внимание было направлено именно на свидетельства принципиального поворота мыслей людей, культурной переориентации с Востока (с мамлюкского Египта, Сирии) на Север. В том, что зафиксировано исторической наукой, внимание привлекает лишь непонятное, нетрадиционное желание темника Мамая стать московским князем. «В этот решающий момент Мамай надеялся не только наказать своего «улусника» и заставить признать власть татар, он мечтал сам сесть на Московский трон», — пишет Сафаргалиев (с. 396). В «Сказании о Мамаевом побоище», написанном, вероятнее всего, в первой четверти XV века, о целях похода темника Мамая на Русь говорится следующее:
«Он же безбожный Мамай начать хвалиться и поревновать второму Иуюлину отступнику, царю Батыю, и начал спрашивать старых татар как царь Батый пленил Русскую землю. И начата ему сказывать старые татарове, как пленил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, словенскую землю, и великого князя Юрья Дмитриевича убил, и многих православных князей избил и святые церкви осквернил, и многие монастыри и села пожже, и в Владимир вселенскую церковь златоверхую разграбил. Слышав же безбожный Мамай от своих старых татар и нача подвижен быти и диаволом палим непрестанно, ратуа на христианство. И б в себе нача глаголити к своим еулпатом и ясаулом, и князем, и воеводам, и всем татарам, яко: «Аз не хощу так сотвори ти, яко же Батый, не егда дойду Руси и убию князя их, и которые грады красные довлеют нам, и ту сядем и Русью владеем, тихо и безмятежно пожывем». А не въедый того окаянный, яко господня рука высока есть. И по малех днех перевезеся великую реку Волгу с всеми силами. И ины же многы орды к своему великому воинству совокупи и глагла им: «Пойдем на Русскую землю и обогатеем русским златом!» Поиде же безбожный на Русь, акы лев ревый пыхаа, акы неутолимая ехидна гневом дыша. И доиде до усть реки Вороножа и распусти всю силу свою и заповеда всем татаром своим яко: «Да не пашете ни един вас хлеба, будити готовы на русскыа хлебы!»
В последних словах Мамая можно видеть альтернативу для воинов-кочевников: вместо неизбежности становиться земледельцами (самим пахать землю), предлагается иная перспектива — сохранение статуса дружинников-воинов (на русских хлебах).
Многие историки полагают, что намерения Мамая завладеть великокняжеским престолом, не осуществляя кровавого нашествия, не вступая в конфронтационные отношения с населением («Я не хочу так поступить, как Батый»), далее, обеспечить для господствующего слоя — сподвижников темника — стабильное, устойчивое существование, а следовательно, и удовлетворительные условия жизни населения («тихо и спокойно заживем»), приписаны темнику летописцем и не соответствуют действительности. Квалифицировать подобное мнение как безосновательное, нельзя хотя бы потому, что нарративные документы и вообще все, исходящее от людей, субъективно, определено воззрениями и интересами авторов, а вовсе не желанием действительного отображения событий. Данное же мнение о невозможности осуществление желаний Мамая стать русским князем опирается на представление о ходе исторического процесса в целом. Итак, слова документа — факт из ряда тех, которые нуждаются в комментариях. Надежность факта может быть определена дополнительной аргументацией. К сожалению, она пока может быть лишь частичной, фрагментарной.
Итак, во-первых, была ли в принципе возможность мирной жизни в одном государстве кочевников и земледельцев? Известно расхожее представление о кочевниках как о профессионалах грабителях оседлого населения. Есть ли исторические прецеденты объединения интересов тех и других в одном государстве? Во-первых, склонность к грабежу как историческая черта характера кочевника и способ его существования, мягко говоря, сильно преувеличены. Грабеж имеет место далеко не всегда, а тогда, когда защита оседлого населения слаба, а вот обмен продуктами труда скотоводов и земледельцев существовал всегда (см., Кульпин 1990). Во-вторых, в истории имеются примеры и объединения интересов земледельцев и кочевников в одном государстве. Например, кочевая болгарская орда хана Аспаруха отвоевала у Византии часть Балкан. В этнически смешанном государстве тюрки сначала заняли естественную для кочевников-воинов социальную нишу, став военным сословием, затем слились с основным земледельческим славянским населением. Второй пример — Цинская империя. Маньчжуры завоевали Китай, в течение веков сохранялись как этнос на своей земле, одновременно в Китае они были его военным сословием: из них и их союзников монголов формировались так называемые знаменные войска. Когда Китай вошел во второй социально экологический кризис, Цинский домен — Маньчжурия, был использован как резерв пахотных земель.
Разумеется, занять социальную нишу военного сословия целый этнос может лишь при определенном соотношении со всем населением государства. Принципиальная возможность подобного исторического прецедента возможна, если избыточное степное население несравнимо меньше оседлого. К примеру, в десять, двадцать раз. Тогда возможность замены значительной части русского военного сословия степняками могла состояться. Эта возможность требует проверки, которая может стать одним из направлений будущего исследования.
Если идея стать московским князем не приписана темнику русским летописцем и действительно принадлежит Мамаю, то она косвенно свидетельствует о том, что перенаселенность степи была фактом осознанным и требовавшим радикального решения. Как рыцарь в Западной Европе, каждый кочевник-мужчина готовил себя к профессии воина, но не хлебопашца — пахаря-сабанчи. В шесть лет он должен был уметь скакать на коне и стрелять из лука. Но воина кто-то должен был содержать…
Итак, во-первых, Мамай посягнул на власть, деньги и способ обретения того и другого на Руси. Никогда еще в прошлом, даже при нашествии Батыя, подобной угрозы не было перед власть имущими на Руси. Так ли поняли его намерение на Руси? Однозначного ответа письменные источники не дают. Правда, готовясь к битве, Дмитрий Донской просит помощи у предков перед их могилами, говоря о «великом» — не ординарном нашествии, т. е., возможно, отличном от обычной карательной акции центральной власти против сепаратизма мест:
«приступи к гробом православных князей прародителей своих, и так слезно рекуще: «Истинини хранители, русскыа князи. Православныа веры христианскыа поборници, родитилие наши! Аще имате дрезновение у Христа, то ныне помолитеся о нашем унынии, яко велико востание ныне приключися нам, чадом вашим, и ныне подвизайтеся с нами».
По окончании битвы великий князь, собрав всех воинов, обращается не ко всему народу, не ко всем воинам, а только к профессиональному военному сословию («Братья мои, князья русские, и бояре поместные, и служилые люди всей земли»):
«И отъехав на иное место, и повел трубити в сборные трубы, съзывати людии. Собраным же людям всем, князь великий ста посреди их, плача и радуася: о убиеных плачется, а о здравых радуется. Глаголаше же: «Братиа моа, князи русскыа и боаре местный, и служылыа люди всеа земля! Вам подобает так служыти, а мне по достоанию похвалити вас. Егда же упасеть мя господь и буду на своем столе, на великом княжннии, в град Москвь, тогда имам по достоанию дарова ти вас»
Однако, обращение к предкам может быть только выражением уважения к ним, а обращение только к военному сословию — прямым соратникам военачальника может быть свидетельствовать того, что остальные в глазах князя просто не заслуживали внимания.
Во-вторых, могла ли, в принципе, у Мамая возникнуть идея стать русским князем?
Не исключено, что могла. Мамай, не был ханом, он был темником, и у него не было прав стать ханом, поскольку он не принадлежал к роду Чингизидов. Он не был монголом, не был даже тюрком, а был хиновином — выходцем из Северного Китая. Согласно традиционным степным обычаям он не мог претендовать на власть в Золотой Орде, он должен быть иначе, чем Чингизиды утвердить свою власть. Одна из возможностей — стать не столько ханом, сколько Великим князем тюрков и славян, переустроить порядки в государстве, опереться не только на старые, но новые политические силы, повысить значимость тех этносов государства, сила которых явственно возрастала.
В-третьих, а были ли военные возможности у Мамая для переустройства государства?
Этого мы доподлинно не знаем, но, вероятно, они были невелики. Арсений Насонов констатирует, что Мамай не сумел установить свою власть на Правобережье Волги (Левобережьем владел Тохтамыш). Из Астрахани Мамай был изгнан Хаджи-Черкесом, из Великого Булгара Дмитрием Донским, Сарай же был ареной непрерывной борьбы (Насонов, с. 174–175, 254–255). Насонов писал: «Согласно некоторым признакам, Мамай действительно не чувствовал себя сильным… Вернуть московского князя к прежним отношениям Мамай сделал только в 1378 г. Но собравшись с силами, чтобы организовать поход на Дмитрия Ивановича и «на всю Русскую землю», Мамай не имел достаточных военных средств, чтобы привести московского князя к покорности. Нечего и говорить, что представление о том, что в годы, предшествовавшие Куликовской битве, Мамай выводил Орду из смуты (мы видели это выше), совершенно ложно. Битва при Воже окончилась, как известно, полным позором для Мамая (1378 г.)… В XIII веке татары, как мы говорили, удивляли европейские страны замечательной постановкой военно-политической разведки. Источники, рассказывавшие о событиях предшествующих Куликовской битве, не оставляют сомнения в том, что в этом отношении в борьбе с Мамаем преимущество было на стороне русских: о Мамае получались все время сведения, но Мамай, по данным, доставленным в армию 5 сентября, о движении русских не знал» (Насонов, с. 175, 176, 177).
Наконец, огромное численное превосходство татар над русскими в Куликовской битве, возможно, также является не более чем историческим мифом. В основном письменном документе Куликовского цикла — «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что русских было в четыре раз больше, чем татар, и что у Мамая просто уже не было пути назад.
«Вестницы же ускоряют, яко уже близъко погании приближаются. Въ шестый же час дни прибеже Семен Мелик с дружыною своею, а по них гонишяся мнози от татар. Толико безстудно гнашаси нълии и плены русскыа узрыиа и возврати шися скоро к царю и поведаша ему, яко князи русскые оплечи гиася при Дону. Божиим бо промыслом узреша множество велико людей уряжено, и поведаша царю, яко «князей русских воинство четверицею болши нашего собраниа». Он же нечестивый царь, разжен диаволом на свою пагубу, крикнув напрасно, испусти глас: «Тако силы моа, аще не одолею русских князей, те как имам возвратитися восвоаси? Сраму своего не могу трепети». И повел поганым своим половцем вооружатися»
Не исключено, что Мамай шел вабанк и Куликовская битва была для него жестом отчаяния («Таковы силы мои, и если не одолею русских князей, то как возвращусь восвояси? Позора своего не перенесу»). Однако, и это главное, мы не знаем, был ли это личный жест отчаяния обанкротившегося политика или же он воплощал в себе чаяния, если не всего, то части городского степного татарского общества? Утверждать что-либо на основании свидетельств одного письменного источника в социоестественной истории нельзя. Но и исключить возможность предполагаемого хода событий невозможно. Можно лишь говорить о степени вероятности. Предположим, что версия не противоречит общему состоянию умонастроений татарской степи. Что из этого следует? Что властитель степи полагал, что единственная реальная возможность выхода из степного социально-экологического кризиса, единственная реальная попытка изменить путь развития суперэтноса — это перенос центра кристаллизации суперэтноса с низовьев Волги на Русь.
Эта модель исторического события не может претендовать на роль научной гипотезы, скорее, поскольку у Мамая уже не было пути назад, является сюжетом для художественного произведения трагедии шекспировского звучания, но (и это главное) данная гипотеза не противоречит известному нам объективному ходу исторических событий, является одним из возможных его вариантов. В едином вмещающем ландшафте объединение народов в суперэтнос, т. е. группу этносов с общей исторической судьбой, должно было произойти с неизбежностью. Однако после гибели степной городской цивилизации и соответствующими невосполнимыми потерями культуры, системообразующим этносом мог стать уже не тюркский (татарский), а какой-либо другой этнос. Им стал русский.